Трудности коммуникаций и сырная обсессия

Одним прекрасным солнечным утром субботы Чонина затапливает сосед сверху. Сгоревший омлет, оставленный Яном, пока он бегал в панике за совсем свежий красивый паркет, для которого вода смертельна, за вёдрами и тряпками в кладовку, идёт в мусорку, а сам Чонин — прямиком в квартиру над ним, с заранее прихваченной тяжёлой стопкой конспектов на случай, если сосед окажется неадекватным. Видали мы таких. Бесцеремонно барабанит увесистыми тетрадками в металлическую дверь и орёт очень вежливое для восьми утра субботы «извините, блять, вы меня топите». Через минуту ему открывает человек в мокрой насквозь пижаме с щеночками; вместе с ним в коридоре оказывается лужица ледяной воды. Не разоряясь на приветствия, он прямо говорит: – Будьте добры, позвоните в службу ремонта. Мой телефон умер. И ушёл внутрь, закрыв дверь. Опешивший Чонин, пару мгновений тупо моргавший, вспомнил про просьбу и побежал к себе за телефоном. Работница колл-центра пообещала прибытие мастера через час — до тех пор извольте справляться самостоятельно. Тот факт, что дежурный сантехник жил в одном подъезде с ними, видимо, никого не смущал. Ладно, чёрт с ним. Чонин спохватился своих учебников и драгоценного компьютера с почти дописанной курсовой и побежал вытаскивать их прочь из квартиры, надеясь на безопасность коридора. Попутно сменив несколько вёдер и намахавшись тряпками из-за стремительно увеличивающегося потока воды с потолка, он схватил из шкафчика шоколадку, откусил добрую треть и поскакал обратно к соседу, на этот раз барабаня по двери носком тапка. Сосед молча впустил его внутрь, спешно закрыв дверь, выдал высокие рыбацкие резиновые сапоги и ведро. Чонин оценил обстановку: уровень воды был порядка десяти сантиметров, продолжая постоянно увеличиваться, сантехник будет дай Бог через сорок минут. А ещё тянет прохладой — в комнате открыто окно, куда, видимо, сосед выливал воду. Как раз с той стороны свежепосаженный газон растёт. Удачненько. Чонин прохлюпал по домашнему морю до окна и принялся энергично выливать воду ведром на улицу. В данный момент он не очень задумывался об эффективности такого метода. В конце концов, если сосед так делал последние полчаса, значит другого способа не осталось. Сам сосед, к слову, ушёл в соседнюю комнату и, судя по звукам, тоже орудовал ведром и окном. Любопытные соседи этажами ниже повысовывались из окон, с любопытством наблюдая за двумя акваменами. «Лучше б помогли», – ворчливо подумал про себя Чонин, начиная поскрипывать зубами от окутывающей его ноги ледяной воды. Он старался не думать о том, что творится в его собственной квартире с новеньким паркетом. Лучше не думать. Достаточно скоро в дверь постучали, и сосед тут же открыл, кратко и чётко обрисовав ситуацию: оказалось, что при замене трубу с холодной водой недобросовестно герметизировали, и когда он включил сильный напор в душе, её прорвало настолько сильно, что дыру было невозможно заткнуть чем-либо — слишком сильный поток. Чонин воздержался от комментариев. После сосед с мастером скрылись в ванной комнате, а он продолжал орудовать ведром, с тоской думая о сгоревшем омлете. И о сырной пицце. Зверски захотелось пиццы. Решено: когда всё закончится, он закажет сырную пиццу 40 сантиметров и схомячит всё в одну морду. Чонин не заметил, как на его лице расцвела маленькая счастливая улыбка. А вошедший в этот момент сосед — заметил. И невольно отзеркалил его улыбку. * Было два часа дня, солнце во всю слепило, когда Чонин с соседом закончили с уборкой учинённого потопом беспорядка: вытирали остатки луж, развешивали на сушилках и всех нашедшихся стульях промокшие вещи, выбрасывали пришедшие в некондицию бумажные и картонные изделия. Чонин, ожидавший