Синее смещение

- Увидимся, - говорит паренек. Леонард неуверенно машет ему рукой, уже глядя на сверкающую панель нового падда, чтобы проверить номер комнаты, предварительное расписание и место встречи со своим руководителем в медицинском отделе Звездного Флота в 1400. Он разглядывает все эти циферки, названия, собранные воедино на удобной карте студенческого городка, и думает, как же он, должно быть, надрался, прежде чем согласился пойти в Звездный Флот. Интересно, как он вообще оказался в Айове? Выпить бы, но придется подождать. Пусть хотя бы первая встреча произведет на руководителя хорошее впечатление. Да, и не помешало бы выяснить, где он теперь живет, прежде чем садиться в такси. Общежитие для кадетов блочное, но у Леонарда хотя бы будет отдельная комната, пусть даже и размером со спичечный коробок, - жить можно. Его сосед уже вселился, но его нигде не видно. У Леонарда только одна сумка, содержимое которой он вытряхнул на постель рядом с новой униформой. До встречи остался час. Он идет в душ, бреется и пытается вычистить отвратительный привкус тошноты изо рта. Гордиться нечем, но парнишка вроде не обиделся. Медицинский отдел Звездного Флота находится в большом здании, когда-то сверкающе новом, но сейчас уже обжитом, что Леонарду пришлось весьма по душе. Действующий госпиталь и научные лаборатории располагаются рядом. Его руководитель - некто доктор Белтрам. Он встречает Маккоя улыбкой и рукопожатием. Его виски тронуты сединой, а вокруг глаз лучатся морщинки. - Нам невероятно повезло, что вы с нами, доктор, - говорит он и расспрашивает Леонарда о его опыте и новых нейрорегенерационных технологиях, которые Маккой помогал разрабатывать в Атланте. Они обсуждают пробелы, которые ему предстоит заполнить во время учебы, в основном это касается ксенобиологии. Белтрам высказывает свое мнение о том, какие основные предметы и офицерские курсы стоит выбрать Леонарду. Маккой уже собирается спросить, от чего можно отделаться, но Белтрам сам затрагивает эту тему. - Я понимаю, половина из этого – полнейший бред, но поверьте, однажды, на какой-нибудь Богом и людьми забытой планетке вы будете счастливы, что в свое время все это выучили. Смотрите на это философски, как на неизбежное зло, дополнение ко второй половине. Итак, медицинская профориентация начинается завтра в три. Новые кадеты тоже приглашены. Потом будет неофициальная часть с напитками – небольшая награда за прослушивание самодовольных речей о том, как вам понравится работать до потери сознания. Желаю удачи. Занятия начинаются через две недели. И после распределения вас ждет жаркая неделька. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что «физическая подготовка», которая значится в его расписании на всю следующую неделю, не будет прогулкой по парку. Сосед Леонарда явно азиатского происхождения, ему двадцать один и он учится на первом курсе медицинского колледжа. Они, наконец, встречаются, когда Леонард пытается попасть в ванную утром, а дверь оказывается закрытой. Он настойчиво стучится и получает в ответ торопливое: «Секунду!». Сосед появляется в одном полотенце. И с румянцем на щеках. - Извини, - бормочет он со смущенной улыбкой. – Я не знал, что ты уже вселился. Леонард хмыкает и обходит его, потому что ему жутко хочется отлить. Больше в таком виде он своего соседа не застает и лишь спустя три дня, когда случайно слышит разговор по коммуникатору из соседней комнаты, Маккой узнает из короткого «Николас слушает» как его зовут. Тестирование – поразительное сочетание нелепых легких и не менее нелепых тяжелых упражнений, как будто на Флоте не могут найти золотую середину. Леонард решает для себя, что будет посещать на несколько занятий меньше, чем Белтрам советовал ему. Зато в физической подготовке Леонард однозначно проигрывает. Не то чтобы он набрал вес или не держал себя в форме раньше. Нет. Просто все это перестало иметь значение после развода. Его первая полная неделя в Академии пролетает как в тумане. Вместе с ним в группе еще одиннадцать человек, а офицер, ведущий занятия, слишком много шумит. Перед завтраком двухкилометровый кросс, после – зарядка, турник, отжимания, а потом еще один кросс. Ланч. Дальше Леонард теряет счет растянутым ноющим мышцам, ободранным ладоням и синякам на коленях, оставшимся после того, как он спотыкается на полосе препятствий. Его поставили в пару с восемнадцатилетней девушкой. У нее густые черные волосы, южно-американский акцент и сияющая улыбка, от которой Леонарду периодически хочется повеситься. - Ну же, парень, я не должна выглядеть настолько хорошо на твоем фоне, - заявляет она ему на третий день, когда Леонард готов выплюнуть легкие после кросса по окрестным холмам. Если бы он не был так занят тем, чтобы совсем не сдохнуть, то непременно показал бы ей средний палец. - Заткнись, Санчез, - удается выдавить ему через минуту. Она хлопает его по плечу, смеется и спешит догнать отряд. Каждую ночь Маккой падает на кровать измочаленный и каждое утро снова встает, потому что на фоне собачьей усталости он не может думать о дочери, разбитой семье и неудавшейся жизни. Значит, он будет мириться с этим адским режимом в Академии. И даже если это - его наказание, он примет его. В субботу он чувствует себя одним большим ходячим синяком, но уже в воскресенье вечером ему намного лучше, когда его отряд отмечает окончание недели, напиваясь в стельку в дешевом ресторанчике под названием «У Гарри». Он под завязку набит первокурсниками, радующимися тому, что пережили первую жаркую неделю и все худшее позади. Леонард потягивает бурбон из своей фляжки и думает о том, что эта зелень ничего не знает об аде. Впрочем, после субботней вечеринки он понимает, что и сам ничего не знал. Наверное, он окончательно спятил, раз думал, что Звездный Флот – это решение всех его жизненных проблем. И все-таки он появляется в Академии в понедельник с такими же кадетами-первогодками на лекцию по офицерской подготовке. Он – один из тысячи с сияющими глазами и распушенными хвостами, которые пережили первую неделю. И все же все его мысли сейчас о том, где можно поблизости разжиться кофе, раз уж ему придется страдать на этой лекции два раза в неделю. Остальные два занятия в понедельник хотя бы полезные: ксенофармакология и физиология гуманоидов, а потом снова тренировка с отрядом в течение двух часов, вплоть до ужина. Вторники и четверги намного лучше. Он должен отработать в госпитале десять часов в неделю. Эти десять часов разбиты на две пятичасовые вахты после утренних лекций по анатомии гуманоидов. На Флоте считают, что таким образом он не потеряет своих навыков, и Леонард им благодарен за то, что у него есть хотя бы эти десять часов, чтобы сделать что-то полезное. Ему нравятся люди в госпитале, и он даже принимает их приглашение выпить в первую неделю – хорошая возможность познакомиться. Однако, когда разговор переходит на происхождение и семью, Леонард просто потягивает свой бурбон и отключается. Как и в отряде, эти ребята с нетерпением ждут будущего, новых открытий, космических одиссей, а все, о чем он может думать, это холодный взгляд Джоселин в зале суда и удивленная, испуганная мордаха Джоанны, когда он прощался с ней. Леонард слишком стар для кадета, даже для того, кто учится на медика, и он это прекрасно понимает. Лекция производит странное впечатление. Все это бесконечное перечисление правил и законов. В среду они дискутируют относительно необходимости и целей тактического анализа. И да, Леонард прекрасно понимает, почему отношения между старшим и младшим по званию не должны выходить за некие рамки, и для чего нужно это обсуждать. Но разве обязательно говорить об игнорировании сигнала эвакуации в угоду проведению экспериментальных исследований? После первой недели занятий он привыкает подниматься рано, пить дополнительную чашку кофе перед лекциями и даже приходить на десять минут раньше. Он садится назад и пытается не спать слишком уж откровенно. По офицерской подготовке будет два экзамена, курсовая, к тому же она влияет на выпускные результаты, так что ему бы не помешало внимательнее слушать, но кого он обманывает? Это больше похоже на одну из тех сказок, которые он читал Джо, чтобы она побыстрее заснула. Единственное, что интересно на этой лекции, так это возможность посмотреть на подростков, с которыми Леонард дискутировал в среду относительно разных гипотетических ситуаций. Не стоит ненавидеть их за то, что они такие молодые и наивные, но он все же немного ненавидит. Его место не здесь, он не заслуживает быть здесь - в основном потому, что сам не такой как они. Каждый раз, как он смотрит на кадетов, он думает, что им, черт возьми, не помешало бы быстрее вырасти. Они неторопливо втягиваются в аудиторию, некоторые зевают спросонок, некоторые оживленно болтают с друзьями, создавая монотонный гул в помещении. Они на Флоте, и кто бы им ни сказал при приеме сюда, что служба тут будет заключаться в болтовне и развлечениях, он лгал. И если их не проинформировали пока о тошнотворной статистике потерь и несчастных случаев в результате неосторожного обращения с оружием, то скоро они сами обо всем узнают, когда будут изучать правила поведения в случае прямого попадания в капитанский мостик. Когда в среду во время послеобеденных тренировок он говорит Санчез, что их работа - не спасать вселенную, а пытаться не сдохнуть слишком быстро, она изумленно смотрит на него, а потом насмешливо улыбается и отвечает, что не желает его видеть и слушать бред, который он несет, а потом язвительно добавляет: - Если ты и правда так считаешь, то какого хрена сам тут делаешь? Ответить у Леонарда шанса не было – их отправили на кросс. Санчез с ним больше не разговаривает, даже когда они приступают к упражнениям в паре. Леонарду жутко хочется возвести глаза к небу – своим поведением она лишь доказывает его правоту. Однако ее вопрос занозой засел в глубине души. Вымотанный и получивший нагоняй за лень, Маккой возвращается в комнату. Глядя на расписание, он говорит сам себе: нет. Надо просто прийти в административное здание и сказать им, что он не справляется. Он останется до конца семестра, просто чтобы отработать вложенное в него, и уйдет. Откровенно говоря, Леонард думает, что он хороший доктор и сможет найти работу, чтобы, по крайней мере, хватало на съемную комнату. Но он никуда не идет. Устраивается поудобнее и принимается за книги. Когда приходит пятница, он снова идет на тренировку и снова работает с Санчез, которая выглядит все еще обиженной и разозленной, и словно хочет вколотить его в землю за то, что он предположил, будто бы она не была рождена для Флота. Наверное, ее судьба и впрямь с ним связана, но Маккой знает, что его собственная совершенно точно нет. Его место не здесь, он не заслуживает быть здесь. А еще он понимает, что поступил как задница, и должен извиниться перед Санчез. В конце третьей недели Николас приглашает его в бар в субботу вечером: - Мы с друзьями собираемся пойти к «Гарри», хочешь с нами? Он неловко мнется в дверях, не решаясь зайти внутрь. Леонард отрывает взгляд от дивана, на котором лежит последнее письмо от Джо, которое он получил полчаса назад и все еще не решается дочитать. Николас косится на стакан, стоящий у его локтя. - Нет, спасибо, - отвечает Леонард. Он выдавливает из себя улыбку. Мама учила его быть вежливым. – Мне очень приятно, что ты меня пригласил. Николас кивает, и от Леонарда не укрывается облегчение, мелькнувшее на его лице, когда он уходит прочь. Маккой выключает падд и делает большой глоток. Джо пишет о том, что играла в пиратов и пони на Хай Си с друзьями, и спрашивает, когда он приедет домой. Он долго смотрит на строчки и даже не замечает, как потихоньку начинает темнеть. Наверное, нужно включить свет, думает он, но так и не может заставить себя встать. В воскресенье он так и не садится за занятия, потому что в понедельник твердо намерен уехать. Джоселин не должна знать, что он тут. Но в понедельник утром он снова спешит за второй порцией кофе к репликатору позади лекционного зала. Он не расскажет Джо обо всем этом. Лицо Джоселин было вчера перед его глазами в пять утра в пьяном угаре, и он, накачавшись спиртным, задавался вопросом, кто смотрит на него. Нет, он много где облажался, но еще не все кончено. Кроме того, всегда есть следующая неделя, если уж станет совсем плохо. Поэтому он снова идет на офицерскую подготовку, садится назад и читает физиологию на своем падде. Краем глаза он видит, как кадеты заполняют аудиторию. Они одеты в одинаковую форму, но все же то там, то тут мелькают другие цвета. Вспышки синей кожи или серой. С антеннами на голове или, наоборот, лысые. С неправильными чертами лица, бросающимися в глаза, выступающими скулами. Такие разные, с разных планет. Он смотрит на них. Некоторые напоминают ему Санчез своим разрезом глаз. На несколько мгновений ему даже чудится, что пойти на Звездный Флот было не такой уж и плохой идеей – все-таки это возможность сделать что-то хорошее в своей жизни. Хотя, его не подкупить тем дерьмом, которым они кормят рекрутов. Нет. Четвертая неделя плавно перетекает в пятую. Леонард справляется. Он ходит на занятия, обменивается несколькими словами с Николасом, пропускает стаканчик-другой, пока делает домашнее задание, и ложится спать. В госпитале обычная рутина: дети из колледжа неумеючи напиваются в общежитии, несмотря на запреты, слишком активно тренируются во время физподготовки, растягивая мышцы. Он отправляет голосовые сообщения для Джо каждые выходные и сам удивляется тому, что ему, кажется, начинают нравиться занятия по ксенобиологии. Иногда они даже оказываются полезными. Гликсли - второгодник, с которым он работает в госпитале, - обращается к нему во вторник на шестой неделе. При ближайшем рассмотрении, он даже скорее напуган, чем расстроен. - Мне кажется, у меня пациент с опухолью печени, - говорит он, вручая Леонарду медицинскую карту. – Но меня беспокоит, что некоторые симптомы не совпадают. Ты не мог бы взглянуть на него? Маккой просматривает записи и идет за Гликсли в палату. - Он прибыл на прошлой неделе с расстройством пищеварения? - спрашивает Леонард. - Да, у него было воспаление брюшной полости, - отвечает Гликсли. – Кадет Типас, это доктор Маккой. Я спросил его мнение по поводу вашего случая. - Кадет, - Маккой кивает пациенту. Он гуманоид, дегуэранец, представитель одной из дюжины рас, которые Леонарду надо было выучить, пока он готовился к ксенофармакологии. Он снова смотрит на записи в карте, потом на Типаса, задает ему обычные вопросы о том, где болит, как он себя чувствовал на прошлой неделе. Что же, Гликсли прав насчет одного: там, где должна быть печень, и впрямь воспаление. - Вам не о чем беспокоиться, не волнуйтесь, - он улыбается Типасу и, прежде, чем Гликсли встревает, спрашивает его. – Какие препараты вы ему прописали на прошлой неделе? Гликсли смущенно откашливается и краснеет, называя медикаменты, коими оказались стандартные лекарства для гуманоидов, пригодные в большинстве случаев, за вопиющим исключением дегуэранцев, для которых надо было прописывать специальное лекарство. Кадет Типас, конечно, не понимал, что его лечили в корне неверно, и послушно принимал все, что Гликсли ему прописывал от аллергии, которая у него, несомненно, была, и которую надо было лечить совершенно иначе. После того, как Типас уходит, Леонард говорит Гликсли: - Ты же знаешь, что у этого вида попросту нет печени? Гликсли краснеет снова и торопится сбежать. Леонард, похоже, действует так на большинство интернов и коллег, и нельзя сказать, чтобы ему это не нравилось. Он ворчливый старый негодяй и должен защищать эту репутацию. Маккой в принципе не против, когда во время его смены в четверг доктор Эддисон, который всего на пару лет старше, приглашает его пропустить пару бокалов с остальными коллегами. Эддисон – хороший парень и замечательный доктор. И все же Леонард сомневается после того случая с Гликсли, что выдержит еще один вечер в компании интернов, слушая их пьяные философствования, которые они выплескивают друг на друга и впитывают как губки. - У меня слишком много работы на завтра, - говорит он Эддисону. Тот понимающе кивает, а от Леонарда не укрываются взгляды, которыми обмениваются интерны. Уже 18:00, становится прохладно и ветрено, хотя солнце еще не зашло. В общежитии есть жилые комнаты, но вот отдельных кухонь нет, поэтому Леонарду приходится толкаться на общей кухне в своем углу. Шумно и рябит в глазах от красной кадетской формы. Как будто снова оказался в колледже, хотя давно уже его закончил. Он видит, как Николас стоит у окна с каким-то студентом-медиком, заглянувшим к ним, и смеется, широко открывая рот и щурясь. А Леонард не может отделаться от воспоминаний о том, когда ему самому когда-то был двадцать один, он учился в медицинской школе и был окружен друзьями. Он работал на износ, но у него оставалось время, чтобы пообщаться с Брайаном и Клэем и небольшой горсткой людей, с которыми он был близок и которых потом потерял. Ему снова пришлось закрыть глаза, чтобы избавиться от терзаний. Все прошло. Он берет свой треклятый ужин и так сильно тычет пальцем в кодовый замок на двери комнаты, что чувствует боль. Размякшая китайская вермишель хорошо проскакивает под стаканчик бурбона. Остаток ночи он проводит, пытаясь углубиться в изучение особенностей кишечного тракта денобуланцев. Он уже не думает о том, чтобы уйти. Как