Крокодил в кармане

      Падение. Под руку с испуганным криком издается звонкий всплеск, и в неидеальной плёнке равномерно разложенной тины появляется рваная дыра, пугающая своим цветом, олицетворяющим бесконечность всех самых глубоких водоёмов из самых страшных ночных кошмаров, и уменьшающейся, пропадающей в ней тенью. Именно из таких дыр выпрыгивает то, что, несмотря ни на какие ожидания, превзойдёт и запомнится в воспоминаниях самым неприятным кадром из всех возможных. Поглощение. Очертание. Очертание мерцающией на свете перед голубыми глазами чёрной футболки сверху пропадает, заменяясь мутным просветом лучей осеннего солнца. Кто-то подбегает, накидывается грудью и бьётся ею о деревянный край, распахивая испуганные глаза. Кто-то отходит подальше. На грязном шартрезе поверхности едва можно было разглядеть белые блики воды, её бледнеющие отцветы…        Одежда становится мокрой, грязной по вине зацепившийся тины. Толстая набивка худи впитывает тошнотворную, застоявшуюся жидкость, добавляющую веса, и изнутри лижет уже не сухую, тёплую кожу. Жертва несправедливости не сопротивляется, представляя себя ржавым якорем подержанного корабля. Она ещё никогда этому не сопротивлялась.        Какой удачный момент он выбрал, чтобы сесть на деревянное ограждение старого, дырявого моста. Какое чудное время Феликс и Габриэль выбрали, чтобы начать ссориться. Как точно четвёртый отлетел в его сторону и, как здорово, что они прекратили ругаться. Пятому больше не нужно волноваться.       Не нужно было надевать наушники. Что он хотел послушать? Акустику? Джаз? Чилхаус? Теперь их и не найдёшь, даже если хорошенько постараться.        Тихо и громко одновременно.       Тело всё резче и резче проникало вглубь водной тьмы, будто канатом затягивая подростка, желая как можно скорее обнять его грязью и песком невидимого, засорённого дна. Пузырьки воздуха ласково проскальзывали и летели вверх — за свободой, лопаясь где-то на поверхности. Вода булькала в ушах, заполнив до предела глотку, нос и невероятно больно давила на черепную коробку. Мозг разрывался, лёгкие вздувались, но в то же время вода проникала по-странному медленно, как будто успела загустеть до состояния разведённого мёда. Эта густая горечь никогда не была кому-либо по вкусу.        Хей, а ведь где-то здесь должен плавать крокодил. Рептилия, способная отгрызть всё, что покажется съедобным. Большая, длинная, быстрая… Смешная.        Пустой желудок наполняется, как бочка. Давление на внутренние стенки живота увеличивается со странной прогрессивностью, поднимаясь на столько быстро, на сколько позволяли возможности. Самые свежие раны, зашитые швейными нитками, вздуваются, кровоточат, притягивают чьё-то внимание и увеличивают аппетит.        Где-то рядом проплывает двухметровый силуэт. В застоявшейся речке он максимально чёрный, максимально непонятный, незаметный…       Незаметный для тех, кто его не ищет.        Жутко мешает спазм. Горькая вода в лёгких сжигает тело изнутри до долгих судорог грудной клетки. Сильно болят глаза, будто их пытаются выдавить, болит живот, как после долгой голодовки, тошнит, и ещё что-то безобразно долго треплет вески, но… Но уже без разницы. Давно без разницы. А теперь…        Приятно. Водичка такая прохладная, чувствуешь себя маленьким зелёным беспомощным крокодильчиком… Эй, почему нет? Они милые, нередко гладкие, словно ящерки, и их так сильно любят смывать в унитазах в Американских фильмов, что не любить их значит не знать понятия сострадания.        Именно сейчас та самая минута, когда можно ни о чём не волноваться. Когда можно забыть про что-то важное, вроде просьбы мамы купить булочку хлеба или папы помыть полы, пока он с товарищем на концерте симфонической музыки. Можно продолжать не вспоминать, что скоро школа, учителя, домашка, баллы, выговоры, разочарование, проблема с близкими, деньгами, депрессией и так далее. Можно ощущать себя на краю многоэтажного этажа, можно кричать, можно послать кого захочешь, можно всё. И даже представить себя крокодильчиком.       Можно даже не обращать внимания на то, что кто-то дёргает тебя за руку или… Сжимает? Оу.        Пастью.       Несколько разводов заворожённых разноцветных теней довольно долго держались в отражении покачивающейся поверхности воды.        