Окровавленная парка

Баттерс сидел на мягком шерстяном ковре и сосредоточенно вертел в руках странную находку. Осень была в самом разгаре: кроны деревьев пестрили всеми цветами — от изумрудно-зелёного до тёмно-бордового, горный ветер срывал и нёс по улицам золотые листья, и мало кто осмеливался выйти из дома без тёплого свитера. Близились сумерки, и из-за плотной пелены облаков, сияющих тусклым тёплым светом, на востоке сгущалась тьма, неспешно поглощая маленький город. Идеальная пора для страшных историй, которыми пугали друг друга четвероклассники, сидя в тёмных комнатах и приправляя чувство страха конфетами и пирожками с тыквой. К несчастью для Баттерса, похоже, что одна из глупых страшилок стала для него ужасающей реальностью. В руках он держал оранжевую парку. То есть, раньше она была оранжевой; теперь же ткань была почти красной. Из рваных дыр, края которых были пропитаны кровью насквозь, торчали, подобно сломанным костям и разорванной плоти, комья ваты и осколки битого стекла. Он сжимал в ладошках кошмарную находку, не в силах выпустить её, или хотя бы отвести взгляд. Эту парку он нашёл в своём шкафу. Аккуратно сложенная, она лежала на полке среди других вещей и неизбежно привлекла к себе внимание мальчика. В душе ещё теплилась слабая надежда, что это всего лишь шутка. Чья-то жестокая, но безобидная шутка. Но кто в здравом уме мог посчитать такой розыгрыш забавным? Даже Картман в своих издёвках так далеко никогда не заходил. Кроме того, когда он расстался с друзьями по дороге из школы, Кенни в своей любимой парке ушёл в сторону железной дороги, и так как весь день Баттерс свою комнату почти не покидал, было не ясно, кто и когда мог выкрасть и изуродовать одежду МакКормика, а затем незаметно подбросить её в комнату Стотча ради не особо смешного прикола. Мальчик грустно вздохнул. Может он сам виноват и слишком плохо умеет скрывать свои чувства, из-за чего над ним и решили поиздеваться. В последнее время он слишком часто сверлил взглядом эту самую парку и её обладателя. Он успел изучить каждую деталь внешности Кеннета МакКормика: у него длинные золотистые волосы, обычно жутко растрёпанные и неухоженные, почти всегда, к большому огорчению Баттерса, скрытые под капюшоном. У него тёмно-синие, почти лиловые глаза, которые иногда становятся непривычно серьёзными и в них очень красиво и одновременно жутко загоралась необъяснимая тоска. У него веснушки на щеках, длинные светлые ресницы и небольшая щель между зубами. Но больше всего Баттерсу нравилась его улыбка. Кенни никогда не улыбался так, чтобы его лицо стало похоже на маску. Пусть его губы почти всегда были скрыты воротником парки, всегда можно было понять, что он чувствует. Можно с уверенностью сказать, что Кенни — самый жизнерадостный ребёнок в классе. Он смеялся над глупыми похабными анекдотами, с ухмылкой вставлял остроумные замечания в любой диалог и добродушно похлопывал растроенных друзей по плечу, чтобы приободрить их. Если Кенни улыбался ему, Баттерс мог быть уверен — это была искренняя улыбка. Кенни единственный, кто ни разу намеренно не обидел Баттерса. Наоборот, он всегда старался помочь и поддержать мальчика, и несмотря на то, что они не так часто проводили время вместе, охотно называл Баттерса своим лучшим другом. Тот, в свою очередь, платил ему бесконечной благодарностью, преданно заглядывал в глаза и старательно ловил каждое слово. Очевидно, Баттерс был неравнодушен к своему однокласснику. Долгое время он не мог понять, почему его так сильно тянет к этому молчаливому мальчишке. Не сумев самостоятельно разобраться в своих чувствах, он обратился к школьному психологу, который, выслушав Баттерса, встревоженно покачал головой: «Ты влюбился, п’нятненько?» Слова мистера Маки стали для мальчика шоком, но поразмыслив, он понял, что психолог был прав, и смирился с тянущим чувством в груди, появлявшимся каждый раз, стоило только ему заметить вдалеке старую оранжевую парку. Робкие знаки внимания Баттерс оказывал анонимно. Кенни находил в своём шкафчике и карманах рюкзака конфеты, открытки, записки со