Челюсти

      Разрыв мышц, хруст костей, капанье крови. Резкое чавканье и громкое жевание. Все это каруселью проносилось в ее мозгу перед каждым пробуждением. Окунало в воспоминания и оставляло там, заставляя снова и снова проживать кошмар во плоти. В тот день, когда ее серый, вязкий и туманный мир взорвался буйством красок и адским пламенем.       Эмилоу проснулась, громко дыша.       Открывать глаза сразу нельзя — комната была наполнена кровожадными монстрами. Двигать конечностями тоже нельзя — не получится. Сонный, мать его, паралич. Каждый раз он напоминал ей о Циан, любившей гулять по другим мирам, впадая в кому. Для новеньких медработников она — отличный тест на прочность. Прождав несколько минут, Эмилоу на пробу двинула рукой и сжала кусок сбившейся простыни. Отпустило. Можно просыпаться. Сев на кровати, Апаччи потянулась. Подцепив тапки и надев их, она поёжилась от противной ворсистости. Но оглянувшись вокруг и убедившись, что все еще живет в Аду — пламя все так же уютно трещало на полу, — Эмилоу в очередной раз смирилась с необходимостью такой защиты. Посидев и припомнив события последних дней, она поняла, что в очередной раз очутилась в психбольнице. Для проверки своего состояния. Для того, чтобы не навредить себе и окружающим. Черт.       Выйдя в коридор, Эмилоу неприязненно посмотрела на Франческу. Опять та проснулась ни свет ни заря и мозолила ей глаза. И опять сидела, поджав ноги и скрючившись в три погибели. Опять мерзнет.       — И чего тебе не спится, Фран? — пробурчала Апачи, проходя мимо нее. Эту помесь гориллы с гремучей змеей она невзлюбила с первой встречи.       — Отвянь, — предсказуемо огрызнулась та, сплюнув на пол.       Устроившись на скамейке на другом конце небольшого помещения, Эмилоу сама поджала ноги и уставилась в окно. Раньше она не бездумно пялилась, а выискивала взглядом ее. Тию. Часами, ради пары мгновений. Приставляла руку к стеклу и любовалась на чужую руку по другую сторону. Но говорили, что таких, как Тиа, больше не выпускали на прогулки в этот дворик. И все же, Апаччи снова и снова просиживала у окна целыми днями в надежде на встречу с той, что изменила ее жизнь.       В тот день в ее доме опять стояла ругань, пьяный ор и битье посуды. Сжавшись в углу комнаты, Эмилоу беспомощно наблюдала за тем, как отец избивал мать за попытку отвести дочь к врачу. Апаччи не понимала, что с ней было что-то не так, но регулярные избиения за небольшие странности обреченно выносила. Но в тот день кто-то отвлек ее родителей. Эмилоу долго не решалась выходить в коридор, а когда вышла — увидела ее. Тию.       Милую девочку, почему-то дрожавшую и судорожно собиравшую рассыпавшиеся конфеты с пола. Разве сегодня был Хэллоуин? На ее костяных челюстях и бритвенно острых зубах виднелась кровь и остатки чужой плоти, время от времени шлепавшихся на пол. Все вокруг было залито красным, и, заметив Эмилоу, Тиа испуганно замерла, зажав в руке горсть конфеток. Протянув ей руку, Апаччи флегматично наблюдала за тем, как искажается и ломается ее реальность.       С тех пор многое изменилось. Например, они с Тиа стали почти соседями, из разных отделений. Эмилоу во время обострений по полгода жила в больнице, а в остальные месяцы просирала свою жизнь в съемной комнатушке. Раньше, еще когда их только госпитализировали, Тиа с Эмилоу могли спокойно встречаться во время прогулок. И тогда они, сидя на траве, общались. Не словами, придуманными глупыми людьми. Жестами, взглядами, нежными касаниями. Они словно читали мысли друг друга. Эмилоу слышала крики в голове подруги, сведенной с ума одиночным заточением. Ощущала кровь на ее зубах. Чужую. А Тиа беспокойно наблюдала за рвущимся сознанием Апаччи. Несмотря на конские дозы таблеток, болезнь Эмилоу прогрессировала.       И сейчас, видя в окне долгожданное отражение, Апаччи вяло осознавала, что ее дни на свободе подходят к концу. Несмотря на терапию, болезнь продолжала прогрессировать, окончательно доламывая ее искаженное восприятие реальности. Но ей было все равно. До тех пор, пока призрачная Тиа подходила поддержать ее, стоя по другую сторону окна.