Непростая Арифметика. Криминально - приключенческий Роман. Том 4

Роман "Непростая Арифметика" Том 4 (В процессе редактирования. 27.08.2021.) Стр.1 В УВД, куда привезли Иванова, за него принялись сразу, без раскачки, начиная с «обезьянника», куда временно закрывают на первых три часа задержанных. «Спектакли с подсадными ментами» и бывшими заключёнными, сотрудничавшими с ними, разыгрывались один за одним. Их цель была одна: заставить Иванова, пока он в шоке, проболтаться о чём-то важном и нужном ментам. Возможно, попросить кого-нибудь кому-то о чём-то сообщить, сказать, передать. Особенно Иванову «понравилось» поведение парня, лежавшего на лавочке лицом вниз и внимательно слушающего все разговоры. Когда Иванов спросил его за что забрали, он с явной фальшью грубо ответил о подозрительном ментовском интересе. Иванов промолчал. Он всё понял. Менты от услуг «наседок-одиночек» перешли к услугам «наседок», объединённых в бригады. Ещё один забавный эпизод связан с молодой симпатичной стройной девушкой. Её завели в ментовку с двумя парнями. Вела она себя чрезмерно агрессивно, хотя была совершенно трезвая. Ментов называла в глаза «козлами», парней, с которыми привели, шакалами и гондонами, в чём-то их обвиняя и грозя. Девку закрыли в отдельный «обезьянник», парней – к Иванову. Когда кто-то в «обезьяннике» у них спросил что это за девка, они рассказали о ней целую легенду, восхваляющую присущие ей воровские понятия. Иванов, слушая подобную чушь, в душе лишь усмехался. С этой девкой ему в последующем предстоит несколько раз столкнуться. Из «обезьянника» к вечеру Иванова перевели в спецприёмник и поместили в камеру, где сидело четыре человека, задержанных тоже подозрительно сегодня. На следующий день менты Иванова раздели, всю его одежду и обувь забрали на экспертизы, выдав взамен стоптанные «зыковские» башмаки, короткие мятые выцвевшие от стирок х/б «зоновские» брюки и подстать им на голое тело х/б куртку. В них Иванов выглядел хуже любого БОМЖА, как огородное пугало. Это для него было неимоверно унизительно. Однако самое страшное унижение он испытывал в таком «наряде» не в камерах перед другими заключёнными, а когда его на милицейской машине по утрам увозили из спецприёмника, а с середины октября из следственного изолятора, на допросы в УВД. Так как подвозили к центральному входу здания УВД и на глазах прохожих центральной улицы в наручниках в таком идиотском одеянии заводили и вели по коридорам мимо стоящих и сидящих посетителей до кабинетов следственного отдела. Дважды в столь затрапезном виде Иванова возили в городскую поликлинику, на медицинское освидетельствование, где ему пришлось тоже в наручниках, пристёгнутым к менту, стыдливо опустив голову, дожидаться среди людей приёма к врачам. Трое суток Иванова продержали в камере спецприемника с «наседками». На четвёртый день повели в душ, где в этот момент мылся парень, якобы, которого после душа и бритья отпускают на свободу. Иванов, побывавший много раз в спецприёмниках, и нигде не видевший от ментов заботы о внешнем виде тех, кого они освобождают, прекрасно осознавал для чего организован очередной спектакль. Он знал, что менты областного уровня, крепко вцепившись в него своими кровавыми зубами, никогда не допустят подобной глупости и оплошности: оставить его наедине с освобождающимся. А тут позволили! И даже дали возможность один на один остаться около 10 минут. Кормили в спецприёмнике три раза в день из расчёта, чтобы не померли. Пищу по камерам в присутствии ментов разносила стройная, симпатичная девушка БОМЖ, которую Иванов запомнил по дерзкому поведению в УВД, когда сидел там в «обезьяннике» первые три часа своего задержания 3-го сентября. Она всегда смотрела на Иванова с милой улыбкой и сочувствием, заставляя его стеснительно опускать глаза и Стр.2. хмуриться. Он был уверен, что это неспроста, ибо не питал никаких иллюзий относительно своей привлекательности при столь вопиющей уродливости своего облика. Вскоре менты, поняв бесполезность подобных спектаклей, перевели Иванова в одиночную камеру. Девушка, разносившая задержанным пищу, стала подкармливать Иванова лишним кусочком хлеба, лишним черпачком сахара, большей порцией каши или похлёбки. Когда она мыла в камере пол, менты не выводили Иванова в коридор и проявляли «беспечную халатность», отвлекаясь и не присматривая за камерой. Однажды начальник спецприёмника в присутствии Иванова сказал ей, что скорее всего завтра либо, в крайнем случае, послезавтра её отпустят. - Я так это не оставлю! – возмущённо произнесла девка. – Пойду к прокурору. – Не сумели на 15 суток в КПЗ посадить, на 15 суток, гады, заперли, как собаку бездомную. - Сама виновата, - усмехнулся мент. – Тебя из Москвы выслали. Прописку аннулировали. Раз решила обосноваться во Владимире у тётки – будь добра прописаться. - Прокурору это скажешь, умник гнилой, – зло скривилась девка. – Когда он спросит: почему мой паспорт менты, изъяв год назад, до сих пор не вернули. И вы об этом хорошо осведомлены. - Иди куда угодно, - непроизвольно усмехнулся начальник спецприёмника. 18 сентября ужин выдавал мент. Девки в спецприёмнике не стало. Больше её Иванов не видел. Тем не менее, менты продолжали упорно и настойчиво провоцировать Иванова рискнуть послать на «волю» сообщение о своём аресте. Они были твёрдо уверены, что где-то у кого-то Иванов останавливается. По имеющимся у них оперативным данным Иванов приехал во Владимир совсем в другой одежде: в дорогом чёрном костюме, в зеркально-лакированной чёрной обуви и белой рубашке с галстуком. При задержании одет был куда проще. 22 сентября в понедельник Иванова возили «на беседу» в УВД. Привезли вечером, а через 15 минут в камере внезапно погас свет. Мент пощёлкал выключателем и открыл дверь. - Лампочка перегорела. Ну-ка выверни её и замени на другую, - обратился он к Иванову. Иванов не подозревая подвоха пальцами выкрутил из патрона лампочку и отдал её менту. Иванов обратил внимание, что мент как-то неестественно осторожно взял лампочку за металлический цоколь и унёс. Однако не придал сразу этому значение. Через некоторое время мент принёс новую лампочку. Иванов вкрутил её в патрон и свет загорелся. Проделали этот фокус владимирские менты не зря. Анализируя нераскрытые преступления со вскрытиями сейфов, они обнаружили в одном из уголовных дел возможность для манипуляций. А именно: подмены вещественного доказательства – электрической лампочки, которая была приобщена к делу без должной надёжной фиксации как вещественного доказательства. Подметив сей факт, владимирские менты запросили у кировоградских ментов нераскрытое уголовное дело, связанное с кражей денег из почтового отделения, включая лампочку, на которой, якобы, имелись нечёткие, смазанные следы от пальцев преступника, и банально заменили эту электролампочку на точно такую же по мощности, размерам и форме, но с чёткими отпечатками пальцев Иванова. Дальше всё было проще. Две экспертизы, два одинаковых заключения по отпечаткам и прямая улика виновности Иванова в этой краже имелась. Ну а раз он ту кражу совершил, значит и остальные похожие легко пристегнуть по косвенным расплывчатым уликам, подтасованным либо высосанным из пальцам. Благо образ жизни Стр. 3 Иванова это прекрасно позволял. В итоге одно украинское уголовное преступление ему вменили с помощью «прямой улики», остальные два владимирских, внешне похожих, «пристегнули» за счёт расплывчатых «косвенных улик». Иванов именно к этим преступлениям никакого отношения не имел. Это мы установили точно, просмотрев все закоулки его памяти. Тем не менее, отвечать за них пришлось ему. Впрочем, тот образ жизни, который он вёл, позволял ментам повесить на него любое преступление. Вплоть до убийства. И ни один суд, будь там не два, а шесть и даже 12 народных советских заседателей или присяжных, не встал бы на сторону Иванова. Хотя с точки зрения профессиональности судья, заседатели либо присяжные и, конечно, сторона защиты обязаны были заставить обратить внимание сторону обвинения в лице прокурора на факт неправильного приобщения к материалам уголовного дела прямой улики – электролампочки и исключить её со всеми вытекающими юридическими последствиями, из числа вещественных доказательств вины Иванова, вменяемых ему уголовных преступлениях. К сожалению, вся советская система правосудия такова, что в ней властвуют не законы, а гипертрофированное социалистическое правосознание, в основе которого лежит холуйское прислуживание судейского корпуса, органов прокуратуры и милиции, КГБ и власти как таковой, А тем, кто прорвавшись к заветным мягким и тёплым креслам, стоит у власти и подсознательно по-большевистски твёрдо руководствуется принципом: лучше осудить пятерых невиновных, чем оправдать одного виновного. - Его хотя бы менты не били, не пытали? – нахмурившись, спросил «Первый». - Бить не били, - тяжко вздохнул «Второй». – Но пытали. Он же не собирался брать на себя то, чего не совершал и тем более признаваться в том, чем действительно занимался, где, когда и какие преступления совершил. Правда, пытки были не физические, а психологические. Иногда даже с применением психотропных химических средств. Тоже испытание не из лёгких. Рассказать? «Первый» кивнул головой. - В начале октября 1980 года, - нажимает на кнопки ДПУ «Второй», - менты перевезли Иванова из Владимирского спецприёмника в изолятор временного содержания города Коврова. На телеэкране появляется большой бетонный подвал под зданием милиции, в середине которого находятся бетонные камеры без окон, размером 2 на 3 метра с деревянными нарами, унитазом, с очень тусклым электрическим светом, массивными, запирающимися на три замка металлическими дверями с «кормушками» для подачи пищи, и «глазком» наблюдения за поведением арестантов. Вентиляция камер осуществлялась принудительно с помощью электровентилятора, нагнетающего два раза в день: утром и вечером по воздуховодам воздух с улицы. Когда его включают, становится очень холодно. Здесь, - «Второй» показывает камеру более детально, - менты продержали Иванова весь октябрь в окружение «наседок», подслушивающих и звукозаписывающих устройств, дёргая днём, а иногла и поздним вечером на допросы с пристрастием. Дважды в камеру к Иванову подсаживали ментов из уголовного розыска, которых опытный Иванов «вычислял» слёту. Из числа уголовников, сотрудничавших с ментами, Иванов ярко запомнил троих: одного сидевшего за сооучастие в умышленном убийстве щофёра-перегонщика легковых автомобилей Горьковского автозавода. Второго – за умышленное нанесение тяжкого телесного повреждения. И третьего – за разбойные нападения, в ходе которых отнимал у женщин в безлюдных тёмных местах сумочки. Все они ранее судимые и продались ментам не по идейным, а меркантильным соображениям. Замешанный в убийстве уголовник был ментами задействован в спектакле как Стр. 4 запугивающий фактор. Ему была отведена роль рассказывать во всех подробностях Иванову страсти о том, как по субботам из них поздними вечерами выколачивали признания, в каком кабинете, кто конкретно, в какое время и с чего начинали. Когда подошла суббота и поздний вечер, мимо камеры Иванова менты кого-то жалобно стонущего волокли по полу за руки. - О! Кого-то били! – обратил внимание сокамерников обвинённый в соучастие убийства уголовник и подскочил к двери. Все притихли прислушиваясь. Из коридора донёсся голос одного мента другому менту: - Тащим быстрее. А то он сейчас нам весь пол кровью заляпает. И веди в тот кабинет из 8 камеры Иванова. Через пару минут дверь камеры открылась. - Иванов. Выходи! – произнёс мент. Кабинет, куда Иванова привели, точно соответствовал интерьеру и количеству присутствующих в гражданской одежде ментов тому кабинету, о котором рассказывали в камере. Иванова посадили за стол и стали задавать вопросы. Сзади рядом за его спиной прохаживался вдоль стола коренастый упитанный парень с физиономией боксёра. Всё в точности соответствовало ранее слышанному. Тем не менее Иванов молчал. Он был готов терпеть всё ради спокойствия тех невинных девушек, к которым приезжал, встречался и занимался любовью. Ходивший сзади парень приложил к шеи Иванова свою жёсткую широкую ладонь как бы примеряясь, ощупывая её, и со злобой произносит: - Тебе что вопросы не понятны? Или ты собираешься молчать? По рассказам в камере, если допрашиваемый отвечать на вопрос не станет, сейчас должен последовать первый резкий удар ребром ладони по шеи. - Бей, чего ждёшь! – побледнел Иванов инстинктивно сжавшись. – Мне сказать вам нечего. - Успеем! – усмехнулся сидевший напротив мент. – Ночь длинная. Зачем нам торопиться. Вдруг поумнеешь. Ты же не глупый. Инвалидом быть не захочешь. Если даже ни в чём не признаешься, меньше десятки не получишь. А признаешься,, возможно, года на два срок скостят. И, главное, здоровье сохранишь. Калекой не станешь. Подумай. - Мне не о чем думать, - тихо, но твёрдо, произнёс Иванов. – Как будет, так будет. Стоявший за спиной Иванова парень убрал с шеи Иванова свою ладонь и замер. - Пусть в камеру идёт, - сказал один из сидевших, видимо старший. – Ещё раз обо всём хорошо подумает. Повременим дня три. Дайте ему туда чистые листы и ручку для явки с повинной. Мужик он не глупый. Добровольно напишет. Мы о многом не просим. Нас интересуют лишь преступления совершённые во Владимирской области. - Ничего я писать не стану, - опустив голову, тихо ответил Иванов. - Напишешь! – похлопал по шеи Иванова тяжёлой ладонью стоявший за его спиной парень. – Напишешь всё, что было и что не было. Если нет желания до конца жизни писить и какать под себя. В камере Иванову тоже посоветовали не рисковать здоровьем и по мелочам, чтобы менты отстали, кое в чём признаться. Стр. 5 - Однажды в 1968 году признался, - усмехнулся Иванов. – Получил по максимуму на полную катушку шесть лет, за кражи до 6 лет. Причём по первой судимости и совершённых в силу исключительных обстоятельств. К тому же слишком хорошо знаю нашу систему правосудия, всех этих ментов, прокуроров, КГБешников и судей. Для них я не человек, а материал, вещественное доказательство к уголовному делу. Не больше! И моя судьба вне этого правого поля их совершенно не интересует. Они сами винтики, гаечки, колёсики и шестерёнки чудовищного механизма, именуемого Советской властью. Мир ещё не знал, в мире ещё не было более кровавого внутреннего государственного политического режима. И книга Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ, Гинзбурга «Крутой поворот» тому убедительное подтверждение. Недаром комуняки так их авторов боятся. Вместо явки с повинной Иванов написал заявление на имя прокурора области, в котором рассказал о незаконных методах ведения следствия работниками милиции и КГБ. Заявление в прокуратуру, естественно, не попало. Да и если бы и попало – толку ноль. Всё триедино: милиция, прокуратура, суд. Тем не менее, больше Иванова на допросы в Коврове не вызывали и через неделю отправили в тюрьму города Владимира. А ещё вот через какой заслуживающий внимания момент прошёл Иванов в подземной камере милиции города Коврова. Во вторник 28 октября 1980 года ментовского прихвостня, сидевшего в одной камере вместе с Ивановым, Ковровскй горнарсуд приговорил за умышленное нанесение потерпевшему тяжких телесных повреждений к 7 годам лишения свободы, с отбыванием наказания в колонии особого режима и признание его, как ранее неоднократно судимого за подобные тяжкие преступления, особо опасным рецидивистом. В камеру прихвостня привели вечером, переодетым в полосатую одежду особого режима. Он был в шоке. Ибо до этого надеялся на более мягкий приговор суда за сотрудничество с ментами в качестве «подсадной утки». Под утро прихвостень, прикрепив к решётке, закрывающей электрическую лампочку, ремешки от своего протеза, повесился на них в камере. Иванов спал и проснулся от конвульсивного стука в стену ботинками висельника. Первая мысль, возникшая в голове Иванова была спасать или не спасать «козла». Проснулись и два других сокамерника. На их лицах Иванов увидел тревожную растерянность. Поколебавшись, Иванов скомандовал им приподнять висельника, чтобы ослабить затяжку удавки. Вытащил нехотя припрятанное лезвие, срезал с решётки ремешки. Сокамерники опустили висельника на пол и стали стучать в дверь: вызывать ментов. Прибежал мент, открыл «кормушку», посмотрел, спросил что случилось, вызвал ещё двух ментов, открыли дверь камеры, вытянули висельника в коридор, закрыли дверь камеры и позвонили в «скорую» Чёрт выжил. Позже Иванов очень жалел, что принял участие в спасение этого «козла». Оказывается этот «козёл», по кличке «Рука», был на «зонах» ярым активистом и помощником администрации колоний в борьбе с осужденными, нарушающими режим содержания, и возглавлял на «зонах» по первому, второму и третьему сроку секции внутреннего порядка. По рассказам многих, ранее судимых, с которыми Иванову приходилось сталкиваться в этапных камерах, «столыпинских вагонах» и «воронках», - это была конченная, беспринципная, гадкая мразь. Тем не менее, администрация колоний трижды содействовала ему в условно-досрочном освобождении. И никто из них за это не понёс никакого наказания. А потерпевшие не получили ни от него, ни от государства никакой материальной компенсации за нанесённое фактически на всю жизнь, как не лечи, увечье. Подлатали их в больницах, и до свидание! Здоровы! Идите на работу. Работать можете до самой-самой пенсии! Дурдом, а не страна! Иванову по первой судимости за кражи дали 6 лет и обязали выплачивать за причинённый государству ущерб огромную сумму. Этому же прохвосту за нанесение человеку тяжкого телесного повреждения дали по первой судимости 4 года и обязали возместить Стр. 6 государству за лечение потерпевших и в первый раз, и во второй, и в третий, и сейчас в четвёртый, можно смело сказать, фактически, копейки. Такова цена в этом государстве при советской власти жизнь граждан. Так что удивляться нечему. Во владимирской тюрьме психологическое давление на Иванова продолжилось. Начиналось оно в 6 часов утра с команды «подъём». По этой команде обитатель камеры обязан встать, скрутить постель, не ложиться. Затем следовала команда кому приготовиться на выход из камеры. Это означало, что названного повезут либо на суд, либо на следствие в отдел милиции города, или же на этап в районный отдел милиции Владимирской области. Посте завтрака, который состоял, как правило, из куска полусырого непропечённого чёрного кислого хлеба, костлявого рыбного затхлого супа, кипятка и черпачка дневной нормы сахара, где вместо положенных суточных 15 грамм было не более 10, в лучшем случае 12 грамм. Иванова «выдёргивали» по карточке из камеры, заставляли называть фамилию, имя, отчество, год рождения, место рождение, национальность, место жительство, статью уголовного кодекса по которой привлекается к уголовной ответственности, начало срока и наличие судимостей. Из уст Иванова это звучало так: Иванов Владимир Сергеевич, он же Кузнецов Александр Сергеевич, и он же Аланов Александр Сергеевич, 15 июля 1945 года рождения. Место рождение город Куйбышев, русский. БОМЖ. Статья 89 часть 3 УК РСФСР. Начало срока 3 сентября 1980 года. Дважды судимый. В день такое приходилось произносить перед ментами и арестантами от 6 до 8 раз: при выдёргивании из камеры, при закрытие в этапную камеру, при выводе из этапной камеры, при погрузке в автомашину, при возвращении со следствия в тюрьму, при попадании в этапную камеру, затем в свою камеру. А при обысках туда и обратно ещё дважды. Процедура очень унизительная. Все привыкают к этому и никто не замечает, что с привыканием к любым унизительным моментам человек не поднимается из грязного болота, а опускается ниже и ниже. И это рано или поздно кому-то, где-то и в целом всем «аукается», причём не единожды. Иванов тоже быстро свыкся с такой унизительной поверкой. То было ему не в диковинку по прошлым тюремным годам. Кроме слова БОМЖ. Оно постоянно резало слух, заставляло его опускать глаза и даже голову, чувствовать себя осквернённым, социально изуродованным. К тому же вид у него, наголо подстриженного, в стоптанных зыковских башмаках, коротких тряпочных пожёванных, полинявших брюках и куртке был действительно БОМЖА. Впрочем, никто из арестантов, надо отдать им должное, за такой вид в этапных камерах, где приходилось сидеть ежедневно по 2-3 часа утром и 2-3 часа вечером, Иванова не упрекал, не чурался. Наоборот, чем могли помогали: кто носками, кто трусами, майкой, тёплой курткой, головным убором, тапочками. Охотно разговаривали, слушали, советовались. Просили при необходимости написать для них заявление, жалобу, составить конспект последнего слова на суде. Иванов в помощи не отказывал. Хотя прекрасно понимал предопределённость хода следствия, судебного заседания и бесплодность, по большому счёту, любых заявлений, жалоб и последних слов. Иногда, правда, кое-кому «простреливала» удача. Обращали серьёзное внимание на жалобу, заявление, последнее слово.. Но то были частные случаи при особо вопиющей несправедливости. Тем не менее слово БОМЖ, как раскалённое клеймо на лбу, постоянно сопровождало его повсюду. Плюс ко всему, тюремные менты науськиваемые оперативниками при каждом обыске и досмотре личных вещей Иванова изымали у него всё, что давали из одежды ему арестанты. Ссылались на то, что в картотеке эти вещи при его поступлении в тюрьму или получении в передачах от родственников не зафиксированы и, следовательно, либо он их в тюрьме у кого-то отнял, либо выиграл в «азартные игры», либо украл. Кроме того, в правилах внутреннего распорядка записано: Запрещается арестантам отчуждать, обменивать, дарить, передавать друг другу личные вещи. При выявлении таких нарушений виновные наказываются, а Стр. 7 вещи изымаются. Дикость! Однако в тоталитарной стране таких, и похлеще, дикостей счёт на тысячи идёт. На дворе ноябрь месяц, а Иванова полураздетого на допросы по холоду, в холодном железном автофургоне в УВД возят. Иванов пробовал протестовать, обращаясь с жалобами к начальнику тюрьмы и прокурорам. Бесполезно. Менты из УВД и тюремных оперативных служб лишь ухмылялись, разводили руками. Предлагали ему написать своим на воле друзьям и знакомым прислать или принести в передаче тёплые вещи. В принципе по закону в таких ситуациях администрация тюрьмы обязана одеть арестанта по погоде. Увы! В советских тюрьмах хозяин положения не администрация тюрьмы, а оперативные службы КГБ и МВД. Как «попросят», так и будет. Бывалые арестанты, видя мёрзнувшего Иванова, советовали ему резать себе вены: Раз порежешь, два, три… с порезанными венами на допросы не повезут. Оденут. Никуда не денутся. Иванова такой вариант не устраивал. Слишком высока цена. И он выбрал другой вариант. Стал требовать через прокуратуру, чтобы его во время допросов, тянувшихся порой с 11 до 16 часов, возили на обед в тюрьму. Ибо держать его без обеда – тоже открытое издевательство. Дело в том, что его увозили из тюремной камеры после завтрака, примерно в 7 часов утра. Часа три держали в этапной камере. К 11 часам привозили в УВД. В 16 часов из УВД. Менты из УВД стали приносить ему из буфета, хлеб, молоко, котлеты. Иванов категорически брать еду из рук оперативников отказался, заявив, что не хочет за их личный счёт кушать и быть им чем-то обязанным. Бесплатный сыр только в мышеловке. Три дня менты приносили ему иду из буфета и три дня Иванов отказывался. Решили возить его на обед в тюрьму. Не получилось. Этапный «воронок» ездил и собирал из ментовок в тюрьму только после 16 часов. А отдельно возить на милицейской машине Иванова на обед в тюрьму, ждать когда его примут, накормят, опять передадут ментам, - дело оказалось нереальным. В итоге Иванова в УВД на допросы возить перестали. Работники уголовного розыска и следователи стали приезжать вести допросы в следственных кабинетах тюрьмы. В декабре 1980 года Иванов обратился с жалобами в прокуратуру, что в тюрьме, несмотря на зиму, тёплых вещей ему не выдают и, в силу этого, он лишён права часовой прогулки на свежем воздухе. Дело в том, что у ментов практически во всех тюрьмах существует неписанное правило: если заключённые желают идти на прогулку в прогулочный дворик, то идти должны из камеры все: в том числе, больной и раздетые. А если не хотят идти, то «не хотеть» тоже должны все. В сильные морозы полураздетый Иванов от прогулки отказывался. Ментам приходилось выводить его из камеры и закрывать на час в одиночный каменный стакан – отстойник под цементной шубой. Который в зимнее время достаточно холодный от +8 до +12 градусов. А главное, - стоять не повернувшись, не присев, не помахав руками в течение часа – тоже пытка. Правда, час терпимо: можно выдержать. Известные мастера пыток сталинско - бериевского периода держали в таких «стаканах» людей сутками и открывали дверь, когда человек с опухшими ногами терял сознание от неимоверной боли в ступнях. В конце декабря Иванову выдали телогрейку и шапку, но так и оставив его в рваных стоптанных зыковских башмаках, коротких истрёпанных брюках и х\б курточке. В камерах владимирской тюрьмы Иванову также приходилось быть в постоянном Стр. 8 напряжении и контролировать своё каждое слово. «Подсадные ментовские утки» всегда были рядом и прислушивались, запоминали всё, о чём говорил Иванов. Любая неосторожно рассказанная жизненная история, могла запросто вывести ментов и на Юлю из Киева, и на Свету из Коврова, и на Люсю из Белгорода, и на Оксану из Одессы, и на москвичку Вику из Зеленограда. Да на кого угодно. Чего Иванов не хотел ни при каких и ни на каких условиях по чисто человеческим соображениям. Ему и Любу из под Белой Церкви было жалко, которую менты вычислили по фотографии местности. Он понимал как нелегко ей быть на допросах, отвечать на вопросы ментов, присутствовать при обыске дома, слушать досужие сплетни соседей, округи, на работе, краснеть перед родителями, родственниками, знакомыми, хотя особой вины он перед ней не чувствовал. Смешно, но факт. Во владимирскую тюрьму украинские менты направили целую бригаду из шести осужденных, коллективно исполняющих функции «подсадных». Иванов с ними в одной камере просидел две недели. Голубчикам не повезло. Забрали назад не солоно хлебавших. Прокололись они глупо и сразу. У всех шестерых сигареты были изготовлены на одной и той же Днепропетровской табачной фабрике. Пока Иванов находился под следствием, к владимирским ментам по делу Иванова приезжали менты из Одессы, Николаева, Херсона, Кировограда, Черкасс, Винницы, Киева, Житомира, Чернигова, Сум, Харькова, Полтавы, Воронежа, Белгорода, Курска, Липецка, Тамбова, Волгограда, Тулы, Рязани, Костромы, Ульяновска, Иванова, Ярославля, Московской области. Калинина, Краснодара, Ростова и из многих других мест. Диву даёшься от таких колоссальных и бестолковых государственных трат.. Поэтому нет у ментов оперативно-розыскных и следственных служб ни выходных, ни праздничных дней. И не будет! «Ментовские подсадные утки» сопровождали Иванова не только тогда, когда он по 2-3 часа находился в этапных камерах, стаканах и отстойниках» перед допросами и после допросов в УВД, не только в «воронках» и «столыпинских тюремных вагонах при транспортировке его из Коврова во Владимир, не только в жилых тюремных камерах длительного пребывания, но и тюремном «путешествии» по железной дороге из Владимира в Пермь и из Перми во Владимир с пересадками в транзитных тюрьмах Горького, Рузаевки, Казани, Ижевска. Возили менты Иванова в Пермь на судебно-психиатрическую экспертизу. Менты и особенно оперативники КГБ возлагали на это дальнее «путешествие» большие надежды. Во-первых, им точно требовалось знать: действительно ли Иванов психически нормальный человек, а не какой-нибудь шизофреник. Каков его биологический возраст. Не скрывается ли под личиной кто-то другой. Можно ли с помощью психотропной «расторможки» сделать Иванова более словоохотлитвым, болтливым и получить таким способом интересующую их о нём информацию. Кроме того, они рассчитывали, что Иванов, находясь вдали от Владимирских ментов, окажется в пути и пересылочных тюрьмах Горького, Рузаевки, Казани, Ижевска и Перми менее бдительным, благодушно настроенным, разговорчивым. И сопровождавшие его постоянно меняющиеся прихвостни из числа арестантов, негласно сотрудничающих с ментами, а в некоторых случаях даже переодетые под арестантов оперативники милиции и КГБ, сумеют выудить зацепки. «Путешествие» Иванова из Владимирской тюрьмы до судебно- психиатрического отделения Пермской областной психиатрической больницы и обратно во Владимирскую тюрьму длилось почти полтора месяца – 46 дней. Из них 22 дня Иванов провёл на стационарной судебно-психиатрической экспертизе, 13 на этапах от Владимира до Перми в «столыпинских» тюремных вагонах и пересылочных тюрьмах, Горького, Рузаевки, Казани, Ижевска, Перми. И 11 дней на этапах из Перми до Владимира в «столыпинских» Стр. 9 вагонах и пересылочных тюрьмах Перми, Ижевска, Казани, , Рузаевки и Горького. Это «путешествие» хорошо запомнилось ему. Но особенно памятными стали вот какие моменты: частые «шмоны». Первый тщательный «шмон» перед этапом. Ищут деньги, спирто и наркосодержащие вещества, остро режуще-колющие и прочие запрещённые предметы. Перетрясут «торбу – мешок» с вещами. Разденут до трусов, а то и догола. Заставят раз пять присесть. Прощупают, пересмотрят обувь, одежду, вещи, записи, письма, продукты, сигареты. Заставят всё в охапку потом сгрести и в камеру-отстойник быстро идти, там переупаковываться, уступить место для «шмона» следующего. Второй «шмон» в «столыпинском вагоне конвоем. Опять все вещи и одежду перетрусят. Третий «шмон» по прибытию в тюрьму-пересылку. Четвёртый «шмон» перед этапом из тюрьмы-пересылки. В итоге на всём пути из Владимирской тюрьмы до Пермского отделения судебно-психиатрической экспертизы и обратно до Владимирской тюрьмы Иванов прошёл через 28 «шмонов». Ужас! А главное эффективность таких «шмонов» нулевая. Лишь позволяющая тюремным ментам и конвойным под разными предлогами и уловками отбирать либо выпрашивать либо выкупать за бесценок понравившуюся вещь. Например: меховую шапку, меховые кожаные полусапожки, меховые перчатки, фирменные джинсы, кроссовки, хорошие сигареты с фильтром и многое-многое другое. Наиболее падкими на модные добротный вещи и сигареты были конвойные молодые солдаты срочной службы перед дембелем, мечтающие вернуться домой не в армейской робе, а в нормальной престижной одежде. Они, не стесняясь и не таясь, предлагали арестантам за тельняшки, джинсы, спортивные «адидасовские» и «пумовские» костюмы, кроссовки, японские меховые куртки, тёплые полусапожки и кожаные перчатки, меховые шапки, шарфы, и турецкие свитера, на выбор: чай, одеколон, водку, сигареты. В большинстве случаев отдавали. Всё равно пропадёт, если вещь хорошая. Не в тюрьме, так на «зоне». Чай, одеколон, водку предлагали не только конвойные солдаты в «столыпинских» вагонах. Во всех пересылочных тюрьмах обязательно в этапных транзитных камерах открывалась в двери «кормушка» и у арестантов спрашивали: чай, одеколон, водку кто желает? Естественно, предлагалось по шести-семикратной цене. Если пол-литровая бутылка водка в магазине продавалась по цене 2 рубля 50 копеек, в тюрьме она стоила 15 рублей. Пузырь тройного одеколона в магазине продавался по цене 98 копеек, в тюрьме - по 5 рублей. Пачка 100 граммового чая в магазине - 76 копеек, в тюрьме от трёх до пяти рублей. В «столыпинском» вагоне, при содействии солдат-конвоиров, при наличие хорошо спрятанных денег и иных благоприятных обстоятельств, можно было также договориться с какой-нибудь арестанткой об интимой связи. У Иванова однажды такая возможность имелась. Но он не сразу воспользовался ей. Побоялся. К тому же не приучен действовать в подобных ситуациях со спешкой, с оглядкой на ментов, дающих на всё про всё 15-20 минут, а затем настойчиво и назойливо предлагающих «закругляться». Случилось это так: в столыпинском вагоне по соседству с камерой, в которой везли Иванова, были две камеры, в которых везли по этапу до Казани 12 женщин. Когда мужчин водили в туалет и они проходили мимо решёток камер женщинами. Те спрашивали у понравившихся мужчин из какой они камеры? Как звать? Писали им любовные записочки. Задавали вопросы. Рассказывали о себе. Интересовались есть ли у них возможность договориться с конвоем повидаться наедине. При наличие такой возможности договаривались с конвоем, платили конвою 25 рублей и те запускали и запирали на 15-20 минут их в двухместную камеру. Иванову тоже пришла «малява» от некой 31 летней Кати. После многократного обмена любовными записочками и показа Кате себя во время вывода Иванова в туалет и во время её вывода в туалет, она предложила ему встретиться наедине. Иванов ответил в записочке, Стр. 10 что у него нет денег. Катя обещает договориться с конвоем сама за свои деньги, если он согласится с ней уединиться. Иванов отказался, сославшись на свою неспособность в столь некомфортных условиях обеспечить её полноценным качественным сексом. Тем не менее, Катя его уговорила, упросила… Перед тем как прозвучала для Кати в Казани команда на выход, она передала Иванову записочку со своим домашним адресом и попросила дать весть о себе. Заверив, что из дома его письмо перешлют ей в «зону». Из «зоны» ответ она пошлёт домой. Из дома ответ перешлют в «зону» ему. Такова в СССР почтовая лагерная круговерть. Поскольку письма из «зоны» в «зону» разрешено отправлять с времён разгула эпохи античеловеческого коммунистического кровавого ГУЛАГА только близким родственникам. Кстати, 90% наличие идиотизма в тюремных правилах работники судов, прокуратуры, милиции, КГБ исправительных учреждений и коммунистической тоталитарной власти в упор совершенно не замечают, не видят, не способны видеть! Считают всё, что там есть, нужным и важным. Дебилизм советской власти в тюремных проблемах полнейший. И я уверен: будь у Иванова право управлять общественными процессами, в первую очередь он бы перетряхнул сверху донизу систему назначения и исполнения наказания. К сожалению, адрес Кати Иванов потерял. Через девять месяцев Катя родила мальчика. После досрочного освобождения она пыталась разыскать Иванова. Но не смогла. В отделение судебно-психиатрической экспертизы Пермской областной психиатрической больницы Иванов провёл 22 дня. В принципе это тоже тюрьма камерного типа с массивными железными дверями, глазками, решётками, ментами. В четырёхместной надзорной камере-палате, куда поместили Иванова, находилось ещё три человека – арестанта. Один из которых «работал» на ментов и считался опытной, по меркам ментов, «подсадной уткой». Заведующей отделением была 40-летняя женщина врач-психиатр высшей категории. Хотя честно сказать, такую тварь язык не поворачивается врачом назвать. По сути «стелька» в ментовских сапогах! Насчёт Иванова и «подсадной утки» её заранее проинструктировали КГБешники, попросив посодействовать кое в чём. С первой же встречи с ней и «беседы», Иванов сразу же почувствовал злобный настрой к себе этой с виду приятной особы, которой доставляло удовольствие чувствовать и быть некой помещицей над крепостными в своей небольшой вотчине Приводили Иванова в кабинет заведующей, и беседовала она с ним всегда под присмотром конвойного милиционера. После нескольких бесед наступило трёхдневное затишье, а затем под конвоем двух ментов Иванова опять привели к заведующей. Следом вошла медсестра с принадлежностями для внутривенной инъекции. - Вы что? Собираетесь мне уколы делать? – побледнев, вопросительно посмотрел Иванов на заведующую. - Да! – коротко ответила она. - На каком основании? И что за укол? – возмутился Иванов. – Я не буйствовал и не буйствую. Никому ни чем не угрожал и не угрожаю. Принудительное лечение суд мне не назначал. Уголовно-процессуальным кодексом ведение следствия с применением психотропных препаратов запрещено. Фактически Вы совершаете уголовное преступление. Насилие. Заведующая подала медсестре знак, и та предложила Иванову сесть за столик и вытянуть руку. Стр. 11 - Добровольно протягивать руку я не буду! – твёрдо заявил Иванов Менты, скрутив Иванова силой, вытянули его руку. Медсестра, поднося к руке Иванова шприц, попросила ментов держать руку Иванова крепче, а Иванова предупредила не дёргаться. Иначе хуже будет. Фашисты! Банда! Преступные морды. Борцы с преступностью называется. Вы преступники похлеще! – с гневом выплеснул из себя эмоции Иванов. – Врачи называются. Под дудки кровавых палачей из КГБ и ментовок пляшите. Сволочи! Где ваша гражданская совесть и клятва Гиппократа? Обещаю. Молчать не стану. Буду писать и рассказывать везде и всем о совершаемые здесь под руководством ментов и КГБ преступлениях. Рано или поздно, гады, отвечать придётся. Сделав в вену руки укол, медсестра ушла. - Отпустите мне руки! – требует Иванов. – Ни на кого я нападать не собираюсь. Кровь течёт из прокола. Одно только скажу этой сучке. Ни в камере, где сидит КГБешная «подсадная утка», ни с вашими медсёстрами, ни с вами разговаривать ни о чём не собираюсь. Зря стараетесь выслужиться. Лишь себя обосрали с ног до головы. Гнусные твари вы, замаскировавшиеся в белые халаты. Овечками тут прикинулись. А сами не лучше фашистского доктора Менгеле. - Помолчи» - грозно предупреждает заведующая. – Сейчас договоришься. - Что ты меня пугаешь, рожа преступная, - зло усмехнулся Иванов. – Можешь делать сколько хочешь уколов. А что дальше? Убить не убьёшь. Держать пожизненно долго в этом змеющном заведение не получится. Рот не зашьёшь, пальцы не отрубишь. Запомни! Не на того ты напоролась. Отделение судебно-психиатрической экспертизы Пермской областной психиатрической больницы не филиал застенок Лубянок, а гражданское учреждение Минздрава СССР. - Уведите в палату, - отдаёт распоряжение заведующая ментам. Менты уводят Иванова. У дверей он с издёвкой произнёс: - До свидание! Я такое до конца жизни не забуду! В камере – палате Иванов продолжил ходить взад-вперёд около металлической решётчатой двери и возмущаться во весь голос в адрес сидевшей снаружи двери дежурной медсестры надзирающей за его поведением: - Скоты! Нас считают за преступников, а сами настоящая организованная банда под началом ментов и КГБешников. Врачами прикидываются. Белыми ангелами! Взять, к примеру вас, - обращается Иванов к медсестре. – Скажите: на каком основании вы мне сделали насильно укол? Вы что, разве не знаете что это уголовно-наказуемое преступление? Мало ли чего вам прикажет продажная заведующая? Ей может завтра захочется нас умертвить. И вы тоже безропотно исполните её прихоть? - Идите ложитесь спать, мягко советует медсестра. – После такого укола покой рекомендуется. Можно иначе внезапно сознание потерять и, падая, покалечиться. - Ого, какая жалостливая! – зло усмехнулся Иванов. – Вы, наверное, в прошлой жизни палачом были, который перед тем, как повесить на виселице свою жертву, натирал петлю воском. Причём не столько потому, чтобы жертве легче умирать пришлось, сколько чтобы меньше хлопот палачу с висельником было. Лучше бы сказали мне, что за укол, что за препарат лично вы в мой организм внутривенно ввели. Неужели я не вправе знать о том? Стр. 12 - Идите ложитесь! – зло поджала губы медсестра. – Не ляжешь – вызову милицию. Не хочешь успокоиться по-хорошему, успокоим по-другому. К Иванову подошёл арестант, работающий на ментов: - Санёк. Иди ложись. А то действительно позовёт ментов, скрутят, сделают по уколу в четыре точки и будешь пластом дня два – три в беспамятстве лежать, затем неделю как оглушенный и контуженный, с текущей слюной изо рта по камере, как неприкаянный, шататься. Иванов повернулся к нему лицом и с ненавистью взглянул ему в глаза: - Отойди от меня и больше не подходи, вопросов не задавай и ни о чём не спрашивай, коль хочешь спокойно сидеть. Я тебе не «Санёк». Ты сам знаешь почему… А ментов мне бояться нечего, - поворачивается вновь к медсестре Иванов. – Вызывай. Бери шприц. Пусть приходят. Пусть крутят. Увеличивай свой список преступных грехов и деяний. Спросить за всё проще будет. Не на того напоролись. Я вам не бессловесное животное. Тем более, сказать чем, отчего и по какому юридическому праву лично вы меня принудительно внутривенно накачали психотропным препаратом, ваша святая обязанность. Медсестра, ничего не ответив, закрыла дверь и ушла. - За ментами помчалась, сучка. Сейчас припрутся! – тяжко вздохнул один из арестантов. – Сама, коза вонючая, виновата, тем не менее хватает наглости бегать жаловаться. Вот кого на «уши» надо ставить. Мне одна такая шкура на свободе попадалась. Расквитался по полной программе. И с «козлом» одним на узенькой тропиночке встречался. Он, будучи «зыком», в псих больничке закрытого типа санитаром работал. Гондон! УДО зарабатывал. Мразь – хуже не видел. Били – кто как мог. Если и выжил – всё равно не жилец. С такими по другому нельзя. Нормального языка они не понимают. Жаловаться бесполезно. Только хуже. Остаётся вправлять мозги подобным паскудам именно так. По другому справедливости не добьёшься. Медсестра свои угрозы реализовывать не стала. Видимо, не было оснований. Иванов истеричности и агрессивности не проявлял ни в свою, ни в чужую сторону. Походив взад-вперёд около наглухо закрытой дверью камеры и повозмущавшись подлостью ментов и КГБешников, он вскоре почувствовал себя плохо и лёг спать. Через два дня Иванова перевели из надзорной 4-х местной камеры-палаты в общую камеру-палату на 12 арестантов, где пробыл полмесяца. Уколов ему не делали. Никуда не вызывали. В этот период в его памяти глубоко и чётко отложились три эмоциональных момента. Два связанных с баней, куда всех арестантов отделения судебно-психиатрической экспертизы загоняли, заставляли до гола раздеваться и мыться из тазиков на виду под наблюдением 4-5 медсестёр в возрасте от 25 до 40 лет. Стеснительный Иванов такую помывку воспринимал в качестве унизительной процедуры и психологическую пытку. Третий отложившийся эмоциональный момент связан с многократными попытками одной молодой медсестры завязать с Ивановым душевный разговор. Она всячески пыталась высказать Иванову своё восхищение им и его поведением. Похвалила за смелость, которую он проявил, назвав в глаза начальницу отделения фашисткой, кровавым палачом, преступницей. - Тебе, Саша, не имели права при твоём спокойном уравновешенном поведении без соответствующего решения суда о принудительном лечении насильно делать укол, давать какие-либо таблетки и порошки, - с сочувствием подтвердила эта медсестра. – Но ты Стр. 13 ничего не докажешь и не добьёшься. - Если буду жаловаться в наши советские органы прокуратуры, согласен, - кивнул головой Иванов. – Толку не будет. Ворон ворону глаз не выклюет. А вот если в международные правозащитные организации, в международную ассоциацию психиатров, толк будет. Не сразу, конечно. Не я же один такой пострадавший. Ещё напишут, расскажут. Речь то идёт не об единичном случае, а о сговоре КГБешников и ментов с медицинскими чиновниками в преступном взаимодействии на психиатрическом поприще. Медсестра была симпатичной женщиной. Отлично умела подстраиваться под психологические особенности собеседника, располагать к себе, артистично сочувствовать, сопереживать, мило улыбаться. Иванову было приятно разговаривать с ней. Тем не менее, имея за плечами богатый опыт общения с женским полом её возраста, он прекрасно понимал чего ради она с ним такая приветливая, улыбчивая, болтливая, готовая без устали слушать и слушать, удивляться, восхищаться, вздыхать. В памяти Иванова имеется сцена состоявшегося с ней разговора после бани, где медсестры наблюдали за помывкой своих голых подопечных. «Второй» нажимает на кнопки ДПУ и на телеэкране появилась идущая к Иванову молодая симпатичная медсестра. - С лёгким паром, Саша! – улыбнулась она остановившись рядом. – Ты сегодня окончательно пленил меня. Шестой год работаю здесь и впервые с такой, завораживающей воображение, мужской красотой сталкиваюсь. Правда, худоват немножечко из-за тюремной жизни. Но если подкормить, - мало ни одной, даже самой избалованной женщине, не покажется. Иванов стеснительно опустил голову и слегка покраснел. - Не переживай, - с сочувствием вздохнула она. – Наблюдать за вами в бане нас правила обязывают. Хотя мне тоже не по себе было бы мыться голой в присутствии дюжины чужих мужчин. Тем не менее, всё равно не расстраивайся. Глядели мы все на тебя и наблюдали за тобой с большим удовольствием. Твоя невероятная стеснительность, робость на фоне манящих, притягательных мужских достоинств воспринималась нами с умилением. Девочки таких любят. Наверное, много их было. Или были проблемы? - Что было, то сплыло, - буркнул Иванов. – Кроме того, чтобы сказать много или мало, необходимо знать: сколько много, а сколько мало. К примеру, лично с вами сколько мальчиков в постели перебывало? Медсестра задумалась и улыбнулась; - Восемь! Но могло быть больше. Обстоятельства не всегда удачно складывались. - А у меня наоборот, - усмехнулся Иванов. – Могло быть меньше, да обстоятельства иметь меньше не позволяли. - И сколько же было? – с кокетливо прикрытым любопытством заглянула медсестра в глаза Иванову - Мои успехи скромные, - улыбнулся Иванов. – Всего шесть. Стр. 14 - А что так? – недоверчиво посмотрела медсестра.. – Не женатый. Живёшь 36 год. И на тебе! Всего шесть. Обманываешь. Не поверю. Не меньше 20. - Зачем мне 20 усмехнулся Иванов. – Шесть и то слишком большая нагрузка. Максимум трех бы хватило. А ещё лучше когда одна – хорошенькая. А дырки, в принципе, у вас у всех почти одинаковые. Разница имеется, конечно, но не существенная. - А 15-ти летняя чем тебе понравилась? – хитро улыбнулась медсестра. - На провокационные вопросы не отвечаю, - нахмурился Иванов. – Одно скажу: не я у неё был первый, и не я последний. Тут дело случая. Лучше бы с вами. - И всё же тебе, наверное, приятно с ней было? – пытливо заглянула медсестра в глаза Иванова. - Естественно! – вздохнул Иванов, стеснительно опустив голову. – Красивая, стройная, белые ровные зубки, нежные красненькие губки, рельефная грудь, выпуклый зад. На вид лет 17. На три дня дала согласие побыть со мной, провести время на природе у речки. Конечно, было приятно. И что здесь такого противоестественного, аморального? Неужели я дважды ранее судимый, отвергнутый законами, Конституцией и государством, мог поступить как мужчина иначе. Оттолкнуть её от себя, пожурить, взять крепко за руку и отвести к маме для принятия к ней мер назидательного и административно-воспитательного характера. Пусть спасибо скажет её мама, что не зачатой вернулась дочка. Выла бы в тряпочку похлеще. Поэтому за связь с ней меня совесть не грызёт. Виноватым не считаю. А вы, безусловно, считаете. Ведь так? - Я не судья, - уклонилась от прямого ответа медсестра. – Но по совести скажу, не хотела бы чтобы мою дочку со временем постигла та же участь. - Сколько ей сейчас лет? – усмехнулся Иванов. - Четвёртый годик! – улыбнулась медсестра. - Значит постигнет! – смеётся Иванов. – Сейчас с каждым годом всё меньше и меньше школьниц – девственниц. Через 11 лет к 92 году несовершеннолетних девственниц в 9 – 11 классах, тем более, останется по пальцам на пересчёт. Интересно, кто тогда окажется виноватым? Уверен, только не государство, не правительство, не органы местной власти. Скорее всего виноватыми признают Запад: его тлетворное влияние на советскую молодёжь через фильмы, журналы, книги, телепередачи. Кстати, а вот лично вы сами, - скользнул взглядом Иванов по лицу медсестры, - не захотели бы побыть со мной три дня на природе? - До увиденного в бане не захотела бы, - смеётся медсестра. – Сейчас, будь такая возможность, - согласилась бы. Я же в первую очередь женщина. Всё остальное потом. - Выходит вам можно, а дочке нельзя? – усмехнулся Иванов. - В 15 лет рано! – безапелляционно заявила медсестра. – Пусть поумнеет. Крепче на ноги встанет. 15-ти летнюю проще одурачить чем 18-ти летнюю. - Проще потому что хочет! – смеётся Иванов. – Ту, которая не хочет, не обманешь. «Второй» нажимает на красную кнопку ДПУ, и телеэкран гаснет. Стр. 15 - А Иванов действительно медсестре понравился? – вопросительно посмотрел на «Второго» «Первый». - Нет, что вы! – покачал головой «Второй». – За четыре месяца изнурённый, похудевший, наголо стриженный, почерневший, небритый… За 22 дня побрили лишь дважды перед баней. И то небрежно, наспех. В потрёпанном больничном халате и стоптанных тапочках. Притворялась она. Пыталась разговорить. Выудить из него какую-нибудь информацию для КГБ и ментов. Хотя сама фигура и само тело, с красиво и выпукло выступающими мышцами, сквозь обезжиренный кожный покров в совокупности со свисающими ниже пояса между ног могучими, мастерски вылепленными природой мужскими причиндалами, не оставили в бане равнодушными её женское воображение. Иванова она видела голым три раза. Последний раз когда переодевали его из больничного тряпья в то тряпьё, в котором он прибыл.. Процедура с переодеванием тоже была им воспринята как унизительная. Под пристальным взглядом 5-рых медсестёр ему пришлось одевать на себя, по сути, лохмотья. Облезлые трусы, рваную почерневшую майку, короткие мятые протёртые брюки, курточку. На босу ногу накручивать затрапезные портянки, одевать стоптанные, без шнурков арестантские башмаки, напяливать на голову кургузую тюремную шапку и худосочную тюремную телогрейку.. А на дворе была зима: минус 18 градусов с ветерком. Из всех шестерых, переодетых для этапа из отделения судебно-психиатрической экспертизы в Пермскую тюрьму, Иванов выглядел самым зачуханным. Плюс ко всему, в присутствии медсестёр ему пришлось при передаче их конвою повторить свои краткие анкетные данные: Аланов Александр Сергеевич, 15 июля 1945 года рождения, русский, город Куйбышев, образование 7 классов, БОМЖ, статья 89 часть 3 УК РСФСР. Начало срока 3 сентября 1980 года.. По прибытию из Перми в Владимирскую тюрьму Иванова поместили в камеру с двумя ранее судимыми арестантами, сотрудничающими с ментами оперативной части. Этих прихвостней часто утром до вечера забирали из камеры. Менты их использовали в качестве «подсадных уток» в этапных отстойных камерах для выуживания необходимой уголовному розыску и следователям информации для более успешного ведения трудных уголовных дел. К Иванову они потеряли интерес довольно быстро: через неделю, когда поняли что он догадался чем они занимаются. Вскоре прихвостни это перестали скрывать и даже набрались наглости кой о чём с похвальбой рассказывать, включая то, что за свое усердие менты совершённые ими уголовные преступления оформили со смягчающими меру наказания обстоятельствами, как явку с повинной, как осознанное раскаяние в совершении гнусных деяний. Хотя никакого покаяния в помине не было. Наоборот, они лишь корили себя за проявленную беспечность, неосмотрительность, допущенные просчёты. - Надо было вот как и вот как свои делишки обстряпывать, - часто слышал от них Иванов вздохи сожаления. Иногда в минуты откровения они рассказывали Иванову что вытворяли на свободе, прикрываясь негласным сотрудничеством с уголовным розыском. Как им многое ментами прощалось. В то же время любого иного давным-давно упрятали бы лет на 10 за решётку. Иванов свои отрицательные эмоции не выдавал. Обычно молча внимательно слушал подонков. Но внутри души в нём всё кипело от осознания того, что менты такое позволяли и позволяют своим прихвостням не ради снижения в стране количества преступлений, не ради спокойствия и благополучия граждан, а ради, главным Стр. 16 образом, высокого показателя раскрываемости попавших в журнал регистрации совершённых уголовно-наказуемых поступков. Именно только официально зарегистрированных. Если уголовное преступление официально не зарегистрировано, оно считается как не имевшее место и упоминается лишь в научных диспутах под аморфным и не к чему не обязывающим гипотетическим термином «Латентная преступность». Система регистраций преступлений, процедура проверок, розыска, следствия, судебного разбирательства такова, что из 10 изнасилованных женщин лишь три, в лучшем случае четыре, заявят об этом в милицию Тоже касается хулиганских действий, когда кому-то ни за что, ни про што дадут по морде, унизят оскорбят, что-то по мелочи отнимут. Очень много незарегистрированных, и, значит, нераскрытых убийств, совершённых из корыстных побуждений и замаскированных под естественную смерть по старости, сердечную недостаточность, пищевые отравления, несчастные случаи. А повальное обвешивание и обсчитывание покупателей и клиентов в торговле, общепите, сферах коммунально-бытовых услуг, взятки, злоупотребление служебным положением, халатность, повлекшая тяжкие последствия. Массовое воровство в колхозах и совхозах, на предприятиях пищевой и лёгкой промышленности. Приписки и очковтирательство. Фактически страна погрязла по самые уши в болото лжи, обмана, беззакония, произвола. Причём, несмотря на огромный список запретов и наличия юридического права у правителей с помощью мощного карательного аппарата жестоко наказывать всякого, кто эти запреты игнорирует, в реальности почти всё взрослое население страны, эти запреты безнаказанно нарушает, если, конечно, нарушающий не попал в поле зрения какого-нибудь праведника или завистника, если не перешёл кому-то «дорогу», если не взялся кого-то и что-то серьёзно в системе управления государственной власти критиковать, проявлять недовольство сложившейся в стране и на местах ситуации, делать во всеуслышание неприятные в адрес управленцев власти упрёки. Одним словом, если не захотел жить тихо, мирно, по-крысиному! Всех же не пересажаешь работников торговли. А вот неугодного… неугодных… - трудновато, но можно. Всех взяточников тоже не пересажаешь. Слишком много их развелось. А вот неугодного… - трудновато, но можно. То же касается «несунов» и многих-многих других массовых преступлений. То есть, по большому счёту все существующие в стране аттестации, должностные инструкции, правила внутреннего распорядка на предприятиях и учреждениях, трудовой, гражданский, административный, уголовный и уголовно-процессуальный кодексы служат орудиями расправы над неугодными. Взять хотя бы такой вопиющий пример. К 16 годам десятки тысяч девушек вступили в половую связь с мужчинами. По законодательству вступление в половую связь с такой несовершеннолетней, пусть даже с её согласия, по её просьбе, считается уголовно-наказуемым деянием. И, следовательно, каждый юноша, парень или мужчина, вступивший в половую связь с ней, фактически преступник. В реальной жизни к ответственности привлекаются единицы. Меня особенно поражает вот какой факт: правители очень часто преступно-халатно относятся к народным деньгам, бездарно финансируя несостоятельные зарубежные прокоммунистические режимы, глупые социально-экономические прожекты и проекты, транжиря народные деньги на различные показушные мероприятия. И всё им сходит с рук. А простой советский человек, укради он в миллион раз меньшую сумму. Или причинив в миллион раз меньший ущерб, порой, к тому же, по глупости и неосторожности, обязан понести наказание и возместить государству или кому-то, нанесённый ущерб. - Ясно. – тяжко вздохнул «Первый». – Ужас! Даже как-то не верится, что существа, разумно мыслящие, объединившись с кровожадными вампирами, вырыли такое себе для житья-бытья гнилое и ядовитое болото. Да ещё мечтали, пытались весь земной шар в такое сатанинское болото превратить. Всё же вовремя мы спохватились. Кончать Стр. 17 решительно, твёрдо и бесповоротно с этим необходимо. - Раньше надо было, - самокритично произнёс «Второй» тяжко вздохнув. – Слишком недоразвитой земная цивилизация из скорлупы вылупляется. Куда её полудебильную на космические просторы выпускать. Бед не оберёшься. - Не исключено! – с мрачным задумчивым видом несколько раз кивнул головой «Первый», размышляя над возможными негативными последствиями общественного дебилизма Земной Цивилизации, и, тяжко вздохнув, махнул рукой: - Ладно! Не будем зацикливаться. Утро вечера мудренее! Поехали дальше. Рассказывай и показывай как у Иванова складывалась жизнь дальше. «Второй» кивнул головой и нажав на кнопки ДПУ продолжил своё повествование, сопровождая сказанное телесюжетами. На видео экране появилась тюремная камера и три завтракающих по разным концам стола арестанта. - Иванов хлебает из неказистой алюминиевой миски костлявый рыбный с перловкой суп, - комментирует с улыбкой «Второй», - А два ментовских прихвостня едят, нарезав заточенной алюминиевой ложкой сыр, колбасу, батон, масло, пьют чай с печеньем. Тем не менее, ни зависти, ни чувств обиды, злости Иванов по этому поводу не испытывал. - После завтрака, с понедельника по пятницу, Иванов почти всегда оставался в тюремной камере один, - комментирует «Второй» появившийся на телеэкране следующий видео сюжет. – Ментовских прихвостней до вечера забирали «на подсадную работу». Привозили к ужину. Тюремный ужин, как и завтрак, они не жрали. У них еды хватало. Менты им позволяли получать передачки и пользоваться тюремным ларьком без ограничений. Хотя по диким звериным советским правилам разрешалось подозреваемому арестанту одна 5 кг передачка в месяц и 10 рублей в течение месяца потратить в магазине – ларьке. Однажды, видя что Иванов голодный, ментовские прихвостни предложили ему за них брать и съедать тюремный завтрак и ужин. Он отказался. Другой более вкусной пищей они не угощали. Но даже если бы надумали угостить, отказался бы. Несмотря на своё полуголодное тюремное существование, поскольку получать передачки было не от кого, а на тюремный ларёк денег не имел, Иванов ни разу не попросил и не взял тайком у прихвостней в их отсутствии ни пряника, ни конфетки, ни кусочка колбасы, сала, сыра, масла. Между тем на такой поступок его активно менты провоцировали. Обычно оставаясь один в камере, Иванов читал приносимые из тюремной библиотеки книги. Это были сочинения Ленина, Сталина, Плеханова, Маркса, Энгельса. На допросы его вызывали редко. Велись они без протоколов, как бы, в виде бесед: один на один со следователем из КГБ. Иванов вёл себя с ним сдержанно. Старался отмалчиваться. Он не исключал возможность встроенности в кабинете звукозаписывающих устройств Из всех бесед со следователем КГБ наиболее примечательной была первая. Когда Иванова ввели в кабинет, из-за стола поднялся 50- тилетнего возраста мужчина в гражданской одежде и дружелюбно протянул руку поздороваться. «Второй» нажал на кнопки ДПУ и на телеэкране появился тюремный кабинет для допросов. Стр. 18 - Здравствуйте, Александр Сергеевич! – произнёс вежливо мужчина и протянул руку. – Я подполковник госбезопасности. Иванов демонстративно убрал свою руку за спину и криво усмехнулся: - Извините. Но я с ментами не здороваюсь. Тем более с КГБешниками. Боюсь руки замарать. У вашей организации слишком кровавая репутация. Ни один убийца, ни один садист и изверг… и даже все вместе взятые столько горя и вреда своим согражданам и стране не принесли, не причинили, сколько палачи-каратели вашего подлого учреждения, именуемого в прошлом ВЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, теперь КГБ. А дальше каким фиговым листочком, какой вывеской прикроетесь, путая следы, не знаю. Но обязательно прикроетесь в надежде свалить вину на предшественников, ваших нынешних учителей и наставников. - Садись! – спокойно ответил следователь, показывая на прикрученную к полу табуретку. – Перегибы у наших предшественников имели место. До 53 года. И коммунистическая партия, а вместе с ней и весь советский народ осудил творившееся тогда беззаконие. После 53 наши руки чистые. Мы действуем строго в рамках закона. - Ой, не врите! Ничего ни партия, ни наш народ не осудил! - отмахнулся жестом руки Иванов. – Какое это, к чёрту, осуждение, коль палачи спокойно доживают свой век, бряцают орденами и медалями, получают приличную пенсию. Многие продолжают как ни в чём не бывало в КГБ работать. Назовите кого из палачей, пытавших невинных людей, принуждавших давать ложные показания и оговаривать себя, других, за это покарали? Из 1360 садистов наказали не более 40 человек. И то не столько за беззаконие, сколько по политическим мотивам, борясь за власть против Берии и его ближайшего окружения. А взгляните правде в глаза на проведённую и проводимую реабилитацию жертв сталинской эпохи. Сотни тысяч невинных людей именем государства расстреляны, сотни тысяч изувечили, угробили здоровье, сделали жизнь на Земле адом. Миллионам искорёжили судьбы. А что взамен, кроме писульки из прокуратуры о реабилитации, о признании пострадавшего невиновным? Ноль! Никакой компенсации ни со стороны государства, ни со стороны палачей. Всю вину на Сталина, Ягоду, Ежову, Берия Меркулова, Абакумова списали. Как будто негодяи – шкурники, на которых они опирались, тут ни при чём. В принципе, всё осталось как было. Просто вы стали хитрее. Действуете не напрямую, как раньше, а из-за кулис, осуществляя противозаконные дела чужими руками: руками ментов и работающих на них уголовников из числа прохиндеев. Поэтому-то и называете былые мерзкие уголовно-наказуемые деяния перегибами. Вот Вы представитель Комитета Государственной безопасности. Страна идёт ко дну и в политическом и социально-экономическом плане. Фактически она на грани краха. А вам наплевать. Этого в упор не видите. Деньги на вас огромные тратятся. Государственной безопасностью считаетесь. Продолжаете прислуживать тем, кто Советский Союз до такого состояния своей безмозглостью довёл, несогласных сажаете в тюрьма, направляете в психушки, навешиваете на них оскорбительные ярлыки, устанавливаете за ними слежку, прослушку. Выискиваете в их жизни зацепки, с помощью которых пытаетесь очернить и заткнуть им рот. В общем, ничего не изменилось. При Сталине под корень вырубили и выкорчевали полностью весь оппозиционный диктаторской власти массив. При Хрущёве и особенно сейчас при Брежневе подчищают реденькие всходы молодой оппозиционной поросли, тормозя тем самым нормальное развитие общества на десятилетие. И поверьте, это рано или поздно аукнется на благополучии государства и живущих в нём людей. Подполковник КГБ слушал Иванова внимательно, не перебивая, давая ему возможность полностью высказаться. Его не интересовало правильно или неправильно критикует, оценивает ситуацию в стране Иванов. Способен или не способен на этой почв быть завербованным агентом какого-нибудь зарубежного антисоветского центра или Стр. 19 иностранной разведки. Не вёл ли он, разъезжая по Советскому Союзу, какую-либо подрывную антисоветскую или шпионскую деятельность. Иванов ни тем, ни другим не занимался. Проболтаться, критически высказываясь о политике и внутренней ситуации в стране, было не о чем. Поэтому говорил обо всём этом не таясь и не боясь. В любом случае он стоял и будет стоять в КГБ на учёте до конца дней своей жизни. - Вот вы, подполковник Комитета Государственной безопасности, - с усмешкой бросил взгляд Иванов на кгбэшника. – По сути значит опытный юрист в вопросах уголовного и уголовно-процессуального права. В связи с этим у меня к вам вопрос. Будет ли толк, если я напишу заявление в КГБ с просьбой расследовать факт умышленного подлога работниками милиции вещественного доказательства и факт умышленного применения ко мне по инициативе приемников и последователей Ягоды, Ежова, Берии и Абакумова в ходе предварительного следствия психотропного воздействия? - Поясняю, - взглянул на часы кгбешник. – Органы госбезопасности такими делами не занимается. Это компетенция прокуратуры. Туда необходимо обращаться с подобными заявлениями. Нанять и подключить защитника из коллегии адвокатов. А вы? – с усмешкой посмотрел на кгбешника Иванов, - лично Вы как честный, совестливый гражданин, как юрист, как профессиональный работник органов Государственной Безопасности, разве не можете, не вправе оперативно пресекать проявления столь общественно опасных деяний? - Ещё раз поясняю, - спокойно и терпеливо повторил кгбешник, - это компетенция прокуратуры. Каждый должен заниматься своим делом. - Выходит, - усмехнулся Иванов, - дом горит, утопающий тонет, хулиган избивает либо, не дай бог, убивает свою жертву, а вы будете хладнокровно идти мимо: пусть горит дом вместе с детьми, бабушками и дедушками, пусть тонет утопающий, пусть убивают человека. То компетенция пожарников, спасателей, милиции. Зачем же тогда власть призывает людей не быть равнодушными, не оставлять без внимания любые антиобщественные поступки. И человек, рискуя здоровьем, жизнью, не дожидаясь пожарников, спасателей, милиции, кидается на помощь нуждающемуся в этом. Даже беспомощные, либо несмелые люди при виде беды бьют в колокола, звонят, волнуются, переживают, призывают других в помощь. - Если нуждаются! – усмехнулся КГБешник. – А по тебе, Александр Сергеевич, не видно, что в чьей-то помощи нуждаетесь. К тому же все ваши утверждения голословны, не внушающие доверия. Поскольку являетесь личностью антиобщественной, неоднократно судимой, так и не вставший на путь исправления. - Выходит по-вашему, - в ответ усмехнулся Иванов, - человеку следует помощь оказывать лишь тогда, когда он объят пламенем, либо ушёл ко дну, когда имеются неоспоримые признаки что его искалечили, убили. Он чист как стёклышко. Неужели призыв о помощи недостаточные основания? Неужели услышав крик или стон о помощи из тёмной подворотни, вы спокойно пройдёте мимо даже не сообщив о том куда следует? Потому что стон вам показался странным, не внушающим доверие. КГБешник нажал на кнопку вызова конвоя и закрыл папку: - На сегодня, Александр Сергеевич, хватит. Познакомились, побеседовали. Встретимся завтра. Надеюсь, наша вторая встреча будет более продуктивней. Стр. 20 - Напрасно надеетесь, - буркнул Иванов. – Ни завтра, ни послезавтра, ни после послезавтра я с вами говорить ни о чём не стану. Зря время тратите. Вы все одна большая банда: прокуратура, суд, адвокатура, КГБ, МВД. В кабинет вошёол конвой. - Забирайте! – произнёс КГБешник. «Второй» нажал на красную кнопку ДПУ и, выключив телеэкран, улыбнулся: - Второй раз КГБешник вызвал на допрос Иванова через два дня. Сказав Иванову «Здравствуйте», он как ни в чём не бывало протянул ему для пожатия руку. Иванов как держал свои руки за спиной, так и продолжал держать. «Второй» нажимает на кнопки ДПУ и на телеэкране появилась та сцена. - Садитесь, - показывает КГБешник на привинченную к полу табуретку и, достав из папки чистый бланк протокола допроса, проставив на нём дату и время начала допроса, поднял строгий взгляд на Иванова: - Назовите свою фамилию, имя отчество. - Дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дырович, - усмехнулся Иванов. - Я вас вызвал сюда не для того, чтобы в бирюльки играть! – спокойно, но жёстко произнёс КГБешник. Здесь не детский сад. Будьте добры отвечать на задаваемые вопросы. - Во! Во! Не детский сад! – улыбнулся Иванов. - Поэтому не ведите себя как в детском саду. Отвечать на вопросы – это право, а не обязанность подозреваемого. Кстати, было бы не лишним, если бы Вы перед допросом разъяснили мне в качестве кого меня допрашиваете, в связи с чем. Какие по уголовно-процессуальному законодательству на меня возлагаются обязанности и даются мне права. - Пока в качестве возможного свидетеля каких-либо известных вам государственных преступлений, - пытливо смотрит на Иванова КГБешник.. – Вы же много по стране ездили. Во многих местах бывали. Вдруг что-то знаете, слышали, видели. А вот здесь в протоколе допроса имеется пункт, который гласит: «Свидетель предупреждён об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний». КГБешник ставит рядом с этим пунктом галочку, - повернул бланк протокола допроса в сторону Иванова и протянул ему пишущую ручку: - Распишитесь! - Не дурите, пожалуйста, мне голову гражданин подполковник Комитета государственной безопасности. Ничего я вам подписывать и говорить не собирался и не собираюсь. Мне по вашей линии не о чем рассказывать. - Может быть и так, - развёл кисти рук КГБешник. – Но мы должны, мы обязаны это основательно проверить, убедиться. К сожалению, ты нам в этом помочь не желаешь. А в 37, между прочим, помог бы как миленький. Без нянек! Поэтому огульно обливать чёрной краской всю нашу прошлую работу во благо Родины глупо. Конечно, к честным людям, согласен, применение спецсредств должно быть категорически запрещено. К уголовным же элементам их применение оправдано. Десять дней – и всё становится ясно. Да, сердито. Зато быстро и дёшево. С тобой же нянчатся, Александр Сергеевич, сто сороковой день. Большие финансовые расходы несёт государство на осуществление Стр. 21 оперативно-розыскных мероприятий. Случись такое в былые времена, засмеяли, не поверили и расстреляли бы нас как тайных врагов советской власти. При этом, ты ещё права качаешь. Жалобы пишешь. Пытаешься увильнуть от ответственности. Требуешь, чтобы с тобой гуманно обращались. Правоохранительную систему, защищающую интересы государства и народа, бандой называешь. Самоотверженно работающих там людей кровавыми палачами считаешь. - Спору нет! Труженики вы неплохие. Все как один ударники коммунистического труда, - ехидно вставил свою реплику Иванов. – Загубить миллионы невинных душ, пропустить через лагеря и тюрьма ещё столько же, действительно, без тупорылой самоотверженности дело нереальное и под силу лишь юристам с психологией палача, а не юристам с психологией праведника. Ну сами критично подумайте: разве нормальный юрист-праведник конца двадцатого века будет дискутировать на тему кого можно, а кого нельзя пытать? После Муссолини, Франко, Гитлера, Сталина, Пол Пота, сама даже мысль о применение пыток к кому бы то ни было недопустима и опасна. Что касается меня, то моя песенка спета! Раньше, чтобы человека посадить в тюрьму, лагерь или расстрелять требовалось признание собственной вины. Вот и пытали, истязали, добывая признание. Теперь и этого не надо. Сейчас важен высокий процент раскрываемости зарегистрированных в журнале учёта преступлений. Ради этого высокого пресловутого процента продолжаются пытки, истязания, подлоги, фальсификации, уговаривания, обещания, поиск подходящей жертвы для «битья», стрелочника. - Я очень часто читал в «зонах» приговора районных «народных» судов в отношении невиновно осужденных. Потрясало трафаретное однообразие. Суть которого сводилось к следующему. Несмотря на то, что подсудимый свою вину не признал, либо признал частично, суд считает его вину доказанной материалами уголовного дела. А именно: собранными органами предварительного следствия вещественными доказательствами, заключениями криминалистических экспертиз, показаниями свидетелей и потерпевшими. Доверять показаниям свидетелей и потерпевших защиты и не доверять показаниям свидетелей и потерпевших обвинения, суд не увидел оснований. При этом суд, беря на веру профессионально «состряпанное» ментами уголовное дело, не желает без предвзятости отнестись к показаниям подсудимого и критически оценить действия ментов по сбору доказательств его вины. После вынесения приговора невиновному, судьба у них почти у всех одинакова. В какие бы они вышестоящие надзорные инстанции не обращались, отовсюду ответ приходил один и тот же: «Ваша вина доказана материалами уголовного дела, вещественными доказательствами, заключениями криминалистических экспертиз, показаниями свидетелей и потерпевших. И никто не хочет вникать, никто не хочет знать, что это за «свидетели», что это за «потерпевшие», что это за «вещественные доказательства». Кроме того, непризнание вины невиновным человеком является морально отягчающим вину обстоятельством и позволяет суду выносить более суровый приговор и меру наказания невиновному. А администрации тюрем и колоний отказывать невиновному, как нераскаявшемуся в совершении преступления, в смягчении условий отбывания наказания и условно-досрочному освобождению. Причём, всё это вместе взятое не единичные факты. Я массу примеров могу привести по поводу недобросовестности ментов, органов предварительного следствия, прокуроров, судей и обвинительных приговоров невиновным. Так что, неуважаемый мной гражданин подполковник Комитета государственной безопасности, пытки, истязания, подлоги, фальсификации, недобросовестность правоохранительных органов – палка, к тому же с сучками, о двух концах. Одним концом будут бить по уголовникам, по подозреваемым, вторым концом будут обязательно колошматить по невиновным, по не так сказавшим, Стр. 22 подумавшим и т.д., и т.п. Причём побольнее и масштабнее чем уголовников. К горькому сожалению, ни вам, КГБешникам, ни прокурорам, ни судьям, ни ментам, ни власти это до сих пор не понятно. Уроки нашей кровавой истории, когда пытки начали применять сначала к ярым врагам совдеповской власти, затем к скрытым врагам и уголовникам, потом к нэповцам, оппозиции, несогласным, недовольным, не так сказавшим, не так посмотревшим. Таким образом не станете нянчиться с нами, уголовниками, тем более не станете ни с кем нянчиться и церемониться. Особенно с теми, кто по мнению правителей является помехой для страны, дестабилизирующим фактором в её движении к коммунизму. Вновь неизбежно примитесь в сталинско-бериевском духе за цыган, далее за лиц кавказской национальности, за прибалтов, за поборников прав человека, диссидентов, за всех не так сказавших, несогласных, не по-коммунистически мыслящих, критически настроенных к социальной, экономической и политической ситуации в стране. Вот обратите внимание. Чем больше общество позволяет расширять и ужесточать уголовный, уголовно-исполнительный, уголовно-процессуальный и административный кодексы, тем безнаказаннее правоохранительные органы злоупотребляют своими противозаконными возможностями, тем чаще и сильнее в личных корыстных целях эти противозаконные возможности правоохранительных органов используют находящиеся у власти, точнее: прорвавшиеся к власти чиновники во вред обществу, и в первую очередь во вред простым небогатым людям. И именно поэтому лично я твёрдо уверен, что когда-нибудь КГБ будет заниматься не борьбой с диссидентами, оппозиционерами, инакомыслием и прочей ерундой, а антиобщественными, антигосударственными должностными преступлениями ментов, прокуроров, судей и иных чиновников, действительно, являющимися конституционно опасными. КГБешник взглянул на часы и улыбнулся: - Чем поручат, тем и будем заниматься. - При этой власти не поручат! – усмехнулся Иванов. – Вы все нашей власти такими нужны. КГБешник молча вписал в бланк допроса фамилию, имя, отчество Иванова, его анкетные данные и положил бланк перед Ивановым: - Распишись, что предупреждён об уголовной ответственности за отказ давать показания и дачу ложных показаний. Внизу собственноручно напиши об отказе давать показания. Иванов отодвинул от себя листок и тяжело вздохнул: - Повторяю. В детские игры не играю. Ничего писать и подписывать не стану. Если вы считаете себя правым, вызывайте понятых и оформляйте мой отказ в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством. КГБешник нажал на кнопку вызова конвоя и по-отечески пожурил Иванова: - Зря, ты, Александр Сергеевич, так себя ведёшь. Подобным поведением лишь усложняешь свою жизнь. И в настоящем и в будущем. В следственный кабинет вошёл конвой. - Уведите! – произнёс КГБешник. