☆☆☆
Айзаве не то, чтобы любопытно — непонятно ему. Они со Всемогущим не очень ладят. Ему, честно говоря, не особо и хочется, слишком уж тот шумный, слишком оптимистичный, дающий молодым опасную надежду. Но задерживается задумчивый взгляд на широких плечах да яркой улыбке все чаще. И не вяжется, совершенно не вяжется вот эта вот пафосная бравада с его тихой, беспомощной вежливостью. Словно Всемогущий и Тошинори — два разных человека. Один создан для камер и восхищенных взглядов. Другой же… а для чего другой-то создан? И почему Шоту это волнует? Тошинори необычный. Герой номер один обычным быть и не может, наверное. Айзава язвит ему в ответ на каждую реплику, но Яги словно совершенно это не беспокоит, знай улыбается себе. Кровью кашляет, но улыбается, будто все у него отлично, а это так, временные трудности, пройдет. И не хочется больше ядом плеваться, хочется только вбить в башку дурную, что нельзя так жить. Нельзя отдавать людям всего себя без остатка, не ценят они этого, никогда не ценили. Вообще, Айзаве должно быть плевать. Вообще, Айзаве настолько не плевать, что это бесит. Хизаши, хитрая морда, кажется, понимает все даже раньше, чем сам Айзава. У Мика вообще проницательности хоть отбавляй, идиотом он только притворяется. Делает он это, правда, настолько здорово, что иногда и сам Шота ведется. — Если будешь так пялиться, прожжешь в нем дыру. — Я не пялюсь. Они обмениваются взглядами, и Мик корчит кислую мину, пряча обеспокоенность: — Да ты даже на котов настолько пристально не смотришь! — Исчезни. — Ауч! Как грубо, мой дорогой лучший друг! Я вообще-то о тебе забочусь. Айзава подавляет невесть откуда взявшийся кашель и игнорирует Хизаши остаток дня. Это никак не помогает смириться с тем, что тот прав. Боль в груди становится все хуже день ото дня, и Айзава воспринимает эту новость с неожиданным спокойствием, облегчением даже. Теперь-то понятно, что происходит. Любовь, конечно, штука неприятная, но простая и понятная. А цветы… что цветы? Придумает что-нибудь. Акация. Айзаве она иррационально нравится. Яркий цветок, красочный. Рос бы еще не в его груди — цены бы не было. Убрать их можно только вместе со всеми чувствами. Убирать их не хочется.☆☆☆
У Айзавы режим сбит ко всем чертям: по ночам отчеты, а с утра рано вставать, воспитывать будущих героев, буйных и глупых. Айзава и до этого спал, где мог, а где не мог — дремал. От ханахаки же он и вовсе постигает новый уровень бессонницы: в и так больные глаза, кажется, не просто песка засыпали, а сразу цементом их залили, чтоб понадежней веки склеить. С таким режимом только лечь и умереть остается, днем кашель, ночью кашель, и попробуй не дай никому это увидеть. Он спит где может, на парах, над проверкой контрольных, даже во время совещаний умудряется урвать пару минут, ну а где не может, там заливается кофе. Ничего удивительного, что теперь по ночам у него одна компания: кофеварка на кухне да иногда прибившаяся к общежитиям кошка. Кошка эта мурлычет хорошо. С ней спокойно на улице сидеть. Свернется на коленях уютно, и хоть всю ночь на звезды любуйся. Пусть и уходит Шота минуты через три таких посиделок — работы сами себя не проверят, и учебный план не составится, знаете ли. Нельзя так жить, конечно. Но на операцию он трусливо не решается. Может, оно само как-нибудь пройдет? Конечно нет, но помечтать-то можно. Тем удивительнее в одну из ночей столкнуться с еще одним таким же полуночником, да с кем!.. Всемогущий собственной великой персоной. Тоже за кофе. Тоже — едва живой от усталости. У них даже круги под глазами одинаковых размеров, надо же. — Доброй ночи, Айзава! — а голос бодрый-бодрый, будто только встал. Шота только хмыкает в ответ, даже не пытаясь натянуть улыбку на лицо. У него нет моральных сил общаться с Тошинори сегодня и не будет, наверное, больше никогда. У того слишком радостная улыбка и слишком больной вид. Ужасающее зрелище. Хотя, кто бы говорил, мистер «я-только-что-с-кладбища». Тошинори лишь тихонько вздыхает, изо всех сил стараясь не выглядеть задетым молчанием. Сколько они с Сотриголовой общаются уже, а все равно бьет по сердцу его отчужденность. Такой уж Айзава человек, но от знания этого совсем не легче. С ним вообще очень тяжело, с Айзавой. Это, впрочем, не спасло от цветов. Которые, конечно