Конец игре

…И мы увидим, кто был прав, в своем посмертии. Канцлер Ги, «Гийом де Ногаре»

…— Послушайте, профессор… — Ты уже не ученик, Сириус, и тебе совершенно не обязательно называть меня так. — Мне пле… все равно, как вас называть. Дело не в этом. Вы совершаете ошибку. — Сириус… — Нет, послушайте. Я знаю ваши доводы. Они абсолютно верные. Но они неправильны. Вы не учитываете одного: Джеймс мой друг. — И друг Питера. — Ну да, да. Но Питер — он может совершить какую-нибудь глупость. Не из корысти, нет. И не от того, что глуп. Просто он не разбирается в людях. Ему кажется, что разбирается, но это не так. Он может довериться не тому, кому следует, понимаете? — А ты не можешь? — Я в последнее время вообще никому не доверяю. Меньше риска. — Ты горяч, неосмотрителен и безответственен. — Вы всю жизнь будете вспоминать мне эту Иву? — Возможно. Если ты не натворишь чего-то более серьезного. — Послушайте, профессор. Я должен быть Хранителем тайны Поттеров. — Должен? Кому, Сириус? — Себе. Джеймсу и Лили. Крестнику. Хочу увидеть, как он растет. — Я думал, ты стал крестным, потому что у Джеймса больше никого не нашлось под рукой, а ты решил, что это будет забавно. — Ну да. Сначала так и было. Гарри — он вправду забавный. За палец хватается. Глаза зеленые-зеленые. Я думал, они у всех младенцев одинаковые, как у рыб, а тут... Они — моя семья, Дамблдор. Взамен той, которая меня… которую я не хочу признавать. Я должен их защищать. Я должен. — Жаль, что вы так быстро взрослеете, мальчики. Так быстро… — Значит, вы согласны? Да? — Да, Сириус. Сделаем тебя Хранителем тайны сегодня же. И Питера тоже. — Что?! Я не… — Другой адрес, ложный. Просто предосторожность, Сириус. Время сейчас такое. — Да, конечно. Это будет правильно. И Питер не будет чувствовать себя обойденным. Спасибо, профессор. Вы не пожалеете. — Надеюсь, Сириус, надеюсь… *** Дом Поттеров довольно успешно прикидывался, что живет обычной жизнью: Лили возилась на кухне, Гарри агукал наверху, а Джеймс вышел встречать Сириуса в домашней куртке и без палочки. — А если бы это были Пожиратели? — вполголоса заорал Сириус, чтобы не привлекать внимания Лили. — Если бы Пожиратели так легко обнаружили дом, защищенный Фиделиусом, я бы сказал, что грош цена всей этой магии. Да и вряд ли они стали бы стучать, — улыбнулся Джеймс, не проникаясь серьезностью момента. Сириус, полный желания оправдать доверие Дамблдора, не удержался и тоже улыбнулся — скептически. — Ты все-таки поосторожней, — сказал он, стягивая куртку. Руки, как обычно, застряли в нерасстегнутых рукавах. — А то скажут, что я угробил лучших друзей. — Смотрите все: Сириус Блэк волнуется насчет того, что о нем скажут! — Джеймс воздел руку, как древнегреческий трагик. Сириус швырнул в него курткой. Лили показалась в дверях и замахала на них полотенцем, указывая взглядом наверх: видимо, Гарри заснул. В качестве компенсации за проспавшего его приход крестника Сириус получил обед и рассказ о том, как Гарри сломал игрушечного солдатика, подозрительно похожего на Пожирателя. Джеймс лично зачаровывал набор, и многие личности в нем были вполне узнаваемы. — Наш человек, — с восхищением сказал Сириус, доедая подливу. Лили ушла наверх, чтобы не мешать разговору. При ней они были слишком бодры и чересчур часто смеялись. Это выходило само собой. И так же само собой в ее отсутствие из-под улыбок проступали нетерпение и тяжелое, как глина, непонимание. — Мы сидим здесь и ждем… чего, Сириус? — Джеймс Поттер ждать никогда не любил, предпочитая открытую атаку долгой засаде. — Я не знаю. Дамблдор что-нибудь придумает. — Сириус бросил бумажный комок в камин, не попал. — Тебе легко говорить — носишься на своем… транспорте, что бы где ни случилось — ты уже там. Попробовал бы посидеть в четырех стенах — взвыл бы на второй день. — Транспорт называется мотоцикл. И не преувеличивай. — Хорошо, на четвертый. — Джеймс! — Сириус вскочил с кресла, забегал по комнате, напомнив Поттеру меркурий в алхимических опытах. — Да у тебя в этих четырех стенах все самое важное! Я бы, не задумываясь, отдал и мотоцикл, и все на свете, если бы у меня была семья, и я мог бы ее защищать! — Это ты сейчас так говоришь, — Джеймс смотрел в догорающий камин, будто гадая на тлеющих углях. — Посмотрел бы я на тебя на моем месте. Может, мы с Лили в самом деле поторопились? Нужно было подождать… — Да чего, чего подождать? — Сириус почти кричал. — Конца войны? Она не кончится сама собой, без нас! — Вот именно! — Джеймс тоже наконец поднялся, встал на пути Сириуса, прервав его беготню. — А я здесь, под Фиделиусом! Чем это нам поможет? — Поможет, — упрямо сказал Сириус. — Потому что это правильно: вы с Лили, Гарри. Я бы тоже хотел с кем-нибудь… вот так. Пусть и без детей. Громы и молнии иссякли, оба спорщика присели, будто устав от короткого разговора. — А Ремус там как? — вполголоса спросил Джеймс. — Ты так и не рискнул намекнуть ему?.. — Ремус… — По голосу было слышно, что Блэк усмехнулся в подступивших сумерках. — Я даже не представляю, как вообще ему такое сказать. Мне проще остаться его другом. Может быть, потом… — Когда закончится война? Ты непоследователен, Сириус. — И ты туда же… Это совсем другое дело. — Потому что не приветствуется обществом? — Плевать мне на общество. Блэк и оборотень — моя семейка захлебнулась бы ядом и желчью. Но знаешь… вдруг это и есть моя единственная причина? А Ремус здесь ни при чем. — Блэк, когда ты успел набраться таких умных мыслей? — Иди к дракклам, Поттер! *** На Хэллоуин восемьдесят первого немногие решились пугать и без того напуганных людей. Джеймс вырезал глаза и рот в самой большой тыкве и надел на нее колпак, чем-то похожий на Распределительную шляпу. Гарри смеялся и тянулся ухватить ручонками круглобокое чудовище. — В нем столько же от тебя, сколько и от крестного, — засмеялась Лили. — Нас будут вызывать в школу каждый семестр. — Лишний раз увидеть Хогвартс — что может быть лучше, — Джеймс дернул ее за руку и уронил к себе на колени. Лили ойкнула и расхохоталась. Джеймс взмахнул палочкой, рассыпав под потолком мелкие снежинки. Медленно тая, они пели каждая на свой мотив одинаково писклявыми голосами. — Да ты волшебник, Джеймс Поттер! — Лили щелкнула мужа по носу и прислушалась. — Подожди, кажется, стучат… — Я посмотрю. Джеймс спустился вниз. Лили замерла на диване, не сводя взгляда с двери, и перевела дыхание, только вновь увидев мужа. — Все в порядке, — сказал Джеймс. — Это всего лишь ветер. Он подошел к детской кроватке и протянул Гарри палец, за который тот с силой ухватился. — Я же говорю: быть ему ловцом, — произнес Джеймс, подначивая. — Это мы еще увидим! — Лили устроила голову на его плече и тоже смотрела на сына. — Иди в спальню, я уложу Гарри. — Я буду ждать, — Джеймс поиграл бровями и с видом заправского стриптизера расстегнул пуговицу на рубашке. — И не надейся на спокойный сон. Лили затрепетала ресницами, как Полная дама при виде сэра Кэдогана. — Ты узнаешь, что такое настоящая ведьма, — пообещала она. — И если Гарри не раскапризничается, утром можно будет поспать немного дольше. Но их разбудил не Гарри. Громкий стук, будто кто-то выносил дверь, раздался чуть свет. Путаясь в сползающих пижамных штанах, Джеймс кубарем скатился вниз. В прихожей стало слышно, что удары в филенку сопровождаются воплями «Открывай, Поттер! Слышишь, открой!» Джеймс открыл и встретил непохожего на себя Блэка Силенцио и Петрификусом. Втащив его, онемевшего и окаменевшего, в дом, Поттер огляделся и, не заметив на туманной улице ничего подозрительного, захлопнул дверь. Лили стояла на площадке, придерживая