Memento mori

…У Сильвии мать была цыганкой — и так далее по цепочке: бабка, прабабка, прапрабабка — все цыганки, крепкая, как доброе вино, цыганская кровь протекала по тонкому ручейку, ответвляясь на множество таких же тонких водянистых потоков. Опалённая кожа, густая копна чёрных-чёрных волос, под густыми бровями же — недобрый отчего-то взор, и смотрел тот на мир больно боязно, недружелюбно и враждебно. Родовое, думалось. От отца, светловолосого да голубоглазого, ничегошеньки не досталось, ни капли не было влито в этот нескончаемый поток цыганской крови. Была б похожа Сильвия на него — ей казалось — и жилось легче, не ловила бы презрительные взоры людей, что догадывалась о её происхождении, ведь «чужих» не особо жаловали в Лондоне, хотя говорила Сильвия без акцента, фамилия у неё от коренного англичанина — Лейк — и, кроме как в Лондоне, нигде девушка не бывала. Казалось со стороны, что жизнь была её скудна на счастье и богата на невзгоды: чего стоило то, что ей вот совсем-совсем недавно пришлось бежать из своего дома, родимого, как считала Сильвия, и самого безопасного места на всём белом свете, куда посмели вторгнуться погрязшие по колено в грязи ноги и коснуться её семьи по локти в крови жилистые ручища. Бандитизм, безжалостность, зверство. Юной Лейк повезло быть незамеченной до того, как её родители испустили последний вздох. И она до сих пор жалела, что поздно схватилась за ружье, которое лежало у неё под кроватью, ибо ни крохи совести ни до, ни после не защебетали бы ей на ухо: «Нельзя же так, нельзя!», однако злость на саму себя пробудила и появившуюся из неоткуда совесть. Сильвия опоздала. А ценою жизни её родителей были несчастные гроши. Какая жалость . ПоэтомуЛейк в отчаянии искала для себя новое гнёздышко, которое бы она свила из одной лишь соломинки, лишь бы забыть о своём старом доме — да и забыться вовсе, обо всех и обо всём. Хотя она также могла обратиться за помощью к родичам-цыганам, к которым и ехать было от её старого дома не столь и далеко, однако же весть её кузена о том, что бабка буквально начала сходить с ума, отвела её куда подальше от этой задумки. А уж тем более учитывая, что отношения Сильвии с её обезумевшей вдруг родственницей были весьма холодны: последняя не тянулась к внучке, затаив обиду на дочь, ибо та сбежала из дома из-за излишней строгости воспитания, а Сильвия и не была приучена даже интересоваться, как обстоят дела у родни. Они ей были никем, всего-то именами да расплывчатыми фактами. В итоге Сильвия приглядела для себя гнёздышко, ограничившись квартирой в двухэтажном доме. Это не выглядело, как жильё её светлых мечтаний, но до этого ей приходилось жить у подруги, что и без того едва выделяла ей койку и уже в юном возрасте погрязла в грязных пелёнках трёх детей и слушала много неприятностей от мужа, что то и дело заигрывал с Сильвией. Это было действительно нестерпимо, из-за чего Лейк попрощалась с временной койкой довольно скоро и впала в новую волну отчаяния. У неё было чертовски мало средств, даже учитывая продажу её дома и некоторых вещей, — в конце концов, весомая часть средств ушла на похороны, а ещё одна, также весомая, на разбирательства с правоохранительными органами. Поэтому то, что