свою очередь в душ, сидел на подоконнике, забравшись на него с ногами, и думал о ней. О сырной пицце. Его телефон, как и телефон соседа, пал смертью храбрых в бою со стихией холодного водоснабжения: вылетел из кармана домашних штанов при очередном замахе ведром в окно и утонул в ледяном море. Как следствие, позвонить в доставку он не может. Официально проклято. Из ванной с полотенцем на плечах выходит сосед, сразу же подмечающий вид побитой собаки за Чонином. Он подходит ближе и интересуется: – Чего такой грустный? Чонин обнимает себя руками, бурча: – Хочу сырную пиццу. – Так закажи? Чонин вопросительно посмотрел на соседа: – Голубем, что-ли? Сосед чуть надувает губы, понимающе кивая: – Точно. Телефон. Нам нужно сходить в салон связи. Чонин шмыгает носом и спрыгивает с подоконника. Хватает самое сухое из развешенных полотенец и плетётся в ванную, практически роняя слёзы, когда чувствует под ногами взбухший паркет. Уже у самой двери в ванную слышит из-за спины: – Как закончишь — пойдём в пиццерию. Я угощаю. В качестве благодарности и извинения. Чонин разворачивается, глядя просиявшими глазами на соседа. Тот в ответ скромно улыбается. А после, делая длинные паузы между предложениями, словно обдумывает досконально каждое из них, добавляет: – Потом сходим за новыми телефонами. С паркетом тоже помогу. Я в родительском доме помогал ремонт делать — знаю, что да как. Меня, кстати, Сынмин зовут. * По пути в пиццерию оба молчали: то ли не знали, что сказать, то ли говорить было нечего. Чонина, в общем-то, затянувшееся молчание не смущало — окрылённый мыслью о халявной сырной пицце, о которой грезил последние полдня, он почти вприпрыжку шагал рядом с Сынмином. Ким сохранял нейтральное выражение лица, краем глаза следя за тем, чтобы Ян ненароком не врезался в какого-нибудь прохожего или столб. Сынмин, шедший всю дорогу на шаг впереди, собирался открыть им дверь в заведение, но Чонин в мгновенье проскользнул перед ним и вошёл первым, чуть придержав дверь — жест обычной вежливости. Сынмин, не поменявшись в лице, вошёл следом. Чонин с минуту изучал ассортимент на прилавке: сырных пицц было три вида, и он несколько растерялся, не зная, что выбрать. На ожидающий взгляд Сынмина он лишь пожал плечами. – В этой, – сосед кивнул на первую пиццу, – есть сыр дор-блю. А эти, – он указал на оставшиеся, – отличаются количеством моцареллы в составе. – Давай ту, в которой больше моцареллы, – тихо сказал Чонин, неожиданно смутившись того, каким мягким вкрадчивым голосом говорил сосед. Сынмин кивнул ему и обратился к кассиру: – Нам две двойных моцареллы… – тут он вновь повернулся к Чонину, – напитки? Чонин, засмотревшийся на профиль старшего, моргнул. – Напитки, – повторил Сынмин. Чонин спешно закивал: – Горячий шоколад. Сынмин повернулся к кассиру: – Два горячих шоколада… – С зефирками, – шепнул Ян. – …с зефирками, пожалуйста. Кассир повторил их заказ и спросил про способ оплаты. Сынмин достал из кармана джинсов телефон, открывая приложение бесконтактной оплаты, и попросил Чонина занять им столик. Оглянувшись, Ян заметил пару свободных мест — в выходной день ближе к вечеру в кафешках всегда было полно народу — и, недолго думая, направился к тому, что у окна. Вид, конечно, не блистал красотой — самая обычная улица среднего райончика, но в просвете между зданиями напротив можно было разглядеть солнышко. Чонин любил солнышко. Сынмин присоединился пятью минутами позже, принеся поднос с пиццей и двумя кружками горячего шоколада с зефирками. За второй пиццей он попросил Чонина сходить самостоятельно. Следующие пятнадцать минут проходили в тишине: оба молча ели, не проронив ни слова. Только на этот раз Чонина это заставило почувствовать дискомфорт — другие посетители пиццерии