стихами, небольшие подарки, и всё это, к удивлению Баттерса, он бережно хранил. МакКормик удивлялся ухаживаниям от тайного воздыхателя, но судя по всему, считал их очень милыми, хотя Кайл не раз начинал ворчать, что сталкеры очаровательными не бывают. Особенно Стотч обрадовался, когда заметил на руке возлюбленного сплетённые им фенечки. Кенни даже хвастался ими друзьям, и с гордостью показывал свою любимую: чёрную, с узором из маленьких белых крыс с красными глазками. Баттерс потратил на её создание целую неделю, и был твёрдо уверен: его старания окупились с лихвой. Задумавшись, Баттерс невольно сжал парку в руках и услышал, как что-то зашелестело в кармане. Из складок изорванной ткани он достал маленькую, украшенную блёстками открытку в форме сердечка, на обратной стороне которой было написано неуклюжее признание в любви. Вчера Баттерс своими руками приклеил её к шкафчику МакКормика. А сегодня утром Кенни спрашивал у одноклассников, не находили ли они такую открытку возле школы, потому что он по неосторожности её потерял. Мальчик нервно застучал кулачками: с каждой минутой эта находка становилась всё более зловещей. Она выглядела уже не как жёсткий розыгрыш, а как намёк на расправу, как чёрная метка или посылка с отрубленным пальцем, которые гангстеры в фильмах посылали родственникам своих жертв. Чтобы успокоиться, Баттерс несколько раз глубоко вздохнул и попытался убедить себя, что с Кенни не могло случиться ничего плохого. «Я же видел его сегодня в школе, и он был в полном порядке! И вчера всё тоже было хорошо: утром он нашёл мою открытку, на математике попросил списать примеры, а после школы…» Баттерс запнулся. Как ни старался, он не мог ничего вспомнить о Кенни после урока истории. Он припоминал только то, как они вместе шли по коридору второго этажа, но что было потом… всё как в тумане; следующие уроки парта МакКормика тоскливо пустовала, до дома Баттерс точно дошёл в одиночестве, хотя им с Кенни было по пути, а вечером из окна он видел прогуливающихся Стэна, Кайла и Картмана, и вопреки обычаю, блондина с ними не было. Всё это было слишком странно. Беспокойство овладело мальчиком, и чтобы хоть как-то придти в себя, он решил позвонить Кенни и узнать, всё ли с ним в порядке. Баттерс бросился в сторону рюкзака, в котором лежал телефон. Взял в руки ранец, расстегнул молнию, и пошарив рукой внутри, внезапно вскрикнул и отдёрнул ладонь; ему в палец вонзилось что-то острое. Мальчик схватил рюкзак и вытряхнул его содержимое на кровать: помимо телефона, нескольких тетрадок и пенала, на плед упало несколько осколков стекла, с каплями крови и кусочками ваты на них. Баттерс почувствовал, как земля качнулась у него под ногами. Всё указывало на то, что он сам вчера принёс окровавленную парку к себе домой. Но он не помнил об этом! И самое странное — это действительно была парка Кенни, в карман которой тот сложил подаренную ему открытку, а затем сам таинственным образом исчез. Но сегодня в школе Кенни был точно в такой же одежде. Старательно разыскивал потерявшийся подарок, и сам он, к счастью, был здоров и невредим. Что всё это значит? Мальчик торопливо набрал номер домашнего телефона МакКормиков — своего мобильника у Кенни не было. Он напряжённо слушал гудки и облегчённо вздохнул, услышав знакомый приглушённый голос: — Алло? — Кенни, привет! Это ты? — Баттерс не мог скрыть своей радости. — Конечно, кто ж ещё? Ты чего позвонил то? — Да так, ничего. — Мальчик замялся. — Просто хотел спросить… Что ты делал вчера после уроков? — Ничего особенного, дома сидел. — Стотч уловил нотки грусти в ответе, но мысленно списал их на то, что его друг просто заскучал, сидя дома и жалел о потраченном впустую времени. — А зачем ты спрашиваешь? — А, ну это… Ты вчера куда-то пропал, я хотел узнать, что случилось. — Ну, да. Кстати, раз ты позвонил, — голос Кенни заметно повеселел, — хочешь потусить завтра с нами? У Картмана мамаша по делам сваливает, так что планируется ночь ужастиков, страшилок и настолок. — Ой, я всегда согласен, сам знаешь. — Баттерс радостно заулыбался. Он любил проводить время