Капитан

      Я обернулась.       Девушка, стоявшая всего в нескольких метрах позади, словно замершая на месте, смотрела на меня с сомнением. Её зелёные глаза были распахнуты чуть шире, чем обычно, но секундой позже вернулись в обычное состояние.       В воздухе повисла напряжённая тишина, сковавшая на мгновение как её, так и меня, словно заклятых друзей, столкнувшихся друг с другом после долгого перерыва, а встреча состоялась неожиданно и в неподходящем месте.       Такие ощущения посетили скорее меня, вряд ли её.       Лёгкий порыв ветра скользнул мимо и достиг девушку, задев локоны волос и заставив те качнутся в сторону. Губы её чуть сжались, а глаза рассматривали меня так, словно она не доверяла своему зрению и боялась отвести взгляда, чтобы не упустить из виду. Всё же, выглядела она достаточно серьёзно, зная её обычное поведение.       Этот рядовой, с тех пор, как попала под моё командование, всегда старалась держать себя нарочито стойко рядом со мной, что, несомненно, бросалось в глаза. Любые приказы выполнялись ею с должным отношением, но весь её вид, каждый взгляд, были полны решимости, показывая, что она хочет быть оценённой, хочет самоутвердиться.       Играл ли это юношеский максимализм в ней или чувство соперничества, я не знала точно. Возможно, она просто хотела казаться исполнительной и услужливой, хотела быть замеченной, стремясь к каким-то надуманным целям. Как бы то ни было, дальше этого пока не заходило.       Я обращала на такое особое внимание, чтобы избежать перехода дозволенных границ моими подчинёнными.       Будучи сама молодой и зелёной, в частности, когда только получила повышение по службе, за мной были промахи по части командования, но пара жизненных пинков заставили меня пересмотреть своё отношение к моему служебному положению, к собственной роли и к моим личным границам. Потому что, не исключено, что, добившись желаемого, в какой-то момент я давала себе слабину, когда этого делать было нельзя.       Порой мне приходилось довольно нелегко, я бы сказала, даже сложно. Добиваться уважения к себе было особенно проблематично, когда среди таких же новоиспечённых рядовых офицеров, как и эта девушка, попадались себялюбивые, заносчивые молодые парни. Они, с мнимым чувством собственного превосходства, пытались переступить те самые рамки дозволенного, нарушая субординацию и моральные принципы. Удача или заслуга быть в десятки лучших выпускников и попасть в Военную Полицию, кружила голову многим, и, выйдя из-под строжайшего надзора Шадиса, молодняку попросту сносило башню. Они, окрылённые, так называемой, свободой, возлагали надежду на привилегии служить в столице и находится в безопасности стен, думая, что здесь они смогут творить, что им вздумается.       В таких случаях я была вынуждена отстаивать собственные интересы любыми доступными средствами, поддерживая настоящий статус и права в устоявшейся системе. Каждый раз, словно добиваясь вновь и вновь того, что, по всем законам, и так должно быть заслуженно моим. Иногда я не пренебрегала и самыми крайними мерами для сохранения устойчивости равновесия между «дозволено» и «не дозволено», что совершенно точно создавало об мне впечатление человека принципиального и непримиримого.       Деяния эти были, по моему мнению, необходимыми мероприятиями на пути к успеху в достижении соответствия иерархической организации, несмотря на то, что с моей стороны были очевидные превышения должностных полномочий. Я была готова сделать всё, лишь бы удерживаться на плаву, каких бы ухищрений от меня не потребовалось.       Такие ситуации учили меня оставаться начеку в любое время, потому что жизнь — женщина хитрая, любящая преподносить сюрпризы, и неизвестно, когда она окажется за твоей спиной со своим новым уроком, хищно облизываясь и готовясь нанести удар.       