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому»: - Больше КГБешники Иванова на допрос не вызывали. Однако их мрачное незримое пакостное присутствие рядом он ощущает до сих пор и, видимо, останется негласно в их поле зрения на очень долгое время. Стр. 23 Следующим интересным, заслуживающим внимание эпизодом в тюремной жизни Иванова того периода был романтический поединок с молодой девушкой-надзирательницей, дежурившей в первую смену пять раз в неделю по коридору возле камер с арестантами. Предыстория этого поединка такова. Из-за хронической нехватки тюремных кадров во многих следственных изоляторах Советского Союза работу коридорных контролёров-надзирателей выполняли женщины. В их обязанность входило наблюдение через глазок в двери за поведением арестантов в камерах и соблюдении арестантами тюремных правил внутреннего распорядка. При нарушении этих правил они должны были через дверь или «кормушку» делать нарушителю словесное предупреждение. А при неподчинении вызвать спецгруппу поддержки То есть «буцкоманду» с резиновыми дубинками. Девушка-надзирательница, о которой пойдёт речь, была красивой, стройной, во вкусе Иванова. Ей шёл 24 год. Курсантка Горьковской высшей школы милиции. Во Владимирском следственном изоляторе проходила практику. По просьбе начальника оперативной части тюрьмы и КГБешников завязала во время дежурств романтическое знакомство с Ивановым в целях разговорить и по возможности выудить из него дополнительную о нём информацию. Произошло это так. «Второй» нажимает на кнопки ДПУ и на телеэкране появляется идущая по тюремному коридору группа тюремных служащих. - 64 откройте! – даёт указание дежурному менту и девушке-надзирательнице начальник оперативной части. Девушка-надзирательница и дежурный мент открывают 64 камеру. Иванов в камере один. Двое его «подсадных» сокамерника на «выезде». - Выходи в коридор! – приказывает Иванову оперативник рангом ниже и поворачивается к одному из надзирателей: - Обыщите его! Иванова в коридоре обыскали. Девушка-надзирательница неспешно прошла несколько раз мимо, заглядывая в глазки дверей соседних камер. Её внешность и миловидность Иванову понравились. Но он не подал вида, лишь еле заметно тяжко вздохнул. Судя по всему, в камере тоже шёл обыск. Когда обыск закончился и менты из камеры вышли Иванов увидел в руках у оперативника свою общую тетрадь с записями оригинальных тюремных выражений, которые иногда между арестантами «простреливали», и Иванов, запоминая их, в удобные моменты заносил в тетрадь, коллекционируя. - Верните, пожалуйста, мою тетрадь! – громко и чётко обратился к ментам Иванов. – На каком основании она изъята? - Не положено! Повернулся к Иванову оперативник, державший в руках тетрадь. – Читай как следует правила, что висят в каждой камере на видном месте. Там сказано ясно чёрным по белому: заключённому под стражу разрешается иметь при себе только документы и записи относительно предъявленного обвинения, а также письма и фотографии от родных и близких. - Идиоты! – сквозь зубы процедил Иванов. - Ещё слово и пойдёшь в карцер на 10 суток, - усмехнулся оперативник. - Лучше в карцере сидеть, чем в этом змеюшнике! - зло буркнул им в след Иванов. - Верни ему тетрадь, - сказал оперативнику начальник. – Забрать всегда успеем. Оперативник протянул девушке-надзирательнице тетрадь: - Отдай, Таня. Стр. 24 Иванова снова закрыли в камеру. Девушка-надзирательница через кормушку отдала Иванову тетрадь и с явным интересом спросила: - А что обозначают на тетради буквы ИСБЗ? -Интересные социально-бытовые заметки, – ответил Иванов. - А зачем они тебе? - удивилась она. - Желание большое в душе имеется, - усмехнулся Иванов, – книгу когда-нибудь написать о том, как жизнь меня по всей земле мотала, под стук колёс как приходили сны, как мне всегда чего-то не хватало, зимою – лета, осенью – весны. Увы, боюсь не скоро подобная мечта осуществится. Слишком условия не подходящие. Тюрьмы, этапы, шмоны, зоны. В любой момент всё могут разом отнять. И сегодняшний случай с тетрадкой тому весомое подтверждение. - Прочтите что-нибудь оттуда, - попросила девушка. - А не влетит вам от начальства за неуставное поведение? – улыбнулся Иванов. - Никого нет. Не влетит! – засмеялась девушка. – Видеокамеры в коридоре тоже сломаны. – На ремонт повезут. А если влетит, не страшно. Мне здесь не работать. Я тут на практике три месяца. До марта. - В высшей школе советской милиции, значит, учитесь, - сделал вывод Иванов. - Да! – с гордостью ответила девушка. - Зря гордишься! – нахмурился Иванов. - И знаешь почему? Однажды армянскому радио задали вопрос приехавшие в СССР иностранцы. Скажите: советский - что это за нация? - Это не нация. Это диагноз, – прозвучала в ответ усмешка. Впрочем, поймёте вы это, Таня, лет через 20. Хотя и через 20 вряд ли. Скорее всего, разбираться придётся во всём вашим детям и внукам. Вот так-то! Иванов тяжко вздохнул и раскрыл тетрадь: - Ну что читать? Или после моих антисоветских высказываний слушать передумали? - Читайте, - замерла по ту сторону закрытой двери девушка. - Тогда слушайте! – весело произнёс Иванов: Запись первая. Самое страшное в нашей тюремной системе то, что попадающие туда социально дефектные люди выходят оттуда ещё большими негодяями. В самом деле, ну-ка скажите, какое нормальное общество будет содержать «очистные сооружения», из которых поступающие туда грязные отходы вытекают в том же объёме, но ещё более ядовитыми? Ответ предельно ясен: Такое возможно лишь в ненормальной стране, в ненормальном государстве. Запись вторая. В нашей пенитенциарной системе нет человеческого начала. Её работники не считают это какой-то проблемой в принципе. Для них мы здесь оказались потому, что виноваты сами. А раз виноваты – значит должны страдать. Запись третья. Если Кремлёвская власть в таком маленьком, хорошо охраняемом и насквозь просматриваемом «государстве» в государстве, каким является ИТК, не может без пыток, смертей и крови мирным путём в нём порядок навести, то что говорить о ситуации в целом по стране. Стр. 25 Запись четвёртая. Характеризующая после тюремную гражданскую позицию отсидевшего: «Да пусть всё теперь хоть говном заплывёт!» Запись пятая. Про неудачную судьбу: «Счастье было рядом, но разорвалось снарядом». «Вот так всегда. То говно, то щепки несут мне волны жизни!» Запись шестая. Рассказывающая о житейских нюансах реального социального бытия: «Петрович? А что? Я уже тебе не кент? Идёшь, гриву отвернул. С понтом не видишь меня, падла живая!» Запись седьмая. Высвечивающая реальность тюремной нищеты: «Если хочешь быть здоровым, ешь один и в темноте!» Запись восьмая. Оскорбительно осуждающая: «Послушай, ты, говно. Не корчи из себя пирожное!». Запись девятая. Из разряда словесных угроз: «Я тебе сейчас землетрясение головы сделаю силой 9 баллов». «Ты, наверное, хочешь больше коня насрать?» или типа: «Иди. Иди отсюда! А то дам по кишке, как самосвал разгрузишься!» Запись десятая. Как уличающий серьёзный аргумент моральной нечистоплотности: «Если бы ты ел кровное, у тебя не была бы морда хоть прикуривай.» Запись 11. Подчёркивающая то, что давным-давно известно: «Это уже старо, как говно мамонта». Запись 12. Описывает примитивный характер человека: «Он способен только пить, жрать да в борозде пьяным спать». Запись 13. Кстати, интересная деталь. Я ещё ни разу не слышал случая, чтобы государственный обвинитель в своей заключительной речи просил суд обратить внимание на смягчающие обстоятельства. Всегда это делают защитники, хотя прокурор это тоже, как мне кажется, обязан делать). Запись 14. Сейчас начнется та стадия, когда нужно сосредоточиться и постараться не сдохнуть. Запись 15. Мне почти 35 лет. Но жизненный стаж и опыт значительно больше. Так как часто мои прожитые годы равнялись двум, а то и пяти годам обычного обывательского времяпровождения. Поэтому я твёрдо знаю, что злоба множит злобу. Особенно если она исходит от лица государства и общества. Запись 16. Законы только тогда являются законами, когда их исполняют все или почти все. В противном случае они превращаются в издевательства и становятся орудиями расправы с людьми, неугодными власти и чиновникам. Запись 17. Мужчины!!! ВНИМАНИЕ!!! Свидетельство о браке - это не документ о тюремном заключении... Это ваш абонемент на трёхразовое питание и безлимитный секс!!! Стр. 26 Запись 18. Как бы мы не разукрашивали внутренние миры, люди всегда выбирали друг друга по внешности. На первой стадии это так. А вот дальше гнилой внутренний мир красотки способен перечеркнуть всю её внешнюю привлекательность. Особенно если она имеет дело с умным человеком. Запись 19. Красота для женщины становится проблемой только в двух случаях: когда её нет и когда нет ничего кроме красоты. Запись 20. У нас у всех есть хотя бы одна история, которую мы никому, никогда не расскажем. - У тебя, Таня, есть парень? - Сейчас нет, но был. Правда, не парень, а мужчина,- тяжко вздохнула она. – А у тебя, Александр Сергеевич, как дела на личном фронте? - Хуже не придумаешь, - усмехнулся Иванов. - Догадываюсь, - понимающе кивнула головой Таня. – К тому же совесть, наверное, мучает. Ведь они не знают, где ты сейчас находишься и за что. - И, Слава богу, – нахмурился Иванов. – Никто их дёргать по ментовкам не будет, обыски с понятыми в квартирах устраивать, протоколы и допросы вести, слухами, сплетнями и слезами землю полнить, стыдливо людям в глаза смотреть. - А много таких? – вкрадчиво поинтересовалась Таня. - Ой, да разве дело в количестве, - ещё больше нахмурился Иванов. Для меня даже одна такая много. Из начала коридора донеслись лязгающие металлические звуки, открывающихся и закрывающихся решётчатых дверей. Таня-надзирательница моментально закрыла кормушку. Иванов сел за стол и принялся читать книгу. В дверь камеры металлическим ключом о металлическую ручку резко и громко барабанной дробью постучали: - 64! Собираемся на прогулку! - Не пойду» - крикнул в ответ Иванов. Когда всё стихло, Таня опять открыла кормушку: - Саша! Почему ты от прогулок на свежем воздухе отказываешься? - А ты, Таня, хотя бы раз была в прогулочном дворике? – в тон ей спросил Иванов. - Слава богу, не была, - засмеялась Таня. - Сходите, - посоветовал Иванов. – Расширьте свой профессиональный и гражданский кругозор. Полезно! При этом обратите внимание вот на что. У хищных зверей в зоопарке вольеры и клетки просторнее и пристойнее. А то с советской психологией высокообразованные головы этого в упор не замечают. Взгляните обязательно на бетонный «мех» кирпичных стен. Ершистую металлическую обивку двери. Стальную решётку над головой и загаженный, заплёванный пол под ногами. По такой мерзкой Стр. 27 прогулочной клетке, которая хуже звериной, гулять не тянет. Тем более в одиночку. С вами пошёл бы, несмотря ни на что! Люблю интересных людей. Может быть, после наших прогулок по так называемым прогулочным дворикам, в Советском Союзе на одного хорошего мента стало бы больше и какому-то нарушившему административный или уголовный кодекс человеку при встрече с вами повезло бы. Он не стал бы более настороженным и злым к ментам и власти. Это такая редкость. Не зря тюремная присказка гласит: «Хороший мент – только мёртвый мент!» - А тебе хорошие попадались? – задала вопрос Таня. - Один раз за всю жизнь! – усмехнулся Иванов. – В райцентре Красное-на-Волге Костромской области. И то, скорее всего, они вели себя корректно и дружелюбно только потому, что в их районе в то время никаких нераскрытых преступлений не числилось. Причём, самое забавное, с точки зрения людоедства, то, что на всех известных мне видах работ со злобой в душе трудятся лишь две категории лиц: менты, не все конечно, но большинство, и заключённые, приобщённые под угрозой наказания к так называемой «общественно полезной деятельности» - по сути рабской, унизительной, бесчеловечной, за похлёбку. Работа же со злобой в душе положительных результатов не даёт. Вот вдумайся, Таня. За последние 20 лет борьба с преступностью шаг за шагом ужесточалась. Ментов вооружили дубинками, слезоточивым газом. В помощь им создали оперативно-комсомольские отряды, добровольные народные дружины, усилили наказание за посягательство на жизнь и здоровье работников милиции, дружинников, прокуроров, судей, увеличили сроки наказания за многие деяния. Камеры предварительного заключения, следственные изоляторы, тюрьмы и так называемые исправительно-трудовые колонии превратили в Средневековые темницы и подземелья. Раньше были камеры с крупными решётками на окнах. Ментам показалась подобная изоляция от внешнего мира недостаточной. На окна дополнительно повесили металлические щиты, по-арестантски называемые «намордниками.» Тем не менее и это показалось мало. Повесили между решёткой и намордником металлические жалюзи - «реснички». Опять показалось недостаточной мерой. Добавили к решёткам, «ресничкам» и намордникам металлические листовые сита с мелкими, круглыми отверстиями. Во многих тюрьмах и следственных изоляторах окна вообще заложили стеклопакетами, оставив на всю камеру небольшую для естественной «вентиляции» воздуха форточку размером 15 Х 15 см. Вот представьте тесную прокуренную камеру, в которой 30 человек и одна такая форточка. Духота, сырость. Матрацы, подушки, одежда от сырости плесенью пахнут. Заходит в камеру начальник по режиму. Возмущённые арестанты жалуются ему на отсутствие нормальной вентиляции, сырости, духоты, скученность. За что, говорю я ему, вы нам туберкулёз прививаете. Мы же потом на свободе рассадниками туберкулёза будем. - Сами виноваты! – со злобой ответил начальник. – Нечего через окна кричать, перебросы делать, «малявы» из камеры в камеру слать. Скажите спасибо, что такая форточка есть. Со временем заложим окна кирпичом полностью. - Нас только вчера сюда этапом привезли, - возразил я. – Причём тут мы к «малявам» и крикам? - Все вы причём! – со злобой произнёс начальник. – Подстраиваться ни под кого не собираемся. Не на курорте! - А в Челябинской тюрьме мне довелось сидеть в одной из подвальных камер без окон. Там Стр. 28 в полном смысле слова вода по стенам стекала. Это было, правда, в 1977 году. 13 лет назад. Страна празднично и пышно отмечала 60-летний юбилей установления Советской власти. Сейчас без окон камер ещё больше. Скоро действительно все окна замуруют. Полгода назад я сидел в КПЗ города Коврова, точнее, сейчас такое тюремное заведение официально именуется изолятором временного содержания. Так оно построено по новому проекту без окон в подвале здания милиции с принудительной вентиляцией. О том, что в камере будут сидеть люди, никого не волновало. Главное, чтобы максимально удобно было ментам. А по этапам как нас возят? Скот заботливее перевозят. Меня однажды везли в арестанстком «столыпинском» вагоне в самом маленькой камере, рассчитанной на двух заключённых. Нас в ней находилось шесть человек. Из них четверо туберкулёзники открытой формы. Их этапировали на лечение в туб.зону. Молодые хлопцы! С подавленным настроением. У меня, правда, тоже настроение было не лучше. Мой истощённый, ослабленный организм для многомиллионной полуголодной армии туберкулёзных палочек Коха мог запросто стать лёгкой добычей. Камера-то маленькая: метр в ширину и 2 метра в длину. То есть, всего два квадратных метра на 6 человек с вещами. Ехали вместе так почти сутки. По закону больных – туберкулёзников с открытой формой менты обязаны были везти отдельно от здоровых. Я, естественно возмущался, протестовал. Без толку! Начальник конвоя лишь разводил руками, говорил: «Все камеры переполнены. Пересадить некуда». В принципе начальнику конвоя нельзя брать в вагон заключённых сверх нормативного количества. Однако ни разу в Советском Союзе такого не случалось. Всегда брали. Даже если эта норма перекрывалась в 2-3 раза. И знаешь почему? Потому-что за моё утерянное здоровье и за мою в дороге смерть начальник конвоя ответственности не понесёт. А вот за отказ принять в вагон лишних заключённых по голове не погладят. То же самое касается начальников ИВС, спецприёмников, следственных изоляторов, тюрем, исправительно-трудовых колоний. - А куда вас тогда девать? – типично по-советски возразила Таня. - Будь у власти поумнее люди, нашли бы куда, - усмехнулся Иванов, - Поэтому действительно некуда. Тем не менее, продолжают сажать, заталкивать, запихивать, уплотнять, набивать под самую завязку. Потом спохватываются ненадолго, хитрые амнистии объявляют. Немножечко разгрузят тюрьмы и зоны, чтобы затем в течение последующих двух-трёх лет вновь набивать места лишения свободы как бочки килькой. При этом начисто забывают о главном. Коль посадили человека на исправление и перевоспитание, сделайте так, чтобы он вышел оттуда хотя бы не хуже чем попал. Чего как раз даже близко нет. Попал человек плохим в лапы к ментам, побыл в неволе, прошёл через советскую так называемую исправительно-трудовую систему и стал ещё хуже, ещё опаснее для нормального общества. Вот скажите; нужны ли толковому государству очистные сооружения, из которых попавшая туда мутная вода вытекает не чище, а наоборот более грязной, зловонной, ядовитой, токсичной, пачкая и отравляя всё вокруг? Однозначно: не нужны. Тем не менее, мы их имеем. Называются они исправительно-трудовыми учреждениями, через которые советская власть пропустила миллионы людей, испортив духовно и физически. Руководители МВД умалчивают об этом. Руководители страны тем паче. Они никогда не признаются в своей беспомощности. Всё тщательно от народа скрывается. А правду сказать во всеуслышание с опорой на достоверные факты некому. Оппозиции нет, независимых средств информации нет. Нежелательные статистические данные скрупулёзно отсеивают и моментально прячут за семь замков и семь печатей. Открыто публикуются лишь лукавые цифры. Скомпонованные и преподносимые как успехи власти под руководством мудрой Стр. 29 Коммунистической партии. Но поскольку негативные тенденции нарастают и скрывать ненормальность ситуации становится труднее и труднее, руководство МВД с министром Щёлоковым пытается типичными советскими методами без широкого критического обсуждения, чисто по-коммунистически что-то предпринимать. Увы, кроме изуверского ГУЛАГовского опыта НКВД, современное МВД другого опыта не имеет. Поэтому пытается решать всё нарастающие проблемы и вопросы единственным путём: с помощью репрессий, а именно: холодными и голодными штрафными изоляторами, пристёгивающимися в них к стенке на замок железными спальными местами. Введением уголовной ответственности за злостное нарушение режима содержания. Водворением в ПКТ, обязательностью рабского труда за похлёбку и подстилку. Локализации зон передвижения, лишением права получать посылки, передачки от родственников, пользоваться ларьком. Иметь свидание с женой, с детьми, родителями. На письма и то ввели ограничения. Уменьшили норму питания, количество и вес передачек, посылок, ассортимент разрешаемых продуктов, сумму денег на ларёк. В целом же за последние 20 лет, по настоянию МВД, Правительством СССР было принято около 30 Постановлений по ужесточению условий содержания заключённых. Плюс около 15 доморощенных решений в порядке эксперимента или обмена новациями по инициативе начальства колоний, либо Главного Управления ИТУ. И ни одного Постановления и Решения по смягчению. Кстати, когда эти ментовские реформы в тюрьмах и лагерях начинались, бывший в ту пору главой компартии и одновременно Председателем Совета Министров СССР Никита Хрущёв обещал показать народу по телевидению в 1980 году последнего в стране уголовного преступника. К сожалению, ситуация с преступностью не улучшилась, а ухудшилась. Однако выводы не делаются и не сделаются. Руководство МВД продолжает и продолжит курс на усиление карательной тактики перевоспитания попавших в тюрьму людей, надеясь, что ещё чуть-чуть оно на заключённых «надавит», и они станут мягкими и пушистыми. Правители же давным-давно оторвались от реальной жизни, считают и будут считать все идущие в стране политические, социальные и экономические процессы по подсказкам угодливых чиновников нормальными, пока не наступит окончательный крах. Чехословакия и Польша тому знаковые предвестники. - Пойду посмотрю, что в других камерах происходит. Сейчас с прогулки приводить начнут. – закрыла кормушку Таня. – Потом опять поговорим После обеда Таня открыла кормушку. - Что, Александр Сергеевич, читаем? – заглянула она в камеру. - Четвёртый том прилизанного советскими ублюдками сочинения самого зловещего тирана в истории России и мира Иосифа Виссарионовича Сталина. - Но разве в произволе он один виноват? – защищает Сталина Таня. – Короля делает кто? – Свита! - Смотря на каком этапе его царствования, - уточнил Иванов. – На последнем действительно королём управляет свита. На первом король формирует свиту. В каждом государстве всяких хватает. В том числе нечисти! И потому у любого государя-правителя есть из чего угодную под свой характер себе свиту подбирать. Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев тоже подбирали. Все эти кадры, типа Ягоды, Ежова. Берия, Абакумова, Вышинского, Ульриха и прочие ключевые фигуры в системе управления страной по тоталитарно- диктаторской деспотической схеме, сам Сталин подбирал. А свита управляла Сталиным лишь последние 5-6 лет. Стр. 30 Кстати, Таня, Никиту Сергеевича Хрущёва его свита во главе с Леонидом Брежневым знаешь за что сожрала? Потому что Хрущёв был главой нашего государства непредсказуемым, неуправляемым для свиты. В итоге убрали. Им такой не нужен. А Брежнев будет формально стоять на вершине власти до самой смерти. Он устраивает свиту, так как свита легко управляет им. - А труды Маркса, Энгельса, Ленина тоже читал? – зазвучал с уважительной интонацией голос Тани. - Не всё! Белиберду пропускал, - усмехнулся Иванов. – Но многое, особенно из Лениского наследия. - А Леонида Ильича Брежнева? – вкрадчиво спросила Таня. - Нет! – засмеялся Иванов. – по одной простой причине. Он же лично сам ничего не писал, за него писали специалисты отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС. Есть даже такой народный анекдот: Принесли Генеральному Секретарю ЦК КПСС Брежневу на подпись бумаги, включая Постановление о присуждении Ленинской премии за выдающиеся успехи в области литературы и искусства. Он, не глядя, подписывает их, перекладывая из одной стопки в другую. Неожиданно ему в глаза бросается крупными красными буквами в середины листа фамилия, имя отчество Брежнев Леонид Ильич. Думая, что тут тоже надо расписаться, он ставит напротив подпись и удивляется: Почему подпись в середине документа, а не в конце. Поразмыслив, но так и не поняв в чём причина, Брежнев нажимает на кнопку и показывает вошедшему секретарю-помощнику бумагу: - Вы здесь ошибку допустили. Подпись моя должна быть в конце текста, а не в середине. Исправьте. - Леонид Ильич, - почтительно произносит секретарь. – То не для подписи. Это фамилии тех, кому за выдающиеся успехи в области литературы и искусства присуждается Ленинская премия. - А-а-а! Вот она где собака зарыта – довольным голосом произносит Брежнев. – Молодец! Приятно знать, что не только я, но и мои однофамильцы талантливые люди. - Так это же Вы, уважаемый Леонид Ильич, - ласково уточняет секретарь. - Как я? – с недоумением смотрит Брежнев на помощника. – За что? - За книги «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина»», - докладывает помощник. – Вся страна ими зачитывается. - Странно?! – задумался Брежнев. – Ну-ка напомни мне когда я их написал. - Полгода назад, - уважаемый Леонид Ильич, - с готовностью ответил секретарь - помощник. Значит действительно старею! – тяжко вздохнул Брежнев. Раз постоянно стал забывать то, что недавно совершил. - А ты, Таня. Неужели веришь, что эти книги написаны Брежневым? – иронически улыбнулся Иванов. - Тоже не верю, - засмеялась Таня, посмотрев по сторонам. – Но это же политико- Стр. 31 воспитательная пропаганда. Какими мы должны быть. - Так-то оно так, - усмехнулся Иванов. – Если бы не одно важное обстоятельство. Зачем врать об авторстве? Зачем стране, причём не только членам Политбюро, коммунистам, чиновникам, но и деятелям науки, культуры, искусства, интеллигенции и остальным гражданам делать вид, будто они восхищены пробудившимся литературным талант Генерального Секретаря Брежнева и горячо приветствуют присуждение ему, как великому писателю современности, Ленинской премии. Разве после всего этого можно назвать порядочными таких двуличных лицемерных людей? Разве можно на таких полагаться и опираться? Возьми, к примеру, писателя Солженицына, который написал правдивую книгу под названием Архипелаг Гулаг о массовых издевательствах былого сталинского режима над населением своей страны. Не окажись он в поле зрения мирового общественного мнения, КГБ по указке наших правителей давным-давно сгноило бы его в тюрьме и никто из советских граждан, за редким исключением типа Растроповича, не отважился бы смело и публично препятствовать тому. Кстати, Таня, ты читали эту книгу? - Первый раз слышу,- призналась Таня. - Прочти при первой же возможности, - порекомендовал Иванов. – Она о кровожадной сущности Советской власти. В ней, конечно, не полная правда. Полная правда в разы страшнее. Однако для нормального человека даже то, о чём в книге рассказано, ужасно. И будь у меня власть ни преклонный возраст палачей, ни срок давности, ни ссылки на приказы, ни их смерть не спасли бы эту гнусную камарилью от ответного возмездия. - А где «Архипелаг Гулаг» можно достать? – шёпотом спросила Таня. - Не знаю! – прошептал Иванов в кормушку. – Мне самому случайно повезло её прочитать. Два дня и две ночи почти не отрывался. - Значит, вы интересуетесь политикой! – засмеялась Таня. - Не столько политикой, сколько идущими на Земле общественными процессами, - улыбнулся Иванов. - А от политики держусь подальше, памятуя о присказке: если заинтересуешься политикой, то политика заинтересуется тобой. То есть, если заинтересуешься гнусностями, то гнусности заинтересуются тобой со всеми вытекающими последствиями. Не зря же подмечено: политика – дело грязное. Особенно, когда борьба в ней за власть, за сферы влияния идёт не по прозрачным правилам. А суть политики знаешь в чём? У внутренней – умение обнадёживать людей несостоятельными обещаниями взамен провалившихся. У внешней – стремление выглядеть среди других государств наиболее привлекательными, наиболее значительными, чем есть. Порой до смешного доходит. Между прочим, наша внешняя политика, ориентированная на мировую социалистическую революцию под руководством коммунистов, до маразма скатилась. В связи с этим мне очень нравится карикатура, где Брежнев в костюме при галстуке. Но с голым слегка задрапированным заплатками и лохмотьями задом, задумчиво стоит у глобуса, поглядывая то на Африканский, то на Азиатский континент с мыслями; Кому бы ещё помочь? - А к чему ещё, Александр Сергеевич, проявляешь интерес? - присев на корточки около кормушки, с улыбкой заглянула Таня в глаза Иванову. - К проблемам научно-технической эволюции - улыбнулся Иванов. – Люблю хорошие на эту тему беседы, телепередачи, брошюры, журналы, книги. Стр. 32 - А про любовь любите читать книги, смотреть фильмы? – кокетливо состроила глазки Таня. - Лет 15 – 20 назад любил, – засмеялся Иванов. – Потом нет. - Почему? – удивилась Таня. - Книжная любовь не столь эмоциональна, не столь прекрасна, как наяву, - вздыхает сладостно Иванов. – Разве девичью, женскую красоту опишешь на бумаге? Нет. Невозможно. Не под силу даже самому-самому талантливому от Бога писателю. Фотограф-художник на цветных снимках куда лучше это сделает. Но опять же, то будет показана чисто внешняя красота без красоты внутренней и чувственной привлекательности. В кино, в спектаклях у режиссёров и артистов возможностей, конечно, больше. Тем не менее, чужие ощущения есть чужие ощущения, а свои есть свои, в которых ласки, теплота, нежность, трогательность, влюблённость, взаимное притяжение, страсть на порядок сильнее, ярче, волнительнее. - Александр Сергеевич! А жена у Вас была или есть? – доверительно поинтересовалась Таня. - Какая жена! – тяжко вздохнул Иванов. – Я же паспорт никогда не имел. Точнее, мне его никогда не выдавали. Всё время жил без паспорта, без каких-либо документов, удостоверяющих личность мою, если не считать справок об освобождении из мест лишения свободы. - А настоящая любовь была? – с любопытством на Иванова глядит Таня и льстиво добавляет: - Ты же такой обаятельный, красивый, с умными глазами, завораживающей улыбкой. Не влюбиться трудно. - А ты бы влюбилась? – засмеялся Иванов. - Сказать по правде: да! – игриво сверкнула глазами Таня, - Если бы, естественно, встретились не здесь в тюрьме, а где-нибудь в парке, на танцах, на пляже, и ты бы вёл честный образ жизни. - Вот эти «если бы» и не позволяли мне иметь настоящую любовь, - усмехнулся Иванов. - Моя любовь всегда получалась суррогатной. По принципу один пишем - три в уме. После 1962 года, начиная с 17-тилетнего возраста, моё лицо на свободе постоянно изо дня в день закрывала лживая маска. Оказывалась она ненужной лишь после арестов пока находился в тюрьмах и «зонах». Потом опять приходилось одевать, чтобы не превратиться в замызганного, бездомного, облезлого, зашуганного бродячего пса. Поэтому, фактически, любили не меня, а мою лживую маску. И скорее всего ни одна из моих любимых не стала бы меня любить со снятой театральной маской и предстоящим длительным заточением в неволе. Не зря же существует притча: «Пацан встретил девушку – это повесть. Они любили друг друга – это роман. Пацана посадили на 10 лет в тюрьму – это трагедия. Она ждала его – это сказка». В отличие от них я их любил такими, какие они есть. Однако понимал, что ни с одной мне не судьба, и по ряду, конечно, иных совокупных обстоятельств, был вынужден тратить, делить, дробить свою внутреннюю душевную энергию, свой любовный пыл на очень Стр. 33 многих, вместо одной, и в ущерб более увлекательным и достойным делам. Из меня действительно неплохой бы получился учёный, конструктор, изобретатель, хирург. При нормальных условиях творческая работа для меня самое приятное занятие. Всё остальное потом. Так что гулящим я стал не по прихоти природы, а по нужде, в силу сложившихся неблагоприятных причин. Из коридора донёсся металлический лязг хлопающих дверей. Таня закрыла кормушку. На следующий день, как только от Иванова забрали на «отработку» двух ментовских прихвостней и конвой ушёл, Таня открыла «кормушку». Положила две шоколадные конфетки и заглянула в камеру - Саша, здравствуй! – улыбнулась она. – Возьми, пожалуйста, гостинец. Вспомни былую сладкую жизнь на свободе. - Здравствуй, Танечка, – радостно улыбнулся Иванов. – Спасибо! Но я их возьму только из твоих рук. С «кормушки» не хочу! -Александр Сергеевич. Не положено! Взмолилась Таня. – Бери. - Никто же не видит. Не донесут. – засмеялся Иванов. – Хватать за руку тебя тоже не собираюсь. Не бойся. Не был никогда насильником и не буду. Что касается слова «не положено», то ведь и разговаривать с арестантами на неуставные темы вам, надзирателям, не положено тоже, а тем более угощать конфетами. Таня протянула конфеты на ладони, не переступая границы двери. - Смелее, Танечка! – весело засмеялся Иванов. – Ты же будущий офицер милиции. Через порог угощением не потчуют. Плохая примета. Таня с опаской, но всё же протянула ладонь с конфетами через квадратный проём «кормушки». Иванов мягко и нежно провёл своими пальцами по ладони Тани и, взяв конфеты, улыбнулся: - Спасибо ещё раз, Танечка! Между прочим, твоя красивая ладонь мне куда больше напомнила о былой сладкой жизни, чем конфеты. Кстати. Я очень хорошо умею по линиям на ладони гадать судьбу. А она у тебя, судя по некоторым подмеченным бороздкам, будет не очень-то интересной. Местами даже драматичной. - Не заманивай, - грозит пальчиком Таня. – И так наполовину заманил. От глазка и кормушки не отхожу. - Неужели своим бомжеватым одеянием и видом, - усмехнулся Иванов. – рваными стоптанными арестантскими башмаками, куцыми изношенными штанами и, подстать им, истрёпанной курточкой? А? Что-то не верится. - Я же тебя не только в курточке и штанах вижу, - улыбнулась Таня. – Иногда вижу в облегающих маечке и трусах… Коротеньких, обтянутых. Признаюсь, вид гипнотизирующий. Так и тянет к глазку посмотреть ещё и ещё раз. - Не может быть, - отрицательно качает головой Иванов. – Я раздетым не хожу. Холодно в камере. Всегда в штанах, куртке и сверху телогрейку на плечи накидываю. Стр. 34 - Когда голову моешь под краном в умывальнике и ноги, - улыбнувшись, напомнила Таня. – Не понятно вот только зачем так часто голову хозяйственным мылом мыть. Вредно же. К тому же, стриженую, да ледяной водой из крана. Простыть можно. - Приходится, - тяжко вздохнул Иванов. – Чрез два-три дня, если не помою, почему-то свербит, чесаться голова начинает. Особенно в головном уборе. Вымою – нормально. С 20 лет такая катавасия. - А ты попробуй перетерпеть. Не мыть! – советует Таня. - Пробовал, - отмахнулся жестом ладони Иванов. – Многое пробовал. И убедился: волосы и кожа головы должны быть чистыми. Иначе покроюсь коростой. Таня на минутку отошла от кормушки и вернулась с табуреткой. - Посижу рядом на табуретке, - мило улыбнулась она. – А то неудобно в полусогнутой позе разговаривать. Ты, Александр Сергеевич, тоже чего-нибудь подходящее найди в камере и садись рядом. Глядя друг на друга интереснее общаться. Тем более красивенькому с красивенькой. Иванов оглядел камеру, сделал попытку придвинуть к двери сваренный из металлических уголков тяжёлый стол со скамейками, но быстро передумав, взял двухведёрный бачок из оцинкованной жести, в который по утрам и вечерам наливают кипяток, пристроил его около двери, положил на крышку подушку и сел напротив Тани. Их взгляды через проём «кормушки» встретились. - Вот так лучше, - застенчиво улыбнулась Таня и, положив руки на «кормушку», прильнула к ним лицом. Эта поза Таней была заранее отрепетирована. Она позволяла ей выглядеть перед Ивановым в проёме «кормушки» максимально привлекательной, бесхитростно-простодушной, неглупой, жаждущей побыть, поговорить с умным приятным молодым мужчиной. - Красиво выглядите! – восхищённо произнёс Иванов, глядя на Таню. – Губки свеженькие, красненькие, нежные, пухленькие, плавно и чётко очерченные. Зубки жемчужные, один к одному ровненькие. Кожа на лице беленькая. Матовая, чистая, с отблеском багрянца вечерней зари. Глаза лукавые, блудливые, плутоватые, расчётливые, подчёркивающие неплохие умственные способности и задатки. Зрачки бездонные, голубые, крупные, армированные великолепным узором. Ресницы чёрные, игольчатые, стреловидные, удлинённые. Подстать цвету ресниц брови: тоже чёрные с отливом, густые, бархатные, тонкими змейками. Будь сейчас у меня фотоаппарат, обязательно бы сфоткал нас в таком положении и оставил на память себе с верой и надеждой использовать когда-нибудь эту фотку в качестве иллюстрации или вспомогательного материала к книге, а ещё лучше к фильму о своей непростой судьбе. Фотографию же обязательно снабдил бы примерно вот таким сопроводительным текстом: Курсантка высшей школы милиции слушает в тюрьме критическую лекцию арестанта о положение дел с правами человека в местах лишения свободы. - А смог бы? – засмеялась Таня. – Хватило бы ума прочитать такую лекцию. Стр. 35 - Ты, Танечка, точь а точь как товарищи большевики-коммунисты по советски мыслишь и рассуждаешь, - усмехнулся Иванов. - Только они считают, будто ум лишь у них. А у всех остальных одни рефлексы. Конечно смог и хватила бы ума! Скажу даже больше. Такие лекции необходимо и полезно послушать всем: от членов Политбюро до простых рядовых граждан. Ментам, кгбешникам, прокурорам и судьям в особенности. - Прости, Александр Сергеевич, - улыбнулась Таня. - А за комплименты в адрес моей внешности спасибо! Не скрою. Приятно такое слышать из уст бывалого и умного мужчины. Ещё вот о чём поведай. Тебе сейчас 36 год. В любовных историях, безусловно, опытный. Ну-ка скажи: какого возраста твоей душе девушки нравились? Поделись своим мужским вкусом. Я так в жизни до обидного мало гуляла. Авось пригодится. Кто знает. - Любви все возрасты покорны! – продекламировав стих Пушкина, засмеялся Иванов. – Но в среднем нравились 25-летние. От 20 до 30! - А самая-самая старшая по годам какая была? – улыбнулась Таня. - 39, - весело улыбнулся Иванов и сладко вздохнул. – К сожалению, наши отношения глубоко и далеко не зашли. Трёх месяцев не хватило. Арестовали. Собирались вместе в ноябре на курорт поехать. - Кем же она работала? Расскажи про неё – просит Таня. - Ой, не хочется, - нахмурился Иванов. – Не люблю ворошить прошлое. Тоскливо потом становится. - А самые-самые молоденькие были какими? – кокетливо сверкнула глазами Таня. - 17 – 19 – улыбается Иванов. – Одной даже чуть ли не 15. Теперь за половую связь с ней, уголовную статью вменяют. Хотя, по большому счёту, при чём тут я, коль она с 13 лет попёрла по бездорожью, Крайнего нашли борцы с нравственностью. Коль уголовное дело завели – с её 13 лет начинайте. - Сколько же тебе, Александр Сергеевич, тогда было лет? – пытается Таня без предвзятости понять поступок Иванова. - 34, - тяжко вздохнул Иванов. – Ой-ой! – удивилсь Таня. – Зачем же ты с такой маленькой и глупенькой связался? Что толкнуло на это? - Во-первых, выглядела она почти как 17-тилетняя, - оправдывается Иванов. – Во-вторых, от неё я узнал то же самое, когда спросил о возрасте. Кроме того сказался психологический фактор. Слишком грустно на душе в моменты одиночества. Хочется чтобы кто-то был рядом, отвлекал от тоскливых мучительных мыслей за бестолково проходящую жизнь. И в-третьих, она прекрасно понимала и знала к чему и на что идёт. Ждала и хотела этого момента. А на следующий день сама попросила, чтобы я зашёл в аптеку и купил презики. - Неужели молоденьких твой возраст не стеснял? – недоверчиво покачала головой Таня. - Всё же 17 лет и 34 разница приличная. Стр. 36 - Всё просто. Я же говорил им, что мне 25 лет либо 30, - признался Иванов – И примерно в то время на 25-30 лет выглядел. А однажды задал похожий вопрос одной 17-тилетней школьнице, которая в ответ процитировала мне следующие строчки Пушкина из стихотворного романа Евгений Онегин «Любви все возрасты покорны; Но юным девственным сердцам Её порывы благотворны, Как бури вешние полям: В дожде страстей они свежеют, И обновляются, и зреют – И жизнь могущая даёт И пышный цвет и сладкий плод. - Оно – то так! – улыбнулась Таня. – Однако не следует забывать про следующие там строчки. Цитирую: - « Но в возраст поздний и бесплодный, На повороте наших лет, Печален страсти мёртвый след: Так бури осени холодной В болото обращают луг И обнажают лес вокруг. - К сожалению, всё верно, - согласился Иванов. – От того и считаю свои годы потерянными. Одно лишь успокаивает: не будь этого – чувствовал бы себя ещё хуже. Поверь, Таня! На своём жизненном тернистом пути я видел слишком много бомжей, потерявших не только годы, не только здоровье, не только надежду на лучшую долю, но и современный человеческий облик. Впрочем, при активном содействии ментов, я нормальный человеческий облик тоже частично потерял. Правда, пока, слава Богу, лишь снаружи. И то из-за стрижки головы под барана, бритья одного раза в неделю и ветоши, в которую они меня одели как пугало. Порой постирать с мылом майку, трусы, носки проблема. Обмылки собирать в бане в банные дни тайком приходиться. Стыдно неимоверно. Да что делать? Ходить грязным, вшивым, вонючим не мой удел. Лучше совсем не жить. Иванов встал, достал из сумки фотографию и положил её на кормушку. - Вот посмотри Таня каким я был на свободе всего год назад. Таня с интересом посмотрела фотографию и, показав большой палец, искренне сказала слово «класс!». - Вот видишь, - усмехнулся Иванов. - А сейчас оцени какой? - Александр Сергеевич! Давай не будем касаться грустного! - попросила Таня, кокетливо улыбнувшись. - Давай! – засмеялся Иванов. – Но для этого нам надо напиться и включить в свой жизнерадостный репертуар весёлые песенки. Стр. 37 - А стал бы пить? – невинным взглядом внимательно посмотрела Таня на Иванова. - Нет! Не тянет! – качнул головой Иванов и стеснительно опустил голову. – Не хочу ни пить, ни петь. - А к женскому полу – засмеялась Таня, - тянет? Когда последний раз встречался и тесно общался? - Перед арестом, - тяжко вздохнул Иванов. - Почти полгода назад. 3 сентября. Целую ночь мы не выпускали друг друга из объятий. Утром уехал. Думал не надолго. Планировал к вечеру приехать. Увы, в обед под Ковровом меня задержали. - И любимая не беспокоилась, не искала, куда внезапно любимый пропал? – удивилась Таня. – Наверное, и вещи кой-какие остались?! - Им не привыкать, - соврав, усмехнулся Иванов. – Такое со многими неоднократно бывало. Я к одной через полтора года заявился, просидев год в тюрьме. Точно также внезапно всё рухнуло. И ничего страшного. Любила, верила, ждала. Все вещи и деньги бережно сохранила, включая бутылку ликёра. Красивая, на редкость добрая, отзывчивая. В постели нежная, податливая. Должность хорошую занимает. Но почему-то по иронии судьбы одна без мужа. Не везёт ей с личным счастьем. Плюс на меня напрасно три года потратила. Понадеялась. И таких не мало было. Каюсь. В тоже время правду о себе говорить – значит лишиться возможности не только подержать сей сказочно-красивый благоухающий цветок в своих руках, но и оказаться в холодное время года по настоящему бездомным. Тебе, конечно, Таня не понять каково быть бездомным в дождь, холод, снег, морозы, не имея паспорта. А я это испытал осенью и в начале зимы 1974 года. Благо деньги были. Выкарабкался, обманывая незамужних, разведённых, либо тех, у кого мужья в длительных командировках своей красивой автобиографической легендой относительно того, где родился, учился, живу, где и кем работаю. А скажи о себе правду они бы тут семью засовами отгородились понадёжнее от меня. Впрочем, три или четыре остались бы верными. Согласились бы ждать моего возвращения из мест лишения свободы. Однако опять же при одном единственном условии, если я получу тюремный срок: не более двух-трёх лет. Увы, меньше 10 лет не получу. Скорее всего осудят лет на 13. Поэтому этих трёх-четырёх особенно жалко. Будут год-два-три терпеливо надеяться и ожидать моего появления. Ужас! - А ты им напиши, - сочувствуя Иванову, посоветовала Таня. – Извинись. Расскажи всё как есть, чтобы зря не ждали. Не утяжеляй их судьбу. По себе знаю что такое долго ждать и в самoм конце узнaть, что напрасно. Был со ной такой случай. - Нельзя! – тяжко вздохнул Иванов. Только хуже получится. Менты лет пять меня в плотном оцеплении продержат. Любую записку, любое письмо перехватят. И затаскают по ментовкам ни в чём неповинных бывших любовниц, давших мне в своих домах и квартирах приют, уют. Окружавших теплотой, ласками, вниманием, заботой. Безотказно позволявших наслаждаться чарующими формами их прелестных женских тел. Нет! Боже упаси! Пусть теперь будет как будет! В сетях трепыхаться глупо. Запутаешься ещё сильнее. - Давай я им сообщу? - смеётся шутливо Таня. – Или боишься? Не доверяешь? - Конечно боюсь. Конечно не доверяю. Тем более без пяти минут офицеру советской Стр. 38. милиции, - смеётся Иванов. – И ты это прекрасно понимаешь. Кто я тебе? Никто! Ни отец, ни брат. Ни сват, ни муж, ни жених. Сдашь, не задумываясь, с чувством выполненного долга. И потом, не стыдясь, запросто сможешь вновь открыто смотреть на меня своими чистыми ясными красивыми глазками без угрызения совести. - Зачем же ты тогда то-то и то-то рассказываешь мне? – улыбнулась Таня. - По двум причинам, - смеётся Иванов. – Слишком личико у тебя симпатичное, улыбка светлая, трогательная. Умом не обделена. Взгляд доброжелательный. С такой поболтать в моём положении, поверь, очень приятно. Тем более на темы, о которых на свободе не с кем было душу отвести. Что касается содержания разговора, то ничего лишнего ты не услышала и не услышишь. Профессиональная, годами выработанная привычка уметь придерживать язык за зубами в тех местах, где это необходимо. Тебе я тоже вижу интересно со мной беседовать как будущему офицеру милиции. Свой кругозор расширяешь с разных позиций. И правильно делаешь. С такими, похожими на меня собеседниками ты в своей будущей милицейской работе почти не столкнёшься. Впрочем, и слава богу! Советскому офицеру милиции это совершенно не надо. Противопоказано. Он должен надеяться на мудрость ЦК КПСС и руководствоваться указаниями своих вышестоящих начальников, опирающихся на опыт ВЧК, НКВД. Вторая причина связана с надеждой, вдруг ты все наши разговоры действительно на диктофон записываешь. В таком случае есть шанс высказать через КГБ и МВД правителям критическое мнение о ситуации в стране и приближающимся крахе. - Никакого краха не будет! – улыбнулась Таня. - Наша экономика динамично развивается. Благосостояние народа из года в год улучшается. Строятся новые заводы, города, железные и автомобильные дороги. - Всё это мыльные пузыри и лукавые цифры, - отмахнулся жестом ладони Иванов. – Если у руля власти не окажутся более умные, энергичные руководители, крах Советского Союза неизбежен. Впрочем, откуда им взяться? Такими становятся только в активной оппозиционной политической борьбе на фоне правдивой статистики, независимых средств массовой информации, свободных демократических выборов, избирательного опыта и справедливой судебной системы. Чего как раз у нас даже близко нет. Мне как-то довелось на туристическом теплоходе плыть вместе с иностранцами. С одним, хорошо знающим русский язык подружился. Много разговаривали гуляя по палубе. Когда я ему рассказал о гибельных нарастающих тенденциях в социальных, политических и экономических процессах, о скором развале СССР, он, как и ты, Таня, не поверил. Однако в отличие от тебя у него в голове были мозги, а не инстинкты. И вскоре под напором характерных признаков, подчёркивающих правильность моих выводов, ему пришлось, подняв руки, сдаться. Кстати, когда мы гуляли по палубе, рядом всегда начинал тусоваться лет 25-30 молодой мужчина. Скорее всего, судя по заточке, кгбешник, видимо «опекавший» интуристов. Поскольку мы вели себя не таясь, спокойно, глаз не прятали, открыто и смело обменивались мнениями и касались лишь главным образом внутренних проблем социально-политического характера, он особо к нашим дискуссионным беседам не прислушивался. А когда прислушивался к отрывкам моей речи, все равно толком ничего не понимал. Так как подобно тебе искренне верил привитым с детстве на пустую голову, точнее на пустой черепок, инстинктам о незыблемости советского общественного строя и гениальной мудрости ЦК КПСС, безошибочно ведущей народы СССР к коммунизму. Иначе было бы несдобровать мне. И легко не отделался. Слава богу, обошлось без приключений. На берегу за мной никто не увязался. Стр. 39 - И чем же ты того иностранца убедил? Откуда он? – недоверчиво улыбнулась Таня. - О нет! Не скажу, – засмеялся Иванов и погрозил Тане пальцем. – Не скажу! В 1977 году ко мне в камеру менты подсадили своего прихвостня с карманным диктофоном. Как я заговорю, он незаметно нажимал на кнопочку под одеждой и включал диктофон. Вскоре сей факт открылся и пришлось ему от греха подальше «ломиться» из «хаты». - Александр Сергеевич! – весело засмеялась Таня. - Да нет у меня никаких звукозаписывающих устройств. Честное слово. Не будь пуганной вороной! - Не поверю! – улыбнувшись, качнул головой Иванов. – По два часа к ряду без санкции оперативников ты бы у кормушки камеры не сидела. Ты же надзирательница. Обязана постоянно наблюдать в «глазки» за поведением арестантов в камерах. Вдруг там ломают решётку на окне и к побегу готовятся. Или издеваются над кем-то сокамерники. Либо кто-то повесился. - Пока ни разу ничего похожего не было, - безмятежно улыбнулась Таня. - То не довод , а детский лепет! – усмехнулся Иванов. – Ну, признайся. Не просто так сидишь. Обещаю: как разговаривал с тобой, так и буду разговаривать. Мне приятно с тобой. А бояться нечего. Меньше десятки всё равно не дадут. Между прочим, у Владимира Высоцкого есть песня вот с такими строчками: «Могут действовать они не прямиком. Сесть и притвориться мужиком. А сама наложит толу под корсет. Ты проверяй какого полу твой сосед». Под корсет диктофончик – микрофончик конечно прятать в такой ситуации нет смысла. Звук получится некудышный. А вот под лифчик замаскировать в самый-самый раз. Таня спокойно распахнула курточку, кофточку, расстегнула рубашку и показала Иванову свою грудь слегка поддерживаемую снизу полуоткрытым ажурным лифчиком. - Смотри, засмеялась она. – Никакого постороннего предмета не видно. - Боже мой! – воскликнул Иванов. – Какая красивая грудь и замечательный лифчик. Действительно и удивительно: никакого странного предмета не видно. Однако с исстари русский мужик своим глазам не верит. Ему обязательно показываемое надо пощупать. - Щупай! – засмеялась Таня. – Разрешаю! - Нет. Щупать не стану, - сладко вздохнул Иванов. – Зачем себя бестолково раздражать. - Александр Сергеевич! – улыбнулась Таня, приведя свою одежду в порядок. – А в тюрьмах и колониях мужчинам трудно без женщин? - Трудно, - с грустью вздохнул Иванов. – Но не смертельно. Там же тоже «женщины» есть. Правда, мужского пола, которые моют, убирают, стирают, оказывают оральные и анальные сексуслуги. Причём по доступной цене, в тюремной валюте: за сигареты или чай. Сеанс оральной связи – пачка дешёвых сигарет типа «Памир» или «Прима» без фильтра. Сеанс анальной связи - две пачки сигарет или 50 граммовая пачка чая. - Шутишь ты,- Александр Сергеевич? – удивлённо-недоверчивым взглядом смотрит Таня на Иванова. – Это же уголовно-наказуемое деяние. «Мужеложество» - По советским законам да. Считается уголовным преступлением, - утвердительно кивнул головой Иванов. – Статья до 3-х лет если добровольно. А если принудительно – до 8 лет. Но всех же не пересажаешь. Всех за этим Стр. 40 делом не поймаешь. Счёт на десятки тысяч идёт. Плюс статистику уголовных преступлений начальству не хочется ухудшать. Поэтому подлавливают лишь заключённых, не угодных администрации мест лишения свободы. И в редких случаях, когда подобное происходит насильно - А ты пользовался услугами таких «женщин» мужского пола? – продолжает с удивлением смотреть Таня на Иванова. - За семь лет ни разу! – отрицательно качнул головой Иванов. И не буду. Дико. Но таких на «зона» мало. Особенно там, где сидят неоднократно судимые. Даже те, кому за 50-60 лет, за услугами орального и анального характера к «женщинам» мужского пола обращаются. - А женатые? К которым приезжают жёны на свидания. Как они себя ведут? – продолжает интересоваться Таня. - Как и все, – засмеялся Иванов. – Толк от того что она один раз в полгода приедет на двое-трое суток. А не дай бог у неё в эти дни критическое состояние. Однако самое забавное и в то же время печальное другое. Многие мужики после длительных свиданий с жёнами иногда в минуты откровения вскользь признавались либо пробалтывались, или рассказывали, что принуждали жену к оральному или анальному сексу. - А «женщины» мужского пола там какого возраста? – перестала улыбаться Таня, поняв, что Иванов не шутит. - По-разному! – утвердительно кивнул головой Иванов. – В основном от 19 до 30. Свыше 30 не котируются. - Как же ты тогда обходился и как будешь обходиться, если посадят на 10 лет? – бросает на Иванова вопросительный взгляд Таня. - Очень просто, - усмехнулся Иванов и опустил голову. – По схеме: только Дунька Кулакова не боится никакого! Иного не дано. - Не поняла? – улыбнулась Таня. – Поясни. - Когда-нибудь поймёшь, - вновь усмехнулся Иванов. Не горит! - Александр Сергеевич! Ну разъясни, - просительно взглянула Таня на Иванова. Ведь кроме тебя мне никто так откровенно и правдиво о тюремной жизни не расскажет. - Хорошо! – не поднимая головы засмеялся Иванов. – Отвечу на твой вопрос тюремной присказкой насчёт здоровья. Надеюсь, сумеешь догадаться. Гласит она так: «Солнце, воздух, онанизм – укрепляет организм»! - Поняла! – засмеялась Таня. В коридоре возник клацающе-ляпающий металлический звук открываемых и закрываемых дверей. Таня быстро закрыла кормушку. Иванов убрал от двери бачок и сел за стол читать книгу. В камеру резкими частыми ударами ключа о ручку двери постучали. На прогулку приготовься! – крикнул мужской голос надзирателя. - Не пойду! – крикнул в ответ Иванов. Стр. 41 Когда на этаже шум стих, Таня открыла кормушку и села рядом на табуретку. - Александр Сергеевич! Подходи. Никого нет. Всё ушли, - позвала она Иванова. Иванов подошёл, сел на бачок у двери и с улыбкой посмотрел на Таню: - Пленительная ты, Танечка. Серьёзно говорю. Поверь. Я умею разбираться в женской красоте. К великому сожалению, теперь мне лет десять, не меньше, придётся видеть симпатичных девушек только на картинках. Когда освобожусь, мне будет 45 лет. - Значит Бог посчитал, что насмотрелся. Нагулялся. Пора другим, более молодым к молоденьким дорогу дать, – засмеялась Таня. - Видимо, - тяжко вздохнул Иванов, – если бы не одно «но». Почему именно на каторгу отправляет? Кто-кто, а он-то прекрасно понимает, что не по моей вине так неудачно у меня жизнь сложилась. - Потому-что по иному, - смеётся Таня, - тебя от женщин не отлучить. Не ты, так они будут липнуть. Или не липли? - По всякому! – сладко вздохнув, улыбнулся Иванов. – В период, когда мне было от 16 до 22-х лет и я был слишком скромным, стеснительным, стыдливым, - липли ко мне. После тюрьмы с 29 до 35 в большинстве случаев инициатива исходила от меня. Правда, была она тщательно замаскирована, закамуфлирована, раскрашена яркими заманивающими красками и напрямую открыто озвучивалась лишь при условии моей полной уверенности, что понравился, заинтересовал и не отвергнут. Ибо просто так, Танечка, к 30-35 летнему мужчине молодые красивые 25-летние дамочки не прилипнут. Поэтому прихотью Бога тут близко не пахнет. Скорее, родился в неудачное для нашей страны время и, видимо, мама быстро интуитивно сообразив, что произвела на белый свет социально колючее и непосильное для себя существо, избавилось от меня, сдав трёхмесячным в детский приют. Приговорив тем самым к пожизненному казённому житию в казённых домах, где все мероприятия по совдеповски показушны, заорганизованы, проводятся строго по расписанию и плану. При этом, что самое страшное, они оторванны от социальных, экономических и политических реальностей. - Александр Сергеевич! Ты опять заговорил о грустном, - засмеялась Таня и игриво добавила: - может действительно давай напьёмся и споем о чём-нибудь радостном. Если хочешь, завтра принесу. - Неужели твои старшие товарищи такое позволят? – усмехнулся Иванов. - Даже если не позволят, буду действовать на свой страх и риск, - улыбнулась Таня. – Чтобы ты когда-нибудь в своей книге написал про невероятный случай о том, как молодая девушка-курсантка высшей школы советской милиции тайком приносила находящемуся под стражей в тюрьме закоренелому уголовному преступнику конфеты и водку. - О! – усмехнулся Иванов, - Типичное совдеповски-ментовское мышление. Во-первых, я пока что не уголовный преступник, а подозреваемый. Преступником меня вправе считать и как к преступнику относиться лишь после соответствующего обвинительного судебного приговора. К сожалению, наша советская правоохранительная система, включая милицию и курсантов, подобный конституционный подход игнорирует. С высоких трибун публично говорим и призываем действовать так-то и так-то. А в реальной жизни исподволь Стр.42 принуждаем либо, злоупотребляя служебным положением и властью, заставляем поступать, вести себя совершенно иначе. Во-вторых, ничего невероятного в том, что ты принесёшь мне водку, лично я не усматриваю. Не такое видел. Когда ментам что-то надо – чихали они на правила и законы. Притащат, что хочешь. Включая наркотики. Всё это старо, как говно мамонта. Для практикантки, конечно, подобное в диковинку. Потом, особенно если попадёшь на оперативно-розыскную работу, многое станет нормой типа: «Здравствуй-До свидание». - Александр Сергеевич!- Ошибаешься, – с сожалением вздохнула Таня. – Значит не во все уголки женской души ты способен заглянуть. - В какие остро необходимо - способен, - улыбнулся Иванов. – И твёрдо уверен знаешь в чём: столкнись мы года два назад действительно где-нибудь на пляже, курорте, в поезде, я бы влюбился в тебя, а ты в меня. Кстати, у меня однажды был случай, когда в плацкартном вагоне моей попутчицей до Волгограда оказалась молоденькая, красивенькая, в модной гражданской одежде девушка: то ли оперативник, то ли следователь милиции. Ехали вместе до Волгограда. Она на какие-то курсы, я к любовнице. Всю ночь проболтали, сидя за боковым столиком. Друг другу очень понравились. Она увидела во мне мента высокого полёта за слишком хорошее понимание специфики оперативно-розыскной работы и иных проблем борьбы с преступностью. В Волгограде, расставаясь, обнялись, поцеловались. Жаль что она жила не одна, а с родителями. Непременно бы погостил у неё с недельку. - А потом? – загадочно улыбнулась Таня. - А потом она бы родила Сашу или Сашеньку, - засмеялся Иванов. - Стала бы заботливой мамой. Года три-четыре ей было бы не до бестолковой борьбы с преступностью. Возможно благодаря этому в Советском Союзе на 20 человек меньше бы в тюрьме сидело. - Негодяй ты, - Александр Сергеевич! - отрицательно качнула головой Таня. – Ты бы же девушке жизнь испортил. - Что сеем, то и пожинаем! – усмехнулся Иванов. – Мне тоже жизнь испортили и продолжают портить. И никому до этого дела нет. Наоборот хотят ещё и ещё глубже утопить в гнилом болоте. Вот даже взять, Танечка, тебя. Узнай ты сейчас что-нибудь новенькое обо мне и моей преступной деятельности, то, я уверен, тут же обо всём доложишь кому надо, и наплевать тебе будет на то, что за кражи суд приговорит меня вместо 10-13 лет тюремного заключения к высшей мере наказания – расстрелу. Все ищут в моей жизни компромат. Так было в ходе предварительного следствия в 1968 г0ду. Так было в ходе предварительного следствия в 1977 году. Так происходит и на этот раз в 1980 – 1981 годах. - По твоему, Саша, получается, что с преступностью бороться не следует, - усмехнулась Таня. - Пусть убивают, грабят, насильничают, разворовывают всё. - Я так не говорю и к этому не призываю, - хмурится Иванов. – Бороться надо. Но всегда с объективной оглядкой на конечный результат. На положительные и отрицательные последствия такой борьбы. На её социальную, политическую и экономическую эффективность. Ибо, зачем обществу такая неотвратимость наказания, после которого Стр. 43 приговорённый судом к такому наказанию человек становится для общества в целом и для людей в частности не лучше, а хуже, опаснее. Смысла никакого нет в таком наказании и в такой борьбе с преступностью. - Мой папа тоже такого мнения, - улыбнулась Таня. – Горбатых, говорит, только могила исправит. И считает для преступников правильным только два вида наказания. Для тех, кто совершил преступление с угрозой или применением насилия – пожизненное тюремное заключение либо публичная смертная казнь. Для жуликов и воров – отсечение пальцев. Поймали – палец долой. Второй раз поймали – второй палец долой. И так далее. - У нас тогда полстраны без пальцев останется, - усмехнулся Иванов. – В колхозах и совхозах поголовно подворовывают. В общепите воруют. В магазинах обвешивают и обсчитывают. Процветает взяточничество, блат и многое-многое другое. Твой папа кем работает? - Заместителем начальника учреждения по политико-воспитательной работе. Подполковник, – с гордостью произнесла Таня Не обижайся! Но твой папа, - смеётся Иванов, - идиот. Мыслит сугубо корпоративно. Дальше своего носа видеть не способен. Таня опустила глаза, закусила губу и с недовольным выражением лица замерла, раздумывая что сказать и как себя вести в такой ситуации. - Танечка! – умоляюще ласково обратился к ней Иванов. – Прости. Вырвалось. Не злись. Злость в споре плохой помощник и советчик. В принципе мы все идиоты применительно к тому или иному вопросу. Всё знать невозможно. Поэтому лучше и правильнее спросить: почему я так думаю. И, выслушав, делать вывод: кто из нас идиот. Точнее: не прав, предлагая своё видение решения вопроса или проблемы. - Говорите! – улыбнулась Таня. – Я с удовольствием внимательно послушаю. И если убедите, обязательно в разговоре с папой на данную тему скажу ему: Папа! Ты мой друг, но истина дороже. - Дай Бог! – Смеётся Иванов. – Так вот, Танечка. На первый поверхностно-дилетантский взгляд твой папа прав, если глубоко не вникать в суть проблемы, если не брать в расчёт цену человеческой жизни и проигнорировать негативные последствия, которые непременно возникнут как следствие жестокого наказания. Действительно, зачем возиться, перевоспитывать, исправлять «горбатого», коль это под силу лишь могиле. Расстрелять, либо замуровать на пожизненный срок в тюрьме - самое простое и житейски мудрое решение с точки зрения рядового обывателя, решение борьбы с преступностью. Особенно с рецидивной. Однако большинство не учитывает главного: какова реакция будет тех преступников, кто по тем или иным причинам придёт на смену расстрелянным и пожизненно замурованным. Да, бесспорно! Их будет меньше. Бесспорно, исчезнет рецидивная преступность по преступлениям с применением насилия. Но увы, общее количество преступлений с применением насилия и число пострадавших с летальным исходом возрастёт. Терять-то преступнику нечего. Что свяжешь жертву по рукам и ногам, что убьёшь. Что пригрозишь ножом, что пырнёшь. Что одного убьёшь, что пятерых. Что сумочку у дамочки отнимешь и убежишь или сразу по голове колотушкой тяпнешь, сумочку без крика спокойно заберёшь. Кара– то одна – расстрел» - Пойми, Таня, милая! Чем жёстче и опаснее угроза возможного Стр. 44 возмездия, тем импульсивнее закон, лихорадочнее, агрессивнее, опаснее и жёстче ведёт себя преступник, дабы избежать этого. Не все, конечно. Но очень-очень многие. В связи с этим спроси у своего родненького папы, что важнее: уменьшить число преступников, увеличив число преступлений и пострадавших, или увеличить число преступников, снизив число преступлений и пострадавших? - Спрошу! – улыбнулась Таня. - Однако и это ещё не всё! – засмеялся Иванов. – Спроси у него о гуманном аспекте законодательной нормы, позволяющей расстреливать и пожизненно сажать в тюрьму людей за преступления с применением насилия. Преступление преступлению рознь. И если за отнятый кошелёк от имени государства преступников начнут расстреливать, то каждый, нормально мыслящий человек, обязательно задумается: а в правильном ли он государстве живёт. Где кошелёк оказывается дороже жизни, и где человеческая жизнь почти ничего не стоит. Вот если тебя, тьфу, тьфу, тьфу Танечка, где-нибудь в тёмной подворотне поставят под нож и скажут: жизнь или кошелёк? Ты же благоразумно не скажешь: кошелёк? Обязательно отдашь его ради сохранения жизни. Так почему государство должно говорить: кошелёк! Когда на весах правосудия оказываются кошелёк и жизнь? Необходимо также иметь в виду и такой очень важный аспект нашего бытия как наличие в руках правоохранительных органов Уголовного и Административного кодексов, по которому к любому гражданину страны, даже самому-самому кристально честному, они при желании могут придраться, возбудить уголовное дело, осудить и, следовательно, будь принято предложение твоего папы, расстрелять либо замуровать. Давай, к примеру, возьмём тебя, Таня. Неужели ты в жизни ни разу не совершала противоправного общественно опасного деяния? - Ни разу! – засмеялась Таня. – Даю честное слово! – Тогда скажи, - улыбнулся Иванов. – Ты обманывала когда-нибудь папу, маму подружек, друзей, ещё кого-нибудь? То есть, говорила им неправду? - Бывало. Каюсь! – вздохнула Таня. - Надеюсь, обманывала не просто так ради шутки, а с каким-то определённым умыслом, - усмехнулся Иванов. - Естественно, - улыбнулась Таня - То есть, - погрозил Тане пальцем Иванов, - совершала мошенничество в корыстных целях. Что при определённых обстоятельствах является уголовно-наказуемым преступлением. А правила дорожного движения всегда соблюдаешь? Или всё же бывают случаи, когда перебегаешь дорогу перед автомобилями там, где не положено? - Бывает и частенько, - призналась Таня – Однажды из-за меня машина чуть в столб не врезалась. - Ого! – воскликнул Иванов. – Надеюсь, после этого случая больше не стала нарушать ПДД? - Продолжаю, - хихикнула Таня. – Но более осмотрительнее. - Ясно! – усмехнулся Иванов. – Кроме одного. А разве ты не знаешь, что в уголовном Стр. 45 кодексе имеется статья, в соответствии с которой пешеход, нарушивший Правила дорожного движения, повлекшие тяжкие последствия, считается уголовным преступником. Таким образом, переходя улицу вне установленных местах либо на красный свет светофора, мы тем самым потенциально, пусть не осознанно, но умышленно становимся уголовными преступниками, и только везенье спасает нас до поры до времени от суда и наказания. А мама твоя где работает? - В милиции! – засмеялась Таня. – В отделе борьбы с хищениями социалистической собственности.. - Понятно! – усмехнулся Иванов. – Тогда ответь на вопрос. У твоей мамы блат в торговле, на базах, на складах, в общепите имеется? – Может она достать для тебя, для себя, для папы и родни что-либо дефицитное из продуктов, вещей, одежды, мебели? Не переплачивая? - Запросто! – с гордостью прозвучал голос Тани. - Она деловая! Папе далеко до неё. - А что из дефицитного конкретно тебе мама покупала? Точнее: доставала? – весёлыми вопросительными глазами посмотрел Иванов на Таню - Всё! – улыбнулась Таня. – Красивые японские зонтики, туфельки, колготки, бикини, шортики, кроссовки, джинсы, маечки, кофточки, шарфики, шапочки, перчатки, шубки, водолазки, нижнее бельё, сумочки, косметику. В магазинах же этого в свободной продаже нет. На прилавках лишь допотопный советский ширпотреб. Хорошее, модное, вкусное только по блату, по знакомству, из под прилавка - А совесть не мучила, когда пользовалась вещами, купленными по блату? – То есть, фактически, с злоупотреблением служебным положением, – улыбнулся Иванов. - Нисколечко. С какой стати? – удивлённо посмотрела на Иванова Таня. – Они же не краденные. Наоборот, прекрасно и значимо себя чувствовала. Быть красивой, модной, успешной, не хуже других – приятно! - Мне тоже было приятно! – усмехнулся Иванов. – Вот только в отличие от тебя не повезло. Сама видишь, где оказался. Хотя ты со своей мамой не намного лучше меня. По сути тоже преступница. - Нет, Саша, - приподняла голову с рук Таня. – Будь самокритичнее. Зачем всех грязью обливать. Везенье-невезенье тут не при чём. В каждой ситуации у вас есть выбор, Тем более, ты же не первый раз попадаешь в тюрьму, а в третий. Значит не случайно. Значит дело в тебе. - Не согласен, - вздохнул Иванов. - Свои обстоятельства я лучше знаю, чем кто-либо. И в тюрьму попал, коль быть точным, не в третий раз, а в шестой. Первый раз в 1968 году. Второй – в 1974. Третий – в 1975. Четвёртый - в 1977. Пятый – в 1978 и Шестой – в 1980 году. Что касается случайности или не случайности нашего выбора, то каждый выбор имеет множество ограничений, которые диктуют, как поступать в той или иной ситуации. И потому наши выборы – это, по сути, выборы без выборов. - Теперь, Танечка, давай задумаемся вот над чем. Почему не пьющий, трудолюбивый, неглупый, имеющий такие ходовые специальности как слесарь-сантехник, газо-электросварщик, печник, электрик, КИПовец, слесарь по газовому оборудованию, машинист башенных кранов и оператор паровых котлов на газовом топливе так часто оказывался в тюрьме? - На мой взгляд, причины могут быть только две. Либо я психически ненормальный, либо что-то не всё правильно, мягко говоря, в работе советской правоохранительной системе. Ну а поскольку стационарная судебно-психиатрическая экспертиза в городе Перми признала меня психически вменяемым, последняя причина наиболее вероятная. Тем более, если учесть прошлое наших правоохранительных служб, когда они замучили, искалечили, угробили, расстреляли миллионы ни в чём не повинных граждан своей страны и продолжают это делать сейчас, правда, в несколько меньших масштабах. Но разве тем, кто попадает под нынешние досудебные и послесудебные жернова, легче от того, что их, таких бедолаг, меньше? Так что, Танечка, все мои попадания в тюрьму не разные, оторванные друг от друга самостоятельные драматически-трагические истории, а одна целостная трагедия с многочисленными драмами, начавшаяся сразу после того, как я оказался, закончив ремесленное училище, один на один с реальной советской прозой жизни. Будь у меня родители, родственники, бесспорно, этого бы не случилось. Они бы подсказали «правильную» линию поведения. Помогли бы адаптироваться к «крысиному» существованию. К сожалению, получилось иначе, и все пороки совдеповского общества стали метать молнии в моё одиноко гордо стоящее на болоте тело, с надеждой ослепить, испепелить, обуглить, сокрушить и утопить его в грязной зловонной жиже. - Всё же, Саша ты ненормальный, - утвердительно закачала головой Таня. – Нормальный человек с таким о себе пафосом, с таким себя возвеличиванием говорить не станет. - Советский да! Согласен! Говорить так не станет, если нормальный, - усмехнулся Иванов. - Потому что хорошо знает, понимает и привык чувствовать своё никчемное и обезличенное влияние на жизнь и судьбу страны. А я с 17 лет не советский. Терять, в общем-то, нечего. У меня ни паспорта, ни жилья, ни прописки, ни семьи, ни имущества, ни привычки к раболепству в силу детдомовского воспитания. От того выгляжу по советским меркам действительно ненормальным, то есть дураком. А с точки зрения практической советской психиатрии – личностью психопатической. Иначе говоря, с больной психикой. Поскольку сильно не соответствую диагнозу «советский» и моральному кодексу строителя Коммунизма. Хотя на самом деле ещё не известно и время покажет кто из нас дурнее и психопатичнее. Надеюсь, не я. Так как к убийствам, пыткам и издевательствам миллионов невинных не причастен. Никогда за расправы над неугодными не ратовал и к этому не призывал. Врагами и, тем более, психически больными тех, кто недоволен советской властью, не считал. Мудрой внешнюю и внутреннюю политику ЦК КПСС не называл. Оболваниванию не поддавался. Здравицы, тосты, хвалебные речи в адрес коммунистической партии не произносил. Развязанную руководством Советского Союза войну в Афганистане осуждаю. Общественный строй СССР воспринимаю, вопреки официальной идеологии, как дикую тоталитарную форму репрессивно-диктаторского государственного капитализма, у которого мы все под пятой спеленатые мелкоячеистами сетями из непосильных инструкций, правил, норм, кодексов и карательных санкций. Пока не артачимся, не слишком распоясываемся, эти сети дремлют, на многое слабо и вяло реагируют. Однако как только что-то и кто-то начнёт комфорту находящихся при должностях чиновникам угрожать, мелкоячеистые сети из непосильных инструкций, правил, норм, кодексов и карательных санкций тут же начнут, как смирительная рубашка, стягиваться и напоминать всем кто есть кто и где живёт. Впрочем, тебе, курсантке высшей школы советской милиции, не имеющей Стр. 47 жизненного и трудового опыта, это не понять. Тем не менее, критически проанализируй и скажи: станет, начнёт ли начальство вашей высшей школы искать повод, и сумеет ли его найти, чтобы отчислить тебя или иного любого курсанта из школы, если поступит такая команда сверху. - Запросто! – усмехнулась Таня. - Два таких случая были в преддверии Московских Олимпийских Игр. Если надо, заткнут рот любому - Вот видишь. И везде так, - тяжко вздохнул Иванов. – А курсантов женского пола в вашей школе сколько? - То секрет, но много, – засмеялась Таня. - Они красивые? – нежно дотрагивается Иванов своими пальцами до лица Тани. - Очень! – улыбнулась Таня. - А тебе сколько лет? – прикасается Иванов своей ладонью к щеке Тани. - 24! - закрыв глаза, отвечает Таня. - А ты девочка? – набравшись смелости, интересуется Иванов. - Нет, и что? – приподняв голову, открыла глаза Таня. - А во сколько лет ты потеряла этот статус? – не отрывая руки от её лица, продолжил интересоваться Иванов. - В 17 – непроизвольно нахмурилась Таня. - Сколько же лет было твоему первооткрывателю? – замер Иванов, ожидая ответа. - 19! - тяжко вздохнула Таня. - Вы поженились? – внимательно посмотрел Иванов на Таню. - Нет. Он меня обманул, - низко опустив голову, прошептала Таня. - Потом его забрали в армию. Служил в Москве. Познакомился с 23- летней москвичкой и остался после армии с ней жить. - А уголовное наказание он понёс? Перед судом предстал за обман несовершеннолетней? – с иронией в голосе спросил Иванов. - Я тебя поняла, Саша, - кивнула головой Таня. – Уголовная статья за половую связь с несовершеннолетней недейственна. Реально не работает. Много нюансов. Много причин. Знаю по себе, подружкам, знакомым. Неотвратимость наказания, согласна, практически нулевая. - Ой, не скажи! – усмехнулся Иванов. – Если подобное грехопадение совершено лицом, неугодным власти, и возникает острая потребность в применении к нему репрессивных Стр. 48 мер, это уголовная статья очень эффективна и действенна, особенно в борьбе с инакомыслящей студенческой молодёжью, а неотвратимость наказания почти 100%. Коль не пообещает стать послушным «стукачом» и прихвостнем. Прибавь ко всему мной сказанному также многомиллионную группу вороватых и жульковатых граждан, которых государство по причине их многочисленности стыдливо назвала ласковым словом «несуны». Это те, кто обвешивает. Обсчитывает, обкрадывает народ, работая в магазинах, на базах, складах, буфетах, ларьках, автолавках, столовых, кафе, ресторанах, на такси. Кто подворовывает, работая на грузовых машинах, в мясокомбинатах, на кондитерских фабриках, хлебозаводах, тракторах, комбайнах, фермах, маслозаводах, стройках, станциях технического обслуживания автомобилей, ликёро-водочных предприятиях, в комбинатах бытовых услуг. Кто тянет с людей денежки в виде взяток и подношений в судах, ментовках, прокуратурах, школах, институтах, детских садах, в чиновничьих конторах, больницах, аптеках. Представляешь, сколько пальцев придётся отрубить ворам, жуликам, мошенникам. И «кончиков» всем вступившим в половую связь с несовершеннолетними. Интересно, Таня, лично тебя когда-нибудь обманывали, обсчитывали, обвешивали? - Ещё как, и много раз! – утвердительно кивнула головой Таня. В магазинах, такси, на рынках. - К сожалению, это в твоей жизни лишь начало, - улыбнулся Иванов. – Пока сидишь на шее за папиной и маминой спиной. Как только перейдёшь полностью на собственное самообслуживание, обзаведёшься мужем, детьми, домашним хозяйством и придётся самой в полном объёме вести семейные финансовые дела, тогда почувствуешь масштабы, хотя и мелкого, на первый взгляд, завуалированного, замаскированного дурилова, обдиралова, обкрадывания. Особенно, как не покажется тебе сейчас странным, со стороны родного государства, родного правительства. Поверь, Танечка! Будь у нас в стране нормальное гражданское общество, наш народ жил бы в 2-3 раза лучше, чем живёт. И воровства, обмана, жульничества, насилия на порядок меньше. Мировой опыт и наш собственный давным-давно показал, что жестокостью проблемы не решишь. Начальные положительные результаты, достигнутые таким способом, со временем превращаются в ещё более отрицательные. Наказание должно быть в первую очередь адекватным социальной ситуации в обществе и содеянному, без тлетворных элементов, делающих человека хуже. И только потом, во вторую очередь, неотвратимым. У нас сейчас таких, кого можно без особого труда в соответствии с действующим уголовным законодательством посадить в тюрьму, десятки миллионов. Только чего власть достигнет, прогнав эту многомиллионную армию, через так называемые исправительно-трудовые учреждения, где людей социально ещё больше калечат. С другой стороны не дело, конечно, когда работник торговли, обвешивая, обсчитывая и обманывая покупателей, всю свою 30-летнюю трудовую жизнь ни разу не понёс наказания. А таких, не понёсших наказания, почти 96%. Но это всё равно лучше, чем их всех сажать в тюрьму за обвес, обсчёт и обман. - А если действительно отрубить по пальцу? Не поможет – по второму, третьему? – улыбнулась Таня. - Будет то же самое, как сейчас! – смеётся Иванов. – Все они останутся с пальцами и с золотыми на пальцах кольцами. А пальцы отрубят у самых бесхитростных, стыдливых. Не сумевших откупиться. И приложат к отчётности, что эффективно борются. Оставив нас, покупателей, наедине с наиболее наглыми и прожжёнными торгашами, умеющими с милой обходитнльной улыбкой профессионально собирать с миру по нитке себе на Стр. 49 норковую шубу. Но разве, Танечка, нам это надо? Так что огульно ругать, расстреливать, пожизненно замуровывать в тюремные стены, рубить руки, ноги, пальцы за уголовные поступки и проступки дело не хитрое, простое, бесперспективное, о чём так скажи непременно своему папе. И потому необходима нормальная, строго в рамках законодательной базы и на основе общепринятых человеческих ценностях работа правоохранительной системы по выявлению и отлавливанию цивилизованными методами людей, совершающих общественно-опасные действия, и занимающаяся через подбор форм наказания корректировкой их поведения, образа жизни. И устранением провоцирующих к преступлению обстоятельств для предотвращения подобного в будущем. А следовательно, обязательно учитывающей не только отягчающие, но и смягчающие вину факторы. Иначе ни о каком объективном правосудии, ни о какой справедливости о воспитательной функции наказания не может быть и речи. То расправа. Знаю не только по себе. К сожалению, применительно ко мне смягчающих мою вину обстоятельств ни одна тварь не искала. И не ищет! Хотя они были и таковыми до сих пор продолжают без изменений оставаться. Во-первых, у меня из родных и близких никого нет. Я воспитанник детского дома. Хорошо учился в школе. С отличием в 16 лет закончил ремесленное училище. Дальше всё пошло наперекосяк. По вине училища не получил во время паспорт и выйдя из училища в самостоятельную жизнь оказался без документов, удостоверяющих личность, без прописки и вскоре без общежития. По сути, в 17 лет я стал БОМЖом. Чтобы не замёрзнуть, не подохнуть с голоду был вынужден устроится на работу по подложным документам. Четыре года честно трудился под чужой фамилией, именем, отчеством. Затем занялся частно-предпринимательской деятельностью, закончившейся из-за нескольких неприятных моментов глупыми кражами с целью раздобыть новые липовые документы, удостоверяющие личность и приговором суда к 6 годам лишению свободы. Выйдя через 6 лет из тюрьмы на свободу, я вновь оказался БОМЖом. Представь, Таня: мне 29 лет. Ни жилья, ни паспорта. Единственным документом, удостоверяющим мою личность являлась справка об освобождении из мест лишения свободы. Вскоре по оперативным соображениям менты забрали и её. Три года я скитался по стране. Но не воровал! В принципе, жил за счёт богатых любовниц, которым на тот момент было от 24 до 30 лет. Правду о себе я им никогда не рассказывал. Красиво и умело врал. Они верили. Друг о друге ничего не знали. Меня очень любили. Я их любил. Любил без всякого притворства за красоту, заботу, за щедрость, за доверчивость. Кроме них у меня было ещё несколько молоденьких симпатичных любовниц от 18 до 23 лет. Через три года такого бесцельного житья и поездок по стране от одной любовницы к другой менты меня арестовали в Самаре по какому-то случайному совпадению, с кем-то спутав, и выяснили, что живу без документов, без прописки, ранее судим за кражи, часто бываю с непонятно какими целями в Москве, Одессе, Ленинграде, Самаре, Воронеже, Ростове, Горьком, Ярославле, Костроме и многих других городах. Получив такую информацию, к следствию подключились кгбешники. Тем не менее, ничего интересного раскопать им не удалось и меня на год по приговору суда посадили в тюрьму за бродяжничество, тунеядство и нарушение паспортного режима. Отсидев год и освободившись из неволи 13 мая 1978 года в возрасте почти 33-х лет, я вновь кроме справки об освобождении не имел ни жилья, ни паспорта, ни работы. Из былых любовниц смелости хватило поехать лишь к двум. На остальных без сожаления поставил крест, поняв, что не сумею толково, красиво и умно соврать, объясняя своё долгое молчание. Вскоре, впрочем, обзавёлся без труда новыми прелестными любовницами от 17 до 30 лет. Не хуже прежних. Особенно таких как Люся, Таня, Наташа, Вика, Катя, Вероника, Полина, Вера, Юля, Надя, Лиза, Ира. Стр. 50 В начале августа 1978 года меня случайно опознал в городе Ульяновске на центральной улице кгбешник, с которым я неоднократно сталкивался во время предварительного следствия в мае-июне 1977 года. Во время задержания и обыска у меня, как и в 1975 года, забрали справку об освобождении, вещи и деньги в сумме 1200 рублей. Через три дня из спецприёмника выпустили. Ничего не вернули. Кстати, подобный случай произошёл в городе Костроме в октябре 1974 года. Тогда тоже забрали деньги в сумме 660 рублей и вещи. Вернули лишь 60 рублей. После случая в Ульяновске я твёрдо решил заняться преступной деятельностью и вернуть все свои, нагло изъятые ментами, деньги. Всё равно, воруй – не воруй, при моём бесправном положении рано или поздно в тюрьму упрячут. Конкретно чем занимался рассказывать не стану. Одно скажу: разбоев, грабежей, насилий, убийств не совершал. Мои руки по таким делам чисты. Поэтому считаю всё это по совокупности смягчающими вину обстоятельствами. На что-то жить, в конце концов, надо было. Только никто глубоко, да вообще никак, в мотивах и причинах моего антиобщественного поведения не разбирался, не вникал и разбираться, вникать, брать во внимание не желал. Хотя обязаны. И это не удивительно. Присущий советской правоохранительной системе обвинительный уклон позволял относиться к этой обязательности с необязательностью и подчинять её не интересам общества, а корыстным интересам, чиновников и их «сотоварищей по кормушке». Вот я уверен, Таня. Уверен на 200 %! В приговоре опять будут только указаны одни по совдеповски отягчающие обстоятельства типа: неоднократно судимый, должных выводов не сделал, на путь исправления не встал, вёл паразитический образ жизни, нигде не работал, не имел постоянного места жительства. Освободившись из мест лишения свободы, снова свернул на путь совершения уголовных преступлений. И ни слова о том, почему так получилось. Почему я вновь оказался на улице без паспорта, жилья, работы? Кстати, Танечка, - улыбнулся Иванов, - А как ты считаешь. По каким причинам наш советской правоохранительной системе присущ обвинительный уклон? - Лично я так не думаю, - отрицательно качнула головой Таня. Но готова выслушать твою точку зрения. - В 30 годы, - усмехнулся Иванов, - советские люди тоже так не думали. Лишь через 30 лет до них дошло, как до жирафов, и то не полностью, о творившемся в Советском Союзе беспрецедентном по мировым меркам обвинительном произволе. И видимо «товарищи коммунисты» отчасти были правы, когда думали и думают будто мозги только у них. А у всех остальных – инстинкты. Моя же точка зрения такова: потому что наши кремлёвские идеологи, объявив наше государство равных, точнее одинаковых возможностей и, не видя в упор причин, порождающих преступность, не горят желанием возложить часть вины на себя, на государство и считают это явление не последствиями противоречий в обществе, а проявлением личной социально-бытовой развязанности, несдержанности, распущенности и прочих порочных, сугубо индивидуальных недостатков отдельных граждан, которые каждый способен легко обуздать сам вне зависимости от складывающейся вокруг него ситуации. Именно поэтому у нас в стране так часто, громко и повсюду звучит пропагандистский тезис о том, что судьба не предначертана человеку от рождения. Он рождается с чистым листком последующих своих жизненных шагов. Свою судьбу он строит сам и потому, коль сложится она неудачно, вини и пеняй себя. В крайнем случае, своих родителей, но только не государство, не советский социалистический строй, не власть, не прогнившую сверху донизу и совершенно не на то нацеленную полицейскую, систему. Стр. 51 А вот если человеку на голову с крыши сосулька приличных размеров упадёт? Либо машина наедет? Либо соседняя квартира взорвётся и подъезд с жильцами рухнет? Либо из хулиганских побуждений или с целью грабежа ударили по голове чем-то тяжёлым? Либо в больнице лечили не тем, чем надо и не от того? Либо в общепите накормили некачественной, опасной для здоровья едой? Либо в магазине или на рынке купили продукты, повлекшие тяжкие последствия, и многое-многое другое, отчего вы стали калекой – инвалидом. Что? Разве судьба в ваших была руках? А те миллионы невинно погибших или потерявших здоровье в сталинских застенках и лагерях люди? Разве судьба тоже была в их руках? Конечно, Танечка, ты можешь сказать: то частные редкие случаи. Но я бы так не сказал. Ибо хорошо знаком со статистикой, сколько у нас ежегодно гибнут и превращаются в калек ни в чём неповинных людей. Счёт идёт на сотни тысяч. Я уже не говорю об армии, об Афгане, о тюрьмах, зонах, распадах семей, латентных жертвах насилия от преступлений. Из коридора послышался шум и металлический звук ляпающих стальных дверей. - С прогулки ведут, - улыбнулась Таня и закрыла кормушку. После обеда диалог Тани с Ивановым продолжился. - Александр Сергеевич! – тяжко вздохнув, начала она разговор с вопроса. – А почему ты не хочешь чистосердечно во всех своих грехах признаться? Быть к милиции лояльние? Помочь ей в чём-нибудь? К тебе тогда тоже отнесутся соответственно. Оформят твои показания как явку с повинной. Как раскаяние. И ты вместо 13 лет получишь 7-8 лет тюрьмы. - В тюрьме есть такая проверенная жизнью присказка, - усмехнулся Иванов. – Чем раньше на свободу выйдешь, тем раньше сядешь! И наглядный пример тому мои два козла-сокамерника. У обоих за плечами по три судимости, по три «чистосердечных признания», по три мягких приговора. Тем не менее, на свободе они находились каждый раз не больше года. Единственное у них утешение: раньше сядешь – раньше выйдешь! Согласись, Танечка. Утешение слабенькое. Но это так, к слову. Дело, конечно, в другом. Во-первых, однажды мне пришлось испытать прелести чистосердечного признания. Итог был потрясающий: получил по максимуму: шесть лет из шести возможных. Во вторых, помогать ментам кого-то садить в тюрьму я никогда не стану. У меня воспитание детдомовское. В-третьих, ну представь, Танечка, себя на месте тех, кто к кому я приезжал домой в течение двух-трёх лет, кто верил мне, любил, спал со мной. И вдруг на тебе: заявляются к ней менты, устраивают с понятыми-соседями обыск, составляют протоколы, вызывают на допросы… Нет. Исключено! Хоть и негодяй я, но не до такой степени. Спасать шкуру свою таким предательским способом ни при каких условиях не стану. Скажи откровенно, положа руку на сердце, разве я не прав? Разве лично тебе, как девушке, подобная огласка не покоробила душу? - От стыда бы сгорела! – тяжело вздохнув, улыбнулась Таня. – Лучше действительно не знать, не слышать про это. Тем более в публичной форме. Но можно же договориться о проявление деликатности. - С кем? – усмехнулся Иванов, - С волками в овечьих шкурах? Наивная ты, Танечка. Поначиталась советских детективных книг. Понасмотрелась советских детективных фильмов о нашей милиции и веришь с гордостью и умилением в высокие моральные человеческие качества тех, кто там работает. Поверь, в оперативно розыскных Стр. 52 подразделений такие почти отсутствуют. Они натаскиваются для охоты. А если и бывают, то лишь на первом, в редких случаях на втором году службы под впечатлением всё тех же вылизанных детективных книг и фильмов о советской милиции и чекистах. Потом обкатаются! Так что пообещать, конечно, пообещают, однако действовать будут без всякой оглядки на чуткость, корректность, презумпцию невиновности. Словно мои любовницы не жертвы, а соучастницы моих преступлений. В связи с этим напомню тебе о фактах недалёкого прошлого. В 39-43 годах среди арестованных было много учёных, конструкторов, изобретателей. Их заставляли в особых условиях заключения работать в разных научно-технических «шарашках» в интересах обороноспособности страны. Как правило, арестовывали таких людей вместе с жёнами. Чтобы мужья самоотверженно трудились от зари до зари в таких «шарашках» на благо Родины, им обещали жену из тюрьмы выпустить. На самом деле никто освобождать жён не собирался. О том, что они на свободе менты нагло врали. А для убедительности заставляли жён, сидящих в тюрьме, писать под диктовку мужьям письма будто у них всё хорошо и пишут они с воли. - А откуда у тебя, - Александр Сергеевич! такие сведения? – недоверчиво улыбнулась Таня. – Кого-нибудь конкретно можешь назвать? Хочу проверить, насколько твои утверждения соответствуют истине. - Пожалуйста! – усмехнулся Иванов. – В качестве примера приведу судьбу знаменитого советского авиаконструктора Андрея Николаевича Туполева и его жену Юлию Николаевну. А хочешь я тебе ещё об одном аморальном ментовском приёме расскажу, с которым сталкивались многие арестанты, включая меня. Это было в 1968 году и в 1977. В ответ на