Трое парней окоченело стояли на поломанном мосту, раскрыв рты и вылупив глаза от неподдельного мандража и страха.        Людей рядом нет. Никого из взрослых, рабочих, просто мимо проходящих. Нет того кто или что могло бы помочь. Один слишком лёгкий, второй слишком тяжёлый, третий слишком напуганный, может никто даже плавать не умеет, хотя… Нет, у одного к этому явный талант. — Ныряй в воду! —Кричит кто-то, явно не зная куда себя деть. — Давай, ты же умеешь плавать! — Я не хочу туда, сам лезь! —С хрипотцой и явным страхом кричат в ответ.        Естественно всё остаётся безрезультатно.        Телефон был только у одного и именно он упал в воду. Смотришь на эту ситуацию, дёргаешь руками, психуешь, хнычешь и… Ох, как же не хватает, думаешь, взрослых, да? Но ведь они были бы так же бессильны. Ни родительская, ни гидротехническая, ни пожарная, ни скорая, никакая машина не смогла бы проехать сквозь запечатанные ворота этого зоопарка, не поможет длиннющий канат прекрасного специалиста-спасателя, не сможет этого сделать и самый великий аист из всех существующих. И только по одной причине — их здесь нет.        Всплывающие части чего-то схожего на плоть заставляют отшатнуться от края. Края их идиотизма.        Эльф смотрит на блондина с ужасом, а тот со слезами. Дрожащий очкарик, опустившийся на сгнившие доски и сжавшись, скрывает лицо руками.        Нет, это не он виноват, это не его вина, он тут ни при чём, не он предложил здесь погулять, не он начал ссориться, не он толкнул друга в… Туда.        «Боже, Господи, Создатель, молю, если ты существуешь, дай мне проснуться, пожалуйста, я не могу, не могу так.»        Заброшенный зоопарк с мифом о забытом администрацией аллигаторе — их первое и, вероятнее всего, последнее решение, где можно пошариться.        Слышится истеричный вздох слева, громкий шмыг справа. Потерянность на лице, шум в мыслях, забитость в горле… Повсюду. Тот, кто посередине, смотрит в никуда и просто скалится. — Чёртово... Болото.        Они больше не пробовали посмотреть в сторону водоёма. Смотрели друг на друга, пытаясь понять что им делать хотя бы у кого-то. Этим кем-то автоматически стал брюнет, когда медленно поднялся на ноги.       Он отвернулся от взгляда мокрых глаз и повернулся к деревянным перилам, к коим ранее сидел спиной. Долго смотря в воду, он не видел того, что искал. То что они увидели, если хоть видели вообще.        Ему казалось, что вот-вот на него выпрыгнет трёхметровая рептилия прямо оттуда, из-под моста.        Неожиданно и резко. Это случилось. Перед ним появилась распахнутая розовая пасть аллегатора, каждый клык которого было возможно сосчитать из-за остановки времени. Она прозрачна.        Парень упал назад и схватился за голову.        Нет, причудилось, не появилось, не было! Иллюзия, это была просто иллюзия! Иллюзия! Ну же, встань, действуй, сделай хоть что-то!        Он закрывает глаза и… «Не-е-ет… Это не иллюзия, не-» Иллюзия. «т…» Кулаки непроизвольно сжимаются. «Это иллюзия!» — кричит нутро, но слушать его никто не хочет. Тогда почему «я» сейчас в таком состоянии? «Значит нет?»        Непонятно. Ни черта. — Г-гэб…? Что ты видел? —Подаёт свой писклявый голос пятый, подползая ближе. Он тянется к чужим рукам на лице и сразу же отшатывается, когда видит, как они дрожат. — Че. Чешуйчатую. Спину.       Четвёртый резко раскрывает глаза, хмурит брови, будто ему рассказали несмешную и обидную шутку. — Ты совсем крышу-?! —Ему не дают договорить, первый подскакивает. — ЗАКРОЙ РОТ, А ЛУЧШЕ САМ ПОСМОТРИ, ЕСЛИ НЕТ — ПОЛЕЗАЙ В ВОДУ! ДАВАЙ ЖЕ, НУ! ЛЕЗЬ, ТЫ МОЖЕШЬ! — Д-да пошёл ты! —Тот торопливо вытирает взмокшие глаза, в обиде скалит клыки и нервно отводит взгляд. Пот течёт так, как будто кто-то из них неизбежно должен быть следующим.       Неужели им придётся промолчать об этом? Укрыть свою ошибку? Они. Они же… Не оставят его там? — З-зонт, он-, его же-. —Не договаривает пятый. — Рот. —Эльф поджимает уши от злости на самого себя.— Закрой. —И не знает куда девать эту злость. Чувствует вину, которая столь же огромна, как и мала.       Да кто вообще так обращается с друзьями? Они же друзья, верно..?        