со знаменитой на всю школу четвёркой, но они редко звали его на такие тихие посиделки. Гораздо чаще о нём вспоминали, когда друзья встревали в очередное безумное приключение, и оттого Стотч ещё сильнее ценил время проведённое с приятелями без риска для жизни. — Тогда до завтра. Спокойной ночи. — Сладких снов. Отложив телефон в сторону, Баттерс безмятежно выдохнул. Можно было почти с полной уверенностью сказать, что его разыграли; пока неясно как и зачем, но весёлый голос одноклассника прогнал все его смутные страхи. Наверняка это Картман решил поиздеваться над чувствами друга: он единственный, кто знал о влюблённости Стотча, но к бесконечному изумлению последнего, не сдавал его и даже не подкалывал в присутствии Кенни. Все грязные шуточки приходилось выслушивать с глазу на глаз, но Баттерс был даже благодарен Эрику за эту своеобразную поддержку. Чтобы окончательно успокоиться, Баттерс сел за письменный стол, вырвал из тетради листок, взял ручку и принялся что-то быстро писать. Изредка у Баттерса случались вспышки неконтролируемого гнева, с которым не могли совладать даже родители; недовольные таким раскладом, они отвели сына к психологу, который посоветовал тому вести дневник и выплескивать весь свой негатив на бумагу. Вскоре Баттерс обнаружил, что описание своих переживаний помогает справиться не только со злостью, но и со страхом, обидами и грустью. Однако, хранить такой компромат было опасно. Стивен и Линда Стотч считали, что процесс воспитания включает в себя полный контроль над жизнью их сына, и, конечно, не отказывали себе в удовольствии почитать его дневник. Один раз он уже получил от отца пощёчину за несколько строчек с красочным описанием мести родителям за нанесённые обиды, и потому, наученный горьким опытом, все свои записи тщательно уничтожал. Прятал в укромном месте, а на следующий день уносил с собой и сжигал по дороге в школу. Дописав отчёт о своих впечатлениях, он сложил листок втрое и двинулся в сторону платяного шкафа. Постоянные проверки его комнаты почти не оставляли мальчику возможности утаить что-то, что его родители могли бы не одобрить, но несмотря на это, Баттерсу всё же удалось завести небольшой тайник. Хочешь что-то спрятать — спрячь на самом видном месте. Правило работало безотказно, и в карманы старого концертного костюма, висевшего в шкафу ради ностальгии, никто не заглядывал. Он сунул руку в тайник и внезапно нахмурился; его пальцы нащупали точно такой-же листок, да ещё и не один. Странно. Обычно он довольно быстро избавлялся от улик. Мальчик достал листок, лежавший наверху стопки — судя по дате, написанный прошлым вечером. Баттерс удивлённо вскинул брови; он не делал записей вчера! Или не помнил об этом. Нахмурившись, он приступил к чтению: неаккуратным почерком, каким Баттерс писал только в моменты сильного волнения, с большим колличеством помарок, были описаны сильные переживания, ужас и скорбь. Из-за рваного повествования нельзя было понять, что их вызвало, но ясно, что записывая свои чувства, Баттерс никак не мог собраться с мыслями от горя. Внезапно Леопольд шокированно уставился на бумагу, сверля вглядом одно единственное предложение: «Кенни умер.» — Что?! С трудом взяв себя в руки, он принялся читать дальше. «…Я ничем не помог ему! Всё произошло так внезапно, я ничего не успел сделать! Мы шли по коридору на втором этаже, и вдруг заметили драку. Стэн наехал на нового парня Венди, а тот сильней его раза в два. Кенни побежал защищать Стэна, ударил этого амбала несколько раз, а тот схватил его за капюшон и швырнул в окно! Стекло разбилось, и Кенни выпал наружу…» Дальше написанное нельзя было разобрать из-за разводов на бумаге — видимо Баттерс плакал, когда писал это. Низ страницы был полностью залит слезами, и мальчик смог прочитать только несколько строк. «… он не дышал. Это так ужасно. Я никогда не видел ничего страшнее. Кровь повсюду…я хотел, чтобы у меня осталась память о нём и забрал себе его парку…неужели я больше не увижу его?..» У мальчика потемнело в глазах. Он не понимал, что происходит. Всё это напоминало ночной