он уже говорил тому парню в шаттле, Джоселин забрала у него все, что только можно при разводе. У него просто не осталось шансов. Это не значит, впрочем, что он не пытается вот уже восемь недель созвониться с Атлантой, чтобы выяснить, позволит ли она ему поговорить с Джо. Он старательно делает все домашние занятия и даже ходит на дурацкую офицерскую подготовку. Джоселин не отвечает, и когда Николас возвращается, то, оглядев гостиную, без лишних слов пересекает ее, направляясь к себе. Умный парень, думает Леонард, лежа на диване и заложив руки за голову. Ему впору медаль дать за то, что он живет с Маккоем в одном блоке. Два часа проведены в попытках не дышать, но он, наконец, встает и принимается расчищать тот бардак, который развел в комнате. В понедельник он проспал, и у него даже не остается времени на второй кофе, прежде чем он добирается до зала на лекцию по офицерской подготовке. Помещение уже почти заполнено, лишь несколько мест на задних рядах осталось свободно. Он уже на полпути к ним, когда вдруг слышит знакомый голос и видит знакомое лицо в красном море курсантов. Леонард хмурится на секунду, потому что едва ли знает кого-то здесь, но потом все-таки с трудом припоминает, что этот тот самый парень из шаттла. Он колеблется на несколько мгновений. Маккой вряд ли думал о том, что встретит его когда-нибудь. Хотя он точно помнит это лицо, разбитую губу и кровь на его футболке и, позже, как Леонарда стошнило на него. Парень поднимает голову, и их взгляды встречаются. Он кивает Маккою и улыбается. Рядом с ним свободное место, и, прежде чем Леонард хорошенько подумал, что делает, он садится рядом. Парень смотрит на него, Леонард делает вид, что не замечает этого, терпеливо ожидая, пока тот отвернется. - Маккой, верно? - Да, - отвечает Леонард после паузы, пытаясь вспомнить имя парня. Нет. Не помнит. Честно говоря, он помнит гораздо больше об этом шаттле, чем о ночи накануне. Да и думал он тогда скорее о том, что здорово рискует, поднимаясь в воздух. Он смотрит перед собой, не желая признавать всего этого. Вот всегда он вляпывается в какое-то дерьмо. Впрочем, это неважно. Гораздо важнее не забыть пополнить запасы антипохмельной микстуры. Однако, парень по-прежнему смотрит на него, - он это чувствует, - и когда Маккой поворачивается к нему, то не в силах удержать невольную дрожь от этого пристального взгляда и легкой улыбочки на его губах. - Ты не помнишь, как меня зовут, - заявляет парень. Леонард фыркает: - Я помню, как блеванул на тебя. - О, я тоже это помню, - ухмылка парня становится шире. - И я помню, как тебя зовут, - добавляет Леонард, потому что ему хочется стереть эту гребанную ухмылочку с лица того, кому прожужжал тогда все уши и продемонстрировал содержимое желудка. – Кирк, - он знал, что вспомнит. Маккой вскидывает бровь, глядя на парня. - Джим, - кивает тот, и в его глазах мелькает огонек удовлетворения. – Рад снова видеть тебя, Боунс. - Боунс? Джим пожимает плечами и переводит взгляд на Хиггенса, который, наконец-то, заявился: - Кости - это все, что у тебя осталось, как ты сам сказал тогда. Леонард хотел было возразить, что просто был тогда совсем не в духе, и это, конечно же, не все, что у него есть, но Хиггенс начинает лекцию, и приходится отложить спор на потом. Впрочем, пока идет лекция, он снова думает о том, что у него осталось, и понимает, что возразить-то особо нечего. Одинокие ночи с бутылкой бурбона и Академия. Не самое лучшее, что может быть, но, по крайней мере, ему есть чем заняться вместо того, чтобы просто слоняться по стране, что он и делал, прежде чем завербоваться в этот гребаный Звездный Флот. Кирк печатает что-то в падде в течение всей лекции. Конспектирует или просто мается дурью. Но Леонарду плевать – его это раздражает. Проклиная собственную импульсивность, он уже жалеет, что пришел сюда, в этот самый день, и сел на это самое место рядом с этим самым парнем, которого он едва знает и который сам знает о Леонарде только то, что тот совсем скатился. Вот дерьмо. Голова раскалывается, он не помнит ни слова, сказанного Хиггенсом с самого начала лекции, и Леонард сам удивляется, зачем вообще он здесь сидит. Ах да, точно, потому что он гребаный мазохист. Падд мигает входящим сообщением. Отправитель: Кирк. Маккой поднимает взгляд на парня, но тот, кажется, поглощен лекцией и смотрит на Хиггенса с видом примерного кадета, совершенно игнорируя Леонарда. Он открывает проклятое сообщение. «Если ты будешь хмуриться дальше, то так и останешься с этой миной на всю жизнь». Леонард пялится на слова, а затем коротко усмехается. Вот так сюрприз. Кирк все еще играет в ботаника, но Маккой улавливает краем глаза, что уголки его губ едва заметно изогнулись в улыбке. Он наклоняется и шепчет прямо ему в ухо: - Очень, блядь, смешно, - и легонько отталкивает от себя. Прикосновение выходит небрежным, даже немного интимным, и Леонард невольно вздрагивает, скрывая смущение ворчанием о гребаных детях, которые суют нос не в свое дело, а губы Кирка уже вполне заметно складываются в ухмылку, словно именно этот легкий удар выбил ее из него. Если бы не была середина лекции, Маккой бы обязательно встал и ушел. Вот она, наглядная причина того, почему его так бесит малышня рядом с ним. Он врач, какого черта он должен возиться с подростками! Кирк отправляет ему еще одно сообщение, которое Леонард попросту игнорирует, нажимая пальцем на мелькающий конверт на падде минут десять и делая вид, что слушает болтовню Хиггенса об обязательном протоколе, который должен соблюдаться, если дипломат, обладающий статусом неприкосновенности, берет на себя командование судном или космической базой. Но конвертик словно пульсирует под его пальцем, постоянно напоминая о себе, и Леонард стискивает зубы, потому что он выше того, чтобы обмениваться сообщениями на лекции с каким-то пацаном, которого он едва знает и который все сильнее его бесит. Когда Кирк легонько толкает его в плечо, Леонард поворачивается к нему и получает выразительный взгляд на свой падд. Большинство бы давно оставило его в покое, однако Кирк не выглядит ни рассерженным, ни расстроенным. И это раздражает еще сильнее. А еще у него нет этого взгляда «я-дожен-быть-вежливым-со-всеми», которым обычно одаривает его Николас или коллеги во время смены в госпитале. Кирк снова подталкивает его, и Леонард невольно закатывает глаза и открывает это гребаное сообщение. «Я серьезно. Зависнем где-нибудь на ланч?» На этот раз Леонард удивленно смотрит на Кирка. Какого черта? Кирк пожимает плечами, мол, а что такого? И Маккой отправляет ответ на это чертово сообщение: «Нет». Кирк открывает его с большим энтузиазмом, а потом улыбается Леонарду, с многозначительным видом склонив голову на бок. Это заставляет Маккоя вжаться в кресло и углубиться в оставшуюся часть лекции о дипломатах и том, что ему гипотетически придется залатывать их, если они нарвутся на неприятности. Когда Хиггенс наконец опускает их, на пять минут позже положенного, первое, что говорит ему Кирк: - Что за хрень у тебя следующая и когда начинается? - В десять часов, - отвечает Леонард, отворачиваясь от него. - Значит, у нас будет второй завтрак. Пошли, потреплемся. - Мы едва знаем друг друга, не о чем трепаться. - Эй, ты сидел рядом, - тут же возражает Кирк, и Леонард от всей души жалеет, что это действительно было так. Он шагает вперед, смешиваясь с толпой кадетов. В следующий раз надо будет сесть позади. Он спускается вниз, не спеша, но и отчасти радуясь тому, что может затеряться среди людей, и выходит в залитый искусственным освещением коридор. Потолок, имитирующий небо, идеально голубой, но Леонард почему-то ненавидит его с первого взгляда. - Тогда выпьем кофе, - Кирк резво обгоняет его и перегораживает путь, вытягивая руку и упираясь ей в грудь доктора, чтобы тот точно не мог двинуться дальше. Его усмешка исчезает, тут же сменившись серьезным выражением лица, и Леонард успевает заметить, что у Кирка удивительно голубые глаза. - Судя по твоему виду, тебе бы чашечка не помешала. Леонард не знает, почему в итоге он оказывается сидящим рядом с этим пареньком, но он склоняется к версии, что решающим фактором стало предложение выпить кофе. Любой другой, глядя на Леонарда и видя в его глазах боль, которую он, к слову, пытался скрывать, сбежал бы от него, но не Кирк. Распивать кофе с Кирком было несколько неловко. А, может быть, это только Леонард был как на иголках, потому что чувствовал себя биологическим препаратом, который разглядывают в микроскопе, увеличивая изображение в тысячу крат. Кирк задавал вопросы, на которые Леонард отвечал в основном ворчанием, пожиманием плеч или, в лучшем случае, одним словом. Но, казалось, Кирка это вовсе не задевало. И к тому же, если говорить начистоту, Леонарда эта «угадайка» немало забавляла. - Я знаю, что ты доктор. Какая у тебя специальность? - Хирургия. - Это растяжимое понятие. - Люди, - уточняет Леонард. – Я в основном посещаю занятия по ксенобиологии, чтобы заполнить пробелы биологии других видов. Они сидят на скамейке неподалеку от стандартного репликатора на первом этаже. На вкус кофе, конечно, полная дрянь, но зато горячий. Кирк каждый раз делает страдальческое выражение лица, отпивая из своего стакана. - Им давно пора перенастроить репликатор, - говорит он перед тем, как устроиться рядом с Леонардом. - Спорю на что угодно, что ты изучаешь столько всего интересного, - продолжает Кирк, выразительно приподнимая брови, что тут же заставляет Леонарда фыркнуть. - О да, невозможно интересно! Например, изучение желудочно-кишечных различий гуманоидов я нахожу исключительно захватывающим. Кирк уставился на него, так и не донеся свой кофе до рта. - Я искренне надеюсь, что ты шутишь. Это первые слова Кирка, которые действительно заставляют Леонарда засмеяться. - Нет. Только интерес к этому и держит меня здесь, - отвечает он быстро, даже не задумываясь. - Да ну?.. - голос Кирка совершенно ровный и спокойный, и, когда Леонард смотрит на него, он видит всю ту же невозмутимую серьезность, какую он уже имел возможность наблюдать в лекционном зале. Леонард не уверен, воспринял ли Кирк всерьёз его высказывание, но если нет, то он просто потрясающе скрывает это. Или, быть может, Леонард – просто параноидальный ублюдок. - А что насчёт тебя? - спрашивает Маккой вместо объяснения. - Разговоры про содержимое людских желудков меня не особо интересуют, - отвечает Кирк невозмутимо. Леонард закатывает глаза, что заставляет Кирка усмехнуться. А после этого Леонарду предстоит услышать расширенную версию жизни Кирка в Академии так детально, что сразу становилось понятно, сколько он упустил. Из этого разговора он узнает о Кирке три вещи. Во-первых, он бабник. И по какой-то причине он считает, что Леонарду действительно интересно слушать о соблазненных им девушках Академии. Да, это, конечно, круто, Леонард готов признать, но в подробностях доктор не нуждался, спасибо. Во-вторых, учебная программа Кирка несколько тяжелее, чем у всех. Он не говорит прямо, но об этом можно догадаться из его рассказов о девушках, которых он успел подцепить на шести разных занятиях, то есть в его расписании как минимум на два занятия больше, чем у остальных кадетов. Леонард отключается от болтовни Кирка на пять минут, шарясь в своем падде и пытаясь понять, преувеличил ли тот свои возможности или действительно настолько преуспевает в своей личной жизни. Но вскоре он прерывается и спрашивает: - Какой у тебя профиль обучения? Кирк хлопает глазами, продолжая водить руками по воздуху и изображая какие-то линии. Он склоняет голову вбок, как будто пытается понять, чем был вызван вопрос Леонарда. - Тактический. - Боже мой, - негромко произносит Леонард, потому что тактический профиль предназначен для хвастунов, мечтающих нести ответственность за железные посудины, называемые звездолетами. Кирк в ответ лишь скалит зубы в белоснежной улыбке. Леонард снова замолкает, ощущая каждой клеткой своего тела холод, внезапно возникший между ними. Он готов рассмеяться, потому что ему кажется нелепым, что Кирка заботит то, что думает о нем Маккой, но Джим не отводит взгляда в смущении. Он свято верит в то, к чему стремится, и не скрывает своих чаяний, как это делают многие, например, занимаясь самобичеванием или раздражаясь. Он верит в то, что сможет успешно справиться с работой капитана. - Ты ведь сам не знаешь, о чем говоришь, Маккой. Я был капитаном футбольной команды. Значит, смогу стать капитаном и на корабле. Однако Леонард озвучивает первую мысль, пришедшую ему в голову: - Когда ты - капитан, то не можешь спать с членами экипажа, ведь так? Улыбка Кирка несколько смягчается. - Но ведь капитан - это дипломат, с другой стороны, - отвечает он, подмигивая. - Собираешься начать войну против какой-нибудь инопланетной принцессы, не так ли? И, похоже, попадает в точку, потому что Кирк заводит шарманку снова, на сей раз рассказывая историю о баре и его посещении работниками посольства Аксанара на Северном Пляже. Третий факт о своем собеседнике Леонард узнает только после того, как кофе уже выпит, Кирк направится на пару, а доктор будет на полпути к зданию медицинской школы. Кирк говорит много, не рассказывая, по сути, ничего. Маккою совершенно неожиданно приходит в голову эта мысль, но он решает, что это довольно честно, потому что о себе он тоже много не рассказывал. Фактически, Кирк вытягивал из него каждый ответ. Занятие у него уже через десять минут, и, хотя кофе и разговор немного смягчили последствия похмелья, головная боль снова возвращается, когда он видит сообщение, появившееся на экране его падда. О Кирке он больше не думает. Леонард возвращается в свою комнату, уставший, мрачный и раздраженный – Санчез приняла его извинения, но не простила. Николас сидит, склонившись над своим письменным столом, но, когда Маккой заходит, он поднимает взгляд, несколько раз открывает и закрывает рот, но так ничего и не говорит. Леонард вздыхает, на ходу бросает «прошу прощения за прошлую ночь» и проходит в свою комнату. Этого недостаточно, даже близко нет. Бедный парнишка не должен мириться с нравом доктора. Леонард считал, что новый старт и новое место – чёртова идея полететь в космос – развлекут и отвлекут его. Конечно, в каком-то смысле так и было, но этого мало. Он до сих пор не получал никаких новостей от Джоселин, но сегодня вечером он держит в руках книгу вместо бутылки и заставляет себя не думать о том, что она все еще молчит. Ему удается отвлечься всего на час, но он считает это своей маленькой победой. Во вторник в клинике много пациентов. Проводится вакцинация для профилактики самых разных видов гриппа, и эту массовость вполне можно списать на ипохондрическое расстройство доброй половины кампуса и большинства инопланетных гостей. Медицина, возможно, сделала большой шаг вперед за последнюю сотню лет, и каждый хороший доктор знает, как лечить то или иное вирусное заболевание. И одним из плюсов кампуса Академии было то, что все кадеты и персонал были обязаны делать прививки. Четверг проходит примерно в том же духе, и Леонард надеется, что он не подхватит экстраустойчивые вирусы, которые порождает больница. Он моет руки вдвое чаще, чем обычно, и говорит себе, что эта паранойя не из-за того, что он не выпивал с субботы. Леонард почти не встает с кровати в пятницу утром. Он чувствует себя разбитым, как будто у него похмелье, при том, что накануне он не брал в рот ни капли, и в этот момент он жалеет себя. Только шум, создаваемый Николасом, заставляет его подняться, потому что этот несчастный парнишка, в общем-то, не обязан пытаться сойтись с Леонардом, особенно если тот решит остаться в кровати и постепенно превращаться в овощ. Он чувствует себя неважно уже с прошлых выходных. Леонард снова приходит на занятия, чудом не опоздав. Поставив свой кофе на парту, он прикрывает глаза на минуту, стараясь не прислушиваться к живым разговорам студентов, звучащим на заднем плане. Но вот кто-то нарушает его спокойствие и заодно личное пространство, и Леонард, даже не открывая глаз, может с уверенностью сказать, что это Кирк. Он делает два глубоких вдоха, но, тем не менее, раздражение никуда не исчезает. - Вау. Я думал, что ты такой только по понедельникам, - протягивает Кирк, - но ты всё ещё выглядишь отвратительно. - Отъебись, - отвечает Леонард довольно резко и с чувством. - Нет, серьёзно. С тобой всё в порядке? Леонард приоткрывает глаз и недобро смотрит на Кирка. - Всё в порядке. - Ладно, - Кирк садится и кидает свой падд на парту, что производит довольно много шума. - Не хотелось бы узнать, как ты выглядишь, когда у тебя случается плохая неделя. - Но эта неделя была просто офигительно замечательной, спасибо, - отрезает Леонард, хотя он не то чтобы врет: эта неделя была действительно лучше, чем предыдущая. Судя по виду Кирка, косящегося на Леонарда, ему уже не слишком весело. Маккой мог только догадываться, с чем это было связано: то ли он действительно так плохо выглядит, то ли Кирк собрался преподать доктору несколько мудрых жизненных уроков, которые он успел усвоить за целых двадцать лет своей жизни. Откровенно говоря, Кирку бы не помешало засунуть все свои советы куда подальше, но Леонард так и не смог озвучить этот посыл - Кирка спас Хиггенс, начавший читать лекцию. Доктор не слышал ни слова из всей лекции. На самом деле, он почти уверен в том, что отключился, а очнулся только тогда, когда студенты начали