Выстрел

      Этой ночью было тихо-тихо. Майки стоял перед заброшенным храмом и держал у виска пистолет. Пришло время покончить со всей этой нелепостью жизни. «Шиничиро, скоро я буду с тобой». Он не думал ни о Тосве, ни о друзьях. Не хотел думать. Это было слишком больно. Больно жить. Но и умереть он боялся до этого дня. Сегодня все решилось. Майки испортил все, что только мог. Разрушил все, что только мог. Простить себя он не смог. Да и страх потерять еще кого-то был так силён, что он хотел покончить со всем без промедления.       Ствол был заряжен. Одним патроном. Одним единственным патроном, который должен был оторвать все то недоразумение, в которое Манджиро превратил свою жизнь. Безнадежность все сильнее подступала. Призрачное завтра уже стерлось. Он больше не хотел такой жизни, где нужно все время терять. Где нужно все время бояться, что завтра не наступит. Он ничего не оставил после себя кроме одного жалкого клочка бумаги. На нем он нацарапал кривым почерком: «Дедушка, Эмма, будьте счастливы. Дедушка, я очень люблю тебя. И тебя Эмма. Эмма, стань женой Дракена, залечи его рану от потери меня. Передайте Такемичи, что я очень ему благодарен. Скоро я присоединюсь к брату. Пожалуйста, не оплакивайте меня, ведь я ждал этого момента уже несколько лет. Я не хочу стать причиной ваших страданий. Передайте Дракену, Мицуе, Пачину и Казуторе, что я никогда не забывал. Передайте всем, что Тосва была для меня всем. Что я дорожил каждым её членом. Прошу вас, не лейте слез попусту. Я заслужил это.»       Майки помнил каждое слово в своём коротком послании. Каждая его слеза была символом тех страданий, что ему довелось пережить. Он уже не считал слёзы слабостью, ведь какая уже разница, если ствол через минуту уже плюнет ему прямо в голову. И он дал им волю. Дал волю слезам. Манджиро стоял под ледяным дождём и плакал, глядя в затянутые мутные небеса. Слёзы ручьями лились по щекам парня, оставляя следы соли. Нет, он не колебался, просто хотел дать себе время выплакать все, что накопилось за несколько лет пустой серой жизни. Майки мечтал о счастливой жизни, мечтал о том, как будет гонять на байке с друзьями, строить планы о будущем, и Тосва станет их общей семьёй, которую они будут защищать. Не только членов Тосвы, но и их семьи. А вышло что? Пачин и Казутора в тюрьме, Баджи в могиле. Какой их него глава после всего этого?       Майки столько клялся, столько обещал. И все клятвы, и все обещания превратились в прах. В пепел и прах. Пепел казалось осел у него в лёгких, ведь ему было так тяжело дышать. Каждый вдох сопровождался судорожным хрипом, полустоном. Он закрывал глаза и вновь видел изувеченные тела своих товарищей. Слёзы струились сильнее, когда он видел тела Эммы, Дракена, Такемичи, Мицуи и Пачина. Его губы судорожно шептали спутанные молитвы, но Бог не слышал его. Небеса оставались все теми же: мутными, серыми, холодными и чужими. Ливень холодил кожу, насквозь намочил Манджиро, превратив его одежду в ничто. Футболка прилипла к телу, но парень не замечал этого. Вода чавкала в его обуви, он стоял прямо в луже, но ему было все равно. Он безмолвно задавал небесам один и тот же вопрос: «Почему?» Но небосвод оставался равнодушным к мукам человека. Бог хранил молчание. Безмолвие. Ледянещее душу безмолвие ночи. За свинцовыми тучами не видно звёзд. Не видно ни малейшего просвета. Ледяной ветер обжигает щеки, которые и так все в соленых дорожках. От слез неистовые порывы ветры еще сильнее холодят. Этот плач, этот крик остаётся неуслышанным. Все сейчас сладко спят в своих кроватях, и только он, Манджиро, стоит на краю обрыва, не решаясь спрыгнуть, пока не кончатся слезы. Сколько можно идти по кругу? Цикличность. Этот бесконечный цикл сводит с ума. Мозги плавятся под натиском всех тех мыслей, что давят тяжёлым грузом на плечи Майки. Но парень тащит его на своих плечах. Он, как палач, что тащит свою же голову на плаху. Он, как птица, что бьётся в стекло, видя за окном свободу, такую близкую, но такую далёкую, призрачную. Он, как воин, что проиграл главную битву. Он, как рыцарь, что предал королевскую семью. Забытый всеми Богами, отчаявшийся и пустой, Майки неустанно молил небеса о безболезненной смерти, но суровый грозовой фронт давил на плечи, давил на разум, накаляя обстановку до предела.       