Рыба и русалки

Над озером, звеня крылышками, проносились пучеглазые стрекозы, и ветер разносил над нежно плещущими волнами эхо девичьего смеха: черноволосая Кассандра, задрав юбки практически до самых бедер, заходила все дальше и дальше в воду, осторожно ступая по илистому дну. Было тепло, даже жарко, и Моро прятался в прохладе зарослей рогоза, но все равно обливался потом — от клокотавшего в крови адреналина и возбуждения. Отяжелевшие веки моргали по очереди, сиплые вздохи вырывались сквозь частокол кривых, нездоровых зубов, Сальваторе вздрагивал всем телом, пуская пузыри жабрами; Каду, раздразненный, распаленный, перенявший настроение носителя, выбросил трепещущие усики в воду, и Моро чувствовал легкое приятное покалывание в самых кончиках отростков, особенно, когда ведьмы ослабляли шнуровку на корсажах, спускали платья с плеч и, разыгравшись, били ладонями по воде, осыпая друг друга брызгами. Когда Даниэла зачерпнула полную пригоршню и окатила Кассандру со спины, средняя из сестер Димитреску вскрикнула, роняя юбку; черный бархат мгновенно намок, Кассандра развернулась к Даниэле, которая тут же облила ее снова. Девушка попыталась заслониться ладонью, но к младшей сестре присоединилась Бэла, чьи волосы на солнце отливали золотом. Не боясь промокнуть, ведьма, одетая, отважно бросилась в воду и налетела на Кассандру под восторженный визг Даниэлы. Черноволосая ведьма взмахнула руками, но устояла, смогла удержать равновесие, даже когда Бэла принялась шутливо кусать ее за шею. Кассандра вцепилась в плечи сестры, пытаясь оттолкнуть, оторвать от себя, но Бэла держала крепко, а рыжая Даниэла, босая, растрепанная, будто крестьянка, с ошалелым визгом носилась по берегу, и в расхристанном лифе виднелась ее молочно-белая грудь. Моро должен был злиться: дочки Альсины — такие проказницы — нарушили покой его озера! Пришли, шумели, смеялись, волновали воду, а Сальваторе нужна тишина для работы; разве можно сосредоточиться, когда рядом так кричат?! Еще и всю рыбу распугали… Негодницы! От Кассандры Моро не ждал ничего хорошего, темноволосая паршивка так же плохо влияла на малютку Даниэлу, но Бэла?! Она же старшая, должна присматривать за сестрами, а вместо этого ведьма играла с ними, озорничала и шалила, и от забав в воде ее платье совсем промокло и облепило ладную, гибкую фигурку с тонкой талией, от вида которой Моро глухо, довольно захихикал. Он был все еще сердит на Альсину за то, что сестра прогнала его тогда, не пустила к Бэле, не дала с ней объясниться, но теперь, когда ведьмы сами пришли к нему, мог ли Сальваторе упустить свой шанс? Жаль, что с Бэлой были и ее младшие сестры, зато с ними не было леди Димитреску, которая опять могла помешать Моро. Сальваторе оттолкнулся ногами от мягкого илистого дна, расслабился, позволяя воде держать его, и медленно поплыл, раздвигая руками стебли и листья рогоза. Густые заросли надежно скрывали Моро от палящих лучей солнца и глаз девушек, которые, кажется, и не подозревали, что за ними наблюдают. Нырнув под ивовые ветви, склонившиеся к самой воде, Сальваторе подслеповато прищурился, всматриваясь в Бэлу, уже насквозь промокшую, с влажными волосами, облепившими лицо и шею. От игры щеки ведьмы раскраснелись, капли воды алмазной пылью блестели на ее коже, и Моро голодно облизнулся, чувствуя, как его кровь, застоявшаяся, словно вода в стакане, забродила, точно хмельная брага. Смотреть на Бэлу было сладко, а думать о том, как он к ней прикоснется, дотронется до шеи, волос, до нежной груди, было так томительно и пьяняще, что у Моро на губах вязла слизь. Его не тошнило, Каду присмирел, ловя отголоски удовольствия