на груди халат. Ее глаза казались двумя плошками на белеющем в сумраке лице. — Все нормально, — успокаивающе произнес Джеймс. — Это Блэк. Лили кивнула и ушла. Джеймс поволок Сириуса в кухню. Тот смотрел так, будто вот-вот взорвется. — Что бы там ни было — не ори, — попросил Джеймс, мечтая о сигарете, как только может мечтать о ней некурящий. — Фините инкантатем. — Сука, — сказал Блэк, падая на стул. — Волдеморт исчез. — Что?! — переспросил Джеймс. Воображаемая сигарета вывалилась из губ. — Не ори, — залился хлюпающим смехом Блэк. — Волдеморт исчез. Он был у Лонгботтомов. Он пытался убить их сына. И он исчез. — Кто тебе это рассказал? — спросил Джеймс, наливая стакан воды из-под крана и ставя на стол. В синеватой утренней кухне стакан казался пустым. — Я там был. — Сириус неуклюже повел рукой, переворачивая стакан, невидимая вода потекла на пол. — И Дамблдор тоже. И Хагрид. В общем, много кто. Дамблдор сказал, что Волдеморт исчез. — Почему Хагрид? — недоуменно спросил Джеймс. — Откуда там все? Им что, пригласительные разослали? — Зачем пригласительные? Патронусов. Волдеморт же не один явился. Кто-то поторопился Метку повесить. Ее заметили. Сначала орденцы появились, потом авроры. Арестовать никого не успели, но ничего. Теперь аврорату работы хватит. — Метку? — Джеймс сквозь серый рассвет вгляделся в серое лицо Сириуса. — Фрэнк и Алиса живы? Сириус?! — Да живы. Только… — Сириус крутил палец, будто хотел выдернуть его. — Лучше бы им было умереть. — С ума сошел? — Джеймс рванул его за грудки на себя, разглядел и отпечаток бессонной ночи, и обкусанные губы, и глубокую незнакомую складку между бровей. — Что с ними? — переспросил он шепотом. — Множественные Круциатусы. Хагрид увез их сына к бабушке, а Фрэнка с Алисой забрали в Мунго. Это не я сошел с ума, Джеймс, — Сириус снова хохотнул и поперхнулся, захлебнулся звуком. — Это они. Джеймс провел ладонью по лицу, будто хотел стереть с него кожу. — В Мунго, — повторил он. — Надо узнать, кто это сделал, слышишь, Блэк? — Я знаю, — сипло сказал Сириус. — Фрэнк передал мне воспоминания сразу же, напрямую. Был в сознании, как будто ждал… Лестрейнджи, старшие. МакНейр, Роули, Эйвери. И еще, незнакомые. И Малфой. Они сняли маски. Они не собирались никого оставлять в живых. Первый розовый луч упал на его лицо. — Они все сгниют в Азкабане, — Джеймс тронул его за руку, перегнувшись через стол. — Слишком много свидетельств, чтобы можно было выкрутиться. — Да. Да, конечно. Я посплю у вас, хорошо? — Сириус взмахнул рукой, пытаясь прогнать с лица навязчивый рассвет. — Разумеется. Ложись на диване. — Джеймс поднялся, кухня слегка покачивалась перед глазами. — Я тебя оставлю — мне нужно все рассказать Лили. Они с Алисой подруги. — Были, — сказал Сириус, поднялся, чуть не упал, зацепившись за ножку стула, и вышел из кухни. Джеймс глянул на рассвет — первый рассвет войны, которую они пережили, и тоже вышел, чтобы сообщить Лили радостные и печальные вести. *** Процессы по делу Пожирателей шли каждую неделю, Азкабан постепенно заселялся, дементоры выглядели степенными, отъевшимися. Орденцы, что ни день, выступали свидетелями в Визенгамоте. Казалось, что отношения между членами семей, принадлежавшими к разным политическим группировкам, хуже стать уже не могут, но каждый новый приговор превращал пропасти в бездны. Гобелен с родовым древом в доме Блэков выглядел так, будто по нему палили картечью. Старинные особняки вздрагивали от ритуалов, обрывавших кровные связи. Британия, а вслед за ней и континент, где множество семей имели родственные связи с англичанами, разделялись невидимой чертой на две неравные части, равно не принимавшие друг друга. Сириус улыбался, подлетая на рычащем мотоцикле к телефонной будке, улыбался, спускаясь на лифте вниз, в судебный зал, улыбался, натыкаясь на ненавидящие взгляды подсудимых. Он был Блэком и носил маггловскую куртку — как тут было не улыбаться. Он перестал улыбаться, только когда за день до суда над Малфоем к нему заявилась кузина. Точнее, Нарцисса подкараулила его на выходе из Министерства — чужая на маггловской улице, как Блэк на Гриффиндоре. Но тут все было гораздо хуже. — Сириус, — сказала она, — мне нужно с тобой поговорить. — Можешь называть меня «осквернителем рода», — разрешил ей Сириус, — так, пожалуй, будет привычнее. Голубые глаза Нарциссы сверкнули, и Сириус подумал, что со временем она может стать похожей на свою мать. Или на его. — Я не хочу говорить о политике, — продолжила миссис Малфой, глядя на ухо кузена, — это не мое дело, мое дело — семья. Против Люциуса есть только одно серьезное обвинение, он всегда был очень осторожен… только одно обвинение — твое, о том, что было у Лонгботтомов… — И ты хочешь, чтобы я не выступал на суде? — понимающе перебил ее Сириус. Нарцисса глянула на него с безумной надеждой, но его лицо раньше слов сказало ей о злой шутке. — Конечно, нет, — она покачала головой. — Я понимаю, это было бы слишком. Но ведь воспоминаний Лонгботтома никто еще не видел. Если ты скажешь, что утратил их, неудачно переместил, разбил флакон… Ты мог бы просто пересказать то, что узнал. — Мои слова — против слов твоего мужа? — не скрывая издевки, спросил Сириус. — Я оставил семью; а в Визенгамоте предостаточно тех, кто считает такой поступок предательством, хоть и не вопит об этом на всех углах, как моя матушка. С другой стороны — Люциус Малфой, с которым они встречались на приемах, ездили на охоту, у которого брали взаймы. Каков же будет приговор, Нарцисса? Ты прекрасно это знаешь, только это тебе и нужно! Но воспоминания Фрэнка — совсем другое. Это не просто слова. Люциус Малфой, бросающий Круциатусом в такого же чистокровного… Это Поцелуй, Нарцисса, можешь не сомневаться. И я сделаю все, чтобы случилось именно так. Он отвернулся, чтобы уйти, но Нарцисса удержала его. Ладонь у нее была горячей и сухой, как при лихорадке. — Сириус, пожалуйста! — воскликнула она. Оказывается, глаза у нее не сверкали, а блестели от того, что она удерживала слезы. — Вспомни, что в нас одна кровь! Подумай о моем сыне! Я не прошу оправдания — всего лишь снисхождения… Сириус выдернул руку из цепкого захвата. — У Фрэнка тоже есть сын, — сказал он. — А наша общая кровь — последнее, о чем я хочу вспоминать. Кстати, я, пожалуй, вернусь в Министерство — нужно сказать аврорам, что у них завелась крыса. Ты ведь от кого-то из авроров узнала про воспоминания? — Я скажу, от кого, если ты пообещаешь не использовать их, — ухватилась за новую возможность Нарцисса. Сириус посмотрел на нее, как смотрит здоровый на больного проказой. — Уходи! — крикнул он. — Уходи! Как же я вас всех ненавижу! Мотоцикл рванул с места с визгом, оставив жирный черный след на асфальте. Нарцисса осталась стоять в вонючем облаке выхлопных газов. Ее глаза больше не блестели. Суд над Малфоем тянулся долго — тот действительно умел выкручиваться, цепляясь за малейшие обстоятельства, подвергая сомнению каждое слово свидетелей и беззастенчиво топя соратников. То один, то другой факт, представлявшийся несомненным булыжником на весах Фемиды, оборачивался если не пустышкой, то, по крайней мере, незначительной мелочью, заслуживающей порицания, но не наказания. Сириус, которого, как свидетеля, не допускали на процесс прежде времени, следил за ним по хронике «Пророка», испепеляя после прочтения неповинную газету. — Успокойся, — Ремус положил руку ему на колено, но даже это не смогло отвлечь Блэка от проклятий в адрес Малфоя. — Ты же не думал, что он молча согласится с обвинениями. — Я думал, что их просто посадят! — взорвался Сириус, отбрасывая