Красавин и чудовище

Зажмурюсь – а вспышки цветных лампочек всё равно скачут за сомкнутыми веками. Это раздражает. Громкая музыка – тоже. А особенно выбешивают люди. Пьяные неадекваты. Впрочем, если твоя работа – смешивать коктейли, много ли трезвых клиентов ты увидишь по ту сторону барной стойки? Разве что пару человек в самом начале смены. А так люди приходят сюда уже порядком нагрузившимися. Впрочем… исключения случаются. Вот, например, Андрей Морозов – вполне себе трезвая личность. Хотя тоже неадекват на всю голову. Это нормально вообще – приходить в бар и не пить алкоголь? – Привет, Влад! Мне как обычно, – бормотнул Морозов и, снеся по пути высокий табурет и пару пустых бокалов, вкорячился под барную стойку. Сорок лет мужику, а он всё в прятки играет, как дитё малое. Вот что ему не так, а? Будь я на его месте… Нет, не в буквальном смысле, не в тесном пространстве, в неудобной позе, с коленями на уровне ушей, а… вообще по жизни. Быть Морозовым – это же по-любому лучше, чем быть мной. «Как обычно» по версии Андрея означало минералку без газа и апельсиновый сок без сахара. Наполнив два стакана, я протянул их туда, вниз. Напитки были приняты с молчаливой благодарностью. Кредитка для оплаты протянута без промедления. Быть барменом в ночном клубе для, как выражается по-старомодному моя матушка, «голубых» – отнюдь не то, о чём я в юности мечтал. Вовсе не эту должность я хотел занять со своим вузовским дипломом экономиста. Пришёл на временную подработку и застрял здесь на четыре года, так вышло. Матушка моя говорила: неважно, где и кем работать, главное – приносить людям пользу и радость. Не вполне с ней согласен, лучше уж не каким-то там посторонним людям, а себе, любимому – не пользу и радость, так хотя бы деньги. Не самое большое удовольствие – быть бестолковым и скучным мной. Гораздо интереснее быть Морозовым – пусть и с его сутулой спиной, лысым черепом и изуродованной косым шрамом половиной лица, настоящим чудовищем на вид. Морозовым, что отказался от съёмок заезжих телевизионщиков: по всей ветеринарной клинике пусть ходят со своими камерами, интервьюируют, кого хотят, но в его кабинет упаси боже им заглянуть. Морозовым, который… А, неважно! У меня под барной стойкой он прячется не от тележурналистов, а от Ларика, что само по себе странно. Илларион Красавин выглядит под стать своей фамилии – высокий стройный голубоглазый блондин, словно сошедший с рекламной страницы гламурного глянца для сексуально озабоченных дамочек. Только ни дамочки, ни юные девицы Красавина не интересуют. Впрочем, молодые и в меру симпатичные парни (такие, как я) – тоже. Ларик без ума от уродливой рожи Морозова. И не сфотографировать Андрея он хочет, что логично было бы при его профессии фотокорреспондента местной газеты, а просто хочет. Или вовсе не в роже дело? Как-то раз он пытался объяснить, что ему важен сам Морозов – как человек, как личность. Мне этого не понять. Вот если к личности прилагается пухлый кошелёк – всё делается намного яснее. Будь я Морозовым, от такой сладкой конфетки, как Ларик, не прятался бы. Идёт прямо в руки – значит, надо пользоваться, пока не перехватили. Будь я Красавиным с его яркой внешностью – наверное, поискал бы богатого папика в другом месте. Владелец «домика доброго доктора Айболита» – не олигарх отнюдь. Я бы выбрал нефтяного магната. Или продюсера. А что? Шоу-бизнес – наше всё. Именно он на сегодняшний день, а не Александр Сергеич Пушкин. Здорово же быть красавчиком Красавиным! И весьма паршиво быть мной. – Влад, ты Морозова не видел? – с порога крикнул Ларик. – Нет, – уверенно соврал я, полируя бокал так тщательно, что ещё чуть-чуть – и протру в нём дырку. Прячущийся от назойливого поклонника «Айболит» благодарно похлопал меня по ноге. – Он же сюда зашёл, – недоверчиво произнёс Красавин. – Может, и зашёл. Может, потом и вышел. А я не видел. Я здесь не для того стою, чтобы смотреть на всех входящих и выходящих. Морозов хоть что-то заказал, хоть какую-то копеечку в кассе оставил – значит, клиент. И я защищаю его интересы. А Ларик – так, безвозмездный посетитель. Хочет, как всегда, информацию на халяву. Обойдётся! Не знаю, правда это или нет, но рассказывали, будто Морозов раньше работал в цирке. Не артистом, конечно, – куда ему, хотя… тот ещё клоун! – а по профессии, ветеринаром. Лечил однажды медведя. А болван-дрессировщик вместо