Вот и теперь, получив от неё парочку практических назиданий, я находилась в постоянном напряжении от неизвестности, которая могла сопровождаться появлением незапланированного жизненного «обучения».       Так что эта девчонка, сама того не зная, настораживала меня и обязывала быть готовой ко всему, с чем я только могла столкнуться по роду своей деятельности. Её вины в этом определённо не было, но факт оставался фактом — её присутствие неосознанно разжигало в моей памяти воспоминания и давило на всё ещё розовые шрамы, напоминая мне о былых просчётах. Эта девчонка была олицетворением моих прошлых ошибок.       — Хитч… — я посмотрела на неё в своей привычной манере, недовольно сощурившись. Девушка отдала честь и поздоровалась. — Вольно. Что ты здесь делаешь? — взгляд машинально осмотрел округу. Я насторожилась.       — Капитан, наши ребята обыскались Вас, — озадаченно проговорила девушка, глядя мне в глаза.       Долго ждать не пришлось: в моей голове моментально всплыли недавние слова Эрвина о моём вынужденном положении и о том, что мне необходимо поддерживать свою роль полицейского максимально долго. Хотя я была уверена, что это «долго» будет весьма недолгим.       Немного пораскинув мозгами, я предположила, что Дрейс с меньшей вероятностью знает хоть что-либо из того, о чём мне приходится сейчас умалчивать. Вероятность этого была минимальная на данный момент. Поэтому я решила вести себя максимально естественно, как обычно.       — Теперь нашли? — иронично поинтересовалась я. — Что у вас случилось? — в голос вернулась жёсткость. — Вы же знаете, что я не всегда работаю в штабе.       Такие ситуации действительно случались и были не редкостью, а скорее закономерностью, происходящей с непоследовательными временными промежутками.       В моё отсутствие прикреплённые ко мне рядовые и офицеры направлялись под командование другого старшего офицера или капитана. Это было в порядке вещей, по большей части, мои ребята уже привыкли к таким «нештатным» ситуациям.       — Знаем, капитан Хилл, — девушка подошла ближе. — Сегодня с утра творится неразбериха, вот мы и растерялись, — она наигранно захлопала ресницами, создавая невинный образ.       — Неужели? — я добавила голосу притворной заинтересованности, хотя Дрейс прекрасно понимала, что я откровенно ехидничала над ней. Всё, что было для неё в новинку, я уже проходила, и отношение моё было менее любопытное к происходящему, ровное. Да и, в принципе, ко всему в последнее время. Мне так казалось. — И что же?       — Точно не знаю, нам старшие не докладывали, — девушка начала откровенно заигрывать и пытаться заинтересовать меня разговором.       Она делала так всякий раз, чтобы пробить почву моей осведомлённости, выяснить моё мнение или понять в каком настроении я находилась. Однако, тем самым я получала от неё информацию, зачастую не всегда полезную, но была осведомлена даже ненужными слухами в подробностях.       — Хитч, я в любом случае обо всём узнаю, можешь не напрягаться, — холодно уведомила я, давая понять, что меня не интересуют её сплетни и игры в "угадайку".       Я надавила на её слабое место отсутствием заинтересованности, зная, что девушка любит быть в курсе всего одной из первых. Такой ответ только больше подогрел в ней желание поделиться полученной информацией со своим командиром. По моим наблюдениям, для неё это было честью — донести что-то о ком-то раньше остальных. Я давно заметила за ней такое поведение, и потому держала девушку на расстоянии.       Я была готова развернуться и уйти.       — Я слышала, как капитан Фростман сегодня говорил о том, что какого-то священника похитили или арестовали, — выдала Хитч, сделав тон голоса тише, словно рассказывала мне государственную тайну.       