беззаконие ментов мне требовался для защиты своих прав адвокат. Обратился с заявлением в коллегию адвокатов с соответствующей просьбой, и вскоре при содействии ментов моя встреча с адвокатом состоялась. Однако, беседуя с ним один на один, до меня быстро дошло по его чрезмерно дотошным, нездоровым и провокационным вопросам мысль о подмене адвоката ментом. На просьбу показать удостоверение, «адвокат», пошарив по своим карманам и портфелю, сказал, что удостоверение забыл дома. Нечто подобное мне рассказывали не единожды. А об одном случае… даже таком, когда мент показывал адвокатское удостоверение. Вот и доверяй непонятно кому после всего этого. Фактически своими подобными действиями менты сеют недоверие среди арестантов к адвокатам и тем самым лишают арестованных пользоваться конституционным правом на полноценную досудебную, судебную и послесудебную защиту. Впрочем, какая она, к чёрту, защита! Фиговый листок! Кормушка для бывших судей, прокуроров, следователей. В итоге суд есть, огромные народные деньги на него тратятся, а правосудия нет. Идиотизм! Половина, если не больше, невиновных в тюрьмах сидят, а оправдательных и смягчающих судебных приговоров, постановлений и решений - кот наплакал. - Не может быть такого, - отрицательно покачала головой Таня. – Ошибки бесспорно случаются, но крайне редко, и в конце концов правда торжествует! - В 30-40 годы люди с советскими черепками и совдеповскими инстинктами тоже так считали, - усмехнулся Иванов. – Потом, спустя 20-30-40 лет правда, в конце концов, действительно восторжествовала. Вот только толку от такого торжества справедливости никакого тем миллионам, кого невинно расстреляли, замучили. Кому угробили здоровье, искалечили судьбу. Поэтому была бы у меня власть, я бы тех, кто по совдеповски искренне верит в наше праведное правосудие, без труда подловив на каком-нибудь Стр. 53 совершённом ими уголовно-наказуемом пустячке, показал на их шкурах как это делается, как прячет наша правоохранительная система за тюремную решётку людей по максимуму, как гробят здоровье, как калечит судьбу, как никто не сочувствует, как наоборот все осуждают. Как с доверием относятся к совдеповской правоохранительной системе и рукоплещут нашим правителям. Смешно, но факт. Преступника, совершившего тяжкое преступление, судят, изолируют от общества на приличный срок, сурово наказывают. После отбытия наказания берут под гласное наблюдение, обязуют еженедельно отмечаться в контролирующих его поведение органах, соблюдать некоторые ограничения в правах. Осуществляют тщательный надзор за соблюдением наложенных ограничений. А вот правоохранительные органы совершившие против своего народа ужасающие по размаху и последствиям уголовные преступления не только не осуждены, не только не понесли наказание, не только не были ограничены в правах, но и даже не были взяты под эффективный тщательный надзор. - Александр Сергеевич! – улыбнулась Таня. - Ну почему ты всё время цепляешься за прошлое? – Да. Был такой период в жизни нашего государства. ЦК КПСС вскрыл и признал былые ошибки. Исправил. - Странная логика, - усмехнулся Иванов. – Типичная советская. Коммунистическая. У нас простых: шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх – преступление, тюрьма или расстрел. У начальства, независимо от ущерба и последствий – ошибка в работе с пересаживанием из одного кресла в другое. В худшем случае – отправка с почётом на пенсию. А цепляюсь я за прошлое правоохранительных органов по двум причинам. Первая. Они по-настоящему не покаялись за свои прошлые преступления. По-настоящему не осуждены. Наказания не понесли. Свои ошибки не осознали, не поняли. И продолжают, слегка подкрасив фасад и несколько видоизменив тактику, совершать против народа былые злодеяния: бить, пытать, издеваться над арестованными, превращать осуждённых в ещё более отпетых преступников. Держать в тюрьмах годами невинных, фабриковать улики, вещественные доказательства, уголовные дела. Разрушать семьи, корёжить судьбы. Вторая же причина кроется в том, что долг платежом красен. Раз им можно упрекать меня за прошлое, трубить на всех перекрёстках о моих судимостях, о якобы моём упорном нежелании сделать из прожитого должные выводы, встать на путь исправления, значит и я вправе корить их за былое и показывать, трубить на всех перекрёстках о их нежелании делать должные выводы из своей преступной автобиографии. И встать на путь исправления. Короче, Танечка, паскудные твари они были и остались. Мне тоже главную улику сфабриковали с отпечатками пальцев на лампочке. По другому ума не хватило нейтрализовать. Так пошли на подлог, на совершение умышленного уголовного преступления с отягчающими обстоятельствами. - Почему же с отягчающими? – улыбнулась Таня. – Ты же преступник. Сам мне сказал. И это прекрасно осознаёшь. А преступник должен сидеть в тюрьме. Неужели его отпускать, если он действительно заведомый преступник? - А кто определил, доказал это? – нахмурился Иванов. – Вы, менты? Зачем тогда суды, заседатели, присяжные, коль вы такие умные, проницательные, всё знающие и понимающие? Почему же тогда не можете доказать виновность человека публично в суде без фальсификаций и подлогов? - А разве, - Александр Сергеевич, не бывает ситуации, когда совершивший преступление известен точно, но доказательств, чтобы посадить такого за решётку, недостаточно? – спокойно, вопросом на вопрос ответила Таня. Стр. 54 - Бывают, Танечка, - развёл руки Иванов. - Но куда чаще подобные ситуации были обманчивы. Вы же не боги. О чём, кстати, следует помнить всегда. И миллионы невинно пострадавших от кровавых рук ВЧК, ГПУ, НКВД, МВД и КГБ жуткое тому подтверждение. Именно поэтому лучше обходиться без фальсификаций и отпустить с миром виновника, чем встать на путь фальсификаций и потом, поднаторев, обнаглев, фабриковать масштабно уголовные дела по политическим, экономическим и социальным соображениям против невиновных. - И убийц отпускать? – насмешливо смотрит Иванову в глаза Таня. И убийц, к сожалению! – утвердительно кивнул головой Иванов. – Раз неспособны в суде на законных основаниях доказать его вину. Иного не дано. Иначе вместо одного убийцы на свободе будут разгуливать и совершать убийства пять. А в тюрьмах вместо тех пяти убийц посадят за их кровавые преступления 25 невиновных. - Нет, - Александр Сергеевич! Извини. Не согласна, - улыбнулась Таня. – Преступник должен сидеть в тюрьме. Тем более, убийца. По любому! - Значит дурная ты овечка, Танечка! – усмехнулся Иванов, тяжко вздохнув. – Именно поэтому, будь у меня власть, таких как ты настоящих и будущих сотрудников правоохранительных органов я бы непременно пропустил сквозь ту карательную мясорубку, через которую советская власть пропустила десятки миллионов людей непригодных по её мнению быть добровольными, активными, послушными строителями коммунизма. А придрался бы к тебе знаешь как? Хочешь послушать? - Хочу! – кокетливо сверкнула глазками Таня. - Начал бы, - улыбнулся Иванов, - с твоей любимой мамы, занимающейся раскрытием преступлений в сфере хищений социалистической собственности, обвинив её в использовании и злоупотреблении служебным положением при приобретении дефицитных промышленных и продовольственных товаров. Ибо раз она имеет блат и его реализует – это, согласись, не что иное, как сокрытая форма взятки за какие-то неправедные услуги. Параллельно для создания благоприятного общественного мнения, перетряхнул бы всю торговлю и сферу обслуживания в районе, где она работает, выявил, естественно, там кучу вопиющих преступных деяний. Вскоре, после пристрастных допросов с участием талантливых мастеров заплечных дел, твоя мама признается во всём, что было и не было. Твоего папу назовёт своим соучастником. А напуганные торгашки подтвердят выдвинутые против твоей мамы обвинения. Далее по приговору суда твоих родителей признают виновными в крышивании преступлений, связанных с хищением социалистической собственности и на долгие годы этапируют без права на переписку по разным зонам в Сибирь. Расправившись с твоими родителями, правоохранительная машина по моей команде принимается за тебя. Суд признаёт твои действия и стремления вкусно поесть и красиво выглядеть как пособничество, как провоцирующий фактор к преступлениям родителей и вынесет приговор, в соответствии с которым ты будешь в принудительном порядке выслана в плохо обжитые края с суровыми климатическими условиями. Правда, пробудешь там недолго: пару месяцев – не больше, без ущерба для здоровья. Потому что слишком красивая. А к красивым, как к божественному генофонду, я всегда снисходительный. - Спасибо и на этом! – засмеялась Таня. – Ну а что дольше? Стр. 55 – Дальше? Постараюсь клин клином выбивать, - улыбнулся Иванов. – Прогоню всех, кто ратует за жестокость, сквозь жестокость. Может тогда наше общество и наша правоохранительная система пойдёт не по пути с обвинительным уклоном, а с оправдательным. Впрочем, вряд ли. Жестокость рождает ещё большую жестокость. Чтобы её победить, другие подходы нужны. Особенно это касается пыток, издевательств, унижений. С пытками, конечно, проще и легче добиваться признательных показаний, Но зато в совокупности всех последствий – дороже! Ой как дороже! - Александр Сергеевич! А ты бы выдержал пытки? Или всё равно не признался, - улыбнулась Таня. - Не знаю! – пожал плечами Иванов. – Ни разу не пытали. Бить били. Скорее всего, признался бы, будь пытки настоящими, профессиональными. Похлеще раскалывались. - Вот видишь, – засмеялась Таня. – Сам тем самым признаёшь эффективность пыток. - Ничего ты, Танечка, не поняла, – хмуро усмехнулся Иванов. – Эффективность эта, второй раз повторяю, дилетантски эфемерна. На самом деле с точки зрения общественных интересов, особенно в долгосрочной перспективе, крайне отрицательна. Губительное влияние пыток на общество, на устои государства, начинает по нарастающей сказываться буквально через считанные годы. Мне однажды пришлось столкнуться в тюремной камере с человеком осужденным к 15 годам за убийство мента. Два года после убийства, он оставался на свободе. Но в один прекрасный день в рамках продолжавшихся оперативно-розыскных мероприятий, повстречался со знакомым. С которым когда-то дружил и отбывал наказание в зоне усиленного режима. Встречу отметили, выпив по стакану водки. Разговорились. Коснулись темы о ментах. В ходе разговора подосланный знакомый как бы вскользь спросил: - А где сейчас работает тот гондон с бульдожьей мордой из уголовного розыска. - На кладбище в бессменном карауле, - ухмыльнулся убийца. Нашли с продырявленной башкой в сквере. - Козёл! Так и надо! – озарился радостной улыбкой подосланный знакомый. – Столько крови он гад, попил у меня. Интересно, а пистолет был при нём? - Был! – кивнул головой убийца. – с полными обоймами. Припрятал я его на всякий случай. Пригодится. - Может, продашь? Куплю? Предлагает сделку знакомый. – Хорошие деньги получишь. Убийца согласился. И при осуществлении сделки был задержан. - Когда я у убийцы стал более подробно расспрашивать о том, как ментам удалось спустя два года выйти на верный след, то выяснил, что совершенно случайно. Благодаря упорной кропотливой и тщательной отработке многих версий и подозреваемых. Теперь представь, милая Танечка, какова сложилась бы ситуация, пойди менты по пути применения пыток. Поверь, если не первый, то третий подозреваемый обязательно себя оговорил бы, и никто потом не стал бы искать настоящего вооружённого убийцу. Стр. 56 - Оговорить себя подозреваемый бесспорно сможет! – снисходительно улыбнулась Таня. – Но возникнет непременно вопрос: - Где пистолет? - Ты плохо, Таня, представляешь нашу судебную систему, - тяжко вздохнул Иванов. – Менты горазды на любую «мульку» и Суд, веря ментам, веря прокуратуре, примет её за чистую монету. Впрочем, даже если менты на сей счёт никаких объяснений давать не надумают, у суда к ментовским органам крайне редко возникают какие-либо вопросы. Взять, к примеру, уголовное дело, заведённое сейчас на меня. В нём имеется эпизод, где я обвиняюсь в краже денег и огнестрельного оружия из почтового отделения. Все доказательства моей вины строятся на лукавых предположениях ментовских криминалистических экспертиз, возведённых в ранг косвенных улик и объединённых с главной прямой сфальсифицированной уликой, связанной с отпечатком пальцев, якобы оставленных мной на электролампочке в схожей краже, имевшей место в Кировоградской области. Так вот. Ни разу с момента ареста по сегодняшний день меня никто не спросил, и, уверен, суд тоже не спросит, про украденный с боевыми патронами револьвер. А ты, Таня, говоришь: возникнет вопрос. Не возникнет! И миллионы невинно расстрелянных, искалеченных человеческих душ правопоскудной советской правоохранительной системой тому горькое, наглядное подтверждение. Кстати, мной подмечен очень грустный психологический момент. Честные люди оговаривают под пытками себя в среднем быстрее, чем те, кто действительно виновен. И знаешь почему?? Потому что верят в наше правосудие и надеются найти там защиту от внезапно нежданно-негаданно обрушившегося на них произвола. А те, кто знает каков наш суд, не будут тешится надеждами и по силе возможности попытаются как-то внутренне сопротивляться, хитрить, изворачиваться. Поэтому Таня миленькая! Во имя невинных, во имя меньших политических, социальных и экономических потерь пытки в любой форме: физической, психологической и лекарственной недопустимы ни под каким предлогом, ни под каким «соусом», ни по каким соображениям, ни к какому преступнику. Даже самому-самому мерзкому негодяю, убийце. И должны быть приравнены к самым тяжким и опасным государственным и международным преступлениям без срока давности. Пусть правоохранительные органы начисто забудут о них и ищут, совершенствуют более гуманные, более эффективные и прогрессивные методы дознания, которые бесспорно имеются и найдутся. - Александр Сергеевич! – задумчиво посмотрела Таня на Иванова. – А убийцы что за люди? Тебе часто приходилось в местах лишения свободы их видеть, с ними общаться? - Часто, Танечка, – улыбнулся Иванов. Особенно в камерах спецкорпусов следственных изоляторов, в отделениях судебно-психиатрических экспертиз. Да и в «зонах», на этапах. Человек 60-70 таких было. С некоторыми хорошие, можно сказать, приятельские отношения поддерживал. Ты, наверное, удивишься тому, что скажу. Посчитаешь и меня конченным, гнусным существом. Тем не менее, поскольку мне с тобой детей не рожать, не крестить, своё мнение выскажу. Почти все убийцы, Танечка, с кем сводила судьба, вполне нормальные люди. Хотя, казалось бы, какой он нормальный, если убил своего отца или мать, либо наоборот, сына или дочь. Были такие, кто убил собутыльника в пьяной соре, жену, тестя, тёщу. Кто убил человека в драке либо в результате хулиганских действий. Были шофера, совершившие автодорожные преступления, повлекшие гибель людей. Двоих знал убийц, которые такими стали чисто случайно. По неосторожности. Словом с разными убийцами приходилось коротать время вместе. В том числе с теми, кто убивал людей с корыстными целями. И у всех у них, если внимательно проанализировать их жизнь, имеются смягчающие вину обстоятельства. У одних в ярко выраженной и большей степени, у других в меньшей. То есть убийцами они не родились, а таковыми стали в процессе семейного, дошкольного, школьного, уличного и общественного воспитания. А раз так, за что убийц расстреливать? – По-моему редко какая мать согласиться исполнить Стр. 57 расстрельный приговор убийце-сыну, понимая и осознавая свою долю вины в его преступных злодейских поступках. Почему же общество и государство, чья вина в совершении убийцами убийств не меньше, а зачастую даже больше родительской, с лёгкостью приговаривает своих можно сказать сыновей к смертной казни – расстрелу. Наказание, не спорю, должно быть. Вплоть да пожизненного заключения. Но не смертная казнь. Поимейте совесть. - В чём же общество, государство виновато? – иронически улыбнулась Таня. - Таким как ты, - усмехнулся Иванов, ещё толком из детской скорлупы не вылупившаяся, долго объяснять это надо. И то гарантии, что поймёшь, никакой. Слишком твой черепок, Танечка, поднабит не мозгами, а советскими инстинктами. - Александр Сергеевич! – просительно заглянула Таня в глаза Иванову. – Ну, пожалуйста! Из коридора послышался лязгающий металлический звук открывающихся и закрывающихся дверей. Таня быстро закрыла кормушку. На следующий день, как только от Иванова вновь забрали на «отработку» двух ментовских прихвостней и конвой ушёл, Таня открыла кормушку, положила два куска хозяйственного мыла и заглянула в камеру. - Александр Сергеевич! Здравствуй! Добрый лень! – приветливо обратилась она к Иванову. – Забери мыло, пожалуйста! Может, когда-нибудь вспомнишь и в книге опишешь добрым словом и с теплотой курсантку высшей школы милиции Таню. - Здравствуй, Танечка! – подойдя и пригнувшись к кормушке, радостно улыбнулся Иванов. – Спасибо! Но только из твоих рук. Таня протянула мыло в кормушку. Иванов нежно взял руки Тани за запястья. - Саша отпусти! – просит Таня. – Не положено. - А разве нас кто-нибудь видит? - засмеялся Иванов. - Никто – улыбнулась Таня. – Тем не менее, не положено. - Танечка! Я только на твои прелестные девичьи ручки посмотрю, на нежные пальчики и ладони с линиями судьбы на них, - вздыхает Иванов. Не больше. Обещаю! Можно? - Даю две минуты! – повернула руки ладонями кверху Таня и, смеясь, добавила: Если через две минуты не отпустишь, подниму тревогу. Иванов забрал из рук Тани два куска мыла, положил их себе на колени, ласковыми прикосновениями погладил несколько раз её пальцы и, тяжко вздохнув, произнёс: - Всё Танечка! Убирай свои прелестные ручки. Спасибо за подаренное наслаждение! Особенно за красивые пальчики! Кстати, они у тебя были бы ещё красивее, если усилить розовый Стр. 58 блеск ногтей. А усилить очень легко и просто. Процедура не долгая. По минуте на палец. Хочешь покажу? В жизни пригодится. Останешься довольной. - Хочу! – кивнула головой Таня. – Подожди только минуточку. Схожу за табуреткой. Вернувшись и усевшись поудобнее у двери камеры, Таня протянула Иванову через проём кормушки руку. Через 15 минут ногти на руках Тани отливались притягательным розовым отблеском. Готово, Танечка! – улыбнулся Иванов, садясь на бачок. – Теперь твои пальчики стали выглядеть сказочно волшебными. Как жаль, что наслаждаться ими будет кто-то другой, а не я. -Спасибо, Александр Сергеевич! – благодарно улыбнулась Таня, любуясь ногтями. – Пальчики действительно приукрасились. Молодец! Работай ты дамским мастером в парикмахерской, клиентки только к тебе занимали бы очередь. Твои руки обладают двумя важными качествами. В них чувствуется профессионализм и заботливо трогательное отношение к женскому телу, присущее любвиобильному, опытному, эмоционально энергичному молодому мужчине, которых в народе называют бабниками. Или не бабник? – засмеялась Таня и вопросительно кокетливо строит глазки. - Бабник! – улыбнулся Иванов. Но вынужденный. Поэтому разборчивый. Липну не к каждой, лишь к сильно понравившейся и если ей понравлюсь. – Неразделённую любовь не признаю. Как ни как вырос, поумнел. И, главное, выбор огромный был. Страна большая, не замужних и разведённых миллионы. Всегда обязательно найдёшь взаимно притягательную. И не одну. - А сколько, Александр Сергеевич? – плутовато улыбнулась Таня. – Ну-ка, приоткрой чуть-чуть завесу секретности. Скажи: сколько имел любовниц? - Не приоткрою, - засмеялся Иванов. - Всё равно не поверишь. - Тогда скажи хотя бы вот о чём - попросила Таня. - Их было больше 20-30. - Больше, - улыбнулся Иванов. - О – ё – ёй! – удивлённо взглянула Таня на Иванова. – А как же тогда быть с утверждением, что нравиться могут многие, а любить одну? - Не знаю, – пожал плечами Иванов. - Мы же все разные. Каждая девушка по-своему хороша. К одним тянет за набор тех-то и тех-то женских качеств, к другим - за иные. - И как они себя вели? Неужели ни одна не догадывалась о твоём преступном образе жизни? - Ни одна! – усмехнулся Иванов. – И ты бы, Танечка, не догадалась. Или считаешь себя чересчур хитрой, умной, опытной после первой горькой ошибки в 17 лет, и никогда потом не обманывалась, никогда не проникалась доверием к своим ухажёрам, дожив до нынешних 24-х? Стр. 59 Ещё дважды попадала, - тяжко вздохнула Таня. – Даже пришлось аборт делать. А ты как такие вопросы решал? Мамами многие стали? - К счастью, никто, - улыбнулся Иванов. – Мне же не 17 лет, когда «банан» стоит, а мозги не работают. Наоборот, чуть ли отцом не стал чужого ребёнка. Рассказать? - Да! - кивнув головой, мило улыбнулась Таня. - Однажды на железнодорожном вокзале станции Знаменка около города Кировограда, - усмехнулся Иванов, - я познакомился с молоденькой 19-тилетней девушкой. Она возвращалась от парня, служившего в армии, с которым провела два дня, вступила в половую связь и «залетела». Я об этом не знал. Она не сказала. Парень, служивший в армии, жениться на ней, по-видимому, не собирался. Через месяц мы встретились опять. Провели вместе целый день, несколько раз вступали в половую связь. О её беременности от парня солдата даже не догадывался. И девушка решила обмануть меня: сказать будто ребёнок мой. Обмануть не получилось. Аборт на 16 неделе беременности было делать поздно. Однако бросить на произвол судьбы такую молоденькую девчонку, живущую в общежитии вдали от родителей, мне не позволила возникшая к ней жалость. На протяжении года, пока меня не арестовали, как мог, помогал: деньгами, продуктами, детскими вещами и питанием. Навещал в роддоме. Кстати, жалость к людям во мне частенько просыпалась, особенно к престарелым, к калекам, несправедливо обиженным, наказанным, пострадавшим, беспомощным, оказавшимся в трудном положении пусть даже по своей вине. Видимо слишком сердобольный. Не терплю почему-то только пьяниц. Но в то же время понимаю, что это не столько их вина, сколько их беда, в которой не малая доля ответственности лежит на его близких, друзьях, обществе. А вот ко мне, Танечка, жалость никто не проявляет. - Сам в том повинен, улыбнулась Таня. – Ты же скрывал от всех своё бедственное положение.- Не от всех, - усмехнулся Иванов. – Менты, кгбешники, судьи, прокуроры, заседатели, адвокаты, администрация колоний знали правду, и никто пальцем из них не пошевелил, чтобы как-то помочь мне выйти из порочного жизненного круга. Только затаптывали, топили в грязи. Старались как можно тяжелее камень на шею прицепит и не позволить всплыть. Ты Танечка сейчас тоже такая. Болтаешь со мной по наводке и подсказкам оперативников часами. Многое о моей жизни знаешь. Однако мысли в твоей головке не о том, чем и как помочь человеку попавшему в беду, а как выудить из него и записать побольше компрометирующей информации и тем самым сгноить окончательно. - Александр Сергеевич! Ничего я не записываю, - опустила глаза Таня. – Мне просто интересно с тобой. - Не спорю. Интересно, - вздохнул Иванов. – Сидеть и болтать с неглупым, словоохотливым и приветливо улыбающимся уголовным преступником куда лучше, чем бродить по пустому тюремному коридору от глазка до глазка и наблюдать за ситуациями в камерах. Ну да ладно! Не будем о грустном. Всё равно ты, Танечка, хорошенькая. Это чувствуется в твоём облике, в манере слушать, в улыбках, в блеске глаз. Интуиция меня редко подводит. Тем более, когда общаешься с человеком второй, третий, четвёртый раз. Одно не пойму: зачем на мента учиться подалась? Огрубеешь, очерствеешь, работая в ментовке. Если не уйдёшь, больших жизненных высот тем более не достигнешь. Будешь фактически всегда красивой куклой с моторчиком под копчиком в разнообразных театральных Стр. 60 водевилях. Иного не дано. И, скорее всего, так оно и окажется, судя по линиям судьбы на твоих очаровательных ладошках. Потому что в голове вместо мозгов совдеповские инстинкты. - А в любви какая судьба меня ожидает, - пропустив мимо ушей предупреждение Иванова, улыбается Таня. - Не знаю! – засмеялся Иванов. – Ты же не позволяешь мне без спешки, повнимательнее и обстоятельнее разглядеть и прощупать пути-дорожки на своих ладошках. - Таня протянула через кормушку ладонь. Иванов стал нежно и ласково касаться, гладить и прощупывать своими пальцами её пальцы и ладонь. Когда рука Тани расслабилась, обрела пластичность, Иванов притронулся губами к пальцам Тани, затем приложил её ладонь к своей щеке и, погрузившись в какие-то приятные воспоминания, закрыл глаза. - Александр Сергеевич! Не тяни резину. Гадай, – в полголоса попросила Таня. - Подожди немножечко Танечка, - сладко вздохнул Иванов, улыбнувшись. – Позволь хорошенько зарядиться, настроиться. Твоя ладонь такая гипнотически завораживающая и умиляющая. Пожалуйста, проведи ею по моему лицу. Очень хочется ощутить прелесть женского прикосновения. Таня несколько раз медленно провела своей тёплой мягкой ладонью по лицу Иванова, шее, стриженной голове. Потрогала пальчиками его уши, лоб, глаза, нос, губы, подбородок и, вздохнув, выжидательно замерла. Из коридора донёсся металлический лязгающий звук открывающихся и закрывающихся дверей. Таня быстро закрыла кормушку. Иванов убрал от двери бачок, спрятал в вещь мешок мыло и склонился за столом над книгой. В камеру возвратились два ментовских прихвостня с полными сумками продуктов. - Что-то сегодня вас рано менты отпустили, - усмехнулся Иванов. – Судя по сумкам, трудитесь ударно и с опережением графика. - Олухов хватает, - засмеялся в ответ «скуластый», высыпая на стол из сумки продукты. - Таких как ты, умников, единицы. Переложив со стола в настенный шкаф продукты, «скуластый» осмотрел сумку и сам себе пробурчал себе под нос: - Надо же. Нагрузился. Ручка еле держится на одной ниточке. Чудом не оторвалась. Пришить срочно требуется. Подойдя к двери, он нажал на кнопку вызова надзирателя. Через некоторое время надзирательница Таня открыла кормушку. - Таня, Татьяна! – обратился к ней «скуластый». - Дай, пожалуйста, иголку. Пришить ручку к сумке необходимо. А то завтра суббота, следом воскресенье. Скажут не положено. – Сейчас на прогулку будут водить. После прогулки дам, - пообещала Таня. - Всего на две минуты, - просит «скуластый». – И сразу верну. Попутно стихотворение расскажу о Пушкинской Татьяне в современной инпритации. - Интерпретации! - поправляет «скуластого» Таня. Стр. 61 Пришив к сумке ручку, «скуластый» возвратил иголку Тане и с улыбкой продекламировал стих: «Она не зря звалась Татьяной, Ходила вечно в стельку пьяной. Любила выпить закусить И через попу пропустить. Таня, резко хлопнув, закрыла кормушку. - Это не всё» - засмеявшись, крикнул в дверь «скуластый». Ещё семь куплетов. В понедельник, как только ментовских прихвостней забрали на «отработку», Таня открыла кормушку, села на принесённую табуретку и, дождавшись когда Иванов сядет напротив, протянула в проём руку со словами: - Здравствуй Александр Сергеевич! Как дела. Иванов нежно пожал ей руку, поцеловал пальчики, поглядел на блестящие ногти и грустно усмехнулся: - Дела, Танечка, как в Польше: у кого больше и толще, тот и пан! - Александр Сергеевич, Саша! Я серьёзно, - ласково приложила Таня свою ладонь к лицу Иванова. – Как дела? - Если серьёзно, - прижав ладонь Тани к своему лицу, вздохнул Иванов, - То дела как в стихотворении Пушкина про узника: - Сижу за решёткой в темнице сырой Вскормлённый в неволе орёл молодой, Мой грустный товарищ, махая крылом Кровавую пищу клюёт под окном. Клюёт и бросает, и смотрит в окно Как будто со мною задумал одно. Зовёт меня взглядом и криком своим, И вымолвить хочет «Давай улетим»! Мы вольные птицы: пора брат пора Туда, где за тучей белеет гора. Туда, где синеют морские края, Туда, где гуляет лишь ветер… да я - Здорово! Браво! – улыбнулась Таня. – Кстати, сразу чувствуется по интонации и по звучанию голоса любишь ты, Саша, Пушкина. - Кое-что да, люблю, - утвердительно кивнул головой Иванов. – Тёзка, как никак: тоже Александр Сергеевич. А ты? - Не знаю, если честно сказать, - стыдливо опустила голову Таня. – Мой пушкинский багаж не выходит за пределы школьной программы. Дубровский, сказка о золотой рыбке, Евгений Онегин, Полтава. Стр. 62 - А в Евгении Онегине какие главы и строчки нравятся, - улыбнулся Иванов. Я многие главы помню наизусть, - усмехнулась Таня. – Однако сказать какая нравится затрудняюсь. По-моему не доросла до сих пор, не говоря тем более про школьные годы, до уровня глубокого восприятия этого любовного поэтического романа. Или же, не исключаю, из-за обязаловки его изучения на уроках литературы. Интересно, а тебе Александр Сергеевич, какие моменты в душу запали, понравились, запомнились? - Тоже ответить затрудняюсь, - улыбнулся Иванов. – Правда, не потому что не дорос. А от того что перерос. Ныне не та эпоха. Она повзрослела. Тогда было начало девятнадцатого века, сейчас конец двадцатого. Многое из прошлого имеет лишь историческую ценность. И то для узкого круга специалистов, изучающих эволюцию тех или иных общественных процессов, включая поэтические, литературные, разговорные. Тем не менее, есть строчки, запавшие в душу, характеризующне личность девушки стеснительной до поры до времени. Она любила на балконе Предупреждать зари восход, Когда на бледном небосклоне Звёзд исчезает хоровод, И тихо край земли светлеет, И, вестник утра, ветер веет, И сходит постепенно день Зимой, когда ночная тень, Полмиром доле обладает, И доле в праздной тишине, При отуманенной Луне, Восток ленивый почивает, В привычный час пробуждена, Вставала при свечах она. Очень нравится мне и вот такое четверостишье, хорошо и точно подмеченное Пушкиным в психологии красавиц. Зато любовь красавиц нежных Надёжней дружбы и родства. Над нею и средь бурь мятежных Вы сохраняете права. Или вот такое подмеченное качество, присущее очень многим излишне гордым и одновременно боязливым, стыдливым, замкнутым, непуганым, застращённым, скованным юным особам. Я знал красавиц недоступных, Холодных, чистых, как зима, Неумолимых, неподкупных, Непостижимых для ума; Дивился я их спеси модной, Их добродетели природной, Стр. 63 И, признаюсь, от них бежал, И, мнится, с ужасом читал. Над их бровями надпись ада: Оставь надежду навсегда Внушать любовь для них беда, Пугать людей для них отрада Быть может, на брегах Невы Подобных дам видали вы. Но особенно я люблю стих и он близок моему пониманию, где Пушкин оправдывает и призывает прощать легкомыслие девичьих страстей: За что ж виновнее Татьяна? За то ль, что в милой простате Она не ведает обмана И верит избранной мечте? За то, что любит без искусства, Послушная влеченью чувства Что так доверчива она, Что от небес озарена Воображением мятежным, Умом и волею живой, И своенравной головой, И сердцем пламенным и нежным? Ужели не простите ей Вы легкомыслие страстей? А вот относительно замужних женщин и женатых мужчин мне приятен стих о высокой моральной ответственности мужа и жены друг перед другом, перед детьми, особенно не вставшими на путь самостоятельной жизни. Прочитать? Таня с милой улыбкой кивнула головой. Иванов поцеловал её пальчики и с чувствами, идущими от самого сердца, произнёс актуальные и бессмертные до сих пор Пушкинские строчки: Я вышла замуж, Вы должны, Я вас прошу меня оставить, Я знаю: в вашем сердце есть И гордость и прямая честь. Я вас люблю (к чему лукавить?) Но я другому отдана. Я буду век ему верна. Вздохнув, Иванов улыбнулся, - Вот такой должна быть жена и подстать ей муж. Надеюсь, когда женюсь, я тоже стану таким несмотря на то, что был в силу обстоятельств гулящим развратником и потому в глазах большинства женщин, узнай они о том, подлецом и негодяем - Вряд ли, - улыбнувшись, качнула головой Таня. – Скорее всего, так и останешься на всю жизнь ловеласом. Стр. 64 - Не останусь! – твёрдо произнёс Иванов. Я знаю себя. Во мне очень сильно и глубоко развито понимания долга, ответственности. Не будь этого на белый свет у многих девушек и женщин от 17 до 30 появились бы полусироты. А этого как раз не произошло. Ни с одной. И ещё мне, Танечка, нравится созвучные моему личному опыту жизни вложенные Пушкиным в уста Тани выводы насчёт бытия с фальшью и без фальши, которые гласят так: А мне, Онегин, пышность эта, Постылой жизни мишура, Мои успехи в вихре света. Мой модный дом и вечера, Что в них? Сейчас отдать я рада Всю эту ветошь маскарада, Весь этот блеск, и шум, и чад За полку книг, за дикий сад, За наше бедное жилище, За те места, где первый раз, Онегин, видела я вас Да за смиренное кладбище, Где нынче крест и тень ветвей Над бедной нянею моей… Тут, Танечка, Пушкин тоже на мой взгляд глубоко прав. И не из-за того, что я вновь оказался в «темнице сырой», а потому, что жить во лжи, жить в маске, по-крысиному, с оглядкой на двуличную общественную мораль действительно не продуктивно, по сути, бессмысленно. И, самое главное, утомительно. - Александр Сергеевич! - с восхищение посмотрела Таня на Иванова. – А какое у тебя образование? В твоей тюремной карточке указано 7 классов. Не верится. К тому же «Евгения Онегина» изучают в средней школе. - С наследием Пушкина, - улыбнулся Иванов, - я по-настоящему основательно познакомился всего три года назад в 1977 -1978 году, находясь на тюремном положении в возрасте 32-х лет. Первоначальное образование моё действительно 7 классов. Затем учился в Ремесленном училище. Остальные знания получены вне стен учебных заведений благодаря чрезмерному любопытству к наукам, ко всему меня окружающему. - Саша, расскажи какое-нибудь любимое стихотворение Пушкина, - попросила Таня. - Я не люблю выступать перед публикой, – засмеялся Иванов. - Сашенька! я же не публика, - нежно погладила Таня ладонью по щеке Иванова. – Расскажи. Нет же никого. Понравится – поцелую. - Хорошо, - сладко вздохнул Иванов. – Один из трёх на твой выбор: Сонет поэту, Возрождение или Полтавский бой? Последнее - улыбнулась Таня. - Иванов поднялся с бачка, скинул с себя телогрейку, видавшие виды куртку, брюки. Оставшись в трусах и майке, накинул на плечи простыню, завязав концы на шее узлом, сложил треухом на голове полотенце и, отмерив от кормушки три шага, повернулся лицом к Тане. Стр. 65 Таня замерла, поражённая сказочным видом Иванова, и застыла в заинтересованном ожидании. Иванов как заправский артист выдержал паузу, дав возможность Тане свыкнуться с его новым состоянием, и торжественно низким голосом объявил: - Александр Пушкин «Полтава». Произнеся это, Иванов опять выдержал паузу, отвёл взгляд от Тани чуть в сторону, сосредоточился и начил чтение на более высоких нотах звучания. Точность и абсолютная естественность каждой произнесённой строки, множество логических и эмоциональных оттенков – неожиданных, нигде не слышанных, впервые рождённых именно в эти мгновения, возможно даже неповторимых для самого Иванова, захлестнули душу Тани. От них на неё повеяло импровизационной свежестью и родниковой чистотой. Отточенность поэтических строк, достигаемых безупречной дикцией и артикуляцией, слова, произнесённые там, где надо в пол тона или шёпотом, использование монотона, как художественного приёма, взволновали разум и сердце Тани. Особенно в передаче сцен боя, в тот момент, когда вдруг «грянул бой», Полтавский бой! Голос Иванова так же поражал своей широтой диапазона, красотой тембра, гибкостью и чистотой звучания во всех девяти регистрах – от самой низкой и до самой высокой ноты. Ей трудно было представить, удивляло и восхищало, как прожив в непростых условиях 36 лет, он смог сохранить такой по-молодому звонкий и мелодичный голос. Таню покорило не только совершенство техники чтения, приятный голос и артистичность Иванова, но и сочетание всего этого с пламенным вдохновением исполнения, пронизанного по-пушкински русским национальным духом. Ибо мировосприятие и патриотизм великого поэта – специфически русские, национальные. Иванов, будучи по складу характера личностью с творческими и художественными наклонностями, ощущал умом сей факт и в процессе декламирования, являясь русским и мысля по-русски, умело сохранял и доносил его до Тани. Поэму «Полтава» Таня хорошо знала по школьной программе. Воспринимала её в отличие от своих школьных подруг с восторженными чувствами. Помнила наизусть всё, начиная от: Горит восток зарёю новой Уж на равнине, по холмам Грохочут пушки, Дым багровый Кругами всходит к небесам Навстречу утренним лучам. И кончая: В огне, под градом раскалённым, Стеной живою отражённым, Над падшим строем свежий строй Штыки смыкает. Тяжкой тучей Отряды конницы летучей, Браздами, саблями звуча, Сшибаясь, рубятся с плеча, Бросая груды тел на груду Шары чугунные повсюду Меж ними прыгают, разят, Прах роют и в крови шипят, Швед, русский – колет, рубит, режет. Бой барабанный, клики, скрежет Гром пушек, топот, ржанье, стон И смерть, и ад со всех сторон. Тем не менее, Таня слушала Иванова так, будто «Полтава» предстала перед ней впервые. Когда отрывок был прочитан, Таня просунула обе руки в кормушку и захлопала в ладоши. Стр. 66 Иванов подошёл и прижал их к своему лицу. - Браво, Сашенька! Молодец! Не будь между нами запертой двери, обязательно бы крепко-крепко обняла и расцеловала тебя. Здорово! Если не секрет, скажи: каким способом тебе удаётся сохранять так долго звенящую молодость в голосе. - Не пью, не курю! - улыбнулся Иванов. – По утрам делаю зарядку. После еды и на ночь глядя обязательно чищу зубы. Люблю сам себе песни петь, естественно вслух. Стараюсь избегать болезненных простуд горла, слишком горячей и слишком холодной пищи. Дышу носом, а не ртом, тем более, зимой, когда бегаю. Вот и все мои секреты. - Саша! – ласково проводит Таня ладонью по щеке Иванова, а таких как ты умных и понимающих в местах лишения свободы много? - Не очень! – усмехнулся Иванов. - Но в любом случае намного больше, чем на свободе в расчёте на каждую тысячу. Впрочем, и таких как два моих сокамерника, подлых и хитрых, в местах лишения свободы тоже, увы, больше на каждую тысячу, чем на свободе. - В чём же их подлость и хитрость проявляется? – внимательно посмотрела Таня на Иванова. - Подонки! Козлы! – тяжко вздохнул Иванов. – Ментовские прихвостни. Ради выгоды и шкурных интересов готовы служить кому угодно: красным, белым, чёрным, чертям, дьяволу и отправить в газовую камеру крематория любого, включая родную мать. Будь они ментовскими прихвостнями по идейным соображениям, куда ни шло: как- то понять и частично простить можно. Эти же, имея за плечами по три судимости, из шкурных интересов способны сотворить любую пакость. Причём, самое страшное и опасное, что таких мерзавцев менты плодят всё больше и больше, сплетаясь, не замечая сами того, хвостами с этими гадами и, взаимно ассимилируясь, превращаются в оперативно-розыскные следственные самбиозные метастазирующие раковые опухоли, с лёгкостью провоцирующие без стыда и совести любую гнусность, любое преступление: начиная от распространения порочащих слухов, сплетен, клеветнических анонимок, ложных доносов либо показаний, и кончая подбросами-подлогами компрометирующих вещьдоков, вплоть до наркотиков, составлением «липовых» протоколов об антиобщественном поведении, неподчинении и оказании сопротивления работникам милиции. Фальсификацией административных правонарушений и уголовных дел, организацией физических расправ, автокатастроф, отравлений, убийств. Подобное разъедает, разлагает общество. - Саша, - снисходительно улыбнулась Таня. – Ты слишком предубеждённо настроен против всей правоохранительной системы в целом и милиции в частности. Не всё так плохо как тебе кажется. К тому же задача у милиции ловить преступников. Разве мы их рожали? - А кто же если не вы, - усмехнулся Иванов. – Лично на мой взгляд в 95 случаях из 100 именно совдеповская правоохранительная система под дебильным руководством ЦК КПСС плодит преступность, приучая людей в стране вести себя шаляй-валяй, безответственно, по крысиному жить и жульнически мыслить с детских лет. В самом деле, с кого детям пример брать, коль власть вынуждает, а правоохранительная система Стр. 67 позволяет жить как живём. Вы только в газетных статьях, книгах и кино мудрые. А в жизни на каждом шагу видишь вашу полнейшую неспособность эффективно решать те проблемы, ради которых государство и общество вас содержит. Поэтому, Таня, обвинять меня в предубеждённости глупо, когда криминогенная ситуация в стране неуклонно ухудшается, а люди, выходя из тюрем, становятся более опасными, более токсичными социальными элементами. - Не согласна! Уровень преступности неуклонно снижается, - возразила Таня. – Статистические данные наглядное тому подтверждение. Цифры – упрямый факт. - Если цифры объективные, не лукавые! – засмеялся Иванов над наивностью Тани. – Увы, совдеповская статистика формируется и выдаётся в угоду показушной политике и ничего общего не имеет с реальностью. Враньё на вранье и враньём погоняет! Лет через 10 наберёшься опыта, пообщаешься с умными, знающими людьми и это хорошо поймёшь. Сейчас твои взомбированные совдепией инстинкты не переубедишь. Они в тебе сработают автоматически, против воли. - Пусть будет по-твоему, Александр Сергеевич, - примирительно улыбнулась Таня. – Для меня прав ты или не прав не так важно. Всё равно ничего не изменю. Слишком буду мелкой сошкой. Лучше вот о чём расскажи: твои два сокамерника и работники оперчасти знают о твоих догадках относительно их сотрудничества? - Конечно знают, - засмеялся Иванов – Иначе не стали бы подсылать тебя, прелестная Танечка. – Не сумеешь раскопать-разузнать ты, привлекут новых подсадных, попробуют другие варианты. В покое оперативники мою персону просто так не оставят. Ни на этапах, ни в тюрьмах, ни в зонах! И везде, на каждом новом месте новым оперативникам будет казаться что кто-кто, но именно они будут хитрее предыдущих и сумеют «расколоть» меня. Короче, нелёгким придётся пройти путём. Через десяток грязных технологий пропустят! Кгбешники вкупе с ментами на тёмный беспредел горазды. Для них здоровье и жизнь людей тьфу. Пустой звук! Тем более подобных мне. Не таких, а совершенно безвинных, тысячами уничтожали. Особенно когда по их тупому коммунистическому разумению требовала политическая обстановка. - Признайся, Сашенька, и отстанут! – сочувственно вздыхает Таня и нежно касается своими пальчиками губ Иванова. – Ты очень красивый, молодой. Не порти себе жизнь. Да и любовницам не помешало бы узнать правду. Зачем мучить их неизвестностью, заставлять на что-то надеяться, терять время. Пусть ищут новых женихов. Годы-то идут не ждут. Красота не вечна. Бесспорно, на первых парах ничего приятного твои признания им не несут. Плюс неизбежные допросы, обыски. Зато потом станет легче. Подумай над этим, Сашенька. - Нет, нет и нет, Танечка! - тяжело вздохнув и нахмурившись, отрицательно покачал головой Иванов. – Своими признаниями я незаслуженно нанесу им душевные раны куда глубже и болезненнее, чем не признанием. Не хочу такого себе облегчения. Подобное предательство, как червь, будет точить и терзать мою душу до гроба. Сам виноват – сам и мучайся. А не перекладывай часть своих мучений на безвинные, любившие меня сердца. Всё же, какое это огромное счастье быть любимым и любить. Жаль только, что яркую взаимную любовь крайне редко удаётся надолго сохранить. В обыденной бытовухе она быстро тускнеет, превращается в сожительство и привязанность. Не в обыденной, подобно моей, она для кого-нибудь из двоих, и даже для обоих, катастрофична. Стр. 68 - Саша! – улыбнулась Таня. – Расскажи о той, с которой была самая продолжительная любовь. - Самая продолжительная, - посветлев, улыбнулся Иванов, - со знакомства 3 января 1975 года. Девушке шёл 21 год. Красивая. Но гулящая. Поэтому встречаться с ней не собирался. Увы, жизнь бродячая принудила. У неё была уютная квартира. Причём в удобном месте. Потом влюбился окончательно по-настоящему. Приезжал я к ней более 30 раз. Последняя встреча состоялась в августе месяце 1980 года. Из коридора донёсся металлический лязг хлопающих дверей. Таня быстро закрыла кормушку. Через минуту дверь в камеру открылась. - Аланов! К следователю. Выходи! – позвал Иванова конвой. В тюремной следственной комнате находился следователь, ведущий его уголовное дело. Показав на стопку нескольких томов, он предложил Иванову расписаться в протоколе, что с материалами уголовного дела ознакомлен и в течение трёх часов, если есть желание, дело полистать. Иванов расписываться отказался, сказав, что распишется лишь после того, как внимательно ознакомится с делом, сделает нужные выписки и заявит необходимые ходатайства. Следователь усмехнулся, придвинул к Иванову все четыре тома и предупредил: что даёт на всё про всё три часа. Если за это время Иванов протокол не подпишет, то следователь пригласит понятых, и поведение Иванова будет оформлено как отказ знакомиться с делом. Иванов открыл и полистал первый том. Затем второй, третий, четвёртый и поинтересовался у следователя почему листы дела пронумерованы карандашом, а не чернилами? К тому же должным образом не прошнурованы, не опечатаны. - Права надо было качать на свободе! – зло усмехнулся следователь. – Три часа в твоём распоряжении. И не морочь мне голову! - За три часа я при всём желание ознакомиться не успею, - возразил Иванов. – К тому же не взял тетрадь, ручку. Никто же заранее не сказал для чего к следователю вызывают. - Это твои проблемы, а не следствия, - процедил сквозь зубы следователь. Как ты к нам, так и мы к тебе! - Скорее наоборот! – зло посмотрел на следователя Иванов. – Как вы ко мне, так и я к вам! - Листая материалы дела, Иванов отыскал два заключения криминалистических экспертиз по отпечаткам пальцев на электролампочке. - А вот скажите честно, - показав их, обратился Иванов к следователю. – Мы всё равно одни: без свидетелей. Почему вы, старший лейтенант Харченко, майор Титаренко и ваша начальница следственного отдела полковник Целиковская пошли на заведомый подлог вещественного доказательства, подменив электролампочки с отпечатками пальцев? Стр. 69 - Вор должен сидеть в тюрьме, а не гулять на свободе, - нагло улыбнулся следователь. – А за что его посадили и как не столь важно. - Мы такое проходили, - усмехнулся Иванов. – в 20-40 годы. Правда, тогда нечто подобное звучало несколько иначе. Типа: «Кто не с нами, тот против нас!». Либо: «Кулачество, как класс, должно быть ликвидировано!» Всех несогласных с советской властью, социалистическим строем и идеями марксизма – ленинизма а Гулаг. Вредителей к стенке. Контрореволюционеров – к стенке! Не зря же в чекистко – энкведешных недрах родилось и бытует до сих пор присказка: «Был бы человек, а дело найдётся!» В итоге ваши славные предшественники загубили миллионы неповинных граждан. Вам тоже с Титаренко это с рук не сойдёт. Буду теребить все инстанции! - Тереби, - улыбнулся следователь. – Сработано чисто. С твоей автобиографией ты никогда ничего не докажешь. Раз не работал, а сладко жил – любому ясно; воровал. А вор, сам понимаешь, должен сидеть в тюрьме. - А если докажу? – упрямо произнёс Иванов. – Вдруг у меня есть алиби на тот день, когда была совершена кража? - Даже если и так, - усмехнулся следователь. – Всё равно никто твоему алиби не поверит и защищать не станет. Отпечатки пальцев, оставленные на месте преступления – улика посерьёзнее любых словесных утверждений. - Прочитав заключение криминалистических экспертиз, Иванов придвинул тома уголовного дела к следователю и твёрдо заявил: Без ручки, тетради, без возможности сделать выписки – знакомиться с делом нет смысла. Кроме того, хочу своими глазами увидеть лампочку с отпечатками пальцев. Посмотреть, как она приобщалась к делу. Выяснить причины, благодаря которым вам удалось легко осуществить подмену. Следователь нажал на кнопку вызова конвоя. - Заберите арестованного! – отдал он команду вошедшим конвоирам. Иванова к следователю больше не вызывали. Через неделю ему пришла бумага, в которой сообщалось о завершении предварительного следствия и направлении уголовного дела в прокуратуру. Иванов послал жалобу в прокуратуру о том, что ему не позволили ознакомиться с материалами уголовного дела. Спустя ещё неделю из прокуратуры пришла копия обвинительного заключения и извещение о направлении уголовного дела в Ковровский райнарсуд. О жалобе насчёт не предоставления возможности ознакомиться с материалами уголовного дела ни звука. - Твари наглые и подлые! – пробежав бегло глазами по страницам обвинительного заключения, зло произнёс сквозь зубы Иванов и зашагал по камере, анализируя дальнейшие варианты своих действий. Открылась кормушка. - Саша! – услышал Иванов голос Тани. – Что случилось? Почему стал таким не бывало сумрачным? Иванов поставил около двери бачок, положил на крышку подушку, сел и грустно улыбнулся: - Зло, Танечка, берёт. Обвинительное заключение получил. Его арестанты Стр. 70 между собой знаешь как называют? Объебоном! Между прочим, очень точное название. Точнее не придумаешь. Подписано оно прокурором Камешковского района Владимирской области, начальником следственного отдела Владимирского УВД и следователем по особо важным делам. А это значит, что мои надежды на порядочность правоохранительных органов лопнули окончательно. Ведь о том, что главная улика сфальсифицирована, знали очень многие работники прокуратуры, милиции и КГБ из жалоб и заявлений, которые я неоднократно направлял в МВД СССР, в областную и Генеральную прокуратуру СССР. То есть налицо массовый общегосударственный правовый беспредел, поскольку эмоции оказались сильнее законов! Так было и так, к сожалению, продолжает оставаться с момента установления в нашей стране совдеповской власти. - Не расстраивайся, Сашенька! – протягивает Иванову две конфетки Таня. – Последнее слово за судом. Суду всё обстоятельно пояснишь. Разберутся. - Наивная ты, Танечка! – усмехнулся Иванов, разглядывая и гладя её пальчики. - Наш советский суд тоже руководствуется социалистическим правосознанием. Все мои доводы суд пропустит мимо ушей. Суровый обвинительный приговор мне предопределён. Кстати, в 30-40 годы большинство невинных людей, попав в застенки ГПУ, НКВД, МГБ, оговаривали себя не только под давлением пыток. Но и потому, что верили в суд, надеялись на суд. Думали обо всём расскажут суду, объяснят, что оговорили себя и других из-за пыток. И суд оправдает их. Однако зачастую суда никакого не было. Судила особая тройка. Заочно. Впрочем, даже тогда, когда судил суд и невиновный заявлял суду о своей невиновности, о самооговоре под пытками, судья таких не оправдывал, а отправлял дело на дополнительное расследование. После чего невиновный вновь попадал в руки своих палачей-истязателей и вторично на суде свою вину признавал полностью. Судья, естественно, непременно укорял подсудимого за его былую попытку «обмануть», вести в «заблуждение» суд и назначал меру наказания в 10 лет. При этом, чтобы побольнее укусить подсудимого, не скрывал того, что в тот раз он дал бы меньше. Короче видишь, Танечка, какой была и остаётся сволочью наша правоохранительная система. И в какое положение ставит не виновного. Признаешься – плохо! Не признаешься, скажешь правду, что не виноват, ещё хуже: посчитают нераскаявшимся, не осознавшим вину, пытающимся увильнуть от ответственности, морочившему суду голову. Накинут к сроку лишних пару годиков. Откажут в УДО. Теперь мне тоже придётся сквозь подобное пройти. Но мне-то ладно. Не привыкать. Не обидно! В конце концов лет 10 тюрьмы, пусть не за это, за другое всё же заслужил. Просто до поры до времени везло, на «горячем» не попался. А вот каково через такое пройти совершенно не виновному? Миллионам невиновных? Ужас! - тяжко вздохнув, Иванов взял с ладони Тани две конфетки и, посмотрев в её сочувствующие ему глаза, улыбнулся: - Спасибо, милая Танечка. Спасибо моё тюремное солнышко! Несмотря на то, что ты мент и, разговаривая со мной, выполняешь роль подсадной уточки, душа твоя искренне переживает за меня, сочувствует мне, тянется к моему сердцу, а моя душа к твоему. В результате я этот месяц воспринимаю как медовый. Но который, увы, вот-вот кончится. Потому что через неделю, максимум две меня повезут в Ковров на суд. Осудят лет на 13 лишения свободы. И мы разойдёмся навсегда как в море корабли. Возможно лет через 14-15 где-нибудь случайно столкнёмся, встретимся. Ты будешь работать в уголовном розыске транспортной милиции. А я вновь буду рыскать по стране в статусе преступника, думая, где на очередные два-три дня притулиться. - Таня удивлённо посмотрела на Иванова: - Саша! Неужели опять займёшься преступлениями и отложишь на неопределённый срок исполнение мечты написать книгу. Стр. 71 - А что мне останется делать? – пожал плечами Иванов. - Без паспорта, без прописки, без жилья. Одинокому 50-летнему мужчине! Интересно, если бы мы действительно столкнулись, и ты бы меня узнала: стала бы задерживать или пожалела бедолагу. - Пожалела, - улыбнулась Таня, ласково сжав его пальцы. - А если бы я был в дорогом костюме, с Золотой Звездой на груди? – засмеялся Иванов. - Всё равно пожалела! – вздохнула Таня. - Я тоже так думаю, - расправив пальчики на руке Тани и вглядываясь в линии на её ладони, утвердительно кивнул головой Иванов. - Таких редких даже работа в ментовке не испортит. Тем не менее, твои линии на ладони подсказывают мне дать тебе совет: закончишь ментовскую школу, иди учиться в гражданский юридический институт. Трудновато, конечно, придётся. Не 19-20 лет. Замуж выходить пора, семьёй, детьми обзаводиться. Однако на вечернем либо заочном отделении такая задача по силам. Иванов нежно ведёт своими пальцем по линиям на ладони Тани и останавливается в точке их пересечения: - Вот здесь на перепутье, лет через десять мой совет ты вспомнишь тогда с благодарностью. - Из коридора донёсся лязгающий металлический звук хлопающих дверей. Таня быстро закрыла кормушку. После обеда Иванов сел за стол и принялся писать заявление на имя начальника тюрьмы и председателя Ковровского райнарсуда. Таня несколько раз подходила к камере и, видя с какой сосредоточенностью Иванов что-то писал, беспокоить его не решалась. Когда Иванов с писаниной покончил, Таня открыла кормушку. - Саша! И что ты сейчас почти час о чём-то серьёзном писал, - мило улыбнулась она. - Завтра скажу, - нахмурился Иванов. - Расскажи тогда о чём-нибудь необычном, загадочном, таинственном, поразившим из своей жизни, - попросила Таня. - Хорошо, - улыбнулся Иванов. – Но при одном условии. Протяни мне свои обе ладони. Таня просунула в проём кормушки ладони. Иванов ласково сжал их своими пальцами, сладко вздохнул, на минутку закрыл глаза, задумался, помрачнел, затем открыл глаза и, еле заметно тяжко вздохнув, твёрдо произнёс: - Да, именно эту расскажу историю. Случилась она летом 1976 году. Однажды, собирая на лесных полянках землянику, я наткнулся на ничем не огороженное полузаброшенное деревенское кладбище и из любопытства зашёл туда посмотреть, узнать в каком возрасте люди на селе умирают. Могил было много, но почти все давние, неухоженные, заросшие травой и кустарником, с облезлыми оградами и покосившимися высокими ржавыми железными крестами, сваренными из труб. На некоторых были поблекшие, плохо различимые фотографии в виде медальонов, с датами рождения и смерти похороненного под крестом человека. Обходя могилы и читая кто сколько прожил, я с грустью думал о том, как коротка всё же человеческая жизнь, особенно когда возраст умершего не превышал шестидесяти лет. Стр. 72 Свежие могилы мне попались на глаза лишь две. Не заросшие, почти голые и, как все, с высокими железными крестами они находились в самом конце кладбища, упирающегося в большое зелёное колхозное поле. Однако направляясь к ним, я увидел ещё одну, на удивление, всю утопающую в цветах могилу, над которой скорбно склонились ветки невысокой плакучей ивы. Естественно, пройти мимо неё я не мог и подошёл к ней. Из всего что я там увидел, меня поразили не цветы, включая благоухающие розы, не памятник и надгробная плита из чёрного отполированного гранита, а стоявшая в нише памятника рамка с фотографией размером примерно 15 на 20 сантиметров, похороненной здесь два года назад симпатичной 19-летней девушки Маевской Ольги Васильевной и указанный период её жизни, обозначенный цифрами: 26.05.1955 – 14.03.1974. Подойдя к фотографии как можно ближе, я невольно залюбовался ею и, затаив дыхание, замер. На фотографии была изображена не просто смазливая, а по-настоящему изумительно красивая девушка. К тому же с завораживающими глазами, в которых застыли приветливость, доброта и одновременно притаившиеся грусть, печаль, стеснительность, стыдливость, придававшие в совокупности её овальному, невероятно нежному девичьему лицу невыразимую прелесть, притягательность, искренность чувств и чистоту помыслов. Она тоже в упор изучающе смотрела на меня, и чем дольше мы вглядывались друг в друга, тем сильнее возникало во мне ощущение уверенности, что я уже где-то, когда-то встречался с ней, был знаком, обнимал, целовал. И что вот-вот, узнав меня, её застывшие полные губы вновь оживут, и на них опять заиграет милая, счастливая улыбка. В какой-то момент мне даже показалось, что она узнала меня, моргнула ресницами, шевельнула губами, более пристальней посмотрела на меня своими пронзительными серо-голубыми глазами, и неведомой силой потянула в своё чёрное гранитное царство. Отчего в моей душе тут же возник всплеск суеверного страха, шевельнулись на голове волосы, по спине пробежали неприятные мурашки. А тут ещё гром с небес раздался, небо за речкой от туч почернело, ветер порывистый с глухим завывающим шумом пронёсся, срывая с кустов и деревьев листву. На всякий случай я инстинктивно отошёл на несколько шагов от фотографии и оказался на хорошо протоптанной тропинке, идущей от могилы девушки через зелёное поле к деревне, видневшейся за пригорком своими крышами. Опять загремел гром и вслед за ним закапали крупные, но редкие капли дождя. Спрятавшись под деревом, я облачился в полиэтиленовую накидку с капюшоном. Однако дождя почти не было. Дождь миновал кладбище стороной. Вернувшись к могиле девушки, чтобы ещё раз посмотреть на её уникальную прижизненную красоту и на прощание помахать ей рукой, я вдруг увидел идущего по тропинке парня, тянувшего за собой скрипучую двухколёсную тележку с бидоном. Догадавшись, что он будет поливать цветы на могиле девушки, я решил спрятаться в кустах и, понаблюдав за ним, понять, кем он приходится ей. Дотянув жалобно скрипящую тележку с бидоном до могилы, парень переставил из ниши на столик фотографию девушки, сел напротив и довольно долго глядел на неё, о чём-то рассказывая. Высказавшись, он опять убрал фотографию на прежнее место, полил цветы, остатки воды вылил под плакучую иву, произнёс довольно громко слово «До завтра!» и покатил тележку с пустым дребезжащим бидоном назад в деревню. Стр. 73 Вернувшись опять к могиле и взяв в руки фотографию девушки, я вновь оказался в плену её красоты, и мне потребовалось немало времени, чтобы из него вырваться. Вырвавшись же, но продолжая всматриваться в милые моему подсознанию черты лица девушки, я тяжко вздохнул и, глядя ей в глаза, сказал: – Да, миленькая Оля, боже упаси, тебя любить и потерять. Тем более, когда ты в арсенале одна и замены тебе нет. Действительно запросто свихнуться можно, как этот парень,… к тому же если ежедневно глядеть на такое пленительное фото. Поэтому поблекнуть ты, Оленька, на этой фотокарточке обязательно должна, а затем совсем перестать на ней появляться. Пожалей, пожалуйста, парня. Ведь кроме тебя ему помочь некому. Поверь, его подобное любовное отношение к тебе, перешедшее в болезненное состояние, добром не кончится. Впрочем, ты тоже, Оленька, что-либо изменить к лучшему не способна. Ну, а я, извини, – тем более. Во-первых, не знаю как. А во-вторых, нет времени. Нахожусь тут в гостях и послезавтра, к сожалению, уезжаю отсюда в другие края. Так что, прощай, терпи и неси до конца свой тяжкий крест, ежели и вправду загробная жизнь существует. Ставя фотографию девушки в нишу, ему опять показалось, что она моргнула ресницами, а затем с мольбой и надеждой в глазах шевельнула губами, словно издала немой внутренний крик о помощи, который всколыхнул мою душу и сердце, заставив пообещать ей, по умолчанию, что-нибудь придумать. По дороге с кладбища мне повезло поговорить об увиденном с пастухом, пригонявшим на водопой к речке стадо коров. Из разговора с ним я узнал, что похороненная девушка – его дальняя родственница. После окончания неполной средней школы она из-за материальных трудностей пошла работать на захудалую ферму, где серьёзно простыла, но вовремя к врачам не обратилась и в течение недели сгорела. Могилу девушки обустроил парень, сильно любивший её и на этой почве немного свихнувшийся. Теперь он зимой и летом ежедневно в обеденный перерыв навещает могилу. Врачи попросили родителей парня не препятствовать ему. Иначе последствия могут быть ещё худшими. Со слов пастуха, парень верит и чувствует, что душа его любимой девушки до сих пор не улетела на Небеса и продолжает ютиться в её красивом теле, не желая из него абы куда отправляться. На следующий день я пришёл на кладбище с фотоаппаратом и сфотографировал несколько раз фотографию девушки в лучах солнца, благодаря которым она выглядела светлой, лучистой, возбуждённой и воодушевлённой. В Москве я попросил специалиста из фотоателье сделать мне три фотокарточки девушки идентичные той, которую сфотографировал на могиле, но на первой разместить на плечах девушки двух ангелов, прилетевших за ней, на второй – показать, как ангелы тянут её в Небеса, и на третьей, точно такой же, подчеркнуть что всё, она улетела. Пусто. Вернулся я в те края лишь через два месяца. В одиннадцать часов уже был на кладбище. Несмотря на начавшуюся осень, нетронутые заморозками цветники вокруг могилы девушки благоухали, а свисающие тонкие ветки плакучей ивы продолжали оставаться зелёными. Аккуратно заменив фотографию на фотку с прилетевшими ангелами и загладив свои следы на песке, я быстро удалился в укромное место и в ожидании прихода парня стал внимательно разглядывать со всех сторон фотографию. На обратной стороне была сделана красивым женским почерком подарочная запись: «На долгую память Серёже от Стр. 74 Оли! Ура, мне 18 лет!!! 26.05. 1973 года. Подсчитав в уме, что ей оставалось жить 9 месяцев и 18 дней, я тяжко вздохнул и, перевернув фотографию лицевой стороной к себе, с грустным видом сказал запечатлённой там девушке по имени Оля слово «Здравствуй!». На моё приветствие изображение девушки никак не отреагировало. Даже не моргнула ресницами. Тем не менее, мне показалось, что она приветливо и благодарно смотрит на меня и чему-то тайно радуется. Когда на кладбище появился парень с бидоном на жалобно поскрипывающей двухколёсной тележке, я тут же спрятал фотографию девушки под рубашку и стал, улыбаясь, с интересом наблюдать за его поведением. Взяв из ниши памятника фотографию, он поставил её на столик, по обыкновению сел напротив и хотел что-то сказать, но вдруг на полуслове запнулся, внимательнее посмотрел на фотку, то приближая к ней, то отдаляя от неё свои глаза, затем обошёл могилку, внимательно всё осматривая, и взял в руки фотокарточку. – Не дай Бог, если он вытащит фотку из-за защитной рамочки, – в тревожном ожидании замер я. – Там же нет на обратной стороне подарочной записи, и это может вызвать не желательное подозрение. Но у парня вытаскивать фотокарточку из защитной рамочки даже мысли не было. Видимо, боясь спугнуть ангелов, он бережно и осторожно вернул фотку в нишу и осенил её крёстным знамением. После полил цветы, остатки воды вылил под плакучую иву, и довольно громко сказав слово «Прощай!», покатил тележку с пустым дребезжащим бидоном назад в деревню. Как только парень скрылся за пригорком, я вернулся к могиле, заменил фотку девушки с ангелами на плечах на фотку, где ангелы потянули её на Небеса, и со спокойной душой покинул кладбище. На следующий день я на кладбище не пошёл. Всю ночь шёл мелкий моросящий дождь, и не оставить следов ног на раскисшей земле возле могилы было невозможно. Пришёл через день. Судя по следам, вчера днём парень тоже приходил. Заменив фотку Оли, улетающей в Небеса, на фотку, где она уже отсутствовала, я посчитал свою миссию законченной и успешно выполненной. Что случилось потом – я не знаю. Зимой мне в тех краях бывать не пришлось, а весной 13 мая 1977 года меня арестовали за бродяжничество и продержали в тюрьме до 13 мая 1978 год – А тебе, Саша, судьба того парня по имени Серёжа известна? – поинтересовалась Таня, тяжко вздохнув. – Известна, – успокоил я её. – С ним всё в порядке. Болезненная острота былой утраты притупилась. Недавно женился. Могилу Оли посещает два раза в году. В её День рождения 26 мая и в День её вознесения на Небеса 19 сентября. Правда, пышных цветников там уже не разводит, но содержит в образцовом порядке. Фотокарточек Оли в нише не держит, считает достаточно той, что выгравирована на чёрном граните, над которым свисают ветки разросшейся плакучей ивы. - Впрочем, я тоже не сторонник пышных могил. Нельзя превращать могилу близкого человека в психотравматическое средство для себя и близких его. Бесспорно, они должны быть красивыми и почитаемыми, напоминающими о недолговечности существования каждого, воспитывающими уважение к предкам и заботу о старших. Но не укорачивающими нашу и без того короткую жизнь. – А настоящую фотографию Оли ты куда дел? – улыбнулась Таня. – Отдал все три пастуху – родственнику Оли, попросив его сохранить их и передать лет через пять её родителям. - Саша! – улыбнулась Таня. – А ты в бога или во что-то веришь? - А ты? – в ответ улыбнулся Иванов. - В бога не верю - засмеялась Таня. – Религию считаю видом мошенничества. А священнослужителей – разновидностью узаконенных мошенников. Но что-то есть. - Я тоже в Бога не верю, - становится серьёзным Иванов. – И тоже верю, как и ты, во что-то. Вот только это что-то не расплывчатое, а конкретное, которому мы, да и вообще всё и все подчинены не только на Земле и не только, наверное, в Солнечной системе. Речь идёт о существование некоего всеобъемлющего закона эволюции Материи, в основе которого лежит фундаментальное свойство группирования и взаимодействия различных форм и видов концентрированной энергии на принципе их частного и всеобщего, взаимного, оптимального энергетического равновесия. Иными словами: всё вокруг нас и в нас есть совокупность различных форм и видов концентрированной энергии, стремящейся к ещё большей концентрации и взаимному оптимальному равновесию. То есть, исходя из этого, можно смело утверждать о следующем: все формы и виды концентрированной энергии (начиная от элементарных частиц, атомов, молекул, кристаллов и кончая людьми, государствами) взаимодействуя между собой, стремятся к взаимному, оптимальному, энергетическому равновесию и, значит, обладают признаками мудрости и разумности. Ну а поскольку наша Матушка Природа является совокупностью различных форм и видов концентрированной энергии, стремящихся к ещё большей концентрации и мудрому разумному, взаимному, оптимальному, энергетическому равновесию, Она изначально Разумна! Она изначальна Мудра! Она развивается, эволюционирует, совершенствуется в направлении максимально-оптимального энергетического равновесия по определённым правилам, по определённым законам. А в рамкам Вселенной - по определённым циклам. Поэтому всё-всё- всё, что нас окружает, создано не мифическим Господом Богом, а Разумом, которым обладают в той или иной степени энергетические образования. Таким, Танечка, образом миром правит не Бог, а его Величество Разум – неотъемлемое свойство энергии (особенно высокоорганизованной), стремящейся во всех своих ипостасях к взаимному оптимальному энергетическому равновесию. Ибо она (энергия), оказавшись сконцентрированной в различные неоднородные формы материи и продолжая взаимодействовать между собой, вынуждена так или иначе сосуществовать друг с другом, приспосабливаться друг к другу, кооперироваться, либо как-то видоизменяться, трансформироваться. Чтобы, в конечном счёте, иметь между собой (в плане энергетического равновесия) наиболее сбалансированные взаимоотношения. - Саша! – засмеялась Таня, - Для меня, честно признаюсь, с первого раза подобное восприятие сущности эволюции кажется слишком заумным, не совсем понятным. Однако какое-то подспудное доверие сказанному есть. Но дело не в этом. В любом случае небожественный подход к сотворению Мира – интеллектуальный удар по финансовым интересам Церкви. Тем более, удар такой ниже пояса. А раз так скажи какова реакция высших церковных иерархов, духовенства на такой взгляд к происхождению жизни на Земле? Стр. 76 - Они ещё о том не знают, - улыбнулся Иванов. Тем не менее, она наперёд известна. В Средневековье её объявили бы ересью, не вникая в суть. А всех публично с ней согласных – еретиками, которых, как известно, после пыток, инквизиции под одобрительный рокот толпы сжигали на кострах. В наши дни, если сразу не сумеют вывернуться, поначалу будут упорно хранить глубокое молчание. А потом придумают какую-нибудь контрпродуктивную схоластику типа такой замкнутой круговерти: - Батюшка! Где вы деньги взяли? - В кармане. - А как они там оказались? - Ангелы положили. - А Ангелы где их взяли? - Я дал. - А вы где взяли? - В кармане! В общем, исхитрятся, Танечка. Церковь хотя и чрезвычайно консервативна по своей сущности, однако, деваться ей в эпоху быстрого научно-технического прогресса некуда. Сейчас, если «хочешь жить, надо уметь вертеться»! Вот и приходится священнослужителям цепляться за хвост науки, философии, медицины, техники. Постоянно изворачиваться. Содержать на службе для отстаивания своих финансовых корпоративных интересов тысячи поднаторевших защитников в лице мудрецов-богословов, имеющих многовековой опыт умелого переливания из пустого в порожнее. И посему религиозное сообщество сей укус комара перенесёт легко и безболезненно. Поскольку религию, как философское учение, невозможно разрушить пустой, не цельной атеистической критикой. Ибо только путём сопоставления одного философского учения с другим можно какое-то отвергнуть или же признать, согласиться об их одной и той же сути. А именно этого, кстати, ныне всеми способами и силами лукавое духовенство добивается. Сейчас, в отличие от своих былых категорических отрицательных утверждений, оно признаёт факт того, что Природа (то есть по современному религиозному отождествлению Господь Бог) вовсе не делает секрета из того, как возникают и сосуществуют её явления. И потому научный мир ещё добьётся необычных успехов. Но, несмотря на триумфы, он не сможет, не сумеет выйти за рамки понятий целесообразности, причём целесообразности в деталях. А, следовательно, даже если человек и весь род явлений, к которому принадлежит, окажется постигнут до конца, атеизм не приблизится к пониманию собственной и главной сути божественности всего сотворённого. В последнем акте атеисты придут к тому же, где были в первом. Только говорить будут не о всемогущем творце, а о неумолимых законах Природы. Что, якобы, одно и тоже. На самом деле богословы в очередной раз изворачиваются. Пока ещё Всевышний и Матушка Природа совершенно разные философские понятия, не способные ассимилировать один в один. В следствии чего замена Всевышнего на Матушку-Природу и его Величество Разум – не смена погремушек. Под Матушкой Природой и Его Величеством Разумом подразумевается совершенно иная расшифровка, дающая точное определение тем силам, которые способствуют неизбежному разумному усложнению либо распаду энергии в элементарные частицы, ядра, атомы, молекулы, кристаллы, флору, Стр. 77 фауну, в человека и так далее. Поэтому первое обязательно должно разрушить второе. Именно разрушить. Разрушить – её же прошлым, а не простым отрицанием или непризнанием. Впрочем, к прошлому высшие «Служители» Бога никого не подпускают. Боятся своего прошлого. Боятся больше чем настоящего и будущего. Вот вдумайся, Таня, в вопрос: Почему у Ватикана, да и не только там, до сих пор существует секретный архив? Что они там скрывают? Какая, к чёрту, секретность, коль прошли с тех пор столетия? Ответ прост. Значит, есть что скрывать! Ибо если будет предан гласности весь сей архив, то сначала аналитики, а затем и весь честной народ на планете поймут, как менялась религия, как подгонялась к процессам и времени? Что она враньё! Что она всегда была изобретателем узды, шенкелей и оков Человеческому Разуму! Счёт таких оков идёт на десятки тысяч. К примеру: Папа римский Александр Третий в 1113 году запретил изучать «физику или законы природы». В 1317 году Папа Иоанн двадцать второй опубликовал послание против химии. И её стали называть «Дьявольским искусством». Папа Григорий шестнадцатый, живший в девятнадцатом векеЮ назвал локомотив «машиной Сатаны». В 1819 году Совет города Кёльна (в Германии), посоветовавшись с духовенством, вынес такое решение о газовом освещении улиц: «Сам Господь создал так, чтобы ночью было темно. Людям грешно вмешиваться в Божьи дела, а исправлять божьи порядки – и того грешнее. Поэтому не нужно никакого освещения». Несмотря на это свет восторжествовал. - Из коридора донёсся лязгающий металлический звук хлопающих железных дверей. Таня быстро закрыла кормушку. На следующий день во время утренней проверки Иванов отдал старшему по корпусу менту для передачи по назначению два заявления. Первое: на имя начальника следственного изолятора. Второе: на имя председателя Ковровского райнарсуда Владимирской области. Таня стояла в дверях и видела это. При раздаче завтрака Иванов отказался от пищи. Спустя час двух ментовских прихвостней из камеры забрали на «отработку». И как только на этаже стихли звуки закрывающихся за конвоем дверей, Таня открыла кормушку камеры, села на табуретку и, улыбаясь, протянула Иванову руку, приветствуя словами: «Здравствуй, Сашенька!» - Здравствуй, Танечка! – нежно пожал ей руку Иванов и, опустившись перед кормушкой на колени, грустно улыбнулся: - Наверное, Танечка, это наша последняя встреча. И мой тюремный роман с тобой навсегда закончится. Скорее всего, сегодня меня переведут из этой камеры в другую. Грустно от всего этого на душе. Не знаю как ты, но я как бы сроднился с тобой, влюбился. Утром отдал два заявления. Одно с просьбой к начальнику тюрьмы по поводу своего нежелания сидеть в одной камере с подонками, готовыми за кусок сала идти на любую подлость и продать кого угодно, включая родную мать. А второе заявление на имя председателя Ковровского райнарсуда об объявлении мной бессрочной голодовки в знак протеста по поводу того, что мне органы предварительного следствия не дали возможность ознакомиться с материалами уголовного дела и тем самым лишили права полноценно в суде защищаться. Пусть тогда судят меня в полуобморочном состоянии. - А ты, Сашенька, считаешь, что это поможет? – с сочувствием посмотрела Таня на Иванова. - Нет, конечно. Не поможет, - печально усмехнулся Иванов. - Моя участь давным-давно предопределена. Просто злость берёт от подобной наглости тех, кто фабриковал дело, кто Стр. 78 читал мои жалобы в связи с этим. Даже в законном праве ознакомиться с собранными против меня в уголовном деле материалами бесцеремонно отказали, включая прокурора. Вот и приходится идти на такой крайний и опасный для здоровья шаг. Иного не дано. Причём самое интересное и странное то, что бесит не будущий 13 летний тюремный срок, а ментовское хамство. - И сколько же дней придётся голодать? – тяжко вздохнула Таня. - Не знаю, - скорбно пожал плечами Иванов. - Может дней 10, может 20. - А трудно голодать? Выдержишь? – пытливо вглядывается Таня в лицо Иванова. - Кому как, но лично мне трудно, - кивнул головой Иванов. – Очень трудно. У меня спазмы через несколько дней в горле появляются. Потом глотать не могу. Но буду стараться выдержать. - Ой, Сашенька! – ласково сжимает Таня ладонь Иванова. – Жалко мне тебя. Неужели это всё правда? Ужас! Кошмар какой-то. - Не переживай, Танечка, - улыбнулся Иванов. – Я к плохому привычный. Не в первой. А вот тем миллионам, кто в такую передрягу попадал впервые, действительно всё казалось ужасом и кошмаром. Поэтому давай попьём простой водички и поговорим о чём-нибудь более радостном. - Сашенька! – улыбнулась Таня. – Если я свой домашний адрес дам, напишешь мне письмо? - Зачем? – опустил стеснительно глаза Иванов. - Будет тебе кому письма писать, - игриво произнесла она, - делиться радостями и невзгодами. У тебя же нет никого. А я обещаю отвечать, Даже когда замуж выйду. - Как хочешь, - засмеялся Иванов. – Но учти, заранее предупреждаю. Ни одного письма ты от меня не получишь. Не люблю обременять впустую ни себя, ни других. Лучше вместо адреса обними и поцелуй на прощание. - Дверь нельзя открывать! Сигнал тревоги тут же пойдёт на пульт. Плюс ко всему ключи от камер находятся у старших по корпусу. У нас, дежурных по этажу, ключи только от кормушек. - Тогда поцелуй через кормушку, - улыбнулся Иванов. – Такой поцелуй останется в памяти на всю жизнь. Таня встала поудобнее около двери камеры и выставила лицо в кормушку, слегка приоткрыв губы. Иванов несколько раз нежно и одновременно крепко поцеловал Таню в губы. Таня ответила тем же. - Спасибо, Танечка! – сладко вздохнув, улыбнулся Иванов. - Спасибо за искреннюю любовь! Любишь ты меня. Нравлюсь тебе. Иначе поцелуй был бы холодный, притворный, Стр. 79 бесчувственный. В чём-чём, а в поцелуях я хорошо разбираюсь. - Тебе тоже, Сашенька, спасибо! – сияет глазами Таня. – Благодаря общению с тобой моё отношение к сидящем здесь в тюрьме стало мягче, добрее. Ты мне действительно нравишься. А я? - Тем более, - засмеялся Иванов. - За что? – кокетливо улыбнулась Таня. - В первую очередь за красивые нежные черты лица. Голубые притягивающие, чистые, открытые и умные глаза. Чёрные блестящие бархатные брови. Подстать им пушистые ресницы. Красненькие, пухленькие, аппетитные губки. Обворожительную белозубую улыбку. Умение слушать. Короче за всё, включая доброту и теплоту, идущие из твоих душевных глубин в мою сторону. Таня на листочке бумаги написала свой домашний адрес и подала Иванову: - Возьми на всякий случай мой адрес, Сашенька, - просительно произнесла она. – Может, всё же, надумаешь, напишешь. Буду рада получить письмо, весточку, открытку. Узнать как твои дела. Иванов спрятал адрес, принёс торбу, достал из неё конверт с фотографиями, выбрал одну из них, подписал, поставил дату, координаты и отдал Тане, сказав: - Это тебе, Танечка. На память обо мне. Правда, она маленькая. Все большие менты изъяли. Таня, взглянув на фотокарточку, удивлённо воскликнула: - Ой, ой! Ну ты и мошенник, Сашенька! С Золотой Звездой на груди и орденом Ленина. Они настоящие? Украл у кого-то? Да? - Нет, То подделка, - усмехнулся Иванов. - Понятно, - засмеялась Таня. - Красивых девушек обманывал. Наверное, смог бы и настоящие достать, носить. Смог бы, - улыбнулся Иванов. – Но не хотел сильно выделяться. Слишком внимание к своей персоне привлекать. В том числе работников транспортной милиции. Я ведь очень много ездил из одного города в другой. Когда скромнее выглядишь – безопаснее. - Сашенька! Покажи и остальные фотокарточки, - улыбнулась Таня. – В первую очередь с любовницами. - С любовницами нет ни одной, - отрицательно закачал головой Иванов. – В целях безопасности не коллекционировал. Менты вернули только те фотки, где я один и размеры не превышали 3 на 4, либо, в отдельных случаях, 6 на 9 сантиметров. - Покажи какие есть, - протянула руку Таня. Иванов отдаёт ей пакет с фотокарточками. Просматривая их и возвращая по одной Иванову, Таня отложила четыре. - Красивый ты, Сашенька, - восхищённо качает она головой. – Особенно на этих четырёх. Стр. 80 Можно я эти фотки чуть попозже верну. Хочу на свету получше разглядеть. - Разглядывай, - засмеялся Иванов. - Таня закрыла кормушку и ушла. Минут через 15 вернулась и, возвращая фотографии, сладко вздохнула: - Без ума я от них, Сашенька. Будь волшебницей обязательно тебя помиловала. Таких красивых людей великий грех взаперти держать. Надеюсь, ты бы меня отблагодарил. - Конечно, - улыбнувшись, утвердительно кивнул головой Иванов. – Был бы верным и заботливым мужем. - Давай ещё раз поцелуемся, - предложила Таня. - Давай! – весело засмеялся Иванов Целовались они долго. Губы у Тани припухли, приобрели более яркую вишнёвую окраску и полыхали жаром. Металлические звуки открывающихся и закрывающихся дверей, донёсшиеся снизу, прервали затянувшуюся любовную идиллию. Таня быстро закрыла кормушку. Ближе к вечеру конвой привёл в камеру двух ментовских прихлебателей с «отработки». По их хмурым, злым лицам Иванов сразу понял, что оперативники рассказали им о содержании поданных заявлений. Как только дверь за ними закрылась, они обступили Иванова. Иванов вскользь бросил незаметный взгляд на глазок в двери и по полутени понял, что за ситуацией в камере наблюдают. - Значит особо бояться этих отморозков нечего! – промелькнула в его голове мысль. Если что надо храбро кидаться в драку. Быстрее тогда рассадят. - Ещё раз где-нибудь и чего-нибудь о нас вякнешь, - угрожающе прошипел скуластый, - все твои белоснежные зубы повылетают. Мы тебя не касаемся, подкопов не делаем, подлянок не замышляем, не строим, так сиди спокойно. Не трогай нас тоже. А перевести тебя никуда не переведут, кроме как в одиночку. - Мне с вами сидеть в одной камере противно, - смело и твёрдо произнёс Иванов. – Надоело смотреть на ваши мерзкие морды и слушать ваши гнусные речи. Лучше в одиночке сидеть. - Можно подумать, - криво усмехнулся второй прихвостень, что на зоне морды и речи приятнее. Ты семь лет просидел, а мы чуть ли не в два раза больше. Там 90% стриженных давным-давно в крематорий отправить надо. Сжечь живьём. - А таких как ты оставить, - съязвил Иванов. – Кого же в таком случае предавать и продавать ментам станешь, чтобы лишний черпак баланды налили? Неужели тогда начнёшь помогать невиновным оговаривать и сажать самих себя? - С удовольствием! – беззлобно хмыкнул скуластый. – Пусть тоже посидят. Полезно. Всё одно пленные. Но хотя бы рожи воротить не будут высокомерно от тех, кто в тюрьме Стр. 81 побывал. - В принципе, объявившего голодовку должны перевести в одиночную камеру, - отойдя от Иванова и сев на нары, с озабоченным видом произнёс другой прихвостень.. Поэтому даже если не нравится тут, потерпи. Завтра или послезавтра без всякого кипиша и нервотрёпок переведут. Лишний день-два роли в такой ситуации не играет. Утром, когда Иванов остался один, Таня открыла кормушку. - Сашенька, здравствуй! – мило улыбнулась она.