Сильвия смогла найти хоть какие-то приличные средства на своё собственное жилье, уже казалось чем-то сродни чуда. «То, что Вам могут говорить соседи, — сплошная чепуха, — заявил в первую очередь арендодатель, — про всякие случаи, таинственные убийства… как бы там ни было, не смертен, что ли, человек?» Для Сильвии ничто не имело значения, даже странные заверения её арендодателя. Больше всего ей отчаянно хотелось наконец лечь в свою — свою! — кровать и уснуть, забыв обо всём на пару дней. Она натёрла ноги, к тому же беспощадно измывалась над нею отчего-то спина. Неужто Лейк не заслужила чего-то более приятного, нежели у неё было? К примеру, просто хорошенько выспаться? Но всё же вскоре Сильвия насторожилась, когда после наплыва эйфории сообразила, о чём именно вещал мужчина. Убийства. Значит, это не самая приятная, но наверняка важная тема для разговора, что, пожалуй, вряд ли бы состоялся с этим дивным человеком: на всеуточняющие вопросы он отмахивался, жалуясь на глупых престарелых соседей, у которых на старости лет поехала крыша. Однако сам факт, что эти самые престарелые соседи пережили почти всех жителей той квартиры, где часто выносили чьи-то трупы, не мог не настораживать.       — И самое главное, — уже тише добавила миссис Браун, соседка Сильвии снизу, оглядываясь, — что даже сам Болдуин до сих пор не смог выйти на след убийцы.       Лейк с самого начала заметила, как пристально за ней и арендодателем из окна наблюдала женщина, возраст на вид который достигал не более шестидесяти лет. Она то покуривала, то тщательно вытирала подоконник; в общем-то, признаться, всё никак не могла найти себе места, всем видом показывая, что чему-то явно была не рада. Даже чересчур взволнована. Но как только мужчина скрылся из виду, обговорив все нюансы с новым арендатором, сразу же выбежала во двор, не дав Сильвии и шанса и занести вещи, приступив сразу к попытке переубедить юную девушку заселяться в так называемой проклятой квартире.       — Болдуин — это кто? — флегматично поинтересовалась Лейк, поправив очки.       — Спрашиваешь ещё? — фыркнула женщина. — Это самый известный детектив Лондона, ни одно дело ведь не ускользнуло из его рук, кроме, однако, одного. Он постоянно ошивался здесь, как только происходила очередная чертовщина, а сколько раз он меня допрашивал… и всё безрезультатно! Это дело словно его тяжёлое бремя: за столько лет ни одной зацепки.       Сильвия с едва заметным раздражением оглядела свои чемоданы и вновь перевела взгляд на соседку.       — Может, это и не убийство. Зачем убийце постоянно навещать одну и ту же квартиру, где всего-навсего меняются жильцы? Это безосновательное утверждение.       — Думаешь, бесы?        Это была неуловимая интонация: либо же издёвка, либо же допущение.        — Я ничего не думаю, — пожала плечами Сильвия, принимаясь браться за ручки чемоданов, наполненных доверху вещами. — Не сочтите за грубость, но я сейчас не в том духе, дабы обсуждать подобное. Я очень устала.       — Вот же упёртая девка, — вслед прошипела миссис Браун. — В прошлый раз такая же была, да менее языкатая, но тем не менее её нашли мёртвой. Правда, просто сердце у бедняжки не выдержало, но оно не могло просто так не выдержать.       