Услышав знакомую фамилию, я нисколько не удивилась, что именно её обладатель снова трепет своим языком.       Однако, на этот раз слова девушки, молва, которую она услышала или подслушала, была отнюдь не случайными сплетнями, вырванными из контекста и перевёрнутыми по сути. Она говорила о вполне действительных вещах, которые произошли буквально этим утром и обсуждались разведчиками на совещании в моём присутствии.       «Новости разлетаются чертовски быстро…»       Её слова заинтересовали меня скорее потому, что я о них уже знала, нежели, если бы они были для меня неподтверждённым и беспочвенным известием, но виду я не подала.       Мне пришлось изобразить привычное безразличие, холодность и безэмоциональность, в очередной раз оттолкнуть девчонку, чтобы не вызвать ненужных мыслей и догадок, которые могут прийти в её голову.       Я устало вздохнула и посмотрела на неё, приподняв правую бровь.       — Дрейс, у меня нет времени на твои игры в шпиона. Тебе пора прекратить их, — со всей серьёзностью предупредила я и развернулась, чтобы удалиться.       Девушка же, совершенно не оскорбившись на колкое замечание, лишь больше загорелась продолжить разговор, поравнявшись со мной у самого входа.       Её поведение в такие моменты напоминало мне образ маленького ребёнка, который всеми правдами и неправдами пытался привлечь к себе внимание, заинтересовать своим присутствием взрослого, расспрашивая его обо всём подряд, лишь бы провести время с ним.       — Я думала, Вам будет интересно узнать, что происходит в Ваше отсутствие, капитан. — она шла рядом, поглядывая на моё невозмутимое лицо.       — Не от тебя уж точно, — презренно выплюнула я. — Ты не ответила, что ты здесь делаешь? — мы проходили мимо стойл, и я остановилась, чтобы прекратить бессмысленную для себя беседу.       Девчонка увязалась за мной, явно пытаясь узнать, вернусь ли я сегодня в штаб, чтобы, в случае моего отсутствия, улизнуть пораньше, в дежурной манере состроив глазки идиоту Фростману, который постоянно ведётся на эти дешёвые уловки.       — Я отгуливаю свой законный обед, — невозмутимо ответила она.       — В конюшне, Хитч?       — Я увидела Вас в окно холла, когда шла в столовую, решила поздороваться, — девушка улыбнулась, и можно было увидеть, как упавший луч солнца заблестел в хитро сощуренных зелёных глазах.       — Понятно. — Мне совершенно не льстило её подхалимство. — Иди на обед, пока я не заняла тебя работой.       Неподалёку послышалось тихое фырканье лошади и нетерпеливое шуршание в стойлах. Раздался недовольный топ, отразившийся в тишине глухим грохотом.       — А Вы не присоединитесь? — девчонка сдержала похожий на разочарование вздох, уже собиралась развернуться и уйти, не желая нарываться на большие трудности.       — Нет, — сразу же ответила я. — В ближайшее время я буду на задании, не ищите меня. Капитан Миллер будет в курсе, держитесь его. — отпустив последнюю ложь для неё на сегодня, я развернулась.       — Есть, капитан.       Я услышала, как стук её сапог отдаляется и становится тише, а через несколько секунд, прямо на самом пороге выхода из конюшни, прекращается, и девушка, придав голосу глубины, в абсолютно не свойственной себе манере, озвучивает следующую фразу, на которую я невольно замираю, прислушиваясь:       — В последнее время Вас не хватает, капитан Хилл… — слова доносятся до меня эхом, я слышу каждое из них, но не оборачиваюсь и ничего не отвечаю.       Девушка уходит.       Тишина, появившаяся после произнесённых слов, оглушила меня, надавила со всех сторон неосязаемой тяжестью.       Чувство, зарождающееся в груди, неприятным комом, нарастало и заполняло изнутри, заставляло ощутить себя угнетённо.       