Нервы накалились и грозили порваться. Ведь нервы — это тонкие струны души. Хрупкие, так легко рвущиеся, но уже не восстанавливающиеся никогда. Майки разрывал нервы. Майки хотел видеть звезды, хотел сиять, но лишь бешено горел. Сгорал. Пока не сгорел до тла. Хотелось глотнуть свежего воздуха, но и этот глоток был ему не по силам. Парень не удостоин чести вдыхать. Кровь. Кровь капает с его губы, которые он закусил, чтобы не закричать в эти обетованные, но такие далёкие небеса. Он не чувствовал боли, но кровь капала, капала так мерно и беззвучно, что он даже не предпринимал попытки её остановить.       Вот и первая вспышка. Молния рассчертила небо причудливым узором. А через минуту последовал громовой раскат, оглушивший одинокого парня, стоявшего на открытом месте. Дождь усилился, хоть Майки был мокрый насквозь, он, казалось, вписывался ему в кожу, делая его дитем дождя. Ветер неистово трепал волосы Майки, которые уже потеряли былую форму и напоминали сосульки. Они липли ко лбу, падали на лицо, хлестали по щекам, но Манджиро будто и не замечал этого, поднимая голову к верху, и моля о смерти. Вторая вспышка рассекла небо на две части. Расколотое небо. Расколотое на две части. Прямо как сам парень. Он тоже раскололся. Но стоило вспышке исчезнуть, как небосвод снова становился цельным, а гром плавно катился по округе, возвещая о приближении шторма. Майки уже не мог стать цельным. Ведь он не так широк, как эти печальные небеса.       Сквозь закрытые глаза Майки видит вспышки, видит капли дождя, что падают на веки и утяжеляют их. Дождь смывает слёзы, а новые заново возобновляют стертые ливнем дорожки. Чтобы сказал ему сейчас Шиничиро? Осудил? Возненавидел? Бросил? Проклял? Нет, брат бы понял. Брат бы его спас. Он хотел свято верить, но… Брат любил не его. Брат любил того, другого Манджиро — веселого и счастливого. А теперь это уже не тот чистый и непорочный ребёнок, улыбающийся всем невзгодам и смело идущий вперёд. Теперь он грязный, порочный. Шиничиро отвернулся бы от него. Если бы дедушка и Эмма знали все, то тоже бросили бы его. Выгнали бы вон из дома, прокляли бы, молили бы небеса разверзнуться и поглотить чёрную овцу их семьи. Майки — паршивая овца, затесавшаяся в благородную семью Сано. Он не заслуживает жить. Манджиро должен уйти красиво. Уйти, пока не поздно. Уйти до того, как его выгонят. Уйти до того, как небеса упадут ему на голову.       Все, достаточно прелюдий. Время пришло. Один выстрел — один труп. Это конец для Манджиро Сано. Это конец истории. От былой веселости и беззаботности не осталось и следа. Ребёнок умер. Умрёт и оболочка. Дрожащая рука крепче сжимает дедушкин пистолет, трясущийся палец ложится на курок. Эта невольная дрожь закралась в глубину души. Этот трепет возник на пустом месте, но он так давно ждал этого момента, что не желал отступаться не смотря ни на что. Руки тряслись, ствол скакал, соскальзывал с виска. Майки жмурит глаза, чтобы больше не видеть этот серый мир. Собирается с мыслями, отбрасывая последние сожаления, как можно дальше и забывая о них.       Бам.       Бам.       Бам.       