кошмар, в котором нет смысла, и одни ужасающие видения беспорядочно сменяют другие: окровавленная парка в его шкафу, исчезновение Кенни, провалы в памяти, а в придачу страницы дневника с описанием смерти его возлюбленного. Ослабевшими от ужаса пальцами он достал остальные записи и стал читать их одну за другой. Это точно был его почерк, хотя и неаккуратный; но он не помнил ни одного события, описанного на смятых листках: больничные палаты, отравленный сок из школьной столовой, торчащая из земли арматура, железнодорожные рельсы, ножи, бродячие псы, аварии, смерчи, и нескончамая череда похорон. Всё это напоминало бессвязный бред. Единственное, что объединяло все записи до единой — смерть. Смерть Кенни МакКормика. От сумбурных мыслей у Баттерса разболелась голова. Он схватился за край столешницы, чтобы не упасть. Всё что он понимал — это то, что вляпался во что-то гораздо более ужасающее, чем любая выходка Картмана. Он должен выяснить, что происходит с Кенни. Он должен ему помочь. У Баттерса была одна зацепка: среди тетрадных листов он обнаружил фотографию. На ней было изображено усыпанное венками надгробие, на котором красовались лицо и имя его возлюбленного. Он быстро натянул свою любимую бирюзовую ветровку, засунул в карман скомканные листки дневника и привычным решительным жестом распахнул окно. Если бы его родители знали, сколько раз он покидал комнату таким образом в обличии профессора Хаоса, то его посадили бы под домашний арест до самой смерти. Баттерс невольно оглянулся на дверь. Стивен и Линда наверняка посчитали, что он уже уснул, и с первого этажа доносилось слабое бормотание телевизора, пьяное хихиканье матери и весёлый голос отца. Оставалось лишь надеяться, что его отсутствие останется незамеченным. Баттерс вылез через окно на улицу, цепляясь за выступы в шершавой стене, спустился на землю, воровато огляделся по сторонам и побежал в сторону городского кладбища. Непроглядная темнота не нарушалась даже светом луны. Холодный ветер гнал по небу клочковатые тучи и пробирал озябшего ребёнка до костей. Он пробегал мимо фонарей, ныряя из одного тусклого светового пятна в другое, но чем ближе он подбирался к кладбищу, тем чаще ему встречались пустые плафоны с выкрученными лампочками, а от парка до церкви он бежал в полной темноте. Мальчик перешёл на медленный шаг, а затем и вовсе остановился. Он стоял перед высокой кладбищенской оградой, положив ладонь на калитку, и не решаясь её открыть. Страшно. Проржавелые петли хрипло скрипнули, и осторожно ступая по земле, мальчик вошёл в обитель вечного покоя. В воздухе веяло сыростью и пожухлой гниющей листвой. Баттерс медленно крался мимо могил, пристально вглядываясь в тусклые, плохо различимые в темноте надписи на мраморных плитах. После долгих хождений по кладбищу Баттерс нашёл в самой неухоженной и заброшенной его части то, что искал. Он внимательно всматривался в надпись на надгробии — она словно расплывалась под тяжестью его взгляда, не желая дать ответ на вопросы, терзавшие ночного визитёра. Когда же уставшим от напряжения глазам удалось разобрать имя похороненного здесь человека,  у Баттерса все похолодело внутри. Леопольд услышал шорох за спиной и испуганно обернулся, но тут его взгляд зацепился за ещё один памятник. К собственному ужасу, он различил на его поверхности те же имя и лицо. Он пугливо попятился назад, но ударился спиной о другую плиту. Упав на свежую могилу, мальчик невольно посмотрел на фотографию почившего, и тут же громко вскрикнул от ужаса. Кеннет МакКормик. Он вскочил на ноги и в панике заметался среди заброшенных, овитых осокой и терновником могил. Каждое второе надгробие встречало его знакомым до боли в груди именем и взглядом тёмно-синих глаз, взирающих с фотографий. Бросаясь от одной могилы к другой, Баттерс исцарапал себе о терновник руки до крови, порвал джинсы на коленке, и по всему телу у него расцвели синяки от ударов о каменные плиты. Невольно в голову закрались мысли о собственном безумии. «Это всё не на самом деле. Этого не может быть! Я просто сошёл с ума и теперь брежу, теряя