Ритуал

      — Я много раз слышал, как мать обсуждала клиентов с такими же… с такими, как она, — Леви сделал глоток и поморщился — не то от вкуса дешёвого пойла, не то от воспоминаний. — Хотя часто я и сам бывал там в подобные моменты.              Опрокинув в себя остатки дурно пахнущего алкоголя, плескавшегося на дне кружки, Леви откинулся на спинку скамьи.              — Идти было некуда, вот и приходилось лежать в грязи под кроватью, слушая, как очередная паскуда кряхтит над моей матушкой, — плеснув себе ещё мутной жидкости, он сразу сделал большой глоток — горечь в который раз неприятно обожгла горло, а опьянение всё не наступало. — Думаю, так она и померла.              Леви смотрел невидящим взглядом куда-то перед собой, покачивая кружку в руке.              — К ней и захаживать-то перестали, когда уже… — он сделал ещё глоток. — Вот так подохнешь, а тебя продолжат трахать. Пока тёпленький.              Ударом жестяной кружки о дубовый стол Леви поставил точку в этой странной беседе — на сегодня хватит откровений.              — А тебя продолжат трахать…              Леви повернул голову, внимательно глядя на собеседника, внезапно решившего нарушить собственное затянувшееся молчание.              — Понимаю, — губы искривила горькая усмешка.              Серые глаза недобро сверкнули.              —Тц… Как будто ты сам не был клиентом борделей, капитан.              Во внезапно нависшей напряжённой тишине было слышно потрескивание свечей.              — Шлюхи, пусть и дорогие, не ходят по борделям, Леви.              Голубые глаза прямо смотрели на него. Кружка с глухим звуком опустилась на стол.              — О чём ты, Эрвин? — Леви не сводил глаз с капитана, следя за каждым его движением, пока он наполнял им кружки.              Одним махом влив в себя содержимое, Эрвин поморщился и шумно выдохнул.              — О том, как прогнила военная структура — от верхушки и до самого низа, — его губы вновь искривила всё та же горькая усмешка. — И о том, как прогнило людское нутро.              Эрвин потянулся за бутылкой, но она оказалась пустой.              — Впрочем, люди всегда были такими.              Леви покачивал в руке кружку, глядя, как по мутной поверхности скачут блики от пламени догорающих свечей. Похоже, ночь откровений только началась.              — Титаны хотя бы не притворяются.              Судя по тому, как говорил Эрвин, как часто делал паузы, Леви сделал вывод, что в голову ему дало неплохо.              «Тем лучше, — подумал он, протягивая Эрвину свою полную кружку. — В пьяных откровениях честности больше».              Сделав глоток, Эрвин опустил голову.              — У тех, кто попадает в притоны, выбора нет, — продолжил он, словно говоря с самим собой. — А тебе какое-то время всё кажется, что выбор есть и ты можешь это закончить.              Рука, лежавшая на скамье, сжалась в кулак.              — Командир приказал — ты выполняешь, и не имеет значения, о чём был приказ: отдать свою жизнь, борясь за свободу человечества, или отдать своё тело очередному богачу, чтобы твои товарищи не подохли от голода из-за нехватки финансирования.              Леви молча смотрел на капитана. Сказанное им звучало, как пьяный бред.              — Всё начинается с кадетки, — ладонь, державшая кружку, опустилась вниз. — И поначалу кажется, что это не так уж и страшно, а потом понимаешь, что твоё «не хочу» не значит ничего.              Кружка в расслабленной руке опасно наклонилась, но Эрвин, казалось, этого не замечал.              — Нас таких было мало. Всё же они не хотели, чтобы кто-то узнал о такой грязи, — он покачал головой. — Умно… Иначе народного гнева было бы не избежать: матери и отцы отдают своих детей государству в надежде на лучшую для них жизнь, а вместо этого детишки послушно раздвигают ноги, как последние потаскухи в вонючем борделе.              В который раз за вечер Леви пожалел, что не умеет пьянеть.              — Столько лет прошло, а ничего не изменилось, — Эрвин с отвращением скривился. — Всё так же послушно раздвигаем ноги.              Осторожно забрав кружку, из которой уже начало выливаться содержимое, Леви поставил её на стол. Что делать дальше он не знал. Молча сидел, уставившись на капитана и пытаясь уложить в голове услышанное.              Эрвин тоже молчал. Сидел, уронив голову вперёд. Когда он начал заваливаться на бок, Леви быстро подхватил его. Эрвин вздрогнул и посмотрел на Леви, с трудом фокусируясь.              — Пойдём, капитан, — сказал Леви, поднимаясь на ноги. — Отведу тебя в комнату.              Взгляд у Эрвина был такой, словно он смотрел сквозь Леви, не замечая его фигуру перед собой.              — Придёт время, и я прикрою этот бордель.              ***              Часы пробивают полночь, вырывая Леви из собственных воспоминаний о прошлом, и он, бросив мимолётный взгляд на них, откладывает очередной отчёт в сторону.              —Тц… чтоб вас титаны сожрали, крысы тыловые.              Он просидел над бумажками несколько часов — Разведке приходится отчитываться за каждую пуговицу. Леви раздражённо дёргает рукой и удаляется на кухню, чтобы поставить чайник.              — И как Эрвин с ума не сошёл с этой бюрократией?              Чайник вскипает медленно, а зажигать свечу не хочется, поэтому Леви садится за стол, откинувшись на спинку и позволяя глазам немного передохнуть в темноте.              В голове полная пустота, а любые мысли он тут же отгоняет, особенно, если они касаются Эрвина.              На кухне идеальный порядок, поэтому, даже двигаясь в темноте, Леви быстро заваривает чай. Возвращаться к отчётам совершенно не хочется, так что он усаживается обратно за стол.              В доме и на улице стоит тишина, потому звук открывающейся двери, чьи-то шаги и голоса он улавливает сразу. Поставив чашку на стол, Леви поднимается на ноги и вслушивается.              — Нет, Майк, на нас всё это должно закончиться, — голос Эрвина звучит раздражённо. — Если избалованным шлюхам недостаточно нас…              — Как будто это моя идея, — огрызается ему в ответ Майк, который, судя по всему, тоже на взводе.              — Прости, — примирительно произносит Эрвин. — Я столько лет старался вытравить эту позорную традицию.              Леви слышит звонкий шлепок — видимо, Эрвин ударил ладонью о дверной косяк.              — Мало им, что ветераны — лучшие воины Разведки — трудятся, не покладая хуёв и не смыкая ног. Нужно и молодняк опять втянуть, и… — Эрвин понижает голос, и до Леви доносится лишь его невнятное бормотание.              Слух опять улавливает звук шагов, хлопанье двери, а за ними скрежет засова. Леви отходит от двери к окну, понимая, что разговор предназначался явно не для его ушей.              — Леви?              Услышав знакомый голос, он оборачивается и замечает силуэт Эрвина в дверном проёме.              — Ты сегодня поздно, — произносит Леви, ставшую уже привычной, фразу.              Эрвин подходит ближе и замирает в паре шагов. Леви вздыхает и сам сокращает расстояние между ними, после чего обнимает Эрвина. Тот прижимает его к себе и утыкается носом в макушку.              — Одно и тоже перед каждой экспедицией, — доносится до Леви. — Ты снова с отчётами засиделся?              Леви вздыхает. Да. Одно и тоже.              — Я почти закончил, Эрвин, — Леви выпускает его из объятий. — Будешь есть?              Эрвин делает шаг назад.              — Что-то не хочется.              В комнате повисает неловкое молчание.              — Я в душ.              Леви кивает, хоть Эрвин этого и не видит.              — Оставь рубашку в миске, я постираю, — Эрвин на мгновение замирает в дверном проёме и, ничего не ответив, молча уходит.              Леви отворачивается к окну, сложив руки на груди, и морщится: кухню наполнил до тошноты приторный запах женских духов. Он открывает настежь окно, впуская внутрь ночную прохладу. Нетронутый чай отравляется в мойку, и, споласкивая чашку, Леви чувствует, как на него наваливается усталость. Убрав посуду на место, он идёт в комнату, собирает отчёты в папку и наводит порядок на столе.              В доме быстро холодает, но Леви не спешит закрывать окно. Ему хочется поскорей вытравить из их дома навязчивое напоминание о неизвестной ему женщине. Леви закрывает окно и задёргивает плотные шторы лишь тогда, когда начинает непроизвольно вздрагивать.              Погасив свечу, он поднимается наверх. Шум воды стих, но Леви на всякий случай всё равно пару раз стучится в дверь. Войдя внутрь, Леви морщится и, подхватив миску, ставит её под кран, чтобы набрать воды и поскорее выполоскать из белоснежной рубашки Эрвина чужой запах. Хозяйственное мыло и немного порошка делают своё дело. Повесив рубашку стекать над миской, Леви умывается, задувает свечи и направляется в спальню. Перед дверью он останавливается. Вдох-выдох. Нельзя дать понять, что он слышал разговор. Вдох-выдох. К нему возвращается спокойное выражение лица. Вдох-выдох.              