Эхо выстрела разносится на множество километров. Кажется, выстрел слышен даже в далёкой дали, которую не видно из-за глухого фронта туч. Где-то в домах, которые ближе всего к месту происшествия, зажигается свет, обеспокоенные люди выглядывают наружу, ищут источник звука, но ничего не видят в кромешной тьме. Выстрелу вторит громовой раскат, который словно тигр, рокочет, чтобы предупредить о своём положении, положении короля, главенствующем положении. Из-за плотной стены дождя и неистовых порывов ветра видимость на нуле, ничего не разглядеть в этой котовасье. Никто не будет искать Манджиро в такую непогоду. Никто не сунется на улицу, даже если увидит что-то издалека. Таков уж Токио. Большой город. Большой, но пустой. Большой, но безучастный к страданиям и мукам сердец. Нет ответа. Всегда нет ответа. Будто те, кто любят, навеки веков в чёрном списке у города. А город не щадит своих детей. Но оплакивает ли он их? Быть может этот дождь — слёзы Бога, раскаивающегося за всю жизнь малыша Майки, которому довелось столько пережить? А гроза всего лишь гнев, праведный гнев Господа, обращённый на Манджиро за все его грехи, за всю его тьму, что он принёс в этот мир.       Выбор. Самое сложное, что есть в целом мире, это выбор. Всегда сделать выбор сложно, больно, невозможно. Спасение кого-то стоит страданий другого. Жизнь одного стоит жизни другого. Лекарство? А есть ли оно? Можно ли излечить раны, которые в самой глубине, в самых недрах заблудившейся запутавшейся души. Человечность? Это сказки. Невозможно быть человеком, когда ты вынужден драться за право жить. Сложно сохранить себя, свой индивидуальный свет, когда округа полна коршунов и стервятников, готовых разорвать. Уже никого не трогают слёзы. Жизнь — это бомба замедленного действия. Всегда такая скоротечная, когда ты счастлив, и такая долгая, когда ты несчастен. Но что стоит тот, кто жил мыслями о самоубийстве долгие годы? Что стоит жизнь человека, которая редко длится больше ста лет?       День гнева. Dies Irae. Время жестокого, но справедливого суда. Время посмотреть правде в глаза. Время признать свои грехи, отринуть человечность и заглянуть в бездну. В самые её недра, где таятся самые потаенные страхи и мечты. Сердце любого человека двулико, но хрупко. Досточно его раздавить и все. Человек сгорает, будто бы дешевая спичка. Если человек преданный, то он отдаёт всего себя, всю свою душу на растерзание тому, кто вовсе этого не достоин. А после этого наступает смерть. Моральная. А затем физическая. Вечность — не конец. Бесконечность — не предел. Все это неистовство, вся эта гонка за славой неимоверно жестока, неугодных просто давят. Группировки — это дети. Но дети рано познавшие темную сторону. Они проекция всей жестокости взрослого мира. Отражение той великой гонки, в которой в итоге нет победивших и проигравших, а есть палачи и жертвы. Майки жил в этой пустоте много лет. Эмма и дедушка, друзья и Такемичи были его светом, но…       Но свет погас.       Как гаснет жизнь.       Как гаснет свеча.       Погас свет Майки.       А вместе с ним угас и Манджиро Сано.       Майки открыл рот и глаза так широко, как только мог. Оказывается, это чертовски больно, когда пуля проходит насквозь через головной мозг. Тело парня обмякает, он падает на земь. Его трясёт в предсмертной агонии. Дождь бередит рану, как соль. Молния яростно сверкает в небесной выси, освещая корчащееся тело. Боль. Боль. Боль. Вспышки сознания угасают. Он уже не может мыслить. Воспоминания, как слайд-шоу, мчатся куда-то в пустоту, где и исчезают навсегда.       