***
После событий Нью-Йорка они продолжили работать вместе. Порой их пути пересекались, но чаще всего они работали в разных уголках мира, а когда встречалось увидеться, то весело проводили время вместе. С ним было легко болтать, словно само его присутствие – совсем как приглашение изучить в себе самые потаённые мысли и, если ей захочется, то поделиться ими с ним. И Нат отчаянно хотела рассказать ему о них, настолько отчаянно, что так никогда и не решалась. В мире не найдется столько людей, из-за которых ей казалось, что открыться — будет так просто и приятно. Больше не найдется, раз уж она задумалась об этом. Россиянка только надеялась, что сможет предложить ему нечто подобное, и, судя по тому что они, казалось, обсуждали все на свете, у нее это получилось. — Можно вопрос? — спросил однажды Стив за бутылкой пива у себя в квартире. — Гм? — Ты веришь в соулмейтов? Наташа удивленно сморгнула, и едва не подскочила на диване, о подлокотник которого так удобно оперлась. Внезапно в голове мелькнуло начертанное на коже слово, мелькнула сцена их первой встречи, и то единственное «мэм», пытавшееся подтвердить судьбу, в которую она отказывалась верить. Ещё никогда она не была более благодарна, чем тогда, что могла вот так вот запросто спрятать истинные эмоции за маской безразличия и даже слабой скуки. — Ну, у всех нас есть откуда-то эти метки, не так ведь? — девушка пожала плечами. — Но я не собираюсь бросать все и понадеяться на незнакомца, который скажет мне правильное слово. Не думаю, что именно это нам нужно для счастья. — А ты? Ты счастлива? — поинтересовался парень так искренне, что аж тошно было смотреть. Она приподняла бровь. — Ты задаешь много вопросов. — Я много чего упустил. Нат ничего не произнесла, и уж точно не собиралась отвечать ему честно, так что после небольшой заминки он продолжил: — Я спрашиваю только потому, что… оставил свою половинку по другую сторону льда. Я всегда представлял, что мы станем жить вместе и… Думаю теперь мне предстоит понять, чего же я хочу, если это не она. Наташа ощущала себя так, как будто ей с размаху заехали кулаком в живот. Она видела как порозовели его щеки, и быстро собралась с духом. — Ты виделся с ней? — спросила она, словно его ответ – единственное, что подогревало в ней слабый интерес. — Да, ну, — Стив задрал рукав, обнажая небольшое «привет» на запястье. Все внутри нее перевернулось в подтверждении того, что она и так уже знала. — Это не совсем помогает сузить поиск, но я думал, что сам все пойму, как только увижу ее, — пояснил он. — Она была моим командиром. Прошло много времени, пока она не заговорила со мной напрямую, и, когда это случилось, то просто стало подтверждением того, что я уже знал. Наташа просто кивнула. — У нее тоже была татуировка? Стив пожал плечами и вздохнул, мотнув головой. — Мне нравится думать, что да. Тем вечером я должен был сводить ее на танцы, когда… — парень замолчал. Остальная часть его прошлого говорила сама за себя. — Что ж, я бы не стала беспокоиться об этом, — сказала Наташа. Получилось немного холоднее, чем она предполагала. — Большинство так никогда и не встречают свою вторую половинку, даже если всей душой в это верят. У некоторых даже нет отметок. Тебе просто не стоит на этом зацикливаться. Нат повезло, что она была такой искусной лгуньей, потому что она даже на мгновение не поверила себе. Стив не просто говорил о какой-то школьной любви — она могла понять это по выражению его глаз каждый раз, когда он упоминал ее. Все еще грезя, почти столетие спустя. Стив был влюблен в эту девушку, он считал ее своей второй половинкой. Возможно, он был прав (Она знала, что это не так). Но Наташа все равно никогда не хотела связываться со всей этой чепухой о родственной душе. Парень кивнул, следуя ее совету, хотя понятия не имел, что с ним делать. — У тебя есть отметка? Наташа на мгновение опешила от такого вопроса. Она резко кивнула, рассказывая о себе в тот момент больше, чем когда-либо раньше. — И что там написано? Схватив на кофейном столике пустые бутылки из-под пива, девушка направилась на кухню за новыми. — Ты правда хочешь знать? — Погоди, — поднявшись, крикнул ей вслед Роджерс, — это ответ на вопрос, или предначертанный и вправду так скажет? На губах Наташи невольно мелькнула ухмылка. К счастью, она смотрела в холодильник. Вместо ответа девушка протянула ему пиво, которое он с готовностью принял. После она включила телевизор, и Стив больше ни о чем не спрашивал. Так обычно и происходило, когда у нее возникало ощущение, что Романова слишком много о себе рассказывает, инстинкты