Игра не наша, день не наш

Мы почти не разговариваем. Знакомая, но непонятная французская речь, отрывистые фразы, в которых слышится что угодно, кроме волнения. И внутри поднимается волна раздражения. Черт, да мы все в одной лодке. Почему тогда меня пропущенный гол взбесил, а они – пожали плечами и заиграли дальше. И хочется спросить, хочется съязвить, хочется накричать, встряхнуть, объяснить. Хочется втемяшить, что «Динамо» Киев – это клуб, который НЕ МОЖЕТ ТАК ИГРАТЬ, не может пропускать глупые мячи, пропускать первым, не имея у себя в загашнике сорока пяти минут даже намека на гол. Не может. Я не могу. Я сижу лицом ко входу, но мурашки по спине возвещают меня о приходе Блохина раньше, чем цепкий взгляд замечает его коренастую фигуру в проеме дверей. Он не вызывает страха, скорее привычный трепет. Легенда, лучший в своей эпохе, динамовец до костного мозга и острых, как лезвие бритвы, слов, способных любую звезду поставить на место. Только вот у нас нет звезд. Есть лишь разношерстные игроки, совсем ещё не сыгранные, не нащупавшие грань взаимного доверия и командного духа. И всё, на чем сейчас держится наш коллектив – искусственно привитое чувство единения, общей цели и морального духа. Не победителей, а пока лишь борцов. Профессионалов, блин. Блохин не говорит, только внимательно осматривает комнату. «Ищет Алексеича», - предполагаю я. Когда Михайличенко коротко машет рукой, привлекая к себе внимание, они уходят в тренерскую, к ним присоединяются Баль и Ребров. Последний, выходя, подмигивает мне. Несмотря на крайнюю сосредоточенность, он успевает подбодрить нас. Нам не слышно, о чем совещаются тренера. Да и нужно ли слышать? Зато теперь молчат все. Даже Аруна, отличающийся особо неунывающим характером, сейчас пришибленно замолк. Я чувствую, что завожусь, что внутри волнами клокочет злость на всех и на себя в первую очередь. С каких пор мы вот так реагируем?! Что страшного и непоправимого произошло?! Ну пропустили, да, обидно и ситуация была из рук вон элементарная, мог я потащить, могли защитники подстраховать… Все ошибаются, правда. Даже гении. Нужно просто выйти, вернуть игру в свои ноги, проявить характер и выиграть. Мы что неспособны забить? Дважды, трижды – да сколько понадобится! Ощущаю прилив злого спортивного энтузиазма, набираю полную грудь воздуха и воодушевленно поднимаю голову. Сейчас вот заряжу всех своей уверенностью. Но слова, как в мультфильме, пшик – и лопаются. Я вижу их лица, их глаза. Потухшие. Кроме Сережи, походу, никому ничего не нужно. Они не верят. Или просто не хотят. Когда мы успели такими стать? Загнанными? Почему руки-ноги опускаются так быстро? Почему сегодня? Откуда столько обреченности, словно, результат матча уже предрешен? Я замечаю, как Гусев дергает повязку. Капитан. В последнее время почетное звание, символ доверия команды и ответственности, вдруг превратился в бремя и какое-то проклятие для того, кому выпадает «честь» выводить нас на поле. Разве так правильно? Андрей, травмированный и наблюдающий за всем с трибун, определенно пришлет мне кучу сообщений на тему. Он тоже всё понимает, тоже чувствует, что нужно что-то менять. Что мы в свои 20-23 года можем понимать? Послушают ли нас? Когда Гусев пересекается со мной взглядами, я неосознанно выдавливаю улыбку. Ему поддержка нужнее сейчас. Может, если он увидит, что мы всё понимаем, то найдет нужные другим слова? Я со смешанными чувствами кошусь влево. Вместо Мигеля, который бы привычно ляпнул что-то совсем глупое, но всегда позитивное, вижу Драговича. Он ещё не прочувствовал, ещё не заразился этой безнадежностью. В его живых глазах – интерес, предвкушение нового тайма и уверенность, что мы преломим исход. Та самая