Вот, радостная Эмма бегает за ним, зовёт его по имени, просит уделить ей хоть капельку внимания. Она просто рада быть вместе с братом. Вот, Эмма восхищается им, когда он тренируется. Улыбается. Не жалеет восторженных слов. Вот, Эмма готовит ему завтрак, будит с утра. Неизменная улыбка на её нежном личике сводит с ума. Она такая счастливая, такая хрупкая. Майки хочет обнять ее, но она, как туман, ускользает из его распростертых рук. Она осуждающе смотрит на него и качает головой. «Майки… Знаешь… Я ненавижу тебя, Майки… Ты — позор семьи. Лучше бы тебе исчезнуть, Майки». И все это она говорит с таким отвращением…       Дедушка. Любимый дедушка. Дедушка хвалит Майки, гордится им. Дедушка показывает ему приёмы. Обучает боевому искусству. Дедушка гордится его успехами, устраивает праздник в честь его достижений. Дедушка будит его с утра, улыбаясь и говоря, что завтрак готов. Картинки меняются со скоростью света. И вот улыбка дедушки сменяется оскалом. Он кривится и отталкивает Майки, просто отбрасывает, как ненужный мусор. " Манджиро, ты опозорил меня. Манджиро, ты ничтожен. Ты слаб. Ты не достоин носить фамилию Сано. Лучше сдохни. Сдохни. Убирайся вон из моего дома и никогда не возвращайся. По твоей вине погиб Шиничиро. По твоей вине мы с Эммой не счастны. Так почему бы тебе не уйти сейчас, Манджиро?»       Боль пронзает всё его существо.       Конец близок. Он умирает. Но воспоминания быстрее смерти. Их не остановить. Майки бьётся в агонии, стонет, ускоряя смерть, но флешбеки еще сильнее давят его, наваливаясь сверху.       Баджи. Кейске Баджи. Друг его детства. Вот они вместе играют на площадке. Вот они снова подрались, и он победил. Майки горд собой, а Баджи кричит, что в следующий раз победа за ним. Они смеются, улыбаются, бегают, а Эмма качает головой, глядя на них. Баджи неожиданно поворачивается к Майки и говорит: «Из-за тебя я умер. Из-за тебя Тосва опозорилась. В этом виноват ты, Майки. Ты дурак. Ты слабак. Ты жалок. Ты не достоин быть главой Тосвы и талантливым учеником Сано-сана! Это моё место! Ты никому не нужен. Ты пустышка. Так почему бы тебе не сдохнуть, Май-ки?»       Крик срывается с засохших губ. Он шепчет: «Не надо». Но с губ срываются лишь кровавые пузырьки. Они лопаются, но влаги нет. Боль пронзает все тело. Он еще живой? Почему? Майки торопит смерть, моля быстрее покончить с ним. Но воспоминания не остановить. Не остановить весь этот кошмар в голове. Не остановить все потаенные страхи, что были надёжно заперты в темном чулане. Вся тьма, вся боль, вся грязь вырывается наружу.       Дракен. Кен Рюгуджи. Кенчик. Его заместитель, его лучший друг, его товарищ, его советчик, его щит, его опора. Они столько всего пережили. Они вместе встали во главе Тосвы. Кенчик всегда был рядом. Но это воспоминание окутано мраком. Дракен кидается на него с кулаками, бьёт, бьёт до крови и говорит: " Пачин и Казутора в тюрьме! Баджи мёртв! Что ты наделал? Ты ведь глава Тосвы! Как ты мог испортить все? Майки!!! Сдохни, Майки!!! Какого… ты уничтожил все???»       Снова смена. Такемичи. Ханагаки Такемичи. Его друг. Его свет.       Погасший свет. Такемичи смотрит на него. С грустью. С болью. С тоской. «Почему ты бросил нас, Майки? Почему ты сломался? Почему ты стал таким? Я уважал тебя. Я ценил тебя. Я восхищался тобой. А ты ничтожество. Манджиро Сано — ни-что-жест-во!». Сказал и рассмеялся. Жутким, холодным смехом. Чужим смехом. Как в плохом кино, лицо Такемичи стало увеличиваться, а рот шевелился будто в замедленной съёмке и оттуда вылетали все те мерзкие слова, что вызывали дрожь. Майки ощутил слёзы. Слёзы текли по его щекам. Картинка сменилась. Баджи, Эмма, дедушка, Такемичи и Дракен наступали на него, кричали. Никто не принял Майки таким, какой он есть. Никто не замечал его слёз. И он бросился бежать. Он бежал прочь, пока не врезался в Шиничиро. Брат посмотрел на него безразличным пустым взглядом и сказал: «Ты мне не брат. Я любил улыбащегося малыша Майки, а кто ты такой я не знаю. Жалкий слабак, что ревет по всякому пустяку. Уходи. Исчезни. Я не хочу тебя видеть! Не хочу дышать с тобой одним воздухом. Ты не мой брат!».       