во всю обсуждали что-то и смеялись, а они, ну, как белые вороны. Ян настолько выбился из колеи, что есть долгожданную сырную пиццу совершенно расхотелось. Сосед, судя по его виду, начинать разговор не собирался. Но не факт, что он не хотел. Может, ему тоже неловко. Поэтому Чонин начал соображать, чем разбавить зудящую тишину. На ум сами собой пришли резиновые рыбацкие сапоги в квартире соседа. Чонин решает плыть по течению. – Рыбачишь? Сынмин, не глядя на него, кивает. А после продолжает уминать очередной кусок пиццы. – А-а-а, тогда понятно, откуда у тебя те сапоги, – понимающе кивает Чонин, хлебнув горячего шоколада. А потом замирает на мгновение, ставит кружку на стол и спрашивает: – А зачем две пары? На рыбалку с кем-то ходишь? – Запасные. Мало ли что. – А-а-а… – не находит, что ответить, и замолкает. Вот и поговорили. После, когда солнце медленно начинает опускаться за горизонт, идут в салон связи за новыми телефонами. Сынмин молча — как и всё, что он делал до этого — забивает свой номер в контактную книгу Чонина, звонит себе с его телефона и сохраняет его номер. Ян невольно засматривается на соседа, искренне недоумевая, что у того на уме. Он безучастно вёл себя всё это время, будто его, Чонина, и нет вовсе — так, случайный прохожий (хотя, по сути, так и есть). Тогда зачем он сейчас обменивается с ним номерами? – Спишемся по поводу паркета. А, ну да. До дома доходят тоже молча: погружённый в свою тоску Чонин идёт по узкому бордюру, Сынмин следит, чтобы тот не навернулся. Молча расходятся по своим этажам. Чонину было грустно отвечать на сынминово нейтрально-вежливое «пока» — он внезапно почувствовал себя ужасно уставшим; их времяпровождение высосало из него все силы. По пути к своей постели он даже не замечает под ногами отвратительно взбухший паркет. * В следующую субботу — неожиданно холодную на фоне жаркой недели — они вдвоём оказываются в кофейне. Чонин ничего не слышал от Сынмина все эти дни — тот словно сквозь землю провалился; только мелькал иногда в поле зрения. Ян старался не придавать этому значения, но часто ловил себя на том, что расстраивается от этой тишины: постоянно проверял телефон — вдруг пропустил сообщение — но ничего, кроме спам-рассылок, не было. Хоть бы из приличия спросил, как дела. Ага. Ещё и с паркетом помочь обещал. Сосед показался Чонину человеком слова: раз дал обещание, значит сдержит. Видимо, это не так. Сегодняшним утром — пасмурным, удручающим — Чонин решил, что пора сходить в строительный магазин за паркетными досками. Единственный толковый выходной на неделе — и тот во взрослых делах. Не так он представлял себе «весёлые студенческие годы», про которые так воодушевлённо рассказывали родители. Чонин как раз подходил к лифту, когда заметил в окошке на двери, ведущей на лестничную клетку, промелькнувший силуэт Сынмина. Не подумав, что на лифте догонит соседа определённо быстрее, чем пешком, он бросился вдогонку, едва не перепрыгивая через ступеньки. Внешне Сынмин определённо не отличался спортивностью, но по лестнице он буквально летел, при этом успевая на ходу натягивать пальто и застёгивать пуговицы на манжетах рубашки. Чонину оставалось только молча даваться диву. Обладающий тёмным атлетическим прошлым, он довольно быстро нагнал Сынмина. Уже в двух шагах от подъезда они сравнялись; сосед, практически мгновенно заметив Чонина, остановился и поднял на него взгляд. Первым заговорил Ян: – Привет? Сынмин кивает, поджимая губы — Чонин не понял, как это расценивать, но, похоже, сосед так здоровается со знакомыми незнакомцами или просто людьми, которым не то чтобы рад. – Куда так спешишь? Девять утра, суббота, а ты при параде, – имеет в виду тёмно-серые брюки с заправленной в них белой рубашкой. Сынмин, пару