Причина первая
Грейнджер снова смотрит на него через весь кабинет и даже не пытается притвориться, будто это ничего не значит. Будто этот её чёртов взгляд на него не видят остальные присутствующие. Хотя, возможно, так и есть? Потому что МакМиллан уже около минуты — если верить бешено несущейся секундой стрелке на часах — не сводит глаз с отчёта, Матильда Гримблхок внимательно изучает бумаги с очередного международного заседания по правам кентавров в Северной Ирландии, какие-то два сотрудника в серых мантиях громко шепчутся между собой, изливая друг другу самые свежие сплетни Министерства. И Драко пытается какое-то время вслушаться в их разговор, пытается уловить хоть что-то, что начиналось бы с «Малфой спит с Грейнджер» или «они вместе покидали офис Грейнджер после окончания рабочего дня», но ничего. Сплошные бессмысленные новости об увеличении оклада среди обычных офисных клерков и идиотские шутки относительно новой формы авроров. И она по-прежнему смотрит. Драко чувствует прикованный взгляд и несущийся вдоль его тела тёплый прилив крови, отчего щёки скоро превратятся в два спелых помидора и лопнут. По шее стекает пот. Капля пропадает за накрахмаленным воротником и впитывается в ткань. Здесь невыносимо жарко. Воздух спёртый и пыльный. Галстук перетягивает шею, словно удавка. И Драко отчаянно хочется ухватиться за него, сорвать с себя и бросить на пол. Или же обвязать вокруг люстры и шеи, прыгнуть вниз со стула и умереть. Или же, если он найдёт в себе силы, то сможет признаться, что хочет использовать галстук иначе, и это никак не будет связано со смертью. Разве что со смертью его гордости и нескольких сотен нервных клеток, которые Грейнджер умудряется уничтожить одним лишь своим присутствием. Галстук шёлковый, достаточно длинный. Драко медленно проводит по нему рукой, совершенно не замечая, как сглатывает. Этот бесполезный кусок тёмно-зелёной ткани можно использовать совсем по-другому. Его можно сбросить с себя, схватить эту чёртову Грейнджер за руки и перетянуть её запястья так, чтобы тонкие пальчики переплелись между собой. Чтобы она вскрикнула и тихо засмеялась, распаляя его желание ещё пуще. Она бы могла податься корпусом вперёд, желая притронуться губами к его губам. Или шее. Драко пока не решил. Но он бы не дал ей этого сделать. Она была бы в его власти. Не наоборот. Хотя он ничего не имеет против. Он бы затянул тугой узел, сложил бы её руки на груди и поцеловал каждую хрупкую костяшку, усадил бы её на этот библиотечный стол, заваленный книгами, чтобы те потом полетели на пол, и Грейнджер с возмущением нахмурила брови. Она бы прогнулась в спине, покорно держа руки там, где он их оставил. И Драко, не взирая на пульсирующее желание внизу, решил бы истерзать её, измучить, как любила делать она, сидя напротив и смотря на него через чёртову министерскую библиотеку. Она бы начала порываться что-то сказать ему, прошептать на ухо или умоляюще заскулить, прежде чем Драко положил бы руку ей на одно бедро, затем на второе и дёрнул бы юбку вверх, обнажая бёдра и кружевную часть её чулок. Грейнджер могла бы убедить его сделать всё быстрее. Могла бы. Но эта партия игры за ним. Он бы провёл рукой выше, положил бы ладонь ей на вздымающуюся грудь и толкнул назад, чтобы она легла на спину. Грейнджер судорожны бы вздохнула, когда его пальцы прошлись бы по её шее и углублению у основания горла, по ключице и тонким плечам, обтянутыми хлопковой рубашкой. Драко бы приказал ей взглядом закинуть связанные руки наверх, чтобы потом магией заставить ткань обвиться вокруг металлического каркаса книжного шкафа. Грейнджер могла бы улыбнуться. Той улыбкой, которая всегда подпаливала фитиль особо опасной бомбы, расположенной где-то за его рёбрами. Там, где раньше скрывалась пустота. И его пальцы — не по-аристократически проворные, как говорила она, — с лёгкостью расправились бы с пуговицами на её рубашке, потом без труда отодвинули бы ткань бюстгальтера и обхватили бы напряжённый сосок. Стон — громкий или сдержанный, было