последние остатки своего больного изнасилованного разума…» Обессилев от страха, Баттерс медленно осел на влажную землю и вцепился исцарапанными пальцами в волосы. По его щекам текли слёзы, но он был слишком напуган, чтобы зарыдать от души, и скованный безграничным ужасом, только тихо всхлипывал, уставившись в одну точку. — Баттерс?! Знакомый голос, приглушённый воротом парки, заставил Стотча внутренне содрогнуться. Округлившимися глазами он посмотрел на тихо подкравшегося к нему Кенни: гонимые ветром тучи за его спиной обнажили серебряный диск луны и МакКормик сиял в его лучах как призрак. Баттерс смотрел на него, не зная, броситься ли ему обнимать друга, или наоборот, с криками убежать от него без оглядки. Пока он предавался внутренним метаниям, Кенни подошёл, положил ладонь ему на плечо и встревоженно спросил: — Что с тобой? Какого чёрта ты забыл на кладбище? Неожиданно для МакКормика Баттерс разревелся и кинулся ему в объятия. Мальчик удивлённо посмотрел на белёсую макушку, прижал к себе рыдающего друга и ласково похлопал его по спине в попытке утешить. Он с трудом смог расслышать тихий шёпот уткнувшегося ему в грудь Баттерса: — Я искал могилу… — Тоже мне, искатель острых ощущений. Да ты сам выглядишь так, будто только из земли выкопался. — Ты не понимаешь. — Блондин отстранился, взглянул МакКормику в глаза, и произнёс дрожащим скорбным голосом: — Я искал твою могилу, Кенни. Кеннет почувствовал, как его сердце пропустило удар. — Что?! Дрожащими руками Леопольд достал из кармана и протянул собеседнику смятые листки, исписанные мелким почерком. Кенни взял их в руки и стал перебирать один за другим. Мальчик внимательно изучил чужие описания его же смертей. И хотя большинство записей были сбивчивы и сумбурны, Кенни прекрасно понимал, почему Баттерс так напуган. Он невольно обрадовался, что обычно лишён возможности полюбоваться на своё в очередной раз изуродованное тело, потому что судя по записям Стотча — это реально жуткое и неприятное зрелище. От чтения его отвлёк едва слышный шёпот Баттерса: — Здесь куча твоих могил. — Ага, и в каждой их них мой гниющий труп. — Кенни брезгливо поморщился, но тут же прикусил язык, поняв, что не стоит лишний раз сгущать краски перед и без того перепуганным Баттерсом. Тот боязливо посмотрел на ближайшую к ним надгробную плиту и стремительно побледнел. — Я не понимаю, что происходит. — Мальчик дрожал в чужих руках и выглядел так, словно готов был в любую секунду упасть в обморок. — Мне кажется, я с ума схожу. Может, я чокнулся, и тебя здесь нет. Ты умер, а мне только мерещишься… Кенни встряхнул друга за плечи и встревоженно заглянул ему в глаза. — Успокойся Баттерс, ты не сумасшедший. — На лице мальчика отразилась невыносимая скорбь, но голос был спокоен. — Пойдем ко мне домой, я всё объясню… По крайней мере, расскажу то, что сам знаю. Он помог однокласснику подняться с земли и повёл его прочь от пристанища упокоенных. Баттерс прижимался к нему, вцепившись ладошками в рукав парки и сосредоточенно глядя под ноги. — Кенни, а как ты меня нашёл? — Мне было нужно оставить одну… посылку у пруда Старка. На обратном пути услышал, как кто-то ходит за церковью, решил посмотреть. Баттерс молча кивнул и задумался о чём-то. МакКормик внимательно посмотрел на него. Удивительно. Кенни столько лет жил со своим проклятием, буквально мечтая, чтобы хоть кто-то узнал о нём; и вот он держит за руку своего одноклассника и не может поверить, что тот смог разгадать его самую страшную тайну. Кенни просто не верилось. Нельзя сказать, что Баттерс глупый, просто очень… недогадливый. Неужели именно ему хватило ума понять, что с его другом творится нечто необъяснимое? Они перешли железную дорогу и быстрым шагом направились к дому МакКормиков. На развалинах торгового центра бегали крысы, а в глубине некогда элитного района слышались пьяные крики бездомных, так что мальчики, крепко схватив друг друга за руки, бежали вплоть до обшарпаных зелёных стен единственного жилого здания. Забравшись в дом через открытое окно, Кенни помог Баттерсу перелезть через подоконник, и