номер «Пророка», рассыпавшийся по полу. С первой полосы почти неподвижно смотрел Люциус Малфой. «Я был под Империо!» — гласил заголовок. Сириус пнул листок, и тот разорвался по сгибу. — Зачем этот фарс с судом, адвокатами, доказательствами? — Затем, что без суда приговоры уже выносились. Тем же Малфоем, — Ремус говорил тихо, но Сириус слышал каждое его слово сквозь пелену ярости. — Никто не может брать на себя функции Визенгамота. Тем более ты, Сириус. — И очень жаль, — буркнул Блэк. Ремус, конечно, был прав. К тому же на этот раз Малфою было не ускользнуть. Сириусу выпал джокер, безусловный джокер с неподвижным лицом Фрэнка. Так оно и вышло. Сириус не понял, знал ли Малфой о существовании воспоминаний и о неудаче Нарциссы — тот наблюдал за процедурой просмотра воспоминаний, слитых Сириусом в думосброс, с таким же застывшим лицом, как на колдографии в «Пророке». Блэк до конца надеялся увидеть, как эта маска треснет, когда Малфой поймет, что его ждет Поцелуй, но не дождался и почувствовал себя обманутым, несмотря на обвинительный приговор. Они с Джеймсом хорошо напились в эту ночь, как не напивались уже давно, наверное, с выпускного. К счастью, Ремус не смог прийти — иначе Сириус раскрыл бы ему все свои секреты и наутро сам бы мечтал о Поцелуе. А так у него всего лишь болела голова. — Доброе утро! — Лили ворвалась в комнату, как свежий ветер, раздернула шторы, впустив яркий день и вызвав двойной стон, приоткрыла фрамугу, в которую потянуло холодком. На стол она поставила запотевший графин с тыквенным соком. — Пива бы… — жалобно пробормотал Блэк. Джеймс пихнул его под бок, и Сириус поспешно согласился, что сойдет и сок. После душа и яичницы с беконом Сириус развалился в кресле, благословляя субботнее утро, не требовавшее присутствия на занятиях в академии авроров. — «Пророк» посмотри! — крикнула из кухни Лили. — Что там еще? — мгновенно подобрался Сириус. Смена курса Министерства? Протесты заграницы в связи с многочисленными приговорами? Внезапная амнистия? Он схватил газету. Долго искать не пришлось — на второй полосе очередной аршинный заголовок кричал: «Пожиратель не будет Поцелован? Люциус Малфой апеллирует к Уложению 1412 года!» Сириус принялся торопливо пробегать глазами короткие строчки. …Люциус Малфой и Беллатрикс Лестрейндж, в девичестве Блэк, опираясь на Лондонское уложение о чистокровных семьях — уложение, которым никто не пользовался последние лет триста! — требовали предоставить им право самим выбирать способ казни. Визенгамот был склонен согласиться. — Они что-то придумали! — заорал Сириус, не обращая внимания на тут же расплакавшегося Гарри и в негодовании выскочившую из кухни Лили. — Они наверняка что-то придумали, чтобы всех обмануть! Вы что, не понимаете?! — Мы все понимаем, — сказала Лили, толкая его обратно в кресло. — Дамблдор и Грюм не позволят им скрыться. Какая разница, что они выберут, если результат одинаков? — Не знаю. — Сириус сжал голову ладонями. Что-то здесь было не так. Малфой ничего не стал бы делать без выгоды для себя, пусть даже такой сомнительной выгоды, как легкая смерть. Его подозрения еще больше упрочились, когда через несколько дней «Пророк» сообщил о том, что же выбрали для себя Пожиратели. «Настой огнецвета, — сообщалось в статье, — является одним из сильнейших ядов. Некогда он применялся при казнях, но позднее из гуманных соображений был исключен из списка средств, способствующих умерщвлению. Возможно, приговоренные надеялись, что за время, необходимое для изготовления настоя, в их судьбе что-то переменится; однако аврорат сообщил, что в его распоряжении имеется некоторое количество необходимого препарата, и его вполне достаточно для казни двоих преступников». О реакции самих осужденных на это заявление ничего не сообщалось. Сириус никак не мог понять, в чем здесь подвох. Может быть, Малфой и в самом деле рассчитывал отсрочить казнь? Но неужели он не понимал, что именно сейчас министерство сделает все возможное для скорейшего исполнения приговоров, чтобы закрыть эту страницу истории раз и навсегда? Вряд ли Малфой был так наивен. Да и на какие изменения в своей судьбе он мог рассчитывать? Его покровитель бесследно исчез, «друзья» Поцелованы или ждут Поцелуя… Чего он хочет? Уйти красиво? В это Сириус мог бы поверить, если бы не огнецвет. Настой, исключенный из списков «по гуманным соображениям», гарантировал что угодно, кроме легкого ухода. — Мне это не нравится, — в тысячный раз повторил Блэк Поттеру, крутя в руках стакан. — Мне это совершенно не нравится. — Перестань, — Джеймс отобрал у него стакан с растаявшим льдом. — В конце концов, завтра увидишь все своими глазами. Тебя ведь пустят туда? — Еще бы, — хмыкнул Сириус. — Я ведь родственник, Блэк. Хоть раз в жизни будет польза от этой фамилии. — Будь осторожней, — предостерег его Джеймс. — Родственничкам на тебя Темное проклятие навесить — раз плюнуть. Особенно после этих судов. — Не привыкать, — Блэк потянулся, с удовольствием расправил плечи. — Если хочешь, я зайду потом в аврорат, попрошу проверить, не нацепили ли на меня чего-нибудь. — Будь добр, — кивнул Джеймс. — Ты, знаешь ли, нам еще пригодишься. Сидевший в кроватке Гарри засмеялся — большая зачарованная стрекоза опустилась ему на нос. *** День исполнения приговора настал достаточно быстро — это признавал даже Сириус, считавший, что война завершится, только когда последний Пожиратель займет свое место в тюрьме либо в аду. Лили смотрела на него с сочувствием, и совершенно напрасно: Сириуса нисколько не смущало то, что среди действительных и урожденных Блэков он будет единственным отщепенцем. Мысль об этом была лучше глотка огневиски. Он был готов ко всему, вплоть до Авады в спину. Конечно, вряд ли родственникам осужденного позволят невозбранно размахивать палочками в коридорах Министерства, но и такую возможность не стоило сбрасывать со счетов. Бдительность и еще раз бдительность, как говорит Аластор. Тот очень кстати попался на глаза в атриуме. Сириус, лавируя в бестолковой министерской толчее, догнал его у лифта. — Ты тоже на исполнение? — спросил он, пока лифт медленно ехал вниз. Грюм качнул головой. — Нет, от аврората будет Кингсли. — Вот черт, — расстроенно сказал Сириус. — А Кингли справится? — Чего там справляться? — Грюм был мрачен, будто в один из худших дней войны, но Сириус успел понять, что за его мрачностью может скрываться что угодно. Это не добавляло уверенности. — Надеюсь, он сумеет отличить действительную смерть от какого-нибудь малфоевского экивока, — не удержался он. Грюм впервые за весь разговор повернулся и прямо посмотрел ему в лицо. — Успокойся, Блэк, — сказал он, будто вбивая гвоздь в стену. — Смерть от настоя огнецвета нельзя подделать. Сам увидишь. Дверь с шипением открылась, и Грюм шагнул наружу, бросив быстрый взгляд в обе стороны коридора. — Надеюсь, — крикнул Сириус ему вслед, жалея, что не почитал хоть что-нибудь об огнецвете вместо изучения «Пророка» и болтовни с Поттерами. В коридоре, куда открылась дверь лифта, уже стояло несколько допущенных на казнь. Сириус знал их всех: перед ним будто ожил семейный гобелен. Он небрежно прислонился к стене в отдалении от молчаливых людей, которые одновременно были и вместе, и каждый сам по себе. Время от времени кто-нибудь бросал беглый взгляд в его направлении, но словно не замечал отступника. Это было странно. Сириус знал своих родственников — никто из них не склонен был прощать то, что считал прегрешением. Под ложечкой нехорошо засосало. Говорил же он Поттерам, что Малфой что-то задумал! Почему его никто не слушал? Он подумал, не сообщить