неважно, Драко нравилось по-разному, — сорвался бы с её губ, которые часто говорили ему неуместные вещи. Она бы успела подогнуть колени, прежде чем Драко покачал головой, призывая её этого не делать. Она бы поджала губы, те бы побелели, а потом вновь налились кровью, став алыми и молящими прикоснуться к ним. Её пальцы на руках скрючивались бы от спазма, когда Драко едва уловимо начал бы скользить ногтем по её животу, огибая пупок и приближаясь к скоплению нервов, прикосновение к которым станет последним аккордом перед финалом. Он бы позволил холодному потоку воздуха из распахнутого окна поцеловать её оголённые икры, позволил бы ей чуть вздрогнуть от холода, прежде чем самому превратиться в тот пожар, который может её согреть. Её руки пытались бы вырваться из волшебных оков, чтобы прикоснуться к нему и притянуть за рубашку. Выброс адреналина, животного желания, отчаянной надежды — всё смешалось бы в едином флаконе, который Драко осушил бы без остатка. Почти чёрные глаза горели бы и смотрели на него из-под полузакрытых век, Грейнджер бы извивалась, корчилась и царапала внутреннюю сторону своих ладоней короткими ногтями, пока Драко водил бы пальцами вверх и вниз вдоль швов её тонкого белья. Серия прерывистых звуков кружилась бы воздухе, сливаясь с летним ветром. Расплавленный металл заплескался бы в его глазах, когда она, резко распахнув глаза и губы, взмолилась о большем. Широкая подушка его пальца надавила бы на пучок нервов через ткань, и Грейнджер запрокинула бы голову назад. И следом он, наконец, отодвинул бы трусики в сторону и принялся бы наносить ей точечные, меткие удары по шаткому самоконтролю. Он бы сделал так, чтобы она разовралась на миллиард осколков, чтобы каждая вена разбухла и налилась кровью, чтобы под веками и в ушах образовался белый шум. Он бы заставил её кончить. Один раз для начала от его пальцев и под пристальным взглядом. Он бы вынудил её пройти сквозь агонию, а потом резко дёрнул бы брюки до колен, её бельё, скорее всего, разорвал бы по швам, и резко вошёл бы, ощущая пульсирующие стенки вокруг себя. И её губы, лениво двигающиеся после первого оргазма, оказались бы в его плену. Стала бы она стонать? Да. Стала бы выгибаться в спине? Да. Стала бы кричать его имя? Нет. Она не называла его по имени. Только Малфой. Или говнюк. И Драко даже не мог подсчитать, что слышал чаще. Её колени начали бы дрожать, пальцы на ногах стали бы скрючиваться по спирали из-за затягивающегося узла удовольствия, пока Драко вбивался бы в её тело жёсткими толчками. Именно так, как было бы нужно ему. Не ей. Хотя, он вновь бы мог поймать себя на лжи самому себе. Ему чертовски важно было бы заставить её простонать его имя. Хотя бы прошептать или нечленораздельно пролепетать во время опустившейся на неё волны горячего наслаждения. Но нет. Грейнджер любила, наоборот, стискивать зубы и шипеть, напрягать низ живота и запрокидывать голову, жмуря выразительные глаза. К этой границе он бы подвёл её довольно быстро. Он бы мог опустить пальцы на её клитор, надавить и начать выводить идеально ровные круги, пока она не стала бы биться лопатками о стол, плотно сжимать веки и издавать тихие, почти неразборчивые звуки. Он бы стал вбиваться в неё сильнее, чувствуя, как по телу медленно распространяется электрический разряд, а потом… — Мистер Малфой, здесь свободно? Холод. Его пронзает ледяной холод, бьёт по спине жёстким хлыстом. Драко выдыхает и резко поднимает голову. В его руке — смятый галстук, во второй ладони — скомканная бумажка с пометками, перед глазами — тёмные круги и расплывчатое лицо Уилки Двукреста с бесцветными бровями и абсолютно потерянным взглядом. Драко приходится тряхнуть головой, его мозг не сразу понимает, что эта фантазия слишком затянулась, и в ушах он по-прежнему слышит, как томно дышит Грейнджер. Он не осмеливается даже покоситься в ту сторону, где сидит она. Ему достаточно видеть копну кудрявых волос, которая маячит где-то на периферии. — Мастер Малфой, — Двукрест склоняет голову и кладёт руку на спинку свободного стула. — Я могу сесть здесь? Драко не понимает, что говорит этот безликий голос. Всё его внимание сосредоточено на видениях, которые остаются яркой картиной перед глазами. Он чувствует чертовски сильную эрекцию. Чувствует, как пульсирует венка на шее и как болит пересохшее горло. Чувствует, что это щекотливое чувство в груди не что иное, как огромная ошибка. Это кажется ему хорошей причиной, чтобы всё прекратить.Причина вторая