хозяина, а ведьмы продолжали бесстрашно резвиться, будто не боялись рассердить водного лорда, который был способен проглотить их одним глотком. И как же Альсина отпустила своих дочерей? Раньше ведьмам не позволялось уходить так далеко от замка? Неужели они сбежали? Непослушные, несносные девочки! Их мать очень разозлится. Но Моро готов спасти их, даже Кассандру, у которой волосы были такие же, как у предательницы Донны; Сальваторе защитит их от гнева Альсины, а взамен Бэла… или даже все трое… Моро растянул широкий, как у лягушки, рот в похабную ухмылку, однако тут же затряс головой, глухо завывая, по переносицу уходя под воду; если он тронет кого-то из ведьм, леди Димитреску будет злиться еще сильнее, чем в тот день, когда Моро пришел в ее замок. Но ведь девушки сами пришли к воде; нарочно задирали юбки, соблазняли, завлекали, вели себя так, словно надеялись, что их кто-то увидит. Сальваторе их видел, и разве мог он остаться равнодушным? А если… если Бэла узнала, что Моро искал ее? Тогда почему белокурая ведьма не навестила его одна? Зачем им еще Кассандра и Даниэла? Моро выдохнул, вода забурлила, взрываясь вереницей пузырьков; он мог бы подумать, что Бэла просто смущалась, позвала с собой сестер, чтобы было не так нервозно, однако раньше дочери Альсины совсем не казались ему застенчивыми. Девушки совсем нескромно одарили Сальваторе своими локонами, которые он бережно хранил, завернутые в обрывки газеты; прядку Кассандры хотел выбросить, сжечь, но не смог. Все-таки это не средняя дочка Альсины отвергла и растоптала чувства Сальваторе, ей просто не повезло оказаться немного похожей на Донну. Донна… если бы леди Беневиенто просто пришла к озеру, чтобы намочить носки туфелек, Моро был бы счастлив. Ведь тогда бы он мог попытаться уволочь ее на дно в свою пещеру, как водяной — прекрасную деву, имевшую неосторожность слишком близко подойти к воде. Сальваторе насупился, удрученно булькая и хлюпая в воде, пахнущей гниющей листвой; конечно, он не посмел бы прикоснуться к Донне, да и сама она ни за что не покинет свой дом, чтобы посмотреть на мельницу Моро, потому что она бессердечная, черствая и холодная. Моро с головой ушел под воду; рыбий пузырь не позволял ему уйти на дно, и Сальваторе разгребал руками, перебирал ногами, которые в воде были куда более ловкими, чем на суше: сведенные судорогой мышцы расслабились, сухожилия тянулись легко, в суставах не хрустело и не щелкало, пока Моро пробирался к девушкам сквозь толщу воды. Видел он плохо и ориентировался на движение, ловя кожей каждый всплеск. Ведьмы успели уйти с глубины, вернулись на берег и теперь весело колотили босыми ступнями, маленькими, аккуратными, как створки речных моллюсков, по набегавшим на илистый бережок волнам. Бояться нечего — девушки знали Сальваторе, они не кинутся от него прочь, едва завидев, как те глупенькие девочки из деревни; они даже забыли белье, которое собирались полоскать прямо в реке. Грязные деревенские тряпки — и стирать в водах семьи Моро?! Сальваторе тогда был слишком зол и огорчен, чтобы сдерживаться, и непослушный Каду изменил его, толкнул вслед за девушками, которые от страха и ужаса не могли ни плакать, ни умолять, только кричали; потом Моро было очень стыдно за свою вспыльчивость, но те крестьянки были сами виноваты. Невоспитанные грубиянки; они заслужили быть проглоченными речным лордом, ведь Сальваторе мог их утопить или вскрыть животы, чтобы уложить туда Каду, словно дитя — в колыбель. С ведьмами так не получится, нельзя будет их съесть, даже если очень захочется, однако Моро был уверен, что девушки будут вести себя хорошо, они ведь пришли