***

Мэри, несчастная подруга Сильвии, пришла в тот же день, когда только разузнала адрес. Лейк была приятно удивлена, когда подруга без препираний согласилась помочь с обустраиванием жилища, хотя у неё у самой было множество хлопот в виде домочадцев. Сама же Сильвия случайнопознакомилась ещё совсем давно с Мэри в одной из городских библиотек: Лейкнеобходимо было повторить пройденный материал для поступления, когда Мэри просто хотела прочесть что-то чрезмерно умное, дабы понравиться своему будущему мужу. Сильвии не столь понравилась мотивация будущей подруги, но не отказалась поведать самое интересное из прочитанного, ибо той совсем уж не хотелось браться за голову, скривившись в презрении к чёрно-белым страницам. На самом деле, если бы Сильвию ни с того ни с сего спросили, отчего их дружба ещё имела какие-то основания, она бы ответила не так скоро. Мэри не была для неё интересным компаньоном, — безусловно, она лишь была хорошим человеком, но для неё этого было недостаточно. Доброта для неё всего-то была поводом временами угощать добрейшим вином, щедро разливая его по стаканам, — но не бокалам, ибо, как отзывалась Мэри, больно это «элитно». И, пожалуй, новоселье стало катализатором очередного наплыва вина с манящей пышной пенкой, что приятно щекотал уста. Квартира Мэри понравилась. Пожаловалась, разве что, на тяжкий пыльный воздух и спёртый дух; она то и дело рассматривала кухню, проводила пальцами по старой мебели и слизывала с губ сладкие капли, пританцовывая крупными бёдрами. На ней было пёстрое цветочное платье, рыжие кудри осыпались на сие цветастое поле. Никак не могло показаться, что это мать троих детишек, если бы не руки, сморщенные от постоянной возни в воде и мыле. И стоила эта вся скучная книжная ересь, что не несла за собою ничего, что могло превратить в жизнь в рай на земле, думала Лейк. Мэри была красива, к ней тянуло. Ей стоило всего-то улыбнуться, дабы быть причиной влюблённых вздохов. В конце концов, сладостная багровая вода оказывается тонким слоем на дне бутылки, а Мэри — той ещё пьянчужкой, что в который раз, горько давясь рыданиями, жаловалась на жизнь и всею душой желала омыть пухлые губы в неком её спасителе, что лишь ещё больше пробудил в ней сожаление и разочарование. Сильвия же, в свою очередь, вдыхала в себя ядовитый дым сигареты, пытаясь не брать близко к сердцу слёзные россказни подруги, который были ею услышаны, по крайней мере, десятки раз уж точно. Про себя внутри она даже умудрялась радоваться, что в сей раз они пили не у Мэри в кухне, а в её собственной. Со своим светом, что ложился слоем злата, со своим запахом, пропитанным дымом и спиртом. «Не хочу возвращаться, — всё плакала Мэри, — не хочу». Тяжко было укладывать пьяную девушку спать. Тем более её дома наверняка ждал красный от гнева, как чёрт, муж и без конца ноющие дети, что усиливало тревогу у Лейк; но не у самой Мэри, что сразу же уснула на скрипящем диване. Под негромкое сопение подруги Сильвия, сложив руки на груди, принялась расхаживать по квартире, изредка пробуждая Мэри тяжким шагом. Она любовалась. На душе стало легче. Её дом, собственный дом. Сильвии не верилось.Заснула вскореЛейк так же быстро, как и Мэри, но скорее не из-за вина, а из-за утомительного дня. Ни мысль о странных слухах не досаждала ей, ни пьяная подруга в другой комнате не смущала её. Она буквально провалилась в сон. И так прошла добрая половина ночи. Оставшиеся же часы прошли в каком-то устрашающем сумбуре. А началось всё с того, что в спальню влетела на еле-еле передвигающийся ногах Мэри, заикаясь и цепляясь за плечи подруги, пока та в изумлении пыталась поправить спадающие с плеч лямки. «Здесь кто-то есть, кто-то есть!» — нечленораздельно промолвила Мэри, глазея на Сильвию полными ужаса глазами. Она почти что плакала от переполняющих её эмоций. Толком не соображая, Лейк схватилась за очки, что покоились на