- Как твоё самочувствие после первого дня голодовки? Сил хватит поцеловать? - Хватит! – И не только на поцелуй, - засмеялся Иванов. – А и на более энергозатратные телодвижения. - Ясно! – засмеялась Таня. – И за какое время ты бы со мной управился? - Не знаю, – улыбнулся Иванов. – Скорее всего, с первого и даже со второго раза ничего бы не получилось из-за сильного перевозбуждения. А вот на третий раз примерно минут через 30 – 40 лежала бы моя сексуально-притягательная Танечка подомной распростёртой погасшей звездой, раскинув руки и ноги. - А сексуально-притягательная - это как понять? - весело улыбнулась Таня. - Это такая девушка, которую хочется трахать,- смеётся Иванов. - Которая своим присутствием возбуждает половые инстинкты мужчины и порождает в нём желание проводить с ней время. - Проверим? Не против? - хихикнула Таня. - Пробуй, - прошептал Иванов. – Мешать не буду Таня просунула руку в кормушку и, проникнув к Иванову в трусы, воскликнула. – Ого! Какой твёрдый, большой и горячий. Судя по всему, ему многое чего хочется. И он почти готов гейзером зафонтанировать. Отгадала? - Увы, да. Ведь он уже три месяца сидит на голодном пайке, – тяжко вздохнул Иванов. - Разрядить? – вопросительно посмотрела на Иванова Таня и, не дожидаясь ответа, прикоснувшись ладонью к головке индикатора, ласково сжала его. Индикатор напрягся, задёргался и стал выплёскивать из себя горячую сперму. Тело Иванова окутала дрожь и приятная истома. Одновременно Таню тоже захлестнули волны оргазма. Иванов быстро вытер полотенцем ладонь Тани, убрал лужицы спермы на полу, вымыл руки и, стеснительно опустив голову, сел на бачок рядом с кормушкой. - И я приплыла, - смеясь, призналась Таня. - Здорово! Давно такого кайфа не испытывала. До сих пор в себя не приду. - А у тебя была любовь с мужчиной, чей возраст на 11 лет превосходил твой? – улыбнулся Иванов. Стр. 82 - Даже на 15. С преподавателем нашей школы милиции, – усмехнулась Таня. - И как? - Разбежались, когда я узнала, что у него кроме меня есть ещё две любовницы. А ещё у меня была любовь в 10 классе к учителю по черчению, которому тогда было 37 лет. - Всё понятно! Значит, к зрелым мужчинам тянет, – подвёл итог Иванов, - А с сексом у тебя как? Давно не было? - Давно. Почти полгода, – утвердительно кивнула головой Таня. - А тем, кому 30-40 минут за раз многовато на уступки шёл? - Нет! – отрицательно качнул головой Иванов. – Я же в расцвете сил мужчина, а не кролик с заводкой на 15 секунд. - Как же тогда таким, бедняжкам быть? – сладко вздохнула Таня. - Пусть ищут кобеля с 5-ти минутной заводкой, – засмеялся Иванов. – Либо объединяются в такие пары, где он и она друг друга любят, а значит сумеют друг к другу притереться. - Учтём! – улыбнулась Таня и подставила через кормушку губы для поцелуя. Нацеловавшись, Таня с припухшими, раскрасневшимися, слегка приятно зудящими губами села на табуретку и, счастливыми глазами глядя на Иванова, замерла. - Вижу нравится тебе, Танечка, целоваться, - внимательно посмотрел Иванов на Таню, - Ты аж забываешь где находишься и кто я! - Смотря с кем, - засмеялась Таня. - Лично с тобой, Саша, благодаря твоему какому-то особенному дару, понравилось. Даже очень! Спасибо! - То не дар, а большой опыт! – улыбнулся Иванов. – Плюс - красивенькая. Ой, нет! - Отрицательно качнув головой, сладко вздохнула Таня. – Опыт и красота горячими, чувственно-страстными губы не сделают. - По разному бывает, - не согласился Иванов. – Кстати, Танечка, извини, конечно, за назойливость, но всё же скажи на прощание: менты знают, что мы целуемся? - Сашенька! - нежно провела ладонью Таня по лицу Иванова. – Во-первых, когда душа к другой душе стремится, она ослеплена и не страшится. А во-вторых, какая тебе разница? Ты же всё равно в том твёрдо уверен. Поэтому давай лучше знаешь какой вопрос решим. Я в пятницу вечером еду домой на субботу и воскресенье. У мамы есть хорошие знакомые юристы. И в нашей высшей школе тоже. Если ты дашь мне до понедельника обвинительное заключение по своему делу, постараюсь проконсультироваться, как в такой ситуации быть и какие шаги предпринять. А в понедельник верну и обо всём расскажу. - Спасибо, Танечка! Благодарно улыбнулся Иванов. – Обязательно дам. Только имей ввиду: меня могут в любой момент перевести из этой камеры. Стр. 83 - Ничего страшного! Отыщу! – пообещала Таня. – Пока же прочитай что-нибудь интересного из своей литературной тетради. Иванов достал из торбы общую тетрадь, в которую записывал полезную для себя информацию, открыл её и, улыбнувшись, прочитал вслух имеющиеся на титульном листе следующие записи: *Молчанье – щит от многих бед, а болтовня всегда во вред. Язык у человека мал, но сколько жизней он сломал (Омар Хайям). *Всегда приходится платить за те моменты, когда язык работает быстрее мозга. (Аль Капоне). Кстати, мне один высоковольтный мент рассказывал, что 90%, казалось бы, глухих преступлений, раскрывается благодаря болтливому языку подозреваемого. *Чем шире раскрываешь свои объятия, тем легче тебя распять (Фридрих Ницше). *Люблю людей, которым я нравлюсь... У них хороший вкус. *Мир настолько испортился, что когда перед тобой чистый искренний человек, который хочет быть рядом, ты ищешь в этом подвох. *Никогда не ругай человека за прошлое. Он просто пытался быть счастливым. Тяжко вздохнув, и перевернув лист за листом, Иванов выборочно прочитал и вот эти имеющиеся там записи. *Тем, кому за двадцать, пора знать: Нет идеальной жизни. Есть идеальные моменты. *Порядочным людям порядочно достаётся от жизни. *Хочешь избежать критики – ничего не делай, и будь никем. *В моей постели действует только одно правило – никаких правил. *На вопрос некоторых особ: С чего начнём? Иногда отвечаю: В первую очередь хочу оценить насколько ты плохая девушка. Порой моё пожелание материализуется, особенно среди скромниц. *Однажды я познакомился с девушкой, которая мне категорически заявила: Пока она лучше меня не узнает, спать со мной не будет! Выпили, проснулись. Лежим в обнимку оба голые. Оказывается, спиртное хорошо помогает лучше и быстрее узнать друг друга. Меньше говори о себе. Пусть окружающие сами спрашивают. Стр. 84 *Ничто так не покоряет, не смягчает мужское сердце, как сознание, что его любят. *Жить надо вкусно. *Лучше попробовать и сожалеть, чем сожалеть, что не попробовал. *Рискуя, можно проиграть. Но, не рискуя, нельзя выиграть. *Открытие. В моём подсознании очень много женских лиц, которых мои глаза воспринимают как любовь с первого взгляда. Вот почему я «бабник». *Мне очень приятно, когда на меня обращают внимание умные, красивые, взрослые женщины. Они зря этого делать не станут. Значит, действительно я чем-то им понравился. *Если в жизни что-то не клеится, брось клей, переходи на гвозди, забей на всё... И живи счастливо! *Мне нравятся умные, симпатичные, взрослые девушки и женщины, для которых секс не самый главный фактор во взаимоотношениях. Ведь секс пусть и важная, но всё же маленькая частица жизни. *По поводу: «сучка не захочет, кобель не вскочет»? А что? Разве не женщины так отчаянно и коварно нас тянут с ними трахаться? Красивое нижнее больё, приятно пахнущее тело, стринги, лифчики, маникюр, педикюр, интимная стрижка, короткие юбки, косметика и т.д. и т.п. *Женщины удивительные существа, они хотят нравится даже тем, кто им не нравится. (Так в чём же мы, мужчины виноваты, коль вы нас сами соблазняете? – А.С *Девушки почти всегда готовы к сексу. И чем старше – тем больше. *Тот, кто на женщине экономит, счастливым не будет. *Женщины любят настойчивых мужчин, и терпеть не могут назойливых. Грань тонкая, результат противоположный. *Глядя на некоторых красивых девушек, невольно соглашаешься с тем, что любовь с первого взгляда существует. *Если интимный «ключик» у мужчины окажется сродни ключику от шкафа, то он никогда не будет полноценным сексуальным партнёром для нормальной женщины. Да, Стр. 85 придавить он её придавит, но глубоко и широко войти в неё не сможет . *Я в сексе исповедую принцип: В первую очередь хорошо должно быть женщине. Будет ей хорошо, мне тоже аукнется тем же. *Умение пользоваться «сексуальным индикатором» важная сторона дела. Однако если он плотно входит в женскую писю, ещё лучше. Поскольку начинает работать как насос, создавая в ней попеременно то высокое, то низкое давление и тем самым массажируя все находящиеся там ткани. *Плохих жён не бывает. Бывает первый, второй, третий. *Мужская хитрость по сравнению с женской — так, художественная самодеятельность… *Женщина беспокоится о будущем, пока не выйдет замуж. Мужчина не беспокоится о будущем, пока не женится *Джинсы и маечки воблипку позволяют нам показать свои красивые формы тела не раздеваясь. *Сегодня нет времени. Завтра не будет сил. А послезавтра не будет нас. Ничего не откладывайте, живите сейчас. *Нет такой женщины, которой от мужчины ничего не надо. Даже резиновую подкачивать нужно. *Не расстраивайтесь, если с кем-то ваши жизненные пути разошлись. Значит, вы были предназначены судьбой для опыта. *Сексуальна женщина — это та, которую все хотят. Хотят в прямом и переносном ... *Помните, что секс должен быть безопасным! В любом месте, в любое время и с любым партнером. *Я за презервативы! Не хочешь? Флаг вам в руки и барабан на шею, но потом не нойте. Минет можно и без него, главное, чтобы рот хлоргексидином (антисептик, 1976 год) прополоскала. *Женщина очень привязывается к мужчине после секса. А раз так, зачем это делать с недостойным человеком, который опустит твою самооценку ниже плинтуса. Стр. 86 *Тянись туда, где тебя ждут, но оставайся там, где ценят!! *А почему ты любишь знакомиться с незнакомыми женщинами? К этому меня принуждают две причины. Во-первых, так легче и приятнее маскироваться. А во-вторых, Женщина, с которой не знаком, Пахнет искушением, соблазном, Ярким нераскрывшимся цветком, Чем-то неизвестным, но прекрасным. *Люблю девушек, которые на вопрос «Сколько тебе лет», отвечают «уже можно». *Мне до 30 лет все вокруг казались такими невинными, такими правильными и хорошиими, что складывалось впечатление, что в аду гореть буду только я. *Мужчины как туфли: неправильно подобранные будут давить и причинять боль. Если же выбор будет удачным, то шагать по жизни будет легко и приятно. *Мне очень часто на вопрос: Как дела? Хочется ответить: Дела идут хорошо, но не моим маршрутом. Или дела идут хорошо, но могли бы и лучше. *Мне нравится она тем, что когда я на неё с серьёзным видом нападаю, она виновато мило улыбается. *Я чувствую себя в безопасности рядом с прямыми, честными и порядочными людьми, которые честно и прямо информируют нас о происходящих вокруг событиях и складывающейся ситуации. *Вопрос – Ответ: А умными ты каких девушек считаешь? - Тех, которым не надо раздеваться, чтобы нравиться. - А женщин? -Тех, кто не задаёт много вопросов. *А что ты мне о своих пристрастиях сразу не сказала: – Стеснялась. – А ты почему молчал? – Я об этом только сейчас узнал от тебя. *Когда мужчине важно разрядиться, любая дырка или складка на теле женщины расширяет такие возможности. А разнообразие способствует более острым приятным ощущениям. Стр. 87 *Несмотря на то, что ты с виду кошечка, можешь устроить любому мужчине собачью жизнь. *Выход за рамки приличия не делает вас плохим человеком, как и посещение церкви хорошим. *Важно найти подходящего человека, но не менее важно и вовремя уйти от неподходящего. *Видимо, Вы в жизни сильно нагрешили, раз вам меня подкинула судьба. *Алкоголь притупляет реакцию, но обостряет наглость. *Не люблю девушек, похожих на куриц, с непредсказуемой траекторией полета. *Увлечение: Взять человека в постель, но не в жизнь. Любовь: когда хочешь взять человека не только в постель, но и в жизнь. *Всё нормально кроме одного: недобор в сексе. Наверстаем. *Ирина! Для меня стройность - это, в первую очередь, приятная моим глазам пропорциональность частей тела. Довольно часто "толстушки" более сексуально-привлекательны тех, которых нам навязывает гламурная реклама. *Сексуальность – это такое свойство, когда раз за разом трахаешь, и хочется ещё. *Что бы там не говорили, а начальный период всегда является ярмаркой. То есть: нравится - не нравится. У кого-то он длится секунды (любовь с первого взгляда), у кого-то - в течение длительного времени. И лишь потом взаимоотношения превращаются в глубокие чувства (причём не всегда положительные. (Следовательно: мы выбираем, нас выбирают. И это часто не совпадает). Короче, всё сложнее, чем лично вы представляете. *Таня! В принципе, доминирование – это тоже насилие. Просто оно не физическое, а психологическое. Кстати, в сексе я тоже люблю доминировать. Но не криком, не угрозами, не ультиматумами и капризами, а опытом, авторитетом, компромиссами. Где главное не переходить ту черту, ту грань, за которой кому-то из двоих хорошо, а кому-то плохо. *Танечка! Продолжительность секса у меня бывает разной. Многое зависит от внешних факторов и поведения женщины, её способности быть возбудителем (т.е. ускорителем или замедлителем), но в пределах 10 - 40 минут, и даже часа, так как секс свыше 30 Стр. 88 минут бывает для обоих, во многих случаях, утомительным. Правда, для меня в меньшей степени, несмотря на необходимость активности. Я же спортсмен, мужчина: двигательная мускулатура хорошо развита. А ей хочется "приплыть" быстрее. Однако были и такие, которые умудрялись "приплывать" по 13 - 17 раз за длительный половой акт, и им секс в 40 и более минут приносил радость. Насчёт запаха цветов: я спросил только потому, что мне нравится когда тело и волосы женщины пахнут болгарскими розами. Свой член я называю "индикатором напряжения". Его рабочий размер - 15 см., общий - 16. Когда он находится в позиции 6.30, то 11 см. А на холоде - даже сжимается до 8. После первого полового акта, следующий (если женщина того желает и этому способствует, либо очень соблазнительно-привлекательная), я уже способен совершить через 10-15 минут, а затем в течение дня ещё пару раз, и один раз, глядя на ночь, перед сном. Кстати, моя повышенная способность к сексу связана, скорее всего, с тем, что половую жизнь начал в 30 лет. Насчёт одежды... Мне главное, чтобы одежда не мешала моим рукам прикасаться ко всему, что ниже шеи. Насчёт чулок и обуви... Наверное, всё зависит от обстоятельств. Однако, если обстоятельства позволяют, лучше без. *О позах… Если тело женщины трепещется при оргазме, она не может сдержать внутри себя захлёстывающие её эмоции, и потом обессилено затихает, засыпает и целый час после этого о повторе не просит, к повтору не тянет, значит поза была на тот момент правильно выбранной, удачной, а действия мужчины грамотными. *Ты сторонник прелюдий? Конечно, а как же. Ведь тем самым я не только её, но и себя завожу. А во-вторых, это же великое удовольствие возиться с ней, лежать на ней, а если сильно уставший, то и заснуть на ней обнявшись с ней, наверстав потом упущенное. Кроме того, мне всегда приятно дразнить её до состояния «вот-вот», в то же время, не позволяя себе «приплыть» раньше, чем «поплывёт» она. Это умение, естественно, приходит не сразу. Надо некоторое время поэкспериментировать. Так как женщины редко бывают похожими друг на друга в сексуальных пристрастиях и чувствительности. Были такие сверхвозбуждаемые, что по 15-17 раз «приплывали», а я только раз. *Нет! Что-что, а мазохизм, садомазохизм, пошлость и прочая жесть, не мой стиль поведения с женщинами. Только ласки, только тёплый массаж и ароматный цветочный запах (особенно нежный запах болгарских роз), только ёрзание подо мной женщины, произносящей со сладкими стонами разные слова, характеризующие её внеземное, оторванное от окружающего мира состояние, обязательно подчёркнутое широко раскрытыми чёрными зрачками. *Молодые девушки тем хороши, что им наплевать на моё прошлое. Для них главное настоящее. Они капризны, но зато более сговорчивее к разнообразным видам и формам секса. Но бывают исключения, когда сорокалетняя лучше 20-тилетней. А вообще-то меня молодые девушки привлекают главным образом вот чем. У них тело упругое и лучше воспринимает ласки. Грудь не обвислая. Они не в такой степени исповедуют психологию: Стр. 89 «один пишем – два в уме». Более раскрепощённые в проявлении чувств и естественнее в своём поведении. *Кстати, секс - важная потребность организма. Как и пища. Причём, чем красочнее оформлено блюдо и сервирован стол, тем аппетитнее еда. *Татьяна! Всё зависит от обстоятельств, от ситуации. Иногда в жизни бывают такие моменты, когда девушка кроме анального и орального секса предложить мужчине ничего не может, а порадовать его очень хочет. Кроме того, есть девушки, которые от анального и орального секса получают удовольствие куда больше, чем от традиционного. *К тому же женщина на курорте чувствует себя полностью свободной и равной с мужчиной. Ей не надо готовить, стирать, убирать, за детьми приглядывать, и от того в её душе распускаются и полыхают цветы любви. *Танечка! Мне в молодости тоже было всё равно. Даже в шалаше с девушкой. Однако сейчас предпочитаю курорты, а ещё лучше: речные круизы (морские укачивают), но это только потому, что к женщине отношусь не как к объекту разгадывания и познания, а как к объекту приятного общения и отдыха. К тому же, женщина на курорте чувствует себя полностью свободной и равной с мужчиной. Ей не надо готовить, стирать, убирать, за детьми приглядывать, и от того в её душе распускаются и полыхают цветы любви. *Я сам предпочитаю курорты, а ещё лучше: речные круизы (морские укачивают), но это только потому, что к женщине отношусь не как к объекту разгадывания, а как к объекту приятного общения и отдыха. *Главное жив, не болею, помирать не собираюсь, имею возможность и способности творчески трудиться, верю, что не зря пекусь о своём здоровье и своё последнее слово не сказал, свой последний бокал шампанского не выпил. *Кстати, Оксана. Я давно подметил, что надо свою внешность ценить. Ведь, тем самым, мы положительно оцениваем, хвалим и стимулируем качественную работу подсознательного механизма, который (в целях самовосстановления и эффективного поддержания гомеостаза в организме) неустанно трудится внутри нас круглые сутки, год за годом со скоростью 12 тысяч операций в секунду. Причём не равномерно, а дискретно. И об этой дискретности человек должен знать и ею руководствоваться. *У каждого и каждому, как говорится, своё. И если это помогает чувствовать себя хорошо, быть здоровым и позволяет долго жить, значит, такие люди на верном пути. *Виктория! Быть независимым, живя в обществе, невозможно. Уши надолго не заткнёшь, глаза надолго не зажмуришь. Тем более, когда вокруг 86% сограждан формируется с детства в обстановке лжи и двуличия. *Женщину старит не время само по себе. Её старят годы без любви, месяцы без секса, недели без флирта и дни без улыбки... Стр. 90 Это не старит, а обедняет жизнь. Старит же преждевременно женщин плохое качество жизни, неурядицы и постоянное пребывание в цейтноте. *Зато коммунистические идеологи придумали и упорно навязывали советским людям лживое утверждение, что каждый человек свою судьбу и счастье куёт сам, и если не получилось, виноват не советский строй, не советская власть, не марксизм-ленинизм, а виноват сам. При этом подло умалчивали о том, в чём виноваты были десятки миллионов незаконно репрессированных, покалеченных и убитых кровавым Кремлём советских людей. Разве их трагическая судьба была в их руках? *А вы верите в Судьбу? Судя по всему, нет. Считаете, что всё от самого человека зависит, то есть судьба каждого в его руках. А как быть с теми сотнями тысяч, которые ежегодно гибнут, калечатся, смертельно болеют в нашей матушке-России? Причём не по своей вине, а в результате стихийных бедствий, на пожарах, дорогах, от рук преступников, производственных аварий, неправильного лечения. У кого родители не "высоковольтные" начальники и так далее. А как быть с теми миллионами россиян, кто погиб и стал калекой в годы гражданской войны, коллективизации, репрессий, финской войны и в годы нашествия фашистской Германии, в Афганистане. Разве они (каждый по отдельности) был в том виноват? Нет, конечно. Но вы об этом не знаете и правду знать не желаете. Хотя знать надо. Ведь настоящее всегда связано с прошлым и будущим. И именно от этого понимания сейчас зависит здоровье нации, наше долголетие, экология, уверенность в завтрашнем дне и надёжность исполнения всего запланированного. *Да, странно жизнь устроена. Не знаешь, где ошпаришься, на ком взгляд останавливать. Глаза тянуться к красивой, а разум, оценивая реалии жизни, упорно подсказывает искать жену с душой, понимающую. И как быть. Один Бог знает. Ведь всё же хочется, чтобы не только хорошая душа была, но и в красивой обвёртке. Тем более, что сам я статный, привлекательный и материально обеспеченный. А ещё знаете почему? Дело в том, что красивая внешность - это тоже показатель внутренней биологической гармонии и высокого уровня интеллектуального подсознания. Просто в процессе роста и воспитания на красоту может запросто пасть и зачастую падает пагубная тень исковерканного сознания. *Почти все девушки от 18 до 30 лет привлекательны, притягательны и симпатичны. А значит, способны мужчинам понравиться. Вот и возникают интимные отношения, которые могут перерасти в любовь, а могут и не перерасти. И доказательством тому являются из года в год растущие цифры семейных разводов. *На секс сразу не рассчитывайте. Я кому попало не даю. Мне, чтобы пойти на такое серьёзное сближение, требуется время для более детального знакомства. *- А почему ты хочешь жить в общаге, а не дома? - Надоело одно и тоже. Не пей, ты же девушка. Не матерись, ты же девушка. Не кури, ты же девушка. Ешь мало, ты же девушка. Не горбись, ты же девушка. Веди себя прилично, ты же девушка. Носи юбки, ты же девушка. Терпи, ты же девушка. Иди есть приготовь, ты же девушка. (скоро скажут) Не дыши, блять, ты же девушка! *Танечка! А как вы относитесь к сексуально - озабоченным мужчинам, если учесть, что Стр. 91 все мы (по своей природе) в той или иной степени сексуально- озабоченные, просто одни это умеют хорошо скрывать, а другие нет? (положительно, если они свою озабоченность умеют умело скрывать). *Вы прекрасно выглядите и уже только по этой причине достойны восхищения и уважения. Вы очень симпатичная! Всё же, как прекрасен мир из-за того, что есть в нём такие притягательные женщины. И уже только по этой причине Вы достойны восхищения и уважения! *Любовь и страсть. Чтобы возникла любовь, надо сначала влюбиться! *Вопрос к Тане: - А ты хочешь отличного секса? - Хочу! - улыбнулась она. - Тогда я именно тот, кто тебе нужен. *Ты сейчас в таком возрасте, когда (не) замечаешь, что прекрасные незнакомцы прекрасны пока незнакомцы. *Если мужчину не баловать, то он начинает баловаться сам. *Когда приходит желание, совесть и порядочность нервно курят в стороне. *В отличие от садовых граблей, На социально-политические грабли наступают одни, по лбу получают другие. Рыба гниёт с головы, а чистят с хвоста. *Извинить Бога может только то, что он не существует (Стендаль). *Религии подобны хамелеонам. Окрашиваются в цвет почвы. (А. Франс) . *Основная задача всех церквей была одна и та же. Внушать бедным холопам, что для них – нет счастья на Земле. Оно уготовано для них на небесах, и что каторжный труд на чужого дядю – дело благоугодное. (М. Горький). *Не суди другого за то, что он грешит не так как ты! *Веками женщина занимала положение обслуживать мужчину. *Если мужчина удовлетворен, то его партнерша без труда об этом догадается. * Сейчас выбирать парней тяжелее, чем арбуз. Вроде и хвостик потрогала, со всех сторон осмотрела, ощупала, по башке постучала. А внутри, сука, всё Стр. 92 равно недозрелым оказался. *Иногда нужно простить. А иногда простить и проститься. *Настоящие мужчины не предлагают два раза, а настоящие женщины не соглашаются с первого раза. Сука, как трудно жить. Именно в этом вся сложность ситуации. Именно поэтому стало трудно жить. *Расстояние существует не для того, чтобы грустить, а для того, чтобы скучать. Чаще улыбайся. Пусть все знают, что ты счастлива. *Сейчас хороших невест не ищут. Сейчас их отбирают у дураков, которые их не ценят. *Сиськи – письки делают парня счастливее. *Умный мужчина не думает, кто был до него. Он делает так, чтобы после него никого не было. *О, самая яркая романтическая любовь у тебя какая была? И сколько длилась? А вот правильно как будет. Я кто буду по отношению к тебе: любовник или ты будешь моей любовницей? (Возлюбленные). *Но я немного развратный из-за порновидиков. А вы наоборот консервативны в силу советского воспитания. Не будет ли это камнем преткновения и столкновения двух разных возрастных и социальных эпох? (Если не афишировать, то не будет). *Могу быть и другом, и любовником, и просто азартным секс партнёром. Но только при одном условии. Об этом должны знать только я и ты. И никто больше. Тем более ваши дети. Так как слишком стеснительный и стыдливый. Смелый только на бумаге. *Кто в доме должен быть хозяином? – Точно не мыши! *Почему на розах такие острые шипы? Красота должна быть под охраной. *Мужчине, которому за 30 хочется не только целоваться, обниматься и трахаться, но и чем-то другим радовать симпатичную ему женщину. Стр. 93 *Поменьше ворчите и побольше урчите. *Чем меньше рассказываешь родителям, тем меньше у них потом козырей в рукаве, которые они в любой момент могут кинуть на стол и разбить вас. *Мы не меняемся. Мы взрослеем. Нельзя изменить фундамент, то есть программу, вложенную в человека во время формирования и впоследствии во время рождения. Возможно, можно ещё как-то изменить надстройку над фундаментом. То есть приобретённые данные черты. *Женщина сильное создание. Может всю жизнь быть рядом с тем, кого не любит, и принципиально быть на расстоянии с мужчиной, от которого без ума. *Семейное положение – переписываемся (меня не устраивает.) ( А брак зарегистрировать на зоне можно? Можно, если паспорт есть. У меня же паспорта нет). *Есть люди, рядом с которыми мы теряем голову и чувство времени. Делаем глупости и умираем от любви. *Мужчина, который любит женщину, очень отличается от мужчины, который любит женщин. *Когда во мне просыпается интерес, к мужчине, логика в шоке, здравый смысл в нокауте, совесть в отпуске, интуиция в бегах, тараканы в ударе. *От какого мужчины (девушки) ты можешь потерять голову? От того, который сумеет мне её вскружить. *От какой девушки ты можешь потерять голову? От той, которая сумеет мне её вскружить. *Красивая молодость дана многим. Старость – избранным. *- Мужчинам обязательно нужна жена. Потому что тогда часть вины можно будет переложить с правительства на неё. *Иногда устойчивость моей морали была связана с тем, что никто не предлагал мне того, что может соблазнить. Стр. 94 *Симпатия – это когда нравится внешность. Влюблённость – когда нравится внешность и характер. А любовь - это когда нравятся даже недостатки. (А в нелюбимом раздражают даже достоинства.) *Лучше быть чьей-то несбыточной мечтой, чем запасным вариантом. *Девушка – это солнце, которое должно светить всем, но греть одного! *С возрастом врать приходиться всё труднее, а действовать всё наглее. *А ты бы взял меня в свою непутёвую жизнь? Если в качестве забортной воды (т.е. балласта), то нет, а вот если для улучшения моей плавучести, тогда не против. *Всё элементарно просто. Если будешь пугать мужчин отсутствием интима, то скорее всего его не будет только у тебя. Кстати, если не секрет, давно уже живёте без интима? – Впрочем, можете на этот вопрос не отвечать. И так ясно, что не больше года. К тому же, скорее всего, опыт оказался отрицательным. Иначе бы не стали обходить интимные вопросы стороной. Отгадал? *С 16 лет, даже чуть раньше, (Уже к 17 годам) интим был не только в ротик, но и в попу. *Чтобы завоевать женщину (мужчину), требуется усилие. Чтобы удержать – внимание. Чтобы потерять – равнодушие. *Вам, мужчинам, проще. Вы сразу видите, какова девушка. А вот девушку иногда ждёт сюрприз. *Чем ниже мораль, тем выше юбка. Нахожусь в прекрасном возрасте: ничего не умею, но всему хочу научиться *Ни что так не красит женщину, как правильно подобранный мужчина. *Если из твоей души идут (растут) цветущие ветки, на них всегда сядут поющие птицы. *Семья – это сложно. Но счастливо жить одному невозможно. *У меня член с самонаводящейся головкой. (Может помочь? Не надо). Стр. 95 *Ты хорошая девочка! И чем? Делаешь то же, что и плохая, только хорошо. *Я могу не найти то, что ищу, но всё равно на обочинах искать не стану. *Что тебя возбуждает: - справка из КВД. *Палитра жизни у каждого своя. Преобладают либо тёплые тона, либо холодные. Все краски подбирает человек, а жизнь только вносит коррективы. Но правильнее: Палитра жизни у каждого своя. Преобладают либо тёплые тона, либо холодные. Все краски подбирает жизнь, а человек только вносит косметические коррективы. *У женщин очень сильная интуиция. И даже если вам кажется, что она ничего не знает, то вы ошибаетесь. Женщина всегда догадывается обо всём, чтобы вы ей не говорили. Но она будет молчать и улыбаться. *Не люблю мужчин, у которых на голове три волосинки в два ряда. *Красота нужна лишь для знакомства. Для жизни нужен человек. *Как много красивых тел и мало красивых душ. (О чём это говорит? О том, что с биологической точки важнее внешняя красота, а не внутренняя.) *Сегодня мне надо с кем-то выпить. Об этом указывает мой гороскоп. А спорить со звёздами… Кто я такой? *95 случаях из 100, чем молодая девушка взрослее, тем сильнее и отчётливее расчётливая составляющая в её любовном поведения. Просто процесс оценки и расчёта идёт на подсознательном уровне. По принципу: "Один пишем два в уме"! Так как на плечи женского пола в семейной жизни наваливается масса проблем материально-бытового характера. Вы же не пожелаете жить с любимым в шалаше, превращаться в замухрышку, да ещё с детьми. Поэтому в женской любви с расчётом ничего зазорного нет. Другое дело, что умные люди не станут сей факт высвечивать. *Когда женщина без ума, она ещё более привлекательна и сексуально желательна. Так что не будоражь во мне мужские инстинкты и гормоны. Могу с цепи сорваться и покусать тебя. *Трудно бороться с самим собой без дополнительных стимулов. Ведь силы-то равные. Одни силы подталкивают к одним действиям, другие - к противоположным. Стр. 96 *Если мы будем прислушиваться к голосу Разума, то у нас никогда не будет любви. *Насчёт ментов… Он может забыть, что вы ему сказали, может забыть, что ему сделали. Но никогда не забудет, что заставили почувствовать. * Сердце (точнее: подсознание) решает, кого любить... А обстоятельства, к сожалению, решают с кем быть... - А ты, Сашенька, как считаешь, мне нравишься или нет? - улыбнулась Таня. - Судя по улыбчивым глазам и расширенным зрачкам, очень, – сладко вздохнул Иванов. – Мне тоже. Более того, Вы прекрасно выглядите и уже только по этой причине достойны восхищения и уважения. *Женщины как кошки, без любви и ласки дичают, начинают шипеть и фыркать. А иногда даже уходят к другому хозяину. *Как же ты живёшь одна – без мужчины. Даже кота нет. - Да отлично живу! Никто не гадит ни в тапки, ни в душу. *Если вошёл в чью-то жизнь, посади в ней как можно больше цветов. *Бабы ревнуют, потому что знают на что способны другие бабы (мужики). *Умной женщине нужна одна минута, чтобы заметить особенного человека. Я из тех, кто спрашивает венерологическую карточку. Боюсь я случайных знакомств. Болячек вокруг много, а что за человек не знаю. *Счастье – это когда в доме нет больных, в тюрьме нет родных, Среди друзей нет гнилых и не надо врать. (Добавил Иванов.) *А тебе не будет стыдно? Правильно натасканная совесть никогда не грызёт своего хозяина. *Саша! А правду говорят, что мужчина никогда не станет уважать женщину, которая из кожи вон лезет, чтобы только ему угодить? От воспитания зависит. Лично я таких уважаю. Стр. 97 *Для мужчин и женщин очень важен элемент неожиданности в спальне и вне её. Сюрпризы возбуждают мужчин. *Мужчины часто автоматически (подсознательно) полагают, что стервозная женщина гораздо более изобретательнее и расскованнее в постели. А хорошая девушка скромнее и скучнее. *То, что женщина осуждает в толпе, может запросто совершить наедине. *Каждый выбирает профессию под свой характер. *Качество жизни складывается. *Мне нравятся люди от которых ожидаешь пинок в спину, а тебе протягивают руку. Женщины не испытывают счастья, когда тратит на себя свои деньги. Они… когда это делают для них мужчины. *Быстро стареют те, кто перестаёт любить. *Какой твой самый дерзкий поступок? – Не стал противиться своему появлению на белом свете. Из конца коридора послышался металлический звук открывающихся и закрывающихся железных дверей. Таня быстро закрыла кормушку. После обеда Таня открыла кормушку и попросила у Иванова дать ей на один вечер его тетрадь с литературными записями. Поколебавшись, Иванов отдал свою общую тетрадь Тане и договорился с ней о том, что она отметит галочками или звёздочками все понравившиеся места в текстах Таня пообещала это сделать. На следующий день она тетрадь вернула и рассказала, что прочитала полностью все 173 записи. Наиболее понравившиеся отметила. Около 30 переписала себе на память. Легла спать в два часа ночи. Иванова перевели в подвальную, одиночную камеру на четвёртый день голодовки. И то после того, как он накануне подал вторично, на сей раз прокурору, заявление о голодовке и нежелании сидеть с продажными ментовскими прихвостнями. По сути это был мрачный, холодный, сырой карцер размером два на два метра, без окна, с тускло горевшей днём и ночью электролампочкой, с клозетом и водопроводным краном над ним для умывания, с пристёгивающимися железными нарами к стене, оштукатуренной под «шубу» серым цементным раствором. Единственным отличием содержания голодающего Стр. 98 Иванова от штрафника отличало то, что нары на день не пристёгивались к стене и на них была затрапезная тюремная постель, на которой ему позволялось лежать пока жив. Кормушка в камеру держалась открытой. На неё утром ставили завтрак. В полдень вместо завтрака ставили обед. Вечером вместо обеда ставили ужин. Подобными жестами администрация тюрьмы как бы говорила: Мы его кормим. Пища перед ним. Протяни руки и бери, коль захочешь. Но с другой стороны, то была психологическая пытка, направленная на то, чтобы голодание проходило мучительнее и голодающий быстрее отказался от её продолжения. В понедельник вечером на седьмой день голодовки к кормушке одиночной камеры, где сидел Иванов, подошла Таня. Убрав миски с едой, она заглянула в полутёмную мрачную камеру и позвала его, лежащего на нарах. Иванов встал и опустился на колени перед кормушкой. Увидев исхудавшее, с заострёнными чертами помертвевшее лицо Иванова, Таня жалостливо сжалась. На глазах заблестели слёзы. - Сашенька! Миленький! Прости! – всхлипнула она. – Прекрати голодать. Тебя же сгноят в этом могильнике. Никогда не думала, что такое может твориться сейчас. - Не паникуй, Танечка! – успокаивающе произнёс Иванов. Седьмой день только голодаю. Пока нормально себя чувствую. Слабость лишь в теле. И то это связано с общим истощением организма. Как-никак осень, зиму и весну провёл на скудной тюремной пище. Вдобавок без витаминов. Себя тоже ни в чём не вини. Вне демократических обществах подобных случаев миллионы. Слёз не хватит каждого оплакивать. Не спорю. Дико даже мне, привычному. За семь дней голодовки врача ни разу не видел. Впрочем, толку от них. Те же менты. Фактически сижу замурованным в карцере. В сырости, затхлости, холоде, полутьме, Без радио. А за что? За то, что отстаивая свои законные права, нагло попранные ментами, пошёл на крайнюю меру: голодовку! Теперь вот не на словах, а в условиях реальной жизни проверяю на себе справедливость поговорки о преимуществе толстого над тонким, гласящей: «Пока толстый похудеет, тонкий подохнет!» А как, миленькая Танечка, твои дела? Утром сегодня очень ждал тебя. Во сне снилась. Конфетами угощала. - Я тебе, Сашенька, две шоколадки принесла, - улыбнулась Таня. – Съешь. Никто знать не будет! - Не возьму, Танечка, - качнул головой Иванов. – Зачем самого себя обманывать! Съешь после голодовки, - умоляюще посмотрела на Иванова Таня. – Разболтаешь с горячей водой и попьёшь. Ты же сам говорил о спазмах в горле. Я их тебе передам вместе с обвинительным заключением. Оглянувшись по сторонам, Таня отдала Иванову обвинительное заключение и между листами увесистую 200 граммовую шоколадку. - Там же фотокарточка. На память! - предупредила она. – Что касается консультаций с юристами, - тяжко вздохнула Таня, - то всё они в один голос сказали о безнадёжности при твоей автобиографии доказать суду свою невиновность. Не поможет даже если сослаться на Постановление Пленума Верховного Суда СССР, обязывающего суды обращать внимание на правильность приобщения к материалам уголовного дела вещественных доказательств, чтобы исключить ошибки и подмены. Оказывается на практике Постановления Пленумов Верховного Суда СССР носят декларативный характер. Захотят – сошлются на него. Не захотят – не выполнят. Либо посчитают неправильно приобщённое доказательство – ошибкой неопытного, Стр. 99 следователя, небрежностью, халатностью, а не умышленной подменой. В сторону Тани пристально посмотрел надзиратель, дежуривший по коридору карцера с одиночными камерами. - Всё, Сашенька! Закругляюсь! Прощай! Пиши! Береги себя! – тихо прошептала Таня. – Контролёр в нашу сторону подозрительно смотрит. Обманула его. Сказала из спецчасти пришла с обвинительным заключением тебя ознакомить. Поставив миски с едой опять на кормушку, Таня ушла. Иванов встал с колен и бережно взял в руки подаренную фотографию. На ней он сразу узнал город Горький, реку Волгу. Горьковский Кремль, площадку с музейной военной техникой времён Великой Отечественной войны с немцами. Таня была сфотографирована около легендарной Катюши. Видимо совсем-совсем недавно, весной. Перед майскими праздниками. В полусапожках, строгой форме курсантки высшей школы милиции, но с чисто девичьим вкусом, подчёркивающим её женские прелести за счёт коротенькой приталенной юбки, чуть набок кокетливо сдвинутой на голове пилотки и озорно распахнутого сверху кителя с рубашкой, в просвете которых красиво смотрелась приоткрытая шея и налитая весенними соками грудь. Иванов взглянул на обратную сторону фотографии. - На память Сашеньке от Тани о нашем тюремном романе, - прочитал он вслух и улыбнулся. – Специально мне такую фотку подарила. Надо же! Перевернув снова фотографию, Иванов опять стал всматриваться в милые красивые черты лица Тани, озарённые светлой доброй улыбкой, в стройную привлекательную фигуру. - Везёт же на хорошеньких мне! Да толку, к сожалению, никакого, - усмехнулся он и, тяжко вздохнув, тоскливым взором осмотрел своё убогое тюремное жилище. На 14 день Иванов снял голодовку. Пришла бумага из Ковровского райнарсуда с обещанием ознакомить до суда с материалами уголовного дела. Ещё через неделю Иванова из одиночной камеры Владимирской тюрьмы этапом по железной дороге доставили в КПЗ города Коврова. Там позволили в течение трёх дней знакомиться с материалами уголовного дела и осудили на 11 лет лишения свободы с отбыванием наказания в ИТК строгого режима. Судебное заседание проходило в кабинете судьи в закрытом режиме, поскольку Иванов обвинялся, помимо краж, в половой связи с несовершеннолетней. Велось оно в типичном совдеповско-ментовском духе, с участием бутафорской защиты и народных кивал-заседателей, отупевшего государственного обвинителя – прокурора и судьи с инстинктами социалистического правосознания, которому не важно кого судить: контрореволюционера, анархиста, меньшевика, кулака, троцкиста, врага народа, антисоветчика, вредителя, жулика или бандита. Лишь бы судить и осудить. С адвокатом-защитником Иванов «познакомился» за три дня до суда. Это была средних лет ушлая, приятной наружности, женщина. Такие совдеповские защитники-адвокаты, как правило, ушло себя ведут, когда исполняя роль защитника, одновременно негласно сотрудничают с ментами. Поговорив с Ивановым в обнадёживающих тонах около 10 минут, она раскрыла свой «дипломат», высветив там две в банковской упаковке пачки Стр. 100 красненьких с портретам Ленина 10-ти рублёвых купюр, и дав тем самым без слов откровенный намёк, что требуются деньги, «дипломат» закрыла. Понимая куда провокационно клонит «защитница», на что надеются менты, и не собираясь на такую полагаться, Иванов выразил ей недоверие и отказался от её адвокатских услуг. Однако на заседание суда эта «защитница» с отмороженными глазами пришла, в судебном процессе участвовала. Сказала несколько банальных, ничего не значащих фраз в защиту Иванова, и как только суд занялся формальной процедурой постановки заранее предрешённого обвинительного приговора, улетучилась, не соизволив не только выслушать приговор суда в отношении своего подзащитного, но и поинтересоваться позже по поводу подачи Кассационной жалобы во Владимирский облсуд на Приговор Ковровского райнарсуда. Но и это ещё не всё. За участие адвоката-защитника в судебном процессе с Иванова чуть позже бухгалтерия ИТК принудительно удержала 25 рублей. Тем самым лишив его де-Юре на целых полгода возможности покупать в ларьке «зоны» продукты питания и предметы первой необходимости, а де-факто – на 8 месяцев. Так как на строгом режиме осуждённый Иванов теоретически имел право покупать в месяц продуктов питания на сумму 7 рублей, практически же получалось, особенно в первый год пребывания на «зоне», и то при хорошем стечении обстоятельств, 3 рубля в месяц из-за мизерной оплаты труда и различных удержаний, включая грабительское изъятие государством в свою «пользу» 50% заработка осуждённого, плюс тюремное питание, лагерное обмундирование, вычеты по исполнительным листам за ущерб от краж и прочее. Для Иванова примечательным оказался судебный процесс и вот такими моментами. Всякий раз, когда он заявлял что к навешанным кражам не имеет никакого отношения, заседатели: великовозрастная дородная дамочка с накрученными рыжими волосами из системы торговли и худосочный пожилой мужчина-бухгалтер, не сдерживая эмоций, открыто возмущаясь, называли Иванова наглецом, хамом, неисправимым, пытающимся всячески обмануть суд, уйти от ответственности вместо того, чтобы честно признаться и раскаяться. В такт им вторил прокурор, заявив суду о невозможности подмены электролампочки, о клевете Иванова на милицию, на честность и порядочность следователей, о надуманности рассказанной подсудимым истории с электролампочкой. Поскольку во всех камерах электролампочки не свисают с потолка, а находятся в специальной зарешеченной нише в стене, над входной дверью и заменяются работниками милиции, если возникнет необходимость. Не прошёл мимо внимания Иванова и вот какой интересный факт. На вопрос худосочного заседателя к несовершеннолетней девушке, вступившей с Ивановым в половую связь, о том предлагал ли Иванов ей спиртные напитки, девушка твёрдо соврала суду, что не предлагал. Хотя предлагал, и она с ним в течение трёх дней выпила две бутылки шампанского и бутылку марочного сухого вина. С тем же вопросом заседатель обращался к трём несовершеннолетним девушкам - свидетелям, с которыми Иванов однажды провёл утро около города Коврова в сосновом лесу у реки Клязьмы. Все три, не сговариваясь, тоже соврали суду, что не предлагал, и не пили. Мать за половую связь Иванова с её несовершеннолетней дочерью так же вела себя по отношению к подсудимому Иванову агрессивно. Оскорбляла его возгласами: негодяй, подонок, гнусная тварь. Показывая пальцем на Иванова, наставительно говорила со злобой и возмущением дочери: - Посмотри с кем ты связалась? С грязным помойным проходимцем, бомжом! Стр. 101 От этих унизительных реплик девушка, словно от ударов грома, сжималась в комок и тупо смотрела в пол. Иванов действительно на суде выглядел помойным бомжом: в кургузой, застиранной, в пятнах тюремной курточке, висевшей на нём мешковиной. В подстать курточке – брюках и рваных без шнурков арестантских башмаках. Наголо остриженный. Худой, с тонкой вытянутой гусиной шеей. Изнурённый. С запавшими глазами и щеками. Серовато-бледным лицом. Несмотря на то, что ему было чем ответить с язвительностью этой разъярённой мамаше, Иванов ни в её адрес, ни в адрес её дочери не проронил ни звука. Ему было стыдно за свой вид. Но ещё больше жалко девушку. Его гложило чувство вины, что не сумел, сглупил, не смог оградить это юное создание от публичного бичевания, и потому не хотел в чём-либо их обоих упрекать, накалять страсти. После оглашения приговора, судья перевёл взгляд на Иванова и улыбнулся: - Я знаю, Вы ожидали более сурового наказания: 13 лет. Получили 11. 13 – слишком многовато за кражи. Хотя статья 89, часть 3 позволяет дать все 15, учитывая отсутствие смягчающих обстоятельств. К уголовному делу приобщены в пакете ваши личные фотографии. Секретарь их сейчас вам вернёт, кроме одной: с 15 летней девушкой. Слишком вы оба на ней загадочно красивые. Оставил для своей коллекции. Первый раз такого в дорогом костюме, при галстуке и золотых запонках бомжа судил. Из здания Ковровского райнарсуда Иванова повёл в изолятор временного содержания неторопливой вялой походкой пожилой милиционер. Время было около 3 часов дня. Иванов шёл около мента рядом без наручников по оживлённой, залитой жарким солнцем улице, держа в руке пакет с фотографиями - На побег провоцируют, - промелькнула в голове у Иванова мысль. – Видать всё плотно обложили. Надеются с помощью «наружки» проследить, куда и к кому занырну после «удачного» рывка. Не просто так после суда на «хала-бала» в КПЗ конвоируют. Утром на суд везли в наручниках. Сопровождали четыре мента. А тут на тебе! Разыграли спектакль: некому конвоировать! В таких случаях менты всегда держат подсудимого или осуждённого за решёткой в обезьяннике при суде пока с конвоем положительно вопрос не решится. Просто так, за панибрата по оживлённой городской улице опасного приговорённого к 11 годам лишения свободы преступника не водят. Чтобы убедиться в своих предположениях, Иванов резко остановился. Мент беспечно по инерции сделал несколько шагов вперёд и лениво повернулся к Иванову. Иванов нагнулся к ботинку, как бы подправляя его на ноге. Мент спокойно в выжидательной позе замер. - Всё ясно! – усмехнулся в душе Иванов. – Он даже бежать не станет за мной. Только идти в побег не собираюсь. Хрен вам! Не настолько глуп. Даже если с побегом повезёт, удастся от «наружки» избавиться, что дальше? Одиннадцать лет всё равно придётся этих сидеть. Плюс ещё пару лет накинут за побег. Поправив на ноге ботинок, Иванов подошёл к менту и они всё той же неторопливой походкой отправились дальше в КПЗ. - Неужели менты действительно хотели, чтобы Иванов кинулся в бега? – удивлённо посмотрел «Первый» на «Второго»? Стр. 102 - Да, хотели, - улыбнулся «Второй». Особенно КГБ. Думали: рискнёт оглушённый Приговором. Надеялись на сей раз не опростоволоситься, как в былые времена, и прояснить кой-какие вопросы. Не получилось! Тем не менее, отставать от Иванова не собирались. Везде на всех этапах и во всех тюремных камерах около него рядышком обязательно крутился кто-нибудь из подсадных ментовских прихвостней. А то и два-три! Через сутки Иванов получил копию приговора и был этапирован сначала во Владимирский следственный изолятор, где подал во Владимирский облсуд кассационную жалобу. Владимирский облсуд кассационную жалобу оставил без удовлетворения, а приговор Ковровского райнарсуда без изменений. Как только приговор вступил в законную силу, Иванова вызвали с вещами на этап. Перед этапом его с особой тщательность в присутствии начальника оперчасти обыскали. Всё, что не было из вещей и одежды записано в карточку, изъяли, включая: носки, трусы, майки, оставив Иванова во всё тех же ветхих брюках, в курточке, рваных стоптанных арестантских башмаках. Руководил досмотром личных вещей сам начальник оперчасти. То был акт мщения! В какие края этап Иванов не знал. Но, судя по двухдневному этапному сухому пайку (чёрный хлеб спец выпечки, солёная рыба и кулёчек сахара), куда-то далеко. В «столыпинском» тюремном вагоне Иванов узнал от конвойных солдат, что этапируется в Киев, а на сопроводительном пакете с личным делом оперчасть Владимировской тюрьмы, тоже в отместку, поставила с угла на угол жирную красную полосу, предупреждающую конвой и все последующие места лишения свободы, о его склонности к побегу. Отныне эта карательная красная полоса-отметина будет сопровождать Иванова весь тюремный срок и позволять ментам мест лишения свободы создавать ему жизнь, как склонному к побегу, ещё более невыносимый, чем остальным осуждённым. В Киевскую тюрьму Иванов попал через три пересылки. Провёл там две недели, находясь в беспрерывной, но ничего не давшей оперативной разработке. Оттуда этапировали в Кировоградскую тюрьму, построенную ещё при Екатерине, однако более сносную по сравнению с советскими тюрьмами, обустроенными советской властью в бывших церквях и монастырях. Через неделю из Кировоградской тюрьмы Иванова перевели в рядом примыкающую забор к забору Исправительно-трудовую колонию строгого режима, где начальником оперативной части был майор Гаврилов, некогда работавший в КГБ и переведённый тихо-мирно оттуда, по слухам, за какие-то неблаговидные делишки. Иванов на «зоне» всего вторые сутки. Как сложится в стенах этого тюремного учреждения его дальнейшая судьба пока прогнозировать трудно. Одно ясно: нелегко придётся. И он сразу это почувствовал. В жилой секции, где ему определили спальное место, такое подселение проживающие там заключённые восприняли негативно. Как у склонного к побегу на его кровати администрация колонии сразу же повесила бирку с красной полосой «побегушника». Что означало: конец спокойной жизни обитателям данного жилого помещения. Так как теперь через каждые два часа здесь будут появляться менты и проверять не сбежал, на месте ли находится склонный к побегу осужденный. А кому из них частые появления ментов приятны? Никому! Особенно курящим в жилой секции, играющим в азартные игры «под интерес». Делающим на теле татуировки. Тем, к кому пришли в гости друзья из других локальных участков. Подвыпившим, обкуренным или одурманенным иным наркотическим средством. Поскольку подобное - наказуемые Стр. 103 нарушения. К тому же лишнее дополнительное внутреннее психологическое напряжение. Напрямую своё неудовольствие Иванову никто не высказывал. Но ему не нужны были слова. Он видел всё по глазам, по озабоченным лицам, по суете, шушуканию и беготне, которую кое-кто затеял, побежав к авторитетным заключённым за советом и помощью. Впрочем, недовольные вскоре смирились. Авторитеты, руководствуясь тюремными традициями и принципами, разъяснили «быковатым» правила подневольного общежития и посоветовали всем, кого появление с красной полосой осуждённого не устраивало, искать себе спальное место в других жилых секциях. Вот такова на сегодняшний день 22 июля 1981 года сжатая в краткую форму наиболее значимая информация о жизни Иванова, - тяжко вздохнул «Второй» и умолк. - Спасибо! – улыбнулся «Первый». – Вполне достаточная, чтобы на её основе смонтировать видеоролик для показа Высшему Совету. А по другим двенадцати кандидатам материалы для видеороликов готовы? - Готовы! – кивнул утвердительно головой «Второй». – Будете просматривать? - Если есть что смотреть! – усмехнулся «Первый» - Скорее всего – нечего. Одни советские инстинкты и двуличие. Или не так? - Почти! – улыбнулся «Второй». – Исключение касается лишь 47-летнего журналиста. Тот, мотаясь по стране, ещё какое-то реальное представление о ситуации в стране имеет. Все остальные никуда не пригодны и при нормальной общественно-политической обстановке в государстве оказались невостребованными. - Тогда поступаем так, - поднялся с кресла «Первый». – Ночью я улетаю. Вернусь после заседания Высшего Совета. Тебя оставляю в команде за старшего. Продолжай наблюдать за развитием событий на Земле. За всеми 12 кандидатами. Кто знает: кому отдаст предпочтение Высший Совет. Иванов по внутреннему психологическому состоянию диктатор. Жёсткий, хотя и не злопамятный. Что, в общем, не удивительно для всякого столь часто сталкивающего с несправедливостью и бестолково восставшего против неё. Многим членам Высшего Совета подобный кандидат окажется не по нутру. И, отчасти, они, выступив моими оппонентами, будут правы. Слишком много в истории земной цивилизации властью управляли диктаторы. Поэтому в своём развитии она сильно отстала от остальных космических процессов, неуклонно и неумолимо идущих в Солнечной Системе, и всё больше и больше приобретала уродливое состояние. То есть становилась уродом, которого рано или поздно придётся, мягко говоря, «усыплять», из тела галактики «выскребать» как неудачный плод! Но то крайняя очень нежелательная мера. Кстати, постарайтесь на всякий случай попристальнее приглядеться к Китаю, Индии. Особенно к Китаю. Это государство, хотя и выбрало наиболее оптимальный путь своего развития, однако на перспективу плохо предсказуемое. Через полвека вырвавшись в научно- техническом отношении вперёд за счёт огромного интеллектуального потенциала, оно также немало в середине двадцать первого века хлопот и сюрпризов Высшему Совету приподнесёт. 7 ноября 1981 года вблизи Солнечной системы, на расстоянии1180 миллиардов километров прошло заседание Высшего Совета космической цивилизации. Выслушав обстоятельный доклад побывавшего на планете Земля руководителя экспедиции и ознакомившись с привезёнными оттуда поясняющими видео материалами, члены Стр. 104 Высшего Совета после жарких дебатов, с надеждой на мудрость и разумность советских людей, приняли решение никаких своих наместников-правителей с чрезвычайными полномочиями не назначать. А оставить всё как есть на ближайшие 10 лет до 1991 года. Лишь слегка подтолкнув там, и в первую очередь на территории СССР, идущие общественно-политические процессы. В качестве подталкивающего инструмента Высший Совет обязал руководителя экспедиции прибегнуть к более быстрой биологической ротации Кремлёвской верхушки, узурпирующей в СССР Верховную власть в течение длительного времени и ведущей страну к краху. - Необходимо встряхнуть, - пришли к выводу члены Высшего Совета,- а затем омолодить, освежить главные и важные государственные посты, отправив досрочно одряхлевших на именитые кладбища, коль добровольно не желают уступить свои места понимающим толковым управленцам. - Действительно не дело, - единодушно согласились они,- когда средний возраст членов Политбюро ЦК КПСС, управляющих такой большой страной, равен почти 70 годам. То есть, находиться при нынешней продолжительности жизни на грани вымирания. 22 декабря 1981 года «Первый» вернулся на Землю и встретился со «Вторым». - Наше предложение не прошло, - хмуро сообщил он. – Не сумел, как ни старался, убедить членов Высшего Совета дать чрезвычайную власть на Земле, или, хотя бы, в Советском Союзе, Иванову. Высказались против 36. Воздержались 7 и ни одного «за» кроме меня. Таков итог голосования. Но не всё потеряно! Главное остальные предложенные кандидаты вообще не вызвали у членов Высшего Совета интереса. Принято же по ситуации на Земле и в частности по СССР следующее решение: ускорить развитие информационных технологий и создание мощного разветвлённого интернет сообщества. Укоротить жизнь брежневскому сподвижнику 79-летнему Суслову, затем 75-летнему Брежневу и расчистить путь к власти Председателю КГБ СССР Андропову, чтобы встряхнул страну. Если не поможет, подвергнуть его и всех последующих правителей той же участи, пока к власти не придёт правитель более демократических взглядов. Такова перед нами поставленная задача. - Это проблему не решит! – высказал своё мнение «Второй». – Наоборот, усугубит и ещё больше запутает. Как не исхитряйся, из кучи дерьма, кроме кучки дерьма, ничего не вытащим. У советского народа право на выборы есть, а права выбора нет. Права на правдивую информацию есть, а правдивой информации нет. Право на свободу слова есть, но только в пределах своего жилья, домашней кухни. Суд есть – правосудия нет. Законы есть – законности нет. Короче, почти ничего нет, кроме показухи и права на труд за вознаграждение, установленное министерством финансов в угоду малоэффективной экономике и бездарям, управляющим страной. Но самое страшное другое! Советские люди не умеют из-за отсутствия опыта выбирать из стада никудышных кандидатов тех, кто пусть и плох, пусть и лох, однако всё же лучше остальных. Чтобы научиться разбираться в таких, десятилетия нужны, а при отсутствии демократии – столетия. Особенно если выбирать один раз в пять лет. Или, тем более…тьфу, тьфу, тьфу, – один раз в 10 лет. - Согласен! – тяжко вздохнул «Первый». – Увы, ничего не попишешь. До 1991 года придётся смириться. Члены Высшего Совета осторожничают. Слишком накладно Космическому пространству обходятся подобные солнечные инкубаторы по выращиванию качественно новой ступени Разума. В их глазах десять лет – мгновение. Так что подкрути на более ускоренный режим биологические часы старения у господ Стр. 105 Суслова, Брежнева, Кириленко. Расчисти дорогу к власти Андропову. Пусть потрясёт чиновников, а там видно будет как дальше нам действовать. Иванова продолжай держать на контроле. Лично! С остальных экс-кандидатов наблюдения сними. Они в любом случае не потребуются. Переключи всё внимание экспедиции на Кремль. Проверим, действительно ли «рыба гниёт с головы, а чистить её надо с хвоста»? - Рыба, да! Гниёт с головы, но не страна, - усмехнулся «Второй». Страна гниёт с детства. - - Тут Иванов на 100% прав, высказав однажды своё такое мнение на сей счёт. А задуренный советский народ, воспринимая эту присказку мудрой, глубоко ошибается. Как верно подметил ещё в 18 столетии поэт Державин: «Осёл останется ослом. Хотя осыпь его звездами. Где надо действовать умом, Он только хлопает ушами». - Вот и проверим, - улыбнулся «Первый». – На конкретном примере кто умнее: народ или Иванов? Действуй! На всё про всё даю тебе 2 года. Через 2 года ситуацию всесторонне проанализируем. И при необходимости вновь вмешаемся в ход событий. Оставляю за старшего. Желаю успехов! Вечером улетаю. Не забывай о Китае и Индии. 25 января 1982 года на 80 году жизни умер член Политбюро ЦК КПСС, фактически второе лицо в государстве, Михаил Андреевич Суслов. В ЦК КПСС на фоне резкого и неуклонного ухудшения состояния здоровья первого лица в государстве Генерального Секретаря ЦК КПСС Брежнева Леонида Ильича развернулась подковёрная схватка двух мощных и равносоставляющих политических группировок за Кремль. Члены Космической экспедиции внимательно отслеживали ход этой борьбы и исподволь оказывали сторонникам прихода к власти Председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова незаметную, но эффективную помощь. В начале осени 1982 года вопрос с приемником Брежнева практически был решён. 10 ноября 1982 года на 76 году жизни умер глава СССР Брежнев. Его место занял 68 летний Юрий Владимирович Андропов, который без раскачки с первых же дней правления, опираясь на структуры КГБ СССР, потребовал от руководителей всех уровней государственной власти навести в стране порядок и дисциплину, предусмотренные действующим законодательством. Особенно в правоохранительных органах и сферах торговли, общественного питания, бытового обслуживания и коммунального хозяйства. Советский народ в своём абсолютном большинстве с одобрением встретил предпринятую Андроповым кампанию по оздоровлению внутреннего общественного социального климата. Ибо, будучи непросвещённым по причине отсутствия в СССР почти полвека демократических свобод, не знал, не догадывался, не понимал, что всё это, по большому счёту, мышиная возня, неспособная реально изменить к лучшему политическую, экономическую и бытовую ситуацию в Советском Союзе. В результате на смену одних прохиндеев пришли другие прохиндеи. 22 декабря 1983 года «Первый» связался из Космоса со «Вторым» и попросил его рассказать о происходящих в СССР общественно-политических процессах. - Смерть Суслова, Брежнева и воцарение на коммунистический Кремлёвский престол Андропова положительных результатов СССР не принесли, - сообщил «Второй». – Стр. 106 Поначалу надвинувшаяся «андроповская гроза» своими громовыми раскатами попугала чиновников всех мастей. Но не надолго. Они быстро привыкли к новой, немножечко неуютной, тем не менее, терпимой, демагогии и продолжили, как в басне Крылова «Кот и повар», жить по принципу: «А Васька слушает да ест!». Не помогла отставка 22 ноября 1982 года члена Политбюро престарелого Андрея Павловича Кириленко. Смерть 11 января 1983 года кандидата в члены Политбюро 66 летнего Тихона Яковлевича Киселёва. Смерть 29 мая 1983 года 84 летнего члена Политбюро Пельше Арвида Яновича. Смерть 31 октября 1983 года 66 летнего кандидата в члены Политбюро Рашидова Шарафа Рашидовича. Необходимо ускорить смерть Адропова. Надеюсь, вы разрешите пойти нам по такому пути? - А кем заменить собираетесь? – интересуется «Первый». - Желательно бы членом Политбюро ЦК КПСС Горбачёвым Михаилом Сергеевичем. Он самый из всех членов Политбюро демократичный, молодой. Не полных 53 года. Но существует риск большой, что не получится, - тяжко вздохнул «Второй». – У него сторонников слишком мало. После «андроповской грозы» высшему чиновничеству хотелось бы иметь над собой ручного, легко управляемого правителя. Типа 73летнего члена Политбюро Черненко Константина Устиновича. Он, скорее всего, и будет избран. Через год мы его и министра обороны Устинова Дмитрия Фёдоровича тоже уберём. Тогда тропинка для Горбачёва на Кремлёвский трон станет свободной. Другое дело будет ли толк. Ведь кого не ставь, кем не окружай, все они рождены в СССР и испечены из пышного советского теста, заквашенного на кровавых коммунистических дрожжах, и чья пионерско-комсомольская юность прошла в железной кремлёвской бочке с гнилым, лживым рассолом, которым они безвозвратно пропитались насквозь с головы до ног. Тем не менее, пробовать надо. - Хорошо! Действуй! – соглашается «Первый». – Через два года о ситуации в Советском Союзе доложишь. 22 декабря 1985 года «Первый» опять связался из Космоса со «Вторым». «Второй» доложил ему, что правитель СССР 70летний Юрий Владимирович Андропов умер 9 февраля 1984 года, пробыв на кремлёвском троне 15 месяцев. На кремлёвский трон, напуганная и не желавшая повторения «андроповской грозы», партийная коммунистическая номенклатура посадила полуживого члена Политбюро ЦК КПСС 73-х летнего Константина Устиновича Черненко. 20 декабря 1984 года, чтобы заранее расчистить путь Горбачёву к вершине власти, отправлен из жизни на вечный покой 76 летний член Политбюро ЦК КПСС министр обороны СССР Дмитрий Фёдорович Устинов. Пришлось прибегнуть также к корректировке погоды. Благодаря чему зима 1984 – 1985 года сопровождалась необычайно суровыми морозами и снежными заносами, создавшими в Народном Хозяйстве, особенно на железных дорогах, катастрофические трудности, которые героически преодолевались под чутким руководством тандема Легачёв Егор Кузьмич - Горбачёв Михаил Сергеевич. Стр. 107 К весне 1985 года, на фоне угасающего правителя Черненко, возник благоприятный момент для Горбачёва в случае смерти Черненко оказаться на вершине власти. 10 марта 1985 года, пробыв на Кремлёвском престоле 13 месяцев, 73 летний Константин Устинович Черненко умер. 11 марта 1985 года на Кремлёвский престол взошёл 54 летний Михаил Сергеевич Горбачёв. Характеризуя его деятельность, можно сказать следующее: он энергичен, искренне желает и стремится преобразовать Советский Союз из закрытого тоталитарного в открытое, свободное, современное в политическом и социально экономическом плане государство под лозунгами» Демократия! Гласность! Перестройка! Он пытается поставить буксующую в грязи страну с испорченными тормозами на дорогу с твёрдым покрытием, и потащить её на жёсткой буксирной сцепке вперёд к коммунизму обновленным модернизированным тягачом с более мощным двигателем, изготовленным и собранным в кабинетах ЦК КПСС на Старой площади. - Чувствую толку не будет! – подводя итог, усмехнулся «Второй». – Что это за машина, которую на буксире всё время тянуть приходится. То не машина, а телега. Да и не способен Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза в отсутствии настоящей конкурентной политической борьбы быть эффективной организующей, направляющей и движущей созидательной силой общества. А в Конституции СССР именно таким образом узаконена роль КПСС. - Давай не будем спешить с выводами, - наставительно произнёс «Первый». – В нашем распоряжении ещё 6 лет. Всё равно раньше 1991 года Высший совет рассматривать и анализировать ситуацию на Земле не станет. Отменить его решение мы не в праве. Что касается Коммунистической партии, то и тебе, и мне хорошо известно о её непопулярности в советском народе. И если слегка общественное мнение по поводу этой Конституционной статьи взбудоражить, её непременно изымут. Словом, продолжайте спокойно наблюдать, изучать, анализировать проходящие в СССР политические, экономические и социальные процессы и, при острой необходимости, слегка влиять на них. Через два года о ситуации в СССР доложишь снова. 22 декабря 1987 года «Первый», связавшись из Космоса со «Вторым», запросил новую информацию о происходящих в Советском Союзе политических, экономических, социальных процессах и событиях. «Второй» рассказал о быстром нарастании в СССР и странах социалистического лагеря глубокого политического, экономического и социального кризиса. О желании широких слоёв населения Польши, Восточной Германии, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии перейти на Западно-Европейскую политическую и экономическую модель управления страной. О неудержимом стремлении Литвы, Латвии и Эстонии отделиться от СССР. Об обострении в Советском Союзе межнациональных отношений и возникновении серьёзных предпосылок к развалу СССР как единого государства. *- О, неплохо! Молодцы! – похвалил «Первый». - То не наша заслуга, а народов тех республик, - пояснил степень своего участия «Второй». – Я и другие члены экспедиции совершенно не причастны к такому ходу развития событий. - А надо быть причастным! – наставительно порекомендовал «Первый». – Ускорить то, что неизбежно. Главное, чтобы произошло цивилизованно, без насилия и кровопролития. Короче, действуй! Желаю успехов! Более обстоятельно обо всём поговорим через 2 года Стр. 108 на Земле. 22 декабря 1989 года жди меня в гости. - 22 декабря 1989 года «Первый» прилетел на Землю. «Второй» встретил. Поздоровавшись, «Первый» улыбнулся: - Улетал я 22 июля 1981 года. Над Советской страной простиралась глухая дремота. Сейчас Советский Союз гудит, как растревоженный улей. Рассказывай, как дела? Какова ситуация? - Особо похвалиться нечем, - тяжко вздохнул «Второй». – Есть плюсы, но ещё больше минусов. - Начну с плюсов. Первый плюс: распад социалистического лагеря практически предрешён. Второй плюс: полным ходом стихийно идёт децентрализация власти. Москва, Кремль день ото дня теряет контроль над социальными и политическими процессами, идущими в союзных республиках. Фактически, Советский Союз находится на грани развала. Третий плюс: под давлением многомиллионных митингов, потребовавших от власти исключить из Конституции СССР статью о направляющей и организующей роли КПСС в управлении жизнью страны, съезд Народных депутатов СССР исключил эту статью из Конституции СССР. Особой роли пока такая отмена не играет. Партийная коммунистическая верхушка продолжает рулить на местах и в центре жизнью страны. Однако столь неожиданно массовое неприятие коммунистического идеологического диктата сильно напугало их, и со всей очевидностью показало им на необходимость политических перемен. Вот только каких конкретно никто не знал и не знает. Но даже если бы знали, на радикальные политические перемены без мощного, грамотного, целенаправленного, твёрдого общественного давления они никогда бы не пошли. Сейчас компартия разделилась на три фракции. Одна – крайне правоцентристская, в народе особенно непопулярная, во главе с членом Политбюро Лигачёвым Егором Кузьмичём, ратующая за решительное жёсткое авторитарное наведение в стране порядка без каких-либо политических перемен, продолжив курс Андропова, объявив беспощадную борьбу с пьянством, наркоманией, разгильдяйством, преступностью. Другая – крайне левоцентристская, популистская во главе с членом Политбюро Ельциным Борисом Николаевичем, ратующая за более глубокую и более быстрыми темпами перестройку, хотя о том, как и что перестраивать, имели очень смутное разрозненное представление. Тем не менее, чисто по-большевистски, типично и привычно обещающая населению страны через два-три года резко улучшить в Советском Союзе качество жизни. Третья фракция – центристская во главе с Генеральным Секретарём ЦК КПСС Горбачёвым Михаилом Сергеевичем. Провозгласив политику гласности, демократии, перестройки и став её заложником, он вместе со своими единомышленниками, советниками и помощниками, как и все прожившие в тоталитарном обществе люди, не имея теоретического и практического опыта, кидаясь из левой крайности в правую, из правой в левую, пустил страну, образно говоря, в разнос. В результате к 1994 году Советский Союз неизбежно рассыпится. А может даже раньше, если кремлёвский трон захватит популист Ельцин. Правда, непонятно: какими окажутся развалины? - А что, разве у него есть такая возможность? – вопросительно взглянул «Первый» на «Второго». - Да» - усмехнулся «Второй» - Советский народ любит «халяву». Ельцину достаточно слегка покритиковать Политбюро, высказать своё особое отрицательное мнение о ходе перестройки, антиалкогольной кампании, продолжить в общих, но приятных народному слуху словах план действий, посулить быстрых благ небесных и советский люд, от Владивостока до Одессы, сгруппируется вокруг новоявленного вождя толпой и словно стадо овец побежит за ним куда угодно, хоть в гнилое болото, хоть в пропасть. Стр. 109 - Значит «перестройка» на пользу СССР не пошла. Так? – пытливо посмотрел «Первый» в глаза «Второму». - Да, так! – утвердительно кивнул головой «Второй». – Но мир в целом от неё выиграет. Во – вот распадётся окончательно тоталитарный социалистический лагерь, находящийся под пятой Москвы. В итоге Польша, Восточная Германия, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария получат возможность жить, развиваться и совершенствоваться на фундаменте демократических принципов и общечеловеческих ценностей. Вот-вот вырвутся из состава СССР и пойдут по пути демократического развития Литва, Латвия и Эстония. Ну а следом…развёл руки и тяжко вздохнул «Второй» - рухнет и развалится на части вся прогнившая конструкция Советского Союза. - А что тяжко вздохнул? – улыбнулся «Первый». – Неужели жалко этого колосса на глиняных ногах? Мне кажется всё хорошо получилось. Лучшего не придумаешь. - Народ советский жалко, - снова тяжело вздохнул «Второй». – И Украину, и Белоруссию, Закавказье, и советскую Среднюю Азию. Простой народ-то ничего не выиграет. Наоборот проиграет. Ближайшие годы туговато ему придётся. Особенно после развала установившихся социально-экономических связей. = Ничего страшного! – засмеялся «Первый». – Потом выиграют. - Когда потом? – усмехнулся «Второй». – У людей одна, а не три жизни. Очень многим по 50, 60, 70, 80 лет. При среднем возрасте жизни 69 лет смерть в любой момент к ним может подкрасться и наплевать ей на то, что не пришлось им нормально пожить. Церковь из поколения в поколение завтраками небесными кормит. Товарищи коммунисты – обещаниями скорого светлого будущего. Теперь давайте и мы озаботимся не судьбами конкретных людей, а судьбами абстрактных общественных формирований, которые ещё неизвестно как в будущем себя поведут. Между тем, кому осталось жить 5-10 лет, закончат её в более глубокой нищете. Спрашивается: зачем таким людям такая перестройка? К тому же, мир тоже не очень-то много пока выиграет, даже если социалистический лагерь развалится и к Польше, Восточной Германии, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии добавятся Латвия, Литва и Эстония, но при этом в остальных коммунистических государствах всё сохранится без изменений либо трансформируется по правилу: «Тот же хрен, только вид с боку!». Потери социалистического строя и коммунистов на Земле окажутся малозаметными. Чтобы потери действительно стали ощутимыми, нам надо одержимый манией величия коммунистический режим Советского Союза из социалистической игры максимально быстро вывести. Тогда другое дело. И с Китаем легче будет договориться. Там выше управленческий интеллект. По сути, китайцы сами могут во всём самостоятельно разобраться. Тем более, никакой угрозы для Земной цивилизации на ближайшие 50 лет они не представляют и затевать войны не собираются. - Понятно! – задумчиво произнёс «Первый» - Значит, наша задача содействовать, а не препятствовать скорейшему развалу СССР и полной деградации, полной дискредитации коммунистической номенклатуры. Следовательно, придётся Горбачёва с политической сцены убирать. Заменить. Вопрос лишь на кого? И каким способом? Биологическим не хотелось бы. Слишком мало пожил. 57 лет. Интересно, по состоянию здоровья сколько он ещё способен прожить?. - Долго, – улыбнулся «Второй». Лет 30. Не меньше. Крепкий. На мой взгляд, не надо нам Стр. 110 ему что-то подкручивать, ускорять. Пусть здравствует! Он хотя и не осознанно, тем не менее, много полезного сделал. По крайней мере, мир, Европа, мы, да и в отдалённой перспективе советский народ должны быть довольны его деятельностью. - Кем же заменим? А главное: как? – Вопросительно посмотрел «Первый» на «Второго». - На Ельцина. Больше не на кого, – тяжко вздохнул «Второй».- Этот член Политбюро ради власти способен пойти на любые популистские шаги, на любую авантюру. Плюс ко всему, в душе он приверженец рыночной экономики и, следовательно, свернёт на капиталистический частнособственнический путь развития. - Необходимо последствия просчитать, - стал серьёзным «Первый». – Слишком шаг опасный. В стране ядерное оружие, атомные электростанции, атомные подводные лодки, горы отравляющих химических веществ. Нарушатся деловые партнёрские связи. Возникнет хаос в экономике. Остановятся предприятия. Не будет у многих работы, зарплаты. Как им жить? *- Просчитывали! – тяжко вздохнул «Второй!». - Вариант действительно не сладкий. Но реально выполнимый с наименьшими издержками и потерями. Другие варианты много – много хуже. - И всё же, может не трогать Горбачёва? – колеблется «Первый». - Тогда без нас уберут его, - усмехнулся «Второй. – Перестройка захлебнулась. В партийно номенклатурной среде недовольных Горбачёвым пруд пруди. И число их нарастает. В любой момент возможен государственный переворот и на долгие годы возвращение диктатуры. - А заменить Горбачёва на Ельцина цивилизованно сумеем? – продолжает колебаться «Первый». - Сумеем! – твёрдо кивнул головой «Второй». – Не беспокойтесь! Главное чтобы его не убили, не упрятали в тюрьму, не изолировали. Поэтому мы установили над ним свою негласную опеку. - Ладно! Предположим, Советский Союз развалился, - улыбнулся «Первый». – Образовались 15 суверенных государств. Откидываем более-менее вменяемых: Литву, Латвию и Эстонию. Остаётся 12. Что дальше с ними будем предпринимать? То была гидра с одной головой, станет с 12-ю. - Опять упрёмся в то, с чего начинали, - засмеялся «Второй». – А именно: в необходимость наделить Иванова чрезвычайными полномочиями и возвести в ранг официального Представителя Высшего Совета Космической цивилизации. - Хорошо! Делай ставку на Ельцина, - согласился «Первый». – Из всех зол выберем наименьшее. Потом, если что, наши действия Высший Совет на своём заседание подкорректирует. До него осталось не так много времени: полтора года. И, видимо, опять придётся ставить вопрос об Иванове. Сейчас приедем на квартиру, покажешь мне его. Надеюсь, он жив и здоров? Стр. 111 - Да! Чудом жив и здоров бедолага, - с сочувствием вздохнул «Второй». – Такую «прожарку» пройти я бы даже врагу не пожелал. Причём в андроповские времена. Когда из Кремля и высоких трибун звучали призывы к соблюдению в стране законности, а на местах как был, так и продолжал твориться вопиющий произвол. На квартире «Второй» включил панорамный телеэкран. На нём появилось изображение механического цеха с работающими на станках заключёнными, похожими в неопрятных серых промасленных спецовках, шапках и телогрейках на чертей, орудующих в преисподней. - Вот здесь в этом шумном, грязном, холодном, сыром, сумрачном, с давным-давно немытыми окнами цехе, трудится сейчас Иванов, - комментирует «Второй», показывая находящиеся в помещении завезённые контейнеры, присыпанные снегом, с металлическими полуфабрикатами и заготовками для деталей. Снег не тает. На улице температура -8, в цехе -1. Воздух насыщен парами охлаждающей эмульсии, разлетающейся из- под режущего инструмента. А вон около ворот, справа от пожилого заключённого, моющего раскрасневшимися руками по самые локти в бадье с холодным растворителем алюминиевые патрубки, трудится за станком Иванов. Не в пример другим, на нём аккуратненький синий комбинезон. Его станок, весело мигая красненькими и зелёненькими огоньками, резко выделяется ухоженностью, новым внешним видом, чистотой и свежестью. Но таким красавцем станок стал два года назад. До Иванова сей станок походил на калеку. Вот полюбуйтесь! - «Второй» нажимает на кнопки ДПУ информационными потоками и показывает на телеэкране станок и Иванова в первые дни работы. Пустые глазки и проёмы на панели управления. Торчат провода. Обшарпанный, замызганный корпус. Разболтанный механизм. Дребезжащие звуки. Пальцы у Иванова от охлаждающей эмульсии мокрые, от холода скрюченные. На рукавах сосульки. Иванову явно зябко. Он то и дело подносит руки ко рту и дует на них своим тёплым дыханием, от которого идёт пар. - Впечатление такое, - улыбнулся «Первый, - что на земном календаре не конец 1989 года, не эпоха развитого социализма, а зима трудного военного 1942 – 1943 года на эвакуированном в тыл предприятии. - Сейчас он холода не боится, - засмеялся «Второй», переключая кнопки ДПУ. – В цехе температура минус один, а ему тепло, комфортно. На него узкой полосой дует горячий воздух самодельного компактного калорифера. Эмульсия не брызгает ни в лицо, ни на руки. Всё автоматически закрывается в момент включения и работы станка. Иванов приспособил даже с торца станка заточное оборудование: абразивный и алмазный круг, чтобы не бегать в мастерскую затачивать свёрла и резцы. А то прибежит туда, но без толку. Заточное оборудование там занято «ширпотребщиками», украдкой и с «атасом» от ментов изготавливающими, шлифующими, полирующими кто нож охотничий, кто «финку» с выкидным лезвием, кто пистолет-зажигалку. Уступают они место с неохотой, с недовольством, а порой враждебностью. Приходится переставлять шлифовальные круги. Вот, посмотрите. «Второй» переключает кнопки ДПУ. На экране возникает тесная мастерская с заточным оборудованием. Несколько минут «Первый» наблюдает за скандальной сценой, возникшей между «ширпотребщиками» и двумя токарями-станочниками, пришедшими подправить затупившиеся резцы. Досмотрев, «Первый» тяжко вздыхает и отмахивается жестом руки. Стр. 112 «Второй» переключает кнопки ДПУ и показывает Иванова в защитной маске на глазах, затачивающего без всякой нервотрёпки режущий инструмент. - Молодец! Во всём талантлив, - похвалил он его. – Раньше на этом станке месячную норму выработки выполняли с трудом. Порой в две смены. Иванов за десять – двенадцать дней. Затем два дня подрабатывает на сверлильном станке. Работа на нём копеечная, нудная, ручная. Желающих добровольцев нет. Работают только из под палки. Иванов согласился сам. Сделал специальное приспособление для совмещения сразу трёх операций в одну и работа, по «зоновским» меркам, стала выгодной. После сверлильного станка Иванов переходил к работе в оставшие десять дней на шестишпиндельный полуавтоматический токарный станок. Год назад этот станок вообще не работал. Стоял в цехе как памятник бесхозяйственности, «раскулаченный». Несколько раз пытались его отремонтировать, отладить, запустить. Большая потребность в нём имелась. Не получалось, Иванов взялся восстановить и на нём каждые свободные десять дней в месяц изготавливать нужные детали. Восстановил. Аккуратно покрасил. Сделал как новенький. Работает что часики. Его два станка самые безотказные, высокопроизводительные. Словно только-только с заводского конвейера сошли. Ремонтников, электриков и наладчиков близко не подпускает. Управляет один. Все, кто заходит в цех, обязательно обращают на них внимание. Когда Иванов запустил станок и сделал за смену вместо 800 деталей 1850, около станка собралось всё начальство цеха. Они проверяли калибрами параметры деталей, оценивали класс чистоты поверхности обработки, измеряли штангельциркулем и сверяли показания с технологической картой, Иванов, протирая ветошью станок, лишь весело посмеивался. А перед уходом в душ и на съём сказал: - Самый надёжный контролёр – рабочая совесть. Она знает, чувствует и видит лучше всех, какого качества продукция из под её рук выходит. Кстати, - улыбнулся «Второй», - Иванову знаете сколько осталось в неволе сидеть? - Знаю! – утвердительно кивнул головой «Первый». – 1 год 8 месяцев и 10 дней. - Не отгадали, - засмеялся «Второй». – Осталось 3 месяца и 15 дней. 7 апреля 1990 года освобождается. Недавно амнистия была. По ней Иванову уменьшили срок на 1 год,4 месяца и 25 дней. Так что можно смело сказать, он одной ногой шагнул на свободу, а последние два с половиной года его тюремная жизнь прошла относительно спокойно и интересно. Чего, увы, не скажешь о первых семи годах. До сих пор удивляюсь: как такое ему удалось выдержать. Рассказать? - Обязательно! – тяжко вздохнул «Первый». - «Второй» нажал на кнопки ДПУ. На телеэкране появились видео картинки комплекса из нескольких зданий, огороженного по всему периметру высоким забором с колючей проволокой в несколько рядов, со сторожевыми собаками и солдатами-охранниками с автоматами. - Это Кировоградская исправительно-трудовая колония строгого режима, - комментирует странный объект «Второй». – Здесь Иванова продержали с 20 июля 1981 года по 25 июля 1983 года. То есть два года. По решению оперативников и прежде всего начальника оперчасти майора Гаврилова, его зачислили в бригаду, занятую изготовлением летней детской обуви, и поставили на производственную операцию, суть которой сводилась к намазыванию кистью вручную внутренней стороны резиновой подошвы синтетическим клеем, просушкой и передачей подошв далее по технологической цепочке. Работа была легкая, но вредная из-за паров растворителя в клее, и в то же время низкооплачиваемая, Стр. 113 практически дармовая. На лицевой счёт после всех вычетов оставалось лишь один рубль 20 копеек за целый месяц, на которые он мог купить в ларьке всего-навсего килограмм дешёвых пряников, кусок хозяйственного мыла и коробочку зубного порошка.. Иванов управлялся с работой за пять часов. Остальные три часа числился, как говорится, на «подхвате». Бесплатно, естественно. То есть, когда возникала необходимость разгружал и носил в цех привезённую на автомашине с обувной фабрики заготовкн либо таскал из цеха и грузил на машину готовую продукцию: детскую обувь, упакованную в коробки. Вообще-то в цехе были по штатному расписанию грузчики, но зачастую в момент разгрузки и погрузки их было трудно сразу отыскать, они шныряли обычно где-нибудь. И начальник участка, бывший военный лётчик, просил безотказного Иванова помочь в разгрузке и погрузке. Иванов с неохотой, но шёл. При этом всякий раз возмущался: с какой стати он должен бесплатно выполнять чью-то работу. Начальник участка лишь вздыхал, понимая правоту Иванова. Однако изменить ничего не мог. В «зонах» свои законы, свои правила игры, резко отличающиеся от официальных, показушных. Впрочем, подметив в Иванове техническую смекалку и трудолюбие, начальник участка вскоре стал поручать ему некоторые сложные ремонтные работы в оборудование. Но всё равно бесплатно. Эксплуатируя присущие любой умной натуре жажду к творчеству. Иванов в обувной цех на лёгкую работу попал по команде оперативников не случайно. Не из снисходительности. Наоборот, они с большим бы удовольствием определили, загнали его туда, где хуже, тяжелее. Где доят как слониху, а кормят как цыплёнка, чтобы взвыл. Таких рабочих мест в «зоне» хватало. Но их пока жажда мщения не обуяла. Им требовалась исчерпывающая информация о поведении Иванова. Намерен ли он кому-либо на воле тайно послать письмо, что-то сообщить, сказать, передать, о чём-то попросить. Менты очень рассчитывали на это и делали всё, чтобы Иванов, не имея возможности отовариваться в магазине, получать посылки и бандероли и передачи, послал куда-нибудь сигнал «SOS» о своём бедственном положении. А в этом обувном цехе, в этой бригаде, в этом отряде на взгляд оперативников такая возможность имелась. Здесь они сгруппировали в кучу трёх негласных своих прихвостней из числа осужденных, которые помогали им раскрывать сокрытые заключёнными совершённые ранее преступления. Действовала эта ментовская шайка по довольно примитивной простенькой и в то же время эффективной схеме. В «зону» после суда привозили для отбытия наказания осуждённого из, например, Черниговской, или же Киевской, либо Днепропетровской, или Херсонской области. Оперативники под командованием Гаврилова направляли его в отряд, где свила себе гнездо тройка прихвостней. Тройка брала этого оторванного от родных мест заключённого под своё крылышко в свою блатную компанию, где было всё: сигареты, чай, жратва, водка, наркотики от анаши до промедола, нелегальная «надёжная» связь с волей, и не «мытьём, так катаньем» выуживала необходимые сведения для ментов. Дальше доверчивого заключённого забирали на этап, привлекали с сообщниками к ответственности по другим уголовным делам, добавляли срок и больше он на Кировоградской «зоне не появлялся. Кроме того, в обувном цехе имелась ещё одна возможность отправлять нелегально письмо, получать наличными деньги от друзей, родных и близких через вольнонаёмного мастера. А мастером был бывший начальник какой-то колонии, вышедший по возрасту и выслуге на пенсию. За отправку нелегального письма сей отставной подполковник брал один рубль. За незаконный пронос денег брал с каждой сотни по 10. Приносил под «заказ» и определённую, естественно, мзду в небольших свёртках и пакетах: колбасу, конфеты, сало, чай, сигареты. Проделывал подобное бывший мент не боясь, порой нагло. Потому что всё согласовывалось с оперативниками и все нелегальные письма из «зоны» и денежные потоки в «зону», прежде чем попасть к адресатам, проходили через оперчасть.. Таких перегороженных Стр. 114 ментовскими сетями каналов с выходом на «волю» в Кировоградской «зоне» «стараниями начальника оперчасти майора Гаврилова имелось четыре. Однажды в обувном цехе произошла неприятная история. 