в гости. И все же Сальваторе очень нервничал: раньше он никогда не оставался с дочерьми Альсины наедине; это не слишком прилично. Моро надеялся, что Матерь Миранда не рассердится на него за такое легкомыслие; он еще не признался ей в своей симпатии к Донне, хотя должен был; нельзя было утаивать такое от матери, это ведь грех, но Сальваторе боялся, что Миранде это не понравится или, что еще хуже, она посмеется над своим жалким уродливым сыном, как Гейзенберг. Карл всегда насмехался над Моро, хотя они считались братьями; от него Сальваторе тоже скрывал свою сердечную привязанность к леди Беневиенто; пусть он и запретил себе вспоминать об этой предательнице, мысли о ней плотно приросли к сознанию крепко, прямо как морские желуди к корме корабля. Бэла, несмотря на всю свою прелесть, не могла совсем отвлечь Моро от Донны, и это нечестно! Почему он думает об этой равнодушной и далекой, как луна, женщине, вместо того, чтобы попытаться ухаживать за Бэлой?! Каду капризно дернулся, посылая раскаленную волну прямо в спинной мозг Сальваторе, от которого жжение распространилось по другим нервным окончаниям, и Моро заколотился, молотя конечностями в воде, чувствуя, как его тело тянет во все стороны. О, нет, нет, нет, нет, нельзя! Сальваторе не хотел, не хотел! Он сжался, прижав узловатые руки к деформированной груди, раздирая ногтями бородавчатую плотную кожу, под которой извивались усики Каду, гибкие, будто дождевые черви; тонкие щупальца вырвались из спины, плавательный пузырь разбухал, готовясь держать на плаву исполинскую тушу лорда, однако Моро не пускал, не позволял, пытался подавить упрямого Каду, которого тянуло на волю, в глубину, где даже измененному Сальваторе было привольно, но ведь у них дела на берегу. Бэла же совсем близко, и никакой Альсины рядом, поэтому нельзя, совсем не вовремя… Моро, проворно повернувшись в воде, устремился ко дну, и мелкие рыбки юркнули от него в разные стороны; ножки девушек продолжали звонко бить по набегавшим на берег волнам, буро-зеленые водоросли лениво колыхались, лезли в лицо Сальваторе щекотно и назойливо, как волосы русалок, пока он шарил в песке и иле немеющими пальцами. Он искал ракушки, красивые камешки, что-нибудь такое, что могло бы понравиться Бэле; те часики Моро потерял, покидая замок Димитреску, в чем винил такую злую, жестокую Альсину. Без нее все должно пройти хорошо; без матери ведьмы почти беззащитны. Сальваторе не позволит им уйти; Кассандра и Даниэла пусть убираются, а Бэла останется с ним, чтобы Донна и мама видели, что Моро не одинок, что, раз его смогла полюбить Бэла, то и они должны. Тогда они бы жили все вместе на его мельнице, Сальваторе дарил бы своим дамам букеты из кувшинок и ловил самых красивых стрекоз, которые к тому же очень вкусные и богатые белком, а, жареные на масле, еще очень хорошо хрустели. Набрав речных жемчужниц, скользких, гладких, так и норовящих выскользнуть из ладоней, Моро, повеселевший, поплыл к берегу, и щупальца Каду, выпущенные в воду, помогали ему, несли к Бэле, чей смех доносился до речного лорда даже сквозь покров воды. Как печально, что он ни разу не слышал смех Донны; гадкое хихиканье Энджи не в счет. Прежде, чем выйти из воды, Сальваторе высунул голову, будто крокодил: туловище и нижняя половина лица скрывались под темными волнами, а глаза осоловело моргали, щурясь на слепяще-ярком солнце, на котором так охотно грелись ведьмы. Никого не смущаясь, девушки сушили волосы, подставляли жарким лучам шею, руки и плечи, бесстыдно оголяли ноги и грудь, и Сальваторе подавился попавшей в нос водой, задохнулся, закашлялся, выплюнул сгусток желчи прямо в свое