тумбочке, и вскочила с постели, чуть не упав, запутавшись в одеяле. Её руки попутно зарылись под кровать, пытаясь нащупать ружьё. — Т-ты что?.. Убивать собралась? — пропищала Мэри. Сильвия в ответ зло шикнула: — Не пищи! — и выбежала из спальни, оставив подругу вновь одну. Это мог быть ещё не трезвый разум Мэри, предположила Сильвия. Или простая птица, что больной гортанью разбудила девушку, тем самым напугав до чёртиков. Ну не могло же быть так, что её в первую ночь проживания убьют! Кому это было надобно? Кто сошёл с ума, кто желал её кончины? Сильвия вмиг оказалась в гостиной, направив ружьё в мрак. Лампочка здесь не работала — в этом Лейк убедилась ещё днём, поэтому приходилось довольствоваться лишь тусклым лунным светом. Шума не было. Никаких шагов, никакого скрипа. — Элизабет? Ахнув, Лейк буквально обернулась вокруг своей оси, цепляясь дулом ружья обо всё, что стояло не на своём месте. Что-то даже разбилось. «Сильвия!» — послышался испуганный вскрик Мэри, но выйти та не рискнула. И главный всё же вопрос: чей это был голос? Чей он, для чего искал некую Элизабет? А главное — кто оказался здесь? В любом случае, Лейк уже была готова выстрелить, но перед этим она позвала Мэри, дабы та принесла фонарик. Но какого-либо шевеления из спальни не послышалось. Выругавшись, Сильвия опустила ружьё, невзначай допустив мысль, что ей могло послышаться… а с чего бы? — Бетти. В гостиной словно резко похолодало. Сильвия вновь подняла своё единственное спасения, едва понимая, что происходило. — Это ты?.. Из лунного света, прямо у окна, явилось очертание. Худощавое, длинное, мрачное. Несколько раз моргнув, Лейк задержала дыхание и попыталась унять дрожь. Оно смотрело на неё. «Что ты такое, почему ты смотришь, что стоишь, кого ждёшь, кто ты, чёрт побери, что ты здесь делаешь, убирайся, убирайся, убирайся!» — Иисус Всемогущий… Зарядила ружьё — мгновенный выстрел. Отшатнувшись, девушка вскрикнула из-за режущего слух трескающегося стекла и, споткнувшись о порог, упала наземь.

***

БолдуинГудман никогда не думал, что жадность арендодателя печально известной квартиры в скромной на вид домине настолько велика. Несмотря на прошлые ужасающие истории, связанные с тем злосчастным местом, весть о новом жильце прилетела спустя месяц или около того, как было последнее расследование, связанное со смертью совсем молодой девчушки. Всего-то остановка сердца, казалось бы. Никаких следов насилия, ни намёка на чужое вмешательство в жизнь юной леди. Гудман был в отчаянии. Ни одно его дело не было настолько навороченным, как это. Всё походило на несчастные случаи, что приводило детектива в неописуемую ярость: ему бы хватило хотя бы одной зацепки, дабы наконец покончить с этим. Он даже пытался допросить даже сдающего ту треклятую квартиру, но и поведение того никак не наводило на какие-либо мысли. Болдуин, признаться честно, был немного напуган, что-то старательно избегало его. Возможно, что-то очевидное. Или наоборот — и в жизни бы не додумался, рассмеялся бы, как смеялся при различных глупых хохмах. Да только вот не до смеха было детективу, мысль о той квартире не давала ему спокойно заниматься другими расследованиями, из-за чего он постоянно проводил параллели между совершенно разными несчастными случаями. Не видать ему спокойной в жизни и в гробу, казалось бы, коли Гудман не доберётся до истины. Но один день изменил всё. В который БолдуинГудман вновь намеревался восстановиться в роли профессионального детектива — и всё это благодаря одной особе, которой чудом удалось не стать жертвой негостеприимного жилья. И вовремя позвонившей миссис Браун, что не забывала его оповещать о каких-либо изменениях либо подозрительных вещах; впрочем, коих почти и не было. Он выехал не затягивая. Единственное, что ему было известно, — Сильвия Лейк, неудачное падение и дырка в окне, которая чудом выжила от выстрела. Как ни странно, Болдуину