выползать из аудитории. Кирк трясёт его за плечо. - Просыпайся, - говорит он, магическим образом оказываясь уже на ногах с сумкой на плече. Он ловит Леонарда под руку, когда тот спотыкается о последний стул в ряду и чуть ли не здоровается с полом. - Блядь. - Мне кажется, тебе нужно выпить ещё кофе. - Лучше позавтракать, - бурчит Леонард. После долгого сидения в одном положении восстановить равновесие получается не сразу, и доктор чувствует слабость в ногах. - И ещё глоток бурбона. Кирк кивает: - Это я могу устроить. Леонард позволяет Кирку вести себя; рука Джима крепко сжимает его запястье и ни на секунду не отпускает. Кирк доводит его до ближайшей столовой и усаживает за стол, а сам занимает очередь. Голова Леонарда опускается на холодную поверхность стола. Это несколько помогает, и он вспоминает, что у него должна быть с собой антипохмельная микстура. Однако он слишком долго возится в сумке, и Кирк уже возвращается с блинчиками и ещё чем-то, похожим на яйца, поэтому доктор бросает свои поиски. - Бурбона нет, но если ты всё ещё хочешь пропустить рюмочку, то у меня есть виски, - Кирк подталкивает одну из тарелок в его направлении. - У меня есть свои запасы, - отзывается Леонард, умалчивая о том, что у него на самом деле уже не осталось ни капли. Он выпил всё или, быть может, разлил где-то, но факт в том, что он не сможет достать ещё бурбона до этих выходных. Кирк передает ему стакан апельсинового сока и принимается уплетать блинчики за обе щеки. Есть совершенно не хочется, и Леонард уже почти убежден в том, что его стошнит, если он попытается. Но через некоторое время его желудок перестает бунтовать, он чувствует себя лучше, пусть и незначительно. У него до сих пор болит голова, но теперь боль становится просто тупой, ноющей, надоедливой. Когда он поднимает глаза, то встречает взгляд Кирка. Джим смотрит на него и уплетает свой завтрак, и Леонард ждёт вопрос, который буквально застыл в этих голубых глазах и который звучит в его голове голосом его матери, по некоторым причинам. У него есть отрывистое воспоминание о разговоре после слушания об опеке, по окончанию которого Леонард проснулся совершенно другим человеком. Но Кирк молчит. Он просто смотрит на Маккоя на несколько секунд дольше, а после снова сосредотачивает всё своё внимание на завтраке. У Кирка в тарелке в два раза больше еды, чем у Леонарда. Тост в добавку к блинчикам и миска с фруктами чуть в стороне. Он ест быстро и аккуратно, и каждый раз выразительно приподнимает брови, когда ловит взгляд Леонарда. - Тебе что-нибудь нравится? - он усмехается, и Леонард бы с удовольствием закатил глаза, если бы не знал, что головная боль усилится даже при этом незначительном движении. Но он всё же берет свою вилку и накалывает на неё кусочек мускусной дыни из тарелки Кирка. Она влажная и сладкая. Кирк смеется и поднимается с места, чтобы взять еще одну тарелку с фруктами и стакан сока для Леонарда. - По крайней мере, сейчас ты уже не выглядишь как выжатый лимон, - говорит он, усаживаясь обратно на своё место уже с добычей. - Но лучше я себя все равно не чувствую, - признается Леонард. Он всё ещё ждет вопроса. Кирк не похож на Николаса или интернов, которые побаиваются вывести доктора из себя. Они продолжают смотреть друг на друга, Кирк упорно жует, и Леонард уже не воспринимает его взгляд так враждебно, хотя, несомненно, он предпочел бы его не замечать. Маккой ощущает, что Кирк, глядя на него, видит не только его «обложку», но и то, что внутри, хотя вот это уже ни хрена не его дело. - Так ты спросишь? - нетерпеливо бросает доктор, когда ему надоедает ждать. - Спрошу что? - Кирк пожимает плечами. - У тебя была бурная, а может, просто бессонная ночь, и если бы я был на твоем месте, то ударил бы первого человека, который бы полюбопытствовал, что со мной стряслось. И мне бы не хотелось, чтобы ты навалял мне. Или все-таки ты хочешь, чтобы я спросил? - Нет, - отвечает Леонард. Кирк снова пожимает плечами, всем своим видом говоря: «что ж, это твое дело». Они заканчивают завтрак в молчании. Глаза обоих скользят по комнате, они наблюдают за другими людьми. Несколько человек машут Кирку, а он в ответ поднимает большой палец, и в этот момент Леонард осознает, что, хоть он и учится в одном классе с Кирком, и даже узнает некоторых кадетов в лицо, он не знает никого лично. Этот факт уже не задевает так, как несколько недель назад, но напоминает ему тот день, когда он впервые оказался в колледже. Сейчас он подозревал, что это вообще типичная ситуация для него, и следующие три с половиной года предвещают быть далеко не самым лучшим периодом в его жизни. Что ж, радует то, что Леонард привычен к черным полосам в жизни. В 11 у Леонарда лабораторная, а Кирк, кажется, приметил ещё кое-кого для проведения приятного вечера, судя по тому, как он пялится на темнокожую девушку-кадета, дефилирующую по столовой, как по подиуму. Леонард берет поднос Кирка, дабы отнести его, и он очень удивлен, что по возвращении обнаруживает Кирка на месте. Тот останавливает доктора, кладя руку ему на плечо. - Эй. Если тебе всё же захочется виски… - он что-то быстро набирает на падде Леонарда, после чего хлопает его по плечу и уходит прочь. Леонард ощущает тепло ладони Кирка через ткань рубашки, даже тогда, когда теряет того из виду. Он берет свой падд и читает сообщение Кирка с номерами его общежития, комнаты и паролем – "Сварливому Боунсу нужно выпить, чтобы проникнуть внутрь". Голова Леонарда болит сильнее, когда он ощущает, как в груди завязывается тугой узел, и его бросает в жар. Он закрывает сообщение и кидает падд в сумку. Он думает о том, чтобы прогулять лабораторную и последующий урок, хотя вряд ли он сможет заявиться «по адресу» сейчас же. Кроме того, ему лучше было бы не думать ни о чем другом, кроме инопланетных кишок ещё на протяжении нескольких часов. На занятии по физподготовке Леонард едва удерживается от того, чтобы не выблевать остатки ланча. Леонард прекрасно знает: когда Санчез подает ему воду и предлагает сходить в госпиталь, чтобы взять освобождение, это не предвещает ничего хорошего. Леонард почти смеётся. - Я всё равно тем или иным способом избавлюсь от моего ланча, - говорит он ей, не обращая внимания на её явно неодобрительный, но в то же время смущенный взгляд. Он не отправляет сообщение Кирку и не приходит к нему в комнату в этот вечер. Все выходные он, во-первых, пытается справиться с тошнотой и, во-вторых, с упоением читает книги. Он отправляет Джоселин ещё одно сообщение, но уже не ждет ответа, когда осознает, что предстоящий на следующей неделе экзамен на знание различных лечебных препаратов будет в понедельник, то есть всего через три дня. У него нет времени сходить в магазин, а сидение за паддом до полуночи выходит ему боком – головная боль теперь сосредотачивается где-то позади его левого глаза. Он заставляет себя продираться через строчки лекций по офицерской подготовке и сдает экзамен в 13:00, но во время этого экзамена единственной его заботой становится дрожащий в руке стилус, который он сжимает всё крепче. Леонард едва ли думает о чем-то другом до конца экзамена, а впрочем, его мысли не более разнообразны даже тогда, когда он добирается до своей кровати, откуда не вылезает вплоть до его смены в госпитале во вторник. В среду утром на семинаре он оказывается сидящим с парнишкой, выглядящим совершенным ребёнком, и упорно доказывающим, что введение стандартных процедур - это Божий подарок Звездному флоту, но, к счастью, этот спор прерывает звуковое оповещение о новом сообщении. «Я готов взорваться, как триста тонн тротила. Как насчёт завтрака?» Леонард печатает ответ, особо не задумываясь: «За твой счёт». Очевидно, Кирк всё ещё очень зол, потому что первое, что он говорит Леонарду, нагнавшему его в холле, звучит следующим образом: - Вот ты веришь тому дерьму, которое пытаются вбить нам в головы? Джим разглагольствует об идиотизме всех бюрократических процедур, через которые, как через круги ада, нужно пройти, чтобы чего-нибудь достичь. Вне всяких сомнений. Леонард согласно кивает. Он только что присутствовал при похожем обсуждении, но готов поспорить, что это не было даже вполовину так забавно, как если бы в этом обсуждении участвовал Кирк, который не смог бы просто усидеть на месте и смириться. - Они вообще-то предупреждали, карьерный путь будет тернистым, - вставляет он, когда Кирк замолкает для того, чтобы запихать вафли в рот. Кирк непонимающе моргает, глядя на Леонарда, как будто он вообще забыл, что тот является частью разговора, но через секунду уже смеётся, несмотря на набитый рот. Когда я ем, я глух и нем, говорите? - Боунс! – выдавливает из себя Кирк, когда, наконец, проглатывает еду. – Мне кажется или ты только что пошутил? - Я не привык шутить, - отзывается Леонард, но чувствует, что его губы расплываются в улыбке, которую он не может удержать, и Кирк снова прыскает со смеху. - Самое дебильное во всём этом то, что большая часть моей группы ведется. Как будто они действительно верят, что заполнение трех отдельных форм для ареста какого-нибудь ублюдка - хорошая идея! - Это подстраховка на случай провала! - с чувством произносит Боунс, имитируя одного паренька из его класса. – Если бы я должен был ждать разрешений на операцию от капитана, посольства и семьи пострадавшего, то этот человек, возможно, был бы уже мёртв к тому знаменательному моменту, когда дозволения были бы получены. Конечно, это преувеличение, и всегда есть исключения в случае чрезвычайных ситуаций, но всё-таки, по мнению Леонарда, можно было провести аналогию с арестом злоумышленника. - Чего я не понимаю, так это: чем думает Звездный Флот, предполагая, что хоть что-то из этого нам поможет! В космосе ты меньше всего захочешь запрашивать разрешение и ждать приказ, когда твоя задница в опасности. Да у тебя просто времени не будет! Леонард украдкой следит за Кирком, который этого не замечает, поглощенный уничтожением еды. Леонард не уверен, взорвался ли Кирк из-за чего-то, что он сказал, но в его словах определенно больше смысла, чем в словах недалеких одноклассников или в сводах идиотских правил. Припоминая последний раз, когда они завтракали вместе, Леонард предпочитает держать язык за зубами. - Иногда я задумываюсь, а бывал ли сам Хиггенс наверху, - продолжает Кирк. - На самом деле, это не имеет значения, - произносит Леонард неспешно. – Руководство Звездного Флота создает правила. Комитет принимает решения. Так рождаются полные сборники бреда. Ну, есть ещё другая версия. Кто-то пишет идеи на стене, но руководство выбирает из них только лучшие – те, на которые мочится гончая адмирала Арчера. Это заставляет Кирка подавиться и закрыть ладонью лицо, таким образом удерживаясь от того, чтобы выплюнуть вафли на собеседника. Леонард ухмыляется и с чувством полного удовлетворения наблюдает за Кирком. В конечном счете у Джима получается проглотить еду и даже выпить немного воды. Его плечи всё ещё подрагивают от смеха, глаза лукаво блестят, а губы растягиваются в гнусной ухмылочке. Леонард чувствует, что Кирк с его пристальным взглядом видит его насквозь. С одной стороны, это несколько расстраивает, но Маккой и не думает отступать, к тому же, он сейчас слишком доволен собой, чтобы волноваться о чём-то. - Думаешь, они придают большое значение брызгам? - спрашивает Кирк. Леонард не раздумывает перед тем, как утвердительно кивнуть. - И во главу угла они ставят те идеи, на которые собака гадит. Следующие двадцать минут мужчины проводят в самом грязном и самом, черт возьми, весёлом разговоре, какого у Леонарда не было с тех самых пор, как он разрезал трупы в медицинской школе. Люди начинают косо посматривать на них, но Леонард не обращает на это ровно никакого внимания, его живот уже болит от смеха, когда он смотрит на Кирка, который пародирует адмирала Барнетта, демонстрирующего настройки лазерного прицела. - Я больше никогда не смогу смотреть адмиралу в глаза! - выдавливает из себя Леонард, пытаясь вдохнуть полной грудью. - Боунс! А я не смогу смотреть на собаку Арчера, - театрально сокрушается Кирк, заставляя Маккоя снова разразиться смехом. Он не может припомнить, когда в последний раз столько смеялся. Он вообще почти не узнает себя. Кирк делает большой глоток сока, всё ещё посмеиваясь. - Мне, кстати, нравится эта собака. Леонард шутливо пинает его под столом, и этот жест удивляет обоих. Маккоя потому, что он не думал, что они находятся на том уровне их… дружбы (он кое-как находит правильное слово), когда могут толкать друг друга. Ну а Кирка удивляет острая боль в лодыжке. - Ауч! - возмущенно вскрикивает Кирк. Если он и замечает по состоянию Леонарда, что сердце его пропускает удары, то не показывает этого. - Ты эту собаку даже не видел ни разу, - произносит Леонард спустя некоторое время. - Это же собака! Что в ней может не нравиться? И Леонард, глядя на Кирка, уже во второй раз отвлекающего его от всего дерьма, которое творится вокруг, и сейчас вызывающе улыбающегося, совсем не думает о собаке, когда говорит: - Ничего. Когда они, наконец, успокаиваются и расходятся на занятия, осознание того, что придется вернуться к реальности, падает тяжелым грузом на плечи доктора. Приятное чувство в животе после хорошего завтрака вскоре исчезает, заменяясь не совсем приятными ощущениями в и без того больной голове, где сейчас роится множество мыслей. Что уж тут говорить о концентрации на теме следующей лекции! Этот простой разговор был слишком уж простым. С Леонардом не так просто сблизиться. После развода он стал не самым приятным собеседником, а все, кто говорят иначе, просто стараются быть вежливыми. Так почему Кирк всё-таки предложил ему позавтракать вместе? Они с Кирком не друзья; они едва друг друга знают. Обстоятельства их знакомства были не слишком приятными: Леонард был с похмелья, по-настоящему поболтали друг с другом они всего раз потом, а всё остальное Леонард не считает настоящими разговорами. Маккой - злобный ублюдок, прекрасно понимающий, что зависать с ним не так уж и весело. Ну, это утро можно считать исключением. Леонард выходит из класса во двор, где вовсю светит солнце, и втягивает воздух полной грудью. Он просто идиот. Хотя бы потому, что в последний раз, когда у него еще был друг, с которым он мог вот так запросто подурачиться, всё закончилось тем, что этот самый друг утешал его жену, когда брак разваливался. Но это не значит, что у Кирка есть какой-то скрытый мотив, чтобы приглашать его позавтракать. Да даже если и есть, это неважно. Во-первых, Леонард уже знает, что Кирк спит со всеми подряд. Во-вторых, Леонард уже всё потерял. Академия не похожа на настоящий дом, обещанный на рекламных листовках. Насколько хуже всё ещё могло стать? Несмотря на все улыбки за завтраком, его жизнь всё ещё лежала у его ног, разбитая на мелкие кусочки. Уже прошло полторы недели с тех пор, как Леонард написал Джоселин, а она не ответила. И ему становится ещё хуже после того, как он возвращается с занятия по физподготовке и проверяет свои сообщения. Он кидает свой падд на кофейный столик и закрывает лицо руками на несколько минут перед тем, как взяться за коммуникатор. Она не отвечает. «Джоселин, ты обещала, что не будешь использовать Джо в своих целях. Она моя дочь тоже. Если ты не свяжешься со мной до пятницы, я позвоню своему адвокату». Леонард не может позволить себе адвоката, но Пит – хороший парень, и он сказал, что Леонард может ему позвонить, если что-то понадобится. Возможно, это было скрытым предложением вытащить его куда-нибудь выпить, но, в общем-то, Леонард не собирался привередничать. Он просматривает файлы на падде. Домашние задания – это последнее, чем он стал бы сейчас заниматься. Он узнает чувство в своем животе, это неудержимое желание забыть обо всем, и он понимает, что на это уйдёт всего тридцать кредитов и три часа, конечно, не учитывая вред для печени и ущерб от побитых стаканов, который придется возместить. Он поднимает руку. Она не дрожит. Почти. Леонард уже полторы недели не выпивал, и, чёрт возьми, ему хочется этого. - Блядь. Падать ниже уже некуда. Он лжет самому себе, если думает, что это так. У него всё ещё есть руки, чтобы отталкивать людей, которые находятся рядом с ним. Но и их у него скоро не будет, если он будет продолжать в том же духе. Он смотрит на свою аптечку и гадает, поможет ли ему снотворное сегодня вечером. Впрочем, если вероятность того, что ничего не поможет, будет велика, он может запросто убедить себя в том, что всё будет в ажуре. В итоге он принимает снотворное. Но оно всё же не действует. Он проводит половину ночи в раздумьях о Джоселин и о том, перезвонит ли она ему, а вторую половину ночи он тратит на размышления о возможном завтраке с Кирком следующим утром. Хотя он даже не знает, где находится корпус, в котором Кирк обитает. Леонард засыпает с рассветом, как ему кажется, перед самым звонком будильника. У него нет времени для завтрака перед уроком и его сменой. Он проводит этот день как во сне. В больнице полно курсантов, больных гриппом, но, к счастью, все случаи не слишком серьёзны. Когда доктор Эддисон спрашивает, кто хотел бы выпить, Леонард первым изъявляет желание. Эддисон хлопает его по спине и говорит: - Замечательно! Я уж думал, что ты совсем про нас позабыл. В этот момент Леонард смущенно покачивается туда-сюда, чувствуя себя полнейшим идиотом и проклиная себя. Он не помнит ничего из того, что происходит