— Тебе это кажется хорошей причиной, чтобы всё прекратить? — она смотрит на него, пока вращает в руке бокал с вином. И Драко лишь на секунду позволяет себе усомниться в потере контроля над самим собой. Он проиграл. Это стоит признать, чтобы двигаться дальше. Хотя пару месяцев назад ему всё же казалось, что он умудряется удержать свои желания на уровне обычного секса в нерабочее время лишь для успокоения чересчур расшатанных нервов. Грейнджер делает глоток. Драко делает шаг в пропасть. Она лишь один раз поднимает тему о том, что видела в библиотечке — и это вынуждает Драко застонать и с пеной у рта попытался доказать ей, что она выдумала это. Получается скверно. По её блеску в глазах прекрасно понятно, что она уверена в своей правоте. Драко перестаёт носить галстук. Грейнджер никак это не комментирует. Сначала. Спустя неделю лишь делает ему замечание, что этот аксессуар казался ей невероятно важным и сексуальным. Это превращает ночь Драко в череду эротических сновидений. — Я думаю, что нет смысла продолжать то, что неинтересно нам обоим, — говорит он, отворачиваясь, чтобы налить ещё вина. Она выгибает правую бровь. — Неинтересно обоим? Малфой, — снова фамилия, — мне это ещё как интересно. — Ты лжёшь самой себе. Не устала? — его голос звучит слишком холодно. Это не входило в его план. — Давай начистоту, вообще никто не заинтересован в том, что уделять этому так много времени. Ты потратила слишком много усилий, но так и не смогла добиться каких-то видимых результатов. Я потратил кучу времени и денег. И нервов. — Нервов? — Грейнджер смеётся. Ямочки на её щеках захватывают всё его внимание. — С чего бы тебе нервничать, Малфой? Ты ничем не рискуешь, — она закатывает глаза, когда Драко громко цокает. — Только деньгами, ладно. Но чем ещё? Мерлин, — она ставит бокал на стол и откидывается на спинку стула. — Я рискую репутацией. Я отдала так много, чтобы этот проект выстрелил, а теперь ты смеешь говорить мне, что никто в этом не заинтересован, и ещё меня включаешь в этот список? — румянец добирается до её щёк в считанные секунды, а глаза превращаются в щёлки, где искрятся молнии. — Ты неисправимый говнюк. За этот вечер «Малфой» и «говнюк» звучат с одинаковой цикличностью. — Раньше ты уделяла этому от трёх до пяти часов в день. Сейчас — полтора, и это максимум. Иногда ты и вовсе не вспоминаешь об этом, — Драко разглядывает настенные часы, наблюдает за секундной стрелкой, отсчитывает несколько мгновений, прежде чем смотрит на Грейнджер, которая поджимает губы и сверлит его недовольным взглядом. — Мне пора собираться, — говорит она. Это похоже на отступление. — Встретимся там? Или ты подождёшь меня? Драко невольно громко сглатывает. — Заявимся туда вместе? — делает акцент. Не уверен, что она осознала, какой вопрос задала ему. Грейнджер встаёт со своего места и движется в сторону спальни, игнорируя его вопрос. В кухне наступает тишина, в которой отчётливо слышны лишь бег секундной стрелки и тихий шорох, доносящийся из комнаты по соседству. Драко сидит с ровной спиной, будто ему в позвоночник вкрутили стальные винты. Его лицо напряжено, каждый мускул заледенел, глаза устремлены в одну точку. Сердце отбивает похоронный марш по внутренней стороне рёбер, предзнаменуя его скорую погибель. Первой причины было недостаточно, чтобы Драко смог всё прекратить. А сейчас это и вовсе кажется ему детским лепетом, от которого стоило — даже нужно было — отмахнуться ещё тогда. Чтобы окончательно покончить с этим, необходимо найти нечто более серьёзное, чем долбанное учащённое сердцебиение