успокоительного напоил зверюгу водкой. Сэкономить решил – лекарство дорогое, а бутылка халявная у него была. Мишка же не задремал – наоборот, сделался агрессивным и на «Айболита» набросился. Оттого и шрам… Морозов долго в больнице пролежал, а как вышел, так сразу: дрессировщику по морде, директору цирка – заявление на стол: увольняюсь, мол, по собственному желанию. Что стало с медведем – легенды умалчивают. Пристрелили, наверное. – Почему он от меня бегает? – тоскливо спросил Красавин. Не у меня, а так – в воздух. – А ты за ним – почему? – любопытно же, что он ответит. – Деньги хотел отдать ему на операцию, а он не берёт. – Какую операцию – пластическую? – Нет. Оказалось, шрам на роже – ерунда, а вот то, что медведь Морозову своими когтями какой-то нерв около глаза зацепил – весьма серьёзно, и теперь «Айболит» стремительно теряет зрение. – Что же он – сам не может врачам заплатить? – хмыкнул я. – У Андрея зарплата не такая большая, да и на Мишку он много тратит. Мишка – кто это? Не знал, что у Морозова есть ребёнок. Или речь идёт о более удачливом, чем Красавин, любовнике? Чушь какая! Самое же странное… зарплата?! Я перестал понимать что-либо вообще. Значит, я ошибался, клиника Андрею не принадлежит, мужик на чужого дядю горбатится за мизерный оклад. Так какого чёрта красавчик Ларик за ним гоняется? В чём для него выгода? Впрочем, может, он в постели хорош… Ну, я и спросил об этом Красавина прямым текстом – и плевать мне, что сам Морозов где-то в районе моих ног на карачках сидит и разговор наш слышит. Не кисейная барышня ведь, чтобы подобной темой можно было его ошарашить. Однако он завозился там, выражая недовольство моим любопытством. А Красавин – надо же! – смутился, заалел щеками, будто та самая барышня. – У нас ещё ничего не было, – признался он. – А ты хочешь, чтобы было, значит? – мне смешно сделалось. Не малолетки ведь оба, а создают проблему на пустом месте. – Андрей считает, что он меня недостоин. – А ты? – А я его, придурка такого, люблю! – выпалил Красавин. Развернулся – и к выходу. Неужели так и не догадался, где его драгоценное чудовище прячется. Морозов, кряхтя и охая, выбрался из своего укрытия. Потребовал ещё минералки. Я этому трезвеннику и язвеннику водки плеснул – он даже не заметил, что не вода, выхлебал одним глотком. – Влад, что Ларик сказал? – Про деньги что-то нёс… – Нет, потом. Перед тем, как ушёл. – Что ты придурок, Андрей. – Ты ничего не понимаешь, Влад, – Морозов хлопнул стаканом о поверхность барной стойки, вытер губы рукавом и пошагал вслед за Красавиным. И впрямь я не понимаю. Красавчик гоняется за нищим уродом, а тот перестаёт скрываться, лишь услышав невнятное бормотание о какой-то там любви. Да придурки оба! Нет, уже не хочу быть ни одним из них. Лучше останусь самим собой, буду жить по-прежнему скучно, но спокойно, без этих всех душевных волнений, безумных переживаний. …В баре Морозов и Красавин после этого случая перестали появляться. Я уже и думать о них забыл – ну, почти. В самом деле, хватает забот и без этих чудиков с их сумасшедшей любовью. Но однажды матушка вызвонила меня в мой выходной и уговорила сходить с ней в приют, чтобы забрать какого-то несчастного щеночка. Вот зачем ей это блохастое недоразумение – лучше породистого бы купила! Но матушку же не переспоришь. Там я обоих и увидел. Морозов осматривал какую-то псину с клочковатой шерстью, а Красавин тащил по коридору мешок собачьего корма. – Ларик, ты теперь тут работаешь? – удивился я. – Работаю по-прежнему в газете, а здесь помогаю, мы с Андрюшей – волонтёры, – гордо заявил он. «Мы с Андрюшей», надо же… Как-то не по себе мне от этого всего сделалось. Оставил я матушку сюсюкаться с собачьим детёнышем, прошёлся по огороженной высоким забором территории, чтобы развеяться. И наткнулся на просторный вольер, по которому вперевалочку расхаживал… здоровенный медведь. Упитанный такой, шерсть блестит, будто дорогущим шампунем вымыта. Неужели тот самый? Вдруг я подумал: а что если это как раз нормально – нянчиться с брошенным зверьём в своё свободное время, бескорыстно помогать людям, любить кого-то не за деньги и внешность, а вообще непонятно за что? Может быть, и матушка права, говоря о «пользе и радости», и Морозов с Красавиным не так уж глупо выглядят со своей невозможной любовью и своим волонтёрством? Может быть, всё-таки придурок здесь – я?