после. Когда он просыпается, то понимает, что находится на софе в общей гостиной, а назойливый луч солнца светит ему прямо в лицо. Это причиняет немало неприятных ощущений, и Леонард переворачивается, врезаясь в кофейный столик. Он не сразу понимает, что кофе, стоящий в бутыли перед ним, на три четверти уже выпит. Каждое движение, совершаемое Леонардом, отдается в его голове ударом бонго, но эта пульсация так же хорошо знакома ему, как и вонь, обыкновенно исходящая от него после пьянки. Он закрывает глаза и некоторое время лежит неподвижно, чтобы боль ушла. Он должен проверить свои сообщения, но он уже знает, что Джоселин не звонила. Громкий сигнал падда, слышный даже через стену, снова будит его. Николас стоит в дверном проеме, злой, как чёрт, в красной форме, которая, кстати говоря, ему идет. И в голове Леонарда проносится странная мысль, что его сосед вырос и превратился из ребёнка в мужчину. Но Николас тут же разубеждает его в этом, начиная нести ту ерунду, которая и идиоту понятна. Он вопит о том, что Леонард – самая настоящая задница, не ценящая по достоинству шанса попасть в Звездный Флот и упускающая возможность стать хорошим доктором. Серьёзно, единственное, что Леонард действительно любит (не считая своей дочери, конечно) - это отталкивать людей. Он тяжело вздыхает, потому что у него нет никакого оправдания. Его голова снова опускается на софу. Николас продолжает вещать о чём-то и ходить туда-сюда, и каждый звук, который доносится до ушей Маккоя, можно сравнить с ржавым скальпелем, который втыкают ему в глазные яблоки. Леонард больше ничего не знает. Звонит его коммуникатор. Он случайно сталкивает его на пол, так что ко времени, когда он всё-таки находит его и видит, кто ему звонит, вызов чуть было не уходит в раздел «пропущенные». Леонард немало удивлен. Возможно, было бы лучше, если бы Джоселин не видела его в таком состоянии. Ему понадобится всё его театральное мастерство, пока запись не кончится. - Привет, Леонард. Вижу, мы с тобой в пятнашки играем с помощью наших коммуникаторов. Послушай, я не прячу Джоанну от тебя и не делаю ничего из того, что ты там себе понапридумывал. Мои родители были в городе, и я не хотела одновременно разбираться и с ними, и с тобой. Прости, я просто не могла физически это успеть. Если ты всё ещё хочешь поговорить с Джо, мы можем выбрать время на этих выходных. Я не знаю, какое у тебя расписание, так что решай сам. Джоанна была бы счастлива увидеть тебя, - Джоселин замолкает ненадолго. – Надеюсь, у тебя всё в порядке, - её голос кажется задумчивым, и, кажется, она догадывается о том, как чувствует себя Леонард, и ненавидит его состояние так же, как и он сам. И Леонард ненавидит себя ещё больше. Николас стоит неподалеку, замерев, словно статуя, но Леонард игнорирует его. Он усилием воли поднимается на ноги и заваливается в свою комнату, чтобы найти в своей аптечке хоть что-нибудь, что помогло бы ему снова почувствовать себя человеком. Дурацкий урок правоведения, который он проспал, уже кончился, и Леонард уверен, что это не пройдёт даром. Он прислоняется к стене, чтобы голова перестала кружиться, после чего выпивает аспирин и стакан воды – классические средства для классических случаев – и возвращается в общую гостиную, чтобы извиниться перед Николасом. Но Николаса он там уже не находит. Леонард удивленно хлопает глазами и оглядывается через плечо на ванную комнату, а после поворачивается обратно к Кирку, сидящему на софе. - Меня твой сосед впустил, - говорит он. Ещё один идеальный кадет в красной форме. – Ты выглядишь, как кусок дерьма. Леонард решает наплевать на его внезапное появление, потому что неспособен думать, и что-то неразборчиво бурчит в ответ. Его желудок начинает бунтовать, и для Маккоя приходит самое время оказаться в ванной комнате и попытаться не выблевать свои внутренности. В его животе не так уж много содержимого, которое может выйти, но Леонарду от этого не легче. Его потряхивает, глаза слезятся. Но он чувствует прикосновение к своей спине, теплое и уверенное, и у него уходит пару секунд на то, чтобы догадаться, чья это рука. Рука Кирка. Леонард не может это терпеть, чёрт возьми. Но, когда он пытается оттолкнуть Кирка, парнишка ловит его запястье и аккуратно кладет руку на край унитаза, и другой спазм, овладевающий им, заставляет его прекратить попытки отвадить Кирка. Плевать. Через какое-то время всё проходит. Леонард чувствует себя так, словно он только что пробежал кросс на занятии физподготовки, и его руки дрожат, когда он выходит из туалета. Он слишком устал, чтобы возражать, когда Кирк притягивает его к себе и помогает добраться до гостиной. Сев, он закрывает глаза руками и краем уха слышит обещание Кирка принести ему воды. На самом деле, доктор мечтает о том, чтобы парень ушёл, предоставив Леонарду возможность сгореть от стыда в одиночестве. Вообще, какого хрена Кирк здесь делает? Джим стоит перед ним несколько мгновений – Леонард может видеть царапины на его ботинках под идеально выглаженными штанинами брюк – и ждёт, пока Маккой возьмет стакан воды. Для начала он делает маленький глоток, во рту тут же пересыхает, но он прекрасно знает, что лучше будет не торопиться. Кирк всё ещё с ним, сидит рядом, когда Леонард отставляет стакан на кофейный столик рядом с опустошенной бутылкой бурбона. Он старается ясно дать Кирку понять, что он здесь не нужен. Кирк просто не замечает всех его посылов. По нему вообще не видно, о чем он думает. Он кивает в сторону кофейного столика. - Ты получил сообщение от своей бывшей жены до или после того, как надрался? – спрашивает он, выразительно приподнимая брови. Леонард не сразу осознает, о чем спрашивает Кирк. Но как только он понимает, перед глазами всё приобретает красные оттенки. - Ты слушал мои сообщения? – он поднимается на ноги, покачиваясь, перед глазами всё плывет, но он не обращает на это внимания. Потому что… Какого хера?! Кирк, не меняясь в лице, снова указывает на коммуникатор, выглядя совершенно не впечатленным гневом Леонарда, от чего тот начинает злиться уже на самого себя. - В твоем почтовом ящике была открыта запись, - спокойно произносит он. Леонард не находит в себе сил, чтобы проверить это. Пошло оно всё. - Это не дает тебе права совать свой чёртов нос не в свои дела, - брюзжит Леонард. На этот раз Кирк одаривает Маккоя тяжелым взглядом, его губы поджаты, и это выражение лица «только без глупостей» напоминает Леонарду его мать. И в целом понятно, что Кирк хочет ему сказать: заткнись и приземли свою чёртову задницу на диван, иначе ты упадешь, и мне снова придется тебя поднимать. Колени Леонарда подгибаются – не из-за чертова Джима Кирка – но он заставляет себя унять дрожь просто потому, что он не один в этой комнате находится в заблуждении. Кирк продолжает сидеть на месте и не собирается отступать. - Ты не пришел на урок, потому что ты, видимо, решил убить себя с помощью алкоголя. И я не вижу вокруг людей, которых бы это волновало. - А тебя волнует? Кирк недобро улыбается ему. - Хоть кого-то должно волновать. Потому что ты не можешь позаботиться о себе сам. Леонард хочет ударить его. Он хочет подойти к нему, схватить его за воротник и начистить ему рожу, потому что у него нет никакого права, никакого, блядь, права приходить сюда, как будто Леонард нуждается в присмотре и в том, чтобы Кирк сказал, насколько он безнадежен. Тугой узел завязывается в его груди, и он чувствует, что через пару секунд взорвется. Но вдруг внутри что-то переворачивается. А ведь это правда. Он сам говорил про свою безнадежность, так? И Кирк здесь и сейчас просто сказал это вслух. Желудок Леонарда снова делает сальто. В его голове дурман, а в глазах - туман. Леонард опирается на спинку софы, чтобы удержать равновесие. Кое-как он садится, чувствуя себя беззащитным. Он снова закрывает ладонями глаза, давя на них, желая изгнать из своих мыслей всё: сообщение Джоселин, прошлую ночь, похмелье, Джима Кирка. - Послушай, если ты хочешь, чтобы я ушёл, я уйду, - говорит Кирк, теперь немного тише и куда более мягко. Он всё ещё не двигается, но, кажется, уже готов отступить. Воцаряется тишина, и Леонард медленно прерывисто вздыхает, ощущая, как на него со всех сторон наступает темнота. Он снова хочет сказать Кирку, чтобы тот ушел. Но что-то останавливает его. Это эгоистично и глупо, и он всё ещё едва знает этого парнишку, но если тот уйдет… Что ж, Леонард и так еле удерживается от срыва. В итоге Маккой ничего не говорит, и Кирк остается сидеть подле него. Время замедляет ход. Дыхание Леонарда выравнивается, и в мыслях он уходит далеко-далеко, где вся его жизнь заменена равномерной пульсацией в голове. Спустя какое-то время он чувствует себя лучше и возвращается в этот мир. Кирк всё ещё сидит рядом, наклонившись чуть вперед и подперев руками голову, когда Леонард открывает глаза. Он несколько удивлен тем, что Кирк остался. - Обед? – спрашивает Кирк, и Леонард аккуратно кивает в ответ. У него такое ощущение, будто он сделан из стекла. Одно неловкое движение, и он разлетится на части. Но он всё же остаётся цел, принимает душ и приводит себя в порядок, при этом не ощущая, что ему действительно полегчало. Зато на улице светит солнце. Кирк молчит, пока они идут до столовой. Кадеты, облаченные в красные униформы, усеяли весь двор. Хотя в кафе много народа и шумно, Кирк умудряется найти относительно тихий столик в отдалении. Желудок Леонарда не очень-то готов к обеду, но доктору всё же удается немного поесть и выпить почти весь кофе. Через несколько минут Кирк возвращается и, садясь напротив, смотрит на Леонарда. Его взгляд не требовательный, ему, в общем-то, всё равно, говорит ли Леонард что-нибудь или нет. Этот обед – просто неплохая пауза. Всё складывается почти так же, как и в первый раз, когда они пили кофе, только теперь Кирк не пытается заполнить тишину, рассказывая всевозможные глупости. Но Леонарду всё-таки неловко сидеть в тишине, и, пожалуй, в первый раз со времени развода ему действительно есть, что сказать. Он никогда не боялся озвучивать свои мысли. Он без проблем говорил о своих неудачах. Но слишком многое он упустил, будучи мужем и отцом, поэтому об этом ему говорить не так-то просто. Бурбон никогда не бывает столь вкусным, как в те моменты, когда Леонард хочет забыться. Но Кирку уже два раза «повезло» оказаться рядом с Леонардом, когда того выворачивало наизнанку. И Леонарду не хочется повторять это ещё раз. Он не хочет падать ещё ниже. - Знаешь, как моя жена получила планету в процессе развода? – спрашивает он, приподнимая брови, но Кирк не двигается. Он лишь переводит внимательный взгляд на Леонарда. – Она просто забрала мою дочь. Эти слова повисли в воздухе. Но, чуть погодя, Кирк отзывается: - Вот отстой. - Ещё бы. Это всё, что они говорят. Но всё меняется. Леонарду приходят два сообщения: первое - от Эддисона, справляющегося о том, благополучно ли Маккой добрался до своего корпуса, второе - от его куратора, сообщающего, что ему будет необходимо зайти и обсудить, каким образом он собирается нагонять всё то, что прогулял. В своем сообщении Эддисон пару раз шутит насчёт вчерашней пьянки, и, судя по всему, именно ради этого напоминания он и пишет. Белтрам же пытается изобразить беспокойство о своём подопечном, хотя причиной отправки предупреждения является всего лишь его гребаное занудство. Леонард решает притвориться больным, потому что он не горит желанием увидеть этих двоих снова. С другой стороны, он не может дождаться свидания с Джоанной. Он разговаривает с ней в субботу утром, слушает её рассказы о детском садике, о приезде бабушки и дедушки, и о том, что она мечтает о скутере в подарок на день рождения. Она весела и счастлива, и Леонард кое-как удерживается от того, чтобы не завыть от тоски. Он быстро утирает слезы со щёк, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не увидел их, зайдя в его комнату. Вскоре в комнату заявляется Кирк, облаченный в повседневную одежду и с летающим диском в руке. И у Леонарда нет шанса выразить нежелание куда-либо идти. - Ну пойдём, Боунс, ты всю неделю в четырех стенах просидел! – сказав это, он хватает Леонарда за руку до того, как тот успеет ретироваться в свою комнату, чтобы посидеть там в полном спокойствии. Кирк – сильный малый, так что он никуда не выпускает Маккоя даже тогда, когда тот просто пытается взять свою куртку. Уже ноябрь, и потому сильный ветер дует практически постоянно. Далеко они не идут, решая побросать тарелку перед общежитием студентов-медиков. Леонард ворчит: - Фрисби? Ты серьёзно? Мы ведь уже давно не школьники. - Это Олимпийский спорт, - говорит Кирк, и Леонард закатывает глаза. Этого движения достаточно для того, чтобы Кирк начал длинную лекцию о 2248-ых Олимпийских Играх, когда земляне-североамериканцы проиграли в сложном захватывающем мачте против западных андорианцев, которые, по сути, должны были быть дисквалифицированы за драку во время перерыва. Игра начата. Неоговоренное вслух правило – кидать диск достаточно далеко, чтобы твоему партнеру пришлось пробежаться, но в то же время не слишком далеко, чтобы он мог поймать его. Вскоре с Леонарда уже ручьями стекает пот. Половина его бросков ужасна, но, кажется, Кирку всё равно. У него-то замечательно получается бросать диск так, чтобы он летел туда, куда Джим пожелает. Они говорят много, но ни о чём. Кирк возмущен тем, что Леонард никогда не занимался спортом в школе. - Да мне нужно было 2 мили топать до моей школы! Неудивительно, что после этой прогулки на кроссе я не бегал особо быстро. - Стоп. У вас что ли не было машины в Джорджии? - Мой отец ездил на машине на работу, а мне говорил, что прогулки пешком укрепляют характер. Но он забыл упомянуть о мозолях, которые появились сразу же после начала учебного года. - Ха-ха! – Кирк заливисто смеётся, и потому его следующий бросок проваливается. Вместо того, чтобы лететь по направлению к Леонарду, диск летит сначала вверх, а потом падает на полпути к Маккою. Тем не менее, Леонард бежит за диском, впрочем, как и Кирк, всё ещё смеющийся, и эта погоня превращается в состязание «кто первый добежит». Кирк – ещё и быстро бегающий ублюдок, поэтому он хватает диск, когда тот находится в паре миллиметров от земли. Леонард не сдается и блокирует Кирка захватом. Они борются пару минут, перекатываясь по траве, и у Леонарда почти получается скрутить Кирка, но Джим всё-таки одерживает верх, перекидывая Маккоя через себя. Он растягивается на спине, оказываясь прижатым к земле. Лицо Кирка буквально в четырёх дюймах от его, и глаза парня кажутся не просто голубыми, а синими. Джим посмеивается и демонстрирует диск, зажатый в его руке, отпуская Леонарда. - Ты продул, Боунс! – с торжеством в голосе произносит Кирк. Он теплый и мокрый от пота, и от него приятно пахнет травой. - Ты сжульничал, - отзывается Лео, улыбаясь, и позволяет Кирку помочь ему подняться на ноги. Он всё ещё мечтает, что когда-нибудь будет играть во фрисби со своей дочкой в Джорджии, но солнце, эндорфины и рука Кирка, покоящаяся на его плече, когда они идут в столовую на обед, несколько смягчают его отчаяние. Но отчаяние не уходит насовсем. В субботу он говорит Кирку, что должен учиться, что с ним всё в порядке и что он не нуждается в чёртовой няньке. Он проводит день за книгами по фармакологии, стараясь запомнить особенности межвидовых взаимодействий и ненавидя себя за то, что он, судя по всему, пользуется милосердием Кирка. Ему это вовсе не нравится, и он не собирается благодарить Джима за его заботу. Он вообще может идти ко всем чертям и жалеть кого-нибудь ещё. Падд начинает расплываться в его глазах. Он смотрит на одно и то же изображение на экране уже полчаса и чувствует коварную ноющую боль прямо посреди мозга. Он совсем не может сконцентрироваться, так что он упорно учится, даже не выходя на ужин, но в результате получает только головную боль из-за всего того, о-чём-он-ни-хрена-не-думает. Николас возвращается около 2200. Леонард чувствует гордость за то, что он всё ещё сидит за рабочим столом, а не опустошает бутылку, ведь за этим его обычно и застает Николас. Бедный бесхарактерный парнишка. Всё же он не должен пытаться сойтись с Леонардом. Маккой спит плохо, но просыпается вовремя и надевает свою униформу, чтобы идти на сидящий в печенках урок правоведения. Кирк уже в классе, сидит в самом центре, и Леонард планирует просто пройти мимо, но Кирк замечает его и машет рукой, приглашая сесть к нему. - Боунс! – зовет он, и после этого Леонард будет выглядеть просто задницей, если пройдёт мимо. Он садится рядом с Кирком, хотя ему этого вовсе не хочется. - Не называй меня так. Ну или хотя бы не ори на весь класс, - бурчит Маккой. - Ты приготовил все домашние задания, Боунс? – спрашивает Кирк, потому что вот он - настоящая задница. - Нет, - разозленно отвечает Леонард. – Какого черта тебя это вообще трогает? Маккой действительно этого не понимает. Он умеет отталкивать людей и делать их несчастными. Возможно, за исключением Джоанны в те моменты, когда он не разбивает ей сердце, будучи рядом. Интерны живут в страхе перед ним. Даже его собственная мать называет его негодяем. - Я думал, что ты не хочешь провалиться. Или, может, хочешь? Признайся! – Кирк внимательно смотрит на него, и сейчас Леонард чувствует себя злым и разбитым. - Не хочу. А ещё я не хочу, чтобы ты меня жалел. - Жалел? Это ты о чём вообще? – Кирк по-настоящему смеётся. – Ты про то, что я в пятницу