в присутствии Грейнджер. Ему по-прежнему было неясно, когда это началось. В момент, когда она случайно коснулась его руки в лифте? Мерлин. Нет, конечно нет. Когда она стала подшучивать над его волосами, а он над её? И в этих шутках не было никакой злости, ненависти, предрассудков? Возможно, но нет. Когда Грейнджер начала подсаживаться к нему за обеденным столом? Когда заговорила с ним о личном? Когда заплакала в его присутствии впервые после полноценного выздоровления её родителей в феврале? Когда подставила ему своё плечо в день смерти его отца? Или же когда посетила вместе с ним фамильный склеп? Драко зашёл на опасную территорию, когда понял, что его больше волнуют её мысли, нежели тело. Живоглот мурчит, касаясь его ладони холодным носом. Драко вздрагивает, выныривая из рассуждений. Грейнджер стоит в дверном проёме в облегающем платье тёмно-фиолетового цвета. Её волосы выглядят иначе, словно ей наконец удалось их укротить. Они струятся по плечам и спине, и, когда Грейнджер чуть разворачивается, чтобы дотянуться до сумочки на комоде, Драко видит, что кожа на спине оголена настолько, что ткань прикрывает лишь нижнюю часть поясницы. Он сглатывает. Закрывает глаза и думает о квиддиче, полёте, грязи в лицо. Обо всём, что может помочь. — Явимся туда вместе, — Драко едва удаётся говорить без заиканий, — и породим появление новых слухов. Она хмурится, подчёркнутые чёрным карандашом глаза испепеляюще прожигают его. — Тогда иди первым. Встретимся там, — отвечает, почти выплёвывает эти слова. Драко знает такое поведение. Она часто начинает злиться, когда волнуется или когда им вдвоём предстоит посещать светские мероприятия и делать вид, что между ними ничего нет. То есть, не делать вид, поправляет себя Драко. Не показывать, что они спят друг с другом. Просто спят. Не больше. Да, так будет точнее. Зелёная вспышка в камине уносит его в театр. Шум, музыка на входе, неприлично громкие разговоры заполняют всё пространство. Драко внутренне сжимается, когда видит несколько знакомых лиц в толпе, которые смотрят на него с особым интересом. Он по-прежнему не стал человеком с очищенной репутацией, но самые либеральные представители магического общества всё же принимают его в свой круг. Поттер, Долгопупс, даже Уизли. Хоть и с недовольным веснушчатым лицом. Он отходит от камина как раз вовремя, чтобы взять бокал шампанского и чтобы Грейнджер появилась в зале, лучезарно улыбаясь, пока в её глазах… чёрт, в её глазах блестят крохотные горошины слёз. Драко осматривает её и отводит взгляд в сторону. Что могло произойти за те секунды, которые она провела одна? Он берёт ещё один бокал с шампанским и уже было направляется к Грейнджер, как её перехватывает Бут, которому она мило — чертовски мило — улыбается и из рук которого берёт выпивку и небольшую закуску — клубнику с белом шоколаде. Она ненавидит белый шоколад. Но благодарит Терри и откусывает половину ягоды. Драко выпивает бокал залпом. Пузырьки щекочут горло. Он смотрит на свой билет, зная наверняка, что его место рядом с Грейнджер. Только на сегодняшний вечер. И то это вышло совершенно случайно. Он никаким образом не мог подстроить, что их места оказались соседними. Это лишь стечение обстоятельств. Ложь. Ложь. Ложь. Драко берёт второй бокал, который также быстро опустошает. Он пытается найти себе место возле стены, чтобы из обзора не пропадала ни Грейнджер, ни грёбаный Бут. Драко рвано дышит, когда видит её обнажённую спину, к которой прикасаются гадкие пальцы бывшего когтевранца. Она смеётся, её локоны двигаются в такт движениям, губы касаются бокала, на них остаётся влага, Грейнджер скользит языком, чтобы собрать все капли и пошатнуть стену Драко, которую ему удаётся соорудить, но которая вот-вот падёт, как Берлинская стена. — Малфой, — Нотт появляется в поле зрения, вставая напротив Драко и заграждая Грейнджер. — Рад видеть. Ты совсем пропал. — Много работы, — цедит сквозь зубы. Драко едва хватает сил, чтобы пригвоздить себя к полу и не сорваться с места с желанием