Небо, поцелуи солнца и тиканье часов
27 августа 2021 г. в 13:32
В мире осталось так мало настоящих чудес.
Люди убивают их или используют, замучивая до смерти.
Здесь нет ничего нового — точно так же они поступают с себе подобным. Достаточно отличаться по цвету кожи или по поведению.
И после этого животных называют жестокими?
Тик-Так смотрит на людей, прогуливающихся в Кенсингтонском саду. Их так же много, как муравьев в муравейнике. Однако, в отличие от муравьев, каждый из них — пустая оболочка, высохшая кора от дерева, имитация жизни, но никак не сама жизнь.
Они могли бы столь много, а вместо этого отказываются от чудес в угоду стабильности. Тёплое гнёздышко под крышей многоквартирного дома, да полуденное чаепитие стали важнее мира вокруг. И что в итоге?
… а в итоге каждый из этих людей — не более чем кусок мяса.
Мужчина, носящий имя Тик-Так, сглатывает слюну, не меняя выражения лица. Сегодня он пришел сюда отнюдь не есть.
Длинные сильные пальцы находят под тёплой, — расшитой цветными нитками, — накидкой гладкий корпус механических часов.
Тик-так.
Тик-так.
Тик-так.
Этот звук всегда сопровождает его. Благодаря этому звуку окружающие всегда могут узнать о его появлении раньше, чем увидят.
Своеобразное проклятье.
«Забери его. Это твой сын»
В крышке часов отражается старое-старое воспоминание.
Краснокожая и черноволосая женщина с чёрными, будто угли от костра, глазами. За её руку держится маленький светлокожий и беловолосый мальчишка. Из общих черт у него с женщиной только что те самые глаза, но нет никакого сомнения, что это мать с сыном.
«Да кто знает, с кем ты спала до и после меня? Забирай своего ублюдка и проваливайте»
Мужчина, стоящий перед женщиной с ребёнком нервничает. Это видно по его подрагивающим пальцам, по бегающим глазам, по выступившим на висках каплям испарины. Он нервничает, он не хочет чтобы его позорный секрет всплыл наружу… ещё и при таком скоплении людей в таверне.
«Он похож на тебя как две капли воды. Каждый из присутствующих может поклясться в этом»
Женщина напирает, мужчина злиться, ребёнку страшно. А вокруг — десятки заинтересованных бесплатным шоу лиц. Тик-Так не помнит их толком. Лишь блестящие в полумраке глаза, да ехидные усмешки. Поэтому в крышке часов именно они и отражаются. Только то, что он помнит. Только то, что осталось выжжено в памяти.
«Тебе нечем доказать свои слова. Проваливай, пока вас обоих не убили»
Мужчина в воспоминании срывает с пояса дорогие золотые часы на цепочке — чтобы бросить их женщине, через весь стол.
Часы прокатываются по грязной деревянной столешнице, а потом падают на пол, раскрываясь.
Тик-так.
Тик-так.
Тик-так.
«Продай их, да купи себе дом где-нибудь на окраине. Твой мальчишка всё-таки белый, пусть и чей-то ублюдок. Он должен вырасти достойным человеком»
Губы мужчины кривятся в усмешке, люди в таверне смеются, женщина щурит свои чёрные глаза. И только пацан, до того державший её за руку, наклоняется, чтобы подобрать часы с пола.
Не потому что это подарок его отца.
Не потому что они очень и очень дорогие.
А потому что это будет напоминанием ему — на всю оставшуюся жизнь.
Тик-Так.
Так его и назовут — за вечное тиканье часов, сопровождающее белокожего шамана.
Тик-так.
Тик-так.
Тик-так.
Он открывает крышку, заставляя воспоминание развеяться облачком пара на морозе. Стрелки часов почти подошли к предсказанному времени, заставляя мужчину внимательно оглядеться.
Вот они.
Ничем не примечательная белокожая женщина с коляской. Она идёт по парку, время от времени останавливаясь, чтобы поправить тёплое одеяло любознательному малышу, выглядывающему наружу.
Все точно так, как и предсказали крокодильи зубы, звенящие внутри посоха Тик-Така.
Белокожий шаман с едва слышным хлопком закрывает крышку, пряча часы обратно под одежду, однако при этом не сводя взгляда со своей цели.
Женщина — выхолощенная оболочка. Одни инстинкты, огромная усталость, кучка бесполезного мусора социальных норм, да совсем немного волшебства на самом донышке. Жалкий огрызок души, сохранившийся пока она ожидала чуда появления своего ребёнка на свет. Но скоро мальчик вырастет, ощущение чуда пропадёт и останется лишь рутина. Школа, университет, связи, женитьба, собственные дети. Замкнутый, бесконечный, тоскливый цикл.
Ребёнок этой женщины — совсем другое дело. От его улыбки во все стороны разбегаются солнечные зайчики, а рыжие волосы — как пламя, рассеивающее черно-бело-серую, тоскливую реальность.
Он улыбается небу над головой, улыбается своей усталой матери, улыбается даже снежинкам, падающим на его маленький курносый нос.
Таких как он называют «поцелованными солнцем».
Именно поэтому [именно он] и нужен Тик-Таку.
Этот ребёнок — особенный даже среди других детей.
Шаман выходит из-за дерева. Его босые ноги оставляют в снегу следы, но их тут же присыпает все новым и новым снегом, летящим с небес.
Люди проходит мимо, обтекая высокого мужчину в странных расшитых цветными нитками, одеждах. Они давно не замечают чудес вокруг себя, чем Тик-Так и пользуется, ловко подцепляя кончиком своего посоха сумочку женщины. Та съезжает с плеча, её содержимое рассыпается по парковой дорожке, заставляя мать ребёнка ахнуть и, оставив коляску, начать суматошно собирать свои вещи.