Кислород в лёгких закончился, и парень начал задыхаться. Определённо, теперь он может уйти. Он лежал в луже крови. Волосы промокли теперь не только от дождя. Кровь твердела, запекалась. Жизнь покидала его обмякшее тело.             Частички разума ускользали. Сознание цеплялось за память, а память нещадно напоминала: «Ты не такой. Ты не тот Манджиро Сано, которого хотят видеть». Хеппи энда не будет. Это не сказка. Здесь нет истины или лжи, зависти или любви, здесь нет ничего кроме слов пустоты, бесконечного холода и цепей адского демона, что пришёл забрать душу Майки в геену огненную. Смерть не повернуть вспять. Майки сделал выбор. Шагнул с обрыва и разбился вдребезги. Он смирился. Сдался. Закрыл глаза. Расслабился. И упал.       Упал в холодные объятия смерти.       Упал вглубь бездны, именуемой адом.       Упал в ледяную пустоту, обжигающую словно огонь.       Упал в глубины адского пожара, сжигающего все живое.       Упал во тьму, где нет и мельчайщей частички света.       Безвозвратно ушёл в иной мир.       Ушёл навсегда.       По ту сторону его ждали семь кругов ада. Нескончаемые пытки. И Майки не ошибся. Перед ним возник демон. Лица демона не разглядеть, зато цепи, что обвивали тело демона, напоминали ядовитых змей, готовых укусить в любую секунды. Душа еще может испытывать боль. И каждая цепь отвратительного демона это знает. Эти хищные змеи готовы жалить. Но Манджиро не покорится им. Он будет сильным, хотя бы здесь. Он посмотрит страху в глаза. Майки должен найти в себе силы это сделать, иначе он потеряет остатки своей гордости. Потерять окончательно самоуважение не хотелось, поэтому он не закричит. Этот демон не получит желаемого.       Цепи, как единый организм, ринулись на него. Они были повсюду. Они проникали во все уголки его духовного тела, царапали, скребли, кусали, впивались. Если бы он был живым, то уже весь был бы залит кровью, ведь цепи жалили везде, не оставляя пробелов. Боль затмила разум. Хотелось кричать, выть, звать на помощь, звать маму… Но Майки прикусил язык. Нет, он не сдастся этой тьме. Майки справится. Цепи, казалось, не намеревались сдаваться. Однако они отхлынули так же стремительно, как и нахлынули, оставив парня истекать невидимой кровью. С сухих губ сорвался стон. Хотелось пить, но откуда в аду вода? Кто даст ему сделать хоть глоток? Да и нуждается ли он в питье, не имея тела?       Мозг отключился.       Майки открыл глаза, ожидая увидеть потолок своей комнаты, но не тут-то было. Он все ещё был в том же жутком месте под названием ад. А демон стоял над ним, ожидая, когда же он очнется. «Чёрт». Парень не хотел смотреть в глаза чудовища, но и не знал что оно прямо над ним. Их взгляды встретились. А продолжение вовсе не киношное. Взор демона выжег его глаза, и он ослеп. На несколько мгновений он ослеп, видя страшные кадры смертей близких. А чудовище разразилось противным хохотом, наводящим тоску и печаль. Второй пыткой были страшные иллюстрации с близкими Майки, с их смертями, бесконечно жестокими и бессмысленными, но всегда по его вине. Монстр смеялся, видя как парень бьётся в цепях, желая помочь, но не может ничего сделать и каждый раз видит одно и то же. Отречение. От него все отреклись, ведь его тьма им противна. Мозжечок отключился. Сознание снова покинуло его.       Бледные веки задрожали. Майки увидел свет. Свет щекотал глаза, словно пробуждая ото сна. Ресницы дрожали то ли от ветра, то ли от света. Мучительно хотелось открыть глаза, но страх заставил пересилить себя. Он давно в аду. Самое время гореть. Он уже слышит грохот цепей. Это его демон пришёл начать пытку. Его тело не более, чем оболочка, мертво. А душа обречена на вечные страдания в аду. Его личный демон будет варить его в котле вечность. Бесконечность — не предел. Парень не мог представить, какого это страдать пожизненно. Но хотя бы был конец — смерть. А теперь… — Очнись, — чей-то голос врывается в его грезы, чей-то голос звучит, как ангельское пение в этой преисподней.       