оттолкнуть Бута от Грейнджер и утащить ту в сторону камина, чтобы… Чтобы «что»? Чтобы предложить быть вместе? Чтобы навсегда стать тем, кто может прикасаться к ней? Чтобы… Драко не понимает. Он теряется в себе, в своих желаниях, чувствах и мыслях. Блуждает в них, как по лабиринту Минотавра, чтобы в конце концов умереть от лап кровожадного монстра. Она ясно расставила границы. Прочертила линии, за которые он не может переступать. — Есть предложение слиться с этой вечеринки, ты как? — Тео обворожительно улыбается и подмигивает. — Блейз совсем недавно вернулся из Италии. — Я слышал об этом, — машинально отвечает Драко и теребит палочку в кармане. — Но я обязан быть здесь. Знаешь, восстановление репутации и всё такое. — Понимаю, — кивает Нотт. — Тогда на неделе? Свободен в пятницу после работы? В пятницу вечером Драко предпочёл бы перекинуть Грейнджер через стол у неё в кабинете. — Да, было бы отлично. Тео поднимает полупустой бокал и отходит назад, наконец — наконец — открывая Драко обзор на… Грейнджер нет. Бута тоже. Звенит мелодия, оповещающая, что необходимо проходить в зал и занимать свои места. Драко слышит лишь писк. Его щёки краснеют, сердце намеревается расколоть кости. Он взглядом ищет её пышную гриву, голую спину, яркие глаза. С остервенением вертит головой, пока не натыкается на её лицо в толпе, идущей в сторону лестницы на балкон. Спустя минуту он нагоняет это скопление людей, но держится чуть позади, пока Грейнджер вертит своими бёдрами из стороны в сторону, не подозревая — или делая это специально, — что платье струится по телу, огибает формы и привлекает внимание. Это просто не может не привлекать внимание. Она прощается с Бутом у входа в ложу. Тот целует её в щёку, и Драко сдерживается, чтобы не послать в него несколько болезненных проклятий. Палочка в любом случае всегда наготове. И плевать, что его могут кинуть гнить в Азкабан. Грейнджер оглядывается по сторонам, замирает у дверей и резко втягивает воздух, когда Драко оказывается рядом. Её аромат пленит. Она пахнет розами и мёдом. Немного шампанским и клубникой. — Где ты был? Я искала тебя, — с ноткой раздражения спрашивает она. Грейнджер закатывает глаза, когда Драко просто пожимает плечами и пропускает её вперёд. Не для того, чтобы ещё раз внимательнее рассмотреть лопатки и спину, посчитать родинки и понаблюдать, как перекатываются мышцы под кожей. У него сбивается ритм сердца, когда Драко понимает, что рядом с их местами всё же нет никого постороннего. Разве что было бы лучше, чтобы и впереди никто не сидел. Но тогда было бы подозрительно, что кто-то мог выкупить целое ложе. А целый ряд — запросто. Пожилые представители Отдела магического правопорядка, которые давно ушли в отставку, даже не замечают, как позади них — рядом друг с другом — располагаются Героиня войны и бывший Пожиратель смерти. Грейнджер оглядывается и вскидывает бровь, замечая, что рядом с ними свободные места, и Драко лишь вновь пожимает плечами. Она спокойно садится на своё место, убирая подол длинного платья, чтобы Драко не наступил на ткань. Он замечает, что разрез на ноге доходит до середины бедра. Видит голый участок кожи, сглатывает, отворачивается, считает до десяти, жмурится и успокаивается. Грейнджер что-то говорит ему, но он будто опускается под толщу воды. Она касается его плеча, но Драко напрягается и не реагирует. Её прикосновения не должны так сильно волновать его. Её голос не должен рвать его грудную клетку в клочья. Её присутствие в его жизни не должно быть таким прекрасным и мучительным. — Ты в порядке? — вновь звучит мягкий голос. Она переживает. Тянется рукой к его ладони и потом резко вздрагивает, когда кулисы разъезжаются в стороны и на сцене вспыхивает магическое пламя. Шоу начинается. А Драко хочется лишь закопать себя под землю и больше не видеть Грейнджер. Не хочется больше искать причины. Она смотрит на него. Снова испуганно распахивает глаза и пялится, молчаливо задавая вопросы. Драко переводит на неё взгляд и хмуро улыбается. — Голова