же, спешат напомнить о себе. Тошинори никогда к этому не привыкнет. Кашель гнет к полу не хуже пудовой гири. Тошинори стыдно, что кто-то вынужден видеть его в таком состоянии — к этому тоже привыкнуть трудно: он же Всемогущий, но теперь, кажется, ничего уже сделать не может. Ничего, сейчас все пройдет. Он выпрямится, извинится перед Айзавой, уберет кровь с пола и… И прохладные руки, не дающие свалиться на колени, совершенно не вписываются в этот сценарий. Тошинори поднимает взгляд. Айзава выглядит как обычно невозмутимо, ни дать ни взять образцовый коллега, пришедший на помощь по долгу службы. Он осторожно убирает руки и отступает на шаг назад. — Ох… спасибо, — интересно, выглядит Тошинори так же растерянно, как себя чувствует? Шота кивает, отворачиваясь к кофеварке. Ни грамма эмоций, как обычно. Вот и поговорили.☆☆☆
Ночные встречи на кухне становятся чем-то обыденным не сразу. Просто как-то незаметно в ночную компанию Айзавы (да-да, кошка и кофеварка) вклинивается человек. Тошинори больше не пытается вести светскую беседу, и Шота благодарен за это. Они вдвоем варят кофе, кормят кошку (наглое создание, кажется, осознало привилегии своего положения, теперь считает себя королевой общежитий и гуляет где хочет; впрочем, приближаться она рискует только к Шоте и Тошинори, и это неожиданно приятно) и расходятся в разные стороны. Иногда Айзава остается с кошкой на пару часов. Иногда вместе с ним остается и Тошинори. Иногда они вместе занимают диван в гостиной, точнее, Яги любит оставаться там с бумагами, а Айзаве просто нравится сидеть рядом (тем не менее, это желание он тщательно маскирует под помощью коллеге). Иногда они даже засыпают на этом самом диване вместе, чисто платонически — к счастью, просыпается Айзава раньше, чем приходит кто-то посторонний, успевая уйти даже до пробуждения Яги. Объяснить утреннюю «Тошинори опять уснул на Шоте, который опять решил помочь ему с бумажной работой» картину кому-либо было бы сложновато. К тому же, такие моменты слишком ценные. Личные. А еще рядом со Всемогущим проходит ханахаки. Шота замечает это не сразу, а когда замечает — едва приходит в себя от удивления. Он слышал об этом, кажется, всего раз в своей жизни, но иногда — очень, очень редко — ханахаки проходит и без взаимности, просто от присутствия рядом со своей любовью. Как хорошо, что у него именно такой исход. Потерю цветов жаль, но себя намного жальче. К тому же, засыпать рядом с Тошинори удивительно уютно. Айзава, конечно, успешно делает вид, что нет. Яги костлявый и высокий, какое уж тут удобство? А еще он теплый-теплый. Греет не хуже одеяла. И улыбка у него во сне настоящая, расслабленная, совершенно не такая, как на камеру. А Шота тот самый странный человек, который наблюдает за спящим. Это, вообще-то, жутко. Но ему плевать. Он не может ничего с собой поделать. Кажется, у него чертовски большие проблемы, которые, к сожалению, с ханахаки не пропадают. Нет, проблемы это слишком мягко сказано. Он по уши в дерьме.☆☆☆
Иногда Тошинори думает — какая же нелепая у него жизнь. Он умирает из-за неразделенной любви — из-за собственной глупости, по словам Чие — и проводит ночи с человеком, в этом виноватом. В дружеском молчании кормит с ним кошку, проводит узловатыми пальцами по мягкому меху, чтобы уже пять минут спустя задыхаться от кашля в ванной. И все это лишь для того, чтобы после, за чашкой кофе, проверять работы студентов, слушая чужие комментарии тихим голосом у самого уха. — Это явно не А+. — Но юный Киришима по-настоящему старался подготовиться к этому тесту! Это всего лишь небольшая ошибка. Наверняка от волнения. — Но все же, это ошибка. — Ты жесток, Шота. У мальчика должна быть хоть какая-то радость. — Система оценок думает иначе. Тошинори усмехается и заходится в кашле, только чудом не забрызгав кровью работу. Оценку он оставляет. Неодобрение Айзавы практически можно потрогать, но он молчит. Он всегда замолкает, когда не одобряет действия Тошинори, и медленно проваливается в чуткий сон прямо так, на диване. У Тошинори еще ни разу не хватило духу разбудить его, чтобы уйти. Но просыпается он всегда в одиночестве. Айзава уходит очень тихо. После таких ночей Яги всегда чувствует себя лучше, даже несмотря на ломоту в затекшей спине. Он чувствует