Неужто за ним пришёл сам ангел? Майки рискнул. Ресницы дрогнули, и он открыл глаза. И тут же закрыл. Солнце ослепило его. Он снова приоткрыл глаза, щурясь из-за палящего солнца. Утро? Рассвет? Он жив? Куда делся ад? В аду ведь нет солнца, там всегда затянутое грозовыми тучами небо. В то, что он видел своими глазами верилось слабо. Майки сел, оглядываясь по сторонам и, наконец, увидел её, ангела.       Рядом с ним сидела девушка. Её алые волосы струились по спине, она склонила голову набок и смотрела на парня. Её тёмно-фиолетовые глаза смотрели будто бы сквозь него, куда-то в даль. Тонкие аккуратные черты лица вызывали умиление. Её рука коснулась щеки Майки. Бледная кожа, напоминающая бумагу или снег. Длинные холодные пальцы, но прикосновение все равно было нежным. Тишину никто не нарушал. Она провела рукой по щеке Майки и убрала руку, глядя на него с какой-то тайной грустью. — Я… Я умер? — наконец, спросил Манджиро, разглядывая ангела. — Нет, ты чего? — удивилась девушка, краснея, — не помнишь? Ты же не выстрелил. — Что?! Правда? — Майки поднял голову к небу и выдохнул. Не может быть. Он не сделал это. Он живой. — Да, ты потерял сознание, видимо перенервничал. Я сидела с тобой всю ночь. Боялась, что ты впадешь в кому. Тебе снились кошмары, и ты плакал во сне. Но когда я тебя обнимала, ты успокаивался. Как ты? — Я… Я не знаю. Прости. Я доставил тебе проблем. Мне лучше, — бессвязно пролепетал Майки, краснея от стыда. — Все в порядке, главное, что тебе хорошо. Я приму тебя любым. Ты можешь быть самим собой. Даже должен. Ведь это правильно. А если кто-то не примет тебя, то это его проблемы. Зачем ты хотел убить себя? — Я не достоин жить. Я стал… Я стал плохим. — Мы просто винтики в системе мироздания. Мы песчинки, которые ветер времён уносит в даль. Мы просто прах и тени. Мы не можем быть хорошими или плохими, ведь мы ничто. Мы не можем всегда соответствовать ожиданиям и желанием других. Те, кто захотят, примут это, как данность, и не смотря ни на что будут рядом. А остальные не стоят твоих слез. Я знаю, что мы не знакомы, но… Пожалуйста, не губи себя из-за кого-то. Это того не стоит. Ты не можешь справиться с этой болью, но тогда позволь помочь мне. Я не враг тебе. Я была рядом, хоть ты и не видел меня. Я видела, как ты пытался убить себя, как отключился. Я… Я узнала в тебе себя. Когда-то я была такой же потерянной. — И кто же… Кто спас тебя? — Никто.       Майки пораженно молчал. Что он мог сказать? Мне очень жаль? Почему-то он хотел ей верить. Было в ней что-то располагающее, притягивающее. Да и она всю ночь просидела с ним. Судя по её словам именно она вытаскивала его из кошмаров. Именно она была его светом. Манджиро должен отплатить ей. К тому же, она очень милая. Кажется, они могли бы подружиться. — Ты… Если хочешь, я буду защищать тебя! — ляпнул он, понимая, что говорит совсем невпопад. Но хотелось что-то сделать. — Конечно, с удовольствием. А я тогда буду всегда рядом и буду помогать тебе. Дам совет, если нужно. — Согласен.       Девушка рассмеялась. Майки сам не понял, почему её смех оказался таким заразительным, но тоже начал смеяться. Впервые за долгое время на его лице появилась искренняя улыбка без грамма фальши. — Мы так и не знакомы, — вспомнил Майки. — Меня зовут Сано Манджиро. Зови меня Майки. — Я Сато Минори. Можно без кэйго, — с улыбкой сказала красноволосая.       Майки взглянул на Минори, ненадолго поднял взгляд на небо. На небосводе ярко светило солнце, чем-то похожее на Минори. Такое же яркое и тёплое. Однажды он женится на ней. Но сначала подождет немного и предложит ей быть его девушкой. Майки и сам не понимал, почему так привязался к девушке, которая ничего особенного не сделала, но все же приняла его едва зная, попросила не умирать, хотя ей не должно быть до этого никакого дела. Он поверил её словам про то, что она ночью была рядом, потому что помнил, как вдруг резко покидал ад.       