озеро, всем телом кидаясь к берегу и плюхаясь на живот, когда Даниэла, самая дерзкая и озорная из сестер, спустила лиф платья, и Моро показалось, что среди складок черного бархата, кружев и отливавшего дождем атласа он увидел ее соски, розовые, словно ранняя малина. Какой… кошмар! Разве так можно?! Как Альсина допустила, что ее дочери стали такими распутницами?! Почему… почему Даниэла совсем не сняла платье?.. И Бэла… Почему они все так смотрят на него? Сальваторе не сразу понял, что лежит животом на мелководье, выставив уродливую спину, с которой сполз мокрый балахон, обнажив бугры, волдыри и наросты, мутные глаза, похожие на подгнившие виноградные ягоды, и высунувшиеся щупальца, что жадно подрагивали и извивались. Моро неловко приподнялся на локтях; во время прыжка он потерял половину жемчужниц и нескольких раздавил, и теперь моллюски склизко чавкали в пальцах, осколки раковин, черные снаружи и нежно-перламутровые с изнанки, кололи ладонь, и Сальваторе глухо завыл от горечи и досады. Все должно было получиться совсем не так! Это ведь его территория, Моро тут хозяин, а все равно был неуклюжим, жалким и мерзким; Сальваторе приняла в семью сама Миранда, а ведьмы, эти девчонки, смотрели на него так… Так… Моро исподлобья взглянул на прикусившую нижнюю губу Даниэлу, которая, хихикнув, прикрыла грудь ладонями; Кассандра одернула юбку, закрывая колени, а Бэла, отбросив на спину светлые волосы, подтянула лиф, который почти мгновенно сполз, едва держась на распущенной шнуровке. Переглянувшись, ведьмы рассмеялись без малейшего намека на стыдливость и смущение; рыжая Даниэла поднялась, придерживая мокрый подол; ее ноги были испачканы илом и тиной, узкую щиколотку обвивал стебелек водоросли. — Простите, лорд, что пришли без приглашения. Просто день такой чудесный, дома усидеть просто невозможно! — А на реке так красиво, — вкрадчиво добавила Кассандра, но Моро не хотел ее слушать. И Даниэлу тоже. Сальваторе было необходимо, чтобы Бэла сказала, что рада его видеть и готова остаться с ним навсегда, однако ведьма молчала, и пусть в ее глазах не было отвращения, Моро не заметил и намека на любовь или нежность. Девушка поднялась, придерживая корсаж, и церемонно расправила юбку. Она была без своего любимого ожерелья, татуировка бутона чернильно цвела на высоком, гладком девичьем лбу, и влажные волосы Бэлы казались золотистым атласом на солнце. — Вы не ушиблись, лорд Моро? — спросила старшая из сестер Димитреску, вежливо, но без тепла и чувства, с едва заметной льдинкой насмешки; Сальваторе поднялся, гадливо отряхивая руки, хотя раздавленных моллюсков с пальцев хотелось слизать, но перед ведьмами хотелось выглядеть не таким… не таким, как обычно. Наверное, потому что они были чужими; девушки были семьей Альсины, а не Сальваторе, открыться им было нелегко. Это Донне он был готов рассказать все, что угодно, о чем бы ни спросила леди Беневиенто, но только ей, а не Энджи, однако Донне было не интересно. Бэле, кажется, тоже. Сальваторе любила только мама, самая лучшая женщина в мире. Не нужны ему другие; только… почему же так тоскливо? — Вам больно? — ехидно пропела Даниэла, склонив голову; ее волосы на солнце казались ярче лепестков тигровой лилии. — Помочь вам встать? — Н-нет, не н-надо. Я… Я т-так и хот-тел, — Моро поправил балахон, прикрывая горб, и сконфуженно отвернулся от девушек, — в-ваша мама знает, ч-что вы зд-десь? — Конечно, — воскликнула Даниэла, всплеснув руками; дрянная девица. Это Донна должна сидеть на берегу, распустив волосы, а не она. — Разве могли мы покинуть замок, не спросив разрешения у матушки? — И… И она от-тпустила? — недоверчиво