Утром в мэноре

Раннее солнце золотило потолки и зажигало радуги в хрустальных люстрах. Люциус размашисто шагал по коридору, крутя на пальце ключ от винного погреба, который не доверял даже Нарциссе. Тени бессонной ночи залегли под его глазами. Собрания УПСов никогда не заканчивались раньше пяти утра, и винный погреб приходилось отпирать и запирать еще долгое время после того, как на кухне затихало движенье: гости быстро забывали о еде, но огневиски впитывали, словно пустыня — дождь. В мэнорскую кухню Люциус вообще-то не заглядывал лет сто. Точнее, с того нежного возраста, когда они с будущей миссис Лестрейндж, еще не знавшей значения слова «Круциатус», приходили сюда требовать от домовиков поклонения и вишневых пирожных. Люциус и сейчас без спешки миновал бы узкий коридор, ведущий в царство кастрюль и сковородок, если бы не странные звуки, донесшиеся оттуда. Не то чтобы Люциус сомневался в качестве охранных чар мэнора — нет; но врожденная недоверчивость и такое же врожденное любопытство требовали произвести проверку. Он бесшумно свернул в темноватый проход… На кухне, на его взгляд, не обнаружилось ничего страшного. Конечно, кому-то шестифутовый оборотень, уничтожающий ломти арбуза, мог показаться пугающим, но Малфою после дементоров и возродившегося Лорда это зрелище представлялось вполне рядовым . Люциус припомнил, что Грейбэк исчез около полуночи. Судя по жадности, с которой тот сейчас поглощал сочную красную мякоть, ночь у оборотня выдалась бурной: без сомнений, подцепил какую-нибудь девицу. А то смазливого мальчишку — Люциус припомнал, что, по разговорам, разница между полами Грейбэка никогда не смущала. Его вообще вряд ли что-то могло смутить и лишить поистине зверского аппетита. Вместо того, чтобы так же незаметно уйти, Люциус прислонился к косяку. Смотреть на Грейбэка, когда тот чувствует себя в одиночестве, было интересно. Люциус подумал, что вообще никогда на него не смотрел отдельно от всех: всегда мельком, не задерживая взгляд, замечая не личность, а функцию. А посмотреть было на что. Грейбэк вгрызался в арбуз, как волк в чье-нибудь горло, алчно и с полным презрением к этикету. Изредка попадавшиеся семечки похрустывали, как жилки в мясе, на крепких клыках, незнакомых с отбеливающими зельями. Рукава плотной рубахи были закатаны до локтей, прозрачный арбузный сок стекал по загорелой коже, как вода, цепляясь за рыжеватые волоски. Морда Грейбэка тоже была в соке: губы, щетинистый подбородок и даже скулы. «Сладкий оборотень», — хмыкнул Люциус про себя: вряд ли Грейбэку понравилось бы такое обращение. Тот бросил на стол объеденную корку и вгрызся в следующий кусок, поперхнувшись обильным соком. Кадык дернулся, когда он сглотнул. Люциус проследил за этим движением, перевел взгляд ниже, на распахнутый ворот, открывавший грудь в темноватых завитках. Потом еще ниже — на тускло блестящую металлическую пряжку ремня и плотные черные штаны. А потом поднял глаза — и наткнулся на взгляд желтоватых глаз Грейбэка. «Пат», — подумал Люциус, не собираясь ничего говорить. В сложной ситуации он всегда предоставлял право на глупости противоположной стороне. Грейбэк тоже молчал, оценивающе покусывая зеленую корку. Потом отбросил ее — Люциус покрепче сжал в кармане палочку, — отвернулся, взял с блюда еще ломоть, отхватил сразу треть. С подбородка закапало. Грейбэк вытер его ладонью и без всяких доброутренних пожеланий спросил: — Хочешь? Арбуз, в шестом часу утра, прямо на кухне, без приборов, на пару с липким оборотнем, не принявшим душ после ночных приключений? Вместо уютной спальни, уютной постели и уютной Нарциссы? — Конечно, хочу, — сказал Люциус, переступая порог и прикрывая за собой дверь.