Тик-так.
Тик-так.
Тик-так.
Люди не слышат. Никто не слышит — никто кроме маленького мальчика в чудесной тёплой одёжке, завёрнутого в пуховое одеяльце, на котором заботливо вышито «Питер».
Питер улыбается странному незнакомцу, появившемуся над ним и закрывшему собой часть изумительного голубого неба. Но, в конце концов, небо Питер видит постоянно, в вот таких странных людей — нет. Взрослые, окружающие его до ужаса скучные, они редко улыбаются и ещё реже играют с ним. Да что там говорить [хотя говорить Питер ещё как раз и не умеет] — даже его игрушки унылые, скучные, почти бесцветные. Они будто высасывают из мальчика все его яркие краски.
Этот же взрослый сам яркий. У него светлые волосы и светлая кожа и такие невероятные цветные пятна на одежде. Питер невольно протягивает к нему руки — без какого-либо страха или сомнения.
— Смотри, что у меня есть, малыш Питер.
Тик-Так снова достаёт часы. Они висят прямо над мальчиком, — на длинной золотой цепочке, — раскачиваясь из стороны в стороны, ловя солнечные зайчики и отражая самого Питера — искажая его лицо в смешные рожицы.
И Питер смеётся.
У него такой замечательный, громкий, звонкий смех, что он [смех] как краска, разбрызгивается вокруг, окрашивая отвратительную для шамана человеческую реальность. Даже мать Питера замирает, невольно улыбаясь, слушая этот смех.
Улыбается и Тик-Так.
Только от этой улыбки у обычного человека душа должна уйти в пятки. Такой острозубый оскал от уха до уха должен принадлежать крокодилу, а не человеку.
Питер испуганно замолкает, увидев чужую усмешку, но шаман уже получил, что хотел. Яркая россыпь искр отражается от золотых часов, смешиваясь с солнечным светом, со свежим воздухом парка.
— Люди уже забыли, но у каждого ребёнка есть своя фея. Она рождается из детского смеха. Маленький осколок чуда, ещё доступный человеку.
Тик-Так распрямляется, делая шаг назад, когда мать Питера снова берётся за ручку коляски, чтобы начать толкать ту к выходу из парка. Только в пальцах шамана зажаты уже совсем не часы, а крохотная фигурка, напоминающая кукольную, с маленькими, пока совсем слабыми крылышками. Как и у любого насекомого, — пусть даже волшебного, — они влажные, скукоженные, не налитые лимфой.
Фигурка разевает рот, однако вместо слов оттуда вырывается лишь тихий тревожный звон.
«Динь-динь-дилинь»
«Динь-динь»
— Феи не могут разговаривать в человеческом мире.
С лица Тик-Така не сходит его жуткая усмешка, пугающая новорожденную фею до трясучки. Кажется, будто её вот-вот поднесут к этому огромному зубастому рту, а потом безжалостно перекусят надвое.
— Слушай меня внимательно.
Ничего не происходит.
Фея остаётся жива и цела, а из зубастой пасти до неё доносится тёплый воздух, согревающий маленькое слабое тело. Поэтому фея открывает зажмуренные от страха глаза и растерянно, все еще со страхом, смотрит на шамана.
«Динь-дилинь»
«Динь-динь»
— Слушаешь?
Тик-Так медленно идёт по направлению к выходу из сада, продолжая следовать за матерью Питера.
— Это — твой человек. Его зовут Питер. Благодаря ему ты появилась на свет.
В ответ на чужие слова фея тут же согласно закивала.
Она понимала. Она чувствовала свою связь с тем ребёнком.
А тем временем крылья крохи уже раскрылись, затвердели и с них начала сыпаться чудесная золотистая пыльца, напоминающая искры детского смеха из которого фея родилась.
— Поняла? Вот и хорошо.
Шаман остановился под окнами добротного двухэтажного дома с большим ухоженным садом. Такой являлся идеалом для жителей человеческого мира. Он мог бы стать идеалом и для мальчика Питера, подменяя любовь к чудесам, любовью к сытой спокойной жизни. Чтобы из рыжего беспокойного и яркого ребёнка вырос скучный и потускневший, представительный джентльмен с тяжёлым пузом, старательно спрятанным под дорогим пиджаком.
— Сегодня ночью… приведи Питера ко мне.
Глаза феи округлились и она испуганно замотала головой. Ей совсем не хотелось чтобы тот мальчик попал в лапы к этому… крокодилу, с его жуткой усмешкой.
— Глупая. Я отведу вас в место, где Питер никогда не вырастет. А знаешь почему он должен всегда оставаться ребёнком? Потому что когда твой мальчик вырастет и скажет, что «фей не существует»… ты умрёшь. Так что позаботься о нем хорошенько. Приведи его ко мне.
Тик-Так резко выдыхает и фею, — в прямом смысле данного слова, — сдувает с его ладони. Через несколько секунд она уже исчезает за приоткрытой рамой окна детской и оттуда снова слышится весёлый смех.
Дети — благословенные существа, полный волшебством. Они пропитаны им от макушки и до пяток.
Без волшебства исчезнут волшебные существа. Без волшебных существ исчезнет волшебный остров на котором Тик-Так живёт.
Без острова, шаман останется посреди человеческого мира, который он так ненавидит. Поэтому…
… поэтому ему нужны дети.
Поэтому, сегодня ночью, маленький мальчик Питер, по недосмотру родителей, заберётся на подоконник и упадёт вниз — на промёрзшую, твёрдую землю.
И Тик-Так унесёт его, душу, полную волшебства, на остров Нет-и-Не-Будет.
В место, откуда начнётся история Питера Пэна.