вытащил тебя на воздух? Это была всего лишь проверка того, на что ты способен, приятель. - Мы не друзья, - повысив голос, произносит Леонард, из-за чего парочка детишек, сидящих перед ними, поворачивается и удивленно смотрит на них. Но, видя нахмурившегося Леонарда, они тут же отворачиваются. Кирк выглядит несколько озадаченно, он тоже хмурится, но только пожимает плечами. - Я думал, что это ты хочешь подружиться, а не я. Ты пришел в класс и сел рядом со мной. Второй раз. - В первый раз я сел рядом с тобой, потому что это было единственное свободное место на шаттле, а во второй раз, потому что я был с похмелья. - Пусть будет так, но ты всё время с похмелья. Это твоё обыкновенное состояние. К тому же, почему мы не можем быть друзьями? Что не так? - Всё так. Но ведь это ты хочешь дружить со мной, и именно это меня волнует. На этот раз презрения, написанного на лице Кирка, достаточно для того, чтобы Леонард стушевался и действительно прислушался к тому, что Джеймс говорит. Он ненавидит себя, точно. Да, он хочет найти настоящего друга, но, что бы там Кирк ни говорил, ничто не заставит его почувствовать себя хорошим человеком. Что-то в его голове щёлкает – слишком рано разбираться с этой ерундой. И где Хиггенс ходит, когда он так нужен?! - Послушай, - медленно говорит Кирк, теперь тоже выглядя раздраженным. – Ты забавный, саркастичный, и, несмотря на то, что ты блеванул на меня в шаттле, ты также дал мне выпить из этой твоей фляжки после того, как у меня была парочка дерьмовых дней. Я твой друг, потому что ты мне нравишься. Леонард не может с уверенностью сказать, лучшие ли эти слова из всех, что он слышал за год, или же самые глупые, и, видно, его мысли отражаются на лице, потому что глаза Кирка весело блестят. Потом он вздыхает и качает головой, театрально закатывая глаза. - Ладно. Я не понимаю твои аргументы, но, если это поможет тебе почувствовать себя лучше, можешь уверить себя в том, что я просто поджидаю момент, чтобы залезть к тебе в штаны. Эти слова привлекают внимание Леонарда. - Что? – голос Маккоя выдаёт его недоумение, и это заставляет Кирка ухмыльнуться. - Что-что? – передразнивает он, изгибая губы в хищной улыбке и каким-то странным взглядом изучая Леонарда с ног до головы. Маккой практически чувствует, как его вещи слетают под этим взглядом, и в какой-то момент единственное, о чем он может думать, так это Кирк, проводящий языком по своим губам. – Ты горячий. И, естественно, именно в этот момент показывается Хиггенс, в то время, когда Леонард пытается умерить биение своего сердца и заставить мозг работать. Кирк подмигивает ему перед тем, как начать играть свою любимую роль ботаника. Сукин сын. Леонард всё ещё пытается сформулировать связную мысль, но не может отрицать, что в груди загорелся маленький огонёк, а щеки чуть порозовели, хоть он чувствует, что не имеет на это права. Он небольно бьет Кирка по плечу. - А ты просто придурок, - шепчет он ему в ухо. Кирк не смотрит на него, но ухмыляется. Они идут на поздний завтрак после занятия. Кирк выдумывает идиотские стишки про бесподобную задницу Леонарда, из-за чего тот постоянно хмурится. Но всё же на следующий урок он идёт, смеясь, несмотря на своё же показное недовольство. Быть может, простое заявление Кирка насчёт их дружбы или, может, чувство невесомости, которое появляется, когда много смеёшься, повлияли на Маккоя, но в итоге Леонард решает смириться и ловит Кирка на слове. Теперь они завтракают вместе каждый божий день. В те дни, когда у них нет общих занятий, Кирк появляется в дверях комнаты Леонарда, словно бездомный щенок, у которого энергии не занимать, и, глядя на этого «щенка», Маккой может только закатывать глаза. Кирк представляет его нескольким кадетам, которых сам знает – Гэри Митчелл, парнишка из того же теста, что и Кирк, Гейла, которую Кирк оприходовал в первую очередь, и Ухура, постоянно отшивающая Кирка, что его, в принципе, нимало не смущает. - Она меня любит, - самодовольно говорит он. - Тебе повезло, что она тебя не распотрошила, - иронично приподнимая брови, произносит Леонард. Но Кирк не обращает внимания, откровенно пялясь на Ухуру, уходящую прочь. Маккою остается гадать, что творится в голове его друга в этот момент. На самом деле, он часто ловит себя на том, что думает о Кирке. И не только о том, как тот будет забираться в его штаны, хотя Леонард солжет, если скажет, что об этом он вообще не думает. - Скажу по-другому, - Кирк вздыхает и откидывается на спинку стула. - Мне интересно, проклянет ли она меня когда-нибудь на вулканском или клингонском. Клянусь, это будет звучать горячо. - А что? - добавляет он, когда Леонард выгибает бровь, глядя на него. - Ты когда-нибудь слышал ее идеальный акцент? - Ты хочешь, чтобы она в устном варианте кастрировала тебя на клингонском? К этому всё идёт. - Она делает изумительные паузы, сглатывая. - Она бы тебя убила, если бы услышала то, что ты несешь. - Я бы умер счастливым! – с усмешкой восклицает Кирк. – Ну же, Боунс, как тебе может не нравиться эта мозговитая штучка? - Знаешь, я лучше посмотрю со стороны на то, как она сотрет тебя в порошок, - отмахивается Леонард. Его уже фактически уничтожила одна красивая умная женщина, и этот печальный опыт он никогда не забудет. Но Кирк просто смеётся. Ему нравится завоевывать внимание, и чем скупее реагирует человек, тем лучше. А если у этого человека есть больное место, то Кирк, несомненно, воспользуется этим, просто для того, чтобы посмотреть, что произойдёт. Довольно сдержанный, Леонард не понимал, что может значить принятие дружбы Кирка. Ну, до тех пор, пока ему не пришлось отвечать на пятьдесят сообщений в течение пятидесятиминутной лекции Хиггенса каждый день. Зато теперь на лекциях стало не так скучно, так что Леонард не возражает против этой тучи сообщений, хотя Кирку он говорит обратное. И, как бонус, комментарии Кирка насчёт правил помогают Леонарду запоминать хоть что-то. Так что Маккой даже рад, когда Джеймс предлагает ему подготовиться к экзамену вместе во вторник вечером. - Гэри сказал, что я слишком много прогуливал, - говорит он, когда в первый раз оказывается в дверях комнаты Леонарда, перекинув сумку через плечо. Маккой картинно вздыхает, но не может сдержать легкой улыбки, когда Кирк падает на софу. К тому времени, как они повторили уже половину материала, голова Леонарда распухает, и он прикладывается к бутылке виски, которую припас на черный день. - Гадкое пойло, - протягивает Кирк после того, как выпивает те две капли, которые Леонард налил ему в кофейную кружку. - Я не особо искушен в этом плане, - бурчит Леонард. Это проверенный путь, но, если быть честным, наверняка контакты с людьми помогли бы ему больше. Кирк закидывает ноги на подлокотник софы, и, когда откидывается назад, его голова задевает бедро Леонарда. Маккой потихоньку сползает по дивану, думая о том, когда в последний раз он прикасался к человеку, не считая, конечно, контактов в больнице и взаимодействий с Санчез на занятиях физподготовки. И он осознает, что этот последний раз был тогда, когда они с Кирком играли с летающим диском, а после Кирк закидывал на него руку по дороге к столовой. И, черт возьми, сейчас, когда Джим закинул руки за голову, облокотившись на него. Маккой нетерпеливо отталкивает руки Кирка. - Перестань. Растележился, как король. Кирк откидывает голову назад, чтобы видеть Леонарда. - Я голосую за то, чтобы мы пошли в бар и выпили что-нибудь приличное. - Если мы идем в бар, то не заканчиваем нашу подготовку к этому дурацкому тесту. - Плюнь на тест, это тупость. Никто не должен писать эти идиотские тесты. Леонард, конечно, полностью согласен с этим, но озвучивает он совсем другое: - Я правда не хочу снова сидеть на этих уроках, если мы провалим тест. - Да мы хоть сейчас можем его написать! – убежденно произносит Кирк. Он-то, может, и способен на это, но Леонард в основном проспал всё то, что рассказывал Хиггенс, потому что его урок просто невероятно скучный и глупый. Так что доктор не уверен, что сможет выдавить из себя хоть какую-то малость. Леонард выпивает ещё немного дерьмового виски, отчего Кирк театрально стонет, но всё ещё остается сидеть. Они пялятся в книгу ещё немного, но к тому времени, как Николас возвращается откуда-то, они уже забрасывают учёбу и обсуждают тупых детишек, высказывающих свои мысли на семинарах. Николас осторожно смотрит на них, но Леонард пытается изобразить успокоительную улыбку, ну, или что-то в этом роде. - Эй, - окликает Николаса Кирк. – Весело провел сегодняшний вечер? Слова Кирка застигают Николаса врасплох, на полдороги к его столу. - Эм… Я ходил в библиотеку, - поспешно отвечает он и ставит сумку рядом со своим столом. - А как насчёт виски? – Кирк демонстрирует бутылку, и Леонарду хочется рассмеяться над выражением лица несчастного Николаса. - Эээ… Нет. Спасибо. У меня ранний шаттл. - Шаттл? - Ага. Я лечу домой на День Благодарения. - Вот как… Николас отворачивается от них, чувствуя себя неловко во внезапно наступившей тишине. Леонард почти забыл о празднике, подкравшемся так незаметно. Его обуревают не самые приятные чувства, когда он думает обо всём том, что пропускает, потому что у него больше нет ничего. Он делает ещё один глоток. - Что ж, повеселись, - протягивает Кирк и ставит свой стакан перед Леонардом, который наполняет его сразу же. Вопросы теста довольно понятные, и Леонард знает ответы на большинство, хотя от этого всего у него уже болит голова. Все безмерно счастливы, когда тест окончен, и Академия начинает постепенно пустеть. Конечно, уезжают не все. Большинство инопланетян и несевероамериканцев-землян слоняются поблизости, но многие уезжают, потому что это длинные выходные, так что в основном кампусы безлюдны. Леонарду же кажется, будто уезжают все, кроме него, конечно же. У него дополнительная смена в госпитале в пятницу. По крайней мере, он будет хоть чем-то занят. - Что значит «я никуда не еду»? – удивленно спрашивает Санчез, когда они стоят в очереди на скалодром в среду днем – последнюю тренировку перед двухдневным перерывом. – У тебя нет семьи? - Не в этом году, - грубо отвечает Леонард, надеясь, что она закроет эту тему. - Я не верю, - медленно выговаривает она. – У тебя должно быть место, куда ты можешь поехать. Леонард дарит ей один из своих лучших уничтожающих взглядов. Джоселин сейчас, должно быть, убирает дом, готовясь к завтрашнему дню, но он действительно не хочет об этом думать. - Мне некуда ехать, - повторяет он. - Ладно, ладно, поняла и отстала, - Санчез недовольно косится на него. – Не ворчи. Я только начала радоваться тому, что ты стал довольно приятным в обще… - Стал каким? – перебивая её, спрашивает Лео, но в этот раз уже он не получает ответа. Столовая вымерла, и, идя на ужин, Леонард почти скучает по Кирку, который всегда приносит на подносе больше еды, чем обычно съедает. - Я думал, что ты уже уехал. Когда отправляешься? – удивленно спрашивает Леонард, когда поднимает взгляд и видит того, по кому пару секунд назад «почти скучал». - А я не уезжаю, - чуть пожимая плечами, отвечает Кирк. - Только не говори, что ты остаешься из-за меня, - опасливо произносит Леонард, потому что он не желает, чтобы Кирк пытался поднимать ему настроение, пытаясь затмить его тоску по дочери, которая всегда широко раскрывает глаза, когда видит двадцатифунтовую индейку. Но Кирк отрицательно качает головой, кривя губы в насмешливой улыбке. - Нет. Мама не вернется ещё три месяца, так что я буду слоняться тут. Завтра утром я прогуляюсь по здешним достопримечательностям вместе с Гейлой перед тем, как она уедет к друзьям в Тахо. Леонард ухмыляется, предвкушая, что же это будет за прогулка. - Смотри, чтобы тебя не арестовали, - насмешливо произносит он. Кирк ухмыляется ему в ответ и закрывает свою коробку для ланча. На двоих, как предполагает Леонард. - Ничего не обещаю. Я расскажу тебе обо всем завтра вечером. До встречи, Боунс. В конце концов, Леонард не слышит ничего про это свидание, потому что в четверг Кирк вообще к нему не заходит. Леонард проводит большую часть своих выходных в госпитале. Он и Гликсли делят индейку в комнате отдыха, а после лечат три случая пищевого отравления стадианских студентов, у которых они обнаруживают передозировку сахара из-за поедания слишком сладкой картошки. Когда он возвращается в комнату, то переодевается и звонит Джоанне, которая с энтузиазмом рассказывает ему об огро-о-о-омной индейке, съев которую, она надо-о-олго заснула. После разговора ему не терпится открыть бутылку хорошего бурбона, которую он приберег для особого случая. На любой шум из коридора Леонард вскидывается и смотрит на дверь. Когда ему надоедает то и дело дергаться, часы показываются уже половину двенадцатого, и Леонард ощущает себя слишком уставшим, чтобы пить, и слишком напряженным, чтобы идти спать. Его тянет отправить Кирку сообщение, но ведь не все же крутится вокруг него! Возможно, он поехал в Тахо с Гейлой и её друзьями и теперь не покажется до понедельника. По крайней мере, Леонард убеждает себя в этом. Он не отправляет сообщение. Кирк не скажет ему за это спасибо. Если, конечно, его не арестовали или он не лежит мертвым где-нибудь в горах. Леонард прижимает подушку к лицу и пытается не быть конченым идиотом. Пятница – сложный день в госпитале. Проблемы всё те же: алкогольные и пищевые отравления, и ещё один случай с отрезанным пальцем парнишки, друзья которого не перестают потешаться над ним. Оказывается, демонстрация лазерного ножа обернулась для него демонстрацией трюка из кино конца двадцатого века. К счастью, детишки добрались до больницы вовремя, так что Леонард успел спасти палец. Несмотря на то, что он не одобряет такое времяпровождение юнцов и ворчит, этот случай хоть как-то разбавляет больничную скуку. Он пишет рецепт для покупки обезболивающих таблеток и указывает идиоту, чуть не оставшемуся без пальца, на аптеку в конце коридора, около которой стоит, прислонившись к прилавку, какой-то парень в кожаной куртке. Леонард смотрит на этого парня на секунду дольше, потому что его фигура кажется ему отдаленно знакомой. И, когда объект выпрямляется, Маккой без труда узнает в нем Кирка, одетого не в униформу и выглядящего, мягко говоря, помято. Он тоже видит Леонарда и замирает. На секунду он кажется таким свежим, что Леонард просто не может вынести это. Но это всего на момент. Он улыбается, как будто просто так тут прогуливался. Сейчас лицо Кирка не похоже на то, что Лео видел в среду, казалось бы, совсем недавно. Маккой отводит взгляд и заканчивает писать что-то на своем падде. Он откладывает его в сторону и скрещивает руки на груди, когда Кирк останавливается перед ним. Политика госпиталя гласит, что её доктора, конечно, лечат порезы, но оставляют синяки как напоминание глупым детишкам, что не нужно быть такими идиотами. Кирк выглядит, конечно, не так плохо, как в день их первой встречи, но стоит он не особо уверенно, и Леонард готов был бы поспорить, что речь идёт не только об ушибах мягких тканей, но и внутренних органов. - Рад видеть тебя здесь, - говорит Кирк, и Леонард чуть было не приподнимает бровь в удивлении. Он всего пару раз имел возможность наблюдать эту сторону личности Кирка, и никогда раньше Маккою не было настолько ясно, что думает Джим. - У меня дополнительная смена, - мягко говорит Лео. У него на языке вертится вопрос, что же всё-таки случилось с лицом Кирка. Он выглядит так, как будто у него была плохая ночь, но сейчас он кажется столь же колючим, как дикобраз, только и ждущим того, чтобы атаковать любого, кто спросит его о чем-нибудь. Поэтому Леонард прикусывает язык, удерживая вопрос в голове. – Она закончится в 5, и мы можем сходить на ужин. Кирк аккуратно пожимает плечами и безразлично отвечает: - Может быть, - после чего он на прощание салютует Маккою. - До встречи, Боунс. Сейчас Леонард по-настоящему беспокоится. Он не находит себе места, когда отрабатывает смену, когда в одиночестве ужинает в столовой и когда сидит на софе в своей комнате, думая о бурбоне, стоящем на кофейном столике, но всё ещё не тронутом. Через час он отправляет сообщение Гейле и вскорости получает ответ. Она замечательно проводит время в Тахо и не понимает, почему Маккоя это интересует. После он отправляет сообщение Кирку и, когда ответ не приходит, он хватает бутылку, сумку и куртку и поспешно покидает комнату. Кирк не открывает дверь сразу же после того, как Лео нажимает звонок. Не открывает даже после второго и третьего звонка, но Маккой чувствует, что Джим дома, и потому не сдается. И действительно, дверь приоткрывается. Кожаная куртка лежит на полу, но в остальном Кирк выглядит всё таким же помятым, каким его видел Лео в госпитале. Леонард достает бутылку и небрежно ей побалтывает. Недовольство, написанное на лице Кирка, тут же исчезает. Он хватает бутылку и впускает Леонарда в комнату. - Я захватил с собой регенератор, если ты захочешь, чтобы я осмотрел тебя, - также ненавязчиво произносит Лео, ставя свою сумку на пол и окидывая Джима пристальным взглядом. - Со мной всё нормально, - тут же реагирует Кирк. Он нагибается, чтобы достать стаканы из стеллажа, но в его движениях нет привычного изящества, теперь они, скорее, выглядят как-то угловато и неловко. - Ну точно, выглядишь ты так, будто тебе вовсе не больно, - бурчит Леонард, выразительно глядя на неуклюжего Кирка и аккуратно придерживая его. - Всё в полном порядке, - ещё раз