Довольно странно было услышать такое от неё. От кого бы то ни было…       От понимания этого стало ещё более противно внутри. Омерзительное состояние, которое начинало разжигать неприязнь к самой себе сильнее прежнего. Осознавать свою жалкую сентиментальность было мерзко. Ещё ужаснее — было признавать это.       Пальцы непроизвольно потянулись к ногтям, проделывая старый трюк с причинением болезненных ощущений.       Я медленно вдохнула и выдохнула, освобождая голову от назойливых, дурацких мыслей.       Миновав несколько метров, я прошла вперёд и остановилась у одного из стойл.       Оттуда на меня смотрела пара тёмных круглых глаз.       Я задержала взгляд и увидела в этих глазах теплоту и поддержку, человеческое понимание, которое, как ласковое слово близкого человека, заставило улыбнуться, неосознанно и искренне, с душой.       — Здравствуй, мальчик мой, — приглушённым голосом произнесла я, осторожно поднося ладонь тыльной стороной к носу коня, который потянулся, чтобы обнюхать.       Лошадь, узнав хозяина, удовлетворительно фыркнула и подтолкнула руку снизу, чтобы та легла поверх морды. Глаза её блеснули в приглушенном свете и уже не были столь грустны, но продолжали заглядывать в моё лицо так же проницательно.       — Эй, ну чего ты? — ласково спросила я, поглаживая гладкую шерсть животного. — Я не грущу — и ты не грусти, — я сделала шаг навстречу, подошла ближе.       Жеребец ещё раз фыркнул и настойчиво подтолкнул руку, словно хотел сказать, что я лукавлю.       Мне лишь хотелось, чтобы это было правдой. Без вранья себе и ему. Без притворства не ощущать накативших на меня сейчас эмоций и не быть столь зависимой от чужих слов, которые всегда озвучиваются в неподходящий момент.       Я не могла сказать, что верю этим словам, но что-то подсказывало, даже кололо изнутри, что я не права. Я нечестна. И дело было не в озвученных мною словах, а в моих поступках. Сейчас я была неправа в том, что могла кого-то подвести, что мои действия и решения могут подвести кого-то, кроме меня.       Это касалось не только её, но и более близких мне людей. Мои решения, как бы я ни хотела, могли повлиять на тех, кто мне дорог.       Это и было моим опасением, и моей тяжелой ношей, от которой я вряд ли когда-либо смогу избавиться.       — Я успела соскучиться по тебе, — я подошла на пол шага ближе, к самой перегородке, и, аккуратно продолжая поглаживать лошадь, прильнула щекой к морде, а она лишь податливо подставилась, разрешая себя приобнять и погладить. — Давно мы с тобой не виделись, да?       Лошадь ещё раз фыркнула в ответ, притопнув копытом по земле.       Снаружи послышались шаркающие шаги, сопровождаемые позвякиванием железа.       Нашу встречу пора было заканчивать. Впереди ожидало неотложное.       — Готовься, парень, нас ждут важные дела, — рука в последний раз повторила поглаживающий жест, и я отпрянула. Его глаза снова смотрели в душу.       Шум усилился, приближаясь, и в проходе показался силуэт мужчины. Сначала он остановился и, со свойственным грохотом, поставил ведро на землю, а после направился в мою сторону.       Мужчина был средних лет, ближе к пятидесяти, уже с проявившейся в тёмно-русых волосах сединой на голове и щетине. Взгляд его потухших карих глаз просиял отблеском даже здесь, в амбаре с плохим освещением. Рабочая одежда была весьма потрёпанная и запачканная пылью, короткие волосы слегка взлохмачены, но руки постоянно были чистыми, несмотря на его работу, а на лице красовалась улыбка. Работал мужчина здесь давно и большую часть времени находился в добром расположении духа, часто приветливым и интересующимся твоим здравием. Всегда говорил, что любит животных.       — Ох, капитан, как поживаете? — мужчина сильно сощурился, словно ослеплённый солнечными лучами, как делал всегда, и просиял улыбкой. — Давненько Вы не появлялись у нас, — он остановился в паре метров и взглянул на меня, а потом на моего коня.       — Всё в порядке, — коротко ответила я.       — Ваш конь на днях скинул одного из моих пацанов. Противился ехать на тренировочную прогулку, — мужчина по-доброму посмеялся. — Скоро одичает без Вас.       — В ближайшее время ему это не грозит, — слова конюха приятно удивили меня, отчего на губах появилась непроизвольная улыбка. — Так что прошу подготовить его к выезду.       Конюх просиял и согласно кивнул.       — Поездка будет долгой, а? — уточнил он.       — Да, — подтвердила, зная что конь будет подготовлен лучше, чем кем бы то ни было.       Мы обменялись парой дежурных фраз, и я уведомила, что вернусь через пару часов.       Послеобеденное солнце скрывали появившиеся редкие облака, жара чуть спала. Ветер лёгкими ненавязчивыми порывами прогуливался по территории, мягко обдавая прохладой, забираясь под форменный пиджак, хлопковую ткань светлой рубашки.       Длинные волосы, распущенные и лежащие на плечах, развевались и ускользали за спину, открывая шею.       До слуха доносились неразборчивые звуки голосов, исходящие из открытого окна на втором этаже здания.       Рабочий день был в самом разгаре, в окнах мелькали силуэты военных, проходивших коридоры или снующих в кабинетах.       Я подняла взгляд к одному из таких, приоткрытых, на третьем этаже. Деревянную раму со стеклом, поддерживал знакомый цветочный горшок со свежим проросшим, совсем ещё молодым, стеблем растения. Семена его были посажены там заботливой рукой, и с должным уходом начинали показывать свои «плоды».       Я подошла ко входу, миновала пост охраны, свернула по коридору направо.       Некоторые двери в кабинеты на первом этаже были открыты, выпуская наружу мягкий топот шагов и постукивание дверцы шкафа.       Глухой хлопок донёсся до слуха и отразился в груди, заставив сделать глубокий вдох, почувствовать нарастающую тревогу.       В голову снова начинали закрадываться гнетущие мысли, опасения быть «пойманной».       «Глупые, абсолютно глупые мысли».       В спешке преодолев лестницу, мне посчастливилось никого не встретить и подойти к нужной двери.       Я схватилась за железную ручку и резко раскрыла её без стука, как привыкла делать всегда, прошла порог.       В кабинете никого не оказалось, чему я ничуть не удивилась и потому дёрнула дверь на себя, закрывая обратно.       Я так торопилась, что в следующую секунду, обернувшись, чтобы уйти, проглотила немой испуг и врезалась спиной в твёрдую поверхность дерева, попятившись на шаг. Даже на секунду потеряла дар речи, приходя в себя.       — Чёрт бы тебя побрал, так подкрадываться! — на застрявшем в горле выдохе прошипела я, негодуя от своих же эмоций.       Молодой мужчина довольно оскалился, обнажая ровные зубы, но точно подавил в себе явное желание рассмеяться над своей проказой и над тем, что она в очередной раз удалась ему с желаемым успехом.       Его дурацкая победа раздражала меня ещё больше, отчего мне захотелось с силой оттолкнуть наглеца, но я пересилила чувство и сдержалась. Пальцы руки всё же сжались в кулак.       — Уже уходишь? — поинтересовался парень, не убирая с лица глупой самодовольной ухмылки.       — Именно, — раздраженно выплюнула я, и сделала шаг вперёд порываясь совершить задуманное.       — Ещё успеешь, — мужчина сделал опережающий шаг навстречу, преграждая путь к отступлению своим телом.       Оскал ушёл, уступив место решительному выражению лица и наглому взгляду.       Я наблюдала очередной спектакль, вперившись взглядом в хитрые карие глаза. Вынужденно.       Имея очевидное преимущество разницы в росте и комплекции, мужчина приблизился вплотную, заставив меня тем самым вжаться в преграду позади ещё сильнее, нависая надо мной и наигранно пугая своими действиями, потянулся рукой в мою сторону и, схватив за ручку, опустил её, открывая дверь.       