раз моргнув, объясняет: – В университет. – Вы учитесь по субботам? – удивлённо вздёргивает брови. – Мне нужно забрать заявление, – отвечает. – Ради этого ты так нарядился? – не понимает. – Я же не могу прийти в университет в чёрт-те чём, – пожимает плечами. «Сын маминой подруги», что ли? А вслух: – М-м-м, понятно. Видимо, подумав, что стоит из вежливости поддержать недоразговор, Сынмин спрашивает: – А ты куда в такую рань? – За новым паркетом. В другие дни некогда. Сынмин понимающе мычит. Вот и поговорили. Сосед откланивается и убегает в сторону автобусной остановки; Чонину, в общем-то, надо туда же, но он выжидает десять минут прежде, чем двинуться в путь. Безуспешно пробродив по строительному магазину добрых часа два, он не нашёл ничего путного — та доска, которая лежала у него, была разовым завозом. Вот как назло. Родителей тревожить не было никакого желания, а выбирать сам он не умел. Или боялся — об этом история умалчивает. Принимать самостоятельно серьёзные решения — пожалуй, самое сложное, что существует в этом мире. Смирившись, Чонин двинулся в сторону выхода. Вот тут-то он и столкнулся с Ким Сынмином второй раз за день. – Выбрал что-нибудь? – спрашивает сосед, не разоряясь на приветствия (Чонин решает игнорировать это). – Ну… нет. Тогда Сынмин идёт в отдел материалов для пола. Чонин поспешил за ним. Буквально за пять минут сосед изучил ассортимент, показал младшему пару оптимальных вариантов — и по качеству, и по цене, — и вот они уже идут к кассе делать заказ. Привезут через пару дней, в понедельник, когда у Чонина весь день пары; сосед обязался принять паркет за него. Обрадованный Ян приглашает Сынмина на кофе. Тот соглашается не сразу: долго молчит, словно погружённый в глубокие раздумья, и только после как-то не очень охотно кивает. За время пути молчат — под серой облачной пеленой сверху и угрюмыми лицами людей вокруг молчание уже не ощущается комфортным и уж тем более атмосферным, как неделю назад, когда солнышко, тепло и долгожданная сырная пицца. В самой кофейне перекидываются парой фраз: «что заказать?», «латте», «десерт?», «не нужно». Ощущающий себя самым несчастным на свете Чонин заказывает латте с двойной карамелью и два кусочка чизкейка. На всякий случай прихватывает ещё пакетики с сахаром. Бариста с искренним сочувствием предлагает ему печенек за счёт заведения. Возвращаясь с заказом к столику, он ставит перед соседом его латте. А после, вздохнув про себя, пододвигает к нему один из чизкейков. Ты, может, и испортил мне настроение своим пофигизмом, но я всё равно хочу с тобой подружиться. Чонин даже с родителями сладким делился с трудом. – Это..? – Сынмин вопросительно кивает на торт, отрываясь от чтения чего-то в телефоне. – Просто ешь, – бурчит Чонин, склоняясь к своему безумно сладкому латте, которым он надеялся излечить свою душу. Сынмин роняет очень тихое «спасибо». Он не ест сладкое вообще никогда, но чизкейк съедает до последней крошки. * В понедельник Сынмин, отпросившись с пар, которые у него с утра до вечера, как и у Чонина, принимает доставку паркетных досок. На неделе пару раз пишет, спрашивая, когда у Яна будет свободное время. В субботу утром стучится в дверь: «С паркетом помочь пришёл». Следующие пару дней возятся с ремонтом. Вечером в воскресенье — в пиццерию. А после — тишина. Если раньше Сынмин каждый день хотя бы мельком видел Чонина: то из окна, то перед подъездом — то последние две недели совсем никак. Утром: чистит зубы, завтракает, гладит рубашку — всё у окна, чтобы не пропустить момент, когда Чонин выйдет из дома. Вечером: торопится скорее домой, сидит на скамейке у подъезда, выглядывая его среди прохожих. Никаких случайных пересечений. Никакого застрявшего в горле «привет» или «доброе