ли Грюму о своих подозрениях, но тут в коридоре появился Кингсли с каким-то министерским чиновником и пожилым магом в фиолетовой мантии судьи Визенгамота. Они выглядели очень уверенно и солидно, и Сириус тоже преисполнился уверенности, что все пройдет, как должно. Троица скрылась за дверьми судебного зала, а лифт вновь распахнулся, выпуская тех, кого Сириус хотел видеть меньше всего: Нарциссу Малфой и свою мать. Он подобрался, не меняя расхлябанной позы, и с вызовом посмотрел в их сторону. Но женщины прошли мимо, скользнув по нему пустым взглядом. Мысленно они были не здесь, а с теми двумя, что вскоре должны были появиться в судебном зале, и у Сириуса шевельнулось подозрение, что наказание одних лишь тех, кто носил Темную метку, не решит проблемы. Пожиратели заводились в семьях, подобных его собственной, как заводятся боггарты в темных углах, воспитывались из обычных детей вот такими несгибаемыми, как чугунный прут, чистокровными волшебницами. Значит… Сириус не успел додумать: дверь открылась, и ожидающих пригласили войти. Небольшая толпа змеей вползала в узкий проход. Вокруг Сириуса образовалось пустое пространство. Он вспомнил, что Лили просила на всякий случай держаться подальше от родственников. Похоже, ему не придется прилагать для этого особых усилий. Но это нежелание соприкасаться с ним — ни краем одежды, ни словом, ни взглядом — было единственным признаком того, что его присутствие все же не прошло незамеченным. Блэки расселись на длинных скамьях, заняв весь первый ряд на левой стороне. От их одежд пахло нафталином, тускло поблескивали фамильные драгоценности. Сириус устроился чуть выше, в третьем ряду. Помост с креслами для обвиняемых был у него как на ладони. Нарцисса, словно заведенная, снимала и надевала черную перчатку, Вальбурга неподвижно сидела рядом с ней. Сириус представил, как она поднимается, поворачивается, указывает на него похожим на корень пальцем и проклинает на длинной и сложной латыни. А следом за ней встают остальные, тоже тычут в него пальцами и взглядами и хором каркают древние, тщательно приберегавшиеся проклятия… От фантазий его отвлек странный звук. Сириус схватился было за палочку, но никакой угрозы не было, просто всхлипнула Друэлла Блэк. Сириус как-то забыл о ней, отвлекшись на мать. Он и не думал, что тетка способна плакать. Лучше бы та вспомнила о материнских чувствах, когда отрекалась от Андромеды, со злостью подумал он. Кто-то протянул Друэлле платок, и в зале вновь воцарилась нестойкая тишина, нарушенная негромким мелодичным боем часов, возвестивших полдень. Едва затих последний удар, маг в фиолетовой мантии поднялся и принялся читать длинный приговор. Сириус грыз обветренные губы, не замечая, как в трещинках проступает кровь. Он ждал, что все пройдет быстро, он убедится в том, что приспешники Волдеморта мертвы, и отправится к Поттерам, где все наконец станут счастливы по-настоящему, без Фиделиуса, без ночных Патронусов, без ожидания Морсмордре над соседским домом. А член Визенгамота все читал и читал, перечисляя статьи и указы. Сириус честно старался вслушиваться в юридические обороты, но не выдержал и перевел взгляд на сидевших внизу магов. Те, кажется, тоже не слушали судейского, и если бы Сириуса спросили, он без тени сомнения сказал бы, что они ждут. Ждут внимательно, терпеливо, напряженно, будто выполняя тяжелую, но необходимую работу. И ждут вовсе не казни — точнее, не самой казни. Пальцы коснулись твердого дерева палочки. Именно для этого он пришел сюда: чтобы не дать свершиться тому, что свершиться не должно. Чиновник перестал читать неожиданно, будто поперхнувшись на полуслове, и на помосте из ниоткуда возникло несколько фигур: большинство в алых мантиях и две — в помятых, несвежих черных. Сириус впился в них взглядом, но и Малфой, и Лестрейндж выглядели так же, как всегда, разве что намного менее лощеными. Нарцисса наконец уронила свою перчатку, и Сириус приподнялся, во всем подозревая тайные знаки; но ничего не произошло, все оставались на своих местах. Авроры деловито усадили осужденных в кресла, и кандалы беззвучно сковали их, оставив свободными левые руки. По знаку судейского Кингсли передал одному из авроров небольшой флакон. Тот надел плотные перчатки перед тем, как открыть притертую пробку и разлить красноватый настой в два прозрачных кубка. Сириусу показалось, что жидкость слабо светится. Все это напоминало скорее банкет, чем казнь, если бы не молчаливые зрители, словно на весах взвешивавшие каждое движение. Аврор осторожно левитировал кубки осужденным, держась у самого края помоста, на случай, если кому-то из них вздумалось бы плеснуть в него настоем. Но, похоже, приговоренные смирились со своей участью. Они привычно подхватили кубки из воздуха, чье-то кольцо звякнуло о стекло. Сириус думал, что будет подан знак или предоставлено последнее слово, но все молчали. Наверное, так и должно было быть. Затем Малфой и Лестрейндж, не сговариваясь, одновременно поднесли кубки к губам и выпили. Лестрейндж проглотила яд быстро и отсалютовала пустым бокалом аврорам и чиновникам. Сириус скрипнул зубами: на ее месте он сделал бы то же самое. От гадливого чувства, что они могут быть похожи хоть в малости, на языке стало горько. Он отвернулся и поймал взгляд Малфоя. Тот цедил отраву сквозь зубы и не сводил глаз с единственного в зале Блэка, от которого не мог ожидать ни сочувствия, ни прощения. Сириус сглотнул, и слюна обожгла горло. У нее был неприятный привкус, травяной и перечный. Он попытался вздохнуть, но не смог, крик тоже остался в глотке, не в силах вырваться. Малфой что-то говорил — его губы шевелились, но не было слышно ни слова. Сириус догадался, что на осужденных наложили Силенцио перед казнью. Но страстная ярость, переполнявшая эту беззвучную речь, не нуждалась в голосе, чтобы стать осязаемой. Сириус дернул воротник — ему стало душно, даже жарко в вечно промозглом зале суда. Малфою, кажется, тоже было жарко: пот катился по его лицу, белесые волосы прилипли к виску. Он дышал все тяжелее, но продолжал выталкивать из себя слова вместе с дыханием, пока не вспыхнул, как раскаленное железо. Сириус отшатнулся, но не смог отвести взгляда от серых глаз, ставших густо-алыми. Боковым зрением он видел, как выгнулась в оковах такая же раскаленная, пылающая изнутри Лестрейндж, и копна багровых кудрей свесилась почти до пола. Малфой еще пытался говорить, но в следующий миг и его тело скорчилось, пожираемое огненным ядом. Подошвы скребли по полу, тяжелые цепи глухо звякали, и их лязг эхом отзывался в углах огромного зала. Казалось, две фигуры на ставшем эшафотом помосте слеплены из живого огня, едва удерживаемого тонкой оболочкой. А потом оболочка раскалилась до предела — и рассыпалась облаком багровых искр. Серый пепел покрыл деревянные сиденья, просыпавшись в щели, на подлокотники, на помост. Сириус рухнул на скамью, кулаки ощутимо дрожали, по спине под курткой тек пот. Блэки зашевелились, поднялись, его отец взял под руку тетку, мать поддерживала Нарциссу, такую же серую, как пепел, оставшийся от ее мужа и сестры. Один из авроров заклинанием собрал его в две небольших шкатулки и вручил представителю Министерства, а тот с короткой репликой и официально-безразличным выражением лица передал их в руки Друэллы и Нарциссы. Вальбурга придержала безвольную Нарциссину ладонь, готовую выпустить шкатулку. Сириус подумал, что пепел, наверное, еще теплый. К горлу снова подступил комок желчи. Перед глазами стояло лицо Малфоя. Сириус подождал, пока зал опустеет, и вышел одним из последних, вместе с Кингсли. Тот ободряюще похлопал