Я поджала губы, а брови сами собой сдвинулись ближе к переносице, четко отображая мои недовольные эмоции. Но было понятно, что такое моё поведение его только забавляло и распаляло.       Он, не отрывая взгляда от меня, делал шаги навстречу, пока мы не зашли в кабинет, а после отпрянул и захлопнул дверь.       — Меня раздражает твоё хорошее настроение, — я съязвила, чтобы зацепить его.       Такое поведение что с его, что с моей стороны было в порядке вещей, стычки происходили на ежедневной основе. И никто из нас не хотел прекращать. Он пытался заигрывать со мной, а я — отвергнуть его жалкие попытки.       — Я просто не могу удержаться, когда ты рядом, — произнёс он, разворачиваясь и расправляя плечи.       — Когда ты уже поймёшь, что неинтересен мне? — я встала посреди помещения и сцепила руки у груди.       Так и хотелось уколоть мужчину, стереть его игривый настрой.       — Ты можешь врать мне, но себя ты не обманешь, — самоуверенно произнёс он, медленно отходя от двери, и остановился в двух шагах напротив, по-деловитому вставив руки в карманы брюк.       Как бы я не сопротивлялась, выдержать его нахального взгляда долго я не могла. И не потому, что стеснялась мужчину, а потому что однажды меня посетила мысль о том, что он может быть прав в своих самонадеянных действия. А потому раздражал меня этим больше прежнего. Я всеми силами пыталась отогнать от себя даже малейшую возможность подобного расклада, просто не могла счесть. Допустить — значит признать поражение.       Я закатила глаза и недовольно уставилась на него в своей привычной манере:       — Я пришла по делу, Миллер, — он же внимательно смотрел мне в глаза. — Ты должен взять моих ребят к себе на время.       — Без проблем, — карие глаза сощурились. — Но мне нужно получить что-то взамен. Услуга за услугу, понимаешь? — он снова заговорил намёками и намеренно приблизился.       Я отступила.       — Та плата, которую ты хочешь, светит тебе только во снах, — устало, но уверенно ответила я. — Тебе в любом случае придётся это сделать.       Он молчал и рассматривал меня, так и порывался, точно хотел, я уверена, ответить что-то колкое, свойственное ему, но почему-то сдержал себя:       — Посмотрим.       Снова закатив глаза, я вышла из кабинета, захлопнув дверь со стуком более громким, чем следовало.       Мысли смешались в бурном потоке, создавая кашу в голове. Мимолётный разговор привёл моё сердцебиение в бешеный ритм, заставляя мышцы работать в скоростном режиме, гоняя кровь по венам и вызывая пульсацию в висках.       Я не хотела признавать, что это влияет на меня, но общее состояние сигнализировало об обратном. Мои мысли не слушались, а тело предавало меня, указывая на очевидное.       Я противилась ему, противилась самой себе, и отступать была не намерена. Эти беспочвенные чувства не заставят меня пойти у них на поводу. Ни за что.       Мне нужно было закончить то, что я планировала.       В коридоре было относительно тихо, его атмосфера остудила меня и успокоила. Глубокий вдох привёл в норму дыхание, но в груди всё ещё сидело что-то отвлекающее, норовящие забраться глубже.       Я прошла дальше по коридору и остановилась у очередной двери, которая была чуть приоткрыта, стоило лишь подтолкнуть и войти, чем я и воспользовалась.       В поле зрения сразу попало чуть открытое окно с цветочным горшком, письменный стол и кресло, на котором сидела темноволосая женщина.       В помещении было прохладно и свежо, в воздухе стоял лёгкий, ненавязчивый аромат чая.       Я почувствовала, как желудок мой будто сжался, реагируя на запах, подавая сигнал о необходимости забросить туда что-то тёплое и сытное. Я так забегалась с самого утра, что сейчас была бы готова съесть даже самый скудный обед из кадетского корпуса, но все мысли заполонил предстоящий разговор.       