утро», когда Чонин его замечает. Ким Сынмин — отличник в школе и университете, безукоризненная гордость родителей и просто разумный славный умничка — выкручивает кран с холодной водой на полную, садится на крышку унитаза и, подперев руками голову, наблюдает, как медленно затапливает ванную комнату. * Погребённый под дедлайнами и бесконечным курсачом, горами фантиков из-под конфет и грязными кружками из-под кофе Чонин со священным ужасом прислушивался к почти фантомной капели на кухне. Он до последнего убеждает себя, что, должно быть, сошёл с ума, безвылазно сидя дома на дистанционке и двадцать пять на восемь думая о горящем адским пламенем дедлайне курсача. Но когда редкая капель сменяется вполне слышимой и частой, он, спешно закидывая ноутбук повыше на шкаф, бежит на кухню. Едва не наступив в образовавшуюся на полу лужу, он останавливается в дверном проёме, смотрит удручённо на сырой потолок и искренне хочет завыть. Сосед открывает почти мгновенно — словно только и делал, что ждал Чонина. – Ты меня опять затапливаешь, – сообщает, глядя на преспокойного Сынмина, который даже как-то радостно смотрит в ответ и кивает: – Я знаю. Зверски уставший ото всего Чонин замечает, как на лице Сынмина расцветает маленькая смущённая улыбка, и не понимает, хочет он накричать на него или поцеловать. * – У меня с общением… тяжко, – заканчивает сосед длинный рассказ, уткнувшись в свою кружку с чаем. Убрав весь учинённый им беспорядок, они сели за стол на кухне: Чонин заварил обоим чай и настойчиво требовал объяснений. – То есть, – Ян с явным сомнением смотрит на старшего, – ты не знал, как ко мне подступиться, и поэтому решил, что снова затопить меня — хороший способ это сделать? Сынмин кивает. Чонин в сердцах спрашивает: – Ты дебил? – (тут Сынмин стыдливо поджимает губы.) – Сам же сказал, что хорошо учился всю жизнь и был любимчиком всех взрослых. И вообще весь такой умница-разумница. Сынмин молчит. Вздохнув, Чонин попытался успокоиться и обмозговать сказанное соседом: он провёл всё детство и подростковые годы с книгами; в то время как другие дети во дворе игрались и веселились, он сидел дома, занимаясь самостоятельно или с мамой, которая всю жизнь занималась репетиторством, а после рождения сына всё своё внимание стала уделять ему одному, в особенности — его образованию; с идеальными оценками окончил школу, без проблем поступил в университет — но друзей так и не завёл, по привычке убегая от всех в свой безопасный тихий уголок с бесконечными учебниками и редкими смс-ками от родителей. Внезапно Чонину стало его жалко: слишком умный, но с нулевыми навыками коммуникации — воистину горе от ума. – Но, – тут он опустил взгляд на свои ладони, обхватившие кружку с постепенно остывающим чаем, – если ты всегда убегаешь от людей, почему… В смысле, я ценю твой интерес ко мне, но это странно. – Мне показалось, что ты похож на меня, – прямо отвечает. Чонин смотрит ему в глаза. Нет, он не похож на него: он посредственно учился, пропадал целыми днями с друзьями то на улице, то у кого-то из них дома. Сынмин, видимо поняв природу мыслей младшего в этот момент, добавил: – У тебя глаза одинокие. Он пропадал целыми днями с друзьями, но ни одного из них он не мог назвать своим близким человеком. – Студенты обычно живут группами — неважно, обеспеченные они или нет. А ты совсем один. А после выпускного и вовсе разорвал связи с ними. Да, они похожи: каждый со своей историей, но оба совершенно одни среди множеств. Чонин думает с минуту, прежде чем сказать: – Тогда… Будешь моим другом? Сынмин, обычно уходящий в себя перед тем, как дать ответ на что-либо, сразу же кивает. Чонин поднимает кружку: – За искусство коммуникаций! Это был тост. Подними кружку и чокнись со мной, будь другом.