Блэка по плечу, его собственная темная кожа казалась припорошенной золой. Сириус помнил, что обещал пойти к Поттерам, но вместо этого отправил Джеймсу сову и отыскал Ремуса, выдернув его с нудной лекции по юриспруденции. Замшелые законы средневековья могли подождать пару дней, а Ремус ему был нужен срочно. Огневиски ставило мозги на место так же хорошо, как Ремус, а уж вдвоем они были незаменимы, и, проблевавшись в туалете ирландского бара после пары порций «Джека Дэниэлса», Сириус почувствовал, насколько свежее стало в голове. Он потащил Люпина к себе, в большой неухоженный дом, доставшийся ему от дядюшки Альфарда, и долго, красочно рассказывал о воздействии на человека настоя огнецвета, время от времени смачивая пересыхавшее горло. Лицо Ремуса то и дело расплывалось, и нужно было как следует встряхивать головой, чтобы зрение опять пришло в норму. Ремус все понимал — он всегда очень хорошо все понимал. За это Сириус и любил его, а вот хотел — уже по другой причине, просто по одному тому, что Люпин был рядом. Карие глаза смотрели так, будто видели Сириуса насквозь, и, скорее всего, так оно и было. Потом Ремус наклонился ближе, и его глаза стали стремительно светлеть, выцветать до тускло-серого. — Ты что? — отшатнулся Сириус, больно стукнувшись затылком о спинку дивана. — Прекращай трепать языком и ложись, — сказал Ремус, призывая с кресла плед. — Я послежу, чтобы ты не наколдовал лишнего и не аппарировал куда не надо. — Я тебя люблю, Люпин, — сказал Сириус, закрыв глаза. — Ты делаешь мою жизнь лучше. Сейчас он четко видел, что это правда. Ремус, впрочем, не оценил. — Мог бы вспоминать об этом не только спьяну, — сказал он, подпихивая под голову Блэка подушку. Тот вытянул подушку, сгреб, прижал к себе, как девчонку на ночь, и заснул неглубоким тяжелым сном. В нем он был Бродягой на майском лугу, на опушке Запретного леса. Светило солнце, и рядом крутился небольшой рыжеватый волк. Бродяга, играя, прихватил его за загривок, и вместе с мехом в нос ему попал запах, густой, душный, острый. Бродяга сжал зубы уже не в шутку и стал пристраиваться к волку сзади, повизгивая от желания. Волк крутился и не давался, скаля острые белые зубы. …Проснулся Блэк в полутьме, неожиданно, будто кто-то его позвал. Веки не разлеплялись, голова неимоверно болела, вызывая сомнения в качестве вчерашнего алкоголя. В гостиной было пусто: Ремус или устроился за стенкой, или все же ушел, убедившись в безобидности Сириуса. Значит, оклик прозвучал во сне. Сириус вспомнил, что ему снилось, и снова почувствовал возбуждение. Черт, пожалуй, хорошо, что Ремус не остался… Ремус, будто услышал, появился в дверях, изрядно помятый: наверняка спал в одежде, на неудобной кушетке. Сколько раз Сириус говорил, что его друзья могут выбирать любую свободную кровать из имеющихся — Ремус только кивал и снова устраивался так, чтобы занимать как можно меньше места. — Лили просила передать, что ты сам знаешь кто, что она тебя больше видеть не хочет и чтобы ты обязательно был сегодня у них на обеде, потому что она сгорает от любопытства узнать, как вчера все прошло, — выложил новости Ремус. При словах «сгорает от любопытства» у Сириуса скрутило живот, но тут же отпустило. Виски точно был поддельным. — Хорошо, — сказал он. Ремус выглядел так по-домашнему, что от него стоило держаться подальше. — Я пообедаю у них. Ты ради этого меня звал? Ремус покачал головой. -И не собирался. Я думал, ты проснешься не раньше полудня. Зачем мне тебя будить? — Да, конечно, — пробормотал Сириус, запуская руку в нечесаные отросшие волосы. Значит, действительно приснилось. Голос во сне был очень четким, хоть доносился издалека. Он звал Сириуса по имени… нет, по фамилии, но Сириус был уверен, что обращались именно к нему. Стоя у окна, он проводил взглядом Люпина, уходящего по заснеженному тротуару. Снега было еще мало, он лип к подошвам, и за прохожими бежали бесконечные цепочки черных следов. Сириус подумал, что мог бы найти Ремуса по этим следам, куда бы тот не ушел. В Годриковой Лощине тоже был снег, и след мотоцикла разматывался по нему черной рубчатой лентой. Сириус распахнул калитку, и ключи соскользнули с пальца. Дома Поттеров не было, на его месте лежали развалины, будто на дом наступил сказочный великан. Куски черепицы торчали из-под снега, как радужка из-под бельма, обломки косяков смотрели в небо, грозя проткнуть мягкое брюхо. Дверь снесло под крыльцо, декоративный колокольчик был смят и скручен, словно жестянка. Под тонкой пеленой снега глаз различал разлетевшуюся во все стороны одежду, посуду, книги и, кажется, перильца от детской кроватки. И где-то в этом неживом, противоестественном хаосе раздавался едва слышный плач ребенка. Сириус бегом бросился к дому, чуть не споткнувшись об упавший поперек тропинки посудный шкаф, взлетел по уцелевшим ступеням и больно ударился о пустоту. Когда перед глазами перестали плыть черные пятна, он увидел перед собой знакомую дверь со знакомым, еще подрагивавшим колокольчиком. Дверь открылась, и Сириус увидел не менее знакомое лицо удивленно-веселого Джеймса Поттера. — Блэк, с каких пор ты выносишь двери, приходя на обед? — спросил он. Сириус потряс головой. — Нет… ничего, — пробормотал он, исподтишка оглядываясь по сторонам. Дом Поттеров стоял на месте так же прочно, как окружавшие его вязы, и рассыпаться не собирался. — Я ключи от мотоцикла у калитки обронил, — наконец произнес он, — помоги поискать. Джеймс посмотрел на друга, как, бывало, смотрела на него самого Лили Эванс — с жалостью и сочувственным превосходством, — и призвал ключи. Сириус молча взял их с поттеровской ладони и вошел в дом. Джеймс шел следом и, к счастью, тоже молчал. Лили, как всегда уверял Джеймс, так хорошо управлялась с зельями лишь потому, что представляла, будто готовит суп. Сириус считал, что обеды и ужины — существенная часть обаяния семьи Поттеров, и неизменно сообщал им об этом. Люпин по той же причине старался не бывать у них слишком часто и через раз отказывался от угощения — всякий раз обнаруживая сверток с пирожками или сэндвичами в кармане мантии. С рождением сына Лили стала все больше походить на Молли Уизли в стремлении во что бы то ни стало накормить, обогреть и осчастливить всех, кто попадал ей на глаза. Ремус говорил, что Лили похожа на языческую богиню плодородия. Сириус иногда думал, что она больше похожа на курицу-наседку, но от обеда никогда не отказывался. Он рассказал об исполнении приговора: о том, какими напыщенными и пронафталиненными были похожие на галок Блэки, как до смешного солидно выглядел Кингсли и как — п-ф-ф-ф! — Лестрейндж и Малфой перестали искажать картину мира своим присутствием. Лили опустила глаза, а Джеймс громко заговорил о том, что теперь Англия может вздохнуть свободно. Сириус подумал, что они бы тоже предпочли, чтобы война закончилась в сражениях, а не в залах суда. Он не сказал ни слова ни о странном поведении Малфоя, ни о своих ощущениях. Мотоцикл взревел и рывком тронулся с места. Сириус не выдержал и обернулся, но в синих сумерках окна поттеровского дома горели спокойным золотым огнем, и никакой великан не тревожил подошвой его крышу. Ночью он снова проснулся от того, что чей-то голос, далекий и близкий, звал его. Голос был раздраженный и усталый, и Сириусу захотелось откликнуться. Он подошел к окну, но там была только темнота и редкий снег под фонарями, с одинокой цепочкой черных следов. Через неделю Ремус поинтересовался, почему Блэк выглядит так, как он сам после полнолуния. Сириус сказал, что выглядит как обычно, и что хватит с него заботы Лили, но зеркало