Нервы начинали натягиваться, сердце заколотилось быстрее.       — Привет, — я закрыла за собой дверь, чтобы разговор не было слышно из коридора.       Не успев сделать и шага в голове уже засела мысль о побеге без объяснения причин, сделать разворот на сто восемьдесят и уйти, чтобы избежать расспросов, споров и разногласий. Прекратить всё на корню, не успев начать. Избавить и себя, и её от ненужных разговоров и выяснений.       Я не испытывала страха перед матерью, но была уверена в её предсказуемой реакции, которая бы точно привела к катастрофе.       — Привет, солнышко, — в дежурной манере поприветствовала мать.       Голова была склонена над бумажками, лежащими на столе, а лицо было сосредоточенным, слегка недовольным, но, очевидно, не от моего появления, а по какой-то иной причине. Она была не в настроении, очевидно, и, не знай я её так хорошо, не заметила бы тонкой грани, но также, зная себя, я была готова попереть напролом, независимо от чужого настроя, независимо от последствий. Почти что выдать, как на духу, с порога.       Чувства, однако, работали на меня порой лучше и эффективнее, чем голова.       — Нам нужно поговорить, — с порога начала я и быстро приблизилась к столу, усаживаясь на стул напротив.       Дыхание словно перехватило, пульс увеличился в разы, заставляя сердце выплясывать в груди. Руки, спрятанные от глаз матери за столом, лежащие на моих коленях, сжались в кулаки, костяшки побелели. Челюсти сомкнулись, до невозможности напрягая суставы. Если бы я умела скрипеть зубами, как это делали некоторые, они точно издали бы неприятный звук.       — Мне сейчас некогда, — отрезала женщина, уткнувшись в документы и перебирая их, даже не подняв головы в мою сторону.       Я попыталась выцепить её взгляд, но она словно специально не давала мне этого сделать.       Всё говорило мне о том, что идея плохая и стоит уходить, пока не зашло слишком далеко, ведь после — проблем не оберёшься.       За окном послышалось нарастающее оживление, на крыльце велась активная беседа молодых голосов.       — Потом не будет возможности, — перебила я, проглотив подкативший ком в горле и немного нервно повысив тон голоса, и неожиданно, резко, и для себя самой, и для неё, положила руку на стол, чтобы та отвлеклась.       Женщина замерла и, всё же оторвав взгляд от документов, вопросительно посмотрела на меня с недоумением и вопросом о моём внезапном порыве.       Серо-зелёные глаза, уставшие, с проявляющимися тёмными кругами под ними, смотрели взволнованно и с опаской. Глаза, которые за всем этим выражали истинную заботу и заинтересованность, которые из года в год дарили тепло и поддержку. И сейчас мне предстояло разрушить выстроенный годами и общими силами порядок и устои, вдребезги разбить всё, что мы встраивали, помогая друг другу, смотря в эти серо-зелёные, родные глаза.       Сердце уже не пыталось вырваться наружу, как прежде. Ритм в мгновение сократился и пропал вовсе, словно внутри не было той мышцы, поддерживающей меня в такие моменты. Оно просто остановилось.       Я представляла, воображала, как это будет происходить, что я скажу, какие дам ответы на предполагаемые вопросы, выстроила в голове целый план и пришла сегодня наконец осуществить его. Подготовила себя морально, обдумала ситуацию сто раз вдоль и поперёк. Рассчитав риски, дошла до логического разрешения. Сделала над собой усилие, пришла… И столкнулась с самым банальным препятствием — с чувствами.       — Почему, что-то произошло? — с тревогой в голосе поинтересовалась мать, обращая на меня всё своё внимание.       