Hold on

Сегодня был тот самый день. Определить это было легко — даже до смешного просто — чуть ли не на самом начальном этапе. Над всеми прошлыми «приступами» приходилось ломать голову — своего рода разминка для мозгов, но на этот раз все стало настолько очевидно и просто, что Сяоши не попытался даже напрячься, как по одному взгляду все понял — этот день наступил и ему остаётся только смириться и надеяться, что это не займёт слишком много времени. Прошлые разы ему совсем не понравились. Утро началось со взгляда на продавленную спинку верхней кровати, которую они с Лу Гуаном уже какой месяц обещают друг другу починить, соглашаются, умно кивая, однако, так и не продвинулись до этапа элементарного звонка мастеру. Наверху Лу Гаун зевал, двигался, старые пружины под тяжестью его тела мерзко скрипели, замер отчего-то на некоторое время, может в телефон залип или сонно смотрел в окно: сам Чэн Сяоши не знал, он за своим соседом не следит — лишь упорно пытался ухватиться за остатки сна, но как назло весь его слух сфокусировался на шорохи, издаваемые соседом. Вот уже затрещала лестница. Кровать шаталась туда-сюда, будто Чэн Сяоши находился на борту корабля, пока не раздались шлепки босых стоп по полу их комнату. — Ну ты и расшумелся, — проворчал Сяоши, слеповато щурясь от восходящего солнца. — Доброго утра, что ли. И отчего-то Чэн Сяоши сразу понял — это оно. Начало конца его лучшей беззаботной жизни. Понял только по слегка сгорбленным плечам, по красным пятнам под глазами, резко контрастирующие с невероятно бедным лицом Ли Гуана, по наклону корпуса, расхлябанной походке с одного угла комнаты в другой в поисках чистой одежды. И уже потом этот взгляд. Нет, в приципе он всегда у Гуана такой, будто он не здесь сейчас, забежал слишком далеко в свои мысли, — чересчур интимные мысли, которыми он ни с кем не делится, даже с Сяоши, — но сейчас он немножко другой. Более отстраненный и при этом напряженный, сильный, давящий. Лу Гуан кивнул и зашлепал в ванную, таща под мышкой ворох одежды. Вообще, задумался Чэн Сяоши, таких приступов на его памяти было немного, но раз в полгода случался точно: со времен школы до университета и их совместной «взрослой жизни». Лу Гуан переодички замолкал. Без причины. А может и была, только Сяоши никак не был о ней осведомлен. Но друг тем не менее замолкал. В первый раз это его немного напугало: сыграли роль фильмы, где герои, перенесшие сильный стресс, переставали говорить. Потому, охваченный пламенным желаем помочь лучшему другу, Сяоши без умолку трещал, пытался вывести на диалог, лез обниматься и, в конце концов, чуть не зарыдал, пока Гуан не вздохнул и почти беззлобно треснул по его тёмной голове, проронив первую фразу за неделю: «и что это за цирк ты устроил». Дальше становилось не столько страшно, сколько беспокойно. Сяоши так и наровил обсудить это с Гуаном, но боялся, что влезет во что-то личное. Что-то, что неприменно заденет в его друге, и уже это скажется на их отношения. Потому не поронил ни слова. Однако с возрастом стал замечать, как после странной терапии молчанием, Гуан хорошел собой. Лицо становилось менее памятым, меньше забывал, да и был более терпимее к выходкам экцентричного друга. Видимо, это было только к лучшему. Первый день прошёл быстро — выходной как не взять. Лу Гуан забивает диван и читает на нем свою книгу, иногда что-то листая в ленте телефона. Дремал. Вечером они вместе идут в супермаркет и на все вопросы о решении покупок продуктов, Гуан только кивает, мотает головой или грустно вздыхает. Понедельник — начало рабочей недели. Телефон Лу Гуана разрывается от звонков покупателей, и Сяоши со смехом вырвает из бледных длинных пальцев друга телефон, отвечает на вопросы покупателей и краем глаза ловит пристальный взгляд Гуана, ушедшего проявлять фотки. Во вторник и среду то же самое — на кассе работает Сяоши, пытается не сорваться на глупых клиентов, методично объясняет принцип работы ателье, берет заказы, пока Лу Гуан фотографирует людей для документов. И уже вместе вечером гуляют по парку города — ищут места для удачных фотографий. Сяоши рассказывает шутку — Гуан заказывает глаза. Сяоши показывает фотографию, где удачно совпадают тени, — Гуан одобрительно кивает и показывает уже свои фотографии. Сяоши рассказывает о том, что вычитал сегодня на форумах, комментирует все то, что видит, смеётся с того, как его речь заплетается, а Гуан хватает за его капюшон и тянет в кафе за горячим шоколадом и чаем с молоком. В четверг приходит Цяо Линь и рушит созданную идиллию. Она осматривает цепким взором помещение, пристально глядит на мрачного Сяоши на кассе, после очередного скандала с клиентом, и редакторующего фотографии Гуана. — Нет, ребят, так не пойдёт, — она показывает свои ладони с двумя зажатыми пальцами. — Восемь жалоб. Восемь! Это ателье, а не бойцовский клуб, если вы не забыли. Лу Гуан, как ты вообще допустил Сяоши до кассы — он же