оставив того ненадолго в комнате одного, пошел на кухню в поисках съестного. На своё счастье, ему удалось найти всего единожды использованный пакетик чая и почти свежую булочку с изюмом. Заварив чай себе и гостю, мальчик разделил добычу на четыре равные части: две из них отнёс в комнату Кевина и Карен, ещё одну вручил Баттерсу, который неловко сидел на краешке кровати, явно стесняясь находиться в чужой комнате. После секундного замешательства, из вежливости Баттерс отщипнул от булочки крошечный кусочек, который положил в рот, и отдал оставшуюся часть хозяину комнаты. Молча кивнув, Кенни засунул остатки себе в рот. В доме МакКормиков было необычно тихо: родители Кенни мирно сидели у себя в комнате, занимаясь не пойми чем, Кевин ещё не вернулся домой, гуляя где-то с друзьями, а Карэн уже легла спать. Кенни сел на кровать рядом с Баттерсом и тяжело вздохнул, собираясь с мыслями. — Баттерс, ты должен внимательно меня выслушать. Мне никто никогда не верит, но клянусь, что это правда! — Он устремил на мальчика тяжёлый, мученический взгляд. — Я не могу умереть. Баттерс уставился на него и нервно постукивал кулачками друг о друга: — Я не понимаю… — Я умираю постоянно, но каждый раз возращаюсь обратно. Просто просыпаюсь в своей постели на следующий день в своей обычной одежде. Ты представить себе не можешь, сколько всего мне пришлось испытать: я сгорал заживо, задыхался, падал с крыш, умирал от болезней, меня сбивали машины, распиливали на части, съедали собаки, в меня стреляли бесчётное количество раз, и бог ещё знает что. Нет ни одного способа умереть, который я бы не испытал на своей шкуре. — Кенни отвернулся к окну. — Но самое дерьмовое — это то, что об этом никто не помнит. Я воскресаю, и все тут же забывают о моей предыдущей смерти, и я, как придурок, не могу никому ничего доказать. Баттерс смотрел на него, не отрывая глаз. Внезапно он начал тихо, глупо посмеиваться, пытаясь что-то сказать, но всё время вместо слов из его рта вырывалось нервное хихиканье. Кенни забеспокоился. Не хватало ещё, чтобы у Стотча поехала крыша от таких откровений. — Эй, ты в порядке? — Месяц назад папа посадил меня под домашний арест. — Баттерс с трудом отдышался и со смесью смеха и тоски принялся сверлить взглядом свои коленки. — Я не помнил за что, и очень злился, а когда спросил, почему наказан, папа разорался и увеличил арест. В одной из этих записок сказано, что когда ты умер, я сбежал из дома и сидел на твоей могиле до самой ночи. Отец за это меня наказал, а потом забыл. И я просто так сидел у себя в комнате две недели. Кенни несколько раз изумлённо моргнул и ошарашенно спросил: — Значит, ты мне веришь? Мальчик в ответ молча кивнул. Он поднял взгляд на Кенни и обомлел: тот смотрел на него с обожанием. МакКормик спрятал лицо в капюшон и завизжал от радости, заставив Баттерса отшатнуться, а затем схватил его за плечи и с счастливой улыбкой воскликнул: — Спасибо! — За что? — За то, что ты есть! За то, что веришь мне! За то, что знаешь. Я раньше ни с кем не мог об этом поговорить. Мне правда жаль, что ты узнал об этом так стрёмно, но наверно, если бы ты не был так напуган, ты бы мне не поверил. Баттерс нелепо улыбнулся: — Хорошо, что я нашёл у себя твою парку. — Кстати… — Мальчик слегка нахмурился. — А как она у тебя оказалась? Ну то есть, я понимаю, что ты забрал её себе на память, но почему? Баттерс мгновенно покраснел. Казалось, теперь он нервничал даже сильней, чем когда выслушивал рассказ о бессмертии МакКормика. Кенни наблюдал за его реакцией со смесью любопытства и настороженности. — Честнотсь за честность, да? Кхм… Я… я… — Он замолчал, пытаясь собраться с мыслями, и его взгляд беспокойно заметался по комнате, а щёки стали необычайно красными. Внезапно он устремил на Кенни почти безумный взгляд, и отчаяно, как в ледяную воду с головой, вскрикнул: — Я люблю тебя! Кенни обомлел. Он смотрел на Баттерса, глупо хлопая ресницами, вскинув брови в изумлении и раскрыв рот. Стотч нервно застучал кулачками друг о друга. Чёрт. Он так и знал, что не нужно было признаваться. Сейчас Кенни высмеет