себя… отдохнувшим. На фоне этого забываются как-то цветы, уходит пекущая боль в груди от врезающихся в легкие корней. Кажется, что болезни и нет вовсе. Когда очередной приступ кровавого кашля не приносит с собой привычных цветов Тошинори понимает: не кажется. Чие выслушивает его молча, на лице ни единой эмоции. Выслушивает и вздыхает с такой усталой жалостью, будто он о смерти котенка рассказал. Целой коробки маленьких котят. — Что-то не так? — враз волнуется Яги. — Тошинори, — а голос мягкий-мягкий, словно с душевнобольным говорит, — ханахаки проходит рядом с любимым только в случае взаимности, и никак иначе. Пауза висит между ними хрупким стеклом. — …вот как. Быть того не может. Не может же, верно? Он обдумывает ее слова, поспешно прощаясь. Он вертит их так и этак при дороге в общежитие. Он просто не может поверить, по привычке занимая любимый диван в гостиной и полностью игнорируя встревоженные взгляды остальных преподавателей. Айзава всегда казался настолько незаинтересованным. Но сейчас, когда Тошинори смотрит на это под другим углом, он начинает видеть. Все те маленькие жесты участия Шоты. То, как он не возражал против нахождения рядом. То, насколько они свыклись друг с другом. Айзава и правда позволял Тошинори больше, чем остальным. Тошинори просто сам уверил себя, будто это всего лишь дружеское участие. Вот уж права была Чие, бестолочь. — Эй, Тошинори, — он вздрагивает, осознавая, что ушел в себя настолько надолго, что все остальные давно ушли спать. И вот еще одно доказательство — не «Всемогущий» и даже не «Яги». Как давно Шота называет его по имени? Как давно он сам зовет его «Шотой» в ответ? На столе рядом стоит свежая кружка кофе, а сам Айзава со второй кружкой сидит рядом — на расстоянии, но рядом. Яги смотрит на кружку и не может сдержать смеха. Он абсолютно уверен, что никогда напрямую не говорил Айзаве, какой кофе предпочитает, и абсолютно же уверен, что этот сделан именно так, как он любит. Он такой слепой дурак, помоги ему бог. Помоги им обоим. Айзава хмурится. Всемогущий напугал всех учителей, когда пришел, не реагируя ни на что. Он казался глубоко шокированным, а сейчас вот, пожалуйста, смеется. Уже пора звать Исцеляющую Девочку? — Ты в порядке? — Прости, Шота, просто это все очень забавно. Ты болел ханахаки? — вопрос выбивает Айзаву из колеи, пробуждая фантомную боль в груди. Спокойно, говорит он себе. Тошинори просто не может знать об этом. Никто не может знать, и даже глазастый Хизаши может только догадываться. Шота был достаточно осторожен. — Я вот болел. Чертополох не очень красивое на вид растение, и многим оно не нравится. Оно колючее и упрямое, да и цветы у него на любителя. Но это не значит, что им надо пренебрегать. Его польза совсем в другом. Из него, например, делают лекарство. Мед, говорят, тоже получается замечательный. Тошинори замолкает и отпивает кофе. Сварен именно так, как он любит. — Я думал, что умру от цветов. Не мог поверить, что меня можно любить таким. — Операция? — нарочито незаинтересованным голосом. Шота понятия не имеет, куда идет этот разговор, но он уверен, что это связано с сегодняшним состоянием Яги. — Ха-ха, это было бы вариантом, если бы не… — Всемогущий неловко улыбается, показывая на свой раненый бок, — ну, ты понимаешь. Я подумал, а зачем отсрочивать неизбежное? Я все равно умираю. А потом, знаешь, ханахаки прошло. Взгляд у Тошинори ясный и открытый. Он смотрит прямо, смотрит так, словно после этого Айзава должен что-то понять. Шоте же упорно кажется, что он упускает какой-то важный кусок. Зачем Тошинори вообще это рассказывает? Яги правильно понимает его замешательство. — Сегодня я был у Чие, спрашивал насчет болезни. Она сказала, что ханахаки проходит только в случае взаимной любви. Знаешь, если вы проводите много времени вместе. Все разом встает на свои места. У Айзавы, кажется, кружится голова и рушится мир, но сейчас ему плевать. Он смотрит в глаза напротив так, словно видит впервые. — Ты… ты любишь меня. Тошинори спокойно улыбается своей ласковой, настоящей улыбкой. — Да, я люблю тебя. Шота закатывает глаза — можно было сказать это прямо, без лекции на тему волшебных свойств чертополоха — но слегка улыбается в ответ. — Я тоже тебя люблю. А на ступеньках общежития кошка терпеливо ждет своих людей.