разболелась. Уже всё хорошо. Спустя несколько минут Грейнджер неосознанно кладёт руку на подлокотник и касается его ладони. Замечая это, она поднимает уголки губ, оставляя руку там, куда она её опустила. Дотрагивается пальцем до его костяшки, двигается дальше, перехватывает ладонь и сжимает. Грейнджер совершенно невинно улыбается, не поворачивая голову в сторону Драко. А он не смотрит на неё. Созерцает балет, пока сердце отчаянно быстро перекачивает раскалённую кровь по венам, которая устремляется вниз. Она играет с ним, устанавливает свои правила. Ему казалось, что будет легко провести свою партию, обыграть эту королеву. Но он вновь превращается в беззащитную пешку. Драко совершает отчаянный шаг и опускает руку ей на бедро, скользит до оголённой кожи и отбрасывает ткань в сторону. Грейнджер закусывает нижнюю губу, сминает её, когда его пальцы поднимаются выше, к эпицентру сгустка удовольствия, касаясь нежных точек, пока он продолжает смотреть вперёд. Грейнджер тихо выдыхает, сжимает ноги и раздвигает их, когда замечает оскал Драко. Её грудь вздымается быстрее с каждой секундой, губы наливаются краской, по шее растекаются багровые пятна. Она напрягает низ живота. — Как удачно, — шепчет её дрожащий голос, — что места рядом с нами никто не занял. Пальцы Драко порхают по её коже, надавливая, проникая внутрь, поглаживая. Она готова закричать от смущения, он знает. Но Грейнджер не признается ему, что это заводит её похлеще, чем чтение редких фолиантов по древним рунам. Драко знает, что она может воспламениться сию секунду и растаять в следующую. Грейнджер подаётся бёдрами вперёд, будто пытаясь самостоятельно насадиться на его пальцы. Она ёрзает на месте, замирает, когда сидящая впереди женщина чуть склоняет голову. Её рука тянется к палочке, чтобы наложить заглушающее заклинание, но Драко отнимает руку, намекая, что прекратит. Грейнджер упрямо смотрит на него, а потом её губы растекаются в хитрой ухмылке, когда она прячет палочку и расслабляется. Интенсивно выводя ещё больше кругов по нежным складкам, Драко ощущает неприятные чувства ниже пупка. Член больно вжимается в трусы и швы на тугих брюках. Грейнджер выгибается. Голова запрокидывается. Она близка. Её нутро пронзает сладкая судорога. Она успевает прикрыть рот ладонью, но тихие звуки всё равно просачиваются сквозь пальцы. Она мысленно благодарит Мерлина, что концертный зал охватывает громких звук фанфар в это мгновение. — А я ещё хотела предложить пригласить Терри посидеть с нами, — хихикает она, считая это удачной шуткой. Но эта долбаная шутка — самая неуместная вещь во всём чёртовом мире. Драко не знает, как взять себя в руки, но он начинает злиться. На себя, свою слабость, Грейнджер за её тупой, непробиваемый панцирь подобного отношения к нему. Грейнджер рвано дышит, поправляет платье, замолкает и вжимается в кресло, больше не касаясь руки Драко. Будто он игрушка, которую можно использовать по нужде. Это больно. Так больно, что Драко мечтает о Круциатусе взамен. Окклюменция позволяет ему провести полчаса без страданий. Без постоянного зуда под ногтями от желания коснуться её. Без распухающей боли под кожей от стремления взглянуть на Грейнджер. Она лишь с интересом наблюдает за происходящим, иногда в порыве эмоций прижимает худую ладошку к губам. И лишь когда её взгляд проходится по лицу Драко, она опускает плечи. — С тобой точно всё хорошо? — Всё замечательно. Смотри балет, Грейнджер. Она покорно переводит взгляд на сцену, её горло резко дёргается, а губы слегка подрагивают. Когда она начинает теребить пальцы, Драко понимает, что она на грани. Но он — непробиваемая ледяная глыба, без трещин и дыр. Без причин быть другим. Балет длится вечность. Скорее, полтора часа, но кажется, будто вечность. Драко смотрит, но не понимает, о чём он был. О любви или ненависти, о предрассудках или понимании. Обо всём, что имеет и не имеет значение. Когда кулисы вновь закрывают сцену под бурные овации зрителей, Драко чувствует поступательную дрожь в теле. Чувствует, как