уверенность, которой в нас днем с огнем, как говорится. Драго несколько раз порывается что-то сказать, спросить или тоже, в силу характера, поддеть и посмеяться. Но молчит. И молчание всей команды прерывает лишь неожиданно громко распахнувшаяся дверь. Тренера вернулись и по их лицам невозможно прочитать, о чем они говорили. Я бросаю взгляд на часы и мимолетно вскидываю брови. Всего две минуты? А, кажется, мы сидим в этом угнетении уже минимум весь перерыв… - Я предлагаю вам вспомнить установки, выйти туда и показать, что вы – мужики, а не сопливые девчонки, которым сломали куклу. Тон у Олега Владимировича сдержанный. Но мы работаем с ним не первый день, и каждый отлично улавливает раздражение, невысказанные претензии и тревогу. После матча с Шахтером, о котором, оказывается, мы не смогли пока забыть, он вел себя вот так – сминая прямолинейность в короткие фразы, по-своему поддерживая, неумело успокаивая. Мы в разнобой киваем, кто-то (Драго?) неправдоподобно весело роняет пару иностранных слов. Пропускаю их мимо ушей, не желая задумываться о смысле. Да, я хочу, чтобы мы сейчас вышли и вырвали себе победу. Она, черт возьми, нужна нам сейчас! Заходят Безус и Мбокани – сразу две замены после перерыва? Не успеваю я удивиться, как смутное предчувствие толкает в грудь. Ну что ж, перемены сейчас нужны. Рома каждую тренировку из кожи лезет, чтобы оказаться на поле, чтобы играть. Он сможет, в нем тоже кипит неудовлетворенность. Дьемерси вообще отдельная тема – он молодец, рвется до последнего, не отступает. Надежда во мне несмело поднимает голову и смотрит вперед – во второй тайм… Установки, которые не касаются лично меня, новые подсказки, акценты на линию их атаки. Да, сложно защищаться, когда нужно идти вперед. Да, они сидят вдесятером на своей половине. Но мы, мы-то! Что за кривые передачи, что за детсадовские обрезки?! Мой громкий раздраженный вздох теряется в шуме воды. Женя решил промыть шипы перед возвращением на поле. Я переключаюсь на свои перчатки, не желая развивать размышления о Хачериди и Блохине. То, что между ними зреет конфликт, мы всей командой наблюдаем уже неделю. Как же все задолбали. Два взрослых лба, два характера… Липучка крепится хорошо, ткань облегает запястья, возвращая необходимое сейчас чувство уравновешенности. Я, как никто другой, должен быть на поле хладнокровным и собранным. Потому что мой рубеж – последний. Потому что никто, кроме меня. Вспомнив аутотренинг, я мысленно приказываю себе выбросить все лишние эмоции и переживания из головы и направить все силы предстоящим 45 минутам. И плевать мне, что там себе думают остальные. Мы победим сегодня. Так должно быть. И когда Сидорчук рискованно, но мощно посылает мяч по дивной, неудобной для вратаря Черноморца траектории… И тот не фиксирует снаряд, позволяя тому вильнуть под рукой и врезаться в сетку ворот… Когда Серега вскидывает вверх руку, а ребята обрадовано стискивают его в объятиях, а кто-то даже пританцовывает, празднуя гол… Я позволяю себе на мгновение расслабить затекшие от напряжения плечи, улыбнуться, перевести дыхание. Да, один-один. Дальше – дело техники, второй забьем – и атмосфера напряжения разбавится необходимой легкостью. Но что-то не так, что-то определенно не так. Я замечаю, как Хачериди, прихрамывая, делает знак нашим докторам и арбитру. А затем вижу Женю Селина, который как-то удивленно, но с радостью готовится выйти на поле. И что-то в этой ситуации, игровой и обычной со стороны, кажется мне пугающим. Ощущение, что что-то не так, превращается в тяжелый давящий ком внутри. Женя, который Хачериди, удаляется за пределы газона. Прежде чем хлопнуть по плечу Селина, я успеваю увидеть, как Блохин лишь со второго раза