повторяет Кирк на «отвяжись», выпрямляясь, и награждает друга сердитым взглядом. Это заставляет Леонарда испытать лёгкий укол обиды. - Не мог бы ты просто заткнуться и сесть, чтобы я мог позаботиться о тебе? - Я думал, что синяки мне решили оставить в назидание, - недоброжелательно откликается Кирк, ставя стаканы на полку и открывая бурбон. Но наполняет он только один из них. - Если ты забыл, то мы сейчас не в госпитале, - медленно выговаривает Леонард. – Ты выглядишь, как бездомная кошка, которую гоняла по всему городу целая свора собак. - Мне не нужно, чтобы ты бегал вокруг меня, - иронично добавляет Кирк, и это вовсе не нравится Леонарду, потому что он не может помочь этому дикобразу, готовому в любую секунду довольно болезненно уколоть. Кирк наливает себе ещё бурбона, и Леонард пользуется моментом, внезапно оказываясь перед ним и выхватывая стакан. - Ты забыл, что разговариваешь со мной? – спрашивает Лео, отставляя стакан на стол и кладя руку на плечо Кирку, чтобы тот смотрел ему в глаза. – Если тебе больше нравится такой вариант, то можешь убедить себя в том, что я занимаюсь этим, чтобы залезть тебе в штаны. Кирк удивленно хлопает глазами и пытается сдержать улыбку, настоящую и такую долгожданную, но у него не получается. Леонард аккуратно толкает его по направлению к софе, и, когда Кирк садится, следы побоев, словно по волшебству, исчезают, и он снова выглядит свежим и бодрым. Но это «волшебство» действует только пару секунд. Он не возражает, когда Леонард наклоняет его голову, чтобы лучше рассмотреть фиолетовый синяк, украшающий его челюсть, и даже тогда, когда он подключает регенератор, и единственным звуком, заполняющим комнату, становится негромкое жужжание. - Снимай рубашку. - Боунс! Подожди хотя бы до второго свидания, - возмущается Кирк, но приподнимает рубашку. Леонарду приходится помогать стягивать кофту через голову, потому что Джим едва может поднять руки. Он вздрагивает, и Леонард считает победой то, что тот не старается играть в неуязвимого героя. - Тебе не давали обезболивающего? - Я просто не стал принимать его. - Какого чёрта нет? – возмущенно восклицает Леонард и внимательно осматривает ушибы, а особенно внимательно одну ссадину на левом боку Кирка. Возможно, Джим сильно ударился о стену или на него навалились несколько человек. - У меня непредсказуемая реакция на лекарства. - Аллергия? Кирк пожимает плечами. Леонард начинает обследовать его рёбра, но этим будет удобнее заниматься, если Кирк будет лежать, так что Маккой аккуратно толкает его на софу. - У тебя брали аллергопробы? - Не знаю. Может быть. Это было уже тысячу лет назад. Не люблю ходить по врачам. - Тогда какого чёрта ты крутишься возле меня? – фыркает Леонард, приподнимая брови. - А хрен знает, - закатывая глаза, отвечает Кирк, но этим ответом он не хочет задеть Лео. Пока регенератор делает своё дело, Леонард достает бурбон с полки и наливает им ещё по стакану. Они сидят молча некоторое время. Леонард не особо возражает, когда Кирк закидывает ноги на его колени, укладываясь на спину. Устроив голову на подушке, Кирк притворяется, что игнорирует Маккоя, в то время как Леонард притворяется, что не замечает случайных взглядов в его направлении. Маккой чувствует: Кирк ждёт, что он спросит его о чём-нибудь. Или, быть может, он чувствует это, потому что хочет чувствовать. Но здравый смысл подсказывает Леонарду, что его дело - сторона, тем более, они являются друзьями не такое уж долгое время. И Леонард хочет остаться друзьями, так что предпочитает помалкивать. Он просто не ценил то время, которое они провели вместе, валяя дурака, пока Кирк не исчез день назад. Из-за Джима Леонард не уходит в запой вот уже несколько недель. С Кирком он может отвлечься после звонков Джоселин и Джоанне. Он даже снова чувствует себя человеком. И, что самое удивительное, Леонард, случайно встречаясь взглядом с Кирком, вдруг осознает, что этот парень ему действительно нравится. Джим Кирк, нахальный, придурковатый, но также забавный и острый на язык. Джим Кирк, решивший, что Леонард достоин того, чтобы быть вытащенным с самого дна. И за это Леонард ему благодарен больше, чем может выразить словами. Кирк сдвигает брови, хмурясь, и его взгляд серьёзен, когда Леонард снова смотрит на него. Маккой понятия не имеет, какой очередной тест ему придется пройти сейчас. - Ты в порядке, Джим? – негромко спрашивает он. Джим не отвечает сразу же. Сначала он опускает голову на подушку, устремляя взгляд в потолок. - Нет, не совсем, - отвечает он. - Хочешь поговорить об этом? – играя в психолога, интересуется Леонард. - Нет, - тут же отзывается Джим. Что ж, они могут и помолчать. Так они и засыпают. Леонард поднимается посреди ночи, чтобы проверить регенератор и переставить его на грудную клетку Джима. Пугающе фиолетовый синяк уже стал желтым, и Леонард решает, что он сам вскоре пройдёт. На улице всё ещё темно, и, когда Лео находит часы, он узнает, что ещё только два часа ночи. Он подумывает о том, чтобы вернуться в своё общежитие, а потом и о том, чтобы перенести Джима в его кровать. В конце концов, Леонард просто накрывает Джима пледом с кровати Митчелла, оставляя его спать на софе. Он ставит будильник на коммуникаторе на пять часов, чтобы не забыть проверить регенератор, и устраивается на ночь в кровати Кирка. Следующим утром за завтраком Джим ворчит насчёт того, что Леонард завалился спать на его кровати без него, а Маккой пытается оправдаться: он бы всё равно не дал ему спокойно спать. Они уже наполовину съели свой завтрак, когда Джим резко бросает: - Мой брат звонил. Вчера, когда я оставил Гейлу с её друзьями. И я должен был отвлечься на какое-то время. - То есть, когда тебя избивают, ты отвлекаешься? – недовольно спрашивает Леонард, не обдумав вопрос как следует. Кирк невесело смеётся. - Я никогда не говорил, что я особо изобретателен в этом плане, - произносит он, не глядя на Лео и накалывая на вилку жареную картошку. – Я пошел в бар, напился и ввязался в драку. И мне вовсе не было плохо, - он пожимает плечами, всё ещё не поднимая взгляд от своей тарелки. - Я не знал, что у тебя есть брат, - также не глядя на Кирка, мямлит Леонард. - Ой, только не говори это, - Джим раздраженно откладывает вилку в сторону. – Каждый знает, что у меня есть брат. И мать. И нет отца. Он склоняет голову набок, сверля доктора испытующим взглядом, но Леонард выдерживает, несмотря на то, что ему хочется поскорее отвернуться. А ведь он и правда не знает этого. Честно говоря, он не связывает персону Джима с известностью, может быть, потому, что он обычно сосредотачивается на том, чтобы не задеть Кирка – тот, кого Маккой видит перед собой, никак не соотносится в голове Леонарда со слезоточивой историей, которую они изучали на уроке истории Федерации. - Его в фильме почти не показывают, - растягивая слова, произносит Леонард, не зная, к месту ли сейчас эти слова или вовсе нет. - Этот гребаный фильм, - Джим снова переводит взгляд в свою тарелку. – Единственное, что в этом фильме показано правдиво, так это то, что мой отец умирает, а я появляюсь на свет. Это действительно отвратительный фильм, спродюсированный какой-то второсортной студией. Леонарда он никогда особо не занимал. Ему было неинтересно смотреть на космические приключения, где в деталях показано то, как ты можешь погибнуть в железной посудине-звездолёте. - Где живёт твой брат? – спрашивает Лео, чтобы свернуть неприятный разговор. - На сорок пятой Звездной базе, - неохотно отвечает Джим. – Он ксенобиолог, занимающийся какой-то ксенобиологической научной хернёй, - он постукивает пальцами по столу, и становится ясно, что то, над чем работает его брат, для него непонятно. Леонард выразительно приподнимает бровь. Джим всё ещё раздражен, но он продолжает говорить, словно это какая-то незначительная ерунда: - Слушай, он просто звонил мне из-за Дня Благодарения. Я решил не говорить ему, что учусь в Академии, так что он просто захотел напомнить мне, что я грёбаный неудачник, и что я, возможно, разрушу мамину карьеру, - он строит презрительную гримасу. – Так что я решил выпить, - он снова тянется к своей тарелке, но на ней уже почти не осталось картошки. - Ты не неудачник, - негромко произносит Леонард. - Я знаю, Боунс, - отвечает Кирк, тыря у Лео из тарелки тост. - Да ладно? – хмыкает Маккой, за что Кирк одаривает его злобным взглядом. - Я не собираюсь рыдать из-за того, что повздорил с братом, - медленно и членораздельно выговаривает он, словно разговаривает с идиотом. Леонард смотрит на Кирка, оглядывая все ушибы, которые ему пришлось вчера лечить, и ничего не говорит вслух. Но Джим понимает, о чём думает Маккой, если, конечно, ясный взгляд его глаз, устремленный на доктора, что-либо означает. - Твоё место здесь, в Академии, - говорит он тихо. Джим молчит, но его враждебность улетучивается, и через минуту он вздыхает. Он отводит взгляд в сторону, потом оборачивается назад, и что-то странное мелькает в его глазах. Что-то, из-за чего Леонард чувствует себя не в своей тарелке. - Я поверю в это, если ты скажешь то же самое о себе. - Тогда пусть будет так, – отвечает Леонард, думая о том, что это самые правдивые слова из всех, что он говорил Кирку. Они проводят остаток выходных вместе. Вообще эта идея принадлежит не Леонарду, но он не жалуется, что Джим таскает его по всему Сан-Франциско, показывая достопримечательности, коими, впрочем, в основном оказываются разные бары. И, несмотря на то, что они оба уже хорошо накачаны, им не иначе как совместными усилиями еще удается держаться на ногах, пока они ходят по всем этим Северному Пляжу, Маленькой Италии и Чайнатауну. Леонарда тянет блевать только один раз, когда они оказываются в какой-то гребаной забегаловке, которая выглядит так, будто была построена в Каменном веке. Впрочем, кажется, так оно и есть. В конце концов, Леонард падает на диван в комнате Джима, который тот даже не потрудился разобрать. Просыпается он от звука открывающейся двери. Митчелл с грохотом ставит сумку на пол. Леонард вскидывается на внезапный шум, косится мутным взглядом на свежее лицо Митчелла, одетого в чистое выглаженное штатское, и снова откидывается назад, мечтая о том, чтобы изо рта пропало ощущение, будто он съел дохлую крысу. - Пожалуйста, обрадуйте меня тем, что вы не облевали мои вещи, - говорит Митчелл. Джим стонет откуда-то с пола, между диваном и книжным шкафом. - Отвали… - Проснись и пой, детка, солнце уже встало. Я очень надеюсь, что вы все-таки потрахались, прежде чем вырубились, - ухмыляется Митчелл, подхватывая свои вещи. - Мы сделаем это в следующий раз, правда, Боунс? – бормочет Джим. Леонард издает с трудом различимый звук. Голова раскалывается, и теперь, проснувшись, жутко хочется отлить. Он забывает об этом разговоре до понедельника, который наваливается сменой расписания, трудовыми буднями в госпитале и выполнением домашних заданий где-то в промежутке между всем этим. И все же Джим поднимает эту тему во время ланча в среду. Леонард жалуется ему в течение пятнадцати минут на то, что из-за кучи запретов на некоторые препараты приходится выписывать тонны протоколов и бумажек, что осложняет жизнь только тем, кому они действительно нужны по делу. - Когда ты последний раз трахался? – Леонард осекается, когда Кирк внезапно прерывает его. - Что, прости? Джим пожимает плечами: - Ну, может, поможет. - Ты о чем? – Леонард слишком ошарашен услышанным, чтобы сразу сложить два и два, но, сообразив, с возмущением, на которое имеет полное право, заявляет. – Ты правда считаешь, что я расстроен потому, что в последнее время ни с кем не спал? - Нет, - до отвращения жизнерадостно заявляет Джим. – Просто ты мог бы чувствовать себя не таким одиноким. - То есть, если я с кем-то пересплю, он сразу окажется целиком и полностью на моей стороне, и будет скрашивать мне одиночество, - с неприкрытым сарказмом уточняет Леонард. - Я о том, - говорит Джим, наклоняясь вперед и становясь неожиданно серьезным. – Что жизнь без оргазма – это дерьмовая жизнь. - О, конечно, оргазм магическим образом делает все вокруг лучше. - Все не все, но вот твое настроение, может, и станет лучше, - Кирк скатывает салфетку в шарик и бросает им в Леонарда. Маккою это совершенно не кажется смешным. - Если ты скажешь, что заботишься о моем счастье, клянусь, получишь по морде. Кирк вздрагивает, но не обижается. - Лучше поцелуй. - Я свыкся со своей болью, все в порядке, можешь за меня не волноваться, - Леонард продолжает сверлить Кирка взглядом – он просто так не сдастся и не позволит кому бы то ни было совать нос в его душу, чтобы починить то, что ему совершенно не нужно чинить. Так что у него есть полное право быть злым и придираться к каждому слову. - О да, я уже заметил, - сухо отвечает Джим и замолкает. Впрочем, ненадолго. Он периодически толкает Леонарда в бок и интересуется о каждом проходящем мимо кадете, не его ли это, Маккоя, тип. - Прекрати, Джим, - шипит на него Леонард, когда девушка-гуманоид оборачивается, явно расслышав слова Кирка своими милыми и весьма чувствительными ушками. – Ты тронулся на почве секса и ведешь себя как настоящая задница. - Да ладно, Боунс. Может, еще посмотришь? – ухмыляется Джим и продолжает. Маккой хватает его за предплечье и встряхивает, грубо и резко. - Какая часть из «нет» и «прекрати вести себя как задница» тебе непонятна? - Расслабься, - Джим дергается, мгновенно напрягшись. – Я же просто спрашиваю и не собираюсь тебя закрывать с ней в комнате, - и с притворным сожалением добавляет. - Девушку жалко. - Вот как! Ну, спасибо, а ты меня спросить не забыл, что я обо всем этом думаю? – Леонард замолкает и поворачивает Кирка к себе, заставляя посмотреть в глаза. – Я не хочу встречаться с кем-то. Не хочу отношений. Я хочу спокойной жизни. Да и если даже мне на голову упадет божественный кирпич, и я захочу отношений, я все равно не гожусь для них. - Совсем не обязательно быть с кем-то в отношениях, чтобы заниматься сексом, - заявляет Кирк. - Тогда я лучше воспользуюсь своей правой рукой, - отвечает Леонард, хотя что скрывать, он и этим-то занимается нечасто. Кирк, кажется, хочет что-то ему возразить, но Маккой продолжает прежде, чем Джим успевает встрять. - Я не тот, кого устраивают отношения на одну ночь, - это не совсем правда, но и не совершеннейшая ложь. – Я не хочу иметь дело с какой-нибудь легкодоступной особой, не зная ничего друг о друге и сойдясь, просто чтобы покувыркаться в постели. Так что оставь меня в покое. Он уходит, даже не дав Джиму шанса что-либо ответить. Позже, когда он работает над лабораторной по гастрофизиологии и думает, что писать в курсовой по долбанной офицерской подготовке, Кирк присылает ему сообщение, спрашивая, пойдут ли они ужинать. Леонард десять минут пытается определиться, зол ли он настолько, чтобы отказаться. От Кирка одни неприятности. Когда они встречаются там, где обычно, Джим ведет его к Митчеллу и нескольким друзьям. Ничего необычного в этом нет, он частенько тащит Леонарда в свою компанию. А вот что необычно, так это то, что сам он садится между Митчеллом и брюнеткой, которую вроде бы зовут Анабель, а Леонарду приходится сесть в другом конце стола с каким-то пацаненком, которому стукнуло не больше восемнадцати. Его зовут Карлос и учится он на инженерном. Лысая дельтанка, которая сидит напротив них, неодобрительно смотрит на Карлоса и выговаривает ему, что говорить с набитым ртом неприлично. Она представляется Леонарду как Лейна, и он смотрит через стол на Джима, который смеется над какой-то митчелловской шуткой. Их взгляды встречаются, и Леонард улавливает его улыбку, с которой он обводит глазами Карлоса и Лейну. Если уж он не хочет переспать с кем-то, так, по крайней мере, стоит завести побольше друзей. Маккой, конечно, никогда в этом Джиму не признается, но сидеть с этими двумя и обсуждать требования к инженерным системам, оказывается не таким и скучным занятием. Джим отстает от него, но на шуточки не скупится каждый раз, когда выдается случай. - Не то, чтобы я не люблю людей, - признается Леонард в субботу вечером. Они снова валяются на диване Джима, пропустив по рюмочке, чтобы скрасить вечер. Митчелла нет, а Кирк наконец-то закончил рассказывать ему подробности своей прошлой ночи, проведенной с каким-то парнем. Леонарду, правда, знать их совершенно не хотелось. Тот парень был немного эмоционален, между ними установилась связь, хотя, что именно Кирк под этим подразумевал, он не пояснил. Впрочем, у Леонарда была своя идея. Он сам переживал подобное состояние: любовь, страсть… Связь. Все вместе. Единое, хрупкое целое, которое, разбиваясь, больно жалит осколками. - И что? – настойчиво теребит его Джим, когда Леонард замолкает. А Маккой думает о том, кого видит по утрам в зеркале, гладко выбритого, в униформе. И это кажется ему ложью. Другое дело, тот, кого он видит в отражении пустой бутылки, того, у кого не осталось ничего, кроме костей. - У меня не складывается в отношениях, - наконец говорит он, слегка поворачивая голову. Он чувствует себя совершенно обнаженным, лишь только слова слетают с его губ. Джим смотрит на него в ответ, его выражение лица сложно прочитать. И Леонарду становится интересно, уже не в первый раз, как Кирк вообще выдерживает все то дерьмо, которым Маккой его кормит, и при этом все еще остается с ним рядом. Он не спрашивает, он уже знает. - Ты слишком много на себя берешь, - говорит Джим. Леонарду кажется, и не