Взгляд её пробежался по моему лицу и заглянул в глаза со всей внимательностью и проницательностью. Она выглядела озабочено, как, впрочем, и стоило в данный момент, учитывая то, что я собиралась рассказать. Она будто наверняка чувствовала или знала причину моего прихода. Нет. Она просто считала по моему голосу, поняла по выпаленной фразе, а я в который раз поспешила, в который раз поступила опрометчиво, давая возможность вырваться эмоциям и показать всё без лишних слов и разъяснений.       Я ещё раз представила, что говорю ей это, увидела, как сейчас, её реакцию. Кожей ощутила всю серьёзность предстоящего.       То, что мои слова поставят под удар её доверие, было ясно, как белый день. То, что она не простит мне моего поступка, было понятно с самого начала и рассчитывать на другой исход было бы глупо, он просто невозможен.       Мне действительно хотелось бы сохранить согласие в наших отношения, не ломать хрупких стен доверия, не разрушать всё до основания… Но в моих руках уже находилась та разрушающая сила, тот тяжелый камень, которым я надавила ещё несколько дней назад, который заставил эту самую стену трещать и сыпаться крошкой, разрушаясь и падая под ноги.       Процесс разрушения был уже запущен, и, опомнившись, прямо сейчас, сидя здесь и смотря в глаза матери, я поняла, что не могу продолжить его, не могу добить то, что, возможно, ещё простоит, хотя бы какое-то время. Будь в моей власти возможность изменить её отношение, перевернуть исходный момент в то, что мне было нужно, я бы это сделала. Но этому не суждено произойти, слишком поздно и слишком невозможно.       И приняв простой факт, действительность, я поняла, что хочу хотя бы оттянуть этот момент.       Это заставило меня резко изменить курс разговора, словно по щелчку отступить от намеченного плана.       Я моментально осознала, что не могу сейчас сказать этого. По определённым причинам и потому что… просто не могу. Я просто не могу этого сделать. Не могу сделать ей больно сейчас.       — Нет, — сразу же ответила я. — Нет, ничего.       Внутри что-то дрогнуло, больно укололо грудь. Сознание сигналило о том, что я загоняю себя ещё дальше, закапываю с головой.       — Я только хотела предупредить тебя, чтобы ты не ждала меня. Помнишь, наш утренний разговор? — но продолжала выстраивать нынешний в другом русле, увиливая от настоящего, уходя от правды. — Это надолго. Придётся поработать, — враньё лилось как заранее заготовленное.       Контролируя выражение лица, свой взгляд, оставаясь незаинтересованной и холодной, даже безучастной, как в обычной беседе, я сгорала изнутри. Меня пожирали собственные эмоции, удерживаемые сейчас с невероятной силой, на которую я только была способна.       Женщина устало выдохнула и потёрла переносицу пальцами, облокачиваясь о спинку кресла.       — Почему-то я не удивлена, — она словно точно знала, чего бояться, поэтому предупредила. — Будь осторожна.       Её ответ лишь более натянул во мне струны человеческого, что только были внутри. Чувства стыда и раскаивания за собственное враньё нарастали в геометрической прогрессии, заставляли ощутить себя самым отвратительным образом.       Этот разговор нужно было немедленно прекращать.       — Хорошо, — выдавила я, будучи полностью поглощена своими гнетущими мыслями. — Передай Ханне, чтобы поскорее поправлялась, — мне пришлось постараться, чтобы изобразить улыбку.       — Обязательно, — она помедлила. — У тебя точно всё в порядке? — уточнила мама, пододвигаясь обратно к столу.       — Точно, — соврала я, медленно моргнув и утвердительно кивнув головой в подтверждение своих слов. — Я должна идти.       Женщина ещё раз бросила на меня внимательный взгляд и попрощалась, после вернувшись к документам.       Я вышла из кабинета.       Определенно точно я могла сказать сейчас одно: мне предстоит пожалеть об этом ещё тысячу раз. И, когда правда выйдет наружу, я буду винить себя за то, что так и не смогла найти в себе силы предотвратить это.