было безумно интересно, что можно было такого увидеть, дабы выстрелить просто в окно? Да и как выжила, в отличие от остальных? — Детектив БолдуинГудман, — представился мужчина, как только миссис Браун привела его к новой жертве, и предоставил удостоверение, на которое даже и не взглянули. Ко всему прочему позади с недовольной миной стоял арендодатель, постукивая носком лакированных чёрных туфлей по полу. Будто специально. Признаться честно, Гудману он уж очень не нравился, ибо считал его чересчур глупым и непозволительно равнодушным к чужому горю. Даже не соизволил как-либо поддержать Сильвую, вместо этого выдавая жертву именно из себя, приводя в аргумент убыток в виде окна. — Наслышана, — хмыкнула Сильвия. — Миссис Браун о Вас только и говорила всё утро, мол, Вы должны обязательно помочь. Названная смутилась, а Гудман беглым взглядом прошёлся по Лейк. Ничего, кроме забинтованной головы, не смущало. Возможно, немного удивляло спокойствие девушки, хотя такжеБолдуин предположил, что она ещё не в той эмоциональной стабильности. — Польщён, — Болдуин прокашлялся и сделал шага два вперёд. — Как Вы себя чувствуете? Сильвия хотела сказать что-то грубое, язвительное, но у неё просто не имелось на это сил. Она постоянно хотела есть и спать, едва держала глаза даже полуоткрытыми. — Не знаю, — протянула девушка, смотря на свои подрагивающие руки. Вдруг послышался ещё один голос и после — напыщенный тон: — Наверное, так же, как и моё окно, — разбито? — Убирайтесь уже отсюда со своим окном, уважаемый! — резко развернулся детектив, процедив: — Если Вам невдомёк, то мисс Лейк едва не стала очередной жертвой Вашего проклятого жилья! И с Вами я ещё разберусь, как только освобожусь. — Буду непременно Вас ждать, — парировал арендодатель. — К слову, детектив, Вы обязательно учтите тот факт, что в квартире мисс Лейк была найдена пустая бутылка из-под вина. Сильвия не понимала, что творилось. Когда мир успел обернуться против неё? За какие такие грехи? К чему вино, что так никогда не пьянило её? — Обязательно, — холодно ответил Болдуин. — Прошу оставить нас тет-а-тет. И да: спасибо за сотрудничество, миссис Браун. Женщина с тёплой улыбкой кивнула, а после посмотрела на недовольного арендодателя, поспешив скрыться. Последний вышел только спустя пару секунд, бросив презрительный взгляд на Сильвию. Но, пожалуй, после ночного визита неизвестного её уже ничем было не испугать. — Я уже была достаточно трезва… Попытка объясниться была тут же прервана самим детективом: — Расскажите, как всё было. Постарайтесь вспомнить всё, это очень важно. Между тем Гудман сел на край кровати, вытащив из чемоданчика блокнот и ручку. Однако девушка даже не была уверена, что свяжет в кучу хотя бы единое предложение: разум забит словно бы густым смогом и давил на виски, а затылок и вовсе болел, будто оттуда череп начинал раскалываться на части. И всё же при возможном желании Сильвия смогла бы расщедриться на подробный рассказ, но пред глазами всплывала всё та же картина тщательного допроса, незаинтересованные выражения лиц полицейских и их пренебрежительное отношение к её беде. Ненароком будто кошмары прошлого вновь обернулись в явь; приходилось ждать, когда в очередной раз плюнут в лицо. Пальцы невольно сжали одеяло, а потрескавшиеся губы слабо вымолвили: «Я расскажу». Кивнув, детектив ткнул ручкой в лист, ожидая первых слов. — Верно, — прозвучало внезапно громко, — мы пили. — Мы — это кто? — Я и моя подруга Мэри. Она вернулась домой, как только убедилась, что я жива, — отчего-то рассмеявшись, Лейк продолжила рассказ: — В общем-то, мы просто отмечали новоселье допоздна. Ничего такого не слышали, не видели. После легли спать, я в спальне, она — на диване. И как-то… как-то просыпаюсь от того, что Мэри кричит, я, собственно, ничего не могу понять, единственное, что поняла, мол, кто-то ещё в квартире, кроме нас; хватаюсь за ружьё, бегу