Destroy Me

— Ты больше не вернёшься в будущее! Стой, блять, уёбок! — кричит во всё горло Такемичи и, из последних сил вытягивая руку, хватает Кисаки за плащ, потянув на себя. Раздаётся машинный рёв — из-за тёмного угла на бешеной скорости проносится грузовик. Ещё чуть-чуть — и Кисаки выскочил бы прямо на переход.       У Такемичи чуть сердце не останавливается от испуга. Он мельком глядит Кисаки в спину: тот совсем помертвел и будто не дышит. Такемичи же жадно хватает ртом воздух, словно в легких больше нет места, в мыслях творится бардак.       Сердце Кисаки бешено колотится, в ушах бьет неприятным писком — чуть не умер и спас его не кто иной, как, блять, Такемичи! Такемичи! — Отъебись! Нахуй ты это делаешь?! Мне твои геройские подачки не сдались! — рявкает Кисаки, шатко разворачиваясь. Хватая Такемичи за запястья, он царапается, но отчаянно пытается отцепить от себя. — Очень хотелось все кости себе переломать и сдохнуть под грузовиком, да?! — Кисаки уже решает вломить Такемичи изо всех оставшихся сил, лишь бы отпустил, но замирает, некрепко держа парня за шиворот. — Тебе ведь тоже до чёртиков страшно умирать!       Они так и застыли на месте, вцепившись друг в друга, тяжело дыша и не зная, что сказать, не решаясь даже ударить: оба чувствуют себя слишком шокировано от подкравшейся смерти.       Руки мелко дрожат — то ли от легкого мороза, то ли от страха. Такемичи упорно сверлит Кисаки взглядом, не представляя, что он выкинет, но понимая, что тот на грани. Только в глазах его читается животный страх за свою едва не ускользнувшую жизнь и желание сбежать как можно скорее — к сожалению, Такемичи крепко держит его на месте перед собой.       Внезапно Кисаки содрогается и будто медленно сгибается, не расслабляя хватки, но и не в силах больше прятать измождённость. Похоже, ужас от подкравшейся смерти прошиб насквозь. — Я не хочу умирать… Не хочу… — сквозь сжатые зубы бормочет Кисаки. «А те, кого ты убил, очень хотели», — мрачно думает Такемичи, но вслух бросает короткое: — Я знаю.       Кисаки молчит, не понимая, что делать: тело едва слушается, сил нет, драться бессмысленно. Вся находчивость испарилась. Сейчас здесь находятся только он, его жалкость и Такемичи — свидетель краха личности и мнимой гордости Кисаки. Бежать ему больше некуда. — Сам ведь дрожишь, — роняет он. — Ты не меньше. — Нет…       Такемичи шумно втягивает воздух носом и глядит на укутанное снежными тучами небо. Хотя вид разбитого Кисаки приносит мрачное удовольствие — все-таки он получил по заслугам, — Такемичи не может упустить возможность разрулить ситуацию без кровопролития. Поэтому, наверное, появившаяся идея — самая тупая и наивная из всех, приходивших ему в голову.       Набрав воздуха в легкие для храбрости, он покрепче хватает Кисаки и спешно тянет на себя, заключая в жалкое подобие объятия, стараясь не пересекаться взглядом. Пока тот неслышно шипит маты и больно брыкается, Такемичи удрученно вздыхает: — Ты, вроде, умный, но тупой — пиздец. — Его моментально злостно щипают сквозь одежду. — Если бы ты сдох под колёсами того грузовика, я бы захотел прыгнуть во времени и попытаться тебя спасти — ну вот такой я, блять, человек. — Не получив никакого ответа, он продолжает: — Даже мне будет грустно. Не верю, что ты сдержишь обещаний, но не смей, сука, портить будущее. Не заставляй возвращаться и убивать тебя — я не хочу, хотя надо бы. — Вот, значит, как мы заговорили? — скалится Кисаки, но в ответ его лишь крепче сжимают, отчего по телу пробегает неприятная дрожь. Он уже перестал отпираться и стал привыкать к теплу чужого тела. — Я тоже… не хочу тебя убивать, — немного подумав, неслышно выдавливает он. — Иначе убил бы вместе с Изаной. — Иди нахуй, Кисаки… — Сам иди, — фыркает он. — Зачем ты вообще меня держишь?! — Спасаю остатки твоей человечности! — огрызается Такемичи. — Поблагодари за спасение и свали жить нормальной подростковой жизнью. Полиция тебя всё равно не найдёт. Это останется между нами.       Кисаки подозрительно умолкает, и неловкая тишина повисает между ними. Такемичи ожидает всего — от удара под дых до ножа в живот и позорного бегства впоследствии — поэтому нервно ждёт, не решаясь двинуться. Всё-таки почти-объятия с врагом — пиздец смущающе, но раз начал, значит, обязан довести дело до конца.       Постояв ещё немного, Такемичи уже хочет оттолкнуть Кисаки, как вдруг чувствует несмелое движение с его стороны и усталый, смиренный вздох. Всё так же несмело он сминает ткань его одежды и окончательно сдаётся. — Расскажешь кому — убью, — процеживает Кисаки. — Я не понимаю твою логику. — И не надо, блять! «Смущенный Кисаки забавный», — мысленно отмечает Такемичи, на секунду забыв о всей ситуации.       Между ними снова виснет тишина. Кисаки всё не решается что-то сказать, однако Такемичи устаёт ждать: их скоро должны найти, объясняться ребятам не было желания. Придётся отпустить и верить в лучшее — или вернуться в последний раз и убить. Значит, так тому и быть. Может, в Кисаки всё же не осталось ничего человечного; может, его поведение и эти жесты — глупая иллюзия, в которую Такемичи почему-то слишком жаждет верить.       Он начинает тихо отстраняться, но его внезапно притягивают обратно и украдкой шепчут: — Я сдержу обещание. — Опять руки Кисаки сминают ткань формы Такемичи, отчего по телу пробегают мурашки. Он тихо выдыхает: — Это останется только между нами. — Конечно, — отчего-то слегка улыбается Такемичи.       Иллюзия или нет — она слишком правдива для них, стоящих посреди парковки под первым снегом, где пару моментов назад одного из них ждала смерть.       Последним, что слышит Такемичи от Кисаки, становится осторожно брошенная фраза: — Спасибо, мой герой.