вообще с людьми разговоривать не умеет, не облаяв все и каждого. — Хэй, это вообще-то обидно! — Зато правда. Мы не должны терять клиентов, только из-за твоего хамского поведения. — Хамское поведение не у меня, а у клиентов-придурков. — Всякий клиент — в первую очередь клиент. И он заказчик, поэтому ты должен уметь молчать и сдерживаться, Чэн Сяоши. — Ни хрена, — Сяоши хлопает ладонями по столу, но Цяо Линь лишь насмешливо скидывает бровь. — Сама попробуй провести с ними какое-то время. Как пить дать, с ума сойдешь. — Тогда почему Лу Гуан не срывается на клиентов? Они оба смотрят на Лу Гуана, скрестившего руки на груди и глядящего на перебранку. — Иммунитет у него, — бормочет Сяоши. — Так, хватит. Я вообще ни к тебе пришла. Лу Гуан, ты на прошлой недели сказал, что нужно обсудить какие-то дела по поводу материалов для фотографий. Ух. У Лу Гуана дёргается бровь, и кто-то мог бы подумать, что это из-за внезапного мимического тика, но Сяоши хорошо знает этот жест — жест удивления, быстро схваченный под самоконтроль. Узнал Сяоши об этом не сам — глупая игра «правда или действие» раскрыла многие карты о друге еще в школьные годы, в компании девочек с их неизмеримым любопытством узнать по больше об объектах влюбленности. — Лу Гуан? Мы в молчанку играем? — Цяо Линь выглядит искренне удивленной, однако совсем скоро это перетекает в сильное раздражение. — Да что с вами сегодня, парни? Лу Гуан хмурится, снова вздыхает и открывает рот, потирая лоб. Потому что он, черт его возьми, самый ответственный человек, которого Сяоши когда-либо встречал. И будь он проклят, если проиграет эту битву, которая началась не по его вине, но уже была частью его самого. — А, Цяо Линь, — Сяоши лихорадочно думает, чешет нос. — У нас в общем-то закончилась глянцевая бумага, краска в принтере свое изживает и в цистернах закончился проявитель для пленки. Можно конечно уксусом, но это уже крайности. Хотя я открыт к новым возможностям. — Хорошо? Просто запишите на бумаге что вам нужно или сообщение отправьте, всегда так делали. Что вы как дети малые, ей-богу. Не отвлекайте по пустякам. Цяо Линь смряет их подозрительным взглядом, качает головой, видимо, вслед своим собственным мыслям, и уходит, растягивая слова прощания с обещанием заглянуть как-нибудь попозже. Когда Сяоши смотрит на Гуана, тот уже успел вернуться к настройкам фотоаппарата, тотально игнорируя Сяоши. Да и больно надо. Вечером он включает какое-то шоу по телевизору, дурацкое на самом деле, рука так и тянется переключить на более интересные каналы, да только пульт лежит на расстоянии вытянутой руки, а лень, как сказала бы Цяо Линь, родилась первей его. Так что снедаемый раздражением, злобой и скукой, Чэн Сяоши подпер кулаком голову и переодически томно вздыхал, надеясь на благословение с небес. С небес прилетает снаряд в виде ведёрка. Холодного, мокрого ведёрка, аккурат преземленного на бедра. Ведёрка, что оставило после себя влажные следы на ткани джинс и будто бы высасывало все тепло из ног. — Это ещё что, черт возьми его, такое? — С перепугу подскочив, Сяоши роняет вещь на пол. Рядом с ним раздаётся смешок. — Совсем куку? — Лу Гуан садится на диван, раскладывая на коленях книгу. — Я не куку, это ты — куку! Зачем швыранул эту хрень? — Аккуратно кинул. Лишь слегка не расчитал. Сяоши только и может открывать и закрывать рот, не зная как реагировать на слова соседа. Наконец обращает внимание на влажные пятна на штанах. — Холодно, блин, — шепчет он под нос, трогая пятна на ткани, однако сказанные слова все равно оказались услышаны. Лу Гуан удивлённо кривит лицо. — А ты видел горячее мороженое? Мороженое? Осторожно взяв ведёрко, Сяоши вчитывается в этикетку. И вправду мороженое. Мятное. С шоколадой крошкой. Его любимое. — Повод какой-то? — Без повода. — Вот так просто? Из ничего? Лу Гуан просто мычит, но Сяоши удаётся расслышать в этом одобрительные нотки. На последующий ряд вопросов, который вот-вот был готов сорваться, Гуан, хитрая задница, предусмотрительно нацепляет на себя наушники. Так ещё и отворачивается. К горящей лампе с выдуманным миром очередного автора, оказавшегося в его руках. Мороженое, значит мороженое. Есть ли смысл жаловаться на то, что ему было так внезапно всучено? Крайне безобразным образом, но в ином случае Чэн Сяоши и не принял бы такой резкий подарок. Да и сейчас отчего-то совестно. Так что грустно повздыхав, он ставит банку с мороженым на стол, идёт на кухню, где грамыхает посудой, и возвращается с двумя столовым ложками, как с венком победы. И пока Сяоши смотрит ток-шоу и уплетает уже какую-то по счету ложку любимого лакомства, внезапно, словно обухом по голове, осознает — а ведь Гуан-то заговорил. И не просто одним словом, а целыми предложениям. Уж, действительно. И он почти прохлопал этот замечательный момент. За это повод Сяоши сует в рот ещё одному ложку мороженого под приглашенные звуки телевизора и сопения Гуана. Благодать.