подтвердило правоту Люпина. Сириус соврал про несуществующие постельные приключения. Не мог же он сказать, что просыпается по пять-шесть раз за ночь от странного зова, причину которого до сих пор не может установить. От зелья Сна-без-сновидений становилось только хуже: он просыпался не наяву, а лишь во сне, и чувствовал, что летит куда-то среди пустоты, и его разрывает надвое между тем, что осталось позади, и тем, что находится в конце пути. Иногда и среди бела дня он слышал — или ему казалось, что слышит — далекий настойчивый голос. Он не хотел рассказывать об этом ни Ремусу, ни Джеймсу: признание означало бы непременный визит либо к аврорам, либо к колдомедикам, уйму обследований и возможное отстранение от занятий в академии. Это было совершенно ни к чему. Услышав о бурных ночах, Люпин понимающе кивнул и, замолчав, отошел к своему столу. Сириус проводил его взглядом, как никогда, желая затащить в постель. Но ложь насчет нового «приключения» не оставляла никаких шансов немедленно сделать хотя бы шаг в этом направлении. Надо было либо признаваться во всем, либо молчать. Сириус выбрал второе и был абсолютно уверен в своем выборе, пока на последней лекции не написал «Переезжай ко мне» на клочке, оторванном от инструкции по обезвреживанию магических существ среднего класса опасности в районах, населенных магглами. Он скатал записку в комок, швырнул в Ремуса и стал наблюдать, как тот расправляет бумагу и читает эти три внезапно свалившихся ему на голову слова. В животе противно и жарко дрожало, и на языке опять чувствовался привкус горечи. Люпин удивленно посмотрел на него и одними губами шепнул: «Потом поговорим». Он не счел Сириуса сумасшедшим, значит, все было не так страшно. В голове было пусто, как в классе после занятий, и Сириус понятия не имел, что скажет Ремусу и как будет доказывать тому желательность и необходимость переезда. Он не ожидал, что Ремус только спросит, уверен ли он в своем предложении, и после убедительного «Еще как!» просто согласится. Даже когда Люпин в выбранной им спальне — поменьше и потемней — сметал паутину и раскладывал вещи по полкам слегка отсыревшего шкафа, Сириус не верил, что это происходит на самом деле. Он положил руку на плечо Люпина, тот обернулся. — Что? Если бы Ремус не был Ремусом, Блэк обязательно поцеловал бы его. А так он только предложил поужинать. Ближайшему кафе, где он заказал еду, было далеко до стряпни Лили Поттер, но Сириус не чувствовал вкуса. Он проглотил бы и крысу, не заметив, потому что Люпин сидел напротив, резал мясо тупым ножом и что-то рассказывал об особенностях применения Обливиэйта к магглам. Это так напоминало Большой зал Хогвартса, что Сириус засмеялся и Люпин, глядя на него, засмеялся тоже. Он зашел к Ремусу около полуночи — под предлогом уточнить, во сколько того будить. В свете заоконного фонаря комната была немного нереальной, будто аквариум. Люпин лежал на спине поверх покрывала, свесив вниз руку, полностью одетый. Сириус не помнил за ним подобной неаккуратности. Работа помощника провизора вряд ли могла настолько утомлять, скорее уж это могло быть влиянием приближающегося полнолуния. Сириус шагнул к кровати, намереваясь разбудить Люпина и заставить улечься по-человечески, но протянутая рука замерла, когда он разглядел лицо Ремуса — если, конечно, это был Ремус. Лежавший на кровати человек был примерно вдвое старше Люпина, у него были рыжеватые усы, седина в волосах, исчерченное морщинами лицо, и, самое главное, он был бесповоротно мертв. Сириусу уже приходилось видеть такие же пустые лица. И в то же время в этом лице, будто в жуткой карикатуре, проглядывали черты Ремуса. Родственник? Но как он оказался здесь, кем и почему убит и где Люпин? Не отводя взгляда от тела, Сириус попятился. Палочка застряла в узком кармане джинсов, он рванул сильнее, рискуя сломать твердый кедр, и выкрикнул: «Люмос!» Ремус сел на кровати, прикрывая глаза от света — такой же, как всегда. — С ума сошел? — спросил он сонным голосом. — Тебе понадобился сосед, чтобы было кого пугать по ночам? — Ну почему же пугать… — пробормотал Сириус, не думая, что говорит. Сонный, щурящийся от яркого света Ремус — это было уже слишком. Напрасно он пригласил его к себе, чем он только думал, на что рассчитывал — сбивчиво металось в голове, когда он шагнул к кровати. Сидеть на комковатом матраце было неудобно, а Ремус молчал, не убирал его руку с шеи, не отводил взгляд — не делал ничего, что могло бы остановить безумие и предотвратить крах долгой дружбы. «Да и черт с ней», — подумал Сириус, отбрасывая палочку куда-то в темноту и наваливаясь на Ремуса. Промахнувшись, он ткнулся в щеку, потом нашел губы, неожиданно яростно ответившие ему. Остановиться было уже невозможно, Сириус не мог думать ни о чем, кроме слишком узких джинсов, которые нужно было снять. Какого черта он не надел мантию! — Сейчас… — шепнул он, приподнялся, заторопился, расстегивая «молнию», зашипел, прищемив кожу на пальце, застрял в штанине. Наконец тяжелый джинсовый ком упал на пол. Ремуса не было слышно — ни шепота, ни дыхания, но горячие руки встретили Блэка, стиснули, как кубок школы, утверждая обладание, и больше Сириус не думал уже ни о чем. В комнате стало жарко, очень жарко, одеяло свалилось на пол, вскоре там же оказались и подушки, да и сами они едва держались на свесившемся углом матрасе. Поправить постель им не пришло в голову — для этого потребовалось бы оказаться друг от друга немного дальше, чем это было возможно. Когда все кончилось, Сириус подумал, что должен хоть что-то сказать. — Рем, я… — «Это вовсе не случайность», — хотел сказать он, но Ремус перебил его. — Давай спать, Блэк. — Давай, — подчинился Сириус. — Я… — Подними одеяло, пожалуйста, — снова перебил Ремус, и на этот раз Сириус разглядел и расслышал его необидную ухмылку. Он перегнулся через Люпина, ощутив вздымающиеся ребра, впалый живот под ними, маленький твердый сосок, и снова почувствовал легкое возбуждение. Оба были липкими и пахли друг другом, и сон накрыл их быстро, как в детстве. Когда Сириус проснулся, было раннее, но уже светлое утро. Вчерашнее вспомнилось мгновенно, но не вызвало ни малейшей тревоги: напротив, казалось, что теперь все встало на свои места, и дальше будет только лучше и лучше. Лежавший на его руке вместо подушки Ремус повернулся. Сириус еще не успел понять, что не так с его волосами, когда Ремус открыл серые, неприятно светлые глаза. Сильно зажмурившись, Сириус затряс головой, как припадочный, вытряхивая наваждение, пока его не вдавило в твердый матрац. Люпин уселся сверху, прижал к кровати запястья — и это был самый настоящий Люпин, у него не было длинных белесых волос, не было блеклых серых глаз, и он ничем не напоминал Люциуса Малфоя. Кое-как, видя, что ему не верят ни на грош, Сириус объяснил свое поведение приснившимся кошмаром и почти с облегчением заговорил о том, что его волновало куда больше. — Ремус, я не случайно… я уже давно хотел… с тобой. — Мне Джеймс сказал, — Люпин выглядел страшно довольным — таким же, как сам Блэк после очередной удачной шалости. — Я его убью, — сказал Сириус. — Тоже мне, друг. Я ему тайну доверил. — Лучше купи ему билеты на ближайший матч, — серьезно ответил голый Ремус, слезая на пол. Сириус проводил его собственническим взглядом. Утро было прекрасным — самым прекрасным за последние годы, если не считать морока с Малфоем. Может быть, все-таки стоит обратиться в Мунго? Но тратить на Мунго время, которое он мог провести с Ремусом, казалось категорически неверным. Даже Лили стала обижаться на то, что Блэк чересчур редко заглядывает к