подзывает к себе замененного защитника и пожимает ему руку. Да, с виду никаких проблем. Черт. Ярким пятном в памяти отпечатывается Мигель – как всегда внимательный, сосредоточенный, словно и сам бегает. Двенадцатым. Когда он успел выпасть из основы? Решив отложить нравоучительные беседы с полузащитником на более «мирные» времена, устремляю взгляд вперед, нахожу мяч, замечаю рывок правого защитника одесситов. И вновь не вовремя думаю, что замены все сделаны. Дальше – вот таким составом. Давайте, ребята, давайте же… И вот кульминация – тревога обличается в травму Селина. Пошатываясь, он нервно сжимает челюсти, пока врачи колдуют над его повреждением. Если он не сможет продолжить матч – нас останется десятеро. Не катастрофично, но и приятного мало. Особенно в условиях возобновившегося напряжения. Неудачные атаки, срывающиеся пасы и безумное, стыдное количество запоротых моментов превышают границы разумного. Что происходит?! Мне хочется выкрикнуть на всю глотку, чтобы они перестали пороть горячку, чтобы перестали метаться по полю, словно раненые в задницу воробьи, но я лишь отрывисто подсказываю Драговичу сесть ниже, чтобы не допустить повторного выхода два на одного. Вновь срыв наступательных действий, вновь атака на наши ворота. Я превращаюсь в зрение и слух, тело напрягается до предела, реагируя на малейшие перепасовки вблизи от моей штрафной. И в момент столкновения Селина с одним из одесситов в заряженном воздухе словно исчезает ключевой элемент – озон. И дышать становится очень трудно, я отворачиваюсь к воротам, уже не машу врачам, чтобы поспешили на поле. Ответ читается на лице арбитра, заботливо склонившемся над Женей. Игру он продолжить не сможет. Как бы ни хотел. Хачериди ушел, с виду практически здоровым. Мог ли он продолжить матч? По какому высшему или низшему замыслу именно Селин, заменивший его, должен был травмироваться? Почему он до конца боролся, до последнего терпел боль, чтобы вот так… Аукнулось собственное травмированное бедро. Я уже минут пятнадцать превозмогал ноющую боль, периодически, как учили массажисты, разминая поврежденную мышцу. И вот угловой, чертов угловой, после которого, казалось, нам перекрыли уже весь воздух. На табло красовалось «Гол», обновленный счет презрительно возвещал: Динамо 1:2 Черноморец. И хотелось разбить ни в чем неповинный экран вдребезги. Я тупо осел у ворот, прислонившись спиной к штанге. Несправедливо. Нечестно вот так. И заслуженно до слез. Не было даже сил, чтобы подбодрить остальных. Я мог вытащить и этот? Тремулинас мог? Почему на пути оказался моряк? Игроки атаки побежали вперед, снова и снова пытаясь что-то создать. Я слышу короткое «Туда» от своего защитника и лишь спустя минуту до меня доходит, что Драго уже в чужой штрафной. Нагнетает, оттягивает на себя чужую защиту, освобождает место для маневров Мбокани. И все равно без толку, хотя краем сознания я успеваю благодарно одобрить действия новичка. Дерется до последнего. Наш чувак. Мы ведь всё ещё такие? До победного? Но финальный свисток судьи переходит в оглушающий свист трибун. Какие в жопу сдержанность и хладнокровие?! Я срываю перчатку с руки, швыряю её оземь и от души прикладываюсь бутсой. Вот так, чтобы выплеснуть хотя бы толику бессильной ярости. Преодолеваю пару метров, но вместо того, чтобы поднять первую, как последняя истеричка, впечатываю к ней вторую перчатку. И сам разбито, в отчаянной досаде падаю рядом. Ничего не хочется. Никуда идти не хочется. Не могу пошевелиться, чтобы просто оказаться подальше от переворачивающего всё внутри «Ганьба», отравляющего каждый кубический миллиметр стадиона. Словно они обращаются лично ко мне. Да, позор. Ужас. Невозможно поверить. И самое противное, что