в первый раз, что Кирк в каком-то смысле тоже потерянная душа. Они оба как мотыльки, летящие на пламя. И остается только удивляться, как они еще не сгорели. - Ты был когда-нибудь духовно близок с кем-то? – спрашивает Леонард. Он не ожидает ответа или, по крайней мере, серьезного ответа, но Джим все же откликается. - Со своим братом, - Кирк вздыхает и трет ладонями лицо. – Когда-то давным-давно. Два парня, от которых теперь ничего не осталось. Знаешь, я был трудным подростком. - Что произошло? Джим роняет руки на диван и приподнимается, чтобы налить себе еще. - Когда-нибудь я тебе, возможно, расскажу. Его слова звучат больше как обещание, чем как отговорка. Когда Кирк возвращается, он случайно касается коленом колена Леонарда. Точка соприкосновения, думает Маккой и пододвигается, прижимаясь плечом к плечу Джима. Кирк одаривает его проницательным взглядом, но Леонард просто касается краем своего стакана кирковского, делая вид, что разгорячен только из-за алкоголя. Ему светло и спокойно, он чувствует себя настолько расслабленным, что, кажется, вот-вот лужицей стечет на пол. Но он не хочет этого. Ему слишком хорошо там, где он сейчас находится. Мгновение мимолетно, хоть и кажется, что может длиться вечно. Воздух искрится вокруг. И единственное, что сейчас имеет значение, - это Джим рядом с ним. Глаза сами собой закрываются, хочется спать, частично от того, что уже поздно, частично от выпитого алкоголя, но он изо всех сил старается держать их открытыми. - Ты там жив? – интересуется Джим после того, как Леонард уже совсем откровенно клюет носом. Маккой хлопает Кирка по бедру и оставляет руку там. - Порядок, - слова сливаются. - Боунс? – вопрос звучит легко, также как почти невесома ладонь Джима, накрывающая руку Леонарда. - Не называй меня так, - бормочет Леонард, откидывая голову назад и косясь на Джима, который переплетает их пальцы вместе. Впервые за все время он замечает, что Кирк растерян. Он смотрит на их руки. Можно подумать, что он никогда никого не держал за руку. - Ты не хочешь мне ничего сказать? – наконец, говорит он, глядя на Леонарда со своей обычной самоуверенностью и очарованием. Леонард снова сдвигается, толкая плечом Джима, как уже делал раньше. Уж Маккоя-то он не обманет. - Мы проскочили момент со штанами. - Чего-чего? – Джим сжимает пальцы Леонарда и смеется. Маккой возвращает прикосновение, хотя и чувствует, что его снова уносит в сон. Бодрящая доза реальности не помогла. Он все еще рядом с Джимом и все еще не хочет никуда уходить. Наверное, так и уснет с ним рядом. - Ты и я, - отвечает он, с трудом выговаривая слова. – Ты говорил, что хочешь залезть мне в штаны, - его губы изгибаются в ухмылке, а смех булькает где-то в горле. – А я говорил, что хочу залезть в твои. Но этого не произошло. А мы все еще здесь. - Где здесь? – Джим не скрывает удивления в голосе. Леонард в очередной раз пихает его, прикрывая глаза, но улыбка все еще светится на его лице, потому что это все так глупо, но так хорошо, и Леонард счастлив, твою мать, благодарен и удивлен одновременно. - Здесь, вместе друг с другом, - вздыхает он. Если бы он не был слишком пьян и не хотел так спать, то точно бы закатил глаза. – Близки. Джим молчит с минуту, Леонард слышит его дыхание, и все в порядке. Они вдвоем. Наконец, Кирк прерывает молчание. - Знаешь, а я даже чувствую себя обманутым без момента со штанами, - заявляет он, все еще держа Леонарда за руку. - Может быть, когда-нибудь, - бормочет Маккой и проваливается в сон окончательно. Последнее, что он помнит - это Джим, теплый и уютный, устроившийся у него под боком, и легкое прикосновение сухих губ к своему виску. Наступает неделя перед экзаменами. Преподаватели не щадя грузят заданиями. Бумаги, отчеты и подготовка к экзаменам доводят кадетов до сумасшествия. Леонард жалеет о том, что наболтал спьяну, лишь минут пять, прежде чем Джим с грохотом не опускает свою сумку напротив него на стол в кафетерии и не принимается причитать о том, что ему надо написать целых три курсовых до четверга, а он еще не начал ни одну, потому что все это время работал над научным проектом по программированию. - Они готовы съесть меня заживо, Боунс, я не шучу. Возьмут и сожрут! - Что, твоя любимая компьютерная программа для автоматической классификации звезд и вычисления расстояний для полей неопознанной природы? Лучше бы Леонард этого не спрашивал и продолжал бы делать вид, что слушает болтовню Джима. - Да я, блядь, как лягушка в кастрюле, ждущая, что ее вот-вот сварят заживо! Леонард хрюкает, безуспешно пытаясь сдержать смех. Джим выглядит совершенно нелепо, и в то же время он не упустит своего. Он всегда садится первым с Леонардом прежде, чем кто-либо другой успевает занять это место, и всегда жалуется на учебу. За стол рядом с Кирком приземляется Лейна, вместе с Карлосом и Митчеллом, следующими за ней попятам. Джим придвигается к ним так, что они могут теперь сравнить на паддах счет во фрисби. Минутой позже к ним присоединяется Гэйла и Ухура. - Что у вас тут происходит? – интересуется Ухура, глядя на них, и, кажется, она не сильно удивлена тому, что они спорят из-за компьютеров. - Гейла вряд ли поможет Джиму отладить программу, - отвечает Леонард. – И виноват в этом только он, потому что даже не удосужился извиниться перед ней за свое поведение в клубе на прошлой неделе. - Еще бы, - Ухура не выглядит удивленной. – Знал бы ты, что с ним было в прошлый раз, когда он кинул ее. - О, не думаю, что прогулка нагишом до своей комнаты была для него чем-то унизительным, - говорит Леонард. Он был в курсе этих слухов, да и Джим уже набил оскомину своими рассказами о том, как тогда по пути подцепил еще двоих. – Он бы даже не стал скрывать, если бы в сети появились записи этой прогулки. Ухура старательно выскребает остатки йогурта из баночки. - Любительские или документальные? – и добавляет с идеальным европейским стандартным выговором. – Дикарь Кирк в своей естественной среде обитания, попавший в неловкую ситуацию после совокупления с самкой. Леонард некрасиво булькает в свой стаканчик с кофе от смеха, потому что он видел, и, что самое главное, слышал обе версии. - Так это ты? Ухура старательно облизывает ложечку и лукаво улыбается, хотя в ее глазах – святая невинность. Леонард откидывается назад и смеется как ненормальный, совсем как тогда, когда он увидел это видео в первый раз. С тонким живым юмором в нем высмеиваются все моменты прогулки Джима по кампусу и его случайные встречи с обалдевшими свидетелями сей прогулки, которые явно не знали, как им себя вести в присутствии голого кадета, совершенно не смущающегося своего вида. Джим ненавидит это видео. Он пытался его удалить, но, должно быть, Гейла хорошо защитила его. Ухура ухмыляется и начинает цитировать, а Леонард не может прекратить хихикать. Он обожает это видео, потому что издеваться и подтрунивать над Джимом – в принципе его излюбленное занятие, да еще и Гейла с Ухурой умудрились не перейти в этом видео границу, отделяющую смешное от убогого. Поэтому каждый раз, когда Леонард смотрит это видео, он не может удержать невольное восхищение, которое скрывается за его смехом. Голый или нет, Джим всегда остается самим собой, даже если в этом видео он играет роль Дикаря Кирка. Кирк смотрит на них со своего конца стола и ухмыляется, встречаясь взглядом с Леонардом, хотя и понятия не имеет, о чем они с Ухурой говорили. Он выглядит счастливым и слушает Гейлу с Лейной вполуха. Он выглядит счастливым, потому что Леонард счастлив. И Маккой и впрямь чувствует себя счастливым. Эта мысль по идее должна быть сродни удару под дых, но он не ощущает ничего подобного. Он ловит взгляд Джима и продолжает смотреть на него во время всего разговора обо всем и ни о чем, который ненавязчиво течет между ними и Ухурой, и зависает где-то в уголках губ Кирка с очередной ухмылкой. Леонард ловит себя на том, что и сам улыбается шире. Ухура следит за направлением его взгляда, чтобы понять, кому он улыбается, и небрежно пихает его локтем, откидываясь назад и закатывая глаза. И невидимая ниточка их связи рвется. - Он снова раздевает нас глазами, - говорит она, выразительно изображая невысказанное словами отвращение. Но Леонард слышит удовлетворение в ее голосе, в котором она никогда в жизни никому не признается, и меньше всего, самому Джиму. Когда он бросает очередной взгляд через стол, Кирк выгибает бровь, и Леонарду снова смешно. По позвоночнику пробегает легкая дрожь, потому что она сказала «нас» и была не так уж и не права. Им приходится разойтись по занятиям, но это ощущение остается с Леонардом весь день. Как и взгляд Джима, тяжелый и решительный, которым он смотрел на Маккоя во время лекции по офицерской подготовке и последующего традиционного кофе вместе. Джим ничего не говорит, как и Леонард, они просто ведут себя так все утро и расходятся лишь в одиннадцать часов каждый на свое занятие. И все же это никуда не девается. И на обеде, пока Джим опять плачется относительно теста на симуляторе, Леонард ловит себя на том, что скользит взглядом по его рукам, плечам, груди. Джим замолкает, а когда Леонард опять смотрит ему в глаза, вскидывает бровь. На его губах снова отвратительная ухмылочка. Воздух между ними становится тяжелым. Это длится довольно долго. А потом Леонард выгибает бровь в ответ, и Джим прыскает со смеху. Этот вечер проходит как обычно. И следующий тоже. У Джима все еще три недописанных курсовых и недоделанная программа, а у Леонарда – две лабораторных работы и собственные курсовые, которые настойчиво требуют внимания. Они оба большие мальчики, и хотя Кирк с виду настоящий шалопай, на самом деле он серьезно относится к тем занятиям, которые считает для себя важными. И все же Леонард чувствует это возбуждение между ними, которое отдается под его кожей низкочастотным гулом, от каждого слова, от каждой шутки, проскальзывающей в их разговоре. Он улыбается невпопад, думая об этом на протяжении всего дня. Во время завтрака, в клинике, в своей комнате в общежитии в ночь на четверг, пока он пытается сосредоточиться на строении кишечника разных рас – до самого утра. В глубине души Леонард понимает, что нужно прекратить это безумие немедленно. В конечном счете, ему достанется только боль и чуть меньше, чем ничего, когда они разбегутся в разные стороны. Джим Кирк не тот, с кем можно строить длительные отношения. С болезненным удовлетворением он думает о том, как оттолкнет Джима, но мысли кажутся настолько невероятными, что Леонард даже не знает, с чего бы он начал, чтобы Кирк не понял, что он лжет. Поэтому когда Джим заявляется вечером в пятницу с готовыми курсовыми и проектами, и бутылью виски в руке и говорит свое «Приветы, Боунс!», просто и знакомо, Леонард просто обнимает его и шепчет в губы: «Привет, Джим». Поцелуй получается теплый, легкое скольжение губ и языка. Леонард берет Джима за плечо и тянет назад в гостиную. Дверь за ними закрывается. Николас учится на первом курсе, поэтому в связи с навалившимися экзаменами не вылезает из библиотеки с вечера вторника. Маккой забирает у Джима бутыль, их руки путаются, пока он отставляет алкоголь куда-то на полку, рядом с дверью. Леонард промахивается, и бутыль с глухим стуком падает на пол, откатывается в сторону, но вроде бы не разбивается. Джим ухмыляется и снова целует Леонарда, его зубы сталкиваются с зубами Маккоя, а руки свободны для того, чтобы обхватить его голову. Ладони доктора скользят по бедрам Джима и обнимают его за талию, придвигая к себе крепче, пока они, наконец, не прижаты друг к другу полностью, грудь к груди. Бедра Джима идеально скользят между бедрами Леонарда и толкаются в его эрекцию. И это хорошо. Это чертовски хорошо и правильно. С его губ срывается стон, глубокий, идущий откуда-то снизу, из груди. Это сбивает с толку, но не Джима, который прижимает его к себе крепче, продолжая целовать горячо и нетерпеливо, толкаясь языком так, будто он хочет забраться как можно глубже, высасывая весь воздух из него. Леонард сжимает ткань униформы Джима, натягивая ее на спине. Его мир сокращается до узкой полосы тела Джима и его горячего, требовательного, влажного рта. Они прерывают поцелуй, чтобы глотнуть немного воздуха. Джим тяжело, громко дышит в ухо Леонарда, и его дыхание посылает по всей нервной системе легкую дрожь, словно он оживший телеграфный провод, ждущий передачи. Они касаются друг друга лбами. Член Леонарда ноет от напряжения, и он чувствует, что если отпустит Джима, то его руки будут трястись. Все его тело будто вибрирует от чистого вожделения, неотфильтрованного желания. Сердце Джима глухо стучит напротив его собственного. Он слишком близко, чтобы не заметить, но Леонард все равно пытается не смотреть в лицо Кирка, уставившись на его униформу. - Я хочу залезть в эти штаны, - почти шепчет Джим, но его голос звучит как команда. - Надо что-то с этим делать, - отвечает Леонард. Они вваливаются в комнату Маккоя, все еще прилипнув друг к другу. Он отстраняется ровно настолько, чтобы расстегнуть все заклепки и молнии на униформе Джима. Теперь, когда они уже заняты делом, руки Леонарда действуют уверенно, не дрожат, и он самодовольно ухмыляется, потому что расправился с рубашкой Джима быстрее, чем тот – с его. Кирк отплачивает тем, что валит Леонарда на кровать и забирается на него сверху. Маккой, впрочем, совершенно не возражает. Кожа Джима теплая, бархатистая, идеальная на ощупь, а грудь покрыта мягкими волосками. Справившись, наконец, с рубашкой Леонарда, он прижимается к нему всем телом, от паха до груди. Кирк тяжелый и целует Маккоя так, будто бы целоваться гораздо важнее, чем дышать. Леонард гладит спину Джима, пытаясь коснуться его везде, где только возможно. По его телу проходит легкая дрожь, когда пальцы Маккоя скользят по лопаткам, потом по позвоночнику вниз, под пояс брюк и, наконец, обхватывают две половинки ягодиц Джима. Он сжимает сильнее, Кирк стонет и, хотя они все еще разделены несколькими слоями одежды, вжимается своим членом в член Леонарда, посылая горячие чувственные импульсы. - Джим, - выдавливает Маккой. Они еще даже не начали, а он уже на грани. - Боунс, - выдыхает Кирк и повторяет, перемежая с короткими поцелуями. – Боунс, Боунс, Боунс. Он опирается локтями о плечи Леонарда и держит в ладонях его лицо. Маккой едва может протиснуть руки между ними. - Брюки, - бормочет он, потому что нужно избавиться от них. Избавиться, блядь, немедленно. Кирка удается отодвинуть секунд на тридцать, которых, впрочем, хватает им, чтобы содрать с себя брюки и белье. Он тянет Джима на себя и теперь уже чувствует его обнаженную плоть, влажную от смазки, совсем немного, но ноги Леонарда сами собой разъезжаются, потому что хочется большего. Гораздо, блядь, большего. - Боунс, - снова говорит Джим и целует его в уголок губ, обвивая руки вокруг плеч Леонарда. Пальцы Маккоя скользят по ложбинке между ягодицами, заставляя Кирка стонать и вскидываться, чтобы глотнуть хоть немного воздуха, а Лео получает возможность лизнуть пульсирующую жилку на изгибе его шеи и впиться зубами в кожу Джима, оставляя след. - Боунс, - в очередной раз стонет Джим и скользит вниз, оглаживая бока Леонарда. Эти прикосновения кажутся разрядом, отдающимся где-то внизу, в члене, которого касается дыхание Кирка. Он сжимает пальцы в волосах Джима, когда дыхание сменяется уверенным языком, вылизывающим его от основания до головки, и вскоре он забывает, как дышать. Джим берет его глубоко. Его рот горячий и влажный, и Леонард невольно дергается от этого прикосновения – он слишком возбужден. - Джим, - выдыхает он. Яйца напряжены так, что когда палец Джима проходится по ним и оглаживает его вход, Леонард дергается вновь. Он сейчас сплошной нерв, сконцентрировавшийся вокруг двух очагов – горячего, сосущего его рта Джима, который творит нечто невероятное с его членом, и пальца, кружащего и кружащего у его ануса. Так, блядь, близко, так дразняще. Леонард ерзает, пытаясь насадиться, но Кирк решительно придерживает его свободной рукой за бедра. - Джим, клянусь, если ты не выебешь меня сейчас, я тебе этого никогда не прощу, - выплевывает он, и Кирк смеется, и от вибрации вокруг его члена Маккой почти кончает. Его пальцы сжимаются в волосах Джима. Так близко, вот тут, ну же! Проклятый палец все время кружит где-то около, но вот рот, рот! Это… - Ёб твою мать, Джим! – шипит Леонард, грубо сгребая волосы Кирка и отодвигая от себя. - Спокойно, Боунс, - Кирк вытирает уголки губ. Они красные, а волосы его растрепаны сминавшими их пальцами Леонарда. Он выглядит развратно, великолепно и ухмыляется как сукин сын, коим, впрочем, и является. Леонард уже у гребаного края, кровь ухает в висках, член напряжен. Так близко, он вздрагивает, отчаянно пытаясь обрести контроль над собой прежде, чем окончательно потеряет его. Леонард закрывает лицо руками и глубоко вздыхает пару раз. Кирк роется в карманах брюк на полу, с глухим звуком бросает на постель тюбик с лубрикантом, с треском рвется оболочка от презерватива, потому что, если ты спишь с медиком, никогда нельзя забывать о вирусах. Маккой выдыхает, убирая руки и отыскивая Джима взглядом. Он стоит между ног Леонарда на коленях, а потом наклоняется, чтобы поцеловать долго и томно, и его истекающий смазкой член трется о член Леонарда. Нетерпеливые движения сменились напряженно протяжными. Специально, думает Леонард и обнимает Джима за плечи. И это не просто очередное кувыркание в