пробормотал Моро; он думал, что леди Димитреску зла на него за их прошлую встречу, и ни за что не захочет, чтобы ее драгоценные дочери играли на реке. Леди Димитреску простила Сальваторе? Или посчитала, что он не посмеет тронуть ведьм? — Мы пообещали принести ей добычу, — громким шепотом призналась Даниэла, растягивая губы в скалозубой улыбке, — по дороге к реке мы прошли мимо поля, так там повстречались несколько весьма любопытных экземпляров. Один из них косил траву, а второй складывал ее в стога. Такие молодые, потные, горячие… вкусные даже на запах. — От них несло как от загнанных лошадей, — шутливо скривилась Кассандра, и Даниэла сыто причмокнула губами. — Вкусно же! — Дани, — зашипела на младшую сестру Бэла, — как не стыдно?! Лорд Моро может дурно о нас подумать. — Н-нет, ч-что вы, — пробормотал Сальваторе, беспокойно заламывая пальцы, — я з-знаю, что вы хор-рошие д-девочки… — Вы так галантны, лорд Моро, — проворковала Даниэла, кокетливо поправляя волосы; девушка закинула ногу на ногу, выставив нагую ступню из-под юбки, и пожала точеным плечом, от чего Сальваторе поперхнулся воздухом и скопившейся во рту слюной. Он отступил, едва не поскользнувшись на илистом дне, бестолково ударив по воде ладонями, и Даниэла задорно взвизгнула, подтягивая колени к груди. Ее старшие сестры вели себя куда более сдержанно: пригревшаяся на солнце Кассандра расчесывала волосы длиннозубым гребнем, пока Бэла боролась со шнуровкой корсажа, повернувшись к Моро спиной, и он больше не мог видеть ее лакомую грудь, ключицы, шею, только равнодушный белокурый затылок. Зачем она прячется, закрывается? Пока Сальваторе не вышел из воды, Бэла была куда смелее; Кассандра тоже словно отстранилась, а вот Даниэла улыбалась и часто моргала, трепеща ресницами, но ее жеманство ничуть не радовало Моро, потому что на ее месте должна была быть Бэла. Или… или Донна! Но никак не эта рыжая девчонка, глаза которой горели блудливо, как у кошки. — Я… я… — икал Моро, силясь собраться с мыслями; что ему делать? Прогнать ведьм? Или посидеть с ними в надежде снискать симпатию Бэлы? А… а зачем? Почему он вообще должен добиваться эту девку?! Это… это же не Донна! Пустая, легкомысленная, ветреная девчонка, которую Альсина очевидно плохо воспитала; она всех троих вырастила такими противными, прямо как она сама! Ссутулившись, Моро воровато огляделся по сторонам; вот не отдаст Альсине ее дочек, будет знать! Оставит себе! Были ведьмами, а станут русалками; по вечерам они все вместе будут смотреть сериалы, пить чай из тины, ромашки и мяты и вместе плавать. Девочкам понравится жить на мельнице, они даже не захотят вернуться в замок Димитреску, и Альсина будет горько плакать, потому что ее дочери больше полюбят быть с Моро, чем с ней; Сальваторе больше не будет одинок и перестанет так тосковать по Донне, которой должно быть плохо без его букетов из речных лилий. Если только, лишившись настойчивого поклонника, она не решится впустить в свою жизнь другого мужчину. Горло Моро раздулось как у жабы, в груди родился протяжный вой. Нет! Он не мог отдать свою Донну! Как можно веселиться с русалками, зная, что леди Беневиенто привела в свой дом чужого?! Несносные ведьмы; они пришли сюда нарочно, чтобы посмеяться, сбить Сальваторе с толку, но он обо всем догадался, понял их коварный замысел. Сотрясаясь от судорог, Моро отошел на глубину; щупальца Каду били по воде, он чувствовал, как паразит заполнял его изнутри. Осклабившись, Сальваторе посмотрел на Бэлу; он хотел ее страха, желал, чтобы светловолосая дочь Альсины увидела, как Моро силен и могуч, и поняла, что она по сравнению с ним — жалкая