23-хлетний парень попал в ловушку матёрых картёжных шулеров и проиграл крупную сумму денег, равную общей месячной зарплате его родителей. В своих слёзных письмах, отправленных нелегально через вольнонаёмного мастера, он уговорил их выслать ему деньги. Подсказал как понадёжнее спрятать три сторублёвых купюры в посылки, не ведая, по наивности, что этот канал связи с волей надёжно оперчастью контролируется. Деньги из присланной посылки менты изъяли. Парень попал в безвыходное положение. Срок расчёта подошёл, а платить нечем и взять негде. Оперативники, зная о ситуации, предложили помощь. Пообещали «развести», если он изъявит желание негласно сотрудничать с ними либо, на худой конец, вступит в секцию внутреннего порядка, оденет красную повязку с буквами СВП и включится в борьбу с осуждёнными, нарушающими правила отбывания наказания Парень на поводу у ментов не пошёл. В день расчёта, придя в цех на работу, закрылся в туалете и вскрыл лезвием бритвы вену на руке. Иванов, выходя из комнаты, где работал, обратил внимание на красную лужицу около туалета и текущую струйкой из под двери кровь. Вырвав с крючком дверь и позвав людей на помощь, он быстро туго перевезал руку выше локтя. Парня унесли в санчасть. Спасли жизнь. Выяснив из разговоров причины всего происшедшего, Иванов после обеда вслух публично в глаза обвинил мастера цеха в случившейся кровавой драме, сказав что тот подставил пацана, переслав его нелегальное письмо через оперчасть. Возник скандал. Бывший начальник колонии клялся и божился в своей порядочности и непричастности. Отрицал связь с оперчастью. И в ультимативной форме заявил, чтобы впредь пусть к нему никто ни с какими просьбами личного характера не подходит. Угроза возымела действие. Те осужденные, кто пользовался услугами мастера не сталкиваясь с неприятностями, поскольку не представляли для оперчасти интереса, возмутились против Иванова, стали упрекать в потере из-за него хорошего, удобного и надёжного нелегального канала с волей. Иванов подверг острой язвительной критике тех, кто обрушился на него с подобными нападками. Привёл доказательства связи и взаимодействия мастера и оперчасти. Разъяснил, почему на их мелкие делишки оперативники смотрят сквозь пальцы, притаившись, как щуки в заводи, с надеждой ухватить, урвать чего-нибудь повкуснее. Недовольные притихли. А вскоре «канал связи» с волей заработал вновь. Бывший начальник колонии привык к «халяве». Да и оперативникам, режимникам, контролёрам войскового наряда, торгашам в магазине, короче, почти всем ментам в «зоне» выгодно, чтобы у заключённых «крутились» наличные деньги, были каналы поставок. В конечном итоге эти деньги к ним перетекают. Заключённым тоже выгодно. Во-первых, деньги в большинстве случаев от родных, друзей и знакомых, то есть не заработанные, халявные. А во-вторых, без наличных, без возможности что-то купить, что-то съесть, что-то одеть сверх нормы положенного, значит обречь себя на тюремную нищету, деградацию, полуголодное существование, вид бродяги. Так как «положенное» по-советски, тем более в тюрьмах, сами знаете какое. Словом, интересы тюремщиков и арестантов совпали. В связи с этой историей и по другим соображениям через два дня Иванова вызвал к себе в кабинет начальник оперчасти майор Гаврилов. «Второй» нажал на кнопки ДПУ. - Садись, Александр Сергеевич! – радушно показал он Иванову на стул, как только Иванов назвал в соответствии с тюремными правилами свою фамилию, имя, отчество, год рождение, статью, срок. – Время поговорить пришло. Предложение деловое есть. Стр. 115 - Постою, - буркнул Иванов. - Садись, не беспокойся. Вербовать не стану, - настаивает Гаврилов. – Знаю бесполезно. К тому же ты, хотя и умный, наблюдательный, осторожный, о многом осведомлённый, но в сотрудничестве с такими мы не нуждаемся. Ты не пьющий, не курящий, не чифирящий, наркотики не употребляешь, ведёшь себя обособленно. В любой блатной компании будешь выглядеть белой вороной. А нам потребны с характером урки. - Вам всякие нужны, - усмехнулся Иванов. – На все случаи жизни. И такие как Вова из Верховцева, Днепропетровской области. И такие как Миша из Милитополя, Запорожской области. И такие как Серёжа из Подольска, Московской области. - Всех перечислил, - засмеялся Гаврилов. - Могу ещё назвать трёх затихарённых, - улыбнулся Иванов. Гену из Винницы, Дениса из Кременчуга и Витю из Макеевки. - А Гена из Винницы кто это? – наигранно удивляется Гаврилов. - Не прикидывайтесь шлангом! – вялым жестом руки отмахнулся Иванов. – Ваш Гена довольно глупо обозначился. Я при нём, как бы случайно, высказал идею «потрясти» незаметно раз, другой, третий ночами с воскресенья на понедельник почтовый ящик для писем, висевший около столовой, где обязательно попадутся донесения в оперчасть от осведомителей. На следующий день почтовый ящик под руководством оперативника Гришина перевесили к дверям вахты поближе к ментам. - То совпадение, - отверг Гаврилов умозаключение Иванова. – Мы давно хотели почтовый ящик перенести. - Если бы хотели, давным-давно перенесли бы, - усмехнулся Иванов. – Работы на 10 минут. К тому же, с какой стати оперативники почтовым ящиком озадачились? Ответ прост и однозначен: почтовый ящик служит для многих осведомителей передаточным пунктом информации в оперчасть. Есть, конечно, и другие способы. Но этот самый распространённый. Плюс ко всему Гена «прокололся» не только на почтовом ящике. - Мне известно, - улыбнулся Гаврилов, - к осведомителям ты настроен крайне отрицательно. Но согласись: без них в борьбе с преступностью не обойтись. Благодаря им удаётся раскрыть и предотвратить очень многие преступления. - С помощью палачей и пыток, усмехнулся Иванов, - можно добиться ещё более впечатляющих результатов. Вот только какова цена такой раскрываемости наша страна на своём горьком опыте прекрасно знает. Сотни тысяч невинно расстрелянных, миллионы невинно замученных. Осведомители, бесспорно, нужны и должны быть. Вопрос лишь: какие и кто они? В любом случае только не уголовники. От таких вреда больше, чем пользы. Одно преступление помогут раскрыть – кучу совершают сами. И ментам наплевать. Им самое основное раскрыть те, которые официально зарегистрированы, за которые теребят сверху. Мне часто приходилось бывать в Киеве, в Москве, Питере, Одессе, Ростове, Челябинске, Самаре, в вашем Кировограде. И везде около пунктов, где скупают золотые изделия, «крутятся» дельцы – спекулянты, промышляющие на перекупке драгметаллов и камней. Стр. 116 Почти все они являются осведомителями ментов и кгбешников. Не станешь таковым, посадят в тюрьму за спекуляцию на пару лет. А станешь – спекулируй годами. Не тронут. Будешь свой. Главное во время информировать о подозрительных «продавцах» ювелирных изделий и валютных ценностях. Точно также обстоят дела в спекулятивной торговле антиквариатом, коллекционными монетами, марками. Короче, в любой сфере преступного теневого бизнеса. В итоге имеем в стране странную ситуацию. Несмотря на высокий процент официальной раскрываемости преступлений, агрессивный административный и уголовный кодексы, сказочно красивую Конституцию, на невероятно огромную армию ментов, кгбешников, прокуроров, судей, осведомителей и помощников, советских людей везде обманывают, обсчитывают, обвешивают. Ухудшается криминогенная ситуация, снижается качество товаров, продуктов, коммунально-бытовых услуг, падает трудовая и технологическая дисциплина на производстве, процветает повсюду «блат» и принцип: ты мне – я тебе! Всё чаще и чаще слышишь слова «достал», а не «купил». Про воровство и говорить нечего. В колхозах или совхозах, например, тащат кому не лень: молоко, комбикорм, зерно, картошку, кукурузу, сено, бензин. На мясокомбинатах: сало, мясо, колбасу. На маслозаводах: масло, сметану, сливки, творог. На кондитерских фабриках: конфеты, сахар, шоколад, ликёр, коньяк. Воруют либо подворовывают на хлебзаводах, ликеро-водочных, спиртзаводах, элеваторах, стройках, складах, автотранспортных предприятиях, магазинах, общепите, больницах. То есть везде, где имеется такая возможность. По оценке специалистов в Советском Союзе около 18 миллионов мелких расхитителей: так называемых «несунов». Всё это в совокупности говорит об одном: вся наша правоохранительная система со всеми её помощниками и осведомителями работает не во благо, а во вред обществу. Ваша оперчасть тоже не исключение. Случай с попыткой самоубийства 23-х летнего парня тому наглядное подтверждение. Чудом жив остался. А с 20-ти летним Андреем из Чернигова, которого вы бросили на съедение своим приблатнённым шакалам-осведомителям, разве умно поступили? Ну, добились своего, «раскрутили» под дурманом лапаухого, приобщив к вкусу наркотиков. Только дальше-то что? Неужели ради двух-трёх дополнительно раскрытых краж надо окончательно угробить судьбу совсем-совсем молодому человеку. Кстати, я его предупреждал быть осторожным и держать по крепче язык за зубами. Не послушался. Перед этапом в Чернигов на новое следствие обращался ко мне за советом, так и не догадавшись кто его «сдал». Теперь под меня яму копаете. Аж с Владимира 1200 километров везли. Предположим: удалось бы вам кой-какие моменты в моей преступной биографии разузнать. Но опять же: что дальше? Неужели ради двух-трёх дополнительно раскрытых краж необходимо самим попирать десятки раз законы? В стране за год совершаются миллионы уголовно наказуемых преступлений. Официально регистрируются не более 20 процентов. 80 % не регистрируются, по ним уголовные дела не возбуждаются. Никто не наказывается. То есть миллионы уголовных преступлений фактически правоохранительными органами прощаются. Так не лучше ли простить и эти два-три преступления, коль не Боги менты, чем лезть правоохранительной системе из кожи, идти на массу нарушений законов, преступления и плодить-плодить более масштабную, более жестокую и подлую преступность? - Моя работа имеет нацеленность не на абстрактные результаты, - усмехнулся Гаврилов, а на конкретные. С меня спрос не за то, какими вы будете потом, там на свободе. Взять, к примеру, тебя, Александр Сергеевич. Ты же умный человек и прекрасно понимаешь, что находишься в оперативной разработке. И сюда на эту зону попал неспроста. А посему мы вынуждены твоей оперативной разработкой заниматься. Тщательно контролировать каждый твой шаг. Всю переписку. Связи. Бандероли, посылки денежные переводы, где Стр. 117 работаешь. Сколько получаешь. С кем общаешься. Иначе говоря, держать тебя в «духоте». Хотя, Александр Сергеевич, мы можем, будь на то твоё желание, договориться по-хорошему. Расскажи кой о каких своих преступных похождениях на территории Украины. Много не обязательно. 2-3 эпизода достаточно. Взамен дадим получше работу, повыше зарплату. Снимем ярлычок с красной полосой склонного к побегу. Кроме того посодействуем знаешь чему… Гаврилов внимательно посмотрел на Иванова и улыбнулся. – Посодействую личному свиданию с Любой из-под Белой Церкви. Она сейчас живёт в нашей области. У родителей. С 2-х летним Сашей. Или разлюбил? Потерял вкус к красоте женских форм? - Даже о них не думаю, - усмехнулся Иванов. – Коль нет цветов среди зимы, то и грустить о них не надо! - Не поверю, Александр Сергеевич, - улыбнулся Гаврилов. – Ты же по оперативным данным «бабник». Имея от воровства немалые деньги, любил элегантно одеваться, заманивать в свои сети и соблазнять понравившихся девушек и женщин. Поэтому кому-кому, но тебе без них психологически в зоне приходится и придётся трудновато. Знаю. Я сам «бабник». Правда, помельче масштабом. Поскольку повязан работой, женой, детьми. Зато денег имел, скорее всего, куда больше. Порой проблемы были куда девать, куда прятать. В общем, соглашайся, Александр Сергеевич. Не будь себе врагом. Иначе тюремная жизнь невыносимо тяжкой покажется. - Пускай, - нахмурился Иванов. – Можно идти? А то без обеда останусь. - Иди, - мрачно произнёс Гаврилов. – Только впредь не рискуй разборки устраивать: кто наш, кто не наш не докажешь. Голову разобьют. Надумаешь облегчить свою учесть… приходи. Поможем. - Не надумаю! – твёрдо ответил Иванов и вышел из кабинета. Иванову действительно было трудно, - выключив телеэкран, тяжко вздохнул «Второй» - Бандероли, посылки, передачки и денежные переводы получать не от кого. Зарплата после всех вычитов не превышала полтора рубля в месяц, на которые покупал в ларьке две пачки 50 граммовых грузинского чая по 30 копеек и 6 пачек дешёвых сигарет «Памир» по 14 копеек. Чтобы затем повыгоднее обменять на мыло, зубной порошок, трусы, майку, носки. Так как выданные казённые из-за низкого качества изнашивались в три раза быстрее предусмотренного времени по норме. Даже сахар в коммерческий оборот пускал, полностью обходясь без сладкого. Его ежедневно порциями в 10-12 грамм вместо 15 выдавали каждому заключённому. Насобирав в течение трёх месяцев килограмм, он обменял сахар на две общие тетради по 96 листов и 10 пишущих шариковых стержней. Совсем похудев, побледнев, почувствовав признаки истощения, слабости, поняв бесперспективность своего такого молчаливого неактивного поведения, играющего на руку лишь ментам, Иванов решил как-то изменить ситуацию к лучшему. Выход виделся ему в первую очередь в трудоустройстве на такую работу, где можно зарабатывать не мифически, а реально в пределах 11 рублей на ларёк, а не полтора. Но оперативники это сделать не позволили. Тогда Иванов пошёл другим путём. Поднял вопрос о необходимости мазать клеем внутреннюю поверхность резиновой подошвы детской летней обуви вместо одного раза два раза. В этом случае все проблемы с загруженностью работой и зарплатой положительно решались бы. Плюс ко всему, выпускаемая участком Стр. 118 летняя детская обувь стала бы значительно качественнее и прочнее. Так как почти все претензии покупателей и авторов рекламаций касались быстрого отрыва приклеенной подошвы. Иванов провёл ряд технических экспериментов с подошвами, промазанными клеем дважды. Определил оптимальный температурный и силовой режим сдавливания склеивающихся поверхностей и обратился со своим предложением к начальнику участка. Начальник участка согласился с доводами Иванова, тем не менее, разведя руками, сказал, что не вправе изменять технологический процесс. Не собираясь отступать, Иванов пишет сразу три одинаковые жалобы в ГУИТУ МВД СССР, Прокурору Кировоградской области и директору обувной фабрики на низкое качество летней детской обуви, изготавливаемой в цехе исправительно-трудовой колонии, и обосновывает необходимость нанесения клея в два слоя. Из Москвы жалобу отправили в ГУИТУ МВД Украины. Оттуда из Киева приехала в Кировоградскую ИТК проверяющая. После беседы с начальником оперчасти Гавриловым, побывав на обувной фабрике и в цехе, она и технолог обувной фабрики признали жалобу Иванова не соответствующей действительности, качество детской обуви хорошее, а число рекламаций и возврата покупателями товара незначительными, связанными с отдельными недочётами в организации труда осуждённых изготавливающих обувь. В нанесение клея в два слоя, по их мнению, нет необходимости. Вполне достаточно, пришли они к выводу, усилить внимание со стороны начальника участка, мастера и ОТК к неукоснительному соблюдению на всех производственных операциях технологической дисциплины. Ознакомившись с подобным заключением проверяющих, а чуть позже с такими же слово в слово ответами из ГУИТУ МВД Украины, Кировоградской областной прокуратуры и обувной фабрики, Иванов решил обратиться за помощью в редакцию главного печатного органа страны и ЦК КПСС газету «Правду». В своем письме туда он написал следующее: Уважаемая Редакция газеты «Правда»! Цех, где я работаю, изготавливает для 8 – 12 летних подростков ежедневно по 400 пар детской летней обуви. В месяц 10 тысяч. За год 120 тысяч. Обувь эта вся, вся без исключения, очень низкого качества. Причём главным образом по одной единственной причине: быстро отклеивается подошва и в связи с этим необходимо наносить на склеиваемую поверхность не один слой клея, а два. Проведённые опыты показали эффективность такой меры. К сожалению, дирекция обувной фабрики, работники областной прокуратуры и главного управления исправительно трудовых учреждений МВД Украины, в чьём подчинении находится цех по производству детской летней обуви, не проявили заинтересованности к проблеме низкого качества детской летней обуви и посчитали мою критику голословной, предложенные меры излишними. Причин, как я понял из бесед, разговоров, реплик и официальных ответов несколько. Первая: начальство считает детскую летнюю обувь односезонной. И, следовательно, особого внимания к долговечности и качеству не требует. По их мнению, если к ней бережно относится, на всё лето хватит. Вторая причина обусловлена стремлением дирекции фабрики сделать детскую обувь максимально доступной и дешёвой по цене. Поэтому любое затратное изменение в технологии изготовления детской обуви, приводящее к увеличению себестоимости товара, руководством предприятия не одобрялось и не одобряется. Третья причина – самая козырная весомая и часто произносимая увязывалась и увязывается с отсутствием большого количества возврата детской летней обуви от Стр. 119 покупателей и претензий со стороны торгующих организаций. Однако такие причины и мотивы, на мой взгляд, не соответствуют реальной действительности, противоречат интересам общества, проистекают, ими руководствуются от непонимания социально – бытовой ситуации в стране. Во-первых, дети не взрослые. Бережно относиться к летней сезонной повседневной, тем более, неказистой обуви не будут. Они подвижны, любят порезвиться, побегать, попрыгать, поиграться. Готовы шлёпать по лужам, по росе, идти по бездорожью. За три летних месяца их обувь пройдёт через такие испытания, которые не смоделируешь ни в одной лаборатории и которым не подвергнется взрослая обувь даже за десять лет. Поэтому летняя детская повседневная обувь для подростков должна быть особо прочной, качественной. Во-вторых, нанесение второго клеящего слоя увеличит себестоимость каждой пары детской обуви всего на 12-15 копеек. То есть, обувь вместо 4 рублей 25 копеек станет стоить 4 рубля 40 копеек. Иными словами рост цены «тьфу» по сравнению с ростом качества и надёжности. И в-третьих, большое количество возврата покупателями производимой нами детской обуви связано с несколькими обстоятельствами. Дело в том, что крайне редко кто из родителей, купив для ребёнка на лето повседневную дешёвую обувь и отправив его в пионерский лагерь либо к бабушке с дедушкой или иным родственникам в деревню, посёлок, городок, на дачу, пойдёт или поедет с сохранившимся чеком в магазин, где куплена некачественная обувь и потребует её заменить либо вернуть деньги. Почти никто из родителей бабушек и дедушек не смыслит ничего в технологии изготовления обуви. Зато каждый знает и понимает, что ребёнок запросто будет лазить, скакать, прыгать и бегать в ней где угодно: по щебёнке и камням, по воде и грязи, по мокрой траве и лесному бурелому, по деревьям, заборам, задворкам, ямам, траншеям, оврагам. И в любом месте способен за что-нибудь зацепиться, промочить, порвать, испортить обувь. А поскольку цена такой обуви небольшая, то мамы и папы, бабушки и дедушки, не задаваясь особо вопросом: почему так быстро пришла в негодность недавно купленная детская летняя обувь, покупают новую. Именно поэтому количество возвращаемой некачественной обуви так невероятно мало. Примерно 200 пар в год. То есть 0,16%. Причём под увеличительным стеклом прекрасно видно почти у всех дефект один и тот же: отклеилась подошва из-за слишком тонкого и неплотного склеивающего слоя. Косвенно сей факт подтверждается и вот таким показателем: на купленную перед летним сезоном и в летний сезон детскую повседневную обувь рекламаций почти нет. В конце письма Иванов поставил две буквы: P.S. и дописал. Кроме того, пользуясь случаем, хочу обратить внимание редакции газеты «Правда» на странную позицию в этой проблемы Кировоградской областной прокуратуры в лице прокурора по надзору за работой исправительно-трудового учреждения. Прокурор по надзору за ИТУ, где выпускается некачественная детская обувь, считает: раз нет жалоб от покупателей, нет потока рекламаций, то всё нормально. Ни чьи интересы не нарушены. И наплевать ему на все мои доводы. Даже вникать, слушать и разбираться не желает. Между тем затронуты и нарушены не только личные интересы граждан, не только их кошельки. Затронуты и нарушены интересы государства, интересы Государственного бюджета. Так как изготовление детской одежды и обуви в силу своей социальной значимости, дотационны. И, следовательно, преждевременно выкинутая на свалку детская обувь опустошает не только карманы рядовых граждан, но и карманы государства. Написал Иванов это письмо в двух экземплярах. Первый экземпляр кинул в «зоновский» почтовый ящик, из которого в соответствии с тюремными правилами все письма попадают для досмотра, контроля и проверки на стол администрации колонии и далее к адресатам. Второй экземпляр оставил при себе на случай, коль первый экземпляр Стр. 120 начальство колонии, прочитав, уничтожит вопреки закону. Подобное бывает сплошь и рядом. Через неделю, убедившись, что письмо в газету «Правда» бесследно исчезло, Иванов отправляет второй экземпляр письма в «Правду» нелегально. Начальник оперчасти майор Гаврилов знал о таком шаге Иванова, но перекрывать канал не стал, чтобы не рассекретить его и, надеясь на более весомую со временем удачу, мешать отправки письма в Москву не стал. Производственные передрязги его не волновали. Иванов как раз на это и рассчитывал. Вскоре письмо Иванова редакция газеты «Правда» переслала в Кировоградскую областную прокуратуру с просьбой проверить приведённую в нём информацию. В исправительно-трудовую колонию немедленно «примчался» прокурор по надзору. Не скрывая своего недовольства, он потребовал от начальства колонии строго наказать Иванова за нелегальную, то есть незаконную отправку письма в редакцию газеты «Правда» - Прежде чем наказывать меня, - заявил прокурору Иванов, - разберитесь, почему руководство колонии, нарушив мои законные права, не отправила в «Правду» моё первое письмо? Тем не менее, по представлению прокурора Иванова наказали лишением возможности в течение месяца покупать в ларьке продукты питания и товары первой необходимости. Впрочем, Иванов подобное наказание воспринял спокойно. Денег у него на лицевом счету почти не было. Всего 1 рубль 43 копейки. На килограмм печенья, кусок мыла и коробочку зубного порошка. Письмом в «Правду» Иванов ничего не добился. Убедить начальство обувной фабрики наносить клей в два слоя на резиновую подошву детской летней обуви ему не удалось. Прокуратура Кировоградской области за подписью областного прокурора направила обстоятельный ответ – отписку в редакцию газеты «Правда» с протоколом заседания технического совета обувной фабрики и заключениями служб главного технолога и начальника ОТК об отсутствии необходимости и целесообразности наносить клей в два слоя и соответствии выпускаемой обуви требуемым параметрам качества. - А вообще-то Иванов был прав или не прав? – сделал предупредительный жест рукой «Первый». - Да. Был прав, - кивнул головой «Второй» и усмехнулся. – Хотя бы исходя вот из чего. Привозимый в обувной цех клей в больших количествах растаскивался заключёнными. Кому-то клей был нужен на «ширпотребовское» изготовление записных книжек, блокнотов, фотоальбомов, шкатулок. Кому-то на комнатные шлёпанцы или для душа. Кому-то для изготовления лёгких и удобных ботинок, поскольку официально выдаваемые и разрешаемые «форменные» рабочие спецовочные ботинки, который заключённые между собой называли «говнодавами», были к повседневной носке плохо приспособлены, тяжелы и громоздки. Чтобы компенсировать раскрадываемое, клей разбавляли растворителем «пожиже» и таким разбодяженным жидким клеем клеили детскую обувь. Начальство колонии и цеха прекрасно знали про это, но молчали. Дирекция обувной фабрики, включая главного технолога и начальника ОТК, прокурор и проверяющие – не знали. Иванов тоже о том «не заикался», хорошо зная, что начальство колонии, оперативная и режимная часть тут же использует сей факт, чтобы восстановить против Стр. 121 Иванова заключённых, отобрав у них не положенные правилами обувь, тапочки и банные шлёпанцы неустановленного образца, развернув компанию по наказанию тех, кто изготавливает ширпотреб, разворовывает клей. Но опять же, даже если бы клей не расхищался, не разбавлялся, всё равно нанесение клея в два слоя – мера желательная и эффективная. Кстати, все «ширпотребщики», изготавливающие для своих «заказчиков» обувь, тапочки и шлёпанцы наносили клей в два слоя. В январе 1982 года состояние здоровья Иванова резко ухудшилось. Сказалось постоянное длительное недоедание, недостаточное поступление витаминов в организм, нервные перенапряжения. Пришлось снижать физические нагрузки. Вместо часовой утренней зарядки делать 15-ти минутную. Вместо 20 минутной зарядки перед обедом – десятиминутную. Вместо 10-минутной зарядки перед сном на ночь глядя – 5-ти минутную. Понимая, что при такой жизни на обкраденном питании, без ларька, денег, посылок, передач и бандеролей здоровье будет угроблено окончательно, Иванов предпринял снова несколько попыток перейти работать из обувного участка куда-нибудь в другое место, где требовались слесаря-сантехники, кочегары, электрики, газоэлектросварщики. Не переводили. Оперативно-режимная служба не давала согласия, ссылаясь на наличие у Иванова «красной полосы» склонного к побегу. Когда Иванову не позволили перейти на другую вакантную работу в четвёртый раз, он, решив оперативникам тоже не давать спуска, написал на них в министерство внутренних дел и прокуратуру Украины заявление, где обвинил начальника оперативной части майора Гаврилова в распространении и продаже в среде осужденных Кировоградской исправительно-трудовой колонии наркотических веществ. Отправил Иванов свои заявления в МВД и Прокуратуру тем же нелегальным каналом, каким отправлял письмо в редакцию газеты «Правда», точно зная, что попадут они обязательно на стол Гаврилова и там застрянут. По крайней мере, именно на такую ситуацию рассчитывал, желая дать Гаврилову понять во избежание скандала «не зарываться». И только. Не больше. Однако возникшую ситуацию Гаврилов расценил иначе. Поверив в серьёзность намерений Иванова и, следовательно, его уверенность в надёжности нелегального канала, Гаврилов решил нелегальные письма с заявлениями в МВД и Прокуратуру Украины не изымать. «Второй» нажимает на кнопки ДПУ и на телеэкране возникает кабинет начальника оперчасти ИТУ, где Гаврилов, протягивая два письма оперативнику Гришину с усмешкой произносит: - Отправляй. Пусть идут. Сделаем ему подарок в честь сегодняшнего праздника «23 февраля». После того как такие письма уйдут, в нём окончательно исчезнут все сомнения относительно надёжности этого нелегального пути и он непременно им воспользуется для связи с кем-нибудь из своих знакомых на воле. А насчёт наркотиков бояться нам нечего. О негласной практике их использования в оперативно-розыскной деятельности хорошо осведомлены в КГБ, Прокуратуре и МВД все: снизу доверху. Она повсеместна в спецслужбах везде: от Владивостока до Калининграда. Для приличия приедут. Проведут служебную проверку. Допросят кой кого. Побеседуют кой с кем и уедут, оставив кляузника в дураках. Мало того, мы восстановим против него приблатнённых и заставим, никуда не денется, приползти сюда на поклон. Наркоши, если почувствуют угрозу остаться без наркоты, шутить с ним не станут. Через 10 дней, 5 марта 1982 года Иванова вызвали в кабинет к заместителю начальника по Стр. 122 режимно-оперативной работе подполковнику Рыбе. Никакого плохого предчувствия его душа не испытывала. Увидев в кабинете сидевшего за столом с хмурым лицом прокурора по надзору и сорокалетнего мужчину в штатском с мордой оперативника, Иванов подумал, что речь пойдёт вновь о качестве детской летней обуви. Оказалось не так. «Второй» нажимает на кнопки ДПУ. - Скажите, - обращается прокурор к Иванову – Вы писали в прокуратуру и МВД Украины заявление о причастности начальника оперчасти Гаврилова к торговле наркотиками? - Сволочь! Тварь! – мелькнула в голове у Иванова мысль о Гаврилове. – Отправил всё же письма наглец. Совершенно никого не боится. Повязала бюрократия всё и всех в единое преступное сообщество. Прокурор показывает Иванову заявление и вопросительно замирает. - Да! Писал! – твёрдо и спокойно ответил Иванов. - Сейчас всё это мы оформим протоколом, - зло сузил глаза прокурор. – Предупредим под роспись об уголовной ответственности за заведомо ложные показания. И если вашему заявлению не найдутся подтверждения, привлечём за клевету к уголовной ответственности. - Конечно, не найдутся, - усмехнулся Иванов. - Вы их изначально не собираетесь искать. У вас это сейчас чётко на лбу видно. Поэтому лично с вами вести разговор на эту тему не желаю и не стану. Не настолько я дурак, чтобы делиться своей информацией с тем, кто о подобных массовых уголовно-наказуемых фактах отлично знает либо обязан знать по должности. И пресекать. А не скрывать, выгораживать, уводить от ответственности. За полгода мне пришлось видеть десятки людей, приобщившихся к наркотикам. Львиную долю которых занесли в зону и реализовали осужденным оперативники. Прокурор вынул из папки бланк протокола допроса свидетеля. - Не утруждайтесь! – предупредил прокурора Иванов. – Никаких показаний лично вам, повторяю, давать не буду. - Вы обязаны давать! – грозно взглянул на Иванова он. - Только не вам, - улыбнулся Иванов. – Вам даю отвод. Вы косвенный соучастник творящегося в зоне беззакония и заинтересованное в сокрытие лицо. - В таком случае идите, - опустил голову прокурор. – Обойдёмся – разберёмся без вас, раз не желаете помочь. - У вас ещё поворачивается язык такое говорить. Ни стыда, ни совести! – усмехнулся зло Иванов и, выходя из кабинета, добавил. – Одна шайка-лейка! Через два часа Иванова снова вызвали. На этот раз в кабинете находился лишь один сорокалетний мужчина в штатском со взглядом оперативника. - Я из Киева. Сотрудник оперативного отдела Главного управления ИТУ МВД Украины, - Стр. 123 представился он. – Направлен сюда для проверки вашего Заявления в МВД Украины относительно незаконного оборота здесь наркотических веществ. Надеюсь, вы мне отвода не дадите? - А вы верите мне или хотя бы в возможность изложенного мной в заявлении? – внимательно посмотрел Иванов на оперативника. - По всякому бывает, - уклончиво ответил оперативник. Иногда, к сожалению, такое случается. - Не кривите душой! – усмехнулся Иванов. – Я не первый год в стенах таких заведений. Прошёл через десятки тюрем и следственных изоляторов. Общался с тысячами заключённых из разных регионов Советского Союза. И везде, даже на малолетках, оперативники всех спецслужб, прикрываясь оперативно-розыскными интересами, торгуют либо приторговывают наркотиками, водкой и «чаем». Повсюду на всей территории страны оперативные службы действуют почти по одному и тому же принципу: У одних наркотики изъяли – другим продали. А как известно, от перестановки слагаемых сумма не изменяется. Так какая это борьба с наркодельцами и наркоманией, если вместо того, чтобы изъятый наркотик уничтожить либо пустить в фармацевтическую промышленность, его через своих осведомителей и доверенных, оперативники реализуют среди желающих. Правда, изредка демонстрируют по телеку спектакль как уничтожают, сжигают в печах какую-нибудь крупную изъятую партию наркотиков. Но то капля в море, показушное мероприятие по созданию видимости эффективной борьбы. На самом деле и наркотиков и наркоманов всё больше и больше даже по официальной статистики. Ну какая же это борьба? - Странно, - улыбнулся оперативник. – Зачем тогда заявление в прокуратуру и МВД пыжился отправлять коль отлично понимаешь бесполезность всей своей затеи? Потому что Гаврилов и ему подобные, - охотно признался Иванов, - обнаглели до предела. Во Владимирской тюрьме оперативники незаконно разные козни строили. А затем начальник оперчасти тюрьмы в отместку за свою беспомощность ярлык склонного к побегу навесил. На этой зоне оперативники как волка обложили меня красными флажками и специально не позволяют нормально выживать. Словно приговорили к медленной смертной казни. Вы попробуйте, не поленитесь ради расширения своего кругозора о действительности заглянуть в кухню и столовую нашей колонии, чтобы присмотреться повнимательнее: как и чем нас кормят? Наперёд скажу: практически на треть пища по калорийности, белкам, жирам, углеводам и микроэлементам недостаточная, разворовывается. Содержание в ней витаминов ничтожно мало из-за продолжительной термообработки, полного отсутствия молочных продуктов и салатов из свежих овощей, ягод, фруктов. За полтора года с момента ареста я ни съел ни одного свежего огурца, помидорины, капустного листа, яйца, луковицы, морковины, свеклы, чесночинки, редиски, яблока, укропинки. Не выпил ни одного стакана молока, сока. Это не жалоба моя, а констатация фактов, показывающих как непросто, точнее, практически невозможно в существующих де-факто тюремных условия жить, выживать, выжить, не угробить здоровье, без посылок, передачек, бандеролей и ларька. А вот посмотрите в какой одежде установленного образца меня сейчас зимой администрация колонии заставляет ходить. Иванов встал со стула и весело улыбнулся: - В тощей телогрейки, сшитой абы как в какой-то женской «зоне» в швейной мастерской. В этой телогрейки ваты половина требуемого Стр. 124 количества. Материал и ткань хуже не бывают. Выдаётся на три года. Хватает на год. Чтобы в ней не было холодно, надо под такую телогрейку безрукавную душегрейку одевать. Только где её взять, когда нет никого и не на что купить. Но даже если изловчусь, достану, закажу и умельцы сошьют, менты в любой момент вправе отнять. Не положено! И отнимают у всякого непонравившегося. Теперь посмотрите на курточку и брюки установленного образца… Иванов расстёгивает телогрейку - Их тоже шьют в швейных мастерских женских исправительно – трудовых колоний. Качество и материал так же хуже не бывает. Один комплект выдаётся на два года. Реально хватает на год. И то, коль не вздумаешь стирать. Носим мы их с утра до вечера. После первой же стирки сядут, станут короткими и полиняют. После второй стирки – превратятся в ветошь. Про качество маек и особенно носков и трусов тем более говорить нечего. Выдают по два комплекта на год. Реально носки приходят в негодность через месяц. Трусы и майки расползаются через полгода. А что дальше носить? А дальше надо просить родственников или друзей, чтобы привезли либо прислали, или же у кого-то на что-то выменить или выписать по заявлению. И то при условии, если есть на лицевом счёте имеешь деньги. У меня же никого и ничего нет. Мог бы заработать, умею работать, люблю работать. Имею кучу специальностей, тем более потребность в них была и есть. Но Гаврилов упёрся. Говорит нет, работай в обувном цехе там, куда изначально поставили. Фактически бесплатно. Потому что после всех вычитав мне остаётся не более полтора рубля за месяц работы, формально мотивируя навешенным на моё личное дело ярлыком «склонен к побегу». Хотя в действительности причина такого упорства Гаврилова в другом. Он рассчитывает что я высохнув от голода и поизносившись, либо встану перед ним на колени, либо нелегально обращусь за помощью на воле к кому-нибудь из тех, кто может представлять для оперативных спецслужб интерес и ценность. - А мне кажется, - улыбнулся оперативник, - у тебя мания преследования. - Пока нет! – засмеялся Иванов. – Пока лишь настороженный. Но со временем не исключено. Привьёте. Гаврилов лично сам мне говорил, что нахожусь в оперативной разработке. Моя переписка на контроле, и предлагал признаться в двух-трёх преступлениях совершённых на территории Украины, обещая в замен снять с меня ярлык «склонного к побегу» и не препятствовать переходу на более высокооплачиваемую работу. - Это он зондировал, - вновь улыбнулся оперативник. – Вдруг согласишься. - Ой, нет! – усмехнулся Иванов. – Не того вы Гаврилова знаете. Наш Гаврилов на любую пакость способен, на любую провокацию в отношении заключённых ради благосклонности к себе вышестоящего начальства. И поддержания авторитета бывшего кгбешника. Недели две назад он предпринял попытку подсунуть мне в раздевалки душевой «девочку» мужского пола по кличке «Пушок». Ей 19 лет. Вылетая пухлая красотка женского типа. Я сначала не предал значение тому, что «она» около меня вьётся, задом крутит, а когда в раздевалки остались одни повела себя и стала навязываться совершенно нагло. Пришлось пару резких слов «ей» сказать, образумить. Отстала. А спустя два дня случилось похожее в другой раздевалки. Там кто-то из интересовавших оперативников заключённых «клюнул» на её жопу. Голая, выскочив на холодный зимний Стр. 125 двор, она заявила крутившимся недалеко ментами, о насилии. «Насильнику» подобное «насилие» могло обернуться семью годами лишения свободы. Но даже не будь насилия за подобный секс предусмотренно уголовное наказание до 3-х лет. Однако возбуждать уголовное дело не стали. Ограничились 15 сутками штрафного изолятора. Видимо оперативники с «насильником» полюбовно обо всём договорились, а «красотку» вскоре, как «она» просила, вывезли с Кировоградской зоны на другой конец Украины, где о ней никто ничего не знал и, следовательно, избавили её от постоянных домогательств сексуально озабоченной тюремной братией. Короче, всё это не случайно. Кроме того, немало других фактов. - А наркотики в зону как поставлялись? – поинтересовался оперативник. - Это вы спросите у своих коллег-оперативников майора Гаврилова, лейтенанта Гришина и режимника старшего лейтенанта Гуйвона. Они лучше меня знают, как снабжали наркотиками своих прихвостней, по какой цене, в каком количестве? Как их прихвостни потом распродавали «товар» с накруткой всем желающим его купить. Хотя я уверен: вам и так в общих чертах известно как такие дела в «зонах» делаются. Что касается подробностей и деталей, то затрагивать их смысла нет. Всё равно никто: ни прокуратура, ни КГБ, ни менты, включая вас в силу отсутствия эффективного общественного контроля за деятельностью всей правоохранительной системы, в том числе спецслужб, ситуацию к лучшему не изменят и изменять не будут. В свою очередь общественный контроль эффективен лишь в условиях гласности и состязательности разных оценок происходящих в стране событий. Чего даже близко нет и не скоро настанет. Поэтому больше меня ни о чём не спрашивайте и не вызывайте. Я в бестолковые игры не играю. - Незачем тогда писать такие заявления, - усмехнулся оперативник. - Думал Гаврилов тормознёт их, не отправит и немножечко угомонится! – тяжко вздохнул Иванов. – Увы, просчитался. Гаврилов поперся как лось по кукурузе не сворачивая. В принципе, это не я, а он отправил эти заявления. Бояться-то ему действительно нечего. Оперативник взглянул на часы: - Ладно. Иди. Иванов вышел из кабинета. «Второй» нажатием красной кнопки ДПУ выключает телеэкран и поворачивается к «Первому». - Вечером, гуляя во дворе по свежему воздуху, Иванов почувствовал на себе пристальные взгляды и перешёптывания некоторых находившихся там заключённых. Один из хороших знакомых поведал Иванову о том, что после обеда до самого ужина в оперчасть дёргали многих блатных и в письменной форме под роспись предупреждали об уголовной ответственности за наркотики. При этом ходит слух, с намёками на Иванова, будто кто-то пожаловался в Киев на плохую борьбу оперативников и режимников с наркоманией в зоне. В ответ, усмехнувшись, Иванов лишь сказал: - Ничего удивительного. Излюбленный приём стравливания, расправы и подчинения чужими руками строптивых и неугодных. Ночью Иванова разбудили и попросили выйти минут на пять в умывальник поговорить о чём-то важном. Иванов в майке, трусах и тапочках пришёл в умывальник, где на корточках сидели три приблатнённых парня, и присел рядом напротив них. «Второй» нажимает на несколько кнопок ДПУ и включает телеэкран. Стр. 126 - Что ты ментам на нас наплёл? – жестко и зло спросил один из них с тупым агрессивным лицом. – Зачем воду мутишь? Таскают по операм, прокурорам. Шмоны устраивают. Угрожают. Или зону с детским садом попутал. - По-моему это вы попутали. – усмехнулся Иванов, сохраняя спокойствие – Всякие провокационные сказки ментов и их приспешников слушаете, уши развесив. - Вот что «Козёл»! – жестко и зло вновь заговорил агрессивный. – Не считай себя умным, а нас дураками. Ты только сюда прибыл, а мы здесь почти весь срок отбухали. Скоро выходить. И все пять лет до твоей писанины было тихо и спокойно. Гладь и благодать. - Короче, вот что запомни чёрт, - вмещался в разговор третий. – Если завтра не напишешь ментам, что всё придумал… Если кто-нибудь из-за тебя пострадает. Перекроют каналы поставки наркоты… Отшибём всё что отшибается! Понял? Иванов, побледнев, промолчал. Они встали. Иванов тоже стал подниматься с корточек. В этот момент неожиданно «агрессивный» бьёт ногой Иванова в живот. Иванов полусогнутой позе, прижав руки к животу поднимает вопросительный взгляд на «агрессивного» и спрашивает: - За что ударил? - Чтобы наперёд, козел, знал и не тешил себя иллюзиями: считать до трёх мы не умеем. - «Второй» выключил телеэкран и, тяжко вздохнув, повернулся к «Первому». - Далее события развивались так. Согнувшись от тупой боли в животе и прижимая его руками, Иванов дошёл до своей кровати, лёг в постель и, выбрав наиболее безболезненное положение, задумался о необходимых завтра контромерах. К оперативникам бежать на поклон у него даже мыслей не было. Понимая серьёзность ситуации и грозящую ему опасность, он решил с утра идти к блатным конкурирующей зоновской группировки и громогласно публично поведать им о псевдоблатном змеином клубке ментовских прихвостней, который возглавлял наркоман Владимир Доля из Верховцева. Об их проделках, как доставали наркотики. Какими подлыми делами расплачивались. В принципе это был наиболее лучший выход. Оперативники. Прокуроры. Прихвостни… Да и вообще все, кто работает в правоохранительной системе боятся творить беззаконие в условиях гласности и прозрачности своих действий. К тому же Иванову было чем козырнуть. Четверо заключённых поочерёдно пригретых этим змеюшником, ушли этапом из зоны за «довеском». Случайностью такое близко не пахнет. Успокоившись и сжавшись в комочек Иванов, несмотря на тупую ноющую боль в животе попытался заснуть. Задремал. Но не на долго. Возникла тошнота и рвота. Не успел с кровати подняться. Простынь окрасилась кровью. Иванов сразу догадался о разрыве кишечника и необходимости срочно идти в санчасть. Постояв несколько минут в раздумье и проанализировав возникшую новую ситуацию, он делает хитрый ход: идёт в соседнюю жилую секцию к спящему знакомому заключённому, будет его и, прикинувшись еле живым, просит его помочь дойти до санчасти. По дороге в санчасть Иванов рассказал ему о провокации оперативников и поимённо о трёх скучковавших ментовских прихвостнях, маскирующихся под блатных. Как эти псевдо блатные действуют, как «сдают» и кого конкретно сдали. Иванов, делясь с ним своей информации, твёрдо знал, что завтра их ночной разговор станет во всех подробностях известен группе блатных около которых тот постоянно крутится, а затем остальным. Стр. 127 В санчасти Иванов не стал скрывать от дежурной медсестры, что его ударили ногой в живот, о рвоте с кровью. Показал отпечаток на белой майки ботинка. Медсестра вызвала дежурных по колонии офицеров, включая дежурившего в ту ночь оперативника лейтенанта Гришина и сказала им о необходимости срочно везти Иванова в городскую больницу на операцию. Оперативник Гришин стал возражать заявив о симуляции Иванова, о его склонности к побегам, о имитации отпечатка обуви на майке, и крови на простыни. О замысле убежать. Ответственный ДПНК занял сторону оперативника Гришина. Медсестра заколебалась. Пришлось исподволь вмещаться мне – развёл руками «Второй». – Нагнать на медсестру дополнительный страх. Иначе Иванов не выжил бы. На ментов страх нагонять бесполезно. Для них жизнь арестанта дорога лишь тогда, когда она увязана с их благополучием. Медсестра, средних лет женщина, получив моё телепатическое внушение, в ультимативной форме потребовала от ментов немедленно везти Иванова в больницу. В противном случае она доложит обо всём по телефону дежурным Управления внутренних дел, прокуратуры и Кировоградского облисполкома. Решимость медсестры подействовала на ответственного дежурного и в зону вызвали скорую помощь. Приехавший врач подтвердил необходимость срочной операции. И Иванова в сопровождении двух ментов в наручниках повезли на «Скорой» в центральную больницу города Кировограда. Состояние его к этому моменту стало крайне тяжёлым. Физические силы еще не полностью покинули его. Он мог шевелиться, закрывать и открывать глаза, даже по команде врача с боку на бок повернуться. Но мозг смирившись с невозможностью что-либо сделать для спасения жизни, отгородившись от внешних мирских суэт и проблем, переключил работу организма на спокойное безболезненное угасание, давая возможность Иванову умереть без сожаления, раздумий, переживаний и страха. Операция длилась долго из-за общего воспаления брюшины вследствие травматического разрыва кишечника. Но прошла относительно успешно. Очнулся Иванов в одноместной больничной палате окружённый капельницами и двумя ментами-охранниками. Память вернулась быстро. Проанализировав ситуацию, он пришёл к выводу о необходимости при удобных обстоятельствах во всех подробностях рассказать о случившемся не таясь и не боясь ментам-охранникам. Иванов хорошо знал что менты отлично понимающие лагерную жизнь и умеющие чувствовать где правда, а где ложь, поверят приведённым фактам, его искренности и обязательно поделятся услышанным с остальными ментами своей смены дежурившим в зоне и кто-нибудь непременно передаст в качестве дополнительной информации к размышлениям по поводу слухов о наркотиках тем зоновским блатным, с кем негласно поддерживают дружеские отношения. Иванов по сравнению с ментами-охранниками обладал на порядок более широким кругозором знаний о медицине, науке, технике, политике, международном положении, жизни людей на Западе и в СССР. О нравах высокопоставленных чиновников, экономических неурядицах в стране и застое в развитие. Менты слушали его с большим интересом, внимание и явным доверием. Обстановка располагала. Рассказчиком Иванов был замечательным. Дежурили менты по два человека в течение 12 часов: с 8 до 20. Затем заступала на 12 часов другая смена с 20 до 8. В одноместной палате Иванов провёл двое суток. 7 марта к нему приходили заместитель начальника ИТУ подполковник Рыба и начальник оперчасти Гаврилов. Гаврилов показал Иванову фотокарточки пятерых заключённых и попросил опознать того, кто ударил. Стр. 128 «Второй» включил телеэкран и показал данный видеосюжет. - Сами провокацию устроили, - усмехнулся Иванов. – Натравили. А теперь крайнего ищите и его моими руками посадить на новый срок собираетесь. Молодцы! Ни стыда. Ни совести! Только я в таких гнусных делах и проделках майору Гаврилову не помощник. Пусть ищет помощников дурнее. Всё разговор закончен. Мне плохо. Голова кружится. Иванов закрыл глаза и натянул на голову одеяло. Гаврилов и Рыба молча вышли. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». 8 марта 1982 года Иванова перевели в 3-х местную больничную палату, где лежали на излечении два вольных. Он и там был словоохотлив на разные темы, особенно тогда, когда охранники куда-то странно исчезали. Не касался лишь былой преступной жизни, боясь как бы эти больные не оказались сотрудниками спецслужб 9 марта в палату зашёл вместе с ментами-охранниками мужчина лет 35 и поинтересовался у Иванова что произошло, за что побили. Иванов вкратце рассказал историю случившегося. Мужчина внимательно выслушав с мрачным видом осуждающе посмотрел на Иванова и посоветовал ему, если не желает быть калекой, любыми способами не выходить на зону, съезжать в другую зону. - Наверное, то мент подосланный, - нахмурился «Первый». - Ментовский прихвостень, - утвердительно кивнул головой «Второй». Не так давно тоже сидел в этой зоне и тайно сотрудничал с Гавриловым. - Твари! – тяжко вздохнул «Первый». – Человек получил опасную для жизни травму, потерял много крови, перенёс сложную операцию, его истощённый организм еле-еле справляется с критической ситуацией, а они продолжают своё наворачивать. Стращать! Запугивать. Гнетущие мысли навивать. Из нормальной оздоровительной колеи выбивать. 10 марта по настоятельной просьбе администрации колонии, Иванова выписали из больницы. Слишком обременительно там круглосуточно охрану держать. В зоне его поместили в санчасть под замок в жилую комнату старшего санитара из числа заключённых. Получившего строгое указание от начальства никуда Иванова не выпускать и к нему никого не допускать. В разговоре со старшим санитаром, Иванов быстро понял, что зоновским блатным в общих чертах известна правда. Происшедшее воспринимают после небольших колебаний, как ментовскую провокацию. А Иванова и того кто его ударил – считают жертвами этой провокации. Тем не менее, твердо зная об осведомлённости блатных по поводу своего нахождения в санчасти, их интереса к случившемуся. И обязательных расспросов о нём у старшего санитара, Иванов не кривя душой во всех деталях рассказал сочувствующему старшему санитару за что сел в тюрьму, как вели следствие, как сфабриковали уголовное дело, почему привезли из Владимира в Кировоград. Чего зоновским оперативникам хотелось добиться. Какими способами и какими путями они пытались это сделать. В какое трудное положение загнали. Как он этому противостоял, и какие коварные действия подло предпринимала оперчасть, включая запрет из-за, якобы, моих жалоб, на манипуляции с нарядами, позволявших негласно заключённым торговать, переуступать часть своей проделанной работы тем, кто не сумел, не смог на 100% выполнить месячную норму Стр. 129 выработки, и, в силу этого, мог лишиться существенных льгот. Почему, зачем и ради чего я отправил жалобы на некачественную обувь. Каков был результат. Про парня вскрывшего вены. Про сволочь-мастера, бывшего где-то начальником колонии, а теперь будучи на пенсии, работающему на трёх должностях у них в цехе, точнее: целыми днями безмятежно сидящему на стуле, с газетами в руках. И при этом получающий приличный совокупный оклад в 165 рублей. Про то, как однажды сей мастер высказал удивление и непонимание в адрес тех пенсионеров, которые с утра до вечера проводят время дома и не заняты подобно ему посильным общественно-полезным трудом. И очень обиделся, когда находившийся рядом Иванов при всех с двухмысленной усмешкой громко и открыто встал на защиту таких пенсионеров обвинив правительство в неспособности создать для всех пенсионеров, а не только для избранных, достаточное количество рабочих мест с окладом в 165 рублей, где можно ничего не делать, всё заключённые сделают, вплоть до написание нарядов, отчётов, актов и исправно получать деньги Про работу в зоне агентурной сети оперативных служб. Про ментовские каналы нелегальной связи заключённых с волей. Про бесконечные провокации оперативников и режимников всячески давить, давить и давить на него. Поймать на чём-нибудь. Почему не вытерпел их наглый произвол и чтобы чуть-чуть утихомирить оперативников, решил отправить в МВД и Прокуратуру Украины жалобу на Гаврилова снабжавшего незаконно наркотиками бригаду осведомителей руководимой Долей. Иванов провёл в санчасти под замком десять дней. 20 марта 1982 года его из санчасти выписали и оперативник лейтенант Гришин отвёл его в жилую секцию отряда. В отряде никто ни о чём Иванова расспрашивать не стал. Тема была слишком щекотливая, опасная и подвластная авторитетам. Погода на улице стояла теплая, солнечная и Иванов отправился во двор погулять, зная, что к нему во дворе обязательно «авторитеты» подойдут и обо всём обстоятельно расспросят. Так и получилось. Подошли двое. С ними Иванов пробыл около трёх часов. Рассказал всё! Без запинки. Ничего важного не пропустив. Убедительно. Аргументированно. Спокойно. С твёрдой уверенностью в своей правоте и порядочности поведения. Сказался не только талант умелого рассказчика, но и выстраданная подготовленность к разговору на эту тему. Авторитеты Иванову безоговорочно поверили. Слишком много уже всплыло и в единую картину сгруппировалось фактов ранее разрозненных и не замечаемых. В конце разговора авторитеты поинтересовались мнением Иванова о шансах выпутать того, кто ударил, из возбуждённого уголовного дела. «Второй» включил - Никаких, - с сожалением вздохнул Иванов. – Нанесение опасных для жизни телесных повреждений относится к тяжёлым статьям. Прекращению по примирению сторон не подлежит. Плюс отрицательная характеристика, злостный нарушитель режима содержания. По любому суд с подачи ментов добавит шесть лет к оставшемуся сроку как бы я его не защищал, какие бы доводы не приводил. Я, конечно буду стараться показать всё случившееся как провокацию оперативников. Только толку будет ноль. Тем более при отсутствии грамотных, добросовестных защитников. Сами знаете какое наше правосудие. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому»: - Авторитеты согласились с Стр. 130 **** мнением Иванова и предложили обращаться к ним за помощью, если возникнут с кем-либо из арестантов неувязки. Иванов с трогательной искренностью поблагодарил их. В этот же вечер к Иванову подходили два дружка того, кто ударил его ногой в живот. Расспросив кой о чём, извинившись и оправдываясь, они сказали, что бить не собирались. Хотели лишь «поговорить», при необходимости пригрозить, не больше. Толю-каратиста позвали для подстраховки. Поверили провокаторам, что ты тоже каратист. Просили не обижаться, простить и сделать всё возможное, чтобы Толю не судили. Иванов объяснил невозможность такого исхода дела и посоветовал любыми путями нанять двух хороших адвокатов-защитников: для потерпевшего и обвиняемого, поскольку их интересы совпадают. Иначе шесть лет, не меньше, к оставшемуся сроку вашему дружку Толи добавят. Забегая вперёд скажу, так оно и получилось. Все доводы, заявления и ходатайства Иванова, смягчающие вину обвиняемого, следствие, прокуратура и суд отвергли. Толи-каратисту добавили 6 лет. Заседание суда проходило в «зоне» за закрытыми дверями. Без адвокатов-защитников. В обувной цех Иванова больше выводить на работу не стали. Перевели на участок сборки деревянных бельевых прищепок. Работа тоже лёгкая, примитивная, однообразная, однако опять практически неоплачиваемая. На ларёк начисляли в месяц меньше рубля. Кроме того, как только Иванова выписали из санчасти, его сразу же сняли с больничного диетпитания, не взяв во внимание сложный послеоперационный восстановительный период и перевели на общую скудную, обкраденную пищу без достаточного количества белков, жиров и витаминов порму «1-а» гарантийного питания. Иванов смолчал. На поклон не пошёл. Боли терпел. - Кстати, - усмехнулся «Второй». – В Советском Союзе официальная коммунистическая пропаганда любит щеголять словом «гарантированное». Гарантированное Конституцией право на труд, бесплатную медицинскую помощь, бесплатное образование, пенсию по старости, инвалидности, потерю кормильца, свободу слова. Правосудие, судебную защиту, выборы, достойную зарплату и тому подобное, а в тюрьмах и зонах так называемое гарантированное питание и гарантированное обмундирование. Только какое оно гарантированное? Положенная им на два года одежда превращается в ветошь за год. Про пищу говорить не хочется. Какой уровень и степень отдачи бесплатного образования с СССР наглядно видно по плохим потребительским свойствам продукции и товарам производимых на предприятиях нашей страны. Отдаём предпочтение всему иностранному. Какова эффективность бесплатной медицинской помощи легко просматривается по малым цифрам продолжительности жизни. Смешно и в то же время трагично, но факт: государство не заинтересовано в долголетие пенсионеров. Что касается нищенских пособий по инвалидности и потери кормильца, то ставить в заслугу правителям, у которых в стране огромная вероятность погибнуть или получить увечье на автодорогах, работе, в быту, армии, несвоевременной или плохой медицинской помощи, язык не поворачивается На сборке бельевых прищепок Иванов проработал два месяца: апрель и май 1982 года. Несмотря на все старания, установленные администрацией колонии, производственные нормы ему выполнять не удавалось. Слишком сильно они были завышены. В следствии чего попал в чёрный список невыполняющих. То есть плохой работник, что давало Стр. 131 возможность начальству колонии ущемлять его в зарплате, ларьке и даже при желании и необходимости подвергнуть наказанию вплоть до штрафного изолятора на 15 суток с пониженным рационом питания за недобросовестное отношении к общественно-полезному труду. Не захотев с этим мириться, Иванов пишет две жалобы: одну в прокуратуру Украины, другую в Главное управление ИТУ. «Второй» включает телеэкран и высвечивает на нём текст жалобы: Прокурору Украинской ССР. (Копия: Начальнику ГУИТУ МВД УССР). От осуждённого Аланова Александра Сергеевича, 1945 года рождения, приговорённого за преступления предусмотренные статьями 89, часть 3 УК РСФСР к 11 годам лишения свободы, отбывающего уголовное наказание в ИТК ИК 305/6 строгого режима, Жалоба. Уважаемый гражданин Прокурор Украины! Уважаемый гражданин начальник ГУИТУ МВД УССР! Я работаю в числе 23 осужденных на участке сборки бельевых прищепок. И жалуюсь вот по какому поводу. Утверждённую администрацией колонии норму выработки выполнить дело не реальное. Она завышена на 40%. В результате получается, что меня (и не только меня!) тем самым: 1. Обсчитывают в зарплате; 2. Как невыполняющего лишают гарантированных 10% денег, начисляемых на магазин, лишая права на покупку продуктов и товаров первой необходимости. Но, главное, могут в любой момент причислить к нерадивым трудягам и наказать: вплоть до штрафного изолятора на 15 суток с пониженной нормой питания. Поверьте. К лентяем себя не отношу. Начинаю работать даже на 15 - 20 минут раньше (в 7.40 утра и до обеда 12 часов. С 12.20 до 16 40 вечера. Заканчиваю на 15-20 минут позже (то есть вместо 8 часов тружусь 8 часов 45 минут). Перекуров не устраиваю (не курю!). Операции по сборке выполняю быстрее даже остальных. А итог: всё равно невыполняющий на 35%. В связи с этим прошу разобраться: почему начальство колонии нарушает советское трудовое законодательство? P. S. С похожей жалобой 27 апреля я обращался к начальнику колонии. В ответ угрожают перевести на тяжелую и тоже малооплачиваемую работу. Стр. 132 28 мая 1982 года. Осуждённый Аланов А.С. Эту жалобу администрация колонии не отправила. А с 1-го июня перевела на тяжёлые физические работы. Причём поступила коварнее иезуитов, заведомо поставив его, недавно перенесённого сложную хирургическую операцию на крайне непосильны труд. Произошло это так. Руководителям предприятия колонии подвернулось выгодное дело. Им предложили из некондиционной покорёженной листовой стали толщиной 2-4 миллиметра и размерами 2 на 4 метра вырезать на гильотине ровные участки и реализовать их населению на сварку металлических ворот и гаражей. Ради этого они вытянули из цеха громоздкую старую полузабытую-полузаброшенную гильотину, установили её на улице, сделали над ней навес от дождя, рядом стопами выгрузили покорёженную листовую сталь и перевели Иванова с бельевых прищепок работать сюда. Но не одного, а с напарником. Поскольку одному Иванову подтащить в ручную деформированный тяжёлый громоздкий лист к станку и тем более поднять на стол было явно не под силу. Правда, напарника дали Иванову по рекомендации начальника оперчасти майора Гаврилова и режимника старшего лейтенанта Гуйвана из категории блатных, который нигде работать не собирался. Администрация о том прекрасно знала. Дважды за отказ от общественно-полезного труда сажала в штрафной изолятор и планировала посадить туда в третий раз с переводом в ПКТ на полгода. Гаврилов понимал, что напарник палец о палец не ударит. И у Иванова только два варианта действий: просить заменить напарника из-за нежелания того работать, либо самому тоже отказаться от работы не объясняя причины и идти в штрафной изолятор на 15 суток с кормёжкой на пониженной норме через день. Оба варианта Гаврилова устраивали. Иванова оба эти варианта не устраивали. Просить заменить напарника – значит дать повод к сплетням и обвинениям будто это Иванов пожаловался ментам на него и того посадили в штрафной изолятор с переводом в ПКТ. Взамен же дадут специально напарника не лучше. Отказаться от работы самому – начальству тоже на руку. Такой отказ считается по меркам советского исправительно-трудового законодательства самым грубым нарушнием. Потом под любым предлогом будут гноить в штрафном изоляторе. И ничего не докажешь. К титулу «Склонный к побегу» прибавится титул «Злостного нарушителя режима содержания». Был и третий вариант, не взятый Гавриловым в расчёт. Справиться с заданием в одиночку. Как приловчиться к резке стальных листовых загигуленок. Авось кишка не тонка: выдержит. Иванов выбрал последний. В первую очередь он почистил, помыл станок. Смазал все трущие детали механизма, натянул приводные ремни к маховику. Проверил крепления электродвигателя и, запустив станок, осмотрел его работу на холостом ходу. Затем опробовал в рабочем режиме. Работой станка остался доволен. Но требовалось заточить ножи. Металл при резке закусывался. Сняв ножи, вымыв руки и написав заявку с пометкой «Срочно!» в ремонтно-инструментальный цех на заточку ножей, Иванов пошёл к своему новому начальнику механического цеха майору Трофимову. Майор Трофимов несмотря на погоны был чистый производственник. Наблюдая из окна кабинета как старательно Иванов чистил, мыл, смазывал, подтягивал болты и натягивая ремни, он сразу же проникся к нему уважением и понял, что заполучил добросовестного толкового работягу. А когда Иванов зашёл к нему в кабинет и молча ничего не объясняя протянул грамотно и лаконично составленную ровным аккуратным почерком техническую заявку на заточку ножей, без лишних слов подписал её. Сказав спасибо, Иванов вышел. Однако особенно поразило начальника цеха то, как Стр. 133 Иванов оперативно умело и быстро, пока затачивали инструментальщики ножи, подкатив к станку электросварочный трансформатор соорудил рядом дополнительную металлическую наклонную платформу с ручным цепным механическим подъёмником. Через три дня гильотина заработала. От ударов 3-х метровых ножей, рассекающих металические листы на куски, возникал глухой гулкий грохот и вздрагивала земля. Начальник цеха, подойдя к открытому окну, минут десять наблюдал за действиями Иванова. «Второй» нажатием кнопок ДПУ включает телеэкран и показывает Иванова сталкивающего со стопы деформированный лист металла размером 2 на 3 метра толщиной три миллиметра весом 130 килограмм, ставящего лист на ребро щитом-великаном и передвигающим с угла на угол к наклонной платформе, прислоняет к ней, в ручную цепным подъёмником поднимает нижний край платформы до уровня стола гильотины, перетягивает на него лист, размечает наиболее оптимальную раскройку и, подсовывая под нож отсекает кусок за куском Два рабочих дня Иванов проработал успешною. Даже приспособился отрезанные кривульки кувалдой подправлять, резать на более узкие по 80 сантиметров полосы и выравнивать окончательно. Увы, с третьего дня в разгар трудового физического напряжения у него стали возникать боли в животе. Первую неделю они проявлялись непродолжительными приступами ближе к обеду. Помучают минут 5 – 10 и исчезнут. Однако вскоре острота и продолжительность приступов пошла по нарастающей. Иногда боль возникала настолько сильная, что Иванов скрючившись и скорчившись сидел по 30 – 40 минут около станка в ожидание облегчения. 7 июня 1982 года Иванов неожиданно получает от Любы, которая переехала со своим сынишкой Сашей из под Белой Церкви жить к родителям в Кировоградскую область, письмо о том, что 12 июня приедет к нему в зону на общее свидание. А также написала про то, что о нём всё знает от милиции и про его настоящую фамилию, имя, отчество, год рождение, детство, судимости. Иванов пишет в этот же вечер ей ответное письмо с просьбой не приезжать, забыть о его существовании. Он прекрасно понимал, что они не пара. С последней встречи прошло почти два года. Впереди у него 9 лет тюрьмы. Разница в возрасте 15 лет. Ему 37. Ей 22. Её родные и знакомые давным-давно разуму наставили. Единственных два фактора ради чего она на свой страх и риск намеревалась приехать – это подсознательная ностальгия по прошлым с ним романтическим встречам и надежда улучшить своё трудное материальное положение. Вдруг поможет как в прежние времена. Выделит часть денег из наворованного. Чувства привязанности к мальчику тоже у Иванова сильно притупились. А у того тем более. Тогда маленькому Саши шёл всего девятый месяц. Сейчас около 3-х лет. Одним словом, Иванова с любой ничего не объединяло. И вести диалог, по сути, было не о чем. К тому же оперативники их разговор обязательно поставят на прослушку. Оперчасть письмо Иванова Любе не отправляет. 12 июня Люба со своим сынишкой Сашей приехала на общее свидание. Иванов в этот момент находился на работе в промзоне: резал на гильотине листовую сталь. Когда дневальный вахты позвал Иванова на свидание, его первая реакция была не идти. Отказаться. Но сдержался. Решил встретиться. Развеять окончательно в ней свой ореол могущественной личности. Одев в рабочей раздевалки чью-то рваную грязную спецовку, проведя по морщинкам на лице измазанной чернотой обгоревшими спичками, Иванов отправился на свидание. Стр. 134 Перед Любой он предстал зачуханным, морщинистым, постаревшим, поникшим, исхудалым, растерянным, несчастным и потерянным человеком. Люба не сразу узнала его. От прежнего Иванова в нём сохранились лишь красиво очерченные губы и белые ровные зубы. А когда с трудом узнала, оторопела. По удивлённо напуганным глазам Любы Иванов почувствовал: - Всё! Больше молодая красивая Люба к нему не приедет. Её женский практический ум с душевными иллюзиями покончил. Иванов, чтобы не молчать, рассказал Любе что недавно менты –оперативники во главе с майором Гавриловым устроили руками осуждённых физическую расправу. Попал в больницу. Выжил чудом. Расстегнув курточку, показал для убедительности на животе свежие послеоперационные швы. Продиктовал ей адрес Генпрокуратуры СССР и попросил о случившемся написать туда заявление. Копии отправить Юрию Щекочихину в Литературную Газету и на имя Председателя КГБ СССР Андропова. Люба в свою очередь рассказала Иванову о беседе с ней перед свиданием начальника оперчасти Гаврилова и ещё каких-то сотрудников уголовного розыска. Они просили, уговаривали её подействовать на Иванова дать признательные показания. Иначе хуже будет. И даже угрожали в следующий раз отказать в представлении свидания. Мальчик Саша во время разговора своей мамы с Ивановым вёл себя непоседливо. Постоянно шалил. На Иванова не обращал никакого внимания и воспринимал как чужого постороннего дядю. Через полчаса тесная и убогая обстановка приелась малышу и он стал капризничать, настырно проситься на улицу. Несмотря на то, что общее свидание двух часовое и оставалось до конца полтора часа, Иванов встал и начал прощаться. «Второй» включил телеэкран. - Пойду я, Люба, - тяжко вздохнул Иванов. – Честно скажу: Лучше бы ты не приезжала. Муторно на душе от возвращения к прошлому. Один чёрт ни чего изменить к лучшему мы не сможем. Даже поговорить нормально нам не дано. Нас менты подслушивают. Письма читают. Каждому суждено, и теперь приходиться, выкарабкиваться из непростой ситуации своим путём. И помочь, облегчить твою участь я ничем, увы, больше не смогу. Была возможность помогал. Сейчас такой возможности нет и не предвидеться. Одно скажу в утешение: не унывай. Ты молодая и красивая. Без хорошего мужа не останешься. Возьмут с ребёнком. Не волнуйся. На свидания больше не приезжай. Как в песни поётся «не сыпь мне соль на рану. Она и так болит». Лучше, если посчитаешь нужным, пиши письма. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому», - Забегая вперёд развития хода событий хочу заранее сказать о следующем. Больше Иванов и Люба не встречались. С заявлениями в прокуратуру СССР и в «Литературную Газету» на незаконные действия администрации колонии не обращалась. В течение года она прислала лишь два письма. Последнее от неё письмо он получил 24 августа 1984 года. В Днепропетровской зоне вместе с совместными фотокарточками и сообщением, что выходит замуж. В ответном письме Иванов пожелал ей счастья. Весь тот день он чувствовал себя невероятно потерянным, подавленным, одиноким. И не потому, что Люба выходила замуж, а потому, что писать и получать письма ему было некому и не от кого. - А с Таней? Бывшей курсантки Горьковской высшей школы милиции? Иванов разве не переписывался? – вопросительно поднял брови «Первый» Стр. 135 - Нет, - качнул головой «Второй». – Изредка думы о том возникали. Но откладывал до лучшей поры. А потом такая возможность исчезла, когда оперативники в Днепропетровской зоне забрали весь его архив, включая адреса и фотографии. - Ясно! – хмуро произнёс «Первый». – Поехали дальше. - Спустя неделю после свидания Любы с Ивановым, начальник цеха Трофимов из окна кабинета увидел в неестественной полусогнутой позе с прижатыми к животу руками Иванова и быстро вышел к нему. «Второй» включил телеэкран. - Что случилось, Аланов? - обратился он к Иванову. - Сильные рези в животе, - с трудом выговорил он. – Последние три дня особенно мучают. - В санчасть к врачам ходил? – участливо интересуется начальник цеха. - Когда? – тяжко вздохнул Иванов. - В воскресенье у врачей выходной. В будни не попадёшь. С утра до вечера на работе. После работы несколько раз приходил в санчасть, а там очередь человек 20-30. А у врача через полчаса приём больных заканчивается. Не успеваю. Остаться на день? Не выйти на работу? Без отгула тоже рисковано. Не даст врач освобождение – день прогулом посчитают. При желании прекрасный повод в ШИЗО на 15 суток посадить за невыход на работу без уважительной причины. А у начальства такое желание имеется. - Пойдём. – Я сейчас тебя в санчасть выведу и без очереди к врачу заведу, - предлагает начальник цеха. - Спасибо! – поблагодарил Иванов. – Только сегодня суббота. Конец дня. В санчасти никого кроме дежурной медсестры нет. - В таком случае оставайся в понедельник дома. Сходишь в санчасть, - твёрдо произнёс начальник цеха. – Я в нарядную передам соответствующую бумагу. - Спасибо! – признательно кивнул головой Иванов. – Останусь. Потом отработаю. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». В понедельник Иванов с утра до работы сходил в нарядную и узнав, что ему действительно представлен отгул, остался дома, точнее: в жилой зоне. И после завтрака занял в санчасти очередь четырнадцатым На приёме у врача Иванов рассказал про перенесённую три месяца назад хирургическую операцию по поводу разрыва кишечника, о тяжёлой физической работе на гильотине, где приходится в ручную поднимать на стол стальные листы весом от 80 до 170 кг. О том что через 15 дней после операции перевели с диет питания на общую тюремную обкраденную норму. Об острых мучительных приступах боли в животе, которые появившись полторы недели назад постоянно день ото дня усиливаются и стихают теперь лишь к ночи да на выходные по воскресеньям. Стр. 136 Врач пообещал посодействовать переводу на более лёгкую работу и включить в список на диетпитание на август месяц. «Второй» включил телеэкран. - А почему доктор на август, не на июль? – усмехнулся Иванов. – Сейчас только середина июня. До июля целых две недели. Дорога ложка к обеду. Могу не только до августа, до июля не дожить. - На июль список диетчиков составлен. Поздно – объяснил врач, - Лимит на 45 больных исчерпан. Хотя нуждающихся в диете значительно больше. - «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». На следующий день проходя мимо гильотине начальник цеха спросил у Иванова: был ли он на приёме у врача. «Второй» вновь включил телеэкран. - Был! Спасибо вам! – кивнул головой Иванов. – Толку, правда, от таких докторов-«лепил» никакого. Выписал таблетки «Викасол» на 4 дня, пообещал посодействовать с переводом на менее тяжёлую работу, поставить в августе на диету. Но никуда он меня не переведёт и на диету не поставит. То пустые разговоры чтобы успокоить. Оперативно-режимная часть у нас главнее санчасти и любого врача. Да и на воле спецслужбы главнее остальных. Скажут не лечить, лечить не станут. Скажут не кормить – кормить не станут. Посоветуют на работу не принимать – не примут. Посоветуют с работы уволить – уволят. Скажут посадить в тюрьму или выслать под надзор к чёрту на кулички – посадят, вышлют. Предложат лишить гражданства и выгнать из страны – лишат и выгонят. А если надо – и убьют. Лично я не удивлюсь, если начальник оперчасти Гаврилов наберётся наглости и попросит нормировщицу и вас по оперативным соображениям сделать меня невыпоняющим норму выработки и охарактеризовать меня при необходимости, как нерадивого, ленивого, нежелающего добросовестно заниматься общественно-полезным трудом, который находясь почти год на зоне поменял три места работы, но везде должного усердия не проявлял, сменные производственные задания не выполнял. Хотя моей вины в том нет никакой. - Знаю, - кивнул головой Трофимов. – В курсе! Мне начальник обувного участка говорил. Хвалил тебя. Да я и сам вижу. А насчёт норм выработки не волнуйся. Будешь выполняющим. Первые три месяца оформим учеником. К ученическим добавим по нарядам твою сделанную работу. Вместо былых полтора рубля получишь на ларёк 12 рублей. И ещё вот что. К концу месяца решим вопрос с напарником. Если убрать, то уберём. Один останешься. Только учти: штрафной изолятор его ждёт с переводом в ПКТ. - Понимаю! – вздохнул Иванов. – Постараюсь ещё раз на эту тему с ним при участие авторитетов поговорить. «Второй» выключил телеэкран и повернулся лицом к «Первому». - Иванов объяснил авторитетам ситуацию с работой. И отношение со своим напарником. Те предложили напарнику платить Иванову «чистыми» или ларьком, если желает за счёт него получать зарплату. Тот согласился. Сошлись исходя из общепринятой на зоне таксы Стр. 137 по цене 15 рублей наличными или 12 рублей ларьковыми за 100 % выполнение норм выработки. От такой сделки выгоду получали оба. У напарника с зарплаты после всех вычитав лицевой счёт пополнялся на 30-35 рублей. А Иванов имел возможность ежемесячно приобретать продуктов и товаров первой необходимости на 13 рублей и плюс 12 рублей получал денежным переводом в зону на свою лицевую карточку. Кстати, забегая вперёд развития событий скажу: «Викасол» врач выписал зря. Его кровь содержала нормальное количество Протромбина и обладала хорошей свёртываемостью. Однако в санчасти зон, даже численностью в 5 тысяч заключённых, лабораторий и лаборантов для анализов штатным расписанием не предусмотрено. В них на первом месте режим содержания и рабское производство. А здоровье – на самом последнем. На более лёгкою физическую работу тоже не перевели. На диетпитание не ставили. Иванов сам выкручивался. Сшил себе оригинальный лечебный корсет для тяжёлой работы. Завтрак и обед ел по будничным дням без хлеба. Съедал хлеб, запевая его отваром подорожника, спустя два часа. Пищу тщательно пережёвывал. Перестал употреблять солёную рыбу, которую часто давали на ужин. Пил только кипячёную воду, настоянную на листьях подорожника. Благо кое-где вдоль заборов и строений он рос. Облегчил с помощью придуманных технических средств правку и рихтовку неровностей стальных листов и затягивания их на гильотину. Купил в ларьке сливочное масло, сыр, сухое молоко и различные сухие молочные смеси с протёртым рисом, повидло яблочное. Несладкое белое печенье. Чай и сигареты для обмена на носки, трусы, майки, мыло, зубную пасту. Все эти меры, конечно, были примитивные. Однако в той ситуации, в какой он оказался, лучшего не придумаешь И боль в животе стала мало по малу отступать. А острые приступы возникать всё реже и реже. Однажды мимо гильотины проходил начальник оперчасти Гаврилов и, увидев около станка сидящего, скорчившего от боли со страдальческим лицом Иванова, остановился. «Второй» включил телеэкран. - А где твой блатной напарник? – Ехидно улыбнулся Гаврилов вопросительно посмотрев на Иванова. - В туалет пошёл, нехотя ответил Иванов вставая перед начальником. - Врёшь, осужденный Аланов. Врёшь прямо в глаза, - усмехнулся Гаврилов. – Про всё я знаю. Твой напарник даже не появляется здесь. Лишь числится. Корячишься ты один за двоих. А выполненную работу делишь с ним пополам. Он платит тебе за это, посылая денежным переводом через третьих лиц на твою лицевую карточку по 12 рублей. Тем самым получается целый букет серьёзных нарушений, за любое из которых администрация учреждения вправе посадить тебя на 15 суток в штрафной изолятор. - И сколько же вы за такие нарушения до меня в ШИЗО посадили? – с вызовом посмотрел Иванов на Гаврилова. – Человек сто, наверное. Не меньше. - Да нет, Вас таких хитрожопых слишком много, - зло процедил сквозь зубы Гаврилов. – На всех в изоляторе мест не хватит. Ты будешь первым для отчётности, что боремся с подобными нарушениями. Одному как-нибудь там место найдём. Потесним кой кого. И не абы куда, а в петушиную камеру. Интересно: драться с ними начнёшь, либо вены себе вскроешь. Или с ними все 15 суток тихо просидишь оплёванным. Стр. 138 - Грязь к чистому телу не пристаёт, - огрызнулся Иванов. - Измажем, - улыбнулся Гаврилов. – Дело это плёвое. Вместо грязи окатим чёрной краской. Не отмоешься. - Сквитаюсь, коль жив останусь! – тихо, но твёрдо произнёс Иванов. – На срок давности не надейтесь. – На таких, как вы, по моим понятиям, он бессрочен. Кстати, злоупотребление властью, особенно в правоохранительных органах, уменьшилось бы на порядок с законодательной отменой срока давности. Судья, прокуроры, менты и кгебешники должны нести уголовную ответственность за свои преступные действия до самой смерти. И лично я, будь у меня власть, ввёл бы подобную норму в первую очередь. - Свиньям Бог не даёт роги, - усмехнулся Гаврилов. – Иначе всю землю изроют. - К сожалению, даёт, тяжко вздохнул Иванов. – Просто плохо мировую историю человечества знаете гражданин майор. Да и вы тому хорошее наглядное подтверждение. Я тоже, не спорю, свинья. Но в отличие от вас на много чистоплотнее. = Обгадишься! Всему своё время! – ухмыльнулся Гаврилов и пошёл в сторону цеха. 18 июля 1982 года на информационном стенде около входа в столовую вывесили объявление о том, что 19 июля 1982 года в кабинете зам. начальника по режимно-оперативной работе с 10 до 12 часов будет проводить приём осужленных начальник Управления Прокуратуры Украины по надзору за соблюдением законности в исправительно – трудовых учреждениях. У Иванова хранилась на всякий случай обстоятельная жалоба на незаконные действия майора Гаврилова и его подручных, которую он намеревался при первой же благоприятной возможности нелегально отправить в Москву Генеральному Прокурору СССР. Её-то и решил Иванов передать лично в руки начальнику управления Прокуратуры Украины по надзору за соблюдением законности в ИТК. 19 июля в 9 часов 45 минут Иванов выключил станок, вымыл руки, спрятал под куртку за пояс жалобу и отправился к административному зданию. «Второй» включил телеэкран. Около ворот разделяющую административную зону с производственной суетился начальник колонии подполковник Гонзур, самолично закрывающий створы ворот и дающий наставления рядом находящемуся контролёру – менту войскового наряда никого не пропускать из осужденных, кроме специально отобранных, пока не уедет прокурор. Иванов спрятался за угол здания цеха наблюдая за происходящим у ворот и раздумывая над тем, что предпринять дальше. Мимо он увидел идущего в направлении ворот начальника обувного участка. Иванов поздоровался с ним. Начальник обувного участка остановился: - Как дела, Аланов? Здоровье? Работа? Стр. 139 - Так себе, - вяло отмахнулся жестом руки Иванов. – Работа тяжёлая. Живот после операции болит, что-то в нём не ладится. Оперативники во главе с Гавриловым продолжают преследовать. - Переходи назад к нам в цех, - предлагает начальник участка. – Найду под стать твоему уму хорошее место. Наладчиком. = Спасибо! – поблагодарил Иванов. – пошёл бы с большим удовольствием. Но не хочу с места на место прыгать. Надоело. Останусь на гильотине. Надеюсь, к осени приспособлюсь окончательно. - А здесь из-за угла чего высматриваешь? – улыбнулся начальник участка. - К прокурору из Киева хочу прорваться на приём, да не получается, - с сожалением вздохнул Иванов. – Мента на ворота поставили и приказали ему пока прокурор не уедет никого из осужденных, кроме ряженных, не пропускать. - Идём, проведу! – кивнул головой в сторону ворот начальник обувного участка. Мент, открывая ворота, вопросительно посмотрел на Иванова. - Проходи! – пропустил Иванова впереди себя начальник участка и, бросив взгляд па мента, добавил: - Он со мной. Прокурор вызывает. В кабинете, где вёл приём прокурор из Киева, находились: начальник колонии, его заместители, знакомый прокурор по надзору из Кировоградской областной прокуратуры. Иванов показал прокурору из Киева послеоперационные швы на животе. Рассказал историю их появления и о работе в колонии оперативной службы, которая под прикрытием необходимости раскрывать нераскрытые преступления, на самом деле, используя служебное положение, и злоупотребляя властью превратилась в кормушку для удовлетворения личных корыстных интересов её сотрудников и приносит вред обществу неизмеримо больше чем 2-3 дополнительных раскрытых преступлений. Закончив рассказ Иванов передал прокурору из Киева в письменной форме на нескольких листах жалобу того же содержания. Когда передавал, глаза их встретились и Иванов отчётливо понял всю бесполезность жаловаться «Ворону на Ворона». Так оно и получилось. 