сами срабатывали, крича ей, чтобы она убегала. Казалось, что Стив понимает это. Он никогда не заходил дальше, чем Нат хотела, и, если и возражал, то никогда этого не показывал. Парень был очень добр — причина, по которой она ему доверяла, и в то же время ненавидела. Наташа всегда ненавидела свою вторую половинку, но только в ту ночь, когда она сидела рядом с ним на диване и позволила фильму, название которого даже не запомнила, заглушить желание повернуться к нему, и раскрыть все свои карты. И девушка полностью понимала, почему. Худшим в Стиве Роджерсе было не то, что он был ходячим воплощением национального гимна, или чопорным болваном, назвавшем ее «мэм». Худшим было то, что Стив Роджерс был влюблен в другую, и Наташа знала, что если кто-нибудь и заслуживал выговора «я же говорил» за то, что позволил какому-то слову определить свое счастье, то это будет она.***
Так они со Стивом стали напарниками, и это было хорошо. Общение давалось легко, совместная работа была для них отдушиной, и оба понимали, что делают — проявляют готовность рисковать всем ради задания. Все было так хорошо, что на какое-то время Наташа задумалась, не все ли так гладко в этом дерьме с родственной душой, и им со Стивом просто суждено быть лучшими друзьями. Это стало своего рода шуткой — Нат пытается найти ему девушку. Это была просто издевка, и его было весело дразнить, ходить вокруг да около, как они часто делали. Но в то же время она знала, что Роджерс хотел бы в конце концов остепениться, знала, что он, вероятно, был бы счастливее, если бы лучше приспособился в новом мире, и знал как добиться большего, не будучи таким неловким/чужаком. Нат не могла предложить ему ничего из этого, даже если он был заинтересован в ней, поэтому решительно выбросила из головы любые мысли об их тату. И, возможно, она надеялась, что дружеская шутка поможет и ей, поможет увидеть его счастливым с другой, да вот оказалось, что избавиться от таких мыслей было труднее, чем от чего-либо другого в ее жизни, тогда как она без проблем могла стереть из памяти почти все свое детство, но не одно единственное сказанное им слово при выходе из самолёта, или когда она проводила долгие ночи, гоняя мысли вокруг него и меток, которые они разделяли, и этого бесспорного между ними притяжения, от которого ей иногда хотелось просто сорваться далеко-далеко и никогда не оглядываться. Он так ни разу и не был на ни одном из этих свиданий.***
Иногда, в эти долгие ночи, полные одиночества, или когда она смотрела, как он улыбается над бутылкой пива, или когда пристально сосредотачивался на фильме, который, по ее мнению, было неприемлемо для него пропустить, Нат задавалась вопросом, что же нужно для их идеальной дружбы чтобы перерасти в нечто большее, и закрепить то, чего требовали отметины на их телах. Возможно, особенно опасная миссия изменит их взгляды, выступив своего рода спусковым крючком для того чтобы проводить либо больше времени вместе, либо не проводить его совсем. В конце концов, не нужно было даже грандиозного события. Все произошло так медленно, так тихо, что они даже не заметили этого, пока не стало слишком поздно. Вечера, которые Романова проводила в его квартире, становились все длиннее, до тех пор пока они не стали проводить времени вместе больше, чем порознь, а разговоры всегда сводились к одному и тому же. И внезапно однажды ночью девушка накрыла своими губами его, она хотела быстро отстраниться и должным образом оценить реакцию парня, но его губы мягкие, желанные и со вкусом сладкого алкоголя, а рука прижата к пояснице, притягивая ее ближе, от чего она почувствовала как по телу разливается тепло, и единственной мыслью заполнившей разум стало остаться так навсегда, потому что впервые в жизни ей казалось, что она может дышать. Вскоре он начал спускаться поцелуями по ее шее вниз — мягкие и нежные, от которых у нее вскружилась голова. Она провела руками по его волосам, а он — по ее спине, дивясь мягкости ее талии и играясь с подолом ее кофты. — Ты помнишь, что сказал мне, когда мы только встретились? — прошептала она ему на ухо, позволяя снять с себя кофту. — Что? — он немного отстранился, впершись в нее пристальным взглядом. — Первое слово, когда ты сходил с самолета? — Она наклонилась снова, и он кратко поцеловал ее, а после отодвинулся опять. чем снова отодвинуться. — Что я сказал? — строго спросил он. — Нас представил Колсон. И как хороший солдатик, ты назвал меня «мэм», — ответила Наташа, в слабой попытке поднять ему настроение, которое внезапно стало таким серьезным, как будто он знал точно, что она