мошка без крыльев, однако сестры Димитреску смотрели на Сальваторе с интересом, особенно Даниэла: рыжая ведьма сидела, подавшись вперед, широко распахнув глаза, в которых горел полубезумный огонек. Ее взгляд был таким… как… как у Миранды, когда тело Моро впервые начало меняться под влиянием Каду. Ни страха, ни жалости, только любопытство и нетерпение, желание узнать, чем же все закончится; Сальваторе в ярости замотал головой. Гадкие, какие же они гадкие; и как он мог вообразить, что ему нравится Бэла?! — В-вы… вы одни? — прохрипел Сальваторе, щуря один глаз; схватить ведьм будет несложно, а, оказавшись на дне, девушки будут в его власти. У мух не получится летать под водой, под водой только рыбки, они плавают, а разве мухи умеют плавать? Горб распирало, балахон трещал, лопаясь по швам, мутные глаза Каду, круглые, зеленоватые, цвета протухших яиц, бешено вращались, а лопнувшие волдыри сочились гноем и желтой, клейкой сукровицей; от мысли, что он может схватить Кассандру или кокетку Даниэлу, обвить девушку щупальцами до треска костей и заставить нырнуть на самое дно вместе с ним, во рту пересыхало. Альсина заслужила того, чтобы потерять дочерей за то, что была такой нелюбезной с Моро; Сальваторе вместе с девушками уйдет на глубину, и леди Димитреску ни за что его там не достанет. Моро двинулся вперед на непослушных ногах, готовых в любой момент обратиться ластами, когда его напряженных барабанных перепонок коснулся рык волколака; под тяжелыми лапами хрустели ветки, шуршала трава, косматые тени мелькали в еловой рощице. Сальваторе слышал как волколаки — не его, чужие, — кровожадно щелкали клыками, кружили у речного берега, не выходя на солнце, но и не выпуская ведьм из виду. Моро в бессильной злобе стиснул челюсти; мороайки не любят солнечный свет, особенно такой яркий, а волколаки, которых придумал Сальваторе, создал Сальваторе, гораздо сильнее и выносливее, а Альсина забрала их себе. Как она посмела?! Моро же не разрешал! Неужели леди Димитреску, эта воображала, думала, что он испугается собственных творений?! — Мама дала нам милых лохматиков в сопровождение, — прощебетала Даниэла, подтверждая опасения Сальваторе, — они такие забавные! Так трогательно скулят, когда их чешешь за ушком… или снимаешь с них шкуру живьем. — Все такие славные, когда кричат, — вздохнула Бэла, поправляя волосы, и этого Моро стерпеть уже не мог. Он плюхнулся в воду, колотясь и подпрыгивая рыбой, выброшенной на сушу; уютный, заросший рогозом и кувшинками бережок быстро становился тесен, ведьмы со смехом и визгом кинулись в сторону от воды, придерживая юбки, а Сальваторе бился на мелководье, оглашая заводь утробным ревом. Волколаки отозвались рычанием и тявканьем из-за деревьев, где-то заклекотала спрятавшаяся среди зелени мороайка, а Даниэла заливалась хохотом, глядя на истекавшего кислотой Моро; листья кувшинок гнили, съеживались и чернели, несколько рыб всплыли, выставив белесые брюшки — выделения Сальваторе отравили воду, и теперь едва ли ведьмы придут сюда в ближайшее время, чтобы купаться. Из-за них погибли рыбки и умерли кувшинки, которые Моро мог подарить Донне. Противные девчонки; надо их было все-таки съесть. — Плывите, лорд Моро, плывите! — вопила Даниэла, подпрыгивая на месте и размахивая юбкой, и Сальваторе, заревев, подпрыгнул, словно рвущийся из пучины кит, чтобы тяжело ухнуть на середине озерца, от чего ядовитая вода едва не вышла из берегов. О да, он поплывет, и никого из них не возьмет с собой, потому что Моро — слишком хорош для них, но ничего: рано или поздно все это поймут, и тогда Сальваторе больше никогда не будет страдать в одиночестве.