Так проходит какое-то время. Валеты уже ничего, кроме собственных сердцебиений и выдохов, не слышат. Как на зло, поднявшийся ветер начал шуметь водой снизу, под досками. Насмехаясь ли или нарочно ворошить воображение — не известно. Этот шум начинался и прекращался. Они задерживали дыхание и снова выдыхали. Глубоко. Берега нигде не видно. Угнетающая атмосфера и ощущение, что они застряли в ловушке, где, если пошевелишься, тебя утопят, или сожрут, или всё же скорее утопят также неизвестно.        Утопят, вероятнее всего, поскольку самый… Неуравновешанный сейчас, опустив голову, крутил заточку в кармане, пытаясь успокоиться… В глазах чудилось то, что простым языком и не опишешь. Ему страшнее. Он смотрел в одну точку и не прекращал пялиться, поскольку совсем рядом ему чудилось нечто… Вообразимое. Он боится больше всех. Он никогда не любил глубокие места.        Феликс плакал. Он жмурился, поджимал губы и вспоминал прошлое. Вару, напротив, представлял будущее. Как они возвращаются, признаются и… И получают абсолютно разную, в основном нейтральную, реакцию. Хелен… А как отреагирует Хелен? Они же были лучшими друзьями, тусовщиками на одной волне и тому подобное. А Куромаку? Ах, как же музыкант будет несчастен. Создаст чудесную поэму о утопленнике и будет грустно напевать её каждый год даты сегодняшнего дня.        Бубновый ложится на землю, распластавшись звездой и успев с чем-то смириться. Четвёртый зажимает нос, чтобы не издавать противных звуков, и смотрит на проклятые перила из дерева. Бесполезные. Бесполезно высокие. Пятый прижимается к земле лбом, будто молится или мучается от боли в животе.        Надолго ли они здесь?       Кашель. Судорожный, громкий, немного низкий. Организм этого не выносит и просто выталкивает всё то, что нахватало горло, когда появился шанс.       На самом деле затухшая за несколько месяцев вода просто омерзительна на вкус, хуже воды из лужи или разбавленной чаем параши школьного туалета. Мерзкой, вонючей, унизительной.       Откашлившись, «утопленник» пытается задышать. Это получается обрывисто, с переменными успехами, будто сейчас вздох, а потом сдох. Получать нужное количество воздуха через глубокие отдышки удаётся с трудом… Глаза смотрят куда-то вверх и щиплет так, как будто в них насыпали соли. Жидкая грязь льётся с волос, одежды, карманов, из глаз, ушей, носа и… Из прочих мест, до куда успела дойти. Но он не придает этому значения. Льются и льются, что поделаешь?       Приподнявшись на локтях и посмотрев вниз, он сразу же падает обратно на землю.        В полуметре от штанины находится растянутая морда в сумчато-зелёной коже. Ярко-коричневые дёсна. Обнажённые, большие клыки. Больше, чем у Феликса, точно. Дикие глаза хладнокровного хищника заставляют вспомнить Матраса, что остался гостить у милой бабушки. По постоянному дёрганью ноздрей можно понять одно — принюхивается. — Большой… —Зонт не торопясь посмотрел по сторонам, пробуя освежить промытую грязью память. Голос был спокойным, умиротворённым и удивительно приятным. Нет, это не он тонул, точно не он. Честно-честно. Даю скрещенные пальцы. — Ух, ля…        Животное начало подползать ближе. Увесистый хвост с воткнутыми зубчиками шрамов нетерпеливо махал из стороны в сторону, отталкивая от себя пожелтевшие листья. — Голодный? —Естественно голодный. Даже очень, но всё равно немного заинтересованный, ведь… Как-так? Беззащитный человек один. Грязный, он без сил, он с кровоточащими ранами и при этом… Он спокойный. Это необычно. Что с тобой, человек? Умеешь под водой дышать? Думаешь не съем?       Треф смотрит на ветки, загораживающие небо облезлых деревьев. Он молчит и глаза его становятся такими тусклыми, бледными, что многим может показаться, как будто паренёк прямо сейчас начал слепнуть.       Животное подползает ближе, начиная обнюхивать усерднее. Лезет на того, изредка тычя непослушным носом в одежду.       И человеком-то не пахнет, кошками в основном.        Парень ощущает тяжесть на одной, потом на второй ноге, понимая, что на него потихоньку залезают. То, на сколько громко дышало земноводное, очень выделялось на фоне тихого посвистывания ветерка и шебуршания листьев.        А ещё крика. Крика чёрной-пречёрной птицы в закатном небе.