это поражение уже другое. Не такое, как против кротов. Не такое, как от Аякса. Это поражение – ОЧЕРЕДНОЕ. И оно не злит, оно… уничтожает. Оно перечеркивает всё. Не скажешь сейчас утешающее «Не повезло» или «случайность». Это второе подряд поражение. Его не должно было быть. Оно противоречит логике, оно всему противоречит! Мы должны были победить, мы должны были отыграться за всё! И трава сейчас такого болотно-зеленого цвета. Внутри такое же болото. Как же страшно в нем утонуть… Тело механически отлипает от земли, нет больше мочи слышать творящееся вокруг недоразумение, я иду, будто неся на себе гору. Ничего и никого не замечаю, автоматически пожимаю руки, поспешно отстраняюсь, когда их вратарь сгребает меня в объятие. Да, он молодец сегодня. Он – молодец. А я – дерьмо. Вот так мне хочется ответить, когда с энного раза сознание вылавливает вопрос от какого-то мужика. Не различаю лиц. И поспешно стираю с лица мокрые дорожки, потому что нужно сохранить никому не нужное сейчас достоинство. Игроки запаса оказались в раздевалке, как всегда, раньше нас. И неважно, играли они или нет – они были с нами. Каждый из них. И сейчас они разделяют, кажется, горечь провала, непонимание случившегося и горячее унижение, ещё больше осунувшее наши плечи. - Как на похоронах, - комкая футболку и присаживаясь на свое место, неудачно шутит Мигель, но никто не спешит одергивать его. Он и сам не улыбается, хмурится и не смотрит никому в глаза. Мы все пялимся куда-угодно, только не друг на друга. В чёрной шутке лишь слабая доля юмора. И то, что именно он, оставшийся сегодня на «банке», озвучил написанное на наших лицах, ещё сильнее рубит. Кажется, он перенимает наше чувство вины. Черт. И я точно знаю, что в его мыслях сейчас крутятся вопросы самоеда – почему я не играл, почему не тренировался лучше, почему не заставил тренера выпустить меня? И сочувствие к товарищу затмевает на мгновение собственную горечь. - At least you don’t understand the stands “support”… - полушепотом поздравляю я, вспоминая обидные выкрики толпы. - We’re fucking bastards? - со смешком предполагает он, скидывая бутсы, которые сегодня не послужили главной цели. - Worse. - What a surprise… Слов немного, я отмечаю тут и там кроткие, невеселые перепалки. Блохин не заходит, массажисты сочувственно растирают желающим уставшие ноги. А мне, как и неделю назад, совсем не хочется домой. Чертов спортивный режим, после паскудного дня не позволяющий напиться и забыться. Надеюсь, совесть жива не только во мне. - Home? – снова обращается ко мне Мигель. - Where else?.. – отвечаю я вопросом на вопрос. Он понимающе кивает и бросает ещё один вопросительный взгляд – теперь в сторону душа. Я откидываю голову назад, утыкаясь затылком в глубину шкафчика. Да, нужно под воду. Нужно смыть, желательно струей помощнее, всю эту грязь, всё липкое, ядовитое поражение, все последние поражения. Ненавижу проигрывать. Надоело, Господи, так надоело… Португалец всё ещё смотрит на меня, не позволяя полностью забыться в начинающейся депрессии. - I’m coming, mammy!.. Тон получается чуть агрессивнее, чем я собирался. Но друг, он на то и друг – чтобы понимать всё правильно. Хлопнув меня по плечу, на несколько мгновений прижав к себе, Вело отправляется за своей сумкой и складывает вещи, пока остальные, кто с полотенцем вокруг бедер, кто размахивая им в воздухе, чтобы выплеснуть эмоции, снуют туда-сюда. Привычно я иду в душ последним. Кроет меня после неудачных игр. Я никогда, наверное, не смогу привыкнуть. - Personal driver would be waiting for U outside. We both hope it will be today… Язвительное, но сказанное с присущим португальцу добродушием, напоминание возвращает меня к