ним. Джеймс придумывал для него оправдания — по каким-то своим соображениям он пока не хотел открывать жене правду. Сириус считал это глупым, но отнимать у друга право на глупости не собирался. Теперь, когда он спал не один, ночной зов был почти не слышен. Вместо этого он стал звучать днем: на занятиях, на тренировках, за обедом, в баре за бутылкой пива — Ремус не любил огневиски. Однажды собственное имя прозвучало у Сириуса в ушах, когда он вел мотоцикл: мчался по загородной дороге, не глядя на спидометр, и вдруг над ухом раздалось властное «Блэк!», и он чуть не упал. Руль дрогнул, вывернулся из рук, мотоцикл понесло юзом, закрутило… Сириус пришел в себя на противоположной обочине, мокрый от пота, крепко сжимая руль. От падения его удерживало беспалочковое Вингардиум левиоса, хотя Сириус при всем желании не мог вспомнить, как и когда применил его. Это пугало. Он не боялся смерти, но не собирался погибать вот так, на пустой дороге, из-за голосов в голове. Ремуса, к счастью, не было дома, и Сириус в полной мере смог насладиться попытками пробиться через закрытые блэковские и малфоевские камины. Он надеялся не на добросердечие, а лишь на то, что кто-то из номинальных родственников был настолько рассеян, что забыл закрыть ему доступ. Но в подобных случаях память никогда не подводила представителей «древнейшего и благороднейшего». Сириус подумывал аппарировать в Лондонскую библиотеку за парой томов по редким проклятиям, но тут вернулся Ремус, и они занялись ужином и любовью. Последним они занимались, как кролики, на любой подходящей поверхности. У Сириуса мелькнула мысль, что им тоже не мешало бы закрывать камин — по этическим соображениям. Он сдавил плечи Ремуса, кончая, и выдохнул: «Лю…» И пока сперма толчками выплескивалась из него, в голове так же неотвратимо, импульсами, формировалось четкое понимание того, что он хотел выговорить на самом деле, того, что Ремус принял за начало своей фамилии. «Люциус». Он хотел сказать «Люциус». Сириус замычал в подушку над плечом Люпина, готовый откусить себе язык. Ремус лежал под ним, животы склеивала его сперма, он часто дышал, и Сириус, не задумываясь, отдал бы за него все, чем только обладал. Но желание сжать в кулаках тонкие светлые волосы, увидеть перед собой совсем другое лицо билось в виски, и невозможность сделать это немедленно выматывала нервы хуже Круциатуса. — Сириус? — позвал Люпин, и Сириус скатился с него, прикрыв глаза. — Хорошо, — сказал он с улыбкой, надеясь, что Ремус не заметит ничего необычного в его поведении. В этот день курсантов водили на экскурсию в Министерство, показывая работу Невыразимцев. Сотрудники отдела косились на непрошеных гостей и всячески подчеркивали свою занятость. Впрочем, возможно, они были заняты на самом деле. Сотрудник, которому их поручили, нес на лице печать усталости, возраста и подчеркнуто показного добродушия. Он продемонстрировал комнату, набитую хроноворотами и другими времеными штучками, показал мозги, плавающие в огромном чане — Сириус живо представил себе рыбу-мозг и фыркнул в воротник куртки. Бесконечный архив поразил его воображение: он был гораздо больше авроратского, с уходящими в темноту полками и постоянным потрескиванием из-за противоборствующей магии. Сириус подумал, что работать Невыразимцем — это, пожалуй, даже лучше, чем аврором. Может быть, перевестись, пока не поздно? Возвращались они через большой зал с рядами каменных ступеней. Посреди зала на помосте, напоминавшем визенгамотский, торчало большое странное сооружение в виде арки. Сириус было миновал ее, но что-то в каменном монстре привлекло его внимание. Он приблизился к краю помоста и протянул руку, желая коснуться грубо обработанной поверхности… — Мистер… эй, как вас там? — голос Невыразимца отрезвил его. Сириус вернулся к группе и сделал вид, что не ничего особенного не случилось. Он постарался затесаться в середину толпы и не оглядываться, но услышанный за аркой шелест продолжал звучать в ушах. Это был шепот, совершенно отличный от того зова, что преследовал его. В шелесте арки он слышал только мягкое «Сириус…», словно его имя было мячом, которым лениво перебрасывались купальщики на песчаном пляже. Ему представлялось, что среди этих купальщиков обязательно должна быть Лестрейндж, будто та была каким-то образом связана с каменной глыбой посреди зала. Еще ему казалось, что этот мячик — не просто его имя, а он сам, скатанный в комок: удобная, долговечная игрушка. …— Ты где, Блэк? — толкнул его в бок Ремус. Сириус обнаружил, что сидит над полной тарелкой. — Тебя экскурсия так поразила? — Да, — честно признался Сириус, радуясь, что может сказать хоть часть правды. — Знаешь, я даже подумал пойти в Невыразимцы. — Ты аврором стань для начала, — посоветовал Ремус. — И… слушай, мы хотим навестить Фрэнка и Алису. Пойдешь? — Конечно, — кивнул Сириус. — Конечно, я пойду. «Заодно загляну к специалистам по проклятиям», — подумал он. Вечером в Мунго было суетливо. Медиведьмы разносили по палатам ужин и зелья, закончившие дневной труд целители спешили домой, родственники пациентов, напротив, торопились к близким. Палата Лонгботтомов оказалась в самом конце коридора. Они приблизились к ней нестройной шумной кучкой — дыхание, шарканье подошв, шуршание пакета с яблоками в руках Лили. Медиведьма открыла дверь и вошла первой: без персонала в палату не пускали. Из угла рта Алисы сбегала прозрачная нитка слюны. Медиведьма быстро вытерла ее и поправила одеяло. — К тебе гости, Алиса, — сказала она, будто обращаясь к пятилетке. Алиса вздрогнула, и новая нитка протянулась к подушке. Позади всхлипнула Лили. Сириус перевел взгляд на Фрэнка. Тот безучастно смотрел в потолок. Они, не сговариваясь, разделились на пары: Поттеры присели рядом с кроватью Алисы, а они вдвоем встали возле Фрэнка. Ремус убрал с его лба прядь рыжеватых волос. Сириус подумал, что ни секунды не жалеет об участи Малфоя и Лестрейндж. — Их казнили, Фрэнк, — сказал он, присаживаясь на край кровати и беря в свои руки влажную холодную ладонь, похожую на рыбу. — Благодаря твоим воспоминаниям. Фрэнк перевел на него отсутствующий взгляд и зашевелил губами. Сириус наклонился, почти прижавшись ухом к его рту. «Сириус», — услышал он и едва не закричал, в сумасшедшей надежде, что Фрэнк пришел в себя. Но тут же понял, что его надежда ложна. — Сириус, — повторил Фрэнк ровным свистящим шепотом. — Тебя ждут. Ты должен прийти. — Кто? — так же шепотом спросил Блэк. — Кто ждет? Кто? Но Фрэнк уже замолчал и больше не проронил ни слова. Ремус смотрел на него с прежним сочувствием; Сириусу показалось, что тот ничего не слышал. Они вышли из палаты, как выходят с кладбища: осторожно, с тяжестью на сердце и облегчением на душе. Лили позвала всех на чай, но Сириус вслед за Ремусом отказался: казалось, что чем их меньше, тем проще пережить увиденное. Они не разговаривали, даже не касались друг друга, будто запах больницы заполнил все существовавшие между ними лакуны, не оставив места ни для чего другого. Только засыпая, они обнялись, а потом Сириус впервые за несколько дней проснулся среди ночи, мокрый, с выскакивающим из груди сердцем. Зов был совсем рядом, властный и непреодолимый. И Сириус не испугался и даже не удивился, разглядев рядом с собой вместо Люпина — Люциуса Малфоя. «Надо было все же зайти к колдомедикам», — подумал он, как о каком-то незначительном упущении. Наверняка обращаться туда было уже поздно. Разве что сдаться Невыразимцам, на опыты. Пусть выясняют, почему голоса за аркой разговаривают с ним. Воспоминание об арке отозвалось во всем теле, будто зазвенела туго натянутая