16 августа 1982 года Иванов получил ответ за подписью хорошо известного нам прокурора отдела по надзору за ИТУ Кировоградской областной прокуратуры. Суть ответа: изложенные в жалобе сведения при проверки не нашли своего подтверждения. 23 октября 1982 года администрация колонии упрятала в штрафной изолятор с последующим переводом на 6 месяцев в ПКТ числившегося у Иванов напарника. 10 ноября 1082 года умер глава СССР Генеральный Секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. - И слава Богу! – таково было общее мнение всех заключённых колонии, включая Иванова. Ни один не отозвался в память о нём добрым словом. Впрочем, и во всей Стр. 140 огромной стране мало оказалось на тот момент сожалевших о его смерти. Надоело всем топтаться на одном месте. Генеральным Секретарём ЦК КПСС и, следовательно, правителем СССР стал 68-и летний Андропов Юрий Владимирович, возглавлявший до этого в течение 15 лет КГБ, являвший по факту зловещей тайной советской инквизицией. Иванов восшествие на «престол» кгбешника Андропова воспринял двояко. С одной стороны умом Иванов ясно и твёрдо осознавал нереальность положительных изменений политической, экономической и социальной ситуации внутри страны. Она прогнила. Инакомыслие подавлено. На общественную жизнь накинута уздечка с удилами. И теперь па десятки лет вперёд она обречена быть незрелой. А потому нет и непредвидется рождённой в споре и борьбе респективной программы развития общества. Однако с другой стороны какая-то призрачная надежда в душе теплилась. Как-то не верилось в полнейший идиотизм существующего советского социалистического строя. К тому же, в нём всё ещё невыветрились до конца иллюзии закаченные ему в голову с детства с помощью пропагандоновских средств массовой информации через кино, книг, газет, радио, телевидения о всё знающих, всё видящих, всё понимающих органах государственной безопасности, и считал, руководствуясь поговоркой «Чем Чёрт не шутит когда Бог спит», что обладающие информацией о реальном положении дел в стране, Андропов и КГБ способны осуществить необходимые политические и экономические реформы. Вскоре, конечно, эти иллюзии, подобно туману рассеялись. Но они дорого его здоровью обошлись. Если бы не приход к власти Андропова и усиливающую роль Комитете госбезопасности в управлении страной, Иванов повёл бы себя хитрее. К этому времени прекрасно понимая что бороться и что-то добиваться правовыми методами в бесправовом государстве величайшая глупость, он будучи талантливым и, главное, трудолюбивым был запросто в состоянии хорошо и сладко приспособиться к условиям исправительно-трудовой колонии без всякой конфронтации с тюремным начальства. Увы, поразмыслив и придя к ошибочному мнению о благоприятном развитие ситуации в направлении торжества справедливости, Иванов стал более активно добиваться отмены в отношении себя приговора Ковровского райнарсуда Владимирской области на сфабрикованное ментами обвинение. Кроме того обратился к прокурору Ульяновской области с требованием возбудить уголовное дело против работников ульяновской милиции, изъявших в 1979 году у него 1200 рублей и преступно присвоивших их. Дважды Иванов делал попытки отправить в Москву на имя Генерального Прокурора заявление о фактах незаконного распространения и продажи наркотиков оперативниками, и большой распространённости в органах милиции явлений, когда изъятые там и сям наркотические средства у одних преступных группировок вместо того, чтобы уничтожаться, продавались и перепродавались другим преступным группировкам занимающих сбытом наркотиков. То есть, тем самым, милиция ведёт не борьбу с наркоманией в стране, а занимается спекуляцией наркотиков, а ещё большему распространению. Оба заявления бесследно исчезли. Начальство колонии на возмущение Иванова лишь невинно пожимало плечами. Хотя первое заявление в Генрокуратуру СССР Иванов приносил и лично передал с просьбой проконтролировать отправку заместителя начальника колонии по политико-воспитательной работе. А второе спустя два месяца – с той же личной просьбой обращался к начальнику колонии. В третий раз Иванов поступил хитрее. 12 февраля 1983 года он обратился к начальнику управления КГБ по Кировогралской области с заявлением о необходимости встречи с представителем КГБ по важному делу. 20 февраля такая встреча состоялась один на один в кабинете начальника оперчасти Стр. 141 Гаврилова. «Второй» включил телеэкран. - А можно мне взглянуть на ваше служебное удостоверение, подтверждающее, что передо мной действительно сотрудник КГБ? – попросил Иванов сидящего в гражданской одежде мужчину. Мужчина вытянул из кармана удостоверение, раскрыл его, профессионально закрыл сверху пальцами свою фамилию, имя, отчество и поднёс к лицу Иванова. - Ясно! – усмехнулся Иванов. – Кроме одного. Почему фамилию, имя, отчество пальцами прикрыли? Кстати, я будучи на воле знал кгбешника, капитана, который выходя в светлое время суток из дома, где жил, одевал независимо от погоды в целях конспирации большие тёмные очки, хотя всей округе было известно чей дом и кто там в квартирах живёт. Но бог с ней фамилией. Сейчас это не столь важно. Важнее другое. Иванов достал из-за пазухи несколько исписанных и листов и ложит перед кгбешником: = Возьмите. То моё заявление на имя Председателя КГБ СССР. Передайте его по назначению. Отправить по другому из колонии в КГБ невозможно. Вопреки тому, что по поручению главы государства Андропова органам КГБ поручено контролировать работу правоохранительной системы, начальство нашей колонии не объясняя причин попросту молчком изымает все мои заявления с информацией о приступной деятельности ментов и уничтожает. Кгбешник с интересом прочитал от начала до конца заявление Иванова и с понимание кивнул головой: - Хорошо. Передам. Для убедительности, Иванов задрал кверху телогрейку, куртку, майку и показал на животе послеоперационные швы. - Но и это ещё не всё, улыбнулся Иванов. – Ваш бывший коллега по КГБ, а ныне начальник оперативный части нашей колонии майор Гаврилов обещает мне за несговорчивость с ним более зловещие испытания. Садист конченный. Особенно если дать волю. Недавно в штрафном изоляторе он с двумя ментами пытал парня с помощью смирительной рубашки по подозрению что тот ночью проникал в его зоновский рабочий кабинет. Признания требовали. И вернуть украденные полтора килограмма, 30 пачек, чая. Потом срочно врачей вызывали, реанимацию. «Второй» выключил телеэкран. В целом зима 1982 – 1983 года для Иванова оказалась трудной. Сначала промозглая декабрьская сырость, затем январские и февральские морозы с леденящим ветром и колючими снежинками. Плюс тяжёлая работа, повышенное нервное напряжение, постоянное ожидание подвоха со стороны оперативных и режимных служб. Спасал большой тепловой колодец и находящийся там трёх кубовый бак с горячим водяным конденсатом парового отопления. В колодце было сухо, жарко, и Иванов, как и все задубевшие от холода заключённые из близко расположенного необогреваемого металлозаготовительного участка спускался туда «оттаять», и заодно о жизни поболтать, послушать. Стр. 142 С приходом весны и лета полегчало. Боли в животе не возникали. В июне по рекомендации начальника механического цеха руководство производственного предприятия поручило Иванову интересную работу: сборку выставочного экземпляра зерновой веялки для отправки на машинно-испытательную станцию сельскохозяйственной техники. Приходилось отбирать и доводить до ума каждую деталь, каждый узел агрегата. Собирать всё в надёжное единое целое. Шпаклевать, шлифовать, красить облицовку. Изредка при высоком начальстве Иванов, улыбаясь, и вытирая пыль с глянцевой поверхности зерновой веялки, шутил по поводу показушной малоэффективной советской экономической модели. 25 июля 1983 года по указанию из Киева оперативно-режимных служб, Иванову дали два часа на сборы и этапировали из Кировоградской зоны строгого режима ИК 305/6 в Днепропетровскую зону строгого режима ЯЭ 308/89. «Второй» включает телеэкран и на нём появляется расположенная в городе Днепропетровске рядом с высотными жилыми домами вся исчерченная на сектора решётчатыми металлическими заборами территория исправительно трудовой колония ЯЭ 308/89 с её двухэтажными унылого вида кирпичными бараками и неказистыми. Производственными строениями. Иванова направили трудиться вот в этот механический цех учеником на шести шпиндельный полуавтоматический токарный станок. «Второй» показывает цех и работающих там заключённых: кто сидя, кто стоя. Слесаря-ремонтники: с помощью лома, надставок и кувалды ремонтируют станок: выбивают вал с подшипником. Наладчик и электрик отыскивают причины сбоев в режимах подачи режущего инструмента у рядом расположенного станка Через неделю, как быстро освоившего нехитрые технологические операции и в силу производственной необходимости Иванова перевели из первой смены во вторую работать самостоятельно. Несмотря на однообразие движений повторяющих раз за разом через 30 секунд, работа ему нравилась. «Второй» нажимает на кнопки ДПУ и на телеэкране возникает занятый работой на станке Иванов. По сути он был обязан после каждого поворота барабана успеть в течении 30 секунд разжать гидравлический патрон, вытащить обработанную деталь, вставить вместо детали заготовку, зажать в патрон и проверить технические параметры готовой детали калибрами на соответствие её технологическим требованиям. Однако имелась одно неприятное «но». Станок был полузакрытого типа. В качестве охлаждающей режущий инструмент жидкости использовалась масляно-водяная эмульсия, которая шестью быстро вращающими шпиндилями и деталями в облако мелкой водо-эмульсионной пыли и неизбежно попадала на руки, лицо, в глаза и дыхательные пути. Иванов по этому поводу не роптал, а зафиксировал в своей памяти как факт наплевательского отношения инженеров – конструкторов станка Житомирского завода и-изготовителя к здоровью станочника. Тем более, что рядом по соседству через стенку располагался чугунно-литейный цех и участок обрубки отливок где условия труда были хуже чем когда-то виденные на картинах про Демидовские заводы эпохи Петра Первого, то есть два с половиной века назад. Впрочем, ситуация в цехе цветного литья, оксидировки, гальванирования, покраски, шлифовки… словом везде, за исключением ремонтно-инструментального цеха, была не лучше. Стр. 143 Проработав на станке месяц, Иванов перешёл работать на заброшенный поломанный такой же модели станок сиротливо стоявший в углу рядом с кабинетом мастеров, душевой комнатой и туалетом. Желание перейти у Иванова возникло по нескольким причинам. Ему хотелось быть единоличным хозяином станка без сменщиков и подменщиков. Это гарантировало в тюремных условиях более спокойную независимую от чьей-то безалаберности, безответственности производственную жизнь, более высокую зарплату и трудовые показатели. Однако главная причина, подтолкнувшая Иванова к переходу на другой станок, связана с разногласиями возникающими со сменщиком, который первую неделю обучал его работать на станке. Сменщиком был толковый мужик 42-х лет. На четыре года старше Иванова, ставший за пять лет работы в этом цехе профессиональным станочником. Работал он на повышенных режимах, изготавливая все до единой детали со скрытым браком. Поскольку выполнить норму и одновременно умудриться дважды по 20 минут с друзьями «чифирнуть»… менять, затачивать, поднастраивать режущий инструмент – невозможно. Невозможно даже если со станком в течение дня не возникала поломка. Что бывало крайне редко. Особенно по электрической части, где сменщик ничего не понимал и вынужденно ждал прихода электрика, простаивая по часу-два, а иногда больше. Суть скрытого брака заключалась в следующем. В соседнем литейном цехе из чугуна отливались заготовки для корпуса и головок водозапорных вентилей диаметром от 15 до 50 миллиметров. Затем они поступали в механический цех на расточку, сверловку, нарезку резьб. Корпуса вентилей обрабатывали на агрегатных станках. Головки вентилей - на шестишпиндельных станках полуавтоматах. Самым уязвимым местом при обработке головок, несмотря на всю технологическую лёгкость операции, была сверловка внутреннего отверстия и нарезка в нём резьбы под латунный шток. Низкое качество режущего инструмента, в частности: свёрл и метчиков, завышенные скорости резания и, зачастую, чрезмерная твёрдость чугунных головок из-за отсутствия правильного режима охлаждения отливок не позволяло в совокупности делать внутреннюю резьбу под латунный шток в головках вентилей требуемого качества. Через 10-15 минут работы станка свёрла и метчики поднашивались, калибр и тем более латунный шток с трудом вворачивался, а это значит в сборочном цехе обязательно возникнет хай, недовольство, отказ использовать такие головки и, следовательно, их неизбежный возврат в механический цех на повторную бесплатную прогонку. Естественно, чтобы подобные конфликты интересов не возникали заключённые станочники негласно пошли по пути нарушения технологического процесса, технологической дисциплины. Они сверлили отверстия в головке вентиля сверлом значительно большего диаметра и нарезали в нём метчиком вместо резьбы резьбовую канавку, позволявшую без всяких усилий вворачивать в неё латунный шток. Иванов, имевший сантехническое образование и богатый разнообразный практический опыт сантехнических работ, прекрасно понимал недопустимость наличия такого брака и с первых же дней самостоятельной работы, изучив помимо технологического процесса кинематическую, гидравлическую и электрическую схему станка, принялся активно изыскивать оптимальный вариант решения проблемы. Нашёл. Сделал. Подогнал соответствующую оснастку. И, запустив станок, удачно проработал всю смену, написал сменщику записку, чтобы он по такой технологии проработал свою смену и с приподнятым настроением отправился отдыхать. На следующий день, придя во вторую смену на работу, и увидев хмурое серьёзное лицо сменщика, а на полу свою валявшуюся оснастку, Иванов без слов всё понял. «Второй» включил телеэкран. Стр. 144 Показывая пальцем на валявшуюся оснастку, сменщик зло произнёс: - Если ещё раз придя на работу я увижу на станке эту трихомудрию, отнесу, не поленюсь и выкину её за пределы цеха как металлом в какую-нибудь бадью со стружкой. Честняга нашёлся! Коль хочешь неспокойной жизни, и за копейки по рабски трудиться на комуняцкую власть, бери ничейный станок около душевой, ремонтируй, восстанавливай и осуществляй на нём в одиночку любые свои прихоти. А меня не впутывай. Стоять за копейки как робот за станком восемь часов, проверять, как заводной, калибрами резьбу на каждой детали. Через каждые час-полтора поднастраивать за будь здоров резцы, свёрла, метчики. Волноваться за качество, создавать сборщикам трудности не собираюсь и тебе не советую. Чего ради? - Мы же сплошной брак выпускаем. По три с половиной тысячи вентилей в день. По 90 тысяч в месяц. По миллиону в год. Наши водозапорные вентиля вместо 20 – 30 лет прослужат 2-3 года. И всё! Ремонту они не подлежат. Демонтировать их в утиль надо. Другие ставить. Хлопот бестолковых с ними в процессе эксплуатации будет ой-е-ёй! Поверь мне как опытному слесарю-сантехнику. Не с бухты-барахты такое говорю. - Знаю и понимаю не хуже тебя, - усмехнулся сменщик. – Только причём тут мы: станочники? Ты в этом цехе работаешь три недели, а я пятый год. Посмотри какое литьё к нам привозят: перекошенное, с наплывами и очень часто по твёрдости настоящий отбелённый чугун. Резцы с титановыми напайками еле-еле берут. А нормы какие? А станки посмотри и оснастка в каком варварском состоянии, как их ремонтируют, налаживают, за ними ухаживают? Было бы нормальное литьё, обоснованные нормы выработки, хороший режущий инструмент, правильная организация труда и грамотный технический уход за станками никто бы из станочников халтурить не отважился, не стал. Зачем? Когда в том нет необходимости. Иванов с доводами сменщика согласился. Однако оставшись около станка один тут же переставил шестерёнки на более медленный режим работы, поменял оснастку, отработал смену и вновь переставил на прежний режим работы шестерёнки и оснастку. Утром сменщик, придя в цех и взглянув на продукцию изготовленную Ивановым, обо всём догадался, потемнел, выругался. Тем не менее проверив несколько его деталей калибрами, внимательно осмотрев оснастку на станке и, опробовав её работу, успокоился. А вечером при пересменке не сказал Иванову ни слова. Так продолжалось неделю, пока со сборке не вернули две бадьи головок общим количеством в три с половиной тысячи штук. То есть весь шестидневный труд Иванова. «Второй» нажал на несколько кнопок ДПУ. = Ну что? Домудрился? – усмехнулся Иванов, подведя Иванова к двум бадьям с надписью мелом «Возврат». – Со сборки вернули. Считай всё своё недельное усердие прахом пошло. Исправлять свой брак будешь один. На меня не рассчитывай. Даже не притронусь. Начальник цеха просил передать тебе, чтобы зашёл к нему как на работе появишься. Сердитый до немогу. Конец месяца. Не заедайся с ним. Иначе за такое запросто на 15 суток в штрафной изолятор упрут. План горит. А ты тут ещё в огонь керосину подлил. - Ничего исправлять я не стану! – твёрдо произнёс Иванов. – В изолятор тоже не упрут. Мной каждая деталь проверялась. Ни одной бракованной не было. К тому же я учеником числюсь. Стр. 145 - То сейчас начальнику цеха Круку расскажешь, - жестом руки отмахнулся сменщик и подался на съём с работы. В кабинете начальника цеха Иванов все обвинения в свой адрес решительно отверг. С помощью прихваченных с собой калибров, штангенциркуля и забракованными сборщиками головок запорных вентилей, он легко доказал всем там присутствующим, что всему причина латунные штоки, резьба на которых по халатности тех, кто её нарезал, чуть крупнее требуемой. «Второй» нажал на кнопки ДПУ. - Как же быстро исправить ситуацию? - задаёт вопрос Иванову начальник цеха. – Конец месяца. Выполнение плана под угрозой. Свободных рук нет. Не знаю, то не мои проблемы, – улыбнулся Иванов. – Но скорее всего, придётся вручную прогонять на латунных штоках резьбу леркой. Это, по-моему, на данный момент самое оптимальное техническое решение. Во-первых, латунь мягче чугуна и вторичная прогонка резьбы больших усилий не потребует. Плюс - сохраним качество изделий. И в-третьих, не надо сбивать с них завальцованные клапана. Кроме того на всё про всё потребуется две резьбонарезных лерки и четыре человека, которых можно мобилизовать из числа работников ОТК, раз брак ушами прохлопали. - Придётся! – кивнул головой начальник цеха. На другой день при пересменке сменщик, увидев Иванова, покрутил пальцем у виска. «Второй» нажал на кнопки ДПУ. - Ну и дурак ты! – зло произнёс сменщик, как только Иванов подошёл к нему. – Сегодня мужики со сборки, из ОТК и вытачивающие штоки со второго участка тобой интересовались. Спрашивали в чём дело. Почему воду мутишь? Тебе что эти вентиля в своём доме ставить? Все молчат. Все довольны. Никого совесть не грызёт. Пять лет работаю и ни разу никто, включая потребителей, претензий не предъявлял. - И не предъявят, - огрызнулся Иванов. – Ты их сколько сделал? - Много, - усмехнулся сменщик. – Считай в среднем по 600 штук за смену. Около 15 тысяч в месяц. - За год около 180 тысяч, - продолжил подсчёт Иванов. – За пять лет 900 тысяч. А всего за пять лет в две смены шесть станочников примерно около пяти миллионов. - Во, видишь сколько!? Почти 5 миллионов! – с нотками гордости произнёс сменщик. – И ни одного не вернули. - Потому что легче,- усмехнулся Иванов, - наш брак выкинуть на свалку, чем непонятно куда и кому возвращать, с кого и чего требовать. На них информация лишь об условном диаметре и режиме установки. А где сделан, в каком году и кем неизвестно. Представь: испортился вентиль на действующей отопительной или водопроводной системе, сантехник сменил у вентиля твою бракованную крышку либо даже поменял его Стр. 146 полностью, а это поверь, не так просто, особенно если вода кипяток, высокое давления, а другие вентиля и задвижки, перекрывающие подачу воды, тоже некудышные. Вспомнив, как во время ремонта вентилей и кранов хлестает вода, Иванов тяжко вздохнул и с усмешкой посмотрел на сменщика: - Ну куда ему твой брак девать? Куда посылать? С кого спросить? Ни года выпуска, ни данных о предприятии-изготовителе. К тому же необходимо компетентное заключение технической экспертизы о причине поломки. - В жопу себе затолкай! – съязвил сменщик. – Посмотрим, как ты запоёшь, когда твёрдое литьё пойдёт. «Второй» выключил телеэкран и повернулся лицом к «Первому! К началу октября 1983 года Иванов очистил, отмыл, восстановил заброшенный и поломанный, беспризорный шестишпиндельный станок-полуавтомат, покрасил и запустил в работу. Полторы недели отработал спокойно, если не считать двух мелких неприятных пакостей, которые ему учинили. Первая – когда оставили на видном месте свежоокрашенной голубой поверхности станка грязный отпечаток подошвы рабочего ботинка. И вторая – когда сняли с панели пульта управления станком цветные, световые, сигнальные глазки. Зато потом пошли сплошной чередой головоломки. Часть литья стала поступать твёрже на целый порядок. Положение осложнялось тем, что оно почти всё доставалось Иванову. Производительность труда у Иванова снизилась в 3-4 раза. Вместо 600 – 800 штук деталей в смену, он едва-едва делал по 200, а то и меньше. Пришлось снизить до минимума число оборотов вращения шпинделей и скорость подачи режущего инструмента, ставить дополнительное сверло. Однако получать внутреннюю резьбу нужного качества всё же порой не удавалось. Когда Иванов выходил на работу во вторую смену, его бывший наставник обязательно подходил к нему и с насмешливой улыбочкой интересовался как дела, сколько сделал и как с качеством внутренней резьбы. После недельных экспериментов Иванов, убедившись, что столь крепкое литьё победить ему не удастся, обратился к начальнику цеха с жалобой на слишком твёрдое литьё и попросил проверить сей факт в заводской лаборатории. Увы, не помогло. Сработал как всегда, как и везде в стране, тем более в тюрьме, советский принцип: «Прав не тот, кто прав, а тот, у кого больше прав!» Лаборатория, проигнорировав очевидное, дала техническое заключение о твёрдости литья в пределах нормы. Иванова такая наглость возмутила. Побывал у главного технолога, у директора производства. В конце-концов добился отправки партии литья на отжиг. Через день привезли. Но отжиг литья провели небрежно. Получилась смесь отожжённых и не отожжённых отливок. В результате изготавливать из них детали стало труднее. Установит Иванов в патрон станка заготовку из чугуна, запустит её в механический процесс автоматической обработки, а она оказалась сверхтвёрдой, отбелённой, губительной для режущего инструмента, отрицательно влияющей на качество производимых деталей. Пришлось Иванову приспосабливаться к такой ситуации: вводить первой операцией пробный черновой проход резцом по заготовке и если она оказывается повышенной твёрдости, тут же её изымать, отсортировывать к твёрдым, а вместо неё ставить из резерва заготовку с нормальной твёрдостью. Когда отсортированных сверхтвёрдых заготовок накопится целая бадья, Иванов переналаживал станок на малые обороты и занимался ими. При этом Стр. 147 внутреннюю резьбу под шток на таких твёрдых деталях он вынужденно нарезал с браком в виде неглубокой ленточной канавки сверлом заведомо большего диаметра. Однажды около заливавшего в станок эмульсию Иванова остановился, выйдя из раздевалки, его бывший наставник. «Второй» нажатием кнопок ДПУ включил телеэкран. Взяв из бадьи готовую деталь и взглянув опытным глазом на внутреннюю резьбу бывший наставник улыбнулся: - Вижу поумнел. Понял что брак мы гоним не от хорошей жизни. Четыре года назад я тоже как упёртый осёл возмущался по поводу непомерной твёрдости полуфабриката. Тоже обращался в лабораторию, к начальству. Спорил. Пытался свою правоту доказать, свои законные интересы отстоять. В конце концов, пришёл к выводу: надо быть хитрее. Лбом бетонную стену не прошибёшь. Лазейку для себя в ней искать треба. С тех пор с начальством не конфликтую, бесполезно. Молчу. Приспособился. Они меня дурят – в ответ я их. И им хорошо, и, в какой-то степени, мне, сборщикам. - А остальным? – усмехнулся Иванов. – В целом стране? - А на остальных мне насрать, – засмеялся бывший наставник. – Не я изобретатель и строитель этой общественно-экономической модели. То вопрос не по адресу. Обратись с ним в Политбюро ЦК КПСС. Они рулят страной и нами. - Да! – хмурится Иванов. – Но расхлёбываются простые люди. - Дурные, а не простые! – зло произнёс бывший наставник. – Ты думаешь что если все начнут хорошо работать, мы лучше жить станем? – Не станем! Просто ещё больше денежек на атомные подводные лодки, ракеты, самолёты пойдёт, и военная помощь возрастёт кровавым прокоммунистическим режимам в Африке, Азии, Латинской Америке, соцстранам. Сам же говорил. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». - Механический цех работал в две смены. В каждой смене вольнонаёмный мастер. Два пожилых и третий совсем молодой после института. Между молодым мастером и Ивановым был забавный момент. Не выдержав перегрузки из-за твёрдого литья, сломалась оснастка. Чтобы её отремонтировать, необходимо высверлить в ней сорванные болты. Однако нужного диаметра сверла ни у слесарей-ремонтников, ни на инструментальном складе не оказалось. «Второй» включил телеэкран. - Ну как вот так можно работать? – вопросительно посмотрел на молодого мастера Иванов и развёл руками. – Дурдом, а не предприятие. Придёшь на смену и вместо того чтобы включить станок и начать выполнять норму, идёшь на склад ГСМ получать эмульсол для охлаждающей жидкости, разводишь его в тёплой воде, заливаешь в станок. Опять идёшь на склад ГСМ за маслом, для гидравлике. Потом снимаешь резцы, развёртку, свёрла и отправляешься в заточную, а там очередь «ширпотребщиков». Заточив, возвращаешься к станку. Прилаживаешь, настраиваешь режущий инструмент. Затем просишь грузчиков подвезти полуфабрикат либо это делаешь сам. Пока туда – сюда, час Стр. 148 долой. Время - то не ждёт. И в норму выработки такой час не заложен. По идеи я должен, придя на смену, переодеться в спецовку, проверить есть ли в станке достаточное количество масла, охлаждающей жидкости, в каком состоянии оснастка, резцы, свёрла, метчики, развёртка. Подвезён ли к станку полуфабрикат. Исправно ли работает станок. Если всё нормально – начинать работать. В конце смены очистить станок от металлической стружки и протереть его ветошью. К сожалению, всё не так. Практически, ни какой правильной организации труда. Приходиться вынужденно бесплатно, даже спасибо никто не скажет, быть то электриком, то наладчиком, то ремонтником, то заточником, то грузчиком, чтобы не простаивать. Но опять же: рад бы сделать работу за электрика, наладчика, ремонтника – да нужен соответствующий набор инструментов. Голыми руками гайку не открутишь. А сорванный болт тем более. Смешно, но факт. Из-за отсутствия сверла, цена которому 30 копеек, мне придётся целую смену терять. - У меня дома такое сверло есть. Поеду сейчас привезу, - сочувствует Иванову молодой мастер. - Не надо. Что вы! – к тому же на ночь глядя, - удивился такому поступку молодого мастера Иванов. – Вам покидать смену нельзя. Под вашей личной ответственностью почти 60 человек на производстве. Вдруг что серьёзнее случится. И, не дай бог со смертельным исходом. Тебя тогда крайним сделают. Трудовую карьеру испортите себе навсегда. К тому же не дело это из дома таскать личное имущество на работу. Наоборот, все стараются, коль есть возможность упереть нужное и ненужное домой. Лучше вот давайте как поступим. Сходите в жилую зону во вторую секцию 8-го отряда. Найдите там Николая Мельниченко с 11 станка. Ужин закончился и он, скорее всего, будет на «шконке» лёжа книгу читать. Поговорите с ним, просительным тоном конечно. Пусть разрешит мне поработать на его станке. Скажите, что в конце смены я приведу станок опять в должный порядок. По-моему, это самый подходящий вариант. Вас начальнику цеха ругать не придётся. Мне же удастся избежать бестолкового простоя. А своим станком завтра займусь. У токарей в ремонтно-инструментальном цехе сверло поспрашиваю. Не может быть, чтобы у них в загашниках такого сверла не было. Есть. Заварку чая, правда, придётся отдать. Иначе разведут руками. Кстати, почти в полкилограмма чая мне ремонт обошёлся этого станка. А без чая так бы и стоял сей красавиц развалюхой. Вы, наверное, в институте даже краем уха не слышали о подобной советской тюремной политэкономии. Впрочем, она повсюду такая. Будучи на воле я немало поездил по стране, многое видел, о многом знаю. Везде одно и тоже. Будь то военное, гражданское или тюремное производство. К сожалению, великие социалисты, включая Моро, Маркса, Ленина, не предвидели и не могли предвидеть этого. Поскольку любая политическая и социально-экономическая общественная модель, из-за тысяч составляющих, непредсказуема. В неё обязательно необходимо оперативно вносить, исходя из объективного критичного и самокритичного анализа развития ситуации, рождённые в честном споре поправки. Чего у нас нет и не предвидится. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». На следующий день молодой мастер принёс из дома Иванову свёрла. «Второй» опять нажатием кнопок на ДПУ включил телеэкран. Молодой мастер подошёл к Иванову, поздоровался и протягивает ему свёрла. - Посмотри, подойдёт? Стр. 149 - Спасибо! – улыбнулся Иванов. – Уже не надо. За заварку чая в первую смену токарь из ремонтно-инструментального цеха болты высверлил. Молодой мастер нерешительно достал из кармана куртки бумажный свёрточек: - Возьми тогда заварку чая. Тут полпачки. - Тоже не надо, - засмеялся Иванов. – Во-первых, не чифирю. Во-вторых: не за что. И в-третьих: не люблю чувствовать себя должником. Лучше потрать этот чай на починку своих ботинок. У них каблуки сильно на бока сточены. Некрасиво. И стопы ног ставь ровно. Нельзя так ходить. А ты каждый день по 9 часов всю смену ходишь. Поверь, испортишь под старость лет ноги. У нас же уборщик цеха Витя Остапенко на воле сапожником работал. За десять минут каблуки в божеский вид приведёт. Я поговорю с ним. После ужина сделает. И ещё хочу дать тебе один добрый совет. Постарайся при первой же возможности уволиться либо перевестись отсюда. Здесь ничему путному ты не научишься. Плюс: характер твой всё равно не позволит тебе гармонично вписаться в такую идиотскую производственную структуру. Слишком старательны, душевно отзывчивы и близко к сердцу болезненно берёте бесконечную вереницу нестыковок и неувязок между реальной действительностью и тем, чему тебя учили в институте, которые особенно резко бросаются в глаза здесь. «Второй» выключил телеэкран и, повернувшись к «Первому», улыбнулся. - Вскоре, молодой мастер перевёлся работать на более лучшее предприятие. С пожилым мастером у Иванова тоже сложились дружелюбные отношения. Причём не только потому, что мастер уважал умных аккуратных трудяг… Ремонтируя станок расположенный рядом с комнатой мастеров и туалетом, Иванов подметил частые, почти через каждые полчаса, посещения мастером туалета. Проанализировав всю совокупность своих невольных наблюдений, Иванов сделал вывод: у мастера цистит – воспаление мочевого пузыря хронической формы сопровождающийся длительной патологической поллакиурией сочетающей с дизурией. В зонах, где все заключённые круглые сутки как бы на виду, Иванову часто попадали в поле зрения такие страдальцы, особенно среди пожилых, встающих даже ночью в туалет по два-четыре раза. Иванов обязательно расспрашивал их с чем это связано. Лечился ли он? Чем? Что помогало, а что нет. Давал достаточно квалифицированные советы. Брал свои советы на контроль. Когда появился удобный момент, Иванов завёл разговор по поводу поллакиурии с мастером, задал кучу вопросов. Привёл подобные истории, почерпнутые из жизни заключённых. Поделился их удачным и неудачным опытом самолечения, допущенными ошибками; попросил принести лабораторные анализы. После небольших колебаний и уточнений Иванов предложил пожилому мужчине по выполнять ежедневно в течение недели несколько оздоровительных физических упражнений и выпивать вместо киселей, чая, кофе и молока в начале по одному 200 граммовому стакану компота в день из сухих кисло-сладких яблок типа «Антоновок», а затем по два, три, четыре, пять стаканов. При этом Иванов подробно объяснил мастеру почему необходимо ежедневно делать именно такие физические упражнения и пить из сушёных Антоновок компот. Мастер решил попробовать. Пройдя через десятки лечебных процедур, побывав на многих курортах, испытав различные рецепты мочегонных чаёв и лекарственных средств, но так и оставшись на дискомфортно короткой привязи к туалетам, он готов был и не на такой, тем более, не обременительный эксперимент. К тому же, очень убедительно Ивановым преподнесённым. Стр. 150 После выходных дней, связанных с праздником Дня Конституции СССР, мастер поделился с Ивановым своей радостью, сообщив ему, что впервые за последние несколько лет не вставал ночью в туалет. Вскоре исчезли болезненные порывы и боли при мочеиспускании. Перед Октябрьским праздником пожилой мастер принёс Иванову тайком, в знак признательности, килограмм дорогих шоколадных конфет. Иванов с благодарностью подарок принял, но предупредил мастера не обольщаться положительными результатами, плавно уменьшать количество выпиваемого яблочного компота за сутки до одного стакана, не переохлаждать, оберегать, утеплять район мочевого пузыря и продолжать регулярно делать с лечебно-профилактической целью физические упражнения. А вот с третьим сменным мастером средних лет, у Иванова душевного сближения не произошло. Сложились лишь чисто производственные, сухие, ровные, без эмоций взаимоотношения. Раньше этот мастер работал в соседнем цехе. По слухам, трудового рвения к заводским делам не проявлял. По характеру был мелким хапугой. Тащил с предприятия всё, что можно было в карманах унести: гвозди, шурупы, гайки, болты, краны к раковинам, умывальникам и ваннам, краску, инструмент, электоролампочки, смазку в банках. Кроме того, занимался обналичкой заключённых деньгами и в небольших размерах спекуляцией чаем, который покупал в магазине за 30 копеек, нелегально проносил в «зону» и перепродавал за рубль, имея с каждой 50-грамовой пачки «навар» в 70 копеек. Не прочь был хапуга-мастер при удобном случае дурануть заключённых на нарядах, занижая кому-нибудь объём выполненных работ, а кому-то завышая не безвозмездно, конечно. Однажды даже была такая история. Один из заключённых приболел и был отправлен в тюремную больницу, где пролежал полтора месяца. Воспользовавшись его отсутствием, хапуга-мастер на две трети снизил ему объём выполненной им работы, оформив её в пользу другого. По возвращению из больницы обманутый стал добиваться справедливости и попросил о помощи Иванова, пользовавшего в отряде, и даже на «зоне», авторитетом юридически подкованного и смелого в таких делах специалиста. Через неделю приехал прокурор с проверкой. Бесполезно! Мастер выкрутился. Причём при прокуроре нагло на высоких тонах возмущался, бил себя в грудь кулаком, убеждая прокурора в своей порядочности. Обвинял заключённого в клевете. Требовал верить не подлому, трижды судимому осуждённому, не желающего честно жить и добросовестно трудиться, а ему: коммунисту с безупречной биографией, большим опытом и стажем работы, принципиальному, твёрдому и профессионально умелому руководителю. Прокурор, естественно, не встал на защиту заключённого. Хотя при желании мог бы запросто установить истину, подняв и проанализировав в бухгалтерии наряды, табели, отчёты. Кстати, начальство колонии прекрасно знало о том, кто консультирует либо на прямую помогает составлять жалобы осуждённым. Дважды на эту тему запугивающую беседу с Ивановым проводил зам. начальника учреждения по режимно-оперативной работе подполковник Шементов и один раз сам начальник учреждения полковник Шашков. Однако Иванов пропустил мимо ушей все угрозы, сославшись на то, что никого жаловаться на действия администрации не призывает, не агитирует. Люди сами подходят к нему и просят составить жалобу либо отредактировать, подкорректировать её. Придать ей более понятную, короткую и лаконичную форму, изложить аккуратным, ровным, легко читаемым почерком. Так как у Иванова действительно был аккуратный, красивый, ровный почерк. В принципе, администрация колоний жалоб осуждённых никогда не боялась. Просто начальству не хотелось лишнего внимания со стороны к своим ошибкам, промахам, Стр. 151 глупостям, злоупотреблениям. А также не нравилась канитель с бумагами, приездом проверяющих из прокуратуры, наблюдательной комиссии, вышестоящих отделов и управлений исправительно-трудовых учреждений, дачей объяснений, составлением «филькиных» ответов во всегда правильных и законных действиях тюремных работников. Поэтому подобных Иванову начальство не любило и всячески старалось то кнутом, то пряником, то опять кнутом, коль как конь строптивый, нейтрализовать. А тут ещё не слишком благоприятная, не ясная, боязливая для начальства общая социально-политическая и экономическая обстановка в стране с приходом к власти Андропова возникла. Настырные правдолюбцы становились опасными. Вдруг с серьёзной проверкой нагрянут ради красивой отчётности о решительной борьбе с нарушителями социалистической законности. А такие случаи в то андроповское время действительно были. И в свете этого Иванов представлял для них угрозу. Особенно после того, как он своим упрямством и упорством сумел добиться от Ульяновской областной прокуратуры возбуждения уголовного дела против работников милиции, прикарманивших в 1978 году изъятые у него 1200 рублей, и отважился обругать вольнонаёмных продавщиц зоновского магазина за грубые, в принципе, уголовно-наказуемые нарушения правил торговли. Вообще-то, Иванов не хотел с ними ругаться. С приходом к власти в стране после смерти 9 февраля 1984 года Андропова больного Черненко, он ясно осознавал всю бесперспективность искательства справедливости. Но не сдержался. «Второй» нажал на кнопки ДПУ и на телеэкране появилась в виде загона для скота, примыкающая к окошку зоновского иагазина, огороженная толстыми металлическими решётками с дверью и замком, небольшая площадка, внутри которой и около которой столпились освещённые вечерними солнечными лучами с полсотни заключённых, озабоченных продовольственными проблемами. Среди тех, кто стоял запертыми внутри клетки, находился Иванов, терпеливо ожидающий в середине очереди своего приближения к заветному окошку магазина и отоварки. Однако стемнело, время неумолимо приближалось к 20 часам, а очередь перед Ивановым уменьшилась лишь наполовину, так как раз за разом, плюя на всё и всех, без стыда и совести протискивались с наличными деньгами к продавщицам заключённые из других отрядов и отоваривались вне своего графика. В 20:50 продавщица объявила, что через десять минут магазин закрывается. Очередь зашевелилась, заволновалась, агрессивно сомкнулась, съёжилась в более плотную шеренгу - стену на подступах к продавцам, пытаясь воспрепятствовать наглости чужаков, услужливо запускаемых в клетку дежурившим у двери активистом СВПешником с красной повязкой на рукаве. Тем не менее, наглецы прорывались благодаря злобным угрозам в адрес недовольных, исходящим от их дружков и приятелей, стоящих снаружи за железной оградой. В 21 час три минуты продавцы закрыли окошко, через которое велась торговля. Впереди Иванова оставалось четыре человека. Самый первый стал умоляюще просить отоварить хотя бы чаем и сигаретами. - Три часа стоял и попусту, - тяжко вздохнул он. - Всё! Магазин закрыт! – чётко отрезала продавщица, запирая решётку на окне и задвигая занавески. – Не уговаривай. Не девочки. С утра торгуем. Домой надо. Дел много. С унылыми лицами все из клетки вышли, кроме Иванова. Подойдя к окошку магазина, он решительно постучал по нему. Стр. 152 - Что стучишь? – отодвинув занавеску, недовольно спросила она. - Сами виноваты. Допекли! Вот и стучусь! – зло заговорил Иванов. – Хочу, прежде чем обращаться в прокуратуру, уголовный розыск и КГБ за помощью, узнать неужели жажда наживы и безнаказанность затмили у вас элементарные человеческие чувства порядочности. Сегодня по графику наш отряд отоваривается. Но многие, включая меня, не смогли отовариться. Слишком большим оказался наплыв желающих из других отрядов отовариться за «чистые», которых вы не имели права отоваривать. Тем не менее, отоваривали в ущерб нам. Таких за три, примерно, часа отоварено 17 человек. Сегодня 27 февраля. До конца месяца осталось два дня. Завтра и послезавтра будете отоваривать другие отряды. То есть, фактически, мы по вашей преступной прихоти лишились за февраль ларька. - Как фамилия? – внимательно вглядываясь в именную бирку на телогрейке, спрашивает у Иванова продавщица. - Аланов Александр Сергеевич. 8 отряд, - произнёс Иванов. Продавщица пошевырялась в картотеке, явно задержав взгляд на одной из карточек в начале стопки, однако развела руками: - Вашей лицевой карточки тут нет. Видимо в бухгалтерии. Попросите завтра своего начальника отряда сходить туда и передать нам. Завтра и отоваритесь. - Никого я просить не стану! – твёрдо произнёс Иванов. – Надоело в таком унизительном положении каждый раз находиться. Пусть вами и теми, кто вас прикрывает, прокуратура, уголовный розыск и КГБ займётся. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». На следующий день после работы в отряд к Иванову пришёл «шнырь» из магазина и позвал отовариваться. Иванов идти один отказался, заявив, что пойдёт только со всеми 12-ти, которых вчера не отоварили. 29 февраля всех 12-ть отоварили. Угрозы Иванова всполошили начальство колонии. Несмотря на то, что суровый правитель страной Андропов умер и властью бюрократия наделила беспомощного Константина Устиновича Черненко, испуг в душах чиновников сохранялся. Посоветовавшись кой с кем повыше, начальник колонии дал незаконное преступное указание подготовить приемлемое обоснование к направлению Иванова в зловещую Днепропетровскую психиатрическую больницу закрытого типа МВД СССР для принудительного «лечения». В разговоре по телефону со своим старым товарищем, являющимся начальником Днепропетровской психиатрической больницы, он обрисовал Иванова как ярого злопыхателя на работников милиции, прокуратуры, суда, КГБ и попросил вправить мозги строптивому. 2 марта 1984 года Иванова под конвоем привели в кабинет санчасти колонии к врачу Стр. 153 наркологу-психиатру. Поинтересовавшись сколько Иванов написал и отправил различных жалоб за последние три года, врач театрально схватился руками за голову, посмотрел на Иванова удивлённым взглядом и сказал что ему необходимо полечиться в психиатрической больнице. «Второй» нажал на кнопки ДПУ и включил телеэкран. - Это не меня, а Кремль надо в психиатрической больнице полечить. И попутно всех параноически заражённых, параноически одержимых идеей мировой социалистической революции, а не меня, - криво усмехнулся Иванов. – Согласно нашей конституции- проституции я имею право обжаловать приговор нижестоящего суда перед вышестоящим. Вплоть до Верховного Суда СССР. Однако в реальности у меня, и почти у всех осужденных, такого права нет. Достучаться до Верховных Судов РСФСР и СССР практически невозможно. Из этих органов всё жалобы, за редким исключением, в автоматическом режиме отправляются на местный уровень, то есть во Владимирский облсуд. Откуда всегда приходит один и тот же неизменный трафаретный ответ: «Ваша вина доказана. Приговор Ковровского райнарсуда законный и обоснованный». Сейчас пытаюсь параллельно жаловаться в Прокуратуру и Верховный Суд СССР по поводу такого отфутболивания моих жалоб Верховным Судом России. Бесполезно! А всего различных жалоб и заявлений накопилось около трёхсот. И, видимо, будет ещё больше. Ибо пока из высшей судебной инстанции, то есть Верховного Суда СССР, мне не придёт конкретный и юридически правильно оформленный ответ о том, что приговор законный и обоснованный – мой поток жалоб и заявлений не иссякнет. Буду биться до конца. Чтобы потом не укорять себя, не винить за бездействие, и покорно не выслушивать, не соглашаться с аргументами, обеляющими советское правосудие. А то у нас любят доморощенные кабинетные учёные юристы, совершенно не знающие реальную ситуацию с правосудием в стране и присущую советскому правосудию врождённой глухоте, поучать задним числом и умом любого и каждого, как необходимо было действовать, куда настойчиво обращаться, какие доводы в своих жалобах приводить, дабы быть услышанным. И тогда, по их твёрдому идеологическому убеждению, обязательно бы добился справедливости. Хотя на самом деле в абсолютном большинстве случаев это не так. - Значит желаешь уподобиться библейскому Христу победившему своей мучительной смертью – смерть? – усмехнулся с задумчивым видом нарколог-психиатр, прикидывая в уме текст медицинского заключения о психической неполноценности осуждённого Аланова А.С. и необходимости его госпитализации. - Лучше о своих пожилых родителях подумай. За четыре последних года ты им ни одного письма не написал. - Не выискивайте зацепки там, где их нет! – нахмурился Иванов. – Не на того напали. Тем не менее утром 12 марта 1984 года Иванов получил указание в течении двух часов собраться на этап. На вопрос: куда? Ему, как бы по секрету, сообщили: - В Ульяновск. Иванов поверил и успокоился. Ибо, действительно, в середине февраля получил сообщение из Ульяновской областной прокуратуры о возбуждении уголовного дела против работника милиции изымавшего у Иванова в 1978 году деньги в сумме 1200 рублей и понимал в необходимости своего этапа в Ульяновск для участия в следственных действиях. Стр. 154 Однако Иванова повезли не в Ульяновск, а в Днепропетровскую специально охраняемую психиатрическую больницу закрытого типа ЯЭ – 308/ РБ, где проводят принудительное лечение только по решению суда. Узнав куда попал, Иванов стал возмущаться. Требовать встречи с начальником больницы и главным врачом. Обвинил их в злоупотреблении властью и совершении уголовного преступления, так как они не имеют право без решения суда держать его в своём заведении. Иванову с применением физической силы сделали несколько успокоительных уколов и пояснили, что долго держать и тем более принудительно лечить не будут. Проведут комплексную медицинскую проверку состояния организма. Проверят: существуют ли какие-либо заболевания, верны ли опасения врача нарколога-психиатра колонии о наличие расстройства психики. Если опасения подтвердятся, дадут квалифицированные рекомендации по лечению и отправят назад в колонию. Иванов, конечно, в подобную сказку не поверил, но стих, осознав своё полное бесправие, бессилие, всю бесплодность и даже опасность неподчинения и сопротивления. Он прекрасно понимал, что сейчас к нему применят карательное лечение, затем напишут нужный диагноз и с этим диагнозом отправят в Ульяновск. А из Ульяновска опять в Днепропетровскую колонию и пиши он тогда, имея ярлык психически больного кляузника, куда угодно и кому угодно. Из приёмного отделения Иванова поместили в двухместную палату подселив к молодому тридцатилетнему мужчине из Молдавии, находящемуся по определению суда в психиатрической больнице на принудительном лечение за поджёг большого склада, который охранял, надумав таким способом получить известность и прославиться. Мужчина обитал в первом отделении почти год и прижился там, не попав в другие, только потому, что с утра до вечера, не покладая рук, бесплатно расторопно и умело выполнял там любую хозяйственную работу. В палате вместе с Ивановым мужчина находился с 22 часов вечера до 6 часов утра и с 13 до 15 часов дня. То есть не слишком долго, если учесть сон. Но Иванову этого времени хватило на расспросы, и за неделю он узнал почти всё о жизни и порядках в этом закрытом советском полумедицинском учреждении карательной психиатрии. Иванов пробыл в первом отделении с 12 по 18 марта. Уколов ему не делали, таблеток не давали. Водили по врачам, расспрашивали о здоровье, осматривали, брали анализы, просвечивали грудь и голову рентгеновскими лучами, интересовались как прошло детство, как учился, какого семейное положение. О том что он без роду и племени, воспитывался в детском доме, не имеет ни родителей, ни родственников, ни детей, ни жены, не жилья Иванов рассказывать не стал. Побоялся выглядеть беззащитным и оказаться удобным объектом для безнаказанного произвола и экспериментов карателей-психиатров. Наоборот, соврал о наличие мамы, папы, двух старших братьев, двух сестёр, жены и двух детей. И ещё одна примечательная деталь: во всех кабинетах психиатрической больнице, куда его приводили для обследований, Иванов непременно говорил о том, почему попал к ним в больницу, и ставил в известность врачей и медсестёр, что начальство их специализированного учреждения, согласившись держать здесь людей без решений судов и те, кто таких людей принудительно тут лечит, тем самым совершают уголовно наказуемое деяние. Впрочем, медперсонал подобные высказывания Иванова спокойно Стр. 155 пропускала мимо ушей. 19 марта 1984 года Иванова из первого отделения перевели в 13. Особое. Негласное. Противозаконное. Где в строгой изоляции от других отделений подвергались принудительному психиатрическому репрессивному лечению советские заключённые открыто и смело высказывающие либо проявляющие в разных порой, действительно несуразных на первый взгляд формах недовольства существующими в тюрьмах и колониях ментовскими порядками. В 13 отделении находилось 26 заключённых мужского пола в возрасте от 20 до 45 лет. Из разных тюрем и колоний. Фактически оно было примитивной советской лабораторией по поиску и проверки эффективных медикаментозных методов подавления в людях инакомыслия, тяги к критике, возражениям, неподчинению, сопротивлению, публичности Лечили их от строптивых недуг два в расцвете творческого пыла врача. Лекарственную терапию проводили медсёстры. Молодых среди них не было. Всем за 40. В профессиональном отношении опытные, строгие, требовательные. По умственному развитию недалёкие, в социально-политическом и моральном плане незрелые. Все, как одна считающие, что только ненормальные люди либо враги народа могут быть недовольны советской властью, советским строем, советским правительством, деятельностью ЦК КПСС и Политбюро. Силовую физическую поддержку при необходимости обеспечивали менты дежурного наряда внутренних войск, и работающие в хозобслуге санитары из числа заключённых изъявивших желание отбывать уголовное наказание и трудиться в качестве младшего медицинского персонала. Курс лечения обычно длился две-три недели. В редких случаях – четыре. Но бывали и исключения, когда заключённого держали больше года. Одного из таких Иванов там видел своими глазами. Первая беседа Иванова с заведующим отделением, ставшим его «лечащим» врачом, была не долгой. Началась она с вопроса Иванова: На каком основании и от чего его собираются незаконно в принудительном порядке лечить? И закончилась коротким ответом зав. отделения: - Узнаешь после окончания курса лечения. 20 марта 1984 года в 11 часов 27 минут медсестра в присутствии врача и двух дежурных ментов войскового наряда сделали Иванову первый репрессивный укол. А вечером заставили проглотить две таблетки. В последующие дни Иванова стали насильно «кормить» таблетками, порошками и микстурами утром, в полдень и вечером. И делать внутримышечно по два укола. Воздействие на свой организм вводимых лекарств Иванов воспринимал с ужасом. По сути это были настоящие изощрённые изуверские пытки, при которых жертве сохраняли и не позволяли терять ни ясность сознания, ни ясность мышления, ни ясность ума, и в тоже время довели до состояния полного жизненного дискомфорта, когда внутри всё ноюще болит, не хочется лежать, ходить, кушать, говорить. Когда отчётливо понимаешь что умышленно и неотвратимо превращают в физически беспомощное, покалеченное, психически неполноценное идиотское существо, в голове возникают пугающие мысли от такой реальной перспективы, а в душе животный страх за никчёмное будущее. Ночи Иванов проводил в болезненном забытье, ставшее особенно мучительным после того как образовались под кожей в мышцах на ягодицах болючие плотные шишки от Стр. 156 лекарственных инъекций шприцем. К приходу каждого утра он относился с невообразимой тоской и с горькой досадой ждал вызова на уколы, проклиная и осуждая себя за глупое «Дон-ки-хотство» и обещал самому себе впредь свою правоту никому не доказывать, на все творящиеся вокруг безобразия закрывать глаза и ни в коем случае руку помощи попавшим в беду от незаконных действий силовых ведомств не протягивать. - Пусть те и те живут в говне. Пошла эта страна и этот народ к чёрту, - осуждал сам себя Иванов и тяжко вздыхал. – Надо же, ни одна падла в ней не выступила и не выступит в поддержку справедливости. Миллионы людей безвинно загублены, миллионам людей безвинно искалечена жизнь. И все знают о том, но сидят по своим крысиным норам. Отмалчиваются, напуганные пыльным веником. Почему тогда я должен быть другим и носить вериги на теле. Всё! Хватит! Нашёл, дурак, тюрьму местом, где правду искать. Её на воле нет. А в местах концентрации гнилой власти, тем более. Первые двое суток в 13 отделении Иванов провёл в надзорной палате. Затем перевели в общую. Будили рано. В 6 часов утра и сразу же выгоняли и закрывали на замок в холодный, сырой, обильно усыпанный хлорной известью, туалет. Там держали 15-20 минут, потом опять загоняли в палату. Назначенный по палате дежурный мыл пол. Иванов был дежурным дважды. И оба раза ему, еле стоящему на ногах, пришлось прикладывать невероятные усилия для выполнения обязанностей дежурного. В 8 часов утра выводили в столовую комнату завтракать. После завтрака медсестра выдавала персонально каждому назначенные врачами таблетки, порошки, микстуры и зорко следила, заставляла широко раскрывать рот, и проверяла, чтобы никто их не спрятал, не выкинул, не выплюнул, а обязательно проглотил. Тех, кто пытался уклониться от приёма таблеток, порошков и микстур, переводили на уколы. С 10 часов до 12 водили по одному на медицинские процедуры. В 13 часов выводили в столовую комнату на обед. Затем медсестра выдавала таблетки, порошки, микстуры. В 18 часов выводили на ужин и опять выдавали таблетки, порошки, микстуры. В столовую комнату Иванов плёлся последним. Не было ни сил, ни настроения, ни аппетита. Всё тело находилось в состоянии вялости, слабости и заторможенности. К вечеру кружилась голова, подташнивало. Тем не менее, в голове у него чётко сохранились рассказы других бедолаг по больничной палате, о психбольницах такого же типа в Сычёвке Смоленской области, Казани, Ташкенте. За что туда попадали. О царивших порядках в них. Как, чем и кого лечили. Каковы масштабы применения репрессивной психиатрии. Что за люди эти врачи изуверы по образованию, характеру, поведению, возрасту, политическим взглядам. Хорошо и ярко запомнились Иванову также со всеми эмоциональными оттенками четыре бесчеловечных эпизода, имевших место при нём в 13 отделении. С самыми жуткими впечатлениями он воспринял эпизод, связанный с заключённым, который в знак протеста против несправедливого приговора суда объявил бессрочную голодовку. После двух месячного искусственного принудительного кормления с помощью зонда менты отправили его из тюрьмы в 13 отделение Днепропетровской республиканской психиатрической больницы закрытого типа, надеясь в стенах этого заведения с помощью психотропных средств сломить волю и упорство голодающего. Не получилось. Год с лишним пролежав в 13 отделении на искусственном кормлении, врачи-изуверы не смогли лекарственной терапией заставить голодающего вернуться к нормальному физиологическому состоянию. Иванов его видел один раз, когда два заключённых Стр. 157 санитара выволакивали того на клеёнке по полу из соседней палаты в туалет, где из шланга холодной водой обмывали с брезгливостью истощённый потемневший полуживой скелет. - Фашисты! – зло пробурчал, не сдержавшись, Иванов. – Мало вас, гадов, на этапах и в тюрьмах бьют, когда спознают, что санитарами в псих больнице срок отбывали. Ничего не ответив, санитары зло посмотрели на Иванова и закрыли дверь в туалет. Другой врезавший в память Иванова эпизод касался кормёжки. Придя первый раз в столовую комнату ужинать и увидев разложенное по мискам картофельное пюре вперемежку с чёрными комочками, Иванов этому возрадовался, посчитав расставленное на столах блюда за картофельное пюре с жаренными грибами-маслятами. Каково его было удивление смешанное с ужасом, когда сев за стол он понял, что картофельное пюре не с кусочками жаренных грибов, а со сплошь усеянными кусочками чёрной картофельной гнили. Действительно, администрация и персонал Днепропетровской спецпсихбольницы из-за своей закрытости до того охамели, что не стали считать нужным кормить своих пациентов нормально почищенной картошкой. - А коммунистический партком в больнице был? – поинтересовался «Первый». - Был. Как не быть! – отмахнулся «Второй». – 32 коммуниста на разных должностях работало, включая начальника, главврача, зав. отделениями. Казалось бы сила. А толку? Как и везде. Никакого. Третий эпизод, сохранившийся в памяти Иванова, связан с инцидентом, происшедшим во время взятия у него из вены на анализ кровь. Медсестра по неосторожности уронила на кафельный пол пробирку с взятой у Иванова кровью и приказала ему с помощью тряпки, веника, совка и ведра убрать с пола вместе с осколками стекла разлитую кровь. Иванов, не любивший с детства давать из вены кровь, злобно взглянул на наглую медсестру и, показав ей «кукишь», произнёс: - Вот, видела. Вы меня с кем-то спутали. Медсестра выглянула в коридор, и, позвав санитаров и дежурного мента, пожаловалась им на отказ Иванова убрать с пола разбитую пробирку с кровью и сдать кровь на анализ вторично. Санитар принёс швабру и протянул её Иванову. Иванов упрямо отрицательно качнул головой. Кончилось всё тем, что санитары сначала шваброй, а затем руками и ногами избили Иванова, после чего, ухватив за рукава больничного халата и несколько раз протянув волоком по кровавой лужице, сдёрнули халат, кинули халат в ведро, усадили силой Иванова на табуретку и удерживали до тех пор, пока медсестра вновь не взяла из вены кровь. Четвёртый эпизод связан с ещё одним показательным моментом бесчеловечного наплевательского отношения медперсонала к пациентам. Раз в неделю по субботам утром сразу же после подъёма и туалета всех обитателей 13 отделения брили. Импровизированную парикмахерскую организовывали прямо у дверей туалета в коридоре рядом с окном. Функцию стола выполнял подоконник, на котором устанавливался тазик с холодной водой для ополаскивания бритвенного прибора. Роль парикмахеров под эгидой дежурной медсестры и в присутствии мента-контролёра из войскового наряда возлагалась на двух мордатых санитаров. Процесс бритья происходил таким образом. Санитары выпускали из хлорного туалета в коридор находящихся там узников строго по два Стр. 158 человека. Подведя к окну, они резкими сильными нажимами водили одними и теми же бритвенными станками с тупыми лезвиями по сухой коже лица своих невольных клиентов. От такого варварского бритья боль отнимала у Иванова дар речи. Благо, процесс бритья был недолгим. Однако всегда заканчивался покраснением и воспалением на лице кожного покрова. Иванов пробыл в Днепропетровской психиатрической спецбольнице закрытого типа три недели. 3 апреля 1984 года, заторможенного, еле живого, с вложенным в личное его дело диагнозом паранойяльного психопата с сутяжно-кверулянтными наклонностями из Днепропетровской психбольницы отправили этапом в следственный изолятор города Ульяновска для дачи показаний по возбуждённому уголовному делу против работника уголовного розыска, незаконно присвоившего 1978 году изъятые у Иванова при задержании 1200 рублей. В следственном изоляторе города Ульяновска первые три дня Иванова продержали в одиночной камере. Слегка оклемавшись от действий психотропных средств до состоянии «не слюнявиться», он обратился в письменной форме к прокурору с жалобой на то, что его незаконно держат в маленькой одиночной, сырой, тёмной камере карцерного типа, где нет ни радио, ни газет, ни книг, не выводят на прогулку. Жалобу прокурору не передали. Тем не менее, к вечеру перевели в 29-ю общую камеру. Однако пробыл он там недолго: неделю. Запомнилась она ему прежде всего тем, что через окно сквозь решётку, «ресницы» и «намордник» в неё периодически врывались с улицы звонкое, весеннее многоголосие идущих группами детей. Видимо около тюрьмы рядом располагалось какое-то детское учреждение от куда их куда-то часто водили. В такие моменты в камере наступало короткое затишье и у её обитателей, включая Иванова, невольно навострялись уши. Сокамерники быстро поняв, что Иванов юридически хорошо подкованный засыпали его просьбами помочь кому составить текст последнего слова на предстоящем суде, кому вопросы к свидетелям, потерпевшим, государственному обвинителю. Либо заявление на отвод следователя, состава суда, не процессуальные действия, методы и физическое насилие со стороны оперативно-розыскных служб, конвоя, работников тюрьмы, неоказания медицинской помощи. Начальство следственного изолятора, узнав об этом через своих соглядатаев – подсадных, опять перевели Иванова в одиночную камеру отобрав при этом всё тетради с записями, фотокарточки и письменные принадлежности. Иванов при встречи со следователем из прокуратуры в знак протеста отказался давать какие-либо показания пока прокуратура не оградит его от произвола начальства следственного изолятора. При разбирательстве в кабинете начальника тюрьмы ситуации, Иванов подтвердил свои обвинения в адрес администрации следственного изолятора. Начальник тюрьмы сослался на вынужденность применённых мер, так как Иванов будучи психопатической личностью сутяжно-кверулянтского типа занимается подстрекательством содержащихся под стражей арестованных к недовольству работой правоохранительных органов. В конце концов договорились о следующем: Иванова переводят в нормальную камеру, а всё изъятое у него, не содержащее антисоветской направленности, возвратят перед этапом обратно в колонию. И то, не доверяя ментам, Иванов согласился на такой вариант лишь после того, как начальник тюрьмы в присутствии прокурора дал со скрытой гордостью и торжественностью слово офицера сдержать своё обещание. В этот же день Иванова Стр. 159 перевели в обычную камеру. Правда, была она небольшой: четырёхместной. Обитали в ней три молодых парня. К Иванову они отнеслись дружелюбно, с доверием, без настороженности. Иванов без лишних слов хорошо понимающий психологию людей и быстро улавливающий степень порядочности, уровень искренности в их поведении, ответил им тем же. По этому ему было очень обидно и стыдно перед ними, когда старший корпусной мент перед тем как забрать Иванова из камеры на этап из Ульяновска в Днепропетровск, обгадил, образно говоря, его с головы до ног в их присутствии оскорбительной для любого нормального заключённого репликой. «Второй» нажал на кнопки ДПУ и включил телеэкран. Появилась камера, где находился Иванов. Открылась кормушка. И корпусной мент, постучав ключом о дверную металлическую ручку, произнёс: Аланов Александр Сергеевич. Собирайся на этап. Если есть личные вещи на складе, давай квитанцию. - Мои личные вещи забрали оперативники, - подойдя к кормушке, ответил Иванов. – В связи с этим ходил к начальнику тюрьмы и он обещал мне в присутствии прокурора всё изъятое вернуть перед этапом. Корпусной мент сделал пометку на листочке, закрыл кормушку и удалился. Вернувшись через несколько минут к камере он сообщил Иванову, что вещи Иванова по складу не числятся и где они находятся, где искать никто не знает. - В таком случае, - предупредил Иванов, - пока мои вещи мне не вернут я ни на какой этап не поеду. И, если надо будет, вскрою себе вены. Ничего не ответив корпусной мент ушёл. Не прошло и получаса как дверь в камеру внезапно открылась и с криками ворвалась ментовская группа захвата, которая свалила Иванова, скрутила, одела на руки ему сзади наручники, обыскала, нашла кусочек лезвия и волоком потащила в коридор. - Смотри, козёл! – зло произнёс у двери корпусной мент как бы оправдываясь перед заключёнными. – Грозить фуфлыжник вздумал! Не бегать надо было из камеры в камеру, не прятаться, а сидеть нормально как все. Не затерялись бы вещи. Иванов хотел что-то в своё оправдание сказать, но не получилось. Один из ментов проворно заткнул ему рот резиновой «грушей». «Второй» выключил телеэкран и повернулся лицом к «Первому». 14 мая 1984 года Иванова из Ульяновска в два этапа доставили обратно в колонию Днепропетровска. Выйдя на работу и увидев в каком ужасно плачевном состояние за два месяца его отсутствия превращён станок, который он тратя чуть ли не треть ларька в течение длительного времени возрождал из хлама, Иванов мгновенно вскипел и решил к этому станку больше не подходить. - Всё! – сказал он самому себе. – Пошла такая паскудная власть вместе со своим засратым начальством на три буквы. Больше старательно так трудиться на неё не стану. Надо же: делал-делал… бегал по слесарям, токарям, электрикам, кладовщикам. Не мало чаю и сигарет купленных в ларьке пришлось отдать. И всё пошло прахом. Лучше бы купил масло, повидло, белого хлеба либо пряников и съел сам. Стр. 160 В кабинет начальника цеха Иванов зашёл с твёрдым намерением добиться другой работы Объяснив мотивы такого решения, он просительно посмотрел на начальника цеха и замер. Начальник цеха тяжко вздохнул, виновато опустил голову и предложил сходить на второй участок к шестишпиндельному станку – автомату изготавливающему латунные штоки к водозапорным вентилям. Туда был нужен в качестве сменщика второй станочник вместо недавно освободившегося. Иванов дал согласие. Поработать ему на этом станке пришлось меньше года. 6 апреля 1985 года Иванова вторично незаконно этапировали на принудительное лечение в Днепропетровскую республиканскую специальную психиатрическую больницу закрытого типа. Тем не менее, непривычный относиться к любому делу абы как, он успел придать станку не только надлежащий вид и должное техническое состояние, но и за счёт различных усовершенствований увеличил его производительность, надёжность и безотказность. Фактически, Иванов был способен за смену выполнить двухсменную норму. Поэтому между ним и сменщиком была договорённость в соответствие с которой Иванов настраивал станок, а он работал на нём до тех пор, пока падающие в контейнер готовые детали соответствуют требуемому качеству. Если же качества деталей начинает приближаться к критическому порогу, сменщик должен прекратить работу и выключить станок. Сменщика такая договорённость устраивала. Во-первых, трудиться он особым желанием не хотел, а вот чифирнуть, поболтать – хлебом не корми! Во-вторых, не любил в станке копаться, ковыряться, менять и настраивать режущий инструмент. Всё слишком сложно. И в-третьих, вся произведённая на станке продукция делилась поровну. Иванова тоже подобное взаимоотношение устраивало. Во-первых, как бы заключённый хорошо не работал, ему месячную зарплату свыше 150 рублей не начислят. Лишь в крайнем случае. И то с разрешением начальника колонии. Во-вторых, не подпуская к наладке и ремонту станка дежурных электриков, слесарей наладчиков и ремонтников, привыкших налаживать и ремонтировать на скорую руку абы как. Иванов не терял зря время и силы на вынужденные трудоёмкие затратные простои. И в-третьих, Иванову психологически так легче было себя чувствовать среди арестантского рабочего коллектива своей бригады, отряда, цеха. Никто ему не завидовал, плохого не желал, не злословил. Наоборот, уважали как бескорыстного умного и толкового работягу, прислушивались к его советам. Отправили же Иванова на повторное принудительное лечение в психиатрическую больницу вот из-за чего. После первого репрессивного лечения Иванов, не желая вновь попасть в психиатрическую больницу, с администрацией колонией не конфликтовал. Впрочем, особых причин для конфликтов не было с обоих сторон. Иванов честно и добросовестно работал, режим содержания не нарушал. Противоправных действий не допускал. Начальство тоже старалось вести себя с Ивановым корректно. Все возникающие вопросы решать без волокиты. Не искать придирок. Продавцы магазина, когда Иванов находился в очереди, отпускали товар строго по порядку, и пока Иванова не отоварят магазин не закрывали. Более того, если ходовой товар, например: чай, сигареты, сахар, батоны в магазин завозили недостаточно и в силу этого его отпускали каждому в строго ограниченном количестве, то Иванову продавцы любой товар продавали без ограничений и обмана. Даже положить лишнего. Спокойно относилось начальство колонии и к продолжающемуся потоку жалоб Иванова направляемых в прокуратуры и суды, где он упрямо и настойчиво продолжал обвинять следственный отдел УВД Владимирской области в умышленной фальсификации против Стр. 161 него уголовного дела. Однако условное перемирие длилось всё же не долго. Оставшись после Ульяновского следственного изолятора без личного багажа, записей и фоток, Иванов обратился по этому поводу с жалобой в Ульяновскую прокуратуру и начальнику СИЗО, напомнив ему о «слове офицера». Вскоре пришёл ответ, что изъятый багаж сохранился и отправлен Иванову почтовой посылкой. Просматривая полученную посылку и обнаружив в ней отсутствие многих фотокарточек и тетрадей с записями, Иванов опять обратился с жалобой в Ульяновск. Но на следующий день Иванова вызвал в свой кабинет начальник оперчасти колонии капитан Шептуха. Он вернул Иванову жалобу и, попросив извинение за допущенное оперчастью нарушение правил досмотра и изъятия почтовой посылки и выемки из неё запрещённых предметов, признался, что по его указанию посылка вскрывалась. Часть тетрадей с подозрительными записями и кое-какие фотокарточки изъяты. При этом даже показал, вытащив из своего письменного стола коричневый пакет, изъятые тетради и несколько фотокарточек. Иванов выслушал признание начальника оперчасти спокойно, не удивляясь. И после полученных от него заверений всё вернуть через пару недель в целости и сохранности, решил, понимая бесполезность, не торопиться бурю в стакане поднимать. А зря! Через неделю начальник оперчасти Днепропетровской колонии капитан Шептуха перешёл работать в УВД. Иванов пошёл на приём по личным вопроса к новому начальнику оперчасти и рассказал о сути дела. Тот заглянул в ящики письменного стола, тумбочки, в книжный шкаф. Порылся в бумагах, папках, в ворохе не дошедших до адресатов почтовый конвертов разной толщины, видимо по указанию оперчасти не посланных или же не отданных либо перехваченных при попытке нелегальной отправки, и не обнаружив коричневого пакета позвонил Шептухи в УВД. Входе телефонного разговора Иванов узнал про отрицание бывшим начальником оперчасти капитаном Шептухи факта изъятия из посылки чего-либо и назвал утверждение Иванова на сей счёт бредом психически больного человека склонного к сутяжничеству. Задетый такой хамской наглостью Иванов 4 марта 1985 года обратился в прокуратуру и министерство внутренних дел с жалобой на бывшего начальник оперчасти, сделав критическую приписку о кадрах в милиции. На следующий день Иванова под конвоем двух ментов отвели к врачу наркологу – психиатру. Врач вернул ему жалобы, напомнил о диагнозе психически больного, выписал лекарство успокаивающего типа и попросил угомониться. Иначе отправит вторично на принудительное лечение в психбольницу. «Второй» включил телеэкран. - Отправляйте! – зло произнёс Иванов. – Не испугаете. Делайте что заблагорассудится. Но имейте ввиду: рано или поздно вам и таким как вы придётся понести ответственность за использование психиатрии в карательных целях. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». Вечером Иванов предупредил сменщика о своём возможном этапе в психбольницу. - С какой стати? - удивился сменщик. И узнав, произнёс в адрес ментов оскорбительным тоном слово «козлы». Иванова он тоже наградил не лестными эпитетами. Упрекнул в глупом бодании с властью и чиновничьим аппаратом уничтожившими и покалечившими безнаказанно за неполных 68 лет десятки миллионов жителей своей страны. Привёл несколько свежих примеров последних расправ власти над известными, не чета Иванову, Стр. 162 людьми и посоветовал Иванову притихнуть, не плеваться против ветра, если не хочет быть оплёванным. Тем не менее, когда Иванов попросил его помочь отправить нелегально жалобу в прокуратуру СССР по поводу незаконного репрессивного принудительного лечения в психиатрической больнице, сменщик не раздумывая охотно согласился и пообещал незаметно передать их своей жене во время личного свидания, которое должно состояться через неделю 13 марта. К 9 марта Иванов написал жалобу в двух экземплярах, намереваясь обе послать в Прокуратуру СССР. Одну в установленном законом порядке через администрацию колонии закрытым письмом. Вторую, точно такую же, нелегально через жену сменщика. К подобному трюку заключённые прибегают довольно часто, поскольку вопреки исправительно-трудовому законодательству начальство колонии вскрывает запечатанные конверты с жалобами осуждённых в органы прокуратуры, читает и отправляет лишь пустячные. Серьёзные жалобы ни одно начальство исправительно-трудового учреждения на себя в Москву не пошлёт, изымет. А жалобщику, в зависимости от обстоятельств, рот заткнёт либо кнутом, либо пряником. Несмотря на то, что жалоба была составлена толково, кратко, сжато, лаконично, очень ясно и полно, Иванов в течение последующих двух дней всё же колебался: отправлять или не отправлять? И верилось в глубине души в тожество справедливости, и не верилось исходя из жизненного возраста. Не дай Бог тогда. Прожарка слабой не покажется. Ибо отлично понимал: если из прокуратура СССР его жалобу отфутболят назад в местную прокуратуру, начальство колонии и кое-кто выше за такую жалобу, да ещё отправленную нелегально, церемонится с ним не станет и вторичного ещё более репрессивного принудительного лечения в психбольнице не избежать. 11 марта 1985 года Иванов из теленовостей узнаёт о смерти очередного руководителя СССР Генерального Секретаря ЦК КПСС Черненко Константина Устиновича и избрание на этот пост 54-х летнего Михаила Сергеевича Горбачёва. Приход к власти молодого по возрасту Горбачёва прибавило Иванову уверенность в возможность добиться справедливость. И 13 марта сменщик уносит на личное свидание первый экземпляр жалобы в Прокуратуру СССР. Второй экземпляр Иванов пытается послать 14 марта в Прокуратуру СССР в установленном законом порядке через администрацию колонии закрытым пакетом. Отправлять жалобу начальство колонии никуда не стало. Конверт вскрыли. Прочитали. И выкинули. 20 марта сменщик сообщил Иванову, что жена переписав и перепечатав жалобу на чистовые листы, отправила её 17 марта заказным письмом в Прокуратуру СССР. Из Прокуратуры СССР жалобу Иванова отфутболили в прокуратуру Днепропетровской области. 6 апреля 1985 года Иванова вторично повезли на принудительное лечение в Днепропетровскую республиканскую специальную закрытого типа психиатрическую больницу. 13 апреля 1985 года после прохождения общего медосмотра, Иванова перевели из первого отделения в зловещее 13. «Второй» тяжко вздохнул и включил телеэкран. Стр. 163 - Раз тебя к нам опять направили, - недовольно посмотрел на Иванова зав отделением, - выходит плохо лечили. Значит, ты ничего не понял. Продолжаешь сутяжничать. Даже нас зацепил. Нормальным себя считаешь. Я не поленился, твоё личное дело в двух томах пролистал. За четыре с половиной года ты более четырёхсот жалоб и заявлений в разные органы накатал. Только в Кремль и ООН ещё не адресовал. Остальным всем. А вот домой родителям, родственникам тебе время не хватает письма написать и отправить. Ни одной весточкой о себе им не напомнил. Некогда. Не до них. Всё ищешь правду. Вообщем, лечить будем.. Столько, сколько потребуется. И выписывать только с гарантией, которую лично дашь, если не захочешь всю оставшуюся жизнь ползать на корячках. «Второй» выключил телеэкран и повернулся лицом к «Первому»: - По указанию зав. Отделением Иванова лечить принялись в этот же день до обеда. Фактически, то была кара, месть, пытки, продолжавшиеся до 5 мая 1985 года. Особенно психологически мучительными Иванову казались процедуры накачки ног, когда под кожу закачивалась жидкость и ноги полностью распухали, выглядели как ноги слона и обретали устрашающую тёмно синюю окраску. Проводил большинство специфических процедур непосредственно сам заведующий отделением. Выполнял их молча. Постоянно что-то записывал в отдельную общую тетрадь. 