реальности. - Иду, - забывшись, на русском отвечаю я и быстро скрываюсь в душевой. - Макс, забей, - слышу сквозь шум воды Олега. – Завтра нам детально расскажут, где и в чем мы были не правы. Сегодня осталось добраться домой, свалиться в кровать и… - Постараться уснуть, - я с пониманием отворачиваюсь, стараясь не выдать своего острого несогласия. Зачем портить ночь и другому, если моя выдержка дала сбой? Но внутренний червячок всё же вырывается: – Если это вообще реально после такого позорища. Самое забавное, что внутри они все грызут себя. Кто-то, как я, не умеющий ни врать, ни притворяться, ходит, опущенный в воду, выбитый из колеи. Кто-то – опытный, как СаШо или Гусев, или даже некоторые иностранцы – находит в себе силы даже выйти к журналистам и ответить на тупые, предсказуемо провокационные вопросы. Я не спешу, вытираюсь так, будто стоит оставить хоть кусочек влаги – и кошмар девяноста шести минут вернется. Не хочу. Перчатки бережно прячутся на дне сумки, следом отправляются шипы и бутсы. Форма… Виновато отвожу взгляд, сворачивая свитер, чтобы не видеть эмблему. Сегодня мы были не Динамо. Мы… просто были. Всё исправим, всё наверстаем. Я верю в это. Блохин в это верит. Ребята верят. Не поспешили ли мы хоронить себя? Когда вынырнем на поверхность?.. Мысли, вопросы, ответы, заискивающие надежды и грозные бравады яростно толпятся в голове. Кажется, ещё немного – и мозги взорвутся. Спасительный Мицубиши Мигеля появляется впереди, я машу рукой, а португалец заводит мотор, перегнувшись через сидение и, приглашая, открывает пассажирскую дверь. Я устраиваюсь на сидении, закинув сумку назад. - Everything’s gonna be alright… - вдруг напевает Мигель и сам смеется своему чуть исказившемуся голосу. Я благодарно улыбаюсь и пристегиваюсь. - Trash zone gone well? – зная, что он ускользнул от интервью, я начинаю беседу именно с этого. - Like I’m the most unwanted, - с довольным видом возглашает он и выворачивает руль. Мы покидаем стоянку, врываясь в кипящую зону около стадиона. Люди ещё долго будут обсуждать и игру, и нас… Но здесь, в скромной машине, которую Мигель не захотел менять на более престижный кар, мне спокойно. Странным образом, португалец всегда умеет быстро восстановить свой позитивный настрой. Будто в противовес мне. И чувство защищенности, оптимизм, приятие этого вечера понемногу вытесняют и во мне негодование на самого себя, на результат, отчаянное желание упиться в одиночестве и убиться головой о стену. - I loaded “Hands up!” on my pad, – хвастается мой водитель, и салон наполняет знакомая мелодия. «Отель»? Хорошая песня, да… Завтра выходной, если Блохин его не отменит после сегодняшнего. Он слишком быстро забежал, невнятно пробурчал какие-то слова и вылетел прочь. Не к добру, но у каждого свой нервный предел. Достаю мобильный и пишу Ярмоле. «До утра буду рвать извилины в потроха. Еду с Мигелем, всё норм. Про матч… ни слова, ок?». «Ок, да и нечего… Привет передавай. Не смог зайти. Инка расстроилась, держу лицо и делаю уверенный вид. Блядство». «Аналогично. Передам. Спи, папаша». «И тебе крепких. Постарайся отключиться. Считай кротов». «Придурок, сам считай. До завтра:)». - Say hi to him, - улыбается Мигель, прекрасно понимая, с кем я переписываюсь. Я тем временем изучаю его профиль. Быстро добавив пару строк, отправляю смс и прячу мобильный обратно в карман. - I’m glad, really, that my car broke. - Me neither. Sorry, - он снова издает смешок. – It’s much easier to calm down after sucked game, when you have company to suffer with. Я лишь поддакиваю в знак солидарности. - Perfect silence, - почему-то вырывается у меня. И остаток дороги до моего дома мы едем молча, лишь слушая трек за треком песни «Руки вверх».