Эрвин спит сидя, прислонившись к спинке кровати. Леви понимает, что он хотел дождаться его, и губы трогает лёгкая, а главное, искренняя улыбка. Он осторожно закрывает дверь, быстро раздевается, задувает свечи и залезает в постель. Пока он убирал и стирал, даже не заметил, как успел замёрзнуть, поэтому сейчас он тянется к теплу, прижимаясь к Эрвину. Тот резко просыпается и вздрагивает.              — Тише, Эрвин, это я, — мягко шепчет Леви, поглаживая его по руке.              Эрвин тут же успокаивается, сползает вниз и обнимает Леви, привычно зарываясь носом в его жёсткие волосы.              — Ждал тебя и не заметил, как уснул, — бормочет Эрвин.              Леви улыбается: сейчас ему уютно, спокойно, тепло, а всё остальное не так уж и важно. Ему удаётся убедить себя в этом в очередной раз, отогнав непрошеные мысли. Слегка приподнявшись, он целует Эрвина. Нежно, почти невесомо. Чувствуя такие же лёгкие, будто нерешительные прикосновения к своим губам, Леви понимает, что сейчас творится у Эрвина внутри. Он опускает руку вниз и медленно проводит прохладной ладонью по обнажённому бедру Эрвина.              — Леви…       Эти интонации в голосе он тоже слышал много раз. И меньше всего Леви хочется слышать их сейчас. Поэтому он накрывает губы Эрвина своими, тут же углубляя поцелуй. Его рука плавно скользит по животу Эрвина, ощущая, как напрягаются подтянутые мышцы. Разорвав поцелуй, Леви прижимается лбом ко лбу Эрвина, словно пытается прочесть его мысли, которые и без того ему известны. Он чувствует, как ладони Эрвина оглаживают его тело, притягивают ближе, прижимая к себе.              Снова поцеловав Эрвина, слегка прикусив его нижнюю губу и вызвав у того тихий стон, Леви отстраняется, высвобождаясь из объятий, и тянет его за руку, заставляя лечь на живот. Эрвин подчиняется. Шумно выдыхает, вздрагивая от каждого прикосновения.              Игра со знакомыми им обоим правилами. Ритуал, смысл которого известен лишь им.              Леви стягивает с себя нижнее бельё и ложится поверх Эрвина, прижимаясь всем телом к его широкой спине. Покрывает плечи поцелуями, нежно касаясь горячей кожи, и слегка прикусывает шею, заставляя Эрвина тихо стонать. Леви постепенно спускается всё ниже, продолжая оставлять влажные следы. Замирает. Проводит языком вдоль позвоночника, а затем легонько дует. Эрвин вздрагивает и сжимает простыни. Леви садится, и одеяло сползает с его плеч. Ночная прохлада успела пробраться и сюда, но он словно не замечает этого, и его руки продолжают дразняще и неторопливо скользить по спине Эрвина.              — Ещё… — шепчет он, когда Леви проводит ногтями по его спине, оставляя едва заметные следы на коже, которая и без того усыпана отметинами.              Леви усмехается. После чего царапает спину Эрвина сильней, заставляя того выгнуться от ощущений. А после опускается ниже, чтобы оставить на его пояснице несколько невесомых поцелуев. И замереть, вынуждая Эрвина нетерпеливо приподнимать бёдра.              Ещё одна часть игры. Ещё один этап их ритуала.              Леви проводит кончиками пальцев по ногам Эрвина, нежно касаясь внутренней стороны бедёр, и Эрвин, глубоко дыша, разводит ноги.              Первое прикосновение языка заставляет его неосознанно сжаться, но Леви начинает до невозможности медленно скользить им между разведённых ягодиц, и Эрвин расслабляется.              — Ещё, — его голос звучит требовательно и настойчиво, стоит только Леви на мгновение остановиться, чтобы перевести дух.              Быстрые и дразняще лёгкие касания вырывают из груди Эрвина хриплые вздохи. Леви вновь прерывается, медлит, прежде чем продолжить. Ему нравится видеть Эрвина таким — возбуждённым и нетерпеливым.              Эрвин вскидывает бёдра и разводит ноги, раскрываясь ещё больше. Обведя языком вход, Леви проникает внутрь, чувствуя, как сжимается кольцо мышц. Эрвин глухо стонет, подаваясь ему навстречу. Он скользит языком внутрь и выходит, чтобы тут же толкнуться обратно, срывая с губ Эрвина новые стоны, которые становятся громче, стоит только Леви обхватить рукой его возбуждённый член. Эрвин начинает нетерпеливо толкаться ему в ладонь, но Леви тут же её убирает, вызывая возмущённый вздох.              Леви его понимает — у самого вставший член болезненно ноет, требуя разрядки.              