постели. Это его лучший друг. Настоящая задница, но все же его развратный, сногсшибательный, лучший друг, который собирается трахнуть Леонарда. - Ты уже делал это? - спрашивает Джим. Маккой придвигается ближе и, перевернувшись, оседлывает бедра Кирка, опираясь по обе стороны от его головы ладонями, а потом ерзает. - Я был женат, а не мертв, - говорит он и забирает лубрикант у Джима, берет его руку и выдавливает смазку на его пальцы, направляя их в себя. Кирк улавливает суть. Леонард стонет, когда первый палец проникает в него, и пытается расслабиться. Он наклоняется, ища губы Кирка, спускается ниже, касаясь подбородка, плеч, и насаживается на его палец глубже. Это так приятно, очень хорошо, а Джим сгибает палец как раз так, чтобы касаться простаты. Леонард кусает его за плечо, грубо, с наслаждением впивается зубами. Он переводит дыхание, но его растягивают уже два пальца. Вспышка боли. Леонард принимает ее, толкается назад, и снова тянется к губам Джима, которых не хватает тем сильнее, чем ярче его ощущения. Он балансирует на краю. Стоит только коснуться его члена - и он не удержится, но Кирк не касается его. Пока. - Да, Боунс, вот так, - говорит он вместо этого прямо на ухо Леонарда. - Когда я буду в тебе, будет еще лучше. Леонард слишком заведен, чтобы реагировать на его слова. Он прижимается к Джиму, и тот переворачивает их снова. И вот он уже там, проникает внутрь. Его много. Очень-очень много, но он толкается снова и снова, и все, что было у Леонарда до, никогда не ощущалось настолько хорошо. Джим входит в него медленными, легкими толчками, давая время привыкнуть. Когда он, наконец, полностью внутри, Леонард уже вскидывает бедра, устраивая ноги на бедрах Джима и слегка надавливая, чтобы побудить к движению. - Нахальный, блядь, - выдыхает Джим. - Привыкай, блядь, - в тон ему отвечает Леонард, однако осекается, сходя на стон, потому что Джим попадает. Это как клише дамских романов, но Леонарду плевать. Джим накрывает ладонью его член, сжимая его в такт своим движениям внутри. Поначалу они двигаются медленно, но потихоньку набирают темп. И Маккой чувствует себя живым - так, как он чувствует себя только с Кирком. Размашисто двигаясь в нем, Джим заполняет собой все его чувства, всю его жизнь, так что Леонард уже и не представляет себе, как это: жить без него. И каждая клеточка его тела готова воспламениться. Он открывает глаза. Кирк тоже потерялся в своих ощущениях, его мягкие губы приоткрыты. И буквально за мгновение до накатившего оргазма Леонард думает, что именно там и хочет сейчас быть. Его член пульсирует, выплескиваясь на ладонь Джима, которой тот продолжает двигать. Кирк входит в него отрывисто, быстро, догоняя, и, наконец, кончает, застывая на мгновение, прежде чем упасть сверху на Маккоя. Они лежат с минуту, пока, наконец, Маккою не становится тяжело дышать. Он пихает Джима в плечо, и тот переворачивается, ложась на спину рядом. - Боунс, - говорит он и, кажется, собирается что-то добавить, но вместо этого выразительно машет рукой и издает звук, который Леонард принимает за комплимент. - Джиму Кирку нечего сказать, - торжественно заявляет он, переводя дыхание. - Заткнись. Леонард смеется, дыхание перехватывает вновь. Он чувствует напряжение мышц с головы до пят. Перехватив руку Джима, он целует костяшки пальцев, а потом переплетает их со своими. - Наконец-то я тебя уложил, - говорит Джим. Его голос звучит счастливо. И Леонарду нечего возразить. Да он и не хочет. Они оба перепачканы. Он встает, чтобы привести их обоих в порядок. Задница все еще саднит. И уже тянет в сон. Несколько минут потрачено, чтобы вытереться, и они снова падают в постель. Леонард обнимает Джима, и они оба засыпают. Первый раз Маккой просыпается, когда уходит Кирк. Он чувствует, как по его боку скользнула рука. «Тепло», мелькает в мыслях, и он снова погружается в сон. Когда мочевой пузырь уже того и гляди лопнет, он просыпается окончательно. Уже утро. Джим точно уходил и, наверное, уже успел вернуться. Леонард чувствует запах кофе. Хорошего кофе. - Лучше бы он был для меня, - бормочет Маккой, натягивая первые попавшиеся брюки и выходя в гостиную. Джим разве что только глаза не закатывает, когда Леонард шествует мимо него прямиком к чашке кофе. От нее веет приятным запахом хорошего, черного, жаренного кофе. Джим смеется, глядя на то, как Леонард буквально воркует, делая глоток. В общежитии и есть-то одна радость – кофе. - Оставлю вас двоих наедине, - сухо замечает Кирк. - Заткнись, еще рано, - говорит Леонард. И – потому что мама учила его хорошим манерам - добавляет. – Спасибо. Джим все еще посмеивается и хлопает Леонарда по плечу, не возражая против того, чтобы остаться. Он одет в белую футболку и джинсы, которые, совершенно точно, позаимствованы из гардероба Леонарда, впрочем, он небрежено стаскивает их, шествуя в ванную. Маккой думает о том, чтобы пойти следом, о том, как было бы здорово потереться о Джима, обнаженного Джима, но усмехается этим своим мыслям и допивает проклятый кофе. Он слышит звук работающего душа и позволяет себе прокрутить в памяти прошлую ночь, позволяет теплым воспоминаниям о Джиме скользнуть по всему телу к животу. Наверное, это должно выглядеть нелепо, что они спали вместе, но почему-то Леонарду так не кажется. Ему и Джоселин потребовалось определенное время, чтобы притереться друг к другу. Все было не так плохо по многим показателям. И даже несмотря на то дерьмо, в которое его жизнь превратилась в конечном итоге, он не жалеет о том времени. Они не очень-то хорошо знали друг друга с Джойс, прежде чем начали встречаться. И эта неизвестность была изюминкой в их отношениях. Джим все еще на три четверти неизвестность. Они знают друг друга всего несколько месяцев. И, учитывая все это, Леонард думает, что, наверное, случайно пару раз поскальзывался на каких-то джимовых заморочках. Кирк не занимает душ долго. - Заглядывай. Надо же выпить это, - Леонард машет в сторону бутылки, которую вчера принес Джим. - О нет, - ухмыляется Кирк уже в дверях и наклоняется, чтобы поцеловать его, долго, влажно и многообещающе. Леонард снова заводится, когда их языки сталкиваются, но сегодня суббота, ему нужно позвонить Джоанне, а в понедельник у них обоих экзамены, материал по которым сам собой не выучится. Они встречаются в обед, Джим притаскивает свои книжки, которые впоследствии дочитывает. Они учатся, жалуются на сессию, выпивают пару стопок виски – все, как в любой прошлый вечер. И когда они оба уже готовы, Леонард берет лицо Джима в свои ладони и целует его. Это получается естественно, словно дышать. Когда Джим отодвигается и смотрит на него, его палец скользит по губам Леонарда и касается щеки. - Что? – спрашивает Маккой. - Ничего, - откликается Кирк. – Просто ты стал улыбаться по-другому. Леонард выгибает бровь, потому что он не так уж и часто улыбался в этом семестре в принципе. - Неправда. - Правда, - настаивает Кирк. - Нет, - упирается он, хотя сам для себя решает, что это, должно быть, потому, что он чувствует себя по-другому. Сложно понять, в чем именно. Наверное, более стабильно, легко, словно одна часть его больше не борется с другой. Леонард не беспокоится ни о чем. Он просто толкает Джима на спину на диван, прежде чем тот выдаст что-нибудь нелепое. Потому что Джим и есть сама нелепость. А экзамены сделали его даже еще более странным. Он расцветает под этим гнетом, накачивая себя кофеином и вырубаясь к выходным, а потом они вместе продираются через каждый трехчасовой экзамен. Они почти не разговаривают и больше не занимаются сексом после того, как Леонард вытурил Джима в понедельник вечером, чтобы подготовиться к тесту по сравнительной анатомии, полный решимости сдать как можно лучше. И он сдает, остаток вторника проводя в постели, отсыпаясь после экзаменационного стресса, а потом идет на обед, прежде чем снова уткнуться в падд, чтобы готовиться к гребаному правоведению. Черт бы побрал эти экзамены! Джим уже сидит за их столом и пялится на кого-то. Леонард оглядывается через плечо. Ну точно. Симпатичная терранка с растрепанным хвостиком читает что-то в падде, совмещая это с обедом. Леонард закатывает глаза и садится за стол. Он ждет, что Джим посмотрит на него и что-нибудь скажет. Вот по глазам видно, что хочет. Но почему-то молчит. Когда он спрашивает Леонарда о его расписании, то колеблется на мгновение, так быстро, что если бы он не начал жаловаться на отвратительную еду во время самой отвратительной недели в семестре, Леонард бы не заметил этой нерешительности. И все же он не подозревает ничего плохого ровно до тех пор, пока Кирк не заявляет, что не придет вечером готовиться к экзамену по правоведению. Он дает Кирку пятнадцать минут, чтобы тот дошел до своей комнаты, и лишь после этого берет сумку и идет за ним. Джим отводит взгляд, но Леонард решительно заходит в комнату. Взгляд Кирка тяжелый, такой обычно бывает, когда его буйная головушка занята какими-то тяжелыми мыслями и сомнениями. - Что случилось? – требовательно спрашивает Леонард, бросая сумку на диван. Он поворачивается, упираясь руками в бока, и застывает. Если Джиму вздумается драться, что ж, он согласен и на это. - Что ты тут делаешь, Боунс? – голос Кирка холоден и ровен. – Я говорил, что не хочу видеть тебя сегодня вечером. - Мы весь семестр вместе учились, а сейчас ты сваливаешь. - Давай-ка все проясним раз и навсегда, - Джим подается вперед. – Я не хочу спать с тобой. Если мгновение назад Леонард был просто раздражен, то сейчас он по-настоящему зол. - Какое, блядь, отношение имеет секс к совместной подготовке к экзаменам?! – срывается на крик он. - Ой, да прекрати, - Джим тоже поднимает тон. – Каждый раз после такой подготовки мы заканчиваем друг на друге. - Если не хочешь трахаться, мы не будем. Блядь, Джим, это ведь не так сложно озвучить. - И ты скажешь, что ничего не имеешь против? – уточняет Кирк, разводя руками. – А если я так и не захочу с тобой спать? Совсем? Если я хочу спать с другими? Ты смиришься с этим? Думаешь, мы сможем остаться друзьями? И неожиданно Леонард понимает. Он – просто очередная гребаная завоеванная Кирком крепость, а Джим попросту не знает, что теперь со всем этим делать, поэтому делает то, что и всегда. Насколько Леонард знает, единственный человек, с которым Кирк переспал и остался другом, была Гейла, да и то, наверное, потому, что она орионка. - Да, - Леонарду жутко хочется ему врезать. – Ты мой лучший гребаный друг, и я знаю тебя. И я знал, во что ввязываюсь, когда кувыркался с тобой в постели, и будь я проклят, если я позволю тебе использовать эту жалкую отговорку, чтобы отделаться от меня. Кирк вздрагивает. Едва заметно, но Леонард понимает, что попал в точку, достиг цели, хотя и понятия не имеет, чем смог зацепить Джима. Но он просто не может позволить ему уйти. - Не хочешь спать со мной? Хорошо. И это действительно хорошо. Леонард чувствует это всеми своими внутренностями. Секс – не то, что держит их вместе. Секс – это большой жирный бонус, но если из-за него он потеряет дружбу Джима, то он не задумываясь пожертвует им. - Я никогда не думал, что ты изменишься и прекратишь бегать за каждой юбкой или что мы будем гребаной сладкой парочкой. Но я бы на твоем месте меня не выгонял. Ты рискуешь завалить экзамен у Хиггенса, потому что наверняка не помнишь, где мы остановились в прошлый раз. Джим все еще напряжен. - И где же? – хотя он наверняка помнит. Леонард думает о том, как выразить словами те эмоции и сомнения, через которые он прошел с момента, когда ступил в этот гребаный шаттл в Айове, и чувствует себя как никогда обнаженным, говоря: - Я не продержался бы в Академии без тебя. Я просто не захотел бы. Он не отводит взгляд, когда Кирк сверлит его глазами. Кто знает, о чем Джим думает. Леонард делает глубокий вздох и позволяет напряженным плечам расслабиться. - Хорошо, - хрипло говорит Кирк, ежится и прочищает горло. – Виски? Леонард одаривает его острым взглядом и облегченно кивает: - Я думал, ты и не предложишь. Они занимаются. Сначала выходит несколько напряженно, но виски помогает расслабиться, и вот они уже снова гоняют друг друга по вопросам о протоколах, и становится легче. Джим не часто поднимает взгляд, а Леонард не отпускает язвительные комментарии по поводу дурацких правил Флота. Уже поздно, но они успели пробежаться по всему курсу. Темнота за окном создает какую-то магическую атмосферу. Они уже прикончили выпивку, но то, что уже ночь, не ощущается. Они сидят на разных концах дивана, на краю. Леонард не уверен, встать и уйти просто так или надо что-то еще сказать. Ему просто хочется дурацкой уверенности в том, что утром они будут завтракать вместе. Но Джим спасает его от неловкости. - Боунс, - говорит он, глядя через бокал в своих пальцах на кофейный столик. - Да? - Извини за то, что было, - он выглядит уставшим, когда их взгляды, наконец, встречаются. - Все в порядке. - Нет, слушай… - Джим, - прерывает его Леонард и перехватывает его за руку, которую тот поднял, собираясь толкать речь. Кирк застывает. - Все между нами в порядке. - Точно? - Абсолютно. - Хорошо, - Джим слегка сжимает пальцами руку Леонарда, прежде чем отодвигается и берет свой стакан. Маккой следует его примеру. - Завтра мы всех порвем, - говорит Кирк. После того, как они изучили каждую закорючку в книге, Леонард почти не сомневается в этом. Из них выйдут отличные офицеры, потому что они будут знать заранее, какое правило нарушают. Он опрокидывает оставшийся виски и отставляет стакан на стол. Кирк делает то же самое, и стаканы стучат одновременно. Леонард не может удержать смешка. Он смотрит на Джима и рад наконец-то видеть его улыбку в ответ. Видеть, что Кирк снова стал самим собой. Он не остается. Следующим утром они встречаются за завтраком, Джим здоровается как обычно, разве что слишком бодро для столь раннего часа. Леонард буркает: «Привет», в свой кофе. И они идут на гребаный экзамен, с которого, успешно сдав, отправляются на ланч. На мгновение Леонард думает о том, что, возможно, они все еще будут чувствовать себя неловко рядом друг с другом, но тут Кирк пинает его под столом, привлекая к себе внимание, а потом к ним присоединяются Митчелл и Карлос, и остаются мысли лишь о том, что только один экзамен отделяет их от окончания семестра. - Что будете делать на каникулах? – спрашивает Митчелл. Леонард невольно вздрагивает. Он старался все это время не думать о них, разве что о том, как навестит Джоанну на Рождество, на пару дней. Больше заняться ему нечем, да и не хочется. Общежитие, пока оно еще открыто, должно быть чертовски милым, когда народу не останется. - Не знаю пока, - говорит Джим. – Не хочу обратно в Айову. Мать все равно не вернется на Землю до февраля. Он смотрит на Леонарда, который не может не думать о том, какие неприятности они могут огрести, ошиваясь по Сан-Франциско вместе. У Митчелла большая семья. И бабушка, которая требует, чтобы на Рождество вся эта семья обязательно собиралась вместе. - Она меня пугает, - радостно заявляет Митчелл. – У нее есть клюка, и едва ты только собираешься соврать ей, она начинает ей трясти перед твоим носом и орать. Они обмениваются друг с другом историями о бабушках, а в версии Джима – о дедушке Тиберии, а потом, когда Леонард идет к общежитию вместе с Кирком, он спрашивает: - Так что ты собираешься делать на праздниках? Они останавливаются у фонтана, где их пути расходятся. Джим оглядывается вокруг, прежде чем окинуть Леонарда откровенно оценивающим взглядом. - Торчать тут, наверное. Может быть, найду велик и поеду в Мексику. В это время года там классно купаться. - Мексика? – Леонард вскидывает бровь, потому что он удивлен. – Лучше уж в Скалистые горы или куда-то типа этого. Знаешь, там сейчас вообще снег. - Так ты едешь со мной? – спрашивает Джим, и его голос звучит несколько игриво. - Только не в Мексику, - решительно заявляет Леонард. Кирк смеется. - Хорошо, если хочешь холода, то поедем на Марс. - На Марс я тоже не поеду. - Какой привередливый! – вздыхает Джим с наигранным разочарованием. А Леонард вскидывает другую бровь, глядя на него, и поворачивается в сторону коридора своего крыла общежития. - Как угодно. Ты идешь куда-нибудь вечером? – спрашивает он. У них завтра с утра экзамены. Разные. Но Леонард был бы не прочь компании. Даже компании Джима. - Можно, - отвечает Кирк и бросает странный взгляд, который заставляет Маккоя остановиться. Он знает этот взгляд. Он видел его в течение всего семестра, направленным на разных людей, а на прошлой неделе – на него. И от этого взгляда по спине прокатывается сладкая дрожь. - Я думал, мы не играем в сладкую парочку, - говорит он. - Не играем, - соглашается Джим, и та длительная неловкость с прошлой ночи куда-то исчезает. – Но это не значит, что я больше не хочу с тобой весело проводить время. Если ты не против, конечно. О, Леонард весьма не против, но он не собирается подкармливать эго Джима, давая ему это знать, поэтому он хмыкает и отвечает: - Жди тут. Джим ухмыляется, его взгляд острый и яркий и, кажется, проникает, как и всегда, прямо до костей. - Будь осторожен со своими желаниями, Боунс. Ты от меня никогда не избавишься теперь. Маккой чувствует, как его губы растягиваются в ответной ухмылке. - А кто говорит, что я собрался от тебя избавляться? – отвечает он и, прежде чем пойти к себе, беспечно машет Кирку на прощание. Выходит легко и непринужденно. Он еще увидит Джима. Он это знает.