гроздья чего-то опасного и неконтролируемого могут вот-вот лопнуть и затопить сознание ядом. Ему следует сбежать, скрыться, прежде чем он может наговорить глупостей, когда Окклюменция прекратит держать его под защитным куполом. Грейнджер порывается что-то сказать ему, поворачиваясь к нему лицом. Драко знает, что ему следовало бы ответить, отвести её домой, не позволить какому-нибудь Буту приблизиться к ней, но это всё — небезопасная зона, которую следует избегать. Всё, что начиналось так невинно, перерастает в нечто глобальное и важное. Этого нельзя допустить. Драко встаёт, не смотрит на Грейнджер, уходит в сторону двери, несётся по ступеням вниз и испаряется в камине, даже не осознавая, что успевает произнести адрес её квартиры. Фатальная ошибка. Он поздно понимает, что запах в квартире принадлежит ей. Это бьёт кувалдой по тонкой, совсем шаткой стене Окклюменции, и та с грохотом валится вниз. Он вновь уязвим. Его сердце вновь болит. — Да как ты смеешь? Грейнджер с раскрасневшимися щеками и блестящими от слёз глазами впивается в него взглядом, стоит ей только переступить порог камина. — Смею что, Грейнджер? Балет закончился, я ушёл. В чём проблема? — В чём проблема, Малфой? — кричит она, делая к нему шаг на опасно высоких каблуках. Грейнджер швыряет маленькую сумку на диван. — Ты весь вечер ведёшь себя как говнюк. Снова «Малфой»: «говнюк». 1:1. — И как же? Как же, а? — Драко отходит назад, его одолевает пронзительная головная боль. В глазах пляшут белые геометрические фигуры и её тёмно-фиолетовый силуэт. — Как ты смеешь так бросать меня, после… после… — После чего? После того, как позволил тебе кончить? — Драко непроизвольно поднимает руку вверх, отчего её глаза округляются. — Чёрт возьми, Грейнджер. А разве так было не всегда? Мы спим и расходимся. Всё просто. Разве нет? — Спим и расходимся? — Да, — грубо, резко и холодно отвечает Драко. Его руки сжаты в кулаки. Ему так хочется ударить стену, разбить что-то стеклянное, чтобы остались лишь осколки. — Когда секретарь Кингсли увидела нас вместе в библиотеке Министерства, что ты сделала? Ты практически оттолкнула меня. — Это было год назад, — шипит она, сжимая челюсти. — Когда Маклагген сказал тебе о том, что видел нас вдвоём в коридоре Министерства, пока мы говорили друг с другом, что ты ему сказала в ответ? Помнишь? — Мерлин, Малфой. — Ты сказала, что я просто спрашивал дорогу. Блять, серьёзно, Грейнджер? Дорогу! Сколько времени тебе потребовалось, чтобы начать садиться со мной во время обеда и не коситься по сторонам? Да ты даже на этот чёртов балет боялась идти со мной. Боялась садиться рядом, чтобы никто вдруг не подумал, что мы можем быть… чёрт. Драко срывается. Его голос тоже. Руки дрожат и хотят схватиться за что-то, что можно было бы бросить в стену. Ему отчаянно нужно запустить пальцы себе в волосы и вырвать их с корнем. — Когда это… когда между нами произошло впервые, ты сбежала. Просто собрала вещи и сбежала, а следующие несколько дней даже не смотрела в мою сторону. Потом просто влетела ко мне в кабинет и набросилась, не говоря ни слова. И сколько бы раз я ни пытался обсудить это с тобой, ты отшучивалась или начинала злиться. Грейнджер яростно втягивает воздух. Её ноздри раздуваются, как у разъярённого быка. — Малфой… — И это твоё «Малфой». Блять, Гермиона. Ты даже по имени меня не называешь. Всегда либо Малфой, либо говнюк. — Ма… Драко, — начинает она, но он качает головой и выставляет руки вперёд в защитном жесте. — Я искал причины, чтобы всё это закончить, — прозвучавший голос совсем не похож на его собственный. Он искажён от боли и горечи. — Думал, как сделать это менее безболезненным для себя. И причин масса, — лжёт. Грейнджер приближается к нему и толкает в грудь, отчего Драко впечатывается в стену позади него. Живоглот быстро проскальзывает в коридор, чтобы не стать свидетелем убийства. — Назови их, — требует она. — Давай. Назови. — Иди к чёрту. Она с силой вновь пихает его, ударяет в плечо, потом в ключицу, затем куда-то в область