в гостиную — никого. Свет включить не могу, лампочка, похоже, перегорела. Мэри всё это время была в комнате, я же пыталась понять, что её испугало. И вдруг слышу… Сильвия судорожно выдохнула. — «Элизабет». Такой страшный голос, клянусь, я даже не могла понять, откуда он. И вдруг… оно. Как сказать… силуэт. У окна. И я выстрелила, а после упала… из-за неосторожности. — Вы так говорите, будто не уверены, что это был человек, — заметил детектив. — А с чего мне быть уверенной, что это был человек? Это выглядело так… сюрреалистично. И этот голос… будто из загробья. Он мне будет сниться, чёрт побери. Гудман замолк. Он с какой-то озадаченностью на лице смотрел на краткий пересказ из услышанного. Болдуину с виду было около пятидесяти лет; над серыми блеклыми глазами залегли тёмною дугою соболиные брови, а над ними же — глубокие морщины. Едва заметно веснушчатый крупный нос то и дело морщился, за ним забавно, как показалось Сильвии, двигались густые усы, закрученные на кончиках. БолдуинГудман для Лейк выглядел как типичный образ детективов из книг, прочитанных ею. Суровый на вид, серьёзный, носил бежевое пальто и забавный клетчатый козырёк. Эта ассоциация помогла Сильвии чуть больше довериться, словно она вернулась в более ранние годы, наполненные доверием к миру, и всё так же восхищалась детективными историями, что заставляли поверить в абсолютную человечность противникам преступности. — На ловца и зверь бежит, — выдал вдруг Гудман и захлопнул блокнот. Девушка недоумённо моргнула. — То бишь? Тот же, встав с кровати, посмотрел на Сильвию отрешённым взором — что он задумал-то? — и, казалось, будто бы начал отчитываться: — Я останусь здесь на ночь, а Вам настоятельно рекомендую заночевать у подруги. Таков мой план. — Нет уж, спасибо, — проворчалаЛейк. — Уйду либо вперёд ногами, либо когда закончится арендная плата. — Это безрассудно, мисс Лейк, — настаивал Болдуин. — Да мне плевать, — выплюнула Сильвия. — Какой-то бессмертный ублюдок ошивается здесь и угрожал моей жизни, а мне теперь бежать? Не в этот раз. Сильвия хотела бороться, чего не понимал Гудман. Он видел в ней жертву, девушку, которую необходимо было уберечь, которая наверняка боялась за свою жизнь. — Я несу за Вас ответственность, — не прекращал детектив. — С каких пор? — Считайте, что с этой же секунды. — Неубедительно, — девушка тут же легла, устав сидеть. — И вообще, у меня постельный режим. Занимайтесь чем угодно, хоть вверх дном всё переверните, но я останусь тут. Я устала бегать из дома в дом вместо того, чтобы отвоёвывать его. Болдуин шумно выдохнул через нос. С женщинами он не любил спорить. И вообще, давно их избегал. Из-за одной чёртовой причины. Одной.

***

К вечеру Сильвии стало чуть лучше. Миссис Браун не забыла о своей нерадивой соседке: меняла повязку, кормила и поила чаем. Иногда позволяла ей закурить, при этом присоединяясь за компанию. Ещё в полдень Гудман успел отлучиться: он видно помрачнел, когда понял, что всё куда хуже, чем думал. Расспросив несколько интересующих деталей, детектив пришёл к самым абсурдным выводам, после чего решил рискнуть и взяться за дело вплотную. Что он терял? Жизнь, которую и так посвятил своему делу? Ну уж нет, Болдуин не намерен был трусливо сбегать с места трагедии, как делал это в прошлые разы. Он отчаянно желал покончить с тем, что было дьяволом в человеческом облике либо же бессмертным, что бороздил в поисках мести. Либо… чего же? Чего же оно так всеобъятно желало? Чьей смерти желало и для чего? Детектив надеялся, что с этими вопросами в скором времени будет покончено, а после со спокойной душой вернётся к другим преступлениям. Иначе он разуверится в себе окончательно. Возвратился в квартиру ЛейкГудман уже поздно, ему необходимо было снова дать делу огласку. Безусловно, большим везением для него оказалась новость, что Сильвия жива: после звонка миссис Браун он в сию минуту сорвался