Эта девушка, Минори, станет его сокровищем, которое он будет хранить. Они станут двумя половинками… Нет, они и есть две половинки. Кажется, они предназначены друг для друга, две половинки инь и янь. Возможно, соулмейты существуют и сегодня Манджиро встретил своего. Говорят, что у каждого есть имя, которое ключ к его сердцу. «Минори». Физически она кажется хрупкой. Он защитит её. И поддержит, если она сломается. Хотя судя по её уверенному виду морально она сильна. — Все мы ломаемся, — будто прочитав его мысли, заговорила Минори. — Это нормально. В такие моменты нам просто нужен человек. Который поддержит, утешит и примет нас такими, какие мы есть. Всем нам нужна опора. Даже самым сильным. Потому что мы не совершенны. С этим ничего не поделаешь. Это остаётся только принять. Прими это, как факт. — Если бы я не видел тебя своими глазами, я бы решил, что ты мудрец, которому около тысячи лет. — Внешность обманчива. Внешность — оболочка. А возраст — цифра. — Ты умеешь заинтриговать. Что может произойти с человеком, чтобы он был таким, как ты? — Однажды, ты узнаешь все-превсе. Как и я. Мы ведь теперь друзья? Вот и будем общаться, как друзья. Со временем, мы все расскажем о себе. — Я буду ждать. — Так, мы друзья? — …Да! — Тогда вернёмся назад вместе?       Майки понял, что она имеет в виду. Ему нужно было прийти домой. Поговорить с дедушкой, но… Он не мог. Ему было страшно, неловко и страшно неловко. Майки поднялся, опустив взгляд в землю и погрузившись в молчание. Нужно было собраться с силами прежде чем предстать перед семьёй. Он не знал, что сказать им. И как. Неожиданно по его телу разлилось тепло. Он ощутил прикосновение. Холодное, но согревающее. Минори тоже встала и взяла его за руку, переплетая их пальцы. Майки поднял глаза на девушку и увидел не мягкую беззаботную улыбку. — Я пойду с тобой. Все будет хорошо. Твоя семья поймёт. Ты найдёшь нужные слова. Все получится.       Майки ощутил прилив решимости. Он медленно кивнул, а затем вместе с Минори отправился домой. Больше он не один. И, кажется, он знает, что сказать дедушке и Эмме. Больше не было ненужных страха и беспокойства. Он видел только чистое безоблачное небо, ослепляющее солнце и чувствовал веяние слабого ветерка, похожего на бриз. Его одежда была грязной и мокрой, ведь всю ночь шёл дождь, но Минори это не смущало. Майки подумал, что неплохо будет сначала переодеться, прежде чем предстать перед семьёй. Заодно покажет Минори свою комнату.       Неожиданно в голове щелкнуло. Всю ночь была гроза с проливным ливнем, а Минори в сухой одежде. Майки открыл было рот, чтобы спросить, но растерялся. Может, она ему солгала? Майки резко остановился и повернулся к девушке. — Ты солгала мне! Всю ночь шёл дождь, а на тебе не капли! — Но… — Да и я дурак, сразу не заметил! — Но… — Молчи! — А я не буду! Майки, ты идиот. Кретин. Смотри. Есть такая штука, люди её изобрели. Называется зонт. Видишь? — Минори открыла сумку и достала оттуда самый настоящий обыкновенный зонт небольших размеров. — Из-за ветра все-таки я немного намокла, но утреннее солнце высушило. — Ой… Прости пожалуйста… — Не прощаю. — Мне правда очень стыдно, извини. — Так уж и быть, но ты мне должен. — Ладно.       Однако Майки не обратил внимания на другую не менее, а даже более важную деталь. Он совсем забыл о пистолете, из которого стрелял. Поэтому он остался лежать на земле недалеко от того места, где лежал сам парень. Если бы Майки взял пистолет и заглянул в обойму, то увидел бы, что патронов там нет, а следовательно выстрел был…