живота. — Назови. Мне. Чёртовы. Причины. Драко перехватывает её запястья, лицо Грейнджер в опасной близости к его. Глаза в глаза, столкновение серебра и меди. В ушах гудит от её крика, а в грудной клетке предательски быстро растекается тепло. — Со мной такого никогда не было! Я не знаю… блять… я не знаю, что с этим делать. Тебя слишком много во мне. Это неестественно. Так не должно быть. Ему кажется, что если она сейчас моргнёт и сделает шаг назад, его сердце остановится. Мгновенная смерть. Даже целители не успеют помочь. Ледяное тело полетит на пол, разлетится на нём, пока Грейнджер будет смотреть и, скорее всего, не испытывать никаких чувств. Может, даже обрадуется. — Ты всегда спрашивал меня, стоит ли нам идти вместе куда-то, где нас могут увидеть. Ты постоянно задавал мне вопрос, не боюсь ли я, что могут сказать люди, если мы будем сидеть за одним столом. Ты резко замолкал и отворачивался, когда нас могли застать в коридоре. Она по-прежнему стоит вплотную к нему, пока Драко стискивает её запястья и прижимает их к своей груди. В её глазах плещется океан обиды и непонимания, в его — горит огонь болезненного осознания. Она опускает руки. Драко позволяет ей сделать это. Грейнджер неуверенно шагает назад. — Если тебя пугает, что меня так много в тебе, то, вероятно, нам и вправду стоит прекратить. Драко давится собственным вдохом. Он чувствует, как медленно трескается сердце и превращается в песок. Вихрь новых, выжигающих нутро ощущений подхватывает песчинки и разносит из по телу. — Меня пугает, что я чувствую к тебе. Я не могу перестать переживать, не могу перестать думать или мечтать, не могу не ревновать. А ты… Грейнджер, ты будто ничего этого не замечаешь. Она громко всхлипывает, позволяет горячим слезам побежать по щекам. Грейнджер закрывает лицо ладонями, её плечи дрожат. — Главная причина, по которой это должно прекратиться, состоит в том, что я люблю тебя, — Драко говорит это на выдохе, так быстро, чтобы не утратить способность шевелить языком от оцепенения. — Вот и всё. Довольно примитивно, да? — он тихо смеётся, не в силах сглотнуть колючий комок в горле. — Тебя сложно не полюбить. Она не отрывает ладони от лица, продолжая всхлипывать, стоя на небольшом расстоянии от него. Но спустя секунду резко замирает. Её заплаканные глаза смотрят на него. Пальцы Драко сводит судорога. — Но если ты сейчас скажешь мне, что я нужен тебе… — осмеливается начать он, видя в чертах её лица смятение и граничащую с безумством нежность. Во рту и в горле пересыхает. Грейнджер будто леденеет. Словно её превратили в каменную статую. Даже вены на шее не пульсируют. — Ты нужен. Навсегда. Этой… этой причины хватит, чтобы не дать этому прекратиться? Он словно парит в невесомости. Земля уходит из-под ног, в задней части черепа пульсирует тупая, необъяснимая боль, смешиваясь со сладостным ощущением тепла, растекающегося по шее и груди. Драко хватает её за руку и притягивает к себе. Её губы мягкие, тёплые, кажущиеся родными. Он концентрируется на звуках, которые вырываются из её горла. — Стой, — Драко резко отрывается от неё, когда на него сходит лавина и покрывает толстым слоем нового осознания. — Не дать этому прекратиться. Грейнджер, — его голос начинает дрожать вместе с руками, когда вопрос формируется на кончике языка, — под «этим» ты имеешь в виду… — Я люблю тебя. И под «этим» я имею в виду не секс, а нас. Хотя и секс тоже, — спустя пару секунд добавляет она и впивается ему в губы. — Ты слишком хорошо меня знаешь. Та боль, которая ныла где-то на задворках сознания тут же сменяется ощущением полной эйфории. Вопреки своему разуму он понимает, что именно это — причина жить дальше. Причина просыпаться по утрам и противостоять злобным проказам судьбы. Причина пытаться быть лучше для неё и для себя. Причина оставить прошлое в прошлом и не пытаться угнаться за светлым будущим, которое эфемерно блестит на горизонте в виде яркой вспышки. Причина жить здесь и сейчас, утыкаясь носом в её кудри и сцеловывать слова любви с губ.