6 мая 1985 года примерно в 10 часов утра Иванова вызвали из палаты в кабинет зав. отделения. С тяжкими усилиями поднявшись с постели и елее-еле передвигаясь, Иванов шаткой походкой вошёл в кабинет, где в белых халатах за столом сидели три человека: крупная мордатая дама с крашенными рыжими пышными волосами, и по обе стороны два садиста – врача 13 отделения: заведующий и его подчинённый. Иванов с трудом стоял на ногах, но никто из троих врачей не предложил ему сесть на стул, кушетку или табуретку. Зав отделением доложил даме в белом медицинским халате о поставленном диагнозе психического заболевания, которым якобы страдает Иванов. Упомянул о четырёхсот жалобах и заявлениях, включая самую последнюю жалобу в Прокуратуру СССР на руководство психиатрической больницы, где 13 отделение названо отделением карательной психиатрии, а персонал садистами. Рассказал в короткой форме о проведённом и проводимом курсе терапии. Высказал своё мнение о необходимости продлить принудительное лечение до выработке стойкого и полного закрепления психического иммунитета к сутяжничеству. Заострил внимание на отсутствие у Иванова в течение длительного времени из-за зацикленности на правдоискательстве, желании поддерживать связь с родителями и родственниками. Вследствие чего никто из них, по данным администрации колонии за последние четыре года писем и поздравительных открыток от Иванова не получал. «Второй» включил телеэкран. Дама в белом халате взглянула на Иванова удивлёнными глазами и воскликнула; - Ну это совсем никуда не годится. На четыреста жалоб время нашёл, а на несколько писем пожилым родителям: матери и отцу – не нашёл. Ужас! Такого действительно спешить выписывать незачем. Недельки две-три пусть ещё побудет у нас. Стр. 164 Иванов хотел было сказать, что у него никого из родителей и родственников нет. Он рос и воспитывался в детском доме. Писать письма ему некому и некуда. А жалобы и заявление посылает во все надзорные и контролирующие государственные органы лишь для того, чтобы потом никто не упрекал его и сам себя не корил, что бездействовал, не использовал своё конституционное право добиваться, бороться, идти да конца. То есть до окончательного разрешения вопроса в Верховном Суде СССР, являющимся высшей и последней надзорной инстанции. Но промолчал. Побоялся. Из глаз лишь закапали крупные слёзы. Он понимал: эта информация не поможет. А вот руки врачам – садистам для проведения разнообразных экспериментов над ним, как над бездомным, бродячим , удобным псом, развяжет полностью. «Второй» выключил телеэкран и повернулся лицом к «Первому»: - К счастью, Иванову повезло. Через два дня его сильно заторможенного, едва стоящего на ногах, из психбольницы выписали и этапировали обратно в исправительно-трудовую колонию строгого режима ЯЭ – 308/89 города Днепропетровска. Повезло в первую очередь благодаря непрекращающимися громогласными дружными протестами и демаршами международных общественных организаций по поводу использования властями СССР принудительного репрессивного психиатрического лечения инакомыслящих, неудобных, неугодных, несогласных. И, конечно, благодаря приходу к власти в стране Михаила Сергеевича Горбачёва, решившего улучшить демократический имидж своего государства на мировой арене. В зоне никто из медработников санчасти не поинтересовался в каком состоянии Иванова привезли из психбольницы. Принимавшие его от конвоя менты во главе с ДПНК тоже проявили к нему полное равнодушие и после «шмона» велели идти в отряд и бригаду, где был раньше. На следующий день утром Иванова занарядили и вывели на работу. Во время развода на работу и прохождении в составе бригады из жилой зоны в производственную он, несмотря на своё очень скверное заторможенное психическое и физиологическое состояние, старался всеми силами продолжать, не подавать о том никому вида, пытаясь этим подчеркнуть, что его не сломали, не согнули, не сумели заставить сдаться. Тем не менее один из опытных ментов обратил внимание на шаткость и странную вялость походки Иванова. «Второй» включил телеэкран. Мент останавливает развод, подходит к Иванову и внимательно всматривается: - По-моему ты пьяный или уколотый. А? - В «дурке» месяц лежал. Вчера привезли, - сказал менту нарядчик. – Они все оттуда пришибленными возвращаются. - Понятно, - усмехнулся мент отходя. – Наверное, из тех, кто советскими порядками недоволен. - Посквилянт! – улыбнулся ДПНК. – Полтысячи жалоб настрочил. Рекордсмен на зоне и, наверное по Украине.. Толку, правда, ни какого. - Потому что вас, козлов, жалобами не прошибёшь. Бесполезно! – зло выкрикнул из задних рядов колонны заключённый. – Вас, б…ей, надо по одиночке вылавливать на свободе в каком-нибудь тёмном безлюдном месте и отшибать всё, что отшибается. Тогда Стр. 165 без жалоб на «будьте добры!» с нами разговаривать начнёте. - Тарновский! – спокойно и буднично произнёс ДПНК фамилию высказавшегося осуждённого. – Благодари бога, что сейчас я сдаю свою последнюю перед отпуском смену. Иначе загремел бы ты вновь в штрафной изолятор на 15 суток. Там как раз сегодня освобождается камера с солнечным климатом пустыни Кара-Кум. Не мешало бы тебе побыть, позагарать в ней. - За что? - раздался громкий вопросительный голос в колонне. - За оскорбления, к тому же публичное, администрации исправительно-трудового учреждения, - ответил ДПНК с назидательными нотками в голосе. - Научитесь сначала сами себя по-человечески вести! – послышался новый возглас из колонны. – Вам тоже нельзя оскорблять осуждённых. Однако оскорбляете, назвав одного из нас «посквилянтом». ДПНК посмотрел на часы и повернувшись к ментам войскового наряда махнул рукой в сторону промзоны: - Всё. Продолжаем развод! Зашагали дружно на работу. По вашему не будет. Разбазарились! «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». До конца мая Иванов прослонялся по цеху бездельничая. Никто: ни бригадир, ни мастер, ни начальник цеха работать его не заставляли и работу ему не предлагали. Все понимали что в таком заторможенном состоянии допускать к станкам, электрооборудованию, механизмам – опасно. В начале июня Иванов присмотрел на 3-ем участке изготавливающим детали для тракторов марки «ЮМЗ» неплохую работу. Суть её заключалась в вытачивание штуцеров из шестигранных заготовок на небольшом токарно-револьверном станке класса «Комсомолец». Иванова привлекла в первую очередь эта работа тем, что станок был в три раза меньше, а по механической и электрической части на много проще шестишпиндельного полуавтомата, на котором он работал раньше. Кроме того, отсутствовала необходимость в заточке режущего инструмента. Так как режущий инструмент в полном объёме, требуемой конфигурации и качества каждый месяц обеспечивал завод «Южмаш». Исключения, конечно, случались, но касались они лишь свёрл. Единственным недостатком отпугивающим от станка работяг-заключённых – частые поломки и завышенные нормы выработки, не позволяющие без дополнительных побочных работ считаться добросовестным тружеником, а, следовательно, иметь положительную характеристику, получать различные поощрения и оказываться в списках претендентов на условно-досрочное освобождение. Повнимательнее приглядевшись к работе и техническому состоянию станка, ознакомившись с кинематической и электрической схемой, изучив документацию касающуюся технологического процесса, Иванову быстро стало ясно, что беды связаны не с конструктивными особенностями станка, а варварской эксплуатации, приведшей в результате к разболтанности механизма, оснастки, плохой центровки кулачков зажимного патрона и муфтового соединения электродвигателя с главным распределительным валом, не ухоженности, грязному маслу в станке, слабости селенового выпрямителя электрического тока, плохому состоянию тормозных и Стр. 166 переключающих электрических муфт сцепления. В конце концов взвесив всё за и против, Иванов выразил желание работать на понравившемся станке, и ходил к начальнику цеха договариваться о приемлемых условиях. Иванову хотелось одного: быть выполняющим. Начальник цеха, хорошо зная высокие способности и трудолюбие Иванова, условия принял. В соответствии с ними он согласился включать добавочно в ежемесячную зарплату техническое обслуживание станка и закрепить за ним две последующие технологические операции связанные со сверлением в хвостике штуцера бокового сквозного отверстия. Это позволяло Иванову быть выполняющим норму выработки на 107% и тем самым иметь право на кой-какие льготы и поощрения, не давать начальству колонии формальный повод считать и выставлять его как тунеядца. Взамен Иванов пообещал привести станок в должное техническое состояние и взять на себя все ремонтно-наладочные работы на нём. Оба сдержали друг перед другом свои обещания. На «Комсомольце» Иванову пришлось работать почти пять лет. Точнее: до 1-го апреля 1990 года. Первые три месяца дались нелегко. Порой не выходил из цеха по две смены, чтобы ремонт и переоснастка станка не повлияли отрицательно на выполнение производственного плана. Зато начиная с октября 1985 года, благодаря квалифицированно сделанному ремонту и внесённым техническим усовершенствованиям, Иванов стал управляться со своими трудовыми обязательствами в два раза быстрее. В результате возник чрезмерно большой избыток свободного рабочего времени, который он, не привыкший к долгой пустой болтовне и праздному шатанию по цеху, спустя неделю стал направлять в помощь туда, где у заключённых не ладилась работа. Из-за частых поломок оборудования. Вскоре к нему потянулись заключённые из соседних производственных участков за советами и с просьбами поглядеть и что-то сделать, либо подсказать в направление по ликвидации проблем снижающих количественные и качественные показатели труда. Не просто такое давалось. Многое сковывало и ограничивало возможности. Особенно необоснованно навешанный когда-то на него и до конца срока не снятый ярлык с красной полосой склонного к побегу. Категорически запрещающий ему под угрозой наказания штрафным изолятором, покидать своё рабочее место без разрешения начальника цеха или мастера согласованного с ДПНК. Так как через каждые 2-4 часа менты войскового наряда обязательно проверяют наличие такого осужденного на его рабочим месте. И если он там отсутствует незамедлительно докладывают о том ДПНК, принимают меры к розыску. А при подозрениях на возможный побег объявляется всеобщая тревога в колонии и войсковой роте охраны. Летом 1987 года произошёл даже из-за этого неприятный для Иванова инцидент. Начальник цеха попросил Иванова подменить заболевшего станочника на первом участке расположенном в отдельно стоящем здании, пообещав поставить в известность о том ментов войскового наряда и ДПНК. Для подстраховки Иванов предупредил мастера и бригадира где будет находиться. Станок на котором ему пришлось работать стоял в самом дальнем от входных ворот полумрачном углу помещения и оказался к тому же закрытым составленными друг на друга бадьями с заготовками и деталями. Менты, заглянув на первый участок с проверкой и не увидев после яркого солнечного уличного света за бадьями Иванова, доложили об его отсутствие на рабочем месте своему начальнику войскового наряда. Начальник войскового наряда со своими ментами лично побывал на рабочем месте Иванова, спросил у мастера и бригадира когда они последний раз видели Иванова, куда он мог пойти, запропаститься или быть послан. А тут подоспело время обеда и требовалось выводить с промзоны осуждённых по бригадно в столовую. Иванов к Стр. 167 разводу на обед не появился. Бригаду, в которой он числился отставили в сторону. Зная о том, что Иванов в глазах руководства колонии является неугодным заключённым и оно не прочь иметь уличающий его в злостных нарушениях компромат, начальник войскового наряда решил им в этом, воспользовавшись подходящей ситуацией, верноподданнически подыграть, хотя таковым Иванова не считал и серьёзно версию побега не воспринимал. Поэтому вместо того, чтобы со своей ментовской командой пройти по опустевшим цехам и проверить, убедиться в отсутствии где либо там Иванова, поскольку случаев, когда кто-нибудь уснув в укромном месте или заработавшись опаздывал на обед, ужин или съём было не мало, он доложил ДПНК об безуспешных поисках склонного к побегу Иванова и необходимости объявить тревогу. ДПНК отдаёт соответствующую команду. Колёса механизма тревоги закрутились. Тем временем заработавшийся Иванов, почувствовав подозрительную тишину в помещении участка и вспомнив про обед, быстро выключил станок, выбежал на заводской двор и поспешил в направлении столовой к понуро стоящей под жарким палящим солнцем недовольной его опозданием бригаде. В этот момент со стороны жилой зоны начальник войскового наряда с тремя ментами и завхозом отряда тащили на вахту личные вещи Иванова. Завхоз нёс матрац, подушку, одеяло и простыни. Менты в четыре руки еле тянули большущий узел с газетами, журналами, тетрадями, одеждой, обувью и прочими личными вещами Иванова. По лбу из-под форменной фуражки начальника войскового наряда каплями скатывался пот. Увидев Иванова, он выпустил конец узла и чуть ли не бегом кинулся к нему. «Второй! нажал на кнопки ДПУ и включил телеэкран. - Ты что себе, змей, позволяешь? – прошипел начальник войскового наряда и, схватив Иванова за рукав комбинезона, повёл его в дежурную комнату. - Где был? Где прятался? Рассказывай! – оглядывая Иванова, потребовал он, зайдя вместе со своими ментами в дежурку. – Из-за тебя всю зону на уши поставили. Никого на производство не выводим. Роту охраны по тревоге подняли. - На первом участке работал. Начальник цеха меня туда послал. В самом углу. За станком. Никто не предупредил. Не позвал. Часов нет. Сигнал на обед не подают, - оправдывался Иванов. - Что ты мне лапшу на уши вешаешь, - зло скривился начальник войскового наряда. – Мы дважды были на первом участке. Тебя там не видели. - Значит, плохо смотрели, - тяжко вздохнув, буркнул Иванов. - Чего-чего? Ты за кого нас считаешь? – взвился начальник войскового наряда и левой рукой нанёс удар в грудь Иванова. Но не удачно. Иванов успел чуть повернуться вправо, и удар начальника войскового наряда пришёлся вскользь по нагрудному карману комбинезона, в котором находилась металлическая накидная гайка, повредившая стекло и циферблат его наручных «командирских» часов. Взглянув на свои повреждённые часы, начальник войскового наряда пришёл в ярость. Выхватив из-за пояса резиновую дубинку с возгласами: - Ну, змей, сейчас с тобой я за всё расквитаюсь, - нанёс Иванову резиновой дубинкой несколько ударов, приговаривая: - Это тебе за часы. Это за созданную в жару всем канитель. И чтобы впредь не считал, что это Стр. 168 наша обязанность за тобой бегать, а не твоя за нами. - Не бей по животу! – предупредил Иванов. - Могут послеоперационные швы разойтись. Тогда сам в тюрьме окажешься. Предупреждение Иванова подействовало на начальника войскового наряда. - Расстегни комбинезон и сними нательную рубашку, - приказал он. Иванов расстёгнул комбинезон и снял нательную рубашку. Поперёк хирургического шва на животе отпечатался красной полосой след от удара резиновой дубинки. Ещё несколько красных полос имелось на спине, груди и руках. - Иди в отряд, отнеси свои вещи! – более миролюбиво и спокойно произнёс начальник войскового наряда. – И после обеда придёшь на вахту с объяснительной. Иванов вышел из дежурной комнаты и направился к брошенному на асфальте узлу с личными вещами. Вслед вышли менты. От вахты к ним спешил ДПНК. Увидев исполосованного Иванова, он без слов всё понял и, переведя озабоченно серьёзный взгляд на начальника войскового наряда, покрутил пальцем у виска. Через несколько секунд до Иванова донеслась фраза ДПНК, адресованная начальнику войскового наряда: - Вы что, одурели? С ума посходили? С кем связались, знаете. «Второй» выключил телеэкран. На вахту после обеда Иванов не пошёл, а отправился в санчасть показаться врачу и снять, зафиксировать побои. Избитого ментами Иванова заключённые, проявив солидарность, пропустили в кабинет к врачу без очереди. Врач, узнав в чём дело, растерянно вздохнул и позвонил на вахту. Получив указание, он фиксировать побои отказался, сославшись на отсутствие полномочий быть судмедэкспертом, и посоветовал прийти завтра на приём к начальнику санчасти. Вечером Иванов по факту избиения написал, а утром подал жалобу в Прокуратуру СССР. Почти все заключённые, хорошо знавшие Иванова, не советовали этого делать, считая что потом менты войсковых нарядов не дадут ему житья. К чести Иванова, подобные советы и опасения он не разделял, хорошо зная о неспособности обычных, простых, зоновских ментов без весомых оснований беспредельничать публично, открыто. Тем более, если они не правы. Поскольку политическая ситуация в стране при Горбачёве приобрела большую открытость и гласность, начальник колонии, от греха подальше, дал команду отправить жалобу Иванова в Прокуратуру СССР. Что касается снятия побоев, то в течение трёх дней Иванову это сделать не дали. Он даже не мог попасть на приём к начальнику санчасти. Утром в 7:30 выводили на работу, а вечером в 16:30 выводили с работы. Пришлось ему проявить хитрость. Рано утром поднять искусственно температуру тела до отметки 37, 8, идти в санчасть к дежурной медсестре просить, чтобы попасть к врачам, освобождение на один день от работы. Медсестра, измерив температуру, давление и пощупав для видимости пульс, освобождение давать отказалась, сославшись на то, что до 38 работать можно. Доводы Иванова о плохом самочувствии, про недавнее избиение и тупые боли в животе на неё не подействовали. На следующее утро Иванов, умело имитируя своё Стр. 169 полуживое состояние, пришёл в санчасть к дежурной медсестре с раскрасневшимся лицом и температурой 39, 2. Только тогда ему удалось попасть на приём к начальнику санчасти и быть обследованным срочно вызванным из городской больницы хирургом. Впрочем, медицинская справка о наличии побоев оказалась бесполезной. Проведённая Днепропетровской областной прокуратурой проверка жалобы Иванова об избиении, которую Прокуратура СССР взяла на контроль, подтверждений изложенным в ней сведениям не нашла. На встрече прокурора с Ивановым прокурор беспомощно развёл перед Ивановым ладони и, выразив сочувствие, сообщил ему, что все дежурившие тогда в составе войскового наряда менты отрицают факт его избиения. А справка о побоях, полученных спустя три дня, при отсутствии прочих уличающих обстоятельств – факт спорный и не убедительный. Скажут оговор психически ненормальной личности с сутяжно-кверулянтскими наклонностями, подравшейся с кем-нибудь либо попросившей кого-нибудь из своих нанести побои. «Второй» включил телеэкран. - Всё понятно, - усмехнулся Иванов. – Получается как в анекдоте, где судья просит обвиняемого рассказать об обстоятельствах нанесения потерпевшему пять ножевых ранений. – Никто ему их не наносил, - ответил обвиняемый. – Он сам себе их нанёс. Шёл, наступил на корку мандарина, поскользнулся и упал пять раз на мой кинжал. - Иногда приходится и в такие чудеса верить, когда другое доказать не удаётся, – опустил голову прокурор. - Особенно если другое доказывать нет желания, - вновь усмехнулся Иванов. – А было бы желание: доказали. Вся наша бригада видела, как и каким меня в дежурную комнату менты завели, и в каком состоянии спустя 15 минут выпустили. Кстати, идущим из дежурной комнаты, избитым меня также видел ДПНК. А вечером в тот же день я ходил по поводу побоев в санчасть к врачу. Кроме того, следы побоев чётко и однозначно указывают, что удары по моему телу наносились не ногами, не кулаками, не табуретками, а милицейской резиновой палкой. Одним словом: захотели бы доказать – доказали бы. Однако самое забавное не это. Другое. Пять ментов комсомольцев и коммунистов стояли возле стеночки в дежурке и наблюдали, как их начальник избивал меня. Тем не менее, отрицая сей факт, все они без исключения в один голос врали не только вам и в вашем лице органам прокуратуры, но и своим вышестоящим войсковым начальникам. И знаете почему? Потому что прекрасно понимают, чего в такой ситуации любая власть с показушными замашками от них ждёт и, следовательно, руководство областных правоохранительных органов желает услышать. То есть, выходит любого из нас менты, ни за что ни про что, способны убить, как в былые сталинские времена, покалечить и в оправдание заявить языком грузинского анекдота, что пострадавший, поскользнувшись на апельсиновой корке, сам упал на камни с крыши, и затем пять раз подряд, подпрыгивая вверх словно мячик, ударялся о них. - Ну… Убийство дело серьёзное, - возразил прокурор. – На оговор не спишешь. - Найдёте на что списать, - вялым жестом руки отмахнулся Иванов. – У наших силовых ведомств накоплен за прошедшие 70 лет в этом отношении богатый опыт. Не зря же почти все палачи-садисты, покалечившие, замучившие и погубившие в лагерях и тюрьмах миллионы заключённых, избежали за свои злодеяния какого-либо наказания. По-моему всякое насилие дело серьёзное. И любое сообщение о нём должно тщательно Стр. 170 расследоваться в плоскости опасного уголовного преступления, даже если оно не повлекло тяжких последствий. Ведь тяжесть последствий от насилия в большинстве случаев фактор заранее непредсказуемый. Иногда достаточно грубо толкнуть человека, и тот нежданно-негаданно от удара при падении о что-нибудь твёрдое или острое может не только получить телесную травму, не только превратиться в калеку, больного, укоротить свою жизнь, но и погибнуть на месте. Лично меня начальник войскового наряда тоже запросто мог, того не желая, сделать калекой, либо убить, когда ударил резиновой дубинкой вдоль живота по операционным швам, оставшимся после хирургического вмешательства, имевшего место пять лет назад в связи с опасным для жизни травмой: разрывом кишечника, перитонита, происшедшимн всего-навсего из-за одного единственного удара в живот ногой. Впрочем, кто знает, не исключено что эти удары ещё аукнутся в будущем на моём здоровье и продолжительности жизни. Вот почему в первую очередь важно ставить во главе угла не тяжесть изначально видимых последствий от насилия, а само насилие и порывы к насилию. Всё остальное: смягчающие или отягчающие обстоятельства. И не мне вас тому учить. Если, конечно, диплом юриста не куплен. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». - После того как Иванов получил из Днепропетровской областной прокуратуры официальный ответ, отрицающий факт его избиения, он к этой теме больше не возвращался. Во-первых, не хотел распыляться. Во-вторых, понимал бесполезность. И в-третьих, в какой-то степени начальник войскового наряда был наказан. Сначала его убрали из зоны, и он в течение месяца занимался хозяйственными делами в расположении роты охраны. А затем командировали в Чернобыль патрулировать район радиоактивного бедствия. Больше судьба их друг с другом не сталкивала. - А как остальные менты зоны к Иванову потом относились? – интересуется «Первый» - Мстили или не мстили за своего сослуживца? - Нет, не мстили. Обошлось, - улыбнулся «Второй». – Подошли по разу от каждой смены старшие, порасспросили о происшедшем. Согласились что их сослуживец перестарался. Тем и кончилось. Они же бок о бок с заключёнными не день работают, не два, а годами и знают пределы нравственных границ, за которые переступать нежелательно. Вот если бы Иванов действительно пытался оговорить кого-нибудь из них. Тогда другое дело. Хотя по всякому бывает. - Ясно. Спасибо! – кивнул головой «Первый». – Поехали дальше. Какие ещё неприятности пришлось преодолеть Иванову в своей подневольной жизни? «Второй» на короткое время задумался и тяжко вздохнул: - Если не считать две крупные неприятности, возникшие в мае 1985 года: одна из которых связана с появлением сильных головных болей при умственных напряжениях и мучивших почти год, а другая – с отёком ног, медленно нарастающим в течение последующих трёх лет, начиная с октября месяца 1987 года до 7 апреля 1990 года, то есть до момента освобождения, жизнь Иванова, избежав удачно столкновений с десятком подводных камней и рифов, прошла по привычному для заключённого с красной полосой тюремному фарватеру, ограниченному рамками правил, суть которых «шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх – считается побег. Конвой применяет оружие на поражение без предупреждений». Что касается тех двух неприятностей, уходящих корнями в «лечебные» процедуры принудительного характера, имевшие место весной 1985 года в Днепропетровской Стр. 171 психбольнице и особенно второй, в ходе которой под кожу ног Иванову закачивалась жидкость и полностью распухшие ноги напоминали ноги слона, то по приезду из психбольницы в зону Иванов, сконцентрировав всё своё внимание и внутренние силы на борьбе с головными болями, по-первости не придавал серьёзного значения всегда припухшим к вечеру голеням и стопам ног. Думал пройдёт, считая это отголоском их недавних накачек. Однако время шло, а ноги к ночи припухали всё больше и больше. Однажды, проработав подряд на производстве две смены и помывшись под душем, Иванов, вытирая полотенцем на сухо ноги, обратил внимание, что они не только сильно отекли, но и обрели чуть выше стоп до икроножных мышц пугающий лиловый оттенок из-за чётко просвечивающих тонкими бордового цвета нитями густой мелкой сеткн кровеносных сосудов. Иванову многократно приходилось видеть подобное, и даже хуже, у пожилых заключённых. Только разница состояла в том, что им было за 60. Ему же 40. И перспектива освободиться через 4 года на свободу с костылями подействовала на него устрашающе, заставив упорно и целенаправленно искать пути – дороги, ведущие к ликвидации такой угрозы. Вскоре они были Ивановым найдены и взяты на вооружение. В соответствие с ними он каждое утро, проснувшись, прежде чем встать с кровати обязательно обхватывал лобную часть головы растопыренными ладонями, сосредотачивался на ней и с чувством благодарности мысленно обращался к своему мозгу со словами: «Спасибо мой миленький, маленький да удаленький мозг за то, что дал мне возможность проснуться живым, здоровым и с хорошим настроением! Спасибо тебе также за умелую организацию и координацию работ по регенерации, реставрации и ремонту моего тела. Я знаю, тебе очень часто это даётся с большим трудом из-за малого, порой, количества времени, выделяемого мной в виде сна на восстановительные процессы. Ты стараешься, исхитряясь и изворачиваясь, всеми силами в представленные сроки уложиться. Причём, одновременно делать всё качественно. Однако не всегда такое по моей либо ещё чьей-то, а не по твоей вине оказывается возможным, особенно если объём ремонтно-восстановительных работ требуется выполнить большой, а биологического «стройматериала и запчастей» тюремный рацион питания в нужном ассортименте и количестве содержит хронически недостаточно. Или же используется опять же по моей вине крайне неэффективно. Наглядный и яркий пример тому мои к вечеру синеющие и отекающие ноги. О чём каюсь. И обещаю принять необходимые меры по исправлению ситуации. Чтобы действия моего сознательного уровня не противоречили, не мешали, не добавляли излишних хлопот действиям моего подсознательного уровня по сохранению оптимального равновесия между средой внутри меня и средой окружающей меня. Отныне я буду всячески помогать тебе, мой миленький мозг, успешно справляться с ремонтно-восстановительными работами в моём организме. Не отвлекать и, тем более, не загружать бестолковыми делами и проблемами». Теперь каждое утро, проснувшись и поблагодарив свой мозг за хорошее самочувствие и настроение, он, прежде чем встать с постели на пол обязательно промассажирует себе ноги, руки. Сделает лёжа ногами, руками и туловищем комплекс движений по разминке своего опорно двигательного аппарата. Выберет и поставит перед собой на предстоящий день конкретные и реальные цели, способные облегчить подсознанию головного и спинного мозга лучше, быстрее и качественнее выполнять ремонтно-восстановительные работы, особенно проводимые в конечностях ног. Твёрдо пообещает самому себе их достичь. И их достигает! Используя, в том числе, любую мелочь, включая поддержания нужного температурного баланса в ногах с помощью шерстяных носок и нарукавников. В конце концов, действенная помощь сознания подсознанию принесла свои замечательные плоды. К началу 1989 году ноги Иванова перестали синеть, ещё через полгода перестали отекать. Впрочем, более мелких неприятностей всё равно хватало. Продолжал висеть до самого последнего момента освобождения ярлык с красной полосой Стр. 172 склонного к побегу, который руководство колонии снимать с него не хотело, несмотря на все его протесты. И постоянно использовало как инструмент психологического давления. Немало сил ему, лучшему рабочему и рационализатору цеха, пришлось потратить, чтобы добиться кое-каких льгот, предусмотренных законом после отбытия осуждённым, не имеющим нарушений, половины срока наказания. Вместо пяти с половиной лет, он получил их с 14 июня 1988 года, то есть через семь с хвостиком лет. И то после многократных жалоб на подобный произвол в органы прокуратуры и УИТУ Днепропетровска, Киева и Москвы. Начальство ИТУ Днепропетровска и Киева под любым надуманным предлогом не желало представлять Иванову, за строптивость и в назидании другим, положенные по закону льготы. Поскольку он с упорством, достойным лучшего применения, не только продолжал упрямо обращаться в органы прокуратуры Владимирской области, РСФСР и СССР, во Владимирский облсуд, в Верховные Суды РСФСР и СССР с жалобами и заявлениями по поводу неправедного приговора, вынесенного по сфабрикованному уголовному делу. Не только настырно требовал от Кировоградской областной прокуратуры и суда, от прокуратуры и Верховного Суда Украины тщательной прокурорской и судебной проверки роли оперативных служб Кировоградской ИТК и ГУИТУ Украины в создании провокационной ситуации, в результате которой 5 марта 1982 года тяжко пострадал, но и активно требовал, на фоне международного скандала вокруг советской репрессивной психиатрии, привлечения к ответственности должностных лиц, незаконно, в принудительном порядке направивших и лечивших его репрессивными психотропными препаратами в специальной закрытого типа психбольнице. Неугомонность Иванова, в условиях нарастающей в стране открытости и гласности, пугала высокопоставленных тюремных чиновников. Учитывая что использовать карательную психиатрию против Иванова уже не получится, было принято решение найти несколько других весомых объективных зацепок для наказания. И как злостного нарушителя режима содержания не только лишить права на льготы, но и посадить в штрафной изолятор, затем в ПКТ, чтобы ограничить до минимума его сутяжно-кверулянтскую прыть. В принципе, не начнись при Горбачёве либерализация и демократизация общественно-политических отношений между властью и народом, администрация любой исправительно-трудовой колонии сумела бы превратить любого заключённого в нарушителя, не утруждая себя проблемами поиска объективного предлога. По этой части у неё опыт и арсенал средств огромный. Однако в мае месяце 1988 года, вследствие назначения нового прокурора по надзору за соблюдением законности в местах лишения свободы Днепропетровской области, тюремному начальству пришлось несколько приутихнуть в своей борьбе с Ивановым. Более того, учитывая его кляузную, с их точки зрения, натуру, сменить тактику неприкрытых, наглых расправ на прикрытые. То есть, мстить ему за критику и очерняющие советскую исправительно-трудовую систему жалобы хитрее, коварнее и с дополнительной подстраховкой законности своих репрессий и действий в отношении его. Поэтому, оценив все обстоятельства «за» и «против», оно решило спровоцировать Иванова самого на совершение злостного нарушения некоторых пунктов правил поведения осужденных в исправительно-трудовых колониях. План провокации опирался на следующие моменты. Согласно Правилам внутреннего распорядка ИТУ, утверждённым министром внутренних дел СССР и Генеральным Прокурором СССР, своевременная заготовка и приём пищи в столовой, уборка жилых и бытовых помещений отряда, а также поддержание в течении дня необходимого санитарного состояния в них должна приводиться силами осуждённых данного отряда вне Стр. 173 рабочего времени по графику дежурств, утверждённых начальником отряда. В реальной лагерной жизни почти во всех ИТК Советского Союза это правило из-за непрактичности и повышенной конфликтности не исполнялось. Вместо него неофициально существовала более эффективная схема хозяйственного управления вопросами бытового самообслуживания, устраивающая и начальство колонии и заключённых. В соответствии с ней, вопреки узаконенным «Правилам» и штатному расписанию, в бригадах отряда имелись и содержались за счёт бригад «шныри», обеспечивающие своим подопечным день за днём своевременность завтрака, обеда и ужина, санитарную чистоту и порядок в жилых и бытовых помещениях отряда. Кстати, на свободе тоже немало общественных производственных структур, особенно в забюрократизированной и сильно зацентрализованной среде, где негласно используют подобные либо похожие схемы самообслуживания. К примеру, не положено по штатному расписанию иметь начальнику помощницу-секретаря или личного шофёра на служебную легковую машину, а хочется. Очень хочется. Либо действительно необходимо. В таких случаях он идёт по такому пути: заводит вопреки штатному расписанию кого хочет, но оформляет и зачисляет на работу, выплачивает зарплату совсем по другой штатной единице… Так вот 31 мая 1988 года «шныря» бригады, в которой числился Иванов, нежданно-негаданно ложат в санчасть с подозрением на заболевание острым вирусным гепатитом (Болезнь Боткина). Тут же по указанию начальника отряда составляется на последующие дни, начиная с 1-го июня график по заготовке в столовой завтрака, обеда, ужина и уборке помещений, в которых проживает бригада. Первым в график записывают Иванова, так как его фамилия Аланов начинается с буквы «А». Менты надеялись, что Иванов либо откажется от дежурства, то есть заготавливать на столы в столовой завтрак, обед и ужин, убирать посуду, мыть полы и вытирать пыль на тумбочках и подоконниках, Либо наймёт кого–нибудь вместо себя. Поскольку такая работа хотя и не осуждалась гласно в среде заключённых, но не приветствовалась. Росту социального тюремного статуса и авторитета не способствовала. Начальство устраивали оба варианта. И в том и в другом случае оно формально имело законное право объявить Иванова нарушителем Правил поведения в ИТК и подвергнуть наказанию. 1-го июня в день дежурства Иванова в расположение отряда и бригады, где он числился, с проверкой санитарного состояния заявилась представительная комиссия в составе начальника колонии, двух его замов по политико воспитательной и оперативно-режимной работе, начальника санчасти и группа сопровождения: ДПНК, начальник отряда и начальник войскового наряда с ментами-подручными. К удивлению начальства Иванов в этот момент старательно мыл пол в спальном помещении, отодвигая, не ленясь, тумбочки в проходах и обувь из-под кроватей. Не поймав на отказе от дежурства, начальство решило поймать Иванова на отказе чистить картошку или же на отказе участвовать в хозяйственных работах. Для тюремных ментов не было секрета то, что почти 70% осуждённых, и в первую очередь авторитеты, блатные, приблатнённые, крутые и более-менее не нищенствующие, благодаря возможности отовариваться в магазине, получать бандероли, посылки и передачки с воли от родных и знакомых, чистить картошку на кухне, вопреки правилам, не ходят. Когда наступает по графику их очередь – откупаются. С так называемыми «хозработами» по благоустройству территории и условий быта ситуация ещё более парадоксальная . В них не желают участвовать и готовы отсидеть за отказ 15 суток в штрафном изоляторе почти 80% заключённых. Так как администрация колонии, под предлогом хозработ, улучшает не Стр. 174 условия лагерной жизни, а наводит и поддерживает порядок в течение весны, лета и осени на охранной полосе «Запретки», опоясывающей по периметру всю территорию зоны. По устоявшимся тюремным понятиям выходить на «Запретку», чинить и белить на ней заборы, укреплять столбы и колючую проволоку, копать и бороновать контрольно-следовую полосу – «козлячье дело». 5 июня 1988 года Иванова включили в список восьми очередников на хозработы. Причём о том, что предстоит граблями бороновать в «запретке» контрольно-следовую полосу не скрывали. Однако план у начальства был несколько хитрее. Если Иванов откажется от участия в «хозработах», то оставшихся семерых очередников пошлют не на «запретку», а на откапывания старых ржавых труб теплотрассы в жилой зоне с целью замены на новые. И тогда он будет считаться отказчиком пойти на действительные хозяйственные работы важного характера, направленные на улучшение условий быта. Если не откажется – пошлют бороновать граблями «запретку». Иванов не отказался. Он прекрасно знал и понимал, что таких заключённых, у кого повернётся язык за это его укорять, будет раз-два и обчёлся. И то им быстро всё разъяснят более умные, не продавшиеся ментам заключённые, а непонятливых осадят. Слишком хорошо знали многие Иванова и видели в течение 5 лет какие гонения, козни и провокации ему устраивало тюремное начальство, мстя за его справедливое публичное недовольство ментами, прокурорами, судьями и в целом властью. 9 июня 1988 года на информационном стенде колонии Иванов прочитал объявление о том, что 10 июня с 10 до 12 часов дня в рабочем кабинете заместителя начальника колонии по режимно-оперативной работе будет вести приём осужденных по личным вопросам прокурор отдела по надзору за соблюдением законов в местах лишения свободы Днепропетровской области. Иванов краем уха слышал о недавнем назначении начальником отдела по надзору за ИТУ нового прокурора и положительных отзывов заключённых о нём. Поэтому решил сходить к нему на приём. Вдруг действительно не «нашим и не вашим», как говорится, а служит закону. Чем чёрт не шутит, когда Бог спит. Обманув утром перед разводом на работу бдительную медсестру признаками острого живота и необходимости срочно показаться врачу, Иванов остался в жилой зоне, с 9 до 10 часов утра протолкался в санчасти т оттуда прошмыгнул в административное здание на приём к прокурору. «Второй» включил телеэкран. - Можно? – произнёс Иванов, приоткрыв дверь кабинета зам начальника колонии. - Заходите, - кивнул головой прокурор. - Осужденный Аланов Александр Сергеевич, 1945 года рождения, отбывающий наказание в виде 11 лет лишения свободы за преступления, предусмотренные статьёй 89, часть 3 УК РСФСР. Начало срока 3 сентября 1980 года, конец срока 3 сентября 1991 года, - шагнув в кабинет, доложил о себе Иванов. - Слышал, слышал, - улыбнулся прокурор. – И ваше надзорное дело читал. Это правда, что вы направили в различные инстанции 900 жалоб. - Уже больше. Четвёртый том личного дела завели, - усмехнулся зам начальника колонии. Стр. 175 - Не считал, не знаю, - вздохнул Иванов. – В вот то, что все мои жалобы признали необоснованными, знаю точно. Может сейчас повезёт. - Может быть, выкладывайте с чем пришли, - улыбнулся прокурор. – Будем разбираться. Иванов достал из кармана в четверо сложенный лист бумаги и, развернув, стал читать изложенный на нём текст своей жалобы. «3 марта 1986 года, то есть 2 года и 3 месяца назад я отсидел полсрока и в соответствии с исправительно-трудовым законодательством получил право просить администрацию колонии о переводе меня на льготный режим отбывания наказания, позволяющий, попросту говоря, получать сверх нормы одну дополнительную в год посылку, передачку, личное свидание и возможность тратить ежемесячно в магазине на 2 рубля больше. То есть вместо максимальных 13 рублей, 15. Поскольку у меня родных и близких нет, а значит посылок, передачек и бандеролей получать не от кого , то мой льготный режим содержания сведётся лишь к возможности приобретать ежемесячно в магазине колонии продуктов и товаров первой необходимости на 2 рубля больше, чем без льгот. То есть, не на 13 рублей по схеме 7+4+2, а на 15 по схеме 7+4+2+2. Тем не менее, администрация колонии под любым надуманным либо сфальсифицированным предлогом мне в представлении льгот отказывает, мстя, в том числе, и такими мелочными способами за мои попытки критиковать их. Причём им наплевать на то, что я являюсь лучшим рабочим в механическом цехе. У меня самый высокий заработок и процент выполнения норм выработки. Мной подано и внедрено с экономическим эффектом в 86 тысяч рублей 9 рационализаторских предложений, позволяющих, не снижая производительности труда и качества продукции, более разумно расходовать электроэнергию, смазочный материал, режущий инструмент, запасные части, улучшить условия и безопасность труда, в меньшей степени гробить здоровье. Доказательством такой мести со стороны администрации служат следующие не случайные факты, которые легко проверить по личному делу. Как только по какой-либо причине теряют силу ранее наложенные взыскания и с моей стороны начинают поступать заявления, затем жалобы по поводу непредставления льгот, начальство колонии без стыда и совести незамедлительно фабрикует новые взыскания. На данный момент, то есть 10 июня 1988 года все навешенные на меня предыдущие «нарушения» погашены либо досрочно сняты, и по закону администрация не вправе отказывать мне в представлении льгот. Увы, откажет. Потому что как только я заикнусь об этом, то по команде начальника колонии тут же вновь в который раз окажусь в списке нарушителей. А нарушителям льготы не положены. Дочитав текст жалобы, Иванов отдал её прокурору. - Какое и за что последнее взыскание? – задаёт вопрос Иванову прокурор, положив жалобу в папку. - Формально за цветные карандаши, - улыбнулся Иванов. – Начальник отряда их в моей тумбочке обнаружил. В соответствии с Правилами они относятся к запрещённым предметам. В итоге выговор получил и автоматически лишился дополнительных 4 рублей от производства на магазин. Плюс двух рублей праздничных – Новогодних и очередной возможности добиться льгот. Причём, при бессовестном содействии присутствующего тут зам. начальник по режимно-оперативной работе подполковника Шементова. Произошло это так. В ноябре прошлого года со мной в этом же кабинете в присутствии подполковника Шементова беседовал ваш предшественник – прокурор по поводу моей Стр. 176 жалобы в прокуратуру на произвол начальника отряда. В конце беседы я попросил прокурора и зам начальника подполковника Шементова позволить мне нарисовать цветными карандашами и отправить почтой на конкурс эмблему фестиваля, объявленного в газете оргкомитетом. Подполковник Шементов возражать не стал и пообещал не использовать цветные карандаши в качестве предлога к наказанию. Однако своего слова не сдержал. 11 января 1988 года я обратился в связи с таким поворотом событий в Днепропетровскую прокуратуру к вашему предшественнику. В феврале получил ответ: «Взыскание наложено правильно». В соответствии с теми-то и с теми-то параграфами и пунктами Правил внутреннего распорядка ИТУ цветные карандаши относятся к запрещённым предметам. - А предпоследнее какое и за что было взыскание? – опустив глаза, спросил прокурор. - Отрядник перед юбилейным праздником «70 лет Великому Октябрю» нашёл за тумбочками в нашем 4-х местном спальном кубрике окурки. И всех четверых вычеркнул из поощрительного списка на дополнительные праздничные 2 рубля в магазин, - вздохнул Иванов. – Мои доводы о том, что я некурящий, никто учитывать не стал. Обратился с жалобой в прокуратуру. Не помогло. Отрядник нагло соврал прокурору, объяснив свои действия другими причинами: плохим поведением на политзанятии. Моё ходатайство вызвать троих соседей по кубрику и опросить, когда и за какие грехи они были вычеркнуты отрядником из списка на праздничные 2 рубля, ваш предшественник отклонил. - Понятно, - кивнул головой прокурор. – Если у вас вопросов больше нет, можете идти. - Спасибо! До свидание! – улыбнулся Иванов. – Первый раз вижу, чтобы прокурор так внимательно слушал. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому» Через три дня 14 июня начальник отряда вызвал Иванова в кабинет и ознакомил под роспись с Постановлением о переводе его на льготный режим отбывания наказания. В ответ Иванов произнёс слово «Спасибо!» и с усмешкой добавил: - Теперь моя жизнь на полпряника в день станет слаще. Правда, вряд ли надолго. Скорее всего, в недалёком будущем постараетесь отнять куда больше. 16 июня 1988 года Иванов получил копию искового заявления Белоцерковского районного узла связи Киевской области, где районный узел связи просит районный народный суд города Днепропетровска взыскать с Иванова 836 рублей ущерба, причинённого в 1979 году районному узлу связи кражей денег из почтового отделения села Озёрное, в совершении которой милиция считает виноватым Иванова. Иванов воспринял это исковое заявление с удивлением, но спокойно. И с твёрдой уверенностью в бесполезности подобных претензий, так как кражу ту он не признавал и эпизод такой в обвинительном заключении органов предварительного следствия и приговоре суда за ним не значился. 28 июня 1988 года в «зоне» при закрытых дверях проводилось выездное заседание райнарсуда города Днепропетровска относительно условно-досрочного освобождения 14 заключённых. В заседании участвовали Судья, прокурор и два народных заседателя. В конце заседания менты войскового наряда привели на суд Иванова. Стр. 177 «Второй» включил телеэкран. - Копию искового заявления районного узла связи получили? – спросил судья у Иванова. - Получил! – утвердительно кивнул головой Иванов. Но с претензиями районного узла связи в свой адрес не согласен. Поскольку кражу, указанную в исковом заявлении, не совершал, и эпизод такой за мной в приговоре суда не числится. - Вижу грамотный, - усмехнулась Судья. – Какая судимость? - Третья. И что дальше? – насторожился Иванов. - А дальше… - закрыла папку перед собой Судья, - причинённый ущерб придётся вам районному узлу связи города Белая Церковь Киевской области возмещать. Исковое заявление, считаю, подлежит удовлетворению. Судья повернула голову в сторону прокурора: - Возражение у гособвинителя есть? - Нет! Пусть платит, - буднично ответил прокурор. - У народных заседателей? – судья повернул голову вправо и влево. - Возражений нет, - качнул головой заседатель слева. - У меня тоже нет, - произнёс заседатель справа. - Но это же произвол, - возмутился Иванов. – Грубый, наглый, судебный произвол, не делающий чести ни судье, ни прокурору, ни заседателям. - Сейчас ты договоришься! – зло сузила глаза судья. - Иванов тут же смолк, поняв что если не остановиться, то даст ментам прекрасный повод обвинить его в оскорбительном неуважении Суда и подвергнуть суровому наказанию. «Второй» выключил телеэкран. На следующий день Иванов подал кассационную жалобу в Коллегию по гражданским делам Днепропетровского областного суда. Забегая вперёд, скажу: Судебная Коллегия по гражданским делам Днепропетровского областного Суда кассационную жалобу оставила без удовлетворения. - Сволочи! – не выдержал «Первый». – Не страна, а дурдом! - К сожалению, так, - согласился «Второй». Однако Иванов руки не опустил и почти целый год добивался отмены этого вопиющего незаконного судебного решения, послав около 30 жалоб в различные вышестоящие надзорные инстанции, включая Прокуратуры УССР, СССР, Верховные Суды УССР и СССР. В конце концов, добился своего. Слишком идиотскими были действия Судьи, вчинившей Иванову иск на сумму 836 рублей. Потом он ещё написал и отправил 8 жалоб с требованием уволить из судебных органов судью, умышленно принявшую заведомо неправосудное решение и разобраться, почему Стр. 178 понадобился почти год и 29 жалоб, чтобы закон восторжествовал в таком ясном, даже для бездарного студента с юрфака, деле. Но поняв, что поставленной цели не достигнет, бороться в этом направлении за справедливость перестал. 5 июля 1988 года, возвращаясь с работы в свой локальный участок, где находился жилой барак, Иванов заметил чуть поодаль от входных ворот одиноко стоявшего и явно кого-то поджидавшего заключённого, с когда-то знакомыми очертаниями фигуры и лица. Встревоженная память Иванова тут же вспомнила его. Это был ментовский прихвостень, наркоман Доля родом из Верховцева, Днепропетровской области, с которым Иванову пришлось в 1981 – 1982 годах отбывать наказание в одном отряде и бригаде Кировоградской колонии и который, негласно сотрудничая с ментами из оперчасти и уголовного розыска, по их подсказке спровоцировал наркоманов зоны на агрессивное поведение относительно Иванова и нанесение ему тяжкого телесного повреждения, чуть ли не повлекшее смерть. Проходя мимо Доля, Иванов, скользнув по нему поверхностным взглядом, сделал вид, что не узнал своего былого противника. Придя в жилой барак, Иванов из окна внимательно оглядел ситуацию около ворот. Доли там не было. Поразмыслив, Иванов сделал вывод, что оперативники неспроста Долю в зону привезли. И у ворот тот торчал не случайно, а скорее всего по указке ментов с провокационным расчётом на несдержанность со стороны Иванова и ссору. На другой день, при возвращении Иванова с работы, Доля сам окликнул Иванова около ворот. Без всякого удивления подобной встречи Иванов подошёл к Доле. «Второй» включил телеэкран. - Как дела у тебя, Шурик? – спросил у Иванова Доля. – Всё воюешь? Я слышал, что ты больше тысячи жалоб написал. Не надоело? Чего-нибудь хотя бы добился? - Нет, не добился. Но поумнел, - улыбнулся Иванов. - Тоже неплохо, - улыбнулся Доля. – По крайней мере, лучше позже, чем никогда. А вообще-то тебе, откровенно говоря, ещё повезло. Я ментовскую кухню изнутри знаю. Не таких… похлеще в консервную банку они неугодных закатывали. С тобой почему-то цацкаются. - Ой, не скажи, - тяжко вздохнув, нахмурился Иванов. – То, через чего я прошёл, цацками не назовёшь. - То цветики, - усмехнулся Доля. – Вот если бы тебя отправили после Кировограда на штрафную зону типа «Белый лебедь» или куда-нибудь под Ашхабад в Туркистан, где невыносимая жара 40 – 50 градусов, раскалённый песок и привозная вода, было бы не до жалоб. - Может быть, не спорю, - согласился Иванов. После прочтения книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», после историй с массовыми пытками и убийствами тысяч ни в чём не повинных пленных польских офицеров, после рассказов старых каторжан о зверствах чекистов и ментов в тюрьмах и лагерях… Плюс лично увиденного и пережитого… В способностях нашей советской коммунистической власти затыкать рты неугодным сомневаться в высшей степени наивно. Впрочем, у тебя Володя, жизнь проходит, чувствую, тоже не лучше. Твоя работа на ментов хорошего тебе ничего, уверен, не дала. В глазах какая-то застывшая напряжённость, страх, нервозность, подспудное ощущение неизбежности расплаты за свою козью пакостную деятельность. Вот скажи честно: сколько с 1983 года пришлось за 5 лет вынужденно зон поменять? - Много, - уклончиво ответил Доля - Сочувствую, - улыбнулся Иванов. А сюда зачем привезли, и чего ради передо мной высветили? - Всё будешь знать, долго жить не дадут, - отшутился Доля - Боюсь, то не ко мне, а к тебе в первую очередь относится, - усмехнулся Иванов. – Тем более, что предпосылки к этому, если хорошо поразмыслить, имеются. Посмотри и задумайся с какой лёгкостью оперативники, руководствуясь своими сугубо эгоистическими соображениями, по сути манипулируют твоим благополучием, твоим здоровьем и твоей жизнью. Причём, даже конкретно сейчас. Ведь я рано или поздно обязательно исхитрюсь поставить в известность кого-надо что за «щука» заплыла в их заводь. - Не привыкать, - грустно улыбнулся Доля. – Да и по иному вести себя, требовать чего-то лучшего, не получится. Слишком плотно подсел на наркотики. К тому же замаран с ног до головы. Скоро не останется ни одной зоны на Украине, где бы мог спокойно, не боясь, не прячась досидеть свой срок. Менты моё положение хорошо понимают и этим, словно кнутом либо пряником пользуются, спекулируют, давят. «Второй» выключил телеэкран и повернулся лицом к «Первому». - 14 июля в жилой секции Иванова менты устроили капитальный шмон. С особой тщательностью два сотрудника режимной части обыскивали спальное место и тумбочку Иванова. Не обнаружив ничего подозрительного и запрещённого среди продуктов, вещей, предметов, тетрадей, записей, газетных и журнальных вырезках, они с недовольным видом удалились. 15 июля, зная о Дне рождении, менты устроили шмон рабочего места Иванова в промзоне, варварски сломали запоры на металлическом шкафе с инструментом. Результат тот же. 19 июля в конце рабочей смены все детали сделанные Ивановым подвергли стопроцентному техническому контролю. В проверке под эгидой приехавшего из Киева подполковника участвовали Начальник ПТО, представители метрологической службы и госприёмки, мастер цеха и работник ОТК 4-го производственного участка. Из 1238 деталей придрались к 6 из-за заусенцев. Акт составлять не стали ввиду незначисленности и спорности претензий, к тому же быстро устранённых. 22 июля около Иванова обрабатывающего на шестишпиндельном полуавтоматическом станке детали, остановился начальник цеха и выжидательно замер. - «Второй» включил телеэкран. Иванов, повернувшись к начальнику цеха, поздоровался и внимательно взглянул на него. - У меня к тебе, Александр Сергеевич, дело есть, - вздохнул начальник цеха. – План под угрозой срыва. Необходим временно толковый напарник – наставник новичку-прессовщику на пресс. Всего на неделю. Отставание большое. Не ладится то одно, то другое у него. А доверить кроме тебя некому. Раньше, если что, Корниенко подключался. Но он недавно, сам знаешь, был условно-досрочно освобождён. Выручай. - Я не железный, - хмурится Иванов, выключая станок. И так взвалил на себя работу за троих. Причём за гроши. При месячном заработке 145 рублей мне после всех вычетов в пользу государства и ментов остаётся чистыми не более 40 рублей. Смех и грех! Приходится хитрить, часть своих норм продавать кому-то и жить в тревожном ожидании, что вот-вот такую лазейку мстительно прикроют. После тотальной проверки всех моих деталей на качество, учинённое 19 июля, подобное не исключено. А жить по правде не получается. Больше 145 рублей вы мне по нарядам закрыть не можете. Вышестоящее начальство не разрешает. Хотя объем работ я выполняю на сумму более 250 рублей. Поэтому особо жилиться сверх 145 рублей, если излишние нормы не продавать, смысла нет. Вот если директор производства согласится, как это предусмотрено трудовым законодательством в двойном размере мой сверхурочный труд оплачивать, тогда не против. Или ещё лучше премию выпишите рублей на 30. - Премию выписать пока не смогу, к сожалению, - с задумчивым видом произнёс начальник цеха. – Повода нет. Что касается оплаты сверхурочных работ… Не знаю. Доложу директору. В мою бытность здесь мастером и начальником цеха ни разу за 19 лет сверхурочные заключённым в двойном размере не оплачивались. Отгул давался. И месячная зарплата без разрешительной визы начальника колонии свыше 150 рублей не начислялась. - Везде так, – засмеялся Иванов. – На всех зонах. Особенно в отношениях бесконвойников. В отличие от них наше положение, более менее, терпимее. Нам редко приходится сверхурочно работать. И если приходится, то в какой-то степени как бы добровольно, по договорённости. А вот им рабам-беднягам с ненармированным рабочим днём приходится вкалывать полубесплатно по 14 – 16 часов ради условно-досрочного освобождения. И не возмущаться. Иначе моментально найдут повод лишить статуса бесконвойного заключённого и перспектив на УДО. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». После обеденного перерыва Иванова вызвали к директору производства. Войдя в кабинет директора, Иванов в соответствии с тюремными правилами представился. «Второй» включил телеэкран. - Александр Сергеевич! Давай поступим так, - без лишних слов начал разговор директор. – Поскольку вопросы, связанные с двойной оплатой сверхурочных работ, не входят в мою компетенцию, мы их касаться не будем, а придём к взаимному согласию на следующей основе: Обеспечишь выполнение плана по изготовлению продольной тяги, наградим похвальной грамотой за подписью директора завода «Южмаша». - Лучше тогда фантиком с ароматом шоколадной конфеты, гражданин подполковник, - иронически улыбнулся Иванов. – А потом… какой же вы директор производства, если вопросы оплаты труда не в вашей компетенции? - По должности я значусь заместителем начальника ИТУ по производству, - развёл ладони подполковник. – Не желаешь получить Похвальную грамоту, выбирай тогда по желанию поощрение в виде внеочередного дополнительного краткосрочного либо длительного свидания с родными и близкими. Или же дополнительной посылки, передачки. - Мне не с кем встречаться и не от кого получать посылки и передачки, опустил глаза Иванов. – Поэтому для меня единственным поощряющим источником за труд является зарплата. - «Второй» выключил телеэкран. По возвращению Иванова на своё рабочее место от директора к нему подошёл мастер цеха. «Второй» включил телеэкран. - Ну как, Саша, был у директора? – спросил он. - Был, - улыбнулся он. – Но ни о чём продуктивном не договорились. Платить за сверхурочную работу в двойном размере без разрешения начальника колонии то ли не хочет, то ли боится нежелательного прецедента, то ли действительно нельзя. - Да, нельзя, - утвердительно кивнул головой мастер. – Начальник учреждения на то и начальник. А директор – всего лишь зам по производству. Тем не менее, если ты будешь стоять на своём, они будут вынуждены согласиться с твоими условиями. Слишком остра проблема с продольными тягами. Очень много брака из-за плохой запрессовки в них колец. К тому же количественное отставание стало критическим. Практически резервный запас на «ЮМЗ» снизился с трёх месяцев до нескольких дней. В связи с этим два месяца назад к нам в цех даже сам Кучма, директор «Южмаша», приезжал. - Помню, - засмеялся Иванов. – Стены побелили, окна в цехе помыли, станки ветошью вытерли. Стр. 182 - Я в тот день поблизости от пресса крутился, с намерением к Кучме подойти, рассказать, почему происходят частые сбои с запрессовкой колец. Как подобное впредь лучше всего избежать. Не получилось. Его привели в цех к прессу, когда все мы обедали в столовой. Видимо наше начальство постеснялось показывать ему нас, чумазых работяг, в грязном рваном, разношёрстном тряпье, и прикрылось заботой о безопасности. Интересно, чтобы он подумал, сказал…, увидев в натуре, воочию современную эволюционную ступень рабства. И как бы отреагировал на моё неоднократно безуспешно выдвигаемое предложение установить на прессе сконструированный мной полтора года назад электронный регулятор, позволяющий в автоматическом режиме корректировать в нужную сторону процесс запрессовки, и тем самым ликвидировать сбои и брак. - А регулятор тот сохранился? – с явно повышенным вниманием поинтересовался мастер. - Не знаю, пожал плечами Иванов. – Где-то валяется. Надо смотреть. Недавно менты у меня здесь шмон капитальный устраивали. На ящике и в кладовке под лестницей запоры взломали. Но, наверное, сохранился. Перед приездом Кучмы я его в руках держал. Хотел показать. Скорее всего, где-то в куче. - Найди, - рекомендует мастер. – И мой тебе совет. Проси не только двухкратную оплату сверхурочных работ, но и разрешение на установку своего регулятора. Иначе так и будем на одном месте топтаться. Надоело. По полсмены и больше приходится у пресса торчать. - Не согласятся. Бесполезно, - отмахнулся Иванов. – Мне несколько раз приходилось говорить об этом и с начальником цеха, и с главным механиком, и с начальником ПТО и с главным инженером, и с директором производства, и с начальником колонии. Все они, словно сговорившись, опасаются как бы я своим вмешательством в электросхему станка не угробил новый немецкий пресс и не подвёл их под «монастырь». Была, конечно, возможность и подходящий момент встроить регулятор без спроса на свой страх и риск. Бригадир, прессовщик, дежурные наладчик и электрик тоже проявляли готовность к содействию. Но поразмыслив, взвесив всё «за и против», сдержался. Ведь пресс мог выйти из строя совсем не по моей вине, в том числе и по злому умыслу. Однако во всех грехах, включая обвинение в умышленной порче дорогостоящего народнохозяйственного оборудования и попытке срыва выполнения важного государственного плана по выпуску тракторов для нужд сельского хозяйства, менты по указке и к радости начальства свалили бы со всеми вытекающими последствиями на меня. - Сейчас согласятся, - усмехнулся мастер. – Ситуация не та и время другое. К тому же знают тебя. Ты их своей жалобой в Киев по поводу непринятия твоего рацпредложения по станку «Комсомолец» здорово подрезал. Ходили перед начальством из Главка оплёванными. Кстати, что если я вскользь информацию подброшу начальнику цеха и директору производства о твоём желании написать письмо директору «Южмаша» насчёт пресса? - А что если действительно такое письмо написать?? – улыбнулся Иванов. – Отправили бы? - Отправлю! – улыбнулся мастер. – Правда, при одном условии. Если на установку регулятора опять получишь отказ. - Хорошо! Тогда попытаюсь настаивать и на этом условии, - озорно блеснул глазами Стр. 183 Иванов. «Второй» выключил телеэкран. В понедельник 25 июля Иванова вызвал к себе в кабинет начальник колонии. Произошла обстоятельная благожелательная беседа. Начальник колонии попросил рассказать о принципе действия электронного регулятора, сколько времени потребуется на изготовление и установку, какие конкретно улучшения в работе пресса произойдут. В технических вопросах начальник колонии был дуб-дубом. Тем не менее, имея богатый управленческий опыт общения с людьми, он прекрасно чувствовал искреннюю убеждённость в речи Иванова, его глубокое понимание тех проблем, о которых говорит, и твёрдую уверенность в возможности успешного решения стоящих задач. Плюс ко всему на счету Иванова значилось девять поданных и с боем внедрённых рационализаторских предложений. Спустя час на техническом совете, Иванов вновь подробно объяснял необходимость установки на прессе электронного регулятора и, благодаря одобрительной поддержке начальника цеха, главного механика и главного энергетика, а затем и начальника колонии, добился своего. Во вторую смену без раскачки Иванов сразу же взялся за установку на прессе электронного регулятора. Установил и подключил быстро, до ужина. Потом дела пошли хуже. Кропотливой и трудной оказалась настройка. Особенно в диапазоне 0,05 миллиметра. Пришлось остаться ещё на одну смену, и ещё на одну. Утром к прессу приходили, интересовались ходом работ и наблюдали за манипуляциями Иванова начальник и мастер цеха, главные: технолог, механик, энергетик, начальник ОТК, главный инженер, директор производства и сам начальник колонии. Каждому, отрывая время, Иванов терпеливо, со спокойной уверенной улыбкой на усталом лице, объяснял ситуацию, рассказывал и показывал, что удалось достичь, а в чём загвоздка. Вид у начальника цеха был хмурым и озабоченным. Затянувшийся эксперимент тревожил. До конца месяца оставалось пять дней. Одно успокаивало. Иванов умудрился за две смены испортить браком лишь семь продольных тяг, вместо ста пятидесяти, и тем самым позволил сохранить надежду, что не всё так плохо. Ближе к обеду работа пресса под контролем автоматического электронного регулятора была отлажена. 1 августа, благодаря безотказной пятидневной двухсменной работе пресса, месячный июльский план по отгрузке продольных тяг на завод «Южмаш» учреждением ЯЭ 308/89 был перевыполнен. 2-го августа мастер отдал Иванову расписанные и подписанные начальником цеха наряды на выполненные в июле месяце Ивановым работы. И попросил его лично сходить к начальнику колонии завизировать. Иначе урежут до 170 – 180 рублей. В них значилась неслыханная по местным тюремным меркам сумма в 256 рублей. Начальник колонии молча просмотрел наряды, задержал свой взгляд на итоговой цифре, отражающей величину зарплаты, и нехотя, словно отрывая от себя, наложил на первом листе резолюцию: «Бух. Оплатить. В цехе, возвращая наряды мастеру, Иванов с горькой усмешкой посетовал на то, что начальник колонии не сказал спасибо ему за его самоотверженный труд по 16 часов в Стр. 184 течение недели и успешное решение довольно непростой производственной задачи по оснащению пресса автоматическим электронным регулятором, позволяющим резко упростить процесс управления режимом сжатия и свести брак к минимуму Иванов с сарказмом критически высказался также в адрес руководителей ИТК, которые скупердяйски экономя на зарплате, медицинской помощи и питании заключённых, в то же время преступно-халатно бросают на ветер куда больше в денежном исчислении материально-технических средств. - А что это была за история, побудившая Иванова обратиться с жалобой в Киев по поводу непринятия его рацпредложения касательно станка «Комсомолец»? - вопросительно посмотрел «Первый» в глаза «Второго». - То не история, а настоящий цирк с клоунадой, - улыбнулся «Второй». – В конце лета 1985 года Иванов, приводя доверенный ему станок «Комсомолец» в нормальное техническое состояние, внёс в кинематическую и электрическую схемы работы станка ряд изменений, дающих возможность более эффективно его использовать при изготовлении на нём штуцеров для тракторов «ЮМЗ». Внёс он и задокументировал эти изменения негласно. Поскольку в принципе заниматься на производстве самодеятельностью, вносить в оборудование какие-либо коррективы без тщательной регламентированной коллективной проработки недопустимо и является грубым нарушением правил, касающихся трудовой дисциплины. Но это в теории, да на тех предприятиях, где по настоящему организована и наделена широкими полномочиями служба помощи рационализаторам и изобретателям. А для таких «шараг», как производственные предприятия ИТК, соблюдать простому работяге-заключённому подобное правило… - дело не реальное. Волокиты и мороки слишком много. Проработал Иванов на этом модернизированном станке, официально не афишируя внесённые изменения, чуть больше двух лет. В начале октября 1987 года решил всё же оформить внесённые изменения как рационализаторское предложение, чтобы дополнительно заработать не лишние 15-20 рублей на газетную и журнальную подписку 1988 года. Составил Иванов заявку очень грамотно. Приложил к ней понятные любому специалисту чертежи, схемы и текстовые пояснения. Тем не менее, на техсовете без участия Иванова предложение отклонили с формулировкой неосуществимости реализации заложенных там идей. Более того, члены техсовета в составе главного инженера, главного механика, главного энергетика, главного технолога, начальника ПТО и начальника ОТК пришли к станку Иванова и, потоптавшись вокруг да около, объявили ему о своём решении. Иванов удивлённым взглядом скользнул по лицам членов техсовета, не веря столь бездарному рассмотрению довольно простого дела, не требующего слишком глубоких и разносторонних научно-технических познаний, однако осознав, что они не шутят, иронически улыбнулся и рассказал им про свою двухлетнюю успешную работу на модернизированном станке, на отсутствие частых поломок и необходимости в запасных частях, как в былые времена, и как у находящихся рядом таких же станков. Порекомендовал поговорить на эту тему с мастером цеха, бригадиром. Постояв и помолчав, члены техсовета удалились. А через несколько дней Иванов получил от них письменное решение об отказе во внедрении его рацпредложения из-за отсутствия производственной надобности, целесообразности и рациональности. 12 ноября 1987 года Иванов отправил жалобу начальству ГУИТУ МВД Украины в Киев с описанием всех перепитий, связанных с поданным рацпредложением. Попутно он обрисовал на примерах внедрения своих других рацпредложений незаинтересованность Стр. 185 начальства производственного предприятия в реализации, стимулировании и распространении передовых методов труда работяг- заключённых, экономящих электроэнергию, нефтепродукты, запасные части, режущий инструмент и прочие материально-технические ресурсы. Из Киева приехала комиссия. Естественно, ничего она не решила и не могла решить, кроме как обставить свои выводы словесной мишурой типа: разработать, принять, усилить, взять на контроль и так далее и тому подобное. Тем не менее, рацпредложение Иванова было безоговорочно принято и начислено ему вознаграждение в размере 20 рублей. - А денег за работу во время отбывания наказания он много скопил? - улыбнулся «Первый». - Какие деньги? С какой стати»? - засмеялся «Второй». – До 1986 года на его лицевом счету больше семи рублей не значилось. Еле-еле хватало, и то не всегда, а от случая к случаю, на магазин. Начиная с 1986 года его финансовое положение улучшилось. Стал боле- менее хорошо зарабатывать: по 120 – 140 рублей в месяц. И благодаря такому заработку после всех фискальных вычетов у него на лицевом счету стали появляться и скапливаться суммы по 40 и даже по 60, а однажды аж 120 рублей. Правда, задерживались денежки там не надолго. Часть их от 11 до 13 рублей он тратил на покупку продуктов и товаров первой необходимости в магазине колонии, остальные – на газеты и журналы, которые каждое полугодие выписывал в большом ассортименте на протяжении 4-х лет. Восемь раз Иванов делал пожертвования, переводя по 15-25 рублей в советский Комитет Красного Креста для оказания помощи людям, пострадавшим от стихийных бедствий. А однажды даже послал денежный перевод на сумму в 100 рублей в фонд поддержки опального члена Политбюро Бориса Николаевича Ельцина, назначенного в то время министром СССР по строительству. Кстати, начальство колонии три месяца упорно отказывало Иванову в праве послать Ельцину деньги. Но, в конце концов, отправило. Особенно оно было недовольно сопроводительным текстом, вписанным Ивановым в бланк почтового денежного перевода, который гласил: «Эти деньги я заработал честным самоотверженным трудом и посылаю их Б. Н. Ельцину в знак поддержки курса на перемены. Так как путь к пресловутому коммунизму, по которому тащат народы Советского Союза доморощенные коммунистические идеологи, считаю тупиковым». Спустя месяц, по поручению Бориса Николаевича Ельцина пришел обстоятельный ответ на целый лист со словами благодарности от его помощника. К моменту своего освобождения из колонии на лицевом счету Иванова было 68 рублей. То есть столько, сколько соответствовало величине минимального прожиточного уровня в течение месяца. В целом на газеты и журналы 29 наименований, и пожертвования Иванов потратил за 4 года почти тысячу рублей. Это 16 минимальных месячных зарплат. - Какие же газеты и журналы по тематике он выписывал? – удивился «Первый». - Журналы: «Природа», «Наука и жизнь», - стал перечислять «Второй». – «Здоровье», «Военно-исторический», «Вопросы философии», «Наука и религия», «Техника молодёжи», «Вопросы психологии», «Искусство и кино», «Иностранная литература», «Театральная жизнь», «Советский цирк». «Крокодил», «Социалистическая законность», «Бюллетень Верховного Суда СССР», «Юность», «Декоративное искусство», «Наука и техника», «Знамя», «Нева», «Москва». Газеты: «Комсомольская правда», «Известия», Стр. 186 «Труд», «Советская Россия», «Аргументы и факты», «Книжное обозрение», «Литературная газета». - Неужели всё успевал прочитать, осмыслить? – вопросительно взглянул «Первый» на «Второго»? – Да ещё жалобы писать, техническую документацию на рацпредложения составлять. - Успевал. И попутно умудрялся изредка посылать в редакции свои критические отклики, - улыбнулся «Второй». – Потому что читал только самое для себя интересное, пропуская мимо глаз весь агитационно- пропагандистский бред, заполнявший от 80 до 90 процентов все советские газеты и на 40 – 70 процентов все советские журналы. - Ясно. Спасибо! – поблагодарил «Первый» «Второго». – Поехали дальше. - Дни с 31 июля по 14 августа для Иванова прошли относительно спокойно, продолжил рассказ «Второй». – В жилой секции силами заключённых отряда проводился ежегодный косметический ремонт: Побелка и покраска потолка, стен, оконных рам, пола, дверей. На весь этот период времени все кровати с постельными принадлежностями и тумбочки с вещами и продуктами вытаскивались на улицу в прогулочный двор под открытое небо. И устанавливались в два яруса табором с самодельными боковыми, у каждого на свой лад, стенками и крышами из простыней картона, фанеры, досок и полиэтиленовой плёнки на случай ветра и дождя. И в этих полубомжевых домиках – шалашах, пока шёл ремонт помещений, заключённые ютились днём и спали до утра, не взирая на жаркое солнце, либо грозы, ливни, морось, хмарь, ветреную погоду и холодные ночи. Иванов в числе немногих добровольцев активно участвовал в ремонтных работах. Конкретно, он занимался починкой электропроводки и выключателей освещения, заменой подгоревших электрических розеток и наладкой электротитана. Перед тем как вновь вселиться в жилое помещение заключённые красили свои кровати, тумбочки, табуретки, вытряхивали из постельных принадлежностей пыль. 16 августа в расположении отряда побывал заместитель начальника колонии по режимно-оперативной работе подполковник Шементов. Проведёнными ремонтными работами он остался доволен. Не понравилось ему лишь большое количество тумбочек. При норме одна тумбочка на двоих в секции, где проживал Иванов, их было 27 на 36 человек. То есть 9 тумбочек были как бы лишними, стоящими к тому же в центральном проходе и загромождающими его. Дав начальнику отряда команду навести с тумбочками должный порядок и пообещав через несколько дней проверить исполнение, подполковник Шементов удалился. К вечеру начальник отряда предупредил всех своих подопечных заключённых в необходимости добровольно определиться с тумбочками из расчёта: одна тумбочка на двоих. Остальные под руководством завхоза отряда к 10 часам утра убрать и сдать коменданту зоны. Иванов занимал тумбочку один. Спорить, ругаться и что-то доказывать насчёт очередного произвола начальства колонии, а тем более отказываться подчиняться ему не стал. Понимал: бесполезно. Правилами действительно предусмотрена одна тумбочка на двоих. Поэтому поступил по-другому. В этот же вечер он написал жалобу прокурору по поводу того, что его фактически ни за что ни про что лишили права пользоваться магазином. Поскольку поставили в такую ситуацию, при которой купленные в магазине продукты питания и товары первой необходимости, куда бы он не положил, является грубым нарушением правил внутреннего распорядка ИТК и, следовательно, административно Стр. 187 наказуемом деянием. Кроме того, на следующий день утром, перед тем как идти на работу, Иванов сложил до предела в верхнюю половину тумбочки часть продуктов, зубной порошок, крем и щётку для чистки обуви, мыло, туалетную бумагу, механическую бритву, кружку, ложку. Нижнюю половину тумбочки оставил пустой. Остальные не вместившиеся продукты, а также папки с судебными документами, письменными принадлежностями, почтовые конверты и марки, две книги по медицине и кой-какие интересные вырезки из газет и журналов уложил в пакетах горкой на своей постели и накрыл полотенцем. Начальник отряда, узнав от завхоза о таком фокусе Иванова и побывав около его кровати, хотел было отдать команду завхозу все продукты и вещи с кровати убрать, но передумал, решив сначала провести с Ивановым разъяснительно-воспитательную беседу. Спустя несколько часов она состоялась прямо у станка. «Второй» включил телеэкран. - Осужденный Аланов! – выждав удобный момент, обратился к Иванову начальник отряда. – Почему вы упорно и злостно продолжаете нарушать установленный режим содержания. Вы же прекрасно знаете, что на спальном месте кроме матраца, подушки, одеяла, двух простыней, наволочки и полотенца ничего не должно быть. Как-никак не первый год в местах лишения свободы находитесь. - А куда, позвольте узнать, мне можно положить купленные в магазине продукты питания? – нахмурился Иванов. – В половине тумбочки они не умещаются. К тому же ни один нормальный человек не станет хранить в одной куче хозяйственное мыло да и туалетное. Плюс зубной порошок, крем и сапожную щётку для чистки обуви, принадлежности для бритья, фотокарточки, письма, почтовые конверты и марки, тетради, судебные документы с продуктами питания: растительным маслом, жиром, маргарином, повидлом, салом, печеньем, хлебом, сахаром, табачными изделиями, чаем, кружкой, ложкой. Одно время по «зонам» Советского Союза проводился дебилами – краснопогонниками эксперимент на живых людях с комнатами в каждом отряде по приёму пищи, где вы нас заставляли хранить на полках в ячейках продукты питания и кушать их стоя за столами, либо приносить из спальной секции с собой табуретки. Что из этого получилось не мне вам говорить. Но беда не в том. Провал подобного бездарного эксперимента был изначально предопределён. Жалко тех тысяч и тысяч заключённых, которых лагерное начальство, записывая в список нарушителей и лишая магазином, посылками, передачками, свиданками и сажая в штрафной изолятор, заставляло хранить продукты питания не в тумбочках и съедать их не в жилых помещениях, а в бытовых под названием комната для приёма пищи, либо носить с собой в столовую и съедать там. Кстати, а тупорылый эксперимент с хлебом помните? - Не я эти правила придумал, - отвёл в сторону взгляд начальник отряда. – Не наведёшь порядок на кровати, буду вынужден прибегнуть к мерам дисциплинарного воздействия. Правила для осужденных обязательны. - А для администрации? – с подковыркой произнёс Иванов. - Для всех! – не поняв намёк Иванова, твёрдо ответил отрядник. - Не похоже, - тяжко вздохнул Иванов. – Будь правила обязательны к исполнению не только нами, но и вами, не возник бы сейчас конфликт интересов, и зачем тогда нужны в Стр. 188 прокуратурах отделы по надзору за соблюдением законов в ИТУ. - В таком случае, вот и обращайся с жалобой на нас в прокуратуру, - усмехнулся отрядник. – Опыта тебе не занимать. - Обратился. Не волнуйтесь. Не заржавело, - усмехнулся в ответ Иванов и включил станок. - Обратился, так обратился. Твоё право, - насупился отрядник. – Но имей ввиду: Подача жалобы не повод к игнорированию требований администрации. - Если эти требования законны! – уточнил Иванов и занялся работой. «Второй» выключил телеэкран и, повернувшись к «Первому», улыбнулся. - Иванов требование начальника отряда не складировать продукты питания на спальном месте проигнорировал. Каждое утро с 17 по 20 августа перед уходом на работу он аккуратно складывал на свою постель кучкой не вместившиеся в полтумбочки предметы постоянного обихода, продукты питания и прикрывал их полотенцем. Вечером, придя с работы, перекладывал всё на рядом стоящую тумбочку и в торбу, которую подвешивал за тесёмку к спинке кровати. 21 августа, в воскресенье Иванов написал, а 22 августа подал на имя начальника колонии заявление, где указал на отсутствие достаточного места для хранения продуктов питания, приобретаемых в магазине колонии, почему такое происходит, каковы последствия, об угрозах начальника отряда. И задал вопросы: как быть в такой ситуации и куда девать, в каком месте хранить, продукты и предметы ежедневного пользования, чтобы не оказаться в списке нарушителей. Особенно с учётом того, что 23 августа по графику очерёдности мне предстоит закупить в магазине продуктов на ближайшее 15 дней. В конце заявления Иванов сделал приписку: «Если до 23 августа поднятый вопрос не будет администрацией решён, то я буду вынужден 23 августа от закупок продуктов отказаться и тем самым считать, что начальство колонии умышленно ограничило меня в этом праве. На заявление Иванова начальство колонии реагировать не стало. В ответ он 23 августа закупать продукты в магазин принципиально не пошёл. Следующая его отоварка в магазине по графику выпадет 6 сентября. Забегая вперёд скажу: 6 сентября Иванов в магазин тоже не пошёл. Решил ждать реакции прокуратуры. Многие заключённые над такой принципиальностью Иванова посмеивались, ехидничали. Дураком называли. Считали, что «барбосам-ментам» ничего не докажешь. Только хуже самому себе сделаешь. – Ты, - говорили они ему, - сухой черняшкой давишься, а начальники колбасы-балабасы и булки с маслом хавают. И наплевать им на твоё здоровье, на дискомфорт от чувств несправедливости и обиды. Главное для них, что на работу ходишь и работаешь там за копейки. 