собиралась раскрыть, и это все еще оставалось гораздо важнее для него, чем должно было быть. Она немного повернулась, чтобы он увидел — три черные буквы сбоку на ее грудной клетке, подтверждающие, что она говорила именно то, чего он опасался. — А ты сказала привет, — продолжил Стив, широко раскрыв глаза, когда вспоминал события. — Ты знала. — Стив. — Она попыталась снова притянуть его ближе, обхватив его щеку рукой, но он посмотрел вниз, не желая встречаться с ней взглядом. — Господи, Наташа, — он тяжело вздохнул. Тогда-то она поняла, что дело плохо, что она неверно оценила вещи/происходящее, и сыграла ими неправильно. Ее полное имя звучало так странно, когда он произнес его вот так, все, и что она могла видеть, это настоящего маленького патриота, ужасного идеалиста, не знающего, как устроен настоящий мир. Мужчину, который ни за что по-настоящему не поймёт ее после такого-то начала. Было удивительно, что она вообще надеялась на другой исход. — Ты вообще знаешь как говорить правду? Его слова ужалили сильнее, чем следовало. Она могла слышать, как остальные его мысли повисли в неподвижном воздухе — это они тебя так надрессировали? Когда они сделали тебя шпионкой, то они сделали, чтобы ты была только ей? Или, что еще хуже, ты просто та, кем и есть на самом деле, Наташа? Это не были заявления, которые она не слышала раньше уже раз так миллионный, но только не от него. Он был ее партнером, одним из немногих людей, которые когда-либо на самом деле доверились ей, даже если в этом не было нужды, да вот все свелось к тому, что она доказала парню, что он неправ. Она не позволила себе вздрогнуть, вообще хоть как-то среагировать. Худшее, что она могла сейчас сделать, — это выказать хоть какие-то признаки слабости. Она встала и одним быстрым движением натянула на себя кофту, не обращая внимания на то, как сердце в груди обливалась кровью от обиды. Затем она развернулась на каблуках и вышла за дверь, даже не оглянувшись в его сторону, прежде чем он смог сделать что-нибудь большее, чем просто сидеть и смотреть на нее в замешательстве.***
Наташе было неинтересно извиняться перед ним. Если он все еще видел ее такой — двойным агентом, которому нельзя полностью доверять, — то она не была увлечена идеей о том, чтобы находиться рядом с ним. Впрочем, она была вправе сохранить все его тайны, однако уж точно не была заинтересована стать его родственной душой. Но затем наступило утро, на пороге ее квартиры появился он, и она увидела каким печальным и застенчивым был он, когда просто взял и сказал: — Прости. Это не значило, что он простил ее за то, что она скрывала от него правду, даже и близко не стояло, но он понимал всю серьезность того, что говорил, как она видела себя и все еще боялась, как другие увидят ее — шпионкой, талантливой, расчетливой и бесчеловечной. Он понимал, насколько сильно это ее ранит. Конечно знал, он понимал ее лучше, чем кто-либо иной, и хотя сбитый с толку и злой, он никогда не хотел причинять ей боль. Она склонила голову набок и открыла дверь шире, приглашая войти без слов. — Прости, — повторил он, — я просто… Я потратил годы, пытаясь забыть об этом и просто отпустить мысль о соулмейтах, и ты прекрасно знала, что этого даже не нужно было делать. — Ты был влюблен в другую, — ответила Наташа с горечью. Стив улыбнулся, покачав головой. — Я думал, что любил. Но она не моя половинка. — Ты был в нее влюблен, — твердо повторила Наташа. — Ты можешь любить кого-то, хоть даже он не твоя родственная душа так же, как и вторая половинка, которую ты не будешь любить. — Теперь настала ее очередь быть серьезной. Даже сейчас, когда они столько пережили вместе, она все еще чувствовала нужду быть понятой им, более отчаянно, чем что-либо еще, даже ее желания держать все в тайне. Именно он заставлял ее чувствовать себя так. — Я не хотел проводить свою жизнь, застряв с кем-то, кого не люблю, только из-за каких-то дурацких слов. Нат, — Стив вздохнул, выражение его лица смягчилось. — Что я сделал, чтобы сложилось впечатление, будто я тебя не люблю? Ее глаза широко распахнулись, а дыхание перехватило. Он был прав — она поняла это в то же мгновение, когда он это сказал. Она ненавидела, когда он был прав, настолько серьезно, что проникал глубоко в ее душу, пока у нее хватало смелости не отступать. — Прости, — произнесла она почти шепотом. Он улыбнулся нежно и легко, теперь перед ними открывалось новое будущее. — Проехали. Она позволила ему заключить себя в объятия, давая волю чувству, что он рядом и утешает ее, как никто другой, и, возможно, впервые в ее жизни все было хорошо.