его, вышвырнет из своего дома, расскажет всем, что Баттерс педик, и с завтрашнего дня ему житья не станет от насмешек и издёвок одноклассников. Потом об этом узнают родители, и его посадят под домашний арест до самой смерти. Баттерс бы так и продолжил воображать себе все возможные ужасы своего незавидного положения, но тут МакКормик вышел из ступора, провёл ладонью по волосам, снимая капюшон, и задумчиво хмурясь, спросил: — А как… Как давно? Почему? Стотч закусил губу и решил идти в своем признании до конца. — Ты мне всегда очень нравился. Но я только недавно понял, что это именно любовь. — Баттерс устремил на МакКормика преданный взгляд светло-голубых глаз, один из которых был подёрнут мутным бельмом. — Ты всегда поддерживал меня и общался со мной так, будто я классный. С тобой я… не чувствую себя виноватым? Будто тебе действительно приятно со мной общаться. Когда тебя нет рядом, мне действительно становится плохо, как в тех сопливых песнях и фильмах. — Он грустно улыбнулся. — У меня нет никого ближе тебя. У Кенни болезненно сжалось сердце. Боже. Баттерс на полном серьёзе был благодарен ему за то, что он просто относился к нему как к человеку. Он стыдливо отвёл взгляд и наклонил голову, чтобы спрятать лицо в воротнике, и не видеть полоску шрама, навечно запечатлённого на левой глазнице Стотча по его вине. Неумолимая совесть в который раз впилась в его сердце острыми зубами. Насколько нужно быть одиноким, чтобы полюбить человека, сотворившего с тобой такое? Он тяжело вздохнул. Ему всегда искренне нравился Баттерс. За его наивность и доверчивость, за смелость, которую на удивление мало кто замечал, за отзывчивость и честность. Его удивляло, что другие дети будто в упор не замечали того, насколько Лео классный. Кенни осторожно взял в руки его ладошку и ласково произнёс: — Баттерс, ты правда очень милый. Мне просто… нужно время, чтобы переварить это и разобраться в себе. Баттерс понимающе кивнул. Он достал из кармана фотографию могилы Кенни, внимательно посмотрел на неё и сжал в ладонях: — Я думаю, мне тоже. Повисло неловкое молчание. Кенни с грустью подумал о своём, теперь уже не тайном поклоннике. Теперь ясно, почему Стотч всё время так восторженно смотрел на него и мило улыбался в ответ на каждое его слово. Он внимательно смерил Баттерса взглядом. Перед ним сидел хрупкий мальчишка, немного выше его самого, со светлыми мягкими волосами, и смущённым выражением лица. Несмотря на кажущуюся слабость, Кенни знал, насколько он может быть сильным, настойчивым, упрямым, и что он легко прощал окружающим бесконечные обиды не из-за безвольности, а из великодушия. Он просто не заслуживал к себе такого отношения. Не заслуживал беспричинных наказаний от родителей, издёвок от сверстников и пренебрежения со стороны друзей. Баттерс слишком нуждался в человеке, который смог бы его понять и поддержать. Так же как и Кенни. Может, только они сами могут помочь друг другу? Кенни слегка подался вперёд. Он хотел поцеловать Баттерса в щёку, но неожиданно даже для себя, прильнул к его губам. Это был невинный, детский поцелуй, длившийся не дольше пары секунд; несмотря на возраст, Кенни уже приходилось заниматься куда более неприличными вещами, но когда он отстранился, щёки у него горели. Баттерс же залился краской до самых кончиков ушей. У Кенни невольно проскользнула глупая мысль: «Он реально сейчас похож на помидорку.» Стотч приложил ладонь к губам, смущённо посмотрел возлюбленному в глаза и замер. Было непривычно видеть его без капюшона, скрывающего лицо, и мальчик невольно залюбовался: на длинные растрепавшиеся светлые волосы падал тусклый луч лунного света, заставляя их слабо сиять на фоне тёмной комнаты, и окружая улыбающегося мальчишку подобием нимба. Внезапно Баттерс уткнулся лбом ему в футболку и крепко прижался к груди; Кенни осторожно приобнял его в ответ и ласково похлопал по спине, свободной рукой зарываясь в мягкие светлые волосы. — Хэй, Баттерс. — Что? — Ты самый лучший, знаешь об этом? Баттерс приглушённо хихикнул и только сильнее зарылся носом в чужую футболку. — Ты тоже.