25 августа Иванова вызвал к себе в кабинет начальник отряда. «Второй» включил телеэкран. Стр. 189 - Через неделю в школе начнутся занятия, - внимательно и строго посмотрел на Иванова начальник отряда. – Согласно закону о всеобщем среднем образовании и приказу министра внутренних дел СССР все осуждённые, не имеющие среднего образования, обязаны ходить в школу и его получить. У тебя образование всего 7 классов. Поэтому бери ручку, бумагу и пиши заявление на имя директора школы с просьбой о зачисления в 8 класс. Начальник отряда положил на угол стола перед Ивановым лист чистой бумаги и ручку. - А если я такое заявление не напишу и в школу не пойду, - усмехнулся Иванов. - Значит, последуют меры административного воздействия и принуждения, - развёл руки начальник отряда. – Сначала серьёзно предупредим. Затем, коль должных выводов не сделаешь, лишим на месяц права пользоваться магазином. Не образумишься, посадим на 15 суток в штрафной изолятор. Не поможет, тогда волей-неволей, из-за принципа, закроем на 6 месяцев в помещение камерного типа. - А потом? – улыбается Иванов. – Если и после ПКТ я в школу не пойду? - Значит придётся… - опять развёл руки начальник отряда, - администрации колонии расписаться в своём бессилии исправить тебя и ходатайствовать перед судом о твоём переводе на тюремный режим, или же просить прокурора возбудить уголовное дело по факту твоего злостного неповиновения законным действиям администрации ИТК. - Неужели только за то, что я не хочу ходить в школу учить всякую не нужную для жизни белиберду, меня необходимо столь сурово наказывать? – засмеялся Иванов. - Не за школу, - нахмурился начальник отряда. – Не путай хрен с редькой. За школу – предупреждение. Не внял, наказание магазином или посылкой, передачкой, свиданием. А вот не дошло, злостно законное требование администрации проигнорировал… Именно за это в штрафной изолятор обо всём хорошенько поразмыслить направим. Не подействует… Продолжишь далее злостно не подчиняться законным требованиям администрации – изолируем на более длительное время в ПКТ, ну а коль и эта мера воздействия не поможет, то пусть прокуратура и суд решает как дальше с тобой быть и куда деть: то ли на тюремный режим отправить, то ли к оставшему сроку новый срок добавить, чтобы не мешал процессу перевоспитания остальных осуждённых и быстрее одумался. Печально, конечно. Но что прикажешь с тобой делать, коль ты упорно не желаешь исправляться. - Можно подумать, что вы и ваше начальство своим волчьим отношением к нам кого-нибудь исправили либо способны исправить, - с сарказмом произнёс Иванов. – За пять лет моего пребывания в этой колонии я не увидел ни одного заключённого, включая меня, который стал бы лучше, чем был. Только хуже. На других зонах то же самое. - Горбатых, к сожалению, лишь могила исправит, - улыбнулся начальник отряда. - Стоп-стоп! А как же быть с трудами «выдающегося, по коммунистическим меркам, советского педагога Героя соцтруда Сухомлинского? – засмеялся Иванов. – Который, не разделяя подобный пессимизм, верит в возможность исправления преступника, если тот осознав, что спасение утопающих – дело самих утопающих, возьмётся за своё Стр. 190 перевоспитание сам, руководствуясь его советами по самовоспитанию.. Кстати, они у нас по всей зоне развешаны. И очень идейно удобны для начальства колоний, ГУИТУ, МВД и даже страны при объяснении причин и оправдания неудач советской власти в делах, связанных с ликвидацией рецидивной преступности и предотвращении моральной деградации заключённых в наших лагерях и прочих местах лишения свободы. Начальник отряда посмотрел на часы: - Ну что? В школу пойдёшь? Писать заявления будешь? Тебе до конца срока три года. Запишем сразу в 9 класс. Как раз успеешь к моменту освобождения закончить 11 классов и получить аттестат о среднем образовании. Поэтому не дури. Бери бумагу, ручку и пиши. Не лезь на рожон. Ты же умный человек. - Знаю что умный. Спасибо! – улыбнулся Иванов. – Поэтому и не пойду. Ничего полезного, по большому счёту, мне сейчас школа не даст. Сами подумайте: зачем и для чего я должен там изучать, к примеру, «Тригонометрические функции двойного аргумента», «Разложение квадратного трёхчлена на линейные множители», зубрить формулы различных геометрических фигур? Они же имеются в каждом справочнике по математике. Да и вообще… зачем мне ходить в такую школу, где на 80% пудрят мозги совершенно не нужной в жизни информацией, возводя её в ранг знаний? Начальник отряда снова посмотрел на часы и тяжко вздохнул: - Не пойму я тебя, Аланов. Может психиатры правы. Виднее им, признав в твоём характере сутяжно-кревулянтские наклонности. Всё на твой взгляд не так, не этак. Даже целесообразность советского образования, признанного во всём мире лучшим, образцово-показательным, под сомнение ставишь. - То миф! – улыбнулся Иванов. – Точно так же как то, что мы самые-самые лучшие и передовые во всём. На самом деле наше совдеповское образование наиболее непрактичное в мире. И это с каждым годом становится всё яснее и нагляднее любому мало-мальски разбирающемуся в политэкономии человеку при взгляде на продукцию, производимую на предприятиях у нас в стране. Поверьте, не от хорошей жизни службу технического контроля переименовали в «Госприёмку». - Почему же тогда к нам едут учиться со всего мира? – бросил насмешливый взгляд на Иванова начальник отряда? - На детские вопросы не отвечаю, - засмеялся Иванов. – Подрастёте, сами это поймёте. Начальник отряда усмехнулся и утвердительно закачал головой: - Да! Типичное некритическое поведение полуграмотного паранойяльного психопата с резко ограниченным и тенденциозно отработанным кругозором. В школу тебе следует, Аланов, учиться идти. В школу! И от политзанятий не отлынивать. Кляузничать перестать на правоохранительные органы и других к этому не подталкивай. Глупо, очень глупо так бездарно тратить личное время. Лучше бы читал побольше. Просвещался. Одним словом кругозор свой скудный расширял. Чтобы отбыв уголовное наказание и выйдя на свободу, жил и трудился во благо Родины, как все нормальные советские люди. - Смотря с каких позиций нормальность советских людей оценивать? – с усмешкой тихо, но твёрдо и внятно произнёс Иванов. – Что касается широты кругозора, то он у меня на Стр. 191 порядок шире вашего, несмотря на имеющийся у вас аттестат о среднем образовании и дипломом о вашем высшем образовании. Каждый заключённый отряда это не раздумывая подтвердит. Начальник отряда нахмурился и жестом руки показал Иванову на дверь: - Всё. Можешь идти. – И не удержавшись ехидно добавил: - Только постарайся не забыть вот о чём. Когда будешь писать прокурору жалобу по поводу наложенного на тебя взыскания за отказ учиться в средней общеобразовательной школе, укажи причину отказа, то есть его связь с нежелание учиться, считая широту своего кругозора вполне достаточной, а знания, даваемые в школе, белибердой. - Не дождётесь такого гражданин капитан, - улыбнулся Иванов. – В своей жалобе на имя Генерального Прокурора СССР и начальника ГУИТУ я ваше взыскание охарактеризую как злонамеренный произвол. Поскольку обязательность получения среднего образования осуждёнными в соответствии с приказом министра внутренних дел СССР распространяется лишь на лиц, не достигших 40-летнего возраста. Мне же месяц назад исполнилось 43 года. Так что ищите другой более подходящий повод как ограничить мои возможности заниматься критикой правоохранительных органов. У двери Иванов остановился, взялся за дверную ручку и повернул голову в сторону начальника отряда: - Кстати, 50 лет назад у тирана Сталина и сталинских подручных из НКВД, МВД, МГБ была любимая присказка: «Нет человека – нет проблем!». Не правда ли? Чертовски удобная форма борьбы с недовольными, несогласными, инакомыслящими. «Второй» выключил телеэкран и, взглянув на посветлевшее лицо «Первого», улыбнулся: - Больше о школе начальник отряда Иванову не напоминал. Правда, предвзятого отношения не изменил. 11 сентября 1988 года, проверяя порядок в тумбочках, начальник отряда обнаружил и изъял у Иванова чайную фарфоровую чашку с блюдцем, чайную ложку и зубную пасту. Во время обеда «шнырь» сказал об этом Иванову. - А у других отрядник что забрал? – поинтересовался Иванов, стараясь внешне оставаться спокойным. - Ничего! – только у тебя, ответил шнырь. – Сказал, раз хочет жить по закону – пусть живёт по закону. Вечером, когда Иванов пришёл с работы, начальник отряда вызвал его к себе в кабинет. «Второй» включает телеэкран. Иванов идёт к кабинету начальника отряда, стучится в дверь, приоткрывает её и заглядывает в кабинет. - Можно войти? – спрашивает у сидящего за столом начальника отряда и нерешительно замирает. - Заходите, - устало вздохнул начальник отряда. Стр. 192 - Осужденный Аланов, статья 89 УК РСФСР, срок 11 лет, Начало 3 сентября 1980 года, конец 3 сентября 1991 года. Явился по вызову, - доложил Иванов. Начальник отряда вытащил из нижнего ящика письменного стола на блюдечке чашку, чайную ложку, зубную пасту и вопросительно посмотрел на Иванова: - Узнаёшь, твоё? Или опять запоёшь старую песенку, что администрация колонии тебя незаконно притесняет, придирается, наказывает. Ну вот как по-твоему я, начальник отряда, должен поступать при обнаружении у осужденного целый арсенал запрещённых предметов? Тем более, что этот осуждённый прекрасно знает про запрет иметь такие предметы. - Смотря какая у вас в голове установка, - усмехнулся Иванов. – Если она на обязательное наказание, не вникая в суть обстоятельств и дела, тогда пишите на имя начальника колонии рапорт о том, что при обыске в жилом помещении спального места и тумбочки осужденного у него обнаружен и изъят целый арсенал, именно арсенал, запрещённых предметов. В связи с чем, учитывая зрелый возраст осуждённого, большой арестантский стаж пребывания в местах лишения свободы и явно осознанный характер допущенного правонарушения, вы ходатайствуете о максимально суровом наказании вышеозначенного осуждённого водворением в штрафной изолятор на 15 суток. О том, что арсенал запрещённых предметов состоял из фарфоровой чашки и с блюдцем, чайной ложечки и тюбика зубной пасты, которые ему не так давно подарили на день рождения его товарищи по неволе и он не смог, живя по понятиям, а не по закону, от таких подарков отказаться либо выкинуть на мусорку, в рапорте указывать, а тем более к рапорту прикладывать, думаю, не надо. Иначе не слишком ярким и весомым ваш служебный подвиг будет выглядеть. И адекватность просимого вами наказания спорным покажется умным людям. Между прочим, с подобными примерами нам, заключённым, в своей жизни приходилось немало раз сталкиваться. Помню совсем анекдотический случай. Во время шмона у одного из «неудобных», наподобие меня, для начальства заключённого, работавшего в швейном цехе, менты нашли в кармане куртки обычную катушку чёрных ниток длиной в стандартные 200 метров. Поскольку его очень хотели посадить в штрафной изолятор, то в рапорте и постановлении о наказании менты указали о краже, совершённой им из швейного цеха не шпульки чёрных ниток длинной в 200 метров, а о краже 200 метров пошивочного материала. Отсидев ни за что, ни про что 15 суток в штрафном изоляторе, он несколько раз пытался обжаловать действия администрации колонии, но безуспешно. Кража 200 метров пошивочного материала казалась всем «кабинетным воспитателям-проверятелям» заслуживающей даже куда более суровое наказание, чем 15 суток штрафного изолятора. В итоге не попал под амнистию. Вот так-то. Если же в голове вашей установка на обязательное наказание отсутствует, тогда подскажите: как мне требовалось чисто по-человечески поступить 15 июля в День своего рождения, когда друзья – товарищи, поздравляя, подарили чашку с блюдцем и чайной ложечкой, зубную пасту, щипчики для стрижки ногтей, крем для и после бритья. - Не брать! - твёрдо произнёс начальник отряда. – Ты же знал, что все эти предметы иметь осужденным запрещено. Кроме того, осужденным запрещено что-либо друг другу дарить, чем бы то ни было обмениваться, Между собой чем-либо торговать. Иванов усмехнулся: - Значит, плюнуть в душу дарившим предлагаете?. Так получается. Они же не поверят, не поймут, что мой отказ принять подарки связан с боязнью нарушить правила. И обидятся. Поскольку никто этих социально противоестественных правил не соблюдал и соблюдать не будет. Жизнь без обмена, без торговли, без подарков там, где Стр. 193 возникает скопление людей и общественно-значимых вещей и продуктов – невозможна. Кстати, почему вы в свой День рождения не отказались от подарка… охотничьего ножа, который вам преподнёс завхоз отряда? В отличие от чашки с блюдцем, чайной ложки и зубной пасты в подарке завхоза и тех, кто его делал, и того, кто его согласился принять, на порядок больше содержится элементов право наказуемых деяний. Причём не только административного, но и уголовного характера. Тем не менее, вы на всё закрыли глаза и холодное оружие в виде охотничьего ножа в качестве подарка к своему Дню рождения с благодарностью приняли. И не только вы. Все вышестоящие начальники охотно берут в подарок подпольно изготовленные заключёнными холодное оружие разной конструкции, шкатулки, шахматы, пистолеты-зажигалки, фигурки животных, вырезанные из дерева, копии картин знаменитых художников и многое-многое другое. В принципе, если цепляться за каждую мелочь, не соответствующую полудурацким правилам содержания заключённых в ИТУ, то без всякого труда вы можете, хорошенько порывшись в наших тумбочках, постелях и вещь мешках, найти у любого что-то неположенное, запрещённое. Так как кроме алюминиевой ложки, кружки, строго ограниченного набора продуктов, одежды, обуви и предметов нам не положено ничего. Между прочим, во времена Сталина и Берия, то есть в самые казалось бы ужасные порядки советской тюремной системы, заключённым того времени позволялось куда больше, чем нам сейчас в эпоху так называемого «развитого социализма». Потихонечку за 30 последних лет многое отняли, многое нельзя. Теперь осталось лишь вернуть из Средневекового прошлого в тюремную практику кандалы и цепи, нары и солому, чтобы приковывать арестантов в производственной зоне к рабочим местам, а в жилой - к кроватям. И тогда советская государственная рабовладельческая система по массовости охвата населения, модернизированности, иезуитской изощренности методов управления и принуждений, уровню кормёжки и обеспеченности жизненно важными социальными стандартами превзойдёт все остальные в мире, ранее существовавшие, начиная от древнеримских и кончая фашистскими. В самом деле, вдумайтесь, гражданин капитан: что такого опасного и плохого таит в себе изъятая у меня вами зубная паста или чашечка с чайной ложечкой и блюдцем? Или не так давно изъятые цветные карандаши, нарядная малюсенькая новогодняя Ёлочка, смиренно стоящая на тумбочке 31 декабря 1987 года. А чем вам помещал квадратик фанеры, который я подкладывал на колени, сидя на кровати, когда что-то надо было записать-написать. Столов-то и других нормальных условий до сих пор нет и не предвидится. Приходиться либо подкладывать под бумагу и тетради книгу, либо согнувшись корчиться над табуреткой или тумбочкой. И то, коль тумбочка более-менее удобно стоит и света хватает. А как «школьнику» быть или учащемуся профессионально- технических курсов, если он действительно по-настоящему захотел бы изучить и приобрести выбранную рабочую специальность. Начальник отряда подвинул ближе к Иванову зубную пасту, блюдечко, чашку, ложечку и миролюбиво улыбнулся: - Ладно. Забирай. Иди. Спрячь только от греха подальше. Иванов положил ложку, чашку, блюдце, тюбик зубной пасты в накладной карман своей куртки, снял её с себя, кинул под ноги и наступил ботинком на карман, в котором всё захрустело. И под удивлённую реплику начальника отряда: - «Ну и дурак!» - вышел из кабинета. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому. 14 сентября 1988 года Иванова вызвали к прокурору. В кабинете кроме прокурора находились заместитель начальника ИТК по оперативно-режимной работе и начальник Стр. 194 отряда. Доложив по установленной форме о себе, Иванов замер. «Второй» включил телеэкран. - Вы писали 17 августа 1988 года в прокуратуру жалобу по поводу лишения вас права пользоваться магазином и за тумбочку? – спросил у Иванова прокурор и показал ему жалобу. - Да, писал, гражданин прокурор, - подтвердил Иванов. - Поясните, пожалуйста, в чём суть ваших претензий к администрации колонии, - попросил прокурор. – А то мне что-то не совсем всё в этой истории понятно. 16 августа в жилую секцию, где обитают 36 заключённых, - стал рассказывать Иванов, - и где, в том числе, моё спальное место, пришёл присутствующий здесь заместитель начальника колонии по оперативно-режимной работе подполковник Шементов и, обратив внимание на непомерно большое количество тумбочек, то есть, вместо положенных 18-ти их было 27, дал команду присутствующему тоже здесь начальнику нашего отряда капитану Хмаре лишние тумбочки убрать на склад. Вечером, когда заключённые отряда пришли с работы, отрядник предупредил всех о необходимости навести к 10 часам утра порядок с тумбочками из расчёта одна тумбочка на двоих. А завхозу отряда поручил излишки из расположении отряда вынести и сдать на склад. Всего в трёх жилых секциях нашего отряда, численностью 102 человека, начальник отряда насчитал 73 тумбочки и потребовал оставить 51. Остальные 22 тумбочки убрать. К нежелающим подчиниться, пригрозил он, будут применены меры административного воздействия. У меня тумбочка была на одного. Поскольку в соответствии с правилами тумбочка действительно должна быть одна на двоих, мне пришлось этому требованию начальника отряда подчиниться и пол тумбочки для подселения освободить от продуктов, которые оказался вынужденно сложить на своей постели, так как больше их положить было некуда. Не выкидывать же на помойку. - На постели держать вещи и продукты тоже нельзя: нарушение, - о чём тут же со скрытым злорадством предупредил начальник отряда. 22 августа по поводу сложившейся ситуации вокруг тумбочки и продуктов я подал заявление на имя начальника колонии, где указал также о том, что если вопрос с хранением продуктов оперативно не будет решён, мне придётся 23 августа, в день очереди нашего отряда отовариваться продуктами питания в магазине, от такой возможности отказаться. Некуда их сложить. Куда не положишь – нарушение. А в армейской полтумбочке не умещается. В скворечнике места куда больше чем там. - Почему-то у всех умещается, а у осуждённого Аланова, как всегда, не слава богу, - усмехнулся подполковник Шементов. - Не ехидничайте, - спокойно произнёс Иванов. – Раз 22 тумбочки оказались в отряде как бы лишними, значит не только мне, но и другим места в полтумбочке не хватает. Хватает лишь тем, кто курит и чифирит и в пределах 7 – 11 рублей отоваривается. Потому что кроме 20-30 дешёвых пачек сигарет типа «Памир» или «Примма» на 4 рубля, плюс килограмма грузинского чая на 6 рублей и полкило карамельных конфет на рубль, ни на что другое денег не хватает. Поэтому им проще всё это хранить. А таких заядлых курильщиков и чифиристов, к сожалению, 80 процентов, не меньше. Между прочим, наша администрация колонии тоже почти вся курит и чифирит. Не за свои, естественно, включая отрядников, ДПНК, режимников, оперативников, ментов войскового наряда и Стр. 195 даже некоторых начальников колоний. А вот я не курю, не чифирю, что довольно редкое на «зонах» явление. Отовариваюсь сейчас на 15 рублей в месяц, как льготник. Благодаря, кстати, вам, гражданин прокурор. Спасибо за это! На них покупаю следующие продукты и товары первой необходимости: 4 пачки сливочного маргарина по 250 грамм на общую сумму 1 рубль 60 копеек. Одну пол-литровую бутылку подсолнечного масла по цене 90 копеек. Два килограмма лука на рубль. Килограмм сахара по 78 копеек. Два килограмма печенье на 2 рубля 20 копеек. Два кило пряников на 2 рубля. Два килограмма сухарей на рубль. 1 килограмм дешёвых конфет типа «подушечки» на 1 рубль. 200 грамм развесного грузинского чая на рубль 20 копеек. 10 пачек сигарет на 1 рубль 40 копеек т на остальные два рубля зубной порошок, мыло хозяйственное и туалетное, крем для обуви, почтовые конверты, марки, пишущие стержни, тетради. То есть в течение месяца я покупаю на 15 рублей почти 12 килограмм продуктов. Отовариваемся мы всего два раза в месяц. Примерно через каждые 15 дней. Иногда, когда бухгалтерия не успевает начислить на лицевой счёт деньги, один раз. Хотя в Правилах, на которые так любит ссылаться администрация, предусмотрено не менее четырёх раз, еженедельно. Тогда бы так остро не стоял вопрос насчёт вместимости тумбочек. - Одну минуточку! – жестом ладони прервал прокурор речь Иванова и, переведя взгляд на подполковника Шементова, требовательно спросил: - А по каким причинам вы урезали наполовину законное право осужденных посещать магазин и делать там покупки 4 раза в месяц? - Везде так, - пожал плечами подполковник. – По всему Союзу. В Киеве и Москве хорошо знают о том. Большая перегруженность исправительных учреждений спецконтингентом. Продавцы с трудом успевают два раза в месяц всех осуждённых обслужить. - Пригласите её, - просит прокурор. Подполковник Шементов нажатием кнопки вызвал дневального штаба и послал его за продавцом. Прокурор перевёл взгляд на Иванова и, едва заметно улыбнувшись, доброжелательным тоном произнёс: - Продолжайте. - Спасибо! – поблагодарил Иванов. – В таком случае, исходя из мной вышесказанного, теперь представьте: купил я себе за 7,5 рубля на полмесяца 6 килограмм продуктов: печенье, пряники, конфеты, сухари, лук, сахар, маргарин, подсолнечное масло, принёс всё в мешке к тумбочке и не знаю куда и как что сложить, как совместить пряники, печенье, сухари с хозяйственным и туалетным мылом, с обувной щёткой, сапожным кремом, с чаем, луком и сигаретами. Как совместить подсолнечное масло, маргарин либо сало с почтовыми конвертами и марками, тетрадями, книжками и журналами. Да и невозможно всё это в полтумбочку запихнуть даже ногами. Она же не резиновая. Половина продуктов вне тумбочки останется. Благо ещё бандеролей, посылок и передачек не получаю. Не от кого. Пришлось бы тогда не только на койке, но и на тумбочке, и под койкой продовольственный схрон организовывать. Приплюсуйте ко всему этому постоянно возникающие проблемы, связанные со сроками хранения продуктов питания. Чтобы за 15 дней не испортился в тумбочке купленный маргарин, жир, Приходиться их перетапливать, смешивать с солью и горячими заливать в банки. А будь у меня возможность делать покупки в магазине еженедельно, перетапливать бы жир и маргарин не пришлось. Короче говоря, получается следующее: для нас, заключённых, Правила обязательны. И в случае их неисполнения нами мы считаемся нарушителями и подвергаемся наказаниям, вплоть до Стр. 196 уголовного. А для администрации правила не обязательны. Так как она в случае неисполнения их со своей стороны никакой ответственности не несёт. По крайней мере, лично мне за 15 лет проведённых в местах лишения свободы России и Украины ни разу не довелось слышать, чтобы кого-нибудь из начальства таких мест наказывали за несоблюдения ими Правил содержания заключённых в своём подразделении, учреждении, управлении и главке. В итоге подобные однобокие Правила становятся массово непосильными, невыполнимыми для заключённых. По этой причине никто из обитателей колоний их не придерживается, не исполняет, старается обойти. И обходит. Ведь всех не накажешь, только отдельных, особо неугодных, строптивых. Как бы в назидание остальным. Тем самым Правила поведения заключённых в местах лишения свободы превратились в удобное для чиновников всех рангов исправительно-трудовой системы средство и орудие подавления всяких зачатков недовольства произволом администрации колонии и позволили с помощью произвола скрывать от советского народа правду о творящемся произволе и тем самым не позволять гражданскому обществу проанализировать и понять: почему советские люди, попав в исправительные учреждения, выходят из них не лучше, а хуже. - И в чём же твой больной глаз узрел произвол со стороны администрации, - усмехнулся вновь подполковник Шементов. О, гражданин прокурор! – улыбнулся Иванов. – Видите какие педагогические кадры надзирателей занимаются тут перевоспитанием людей с уголовными наклонностями. Творят во всём произвол и про то не ведают. Взять, к примеру, штрафной изолятор, где в камерах должна быть температура не ниже 18 градусов. На самом деле в зимний период температура там намного-много ниже. Однако скидку на холод не дают и держат в них заключённых полураздетыми даже при температуре +6 градусов. Причём умышленно. И очень долго. От 7 до 15 суток. Так вот, разве это не произвол держать заключённых полураздетыми на холоде в сырой цементной камере с бетонным полом и голой железной кроватью из металлических полос. По-моему не мешало бы две-три ночи подержать в подобных камерах всех тех, кто причастен к такой форме издевательства. На третьи сутки, уверен, взвыли бы по-волчьи. А завышение норм выработки и заниженные квалификационные разряды, неизбежно влекущие потери в зарплате? Может тоже скажите не произвол? Кстати, у нас в механическом цехе, где около сотни действующих единиц разнообразного технологического оборудования, вообще нет ни одного электрика, ремонтника, наладчика выше третьего разряда, хотя некоторые из них выполняют работы 4 и 5 разряда. В качестве доказательства Иванов назвал электрика Шавкуна Володю. По свободе он электрик 6-го разряда. Здесь числится электриком 3-го разряда. На его двухлетние просьбы повысить ему разряд до 4-го следуют одни пустые обещания. А придирки к неугодным – разве не произвол? А кормёжка в столовой заключённых некачественными продуктами? А как такое назвать: на кровать садиться нельзя. Нарушение. И в тоже время на 100 заключённых не больше 50-ти табуреток. К тому же нет ни одного стола. На что тогда садиться можно? Как написать письмо? Естественно, все садятся на кровать, игнорируя Правила. Менты не обращают на то внимания, но при условии, если с ними вась-вась. Если же нет, будешь записан в рапорт на имя начальника колонии и наказан за нарушение Правил режима содержания, которые запрещают сидеть на кровати после подъёма до отбоя. Или, к примеру, взять почти похожую и точно также изо дня в день повторяющуюся Стр. 197 банальную ситуацию с одеждой. По существующим правилам заключённому запрещается её ложить либо вешать на кровать. Верхняя одежда должна находиться в раздевалке на вешалках. А снятая перед сном курточка, брюки, рубашка, носки необходимо складывать аккуратно на табуретке около спального места. Невыполнение этих режимных требований, утверждённых МВД СССР, считается административно-наказуемым нарушением. Ну а как быть когда в отрядах нет раздевалок и табуретками обеспечена лишь половина заключённых? Очень просто, - скажут хорошо знающие тюремную жизнь умные люди. – Чтобы не быть всегда крайним, старайся не спорить с начальством. Терпи. Приспосабливайся. Выполняй даже самые дурацкие их требования. Иначе неприятностей наживёшь куда больше и посерьёзнее. Между прочим, начальство колонии тоже придерживается тактики не перечить вышестоящим чинам, не спорить, не критиковать, не хулить. Указания, исходящие сверху, наоборот подхваливать и беспрекословно выполнять. Тем самым создавая иллюзорную и, следовательно, опасную для гражданского общества картину видимого благополучия и порядка в местах лишения свободы. В качестве доказательства правильности сказанного приведу вот такой вполне обыденный факт. Всякий раз, когда приезжает из Киева или тем более из Москвы какая-нибудь грозная инспекционная комиссия, всех заключённых строго предупреждают о том, чтобы ничего из одежды и вещей на кроватях и других видных местах не висело и не лежало. Все заключённые с этим спокойно мирятся. Ховают свои вещи и одежду с глаз долой кто куда. Я тоже не исключение. День другой, согласитесь, можно выполнить глупый дискомфорт. Строгие проверки столичных контролёров редки и недолги. Из Киева один максимум два раза в год. Из Москвы за 15 лет на моей памяти был лишь один случай. После отъезда комиссии жизнь на зоне опять возвращалась в прежние разумные рамки. Но, к сожалению, вновь не для меня и мне подобных из числа остро-негативно воспринимающих и публично критикующих чиновничий идиотизм и беспредел. Таким как я всё равно приходится держать, особенно в моменты плохого настроения начальства, заострёнными ушки на макушке. То есть, ни за что ни про что постоянно находиться в режиме беспокойства, напряжения, собранности, готовности к худшему и, исхитряясь, изворачиваясь ужом, чтобы не давать ментам формальный повод к придиркам. Или взять вот какую безмозглую с элементами произвола и беспредела ситуацию из разряда вполне типичных и широко распространённых. Недавно наша администрация по указанию сверху эксперимент в колонии проводила: запретила из столовой уносить с собой в жилую секцию хлеб, выдаваемый на завтрак, весом 184 грамма, в обед – 230 и на ужин 184 грамма. - Это сколько же всего получается? 598 грамм что ли? – с усмешкой взглянул на Иванова подполковник Шементов. - Не может быть таково. В завтрак обед и ужин вы получаете хлеба 650 грамм. Строго по норме. - Теоретически… по бумагам, накладным и отчётам, да. Строго 650, - улыбнулся Иванов. – А практически за пять лет своего пребывания в вашей колонии больше 600 грамм в день мы не получали. Судите сами. Каждая буханка хлеба, поставляемая в зону с хлебзавода, весит в среднем 920 грамм. Режут её в завтрак и ужин на пять порций, то есть по 184 грамма. В обед буханку режут на четыре порции, то есть по 230 грамм. - Проверим, - нахмурился подполковник и сделал пометку на листке. - Давно пора, - насмешливо произнёс Иванов. – Пять лет срок не маленький. И потери заключённых довольно ощутимы: около 92 тонны. Так вот, в связи с этим экспериментом, начальство колонии поставило на выходе из столовой двух ментов войскового наряда и обязало их при выходе заключённых из Стр. 198 столовой после завтрака, обеда и ужина каждого обыскивать и отбирать пайку. Отобранный при обыске спрятанный за спину, пазуху, в карманы, рукава одежды, носки и даже трусы хлеб кидали в большую картонную коробку. У меня лично менты два раза изымали хлеб. Я его не прятал. Нёс в руках. Сказали: иди обратно в зал. Съешь свой хлеб или оставь на столе, либо кидай в ящик и иди в свой отряд. Внутренне негодуя, спрашиваю: - А куда из ящика его потом денут? Если свиньям, то скармливание хлеба скоту считается уголовно-наказуемым преступлением. В уголовном кодексе имеется соответствующая статья. Если опять в хлеборезку – тоже дикость. От мысли что он побывал в чьих- то носках, трусах аппетит пропадёт. Менты послали меня задавать вопросы начальнику колонии. Пришлось хлеб разламывать на части, чтобы попал к свиньям, а не в хлеборезку и кинуть в картонный ящик. Потому что спорить с ментами войскового наряда и доказывать им свою правоту бесполезно. Упрут в штрафной изолятор, напишут в рапорте о неподчинении законным требованиям контролёрам и продержат там. Дважды оставшись без хлеба, пошёл жаловаться начальнику колонии на произвол. Задаю ему вопрос: с чем мне и другим заключённым кушать маргарин, масло, сало, повидло, варенье и прочие продукты, купленные в магазине зоны или полученные в передачках и посылках? «- Берите в столовую и ешьте там», - был его ответ. Я стал объяснять ему нереальность подобного глупого поведения. Во-первых, время завтрака, обеда и ужина в столовой тогда надо удлинять. А где его взять? Столовая не резиновая. И так еле-еле со своими задачами справляется. Не успеют одни отряды поесть, как другие на подходе. Во-вторых, в чём нести из жилой секции в столовую маргарин, сало, растительное масло, лук, повидло, варенье, сахар. В-третьих, чем резать на кусочки выдаваемую в столовой пайку хлеба и принесённые с собой продукты. Как быть тем, кто ужинает в 20 часов вечера, будучи на работе во вторую смену и вернётся с производства в жилую зону в первом часу ночи? Начальник колонии слушать дальше меня не захотел и, указав на дверь, произнёс любимую тюремщиками фразу: «Мы вас сюда не звали», добавив при этом, что командовать здесь не мы будем, а они. - На ночь есть вредно, - улыбнулся начальник отряда. - Не спорю. Вредно, - тяжко вздохнув, согласился Иванов. – Но ещё вреднее быть в той ситуации голодным. Особенно, когда придя на смену в 16 часов и отработав до 20 получаешь на ужин пайку хлеба весом менее 200 грамм, горсть сваренной в воде перловки, сдобренной подсолнечным маслом объёмом с чайную ложечку, затем ещё отработаешь 4 часа, к часу ночи вернёшься в жилую секцию, не открывая тумбочки по причине отсутствия там продуктов, разденешься, ляжешь на пустой желудок в постель. Уснёшь. В 9 часов утра проснёшься. И только в 9:30, спустя 13,5 часов, позавтракаешь почти такой же по качеству и количеству сваренной на воде кашей с куском хлеба весом 184 грамма. Поверьте, я эту «вредность» не понаслышке знаю, а по собственному многолетнему опыту и опыту сотен-сотен других заключённых, которые, выплачивая алименты и гася иски, годами не могли заработать денег на покупку продуктов в магазине, получая в месяц на карточку лицевого счёта по полтора - два-три или пусть даже пять рублей. Два-три рубля хватает курящему лишь на сто грамм развесного чая и на самые-самые дешёвые 6 –ти – 10-ти копеечные сигареты типа «Мохорочные» Моршанской табачной фабрики, прозванные в зонах за крепость и опасность для здоровья «термоядерные». Сам часто в начале своего срока за работу почти ничего на магазин не получал. Стр. 199 - И чем же кончился эксперимент с хлебом? – спросил прокурор. - Пшиком! Как и любой другой, - улыбнулся Иванов. – Почувствовав, что в зоне назревает бунт, менты отступили. - Неужели мог вспыхнуть бунт? – внимательно посмотрел прокурор на Иванова. - При определённых сопутствующих обстоятельствах запросто, - кивнул головой Иванов. - И при каких же? – заинтересовался прокурор. - При очень простых, - сдержанно засмеялся Иванов. – Если безмозглые требования не имеют отдушин, позволяющие заключённым как-то их обойти, не выполнять. То при критическом их количестве любой ему под стать детонирующий фактор может вызвать мгновенную всеобщую вспышку гнева, способную перерасти в бунт. Недаром умные люди давно подметили, что сопутствующие советскому уголовному и уголовно-исполнительному законодательству жестокость и произвол в целом компенсируются и сглаживаются избирательно-точечным, то есть выборочным, его применением. Будь оно строго обязательно, единообразным и неотвратимо действующим, пришлось бы в корне менять нынешнюю губительную для страны карательную практику, сплошь и рядом построенную на жестокости, произволе и чрезмерной опутанности всех сторон жизни советского народа запретами административно и уголовно-наказуемого характера. Суть которых: шаг вправо, шаг влево от прямой или прыжок вверх могут быть властью, чиновниками восприняты в любой момент как великий грех. Именно поэтому верна в устах ментов, прокуроров и судей присказка: Был бы человек, а за что посадить, к чему придраться, найдём. Прокурор улыбнулся и развел ладони рук: - К сожалению, недостатков везде накопилось много. Вот почему Коммунистическая партия и правительство во главе с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым взяли курс на решительную перестройку устаревших политических, экономических и социальных общественных отношений в стране. В кабинет, постучавшись, вошла продавщица. Увидев Иванова, она от испуга слегка побледнела и внутренне сжалась, посчитав, что сейчас разговор с прокурором пойдёт о незаконных торговых махинациях. - У меня к вам вот какой вопрос, - обратился к ней прокурор. – Скажите, какие необходимо принять меры, чтобы осужденные колонии имели возможность отовариваться в магазине не раз в две недели, а каждую неделю как это предусмотрено законодательством? - Не знаю, - растерянно пожала плечами продавщица, не ожидавшая такого вопроса. Однако быстро сообразив, что ей ничего не угрожает тут же добавила: - Ещё такой же магазин открывать надо. Наш по два раза еле успевает. У нас ведь торговля специфическая. Отовариваем осужденных в режиме безналички. По лицевым расчётным карточкам и поощрительным спискам с фиксацией в письменной форме потраченных денег каждым под роспись. К тому же в пределах разрешённой небольшой строго ограниченной суммы равной не более 15 рублей в месяц - А второй магазин открыть, как вы считаете, дело реальное? – вопросительно посмотрел Стр. 200 прокурор на продавщицу. - Реальное, но невыгодное для торговой организации, - качнула головой продавщица. – При той же общей выручке затраты возрастут. Мы же, продавцы, значительно потеряем в зарплате. Лично я сразу же заявление на увольнение подам. Другие тоже вряд ли сюда пойдут продавцами работать. - Всё! Спасибо! – поблагодарил её прокурор. – Вопросов больше нет. Можете идти. Как только за продавщицей закрылась дверь, прокурор повернулся к стоящему Иванову и тяжко вздохнул: - Видишь как всё непросто. Однако эту проблему решать, тем не менее, как-то надо. Не дело без вины быть виноватым. Ой, не привыкать, - засмеялся Иванов. Такое сплошь и рядом. Не за то, так за другое прицепятся, когда захотят. Типа лишняя простынь, самодельный кипятильник, куртка или рубашка на верхнюю пуговицу не застёгнута. Без головного убора. Почему пуховая, а не ватная подушка, цветок на подоконнике. Почему вместо одного тонкого изношенного не согревающего одеяла – два. Тюремные правила подобное вытворять начальству позволяют. Но даже если станут правила идеально правильными, один чёрт без действенного гражданского контроля менты руководствоваться ими не будут. Попрут тогда по бездорожью и никто их не остановит. Остановим! – твёрдо произнёс прокурор и посмотрел на часы. – Другие времена настают. Ниже катиться некуда. Ладно, идите Александр Сергеевич. Буду с начальником колонии решать вопросы, поднятые тобой в жалобе. Ответ получишь в письменной форме. В магазин, наверное, так и не ходишь? - Не хожу, нахмурился Иванов и опустил голову. - Когда по графику ваша очередь? – вздохнул прокурор. - Через 6 дней. 21 числа, - тихо ответил Иванов. - Сегодня сходишь. Приготовься, – предупредил прокурор и завязал тесёмочки на папке. - Если продукты складывать окажется некуда, к начальнику отряда в кабинет занесёшь. До свидания. «Второй» выключил телеэкран и, повернувшись к «Первому», улыбнулся: - Вечером после работы «шнырь» из магазина пришёл в отряд и позвал Иванова отовариваться. А завхоз передал разрешение начальника отряда занимать ему одному тумбочку. Продавщица вела себя по отношению к Иванову максимально приветливо, вежливо и предупредительно. Предложила приходить отовариваться в любой день без всякого графика. Отоварит даже при отсутствии лицевой карточки под запись в тетрадь. В карточке отметит потом. Забегая вперёд скажу: Иванов ни разу не воспользовался столь любезной возможностью. Всегда отоваривался в отведённые графиком для его отряда дни. Проблем с тумбочкой у него тоже больше не возникали. 22 сентября Иванов попал в список из 14 лиц на чистку картошку. День был субботний. Картошки привезли на кухню их овощного склада, находящегося за зоной, много. Около Стр. 201 полторы тонны. Чтобы хватило и на воскресенье с традиционным картофельным пюре на ужин, и на понедельник. Почти всегда Иванов увиливал от чистки картошки. Точнее: откупался. За четыре – пять пачек сигарет находил себе замену. Чистить картошку он не любил. Почистить центнер картошки на одного в течение вечера, да ещё после напряжённой работы – дело действительно не из приятных, К тому же чистил медленно, добросовестно, снимая кожуру тонким слоем и тщательно выковыривая гниль. Как правило, заканчивал чистить свою долю последним. Порой до двух-трёх часов ночи. Однако на сей раз пошёл, решил не расслабляться, учитывая активность начальства поймать его на каком-нибудь нарушении. И правильно поступил. Через полтора часа на кухню заявились сотрудники режимной части во главе с заместителем начальника по режимно-оперативной работе подполковником Шементовым, ДПНК и начальником отряда Хмарой. Они выяснили, что из 14 заключённых занаряженных на чистку картофеля и овощей шестеро чужаков, подрабатывающих сигареты. Их тут же из пищеблока выгнали, привели отсутствующих согласно списку и на следующий день наказали: кого-то лишили очередного свидания с близкими родственниками, Кого–то посылкой, передачкой, магазином. А одного из числа «злостных нарушителей», которого к тому же с трудом разыскали у его дружков в другом локальном секторе, за отказ идти чистить картошку, посадили в штрафной изолятор на 13 суток. Не окажись Иванов в тот момент на картошке, его бы постигла та же участь. Плюс автоматически лишили бы льгот. Между прочим, эта была последняя попытка начальства колонии и ГУИТУ МВД Украины навесить на Иванова ярлык нарушителя режима содержания. После Сентябрьского (1988) Пленума ЦК КПСС, который кардинально обновил высший руководящий орган Советского Союза Политбюро и тем самым ясно показал всем нижестоящим на ступеньках власти чиновникам неотвратимость грядущих крупномасштабных коренных изменений в политических, экономических и управленческих сферах, тюремному начальству пришлось считаться с происходившими в стране демократическими переменами, быть похитрее и не столь наглыми с людьми, как раньше. Поменялось и отношение к Иванову врача Богуславца, занимающего в медсанчасти колонии должность нарколога-психиатра. Вызвав однажды Иванова в кабинет, он извинился перед ним за свои прошлые грехи, просил не держать зла и закрыть вопрос. Сообщил, что снял с психиатрического учёта и предложил сразу на три месяца поставить Ивановы на диетпитание. Иванов от диетпитания отказался и сказал ему, что до тех пор, пока диагноз врачей-палачей Днепропетровской республиканской психбольницы не отменят и пока там существует карательное 13 отделение, он не успокоится. По этому поводу Иванов послал за 1988-1989 год 26 обращений в органы прокуратуры, суда, МВД, КГБ, в редакции центральных газет «Правда», «Известия», «Литературная Газета», «Комсомольская правда», «Труд». К сожалению, там везде как воды в рот набрали. На одной из встреч Иванова с прокурором, где затрагивалась эта тема, прокурор попросил его не торопить события. Сказал, что демонтаж условий для использования психиатрии в карательных целях идёт полным ходом. А вот с проверкой законности и медицинской необходимости принудительной госпитализации и лечения отдельных граждан в специальных закрытых психиатрических больницах пока не получается. Нет команды сверху. Есть влиятельные силы не заинтересованные и не позволяющие начать такие расследования. А против силы не попрёшь. Против лома нет приёма. Шею свернут быстро. Стр. 202 Иванов с усмешкой поинтересовался: - Не КГБ ли эта сила? На что прокурор уклончиво ответил об отсутствии у него привычки озвучивать непроверенные факты. - Ясно, - улыбнулся «Первый». – Как говорится, и на том ментам спасибо, что дали ему возможность последние полтора года досидеть без нервотрёпок. – А какие ещё жизненные ситуации, с которыми он сталкивался в эти годы, оставили в его душе неизгладимые знаковые следы? - Их много. Очень много, - тяжко вздохнул «Второй». – И почему-то все негативного характера. Даже амнистия, лукаво пристёгнутая к юбилейной дате: 70-летию Великой Октябрьской Социалистической революции, имевшей место в 1987 году, по которой Иванову сократили срок лишения свободы на 1 год 4 месяца и 27 дней, отложилась в его голове без положительных эмоций в качестве запомнившегося, хотя и не ординарного, однако средне рядового мучительного, в силу долгой неопределённости, события. - Стоп! Не понял, - сделал предупредительный жест рукой «Первый». - Дело в том, - стал пояснять «Второй», - что Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии вышел раньше на несколько месяцев круглой даты и не распространялся на заключённых,злостно нарушающих режим отбывания наказания. К моменту опубликования Указа Иванов юридически не считался злостным нарушителем. Но он по опыту знал: к решению применять или не применять к нему амнистию приступят через три-четыре месяца. Не раньше. И, следовательно, у начальства колонии времени вполне достаточно для навешивания ярлыка «злостного нарушителя» Конечно, по закону навешанные нарушения после Указа не должны служить поводом в отказе применения амнистии. Тем не менее, для острастки других по-всякому бывало. С подобными примерами Иванов неоднократно сталкивался: помогал составлять таким бедолагам – заключённым жалобы. Иногда удавалось добиться положительного результата. Иногда не удавалось. Особенно когда сидеть оставалось заключённому не так много, а тяжба затягивалась. Ведь действительно, отсидев к примеру 12 лет и 11 месяцев из 13 назначенных, не каждый продолжит жаловаться ради того, чтобы освободиться из тюрьмы на несколько дне раньше с «гуманной» и в тоже время издевательски звучащей в конкретном случае формулировкой: освобождён по амнистии. Иванов все 4 месяца в ожидания своей участи, чувствовал себя как на иголках, жил в тревоге, боясь придирок и провокаций со стороны ментов либо каких-нибудь нежелательных случайных совпадений типа ситуаций, когда начальник войскового наряда ни за что, ни про что обвинил его в отсутствии на рабочем месте и в пылу гнева несколько раз ударил резиновой дубинкой по животу и спине. Кроме того, назойливо гложила мысль о возможном отказе в амнистии по причине непризнания им своей вины в преступлениях за которые осуждён отбывать наказание. И что сказать, если спросят: признаёт ли он себя виновным; раскаивается ли в содеянном? Благо было чем отвлечься от гнетущих мыслей. В этот период он полностью переключился на сугубо производственные дела. Занялся восстановлением давным-давно не работающего, раскулаченного агрегатного станка, сиротливо возвышающегося в конце цеха. О том, что Иванов точно подпал под амнистию, он узнал в начале декабря 1987 года. Запечатлела его память эту информацию буднично и серо. По списку группой в 20 человек их завели в какую-то полупустую, с голыми стенами комнату в административном здании, где за столом сидел прокурор и начальник спец части учреждения. Построили в две шеренги, и прокурор зачитал кому и на сколько сокращён срок наказания. Когда Стр. 203 прокурор произнёс слова: осуждённому Аланову Александру Сергеевичу, 1945 года рождения… - Иванов вздрогнул, напрягся и замер. Однако услышав, что ему срок сокращён на 1 год 4 месяца и 27 дней, тут же расслабился и больше никаких эмоций не проявлял. Затем всю группу заключённых из комнаты вывели и завели следующую Среди не рассказанных мной наиболее памятным, неизгладимым и знаковым по значимости за эти три последних тюремных года и прочно осевшем в мозгах Иванова в качестве реперной точки имел также вот какой эпизод в его жизни. Как-то выкатывая из склада ГСМ бочку с маслом для своего станка, Иванов обратил внимание на заключённого с нашивкой «Бригадир л. цеха», то есть, литейного цеха, красившего установленные с уличной стороны вентиляторы и вытяжные воздуховоды из производственного помещения участка «Обрубки» литейного цеха. «Второй» нажимает на кнопки ДПУ и включает телеэкран. - Прежде чем красить, надо сначала вентиляторы отремонтировать, - засмеявшись, бросает в его адрес реплику Иванов. - Они у нас исправные, - повернувшись в сторону Иванова, произнес бригадир. - Почему же тогда я ни разу за много лет, проходя часто рядом, не слышал и не видел, чтобы они работали, - не поверив, усмехнулся Иванов. Бригадир нажатием пусковых кнопок включает один вентилятор, второй, третий и через минуту выключает. - Странно. Чего ради их в таком случае здесь установили, если ими не пользуются? – удивляется Иванов. Для комиссий, санстанции, высокого начальства, - улыбнулся бригадир. Через два дня какой-то важный «Гусь» по охране труда приедет. - А чем же дышат те, кто у наждаков в обрубке работает? Литьё из форм выбивает. Почему не протестуют, – удивился Иванов. - Чем ваш начальник цеха и мастера дышат? Я несколько раз заходил в литейку. Ад! Особенно в обрубке - Они привычные, - отмахнулся бригадир. – Протестовать некому. Блатные у нас не работают и работать не станут. Профсоюзов тоже нет. Сам знаешь. Что касается начальника цеха и мастеров, то они из своих кабинетов не вылезают. На меня полагаются. В цехе появляются лишь перед началом работы, в обеденный перерыв и в конце, когда всё замирает, пыль оседает и вокруг тишь да гладь. «Второй» выключил телеэкран , на короткий миг задумался и, не поворачиваясь к «Первому», с затаённой грустью, тяжко вздохнув, тихо сказал: - Сейчас я покажу эпизод из жизни Иванова, который тоже по своему интересен. В нём он разговаривает со своим хорошим знакомым по тюремному быту. Три года назад они около полутора лет находились в одном отряде. Для тюремной жизни тот был, несмотря на пятый десяток и третью судимость, слишком интеллигентным, неприспособленным. Имея высшее образование, он, по-сути, ничего руками делать не умел. С работой на станке у него постоянно что-то не ладилось. Слесаря - ремонтники и наладчики его за это невзлюбили. Стр. 204 Считали тюхой. Зарплата получалась копеечной. На магазин после всех вычетов оставалось не более двух рублей. С воли помощи от родных и близких не просил. Стыдился! - Старенькая больная мать жила в доме инвалидов и иногда присылала ему 2-3 рубля из своих 5 рублей, которые ей ежемесячно оставляли на личные нужды и сладости в доме инвалидов от её пенсии. Иванов по возможности делился с ним своими продуктами: хлебом, сахаром, маргарином, растительным маслом, кое-когда пряниками, печеньем, карамельными конфетками. В мае 1987 года знакомый освободился. Устроился директором городского кладбища. Но вскоре за подстроенную ментами взятку опять посадили на пять лет и привезли отбывать наказание в эту же зону. Правда, в другой отряд. На шлифовку. Несколько раз Иванов с ним виделся, разговаривал. Последняя их встреча состоялась 10 марта 1988 года. Он пришёл к Иванову в цех минут за 20 до обеда. Иванов в этот момент напряжённо работал на станке «Комсомолец» и не был предрасположен к разговору, так как хотел успеть закончить к обеду изготовление очередной партии штуцеров, после обеда на сверлилке просверлить на них боковые отверстия, промыть от металлической стружки, упаковать и в конце смены отправить на завод «Южмаш». А с утра заняться изготовлением на шестишпиндельном станке-полуавтомате других деталей. Откуда Иванов мог знать, что его знакомый пришёл с ним фактически проститься, твёрдо решив в обед повеситься. «Второй» тяжко вздыхает и включает телеэкран. - Здравствуй, Саша, - подойдя к станку, словесно здоровается с Ивановым знакомый и замирает рядом в молчаливой позе. - Здравствуй! – односложно отвечает Иванов, искоса скользнув взглядом по его бледному, скованному глубокой печалью лицу, продолжая, не снижая быстрый темп работы. - Обед скоро. Не прозевай, - после небольшой паузы вновь напомнил о себе знакомый. – Закругляйся. Пора. - Не могу. Извини, Успеть хочу до обеда со штуцерами управиться, - весело улыбнулся Иванов, ловко изготавливая на станке деталь за деталью. Постояв немного молча около занятого работой Иванова, знакомый, не сказав больше ни слова, тихо ушёл. - «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому»: - Во время съёма с работы Иванов узнаёт, что его хороший знакомый, дождавшись когда все пойдут строиться в столовую на обед и никого в бытовке не будет, там повесился. Это известие потрясло Иванова. Он тут же вспомнил во всех мельчайших подробностях его бледное, скованное глубокой печалью лицо, меланхолично звучащий голос и произнесённые им слова, его попытку заговорить, О чём-то сказать, сообщить, проститься. Возможно, обратиться с просьбой. Чувствуя себя морально виновным за свой чёрствый поступок к знакомому и проявленное идиотское непонимание его критического, смертельно губительного душевного состояния, Иванов, не щадя, костерил себя самыми бранными тюремными ругательствами. Причём не только себя, но и своего знакомого – самоубийцу, покинувшего Белый Свет, не подумав о трудной судьбе и горьких переживаниях больной одинокой матери. Кстати, этот случай Иванов до сих пор воспринимает и преподносит в Стр. 205 качестве поучительной истории с трагическим концом, призывающим людей быть друг к другу душевно внимательнее. И все будут тогда лучше и дольше жить, комфортнее чувствовать. И оно действительно так! Неизгладимый след оставил в памяти Иванова и вот какой эпизод, имевший место в его жизни. Во время ремонтных работ на рядом стоящем в поле зрения Иванова станке произошёл несчастный случай. Заклинивши пневматический зажим внезапно сработал и слесарю-наладчику раздробило кисть правой руки. Особенно кости запястья, которую в последствие пришлось ампутировать. По факту несчастного производственного случая администрация колонии провела «расследование», нашла нужных свидетелей среди заключённых и составила акт, где всю вину списала на слесаря-наладчика, якобы допустившего грубое нарушение техники безопасности при выполнении ремонтных работ. В качестве «свидетелей», давших ложные показания были бригадир, станочник злополучного станка и станочник соседнего станка. Иванов тоже был очевидцем происшедшего несчастного случая. К тому же он самый первый разжал пневматический зажим, перетянул выше локтя тряпкой руку для остановки кровотечения и приложил к раздробленной руке принесённый с улицы снег в полиэтиленовом пакете. Однако в свидетели Иванова не записали, так как прекрасно зная устройство и техническое состояние станка, возникшую на нём замысловатую неисправность, сложность её обнаружения и исправления, он не считал слесаря-наладчика виноватым. Через два месяца, встретив переведённого в инвалидный отряд бывшего слесаря наладчика и узнав от него подробности о проведённом администрацией колонии расследовании несчастного случая и сделанных выводов, Иванов, возмутившись, посоветовал ему обратиться с жалобой в прокуратуру и изъявил готовность помочь её составить. Пострадавший, безнадёжно вздохнув, сказал, что обращался и в прокуратуру, и в управу. Толку никакого. Слово в слово повторяют материалы, представленные начальством колонии. А начальство колонии ссылается на правила техники безопасности, согласно которым слесарь-наладчик обязан был перед началом ремонтных работ отключить станок от электропитания и трубопровода, подающего сжатый воздух из компрессорной станции. Чего, якобы, сделано не было, и тому есть «свидетельские» показания. На доводы о том, что станок был обесточен, а несчастье произошло по причине неисправности запорного вентиля на трубопроводе, подающем сжатый воздух к станку, вследствие чего наладчику пришлось перекрывать поступление воздуха путём перегибания и связывания щланга,… внезапно потом распрямившегося то ли от вибрации, то ли от колебаний давления в трубопроводе, начальство внимание обращать не захотело, не стало и не станет. Зачем начальству лишний минус. Иванов с логикой пострадавшего согласился. Тот был прав. За отсиженных в неволе на тот момент 13 лет Иванов знал о десятках подобных трагических историях и ни в одной начальство виноватым не было. Всегда оказывался виноватым пострадавший заключённый. Тем не менее, придя в свой отряд, взбудораженный невесёлыми мыслями, Иванов с гневом обрушил в адрес «свидетелей» несчастного случая поток ядовитых упрёков. «Второй» включил телеэкран. - Ну и твари! Надо же! Какие всё же бывают мрази, - зайдя в свой спальный кубрик делится Иванов негодованием с сидевшим у входа около тумбочки дежурным дневальным. Всё же правильно кое-кто говорит, что некоторых сжечь пора давным-давно в крематории. Пусть и не хватает на наших родимых просторах людей, но и это не люди. Стр. 206 - Ого! Прорвало! – засмеялся дневальный. – Обычно ты всегда на зависть спокойный, выдержанный, молчаливый. А сейчас не узнать. Видимо кто-то допёк здорово. Только вот что. Беги быстрее не рассусоливая в красную комнату на политзанятие. Отрядник сегодня злой. Кто-то опять там портреты, плакаты и высказывания Ленина, Макаренко, Сухомлинского и прочих размалевал смешнее не придумаешь. Всех присутствующих отмечает лично по списку. Отсутствующих пообещал строго и больно наказать. Иванов идёт к красной комнате, стучится в дверь, входит, глядя на начальника отряда, произносит слово «можно» и замирает. - Осуждённый Аланов. Почему опоздали? – строго спросил начальник отряда. - Васю «Мариупольского» около столовой встретил, - тяжко вздохнул Иванов. - Что наладчиком у нас недавно был, которому кисть расплющило. Он сейчас в инвалидном отряде. Вместо руки культя. Отрезали кисть. Без вины виноватым начальство сделало мужика. В акте указали, ссылаясь на мастера цеха, бригадира, и двух станочников: «Бандеру» и «Мышастика», будто Вася ремонтировал станок, не отключив его от силовой электрической сети и магистральный трубы со сжатым воздухом, тем самым грубо нарушил правила по технике безопасности и получил в итоге увечье. - За что боролся, на то и напоролся! – Раздался насмешливый возглас одного из заключённых. – Хорошим хотел перед начальством выглядеть. Пахал с утра до вечера. За план ментовский переживал. Вот и покарал его Боженька. - Причём тут бог, менты или кто-то ещё? – напористо произнёс бригадир выгораживаясь. – Вася случившееся сам спровоцировал, нарушив правила техники безопасности. Каждый из нас отлично знает, не маленькие, и ежемесячно в журнале по технике безопасности расписывается в каких ситуациях настраивать, налаживать и ремонтировать станок категорически запрещено. Если бы Вася обесточил станок и перекрыл воздушку, был бы цел. - Что ты, барбос, растявкался тут? – не выдержав, зло заговорил сидящий в первом ряду на правом фланге заключённый, повернувшись к бригадиру. – У нас на воздушках за три моих года работы ни один кран исправно воздух не перекрывал. Везде всё шипит, свистит. Тишина наступает только тогда, когда компрессор выключают. И обесточить станок не всегда дело реальное. Спроси у Коли Тимченко. Пусть тебе, придурку, напомнит, как электрощит в него стрельнул облаком огня и дыма. Чудом отскочить успел. А оголённых электропроводов приглядись сколько. В заточной наждаки с поломанными защитными экранами. В любой момент риск немалый без глаз остаться. А самодельных затяжных болтов торчащих на вращающихся шпинделях вертикальных агрегатных станков посчитай, не поленись, какое количество. Зацепят - каюк. Серого однажды хапнуло. Еле вырвался. И то благодаря жаркому летнему дню и гнилой на нём рубашки. Будь в куртке – прощай мама! - Вот и я про то, - усмехнулся Иванов. – Фактически каждый из нас может запросто стать в таких производственных условиях калекой. И оказаться, вдобавок, с подачи администрации колонии в дураках, чтобы начальство не выглядело безответственным и бездарным. Поэтому такой бардак, и никому нет дела какая температура зимой в цехе, как и во что мы одеты, в каком техническом состоянии у нас станки, заточное оборудование, Стр. 207 раздевалки, душевые. - Осужденный Аланов. Хватит выступать, заниматься демагогией, - прерывает начальник отряда. – Иди, садись. Больше не опаздывай. И повесь на свой рот замок. Иначе загремишь а штрафной изолятор за срыв политзанятий. - В чём же конкретно вы меня будете обвинять? – хмурится Иванов. - Найдут в чём, придумают. Понапишут, не беспокойся, - засмеялись находившиеся в Красной комнате заключённые. – Проканаешь как враг народа. И свидетелей человек 10-20 среди нас отыщут, таких как бугор, бандера, мышастик. - Что да, то да! – тяжко вздохнув, соглашается Иванов и идёт садиться на незанятое место в третьем ряду. Начальник отряда открывает тетрадь и читает: - Сегодня у нас по программе политического образования изучение материалов, касающихся Семнадцатого съезда всесоюзной коммунистической партии (большевиков), прошедшего в Москве с 26 января по 10 февраля 1934 года, на котором был принят и утверждён Второй пятилетний план развития Народного Хозяйства СССР на период с 1933 по 1937 год. Надеюсь, осуждённый Аланов, вы слышали, знаете о нём? - А как же, - усмехнулся Иванов. – Сейчас о нём знает даже школьник-девятиклассник, если он не дебил и умеет критически мыслить. Ведь это был съезд победителей, которых Сталин, борясь за единоличную диктаторскую власть в Совдепии, через несколько лет расстрелял, либо сгноил в тюрьмах и лагерях, - не удержавшись, прокомментировал Иванов. - Осужденный Аланов, - жёстко произнёс начальник отряда. – Последний раз предупреждаю… «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому»: - Сохранила память Иванова в качестве реперной вехи и вот такой эпизод. Как-то затачивая в заточной на наждаке новичку-неумельцу сверла большого диаметра для вертикального агрегатного станка, Иванову в роговицу глаза воткнулся отлетевший от сверла острый малюсенький кусочек металлической стружки. Поначалу боль была слабо ощутимой. Иванов понадеялся что это обычная соринка-песчинка от абразивного камня и скоро пройдёт. К вечеру боль усилилась. Но он опять понадеялся что к утру, поскольку такое часто бывало, соринка из глаза изгонится. Ночью Иванову удалось поспать всего два часа. Проснулся от сильной болезненной рези в глазу, слезотечения, мышечных глазных спазм. Попытки промыть покрасневший глаз, успокоить боль примочками облегчений не принесло. Наоборот, ситуацию ухудшило. Решив не дожидаться утреннего подъёма, Иванов разбудил завхоза отряда, объяснил ему своё состояние и попросил отвести в санчасть, так как без завхоза из локального участка дежуривший на смотровой вышке вертухай никого не выпускает. Тем более ночью. В дверь санчасти пришлось стучать долго. Звонок не работал. Наконец дежурная медсестра недовольным голосом, не открывая дверь, спросила в чём дело. Иванов рассказал ей про стружку, попавшую в глаз. - Не смертельно, - ответила медсестра. – Потерпи до утра. Либо идите к ДПНК. Без Стр. 208 контролёров войскового наряда я вас ночью в санчасть не пущу. Не положено! Пришлось Иванову и завхозу отряда идти к дремавшему на вахте ДПНК, тому будить дремавших дежурных ментов войскового наряда. Медсестра недовольная тем, что не удалось толком поспать, открыла дверь с упрёками в адрес Иванова. Иванов, еле сдерживаясь, молчал. Боялся как бы она со злости не отказала, в медицинской помощи, выдумав причину. И пришлось бы тогда вольно-невольно терпеть семь часов до прихода врачей. Побурчав, медсестра, вооружившись пипеткой с атропином, окулярами и пинцетом, вытянула воткнувшуюся в роговицу глаза металлическую стружку. И поняв всю серьёзность травмы, резко смягчила своё отношение к Иванову. Однако неприятный осадок в сознании и неприятный след в памяти Иванова от всей этой истории так и остался, не изгладился, сохранился. Запомнился Иванову унизительная, с точки зрения человечности, тюремная судьба одного молодого заключённого. Будучи по-женски миловидным, он притягивал сексуально голодные мужские взоры. Доверчивого маминого сынка, случайно оказавшегося дважды судимым, но не нюхавшего лагерной жизни, одна из «блатных» компаний «пригрела», затянула в картёжную игру и обыграла на крупную денежную сумму, которую тот был не в силах ни отыграть, ни заплатить. За свою финансовую несостоятельность ему пришлось расплачиваться телом. С ним не сюсюкались. В назначенное время пришли получать с него долг. Платить было нечем. В счёт расчёта его, как фуфлыжника изнасиловали и пустили по рукам. Поняв, что от сексуально озабоченных кобелей спасенья нет, разорвут, он перестал мыться, овшивел, ходил зачуханным, во всём грязном, вонючем. Спал, как бездомная собака, где придётся: то под лестницей, то в приямке теплотрассы, то проберётся на чердак. Благо под амнистию, приуроченную к 70-летию Великого Октября, попал. Освободился на полтора года раньше. Памятным для Иванова стал эпизод, связанный с больным зубом. Он помог Иванову лучше почувствовать нравственную преемственность молодых ментов от старослужащих. А произошло следующее. У Иванова разболелся верхний большой коренной зуб. Взяв на работе отгул, он пошёл в санчасть на приём к зубному врачу. Врач посоветовал больной зуб вырвать, посчитав лечение делом бесполезным. Иванов врачу не поверил. Из разговоров заключённых Иванов знал, что тюремные зубные врачи очень часто идут по самому простому пути: зуб долой и нет канители и проблем. Поэтому решил подумать Как-никак такое было впервые. К сожалению, боль день за днём нарастала. Превратилась в сильный раздражитель некоторых веточек тройничного нерва и стала эродировать на нижнее веко глаза и бровь. Данное обстоятельство пугало Иванова. В моменты особо острой боли он отключал станок, прикладывал ладонь к щеке и замирал, стремясь перетерпеть боль. Проходивший мимо начальник отряда обратил внимание на мучительное состояние. - Что случилось, осуждённый Аланов? – поинтересовался он. - Зуб который день болит. До не могу, - тяжело вздохнул Иванов. И всё хуже и хуже. А главное осложнение на глаз даёт. Видимо тройничный нерв захандрил. - Пошли в санчасть, к зубному отведу, - решительно произнёс начальник отряда. – А то завтра суббота, до понедельника у него будет выходной. Стр. 209 Зубной врач, сделав укол новокаина в десну больного зуба, удалил щипцами больной зуб за считанные секунды и посоветовал Иванову идти в отряд. Побыть в покое, занеся в список освобождённых на день от работы. В отряде анестезирующее действие новокаина закончилось и Иванов почувствовал себя плохо. Присев с краю на постель и прислонившись к спинке кровати он, закрыв глаза, затих в страдальческой позе. Привёл Иванова в чувство злорадный голос стоявшего около него недавно испечённого помощника начальника отряда по производственным вопросам. Так называемый, по штатному расписанию, инженер по организации труда, сделавший ему замечание и внушение о недопустимости сидеть одетым, даже будучи больным, на заправленной постелью кровати. - Необходимо раздеться до трусов и майки, лечь в кровать под простынь или одеяло. Таковы правила внутреннего распорядка ИТУ, - назидательно произнёс недавно закончивший школу милиции молодой лейтенант, ещё толком не знающий реальной тюремной жизни, однако со слов режимников, оперативников, политработников и начальников отряда враждебно настроенный к заключённым вообще и к Иванову, в частности, как к недовольному, критически настроенному и неудобному для показушной администрации осужденному. Хотя кому-кому, а ему: инженеру по организации труда, наоборот, необходимо было бы ценить и уважать неудобных, толковых, изобретательных трудяг и опираться в производственных вопросах на них. Увы, молодой балбес с погонами лейтенанта был из числа тех, юнцов – комсомольцев, кого ни мама, ни папа, ни бабушки и дедушки, ни детский сад, ни среднее образование, ни улица, ни общество, ни ментовская высшая школа, ни прожитые годы не научили мыслить аналитически, непредвзято, с опорой на факты, историческое прошлое, споры, дискуссии. «Второй» включил телеэкран. - Чтобы через пять минут на моём столе лежала объяснительная причин допущенного – строго предупредил инженер по труду расстилающего постель Иванова. - Не дождётесь, буркнул Иванов и язвительно добавил: - Интересно. Сколько же лет вас в ментовском заведении государство бестолково учило и потратило денег? «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». - Через два дня, в понедельник, начальник отряда вызвал к себе в кабинет Иванова. - Рапорт на тебя у меня, осуждённый Аланов. От моего помощника по организации труда, – показывает Иванову начальник отряда рапорт. - «Сидел в верхней одежде на заправленной кровати. Отказался в грубой форме писать объяснительную». - В чём дело? - В пятницу, как вам известно, мне вырвали в санчасти больной зуб… Иванов подал начальнику отряда лист бумаги: - это объяснительная. Я знал, что вы меня вызовете. Приложите к рапорту инженера по организации труда. Начальник отряда прочитал объяснительную, прикрепил её скрепкой к рапорту и после минутного раздумья произнёс: тем не менее, никто не имеет право допускать подобные Стр. 210 нарушения. Ни здоровый, ни больной. - Ни мёртвый! – засмеялся Иванов. Однако самое забавное не это. Все сидят на кроватях. Нужда заставляет. И вы, и ваш помощник о том прекрасно знаете, видите. Придираетесь же и наказываете лишь селективно. Неугодных. Вот и вся правда. - Идите, - опустил голову начальник отряда. – Объявляю вам устный выговор. - И на том спасибо! – усмехнулся Иванов и вышел из кабинета. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». – Есть ещё один запомнившийся Иванову как неприятный, даже вульгарно-шокирующий момент, имевший место в его жизни. Перед Новым 1988 годом он, придя с работы, пошёл в административный корпус к цензору получать почтовую бандероль с медицинскими брошюрами присланные магазином «Книга – Почтой». За бандеролями и заказными письмами у комнаты цензора выстроилась очередь: человек 40. Иванов, понадеявшись, что до ужина получить бандероль успеет, решил встать в неё и ждать. Но прошло 5, 10, 15, 20 минут, но никто из комнаты цензора не вышел и не зашёл. - Куда-то вышла, - сказали Иванову впереди стоявшие заключённые. Наконец цензор в коридоре появилась и зацокала каблуками туфель в направление очереди к своей рабочей комнате. Все: и молодые парни и зрелые мужчины повернули головы в её сторону и притихли жадно всматриваясь в её довольно стройную фигуру и приятные, несмотря на поношенный возраст, черты лица. «Второй» включил телеэкран. Когда она проходила мимо Иванова, он, не сдержавшись, высказал упрёк в её адрес. - Совесть иметь надо. По распорядку для работающих в первую смену выдача бандеролей и заказных писем с 17 до 18 часов. Сейчас 17:30. - Чем вы не довольны? – остановилась цензор около Иванова, колючими глазами глядя на него. - Всем! – жестко ответил он и добавил: - Каждый из нас направился к вам, учитывая время начала выдачи. И надеялся минут за 20-30-40 управиться, а не стоять как быдло в тревожном ожидании бестолково у вас под дверью. В 18 часов у нашего отряда ужин. Опоздаю, ждать никто не будет. А кому-то надо успеть в магазин, кому-то на занятия в школе или профессионально-технические курсы. - Выходит что: мне нельзя посрать и поссать в туалет сходить? – Нагло, без всякого стеснения зло усмехнулась она. Не ожидавший от женщины столь хамской выходки, Иванов опешил, покраснел, растерялся, потерял дар речи, не зная как быть и чем ей ответить. Благо мужиков было много. Нашёлся привычный к подобной развязности острослов. - Почему же… Можно! И посрать, и поссать в туалет сходить – засмеялся он. - Только не сидите там, пожалуйста, столь долго. Вы же не верёвками питаетесь Стр. 211 - Для жены своей свой совет приберегите, - огрызнулась цензор. – А я буду находиться в туалете столько, сколько сочту необходимым. - Не имеете по трудовому законодательству такого права, даже в критические дни, - произнёс кто-то в очереди. - Тем более: чего-чего, а «Тампэксэв» ныне хватает. «Второй» выключил телеэкран и повернулся к «Первому». - Несколько эпизодов отложились в памяти Иванова реперными точками с весёлыми нотками и сценами. Особенно связанными со штурмом клуба по воскресным дням, происходившим регулярно сразу же после утренней проверки перед началом показа кинофильма. В такие минуты Иванову невольно вспоминались штурмы пассажирами электричек в Москве, Владимире, Питере, Киеве, Самаре. «Второй» улыбнулся и включил телеэкран. Из громко говорящих репродукторов звучит сигнал об окончании утренней проверки. Вслед открываются узкие двойные железные калитки у нескольких локальных жилых секторов и из них гурьбой как бараны рвутся и бегут к клубу сотни заключённых, которые плотной возбуждённой толпой окружают закрытые изнутри входные двери клуба и начинают нетерпеливо стучать в них кулаками и ногами, дёргать за ручки, кричать на все голоса, чтобы открывали. А кто-то кого-то просит занять ему место. Вскоре двери наружу распахиваются, оттесняя рядом стоящих и в открывшийся полутёмный проем, словно в космическую чёрную дыру, с шумом и гамом и невероятной толкотнёй устремляется скопившаяся у клуба орава из сотен людей, горящих желанием побыстрее, поудачнее и получше занять в зрительном зале место и готовая снести на своём пути не только двери, зрительные скамейки, но и всякого замешкавшегося собрата по Разуму. - Вот так нас, Владимир Николаевич, приручают к звериной культуре поведения и отношения друг к другу. – смеясь, произносит Иванов, подойдя к наблюдавшему сквозь металлическую решётку забора за происходящими у входа в клуб событиями молодому парню-киевлянину, с которым бок о бок, станок к станку работал не первый год на производстве Иванов. Впрочем, Володя, - тут же добавил он, - на свободе подобные сцены тоже не редкость. Видел я нечто похожее и у вас в Киеве, когда дачники летними субботними утрами штурмуют электрички, подаваемые на посадку за пять-десять минут до отправления в сторону станции Нежин. Приходилось видеть такое даже в столице Советского Союза в городе Москве на Курском вокзале при посадке пассажиров в электричку до города Владимира. И не только до Владимира. И не только на Курском вокзале. С тем же самым сталкивался в Питере и во многих-многих других городах. Поверь: ужас, дикость. Плюс ко всему подсознательно испытываешь стыд и позор за свою страну, за свой народ. Для убедительности «Второй» переключает телеэкран на показ трёх сюжетов, в коих пассажиры штурмуют вагоны пригородных электричек. Показав их крупным планом, он выключает телеэкран и поворачивается к «Первому». - В памяти Иванова остался так же неизгладимый след ещё от одной истории, длившейся около 4-х недель и вызывавшая у него постоянную ироническую улыбку. Она напоминала ему потуги недобросовестных как своих, так и заграничных производителей вин, ликёров, коньяков, кондитерских изделий и многих-многих других товаров, которые вместо того, чтобы улучшить качественную составляющую привлекательности производимой ими продукции, шли в целях её лучшей реализации по бутафорски простому, лёгкому и дешёвому пути. А именно: совершенствовали внешнюю показную яркость и броскость тары, упаковки, наклеек. Причём параллельно и зачастую в ущерб потребительским свойствам, заменяя ради высокой прибыли полезные, но дорогие ингредиенты на худшие, Стр. 212 но дешёвые. Типа: искусственных ароматизаторов, подсластителей, красителей, гомо модифицированных наполнителей и так далее, и тому подобное. Связанна же эта история вот с чем. В понедельник 1-го февраля 1988 года по совету вышестоящего начальства замполит организовал утренний развод заключённых на работу под музыку. То есть каждую бригаду, идущую из своего жилого сектора на производственную зону, около клуба духовой оркестр встречал взбадривающим бравурным маршем. Длился данный культурно-облагораживающий эксперимент месяц. Молодых заключённых он забавлял. Пожилые воспринимали с недоумением. Считали очередной ментовской глупостью. А один старый из инвалидного отряда 72-х летний, можно сказать ровесник Октябрьской Революции, проведший в сталинских концлагерях с 1940 по 1950 года страшные 10 лет, которого Иванов из любопытства часто расспрашивал о былых тюремных порядках и нравах, когда тот ранними утрами до подъёма чистил от снега и подметал (за сигареты или заварку чая) дорогу от локальных жилых секторов к столовой мимо клуба. А Иванов в это время делал утреннюю физзарядку. И от него узнал о нечто похожем при Берии на севере в лагере, где он когда-то сидел по обвинению в сопротивлении установлению Советской власти на территории Западной Украины. Их тоже гоняли на работу с музыкой почти полгода. Надеясь, в том числе и таким способом, выжать из них бесплатно лишнюю каплю человеческого сока. Но при этом рабский труд оставался рабским. Каждый день от истощения, болезней, обмораживания конечностей умирали или становились калеками несчитанное количество заключённых. И эта бесплатность обернулась и ещё-ещё много раз обернётся разорением. Внутренние усмешки и зарубки в памяти Иванова вызывали также истории, в которые из-за Указов ПВС СССР об амнистии иногда попадали заключённые, активно сотрудничавшие с ментами оперативно-режимных служб. Все они, как правило, ради авторитета, значимости «блатного» имиджа, агентурной эффективности, маскировки и более сладкой жизни позиционировали себя среди арестантов и словами, и делами в качестве злостных нарушителей режима содержания и непримиримых поборников воровских тюремных традиций. В силу чего имели, естественно, по несколько серьёзных взысканий. А на злостных нарушителей Указы ПВС об амнистии не распространялись. В тоже время сидеть в тюряге никому не хочется. К таким, конечно, Указ об амнистии применят. То не проблема. Своя рука владыка. Трудность в другом. Как такому подсадному «блатному» правдоподобно объяснить потом окружающим его ушлым блатным причины столь необычной к нему снисходительности ментов. Иначе обязательно возникнут серьёзные подозрения и кривотолки, посыпятся щекотливые вопросы. Обычно в подобных случаях ситуация развивалась по следующей схеме. На первых парах ему по договорённости с администрацией колонии в применении амнистии отказывают. Слишком много за ним числятся нарушений и большой круг заключённых о том прекрасно знает. Подсадной «блатной» отказом наигранно недоволен, громогласно возмущается. Грозится обратиться с жалобами в прокуратуру и суд за якобы незаконно наложенные когда-то взыскания, на неправильное начисление срока давности и применённую трактовку понятия «злостного нарушителя». Для большей убедительности он обращается за помощью к юридически подкованным заключённым, имеющим на зоне известность и авторитет. В конце-концов, если верить широковещательным словам подсадного «блатного», благодаря Киеву или Москве, правда побеждает. На самом деле ни Киев, ни Москва были тут не причём. Всё решалось и решилось на месте. Обычно за показной юридической помощью подсадные «блатные» обращались к Иванову. При этом умело и правдоподобно преподносили информацию о незаконном их наказании либо иных неправильных действиях администрации колонии и грамотно изложить в жалобе на имя прокурора Украины. Стр. 213 К содержанию жалоб для подсадных «блатных» Иванов серьёзно не относился. Старательность не проявлял. Ибо знал для кого, для чего и зачем она нужна. Из числа смешных хорошо запомнилась Иванову, судя по оставшемуся следу в памяти, история, связанная со звуковым сигналом «Сирена». Суть её заключалась в следующем. Так как иметь наручные часы арестантам категорически запрещалось и нигде в производственной зоне они не висели, то действительно опоздать на обед или съём с работы, не зная время, истинному труженику было делом вполне реальным и грозило опоздавшему, особенно «с красной полосой», большими неприятностями. Иванов неоднократно на собраниях и в жалобах ставил перед начальством среди различных производственных проблем вопрос о необходимости повесить в каждом цехе часы, либо давать звонки на обед и съём с работы. Однако кроме обещаний никакого конкретного движения в этом направлении очень долго не происходило. Лишь в понедельник 16 мая 1988 года накануне приезда из Киева какой-то представительной комиссии, по решению начальства колонии на крыше ментовской вахты установили металлическую мачту со звуковым оповещателем. Ровно в 12 часов дня его включили. По всей зоне и округе в течение минуты звучала мощная тревожно воющая сирена. - Обед! Не опоздай! – предупредил бригадир работающего за станком Иванова. - Слышу! – усмехнулся в ответ Иванов. - Ровно в 16 часов вечера в качестве оповещающего сигнала конца работы первой смены по всей зоне и округе опять зазвучала тревожно воющая сирена. Приведя в порядок станок, помывшись в душе и переодевшись, Иванов пошёл на съём к тому месту, где собиралась и строилась его бригада «Второй» включил телеэкран. Пока менты пересчитывали количество заключённых во впереди находящихся бригадах и каждого обыскивали, к Иванову подошёл ДПНК в чине капитана и, улыбаясь, обратился к поблизости стоящему бригадиру: - Ваша бригада работает в самом дальнем от вахты цехе. Однако, надеюсь, все, включая осужденного Аланова, слышали сигнал на съём. Никто не опоздал? - Никто, все слышали, - засмеялся бригадир, - Даже самые контуженные. - Шурик! – воскликнул кто-то из арестантов, - Не в твой ли это огород бугор камень кинул? - Пускай! – усмехнулся Иванов, сохраняя спокойствие. Бригадиру можно. Для того он и поставлен, чтобы начальству жопу лизать. - Осужденный Аланов! Не грубите! – предостерёг Иванова ДПНК. – Иначе пойдёте ночевать не в отряд, а в штрафной изолятор. - Не обращайте внимание, гражданин капитан, - отмахнулся бригадир. – То обмен любезностями. А в целом всё хорошо Он меня, я его. И мы квиты Стр. 214 - Может наоборот. Начинаешь ты, а я, чтобы не быть в долгу, в том же духе отвечаю? – уточнил Иванов. - Ты тоже гусь ещё тот! – усмехнулся бригадир. – Всех бугров козлами считаешь. Или неправда? - Не всех. Но почти, - соглашается Иванов. – Особенно тех, кто в производстве ничего не смыслит, облегчить и улучшить условия труда заключённых не способен, тем не менее, ради УДО, крутилова и мутилова либо поощрительных для себя поблажек со стороны начальства колонии от должности бригадира не отказывается. А вы как раз, к сожалению, в абсолютном большинстве все такие. - Всё! Стройтесь по пятёркам в колонну ровнее! – прерывает ДПНК диалог Иванова с бригадиром и, скользнув взглядам по лицам заключённых, останавливает его на хорошо знакомой физиономии: - Подобные разборки тут неуместны и бесплодны. В отряде при своём начальнике устраивать их надо. Правда, Тарнавский? - Собака правильно серит, но неправильно кладёт, - засмеялся Тарнавский. - Осужденный Тарнавский! – став в миг серьёзным, зло сузил глаза ДПНК – Чем вы недовольны? - Ничем, гражданин начальник, - шутливо пожал плечами Тарнавский. – То поговорка есть такая. Что касается сигнала… - одно могу сказать: спасибо! Теперь моя жизнь будет как в известной лирической песне: Пропел гудок заводской. Конец рабочего дня. И снова у проходной менты встречают меня. Если бы гудок пропел – куда ни шло, - усмехнулся Иванов. – Увы, вместо гудка выла сирена. Самая настоящая военная сирена воздушной тревоги либо ещё какого-то чрезвычайного происшествия наподобие лагерного бунта или массового побега заключённых из зоны. Не зря так переполошились жители близлежащих жилых высотных домов. Со всех балконов и окон они смотрели в сторону нашего лагеря, пытаясь понять и оценить у нас ситуацию. А рота охраны с собаками и пулемётами была поднята по тревоге. «Второй» выключил телеэкран и, повернувшись к «Первому», улыбнувшись, добавил: - Через четыре дня в результате коллективных протестов местных жителей многоэтажек металлической мачты с сиреной на крыше ментовской вахты не стало. Тем и кончилось. - А почему в каждом цехе, в каждом производственном помещении сигнального устройства не поставили? – удивлённо спрашивает «Первый». - Ведь это так просто. - Потому что СССР не страна, а дурдом, - коротко ответил «Второй» и тяжко вздохнул. - Ясно! Спасибо! – тоже тяжко вздохнул «Первый». – Какие ещё сохранились в его душе следы когда-то имевших место психологических переживаний? - От шмонов, - усмехнулся «Второй». – Особенно, когда он подходил к своему спальному месту и видел вытянутые из тумбочки на пол в одну кучу продукты, тетради, конверты, различные туалетные принадлежности, разлитое подсолнечное масло, рассыпанный сахар, переворошенные на кровати постельные принадлежности. Тем более, если на записях окажутся жирные пятна. - А интересные высказывания арестантов Иванов продолжил записывать и коллекционировать? – Поинтересовался «Первый». - Или после конфликта в апреле 1984 года с начальником оперчасти Шептухой этим уже не занимался? - Нет. Занимался. И за последние четыре года исписал ими аж пять общих тетрадей, – улыбнулся «Второй». Расскажи наиболее понравившиеся, - попросил «Первый». - Самым большим доказательством наличия у Вселенной разума является то, что никто не хочет с жителями Земли контактировать. ****************************** (Продолжение следует. 21.09.2021)