с места и мчался к дому, что снился в его самых ужасных кошмарах. Удивительно, что на вид миниатюрная леди смогла обойтись лишь временными проблемами со здоровью — и это радовало, однако также не давало покоя детективу. Особенно её рассказ, что не имел ни единого основательного повода для поиска виновного, который, судя по логике, должен был быть убитым точным огнестрельным ранением в голову. Истекать кровью. Безжизненно глазеть в потолок. В конце концов, начинать постепенно разлагаться. Но только чёртова дыра в окне, что так и мозолила глаза Гудману, когда он осматривал гостиную. И делал это, казалось, сотни раз. Болдуин устал ждать результата так долго. Тем временем в квартире уже как несколько часов стихло. Проверив спальню, детектив нашёл девушку спокойно спящей в своей постели; он не намерен был её будить. И всё же странно, что она так легко ему доверилась, словно бы произошедшее никак не отпечаталось на ней. Но Гудману и не был сильно против, поэтому, не обращая внимание на усталость, он принялся расхаживать по квартире, держа в руке пистолет, не будучи слишком уверенным, что он ему поможет. Уже в какой раз детектив успел сбиться со счёта, сколько раз он осматривал эту квартиру, — так-то неизвестно. Десятки? Даже больше. Любой угол стал как родимый. Расстановка мебели почти та же. Было весьма жутко от этого даже самому Болдуину. Вдруг же — вовсе нечаянно, будучи где-то в запутанных мыслях, — его пальцы наткнулись на ту часть стены, где под обоями словно бы была пустота. Он прощупал пару раз, убедившись в своём предположении, и достал небольшой нож из кармана, дабы окончательно быть уверенным. И правда — дыра, однако не столь большая. Прямо у входа в гостиную. Детектив просунул руку и наткнулся на что-то картонное. Это была фотография, совсем старая фотография, на которой была запечатлена ещё юная совсем девушка: она не улыбалась, сидела смирно, а её пухлая ручка держалась за распущенные светлые пряди. «Моя дорогая Бетти», — всё, что было написано на обратной стороне. Отчего-то Болдуин не захотел поворачиваться. Кричал рассудок, предупреждал: «Беги!» Но разве мог он? Мог ли он сбежать на полпути? Детектив, всё ещё держа изображение девушки, обернулся и застыл. Душа будто покинула его, не дождавшись кончины. Мир сузился до неимоверных размеров. Сердце отбивало бешеный ритм, словно бы следом за душой намереваясь покинуть бренное тело. Рука опустила пистолет, что с гротом упал на пол. Сероватая, то ли вовсе синеватая кожа висела рваными ошмётками, оголяя лицевые кости и жутко торчащие гнилые зубы. Носа почти не было. Глаза тоже: на Гудмана ужасающие поглядывала дыра и безжизненное и обесцвеченное око из-под полуопущенного века. Тёмные волосы — наверняка как когда-то — зачёсаны назад, лишь пара прядей спадали на, казалось, потрескавшийся лоб, что выглядел как испорченное фарфоровое изделие. Болдуин готов был поклясться, что хуже зрелища он никогда не видал, даже когда трупы напоминали жуткую слизь, от которых ещё и исходил наихудший запах, буквально выедающий носоглотку изнутри, пробуждая и без того поступающую желчь. Это — никак не он, никак не прекрасный юноша, каким наверняка когда-то был, — стояло перед ним неподвижно, не продолжало разлагаться и никаких запахов от него не исходило. И самое страшное — детектив впервые не знал, что делать. Даже сдвинуться не мог, так и стоял напротив чего-то для него неясного. Однако всё же он дёрнулся, но только из-за того, что стоящее перед ним нечто открыло рот, который едва висел на остатках кожи. Гудман начал читать молитву, закрыв глаза. Делал он это в последний раз ещё давно, когда учился в католической школе. Если бы знали его учителя, что сподвигло сделать их ученика это в сей раз… Детектив закричал от мучительной боли. Что-то вонзилось в его кожу. Ах да, он же слышал выстрел… Да, наконец-то Болдуин понял. В него выстрелила Сильвия.