Эрвин тянет руку вниз, но Леви, заметив это, тут же резко шлёпает его по обеим ягодицам. В ночной тишине звонкие удары о кожу кажутся слишком громкими. Эрвин послушно убирает руку, глубоко и тяжело дыша, но тут же переворачивается на спину, чтобы сесть и притянуть Леви к себе. Леви не спорит. Сам подаётся навстречу Эрвину, запускает руку в его светлые волосы, тянет, вынуждая отклонить голову назад и открыть шею, которую тут же осыпает поцелуями и укусами.              — Повернись, — шепчет ему Эрвин, откинувшись на кровать.              Леви кивает и поворачивается, становится на четвереньки, чувствуя, как широкие ладони Эрвина оглаживают его ноги, поднимаются к бёдрам, раздвигая их сильнее в стороны. Приходит черёд Леви стонать и выгибаться, ощущая жаркое дыхание и мокрые прикосновения.              Леви обхватывает член Эрвина рукой и несколько раз проводит по стволу, прежде чем сомкнуть на головке губы и почувствовать вкус солоноватых капель смазки. Хочет ещё немного потянуть время, но Эрвин вскидывает бёдра, толкаясь ему в рот, и он вбирает член до самого основания, закашлявшись от неожиданности. Эрвин сжимает его бёдра и довольно стонет. Это возбуждает. Леви начинает двигаться быстрее, плотно сжав губы. Он почти выпускает член изо рта, чтобы облизать головку, обводя её языком по кругу, а после вновь обхватывает возбуждённую плоть губами, заглатывая во всю длину.              Движения Эрвина становятся резкими, рваными. Он то медленно скользит языком между разведённых ног Леви, двигаясь от входа вниз и проходясь по мошонке и обратно, то начинает входить внутрь, крепко удерживая Леви за бёдра.              Внезапно Эрвин опускается ниже. Леви сначала не понимает зачем, но уже через мгновенье он громко стонет, сжимая пальцами простыни, когда Эрвин обхватывает губами его член.              Леви с трудом удаётся удерживать равновесие — он находится на грани, а Эрвин, словно чувствуя это и желая его помучить, хоть и вбирает член глубоко, но двигается настолько медленно, что это больше похоже на пытку. И Леви не выдерживает: резко разворачивается, опускается вниз меж ног Эрвина и облизывает его возбуждённый орган, обильно смачивая его слюной и при этом одновременно растягивая себя пальцами.              Запрокинув голову, Эрвин сипло выдыхает, но не выдерживает и срывается на громкие стоны, когда Леви обхватывает его член рукой, направляя в себя, и начинает неторопливо насаживаться.              Леви и самому трудно сдержаться, чтобы не застонать в голос, пока толстый ствол медленно входит внутрь, заставляя узкое кольцо мышц напряжённо пульсировать и сжиматься вокруг него.              Эрвин придерживает его за бёдра, и Леви начинает двигаться, постепенно опускаясь всё ниже, пока наконец не насаживается до основания.              Эрвин его не торопит, лишь шумно дышит и с силой сжимает бёдра. Но Леви этого достаточно. Он срывается. Быстро приподнимается вверх и тут же опускается вниз, чувствуя жар возбуждённого органа внутри него.              Когда рука Эрвина обхватывает его член, скользя по нему в такт с движениями, Леви не выдерживает: почти падает вниз, едва успев опереться на руку, и содрогается всем телом в ярком оргазме, пока Эрвин продолжает в него вбиваться. Кончая, он притягивает Леви к себе, заставляя того лечь на него всем телом, и целует, до боли кусая губы.              Двигаться не хочется. В этот момент Леви не хочется ничего — только лежать, прижавшись к разгорячённому телу.              Почувствовав, как Эрвин целует его в висок, Леви улыбается — невинное, почти целомудренное прикосновение. Но ему приятно.              Приятно Леви и от того, как Эрвин бережно укладывает его рядом с собой, укрывает одеялом и обнимает.              — Доброй ночи, — погладив его по щеке и поцеловав на этот раз уже в губы, Эрвин утыкается носом в его макушку.              — Доброй ночи, — отвечает Леви на его ласку и неподвижно замирает под боком.              Он лежит так какое-то время, вслушиваясь в дыхание Эрвина, которое вскоре становится размеренным и спокойным. Тогда Леви успокаивается и сам. Ненадолго. Постепенно, на смену блаженной пустоте, в голову возвращаются прежние мысли. Тяжёлые, бессмысленные. Мысли о подслушанном разговоре и очередной жертве: одной из многих, которые они принесли и ещё принесут.              Леви не сомневается: когда-нибудь наступит время и Эрвин добьётся своего, положив конец унизительной традиции, превратившей войска в подобие борделя. Он вздыхает и, горько усмехнувшись, закрывает глаза. Когда-нибудь. А пока…              «Посвятим наши сердца, отдадим наши тела, положим наши жизни во благо человечества», — мелькает у него в голове прежде, чем он наконец-то падает в беспокойный сон.