струна. Что-то связывало его с этой каменной громадой, хотя Сириус мог поклясться, что видел ее впервые в жизни. Он так и не уснул больше: лежал, глядя, как в светлеющем сумраке все яснее проступает лицо Малфоя; а потом на секунду провалился в сон — а может быть, просто моргнул — и обнаружил рядом Ремуса. Сириус притянул его к себе, непроснувшегося и ничего не понимающего, и долго трахал, кусаясь и целуя. По вкусу и ощущениям это, несомненно, был Люпин, и Сириус не хотел, чтобы он в кого-то превращался. Но Люпин оставался Люпином, и Сириус пошел в ванну, где в зеркале увидел человека в полосатой робе, с диким взглядом, напомнившим взгляд Фрэнка, человека, которого давным-давно не касались ни ножницы, ни мыло. Сириус не знал его, но было в этом человеке что-то такое, что заставило Сириуса протянуть к нему руку. Пальцы натолкнулись на стекло, отделенные невидимой преградой от других, с той стороны, и неожиданно Сириус понял, кто этот человек, и горечь привычно залила язык. Он быстро заглушил ее вкусом мятной зубной пасты, поплескал в лицо водой и вышел. Ремус читал газету, задумчиво помешивая чай вконец раскисшим рогаликом. Блэк сел на пол, в неровный прямоугольник солнечного света, вытянул ноги и положил голову на неуютное бедро Люпина. Тот, не глядя, запустил руку в его волосы. — Когда я стану старым, обещай приделать мотор к моей инвалидной коляске, — проговорил Сириус, чувствуя, как тепло растекается по коже от макушки и коленей. — Лишь бы ты не попросил приделать мотор к твоей метле, — спокойно ответил Ремус. Его рука замерла, а потом сжалась в кулак, больно защемив волосы. Сириус улыбнулся, живо нарисовав себе и колючий плед на коленях, и почтенного Ремуса, толкающего тяжелую коляску. Они гуляли по аллее, а навстречу шел Гарри — взрослый Гарри — с девушкой, чем-то похожей на Молли Уизли. Девушка держала его под руку так, как держат только жены, а Гарри катил детскую коляску с веселыми вагонами «Хогвартс-экспресса» на боку. Он поднял голову и взглянул на крестного. Его лицо было копией лица нынешнего Джеймса Поттера. Внимание Сириуса привлек странный шрам на лбу Гарри, больше похожий на аккуратный надрез, чистый, невоспаленный, но едва не сочащийся кровью. Сириус не мог отвести взгляд от этой царапины. Это было как зашифрованная надпись, смысл которой вот-вот станет доступен пониманию… — Не спи, Блэк! — произнес Люпин, вставая, и голова Сириуса, соскользнув с его бедра, небольно ударилась о сиденье. — Опоздаешь. — Я сейчас, — сказал Сириус, продолжая сидеть. — Рем, а ты не замечал, у Гарри нет никаких ушибов, царапин… шрамов? — Какие шрамы? — Ремус вымыл свою чашку и поставил на место. — Лили оторвет голову любому, кто вздумает использовать Режущие ближе десятка футов от Гарри. Она скорее сама под заклятие кинется, чем с головы твоего крестника упадет хоть волос. — Значит, нет, — Сириус тоже поднялся. — Я, пожалуй, сегодня через камин. Мотоцикл что-то барахлит. С мотоциклом все было в порядке; что-то не так было с самим Сириусом. Но у Ремуса было достаточно своих проблем, чтобы грузить его еще и этим. — Атриум Министерства, — сказал Сириус, шагнув в камин, и его закружило в темноте. Полосы света сменялись одна за другой, и Сириус упустил момент, когда они исчезли, и темнота слилась в одну сплошную завесу. Это больше не было Каминной сетью; это было жилище темноты, и в нем было очень много постояльцев. Они проплывали вокруг, и сверху, и снизу, холодные бесплотные тени, слегка светящиеся, похожие на медуз. Некоторые казались Сириусу знакомыми, но он не успевал понять, кто это. Он выхватил палочку, и вспышки Инсендио полетели во тьму, быстро затухая, как искры, оторвавшиеся от пламени. «Блэк!» — вдруг окликнули его. Сириус обернулся, выставляя вперед палочку. Малфой, такой же светящийся и бесплотный, протягивал к нему руку ладонью вверх, будто приглашая, и Сириус рванулся навстречу этому приглашению, как безумный… Он едва удержался на ногах, вывалившись из министерского камина. Сухопарая пожилая ведьма посмотрела на него с неодобрением. Сириус стряхнул с себя этот взгляд вместе с каминной золой и повернул налево, к выходу. От мысли пойти на занятия тошнило. Еще несколько магов удивленно посмотрели ему вслед и вернулись к своим делам и разговорам. На улице было пасмурно и свежо, легкий снег поскрипывал под ногами. Сириус огляделся, не зная, что сделает дальше. Его внимание привлек маггл в черном пальто. Длинные светлые волосы небрежно рассыпались по темному сукну, и Сириус рванулся следом, схватил прохожего за рукав, рывком развернул к себе. Люциус Малфой, постаревший лет на десять, раздраженно глянул на него и попытался стряхнуть пальцы со своего локтя. — Я знал, — прошептал Сириус, упираясь концом палочки под горло Малфоя, — я знал, что ты выкрутишься. — Обо мне можешь не беспокоиться, Блэк, — во взгляде Малфоя не было страха, но там явно присутствовала тревога. — Решай собственные проблемы. — Сейчас, — пообещал Сириус, нажимая сильнее. Палочка скользила в руках. — Авада… Он замолчал. Его трясло, как в лихорадке, ноги стали ватными. Кулак впечатался в скулу, и, падая, Сириус увидел, как маггл с опаской пятится от него — низенький коротышка с короткой дешевой стрижкой. Снег приятно холодил спину сквозь куртку, а редкие снежинки летели из ниоткуда, танцуя. Сириус поймал несколько на язык. Это было слишком хорошо, так же хорошо, как мечтать о Рождестве или о новой метле. Он сел и сгреб снег в ладонь, сжал изо всех сил, лизнул твердый комок, как делал в детстве, когда никто не видел. Вкус был тот же самый — сладковатый, запретный. Сириус прислушался. За тишиной зимы, за голосами тихой улицы ему представилась еще одна тишина: огромная, старая, безразличная, тишина пыли в черном занавесе, тишина бесплотных голосов. Он выбросил снежок и кинулся обратно к телефонной будке. Кухня была прежней: теплой, солнечной и уютной. Сириус было потянулся за пером — оставить записку Рему, но отбросил эту мысль. Он не знал, что написать. Все можно будет сказать потом, когда он вернется. Ворота малфоевского поместья надежно скрывали кусты шиповника, перевитые высохшими стеблями плюща. Сириус искромсал их в несколько минут, устелив землю колючей трухой, и закусил губы, глядя на высокие чугунные створки. «Блэк!» — громыхнуло в ушах ударом колокола. «Сейчас», — огрызнулся Сириус, Режущим чиркая по запястью. Кровь брызнула, потом побежала быстрой струей. Сириус прижал запястье к шершавому чугуну, стараясь, чтобы кровь попала в отверстие замка. Вначале ничего не происходило. Потом кровь стала впитываться в металл. Сириусу показалось, что его вдавило в ворота, он не мог отодвинуться, не мог даже пошевелить рукой. «Предложивший кровь и не признанный Домом крови лишится», — промелькнула в голове строчка из какой-то рукописи, которую заставляла читать мать. Сириус рванулся назад в бесполезной попытке освободиться, но тут что-то глухо щелкнуло в глубине замка, будто раскололся камень, и ворота стали медленно открываться, отзываясь на кровь Блэков. Он бежал по аллее бесконечно долго, оскальзываясь, забыв о возможности аппарировать. Оттолкнул открывшего дверь домовика, в несколько шагов преодолел холл, ворвался в большую гостиную, которую помнил с детства по семейным визитам к Малфоям, и остановился, пораженный открывшейся картиной: пустой крюк люстры, надколотая каминная доска, бесследное отсутствие дорогих безделушек, которые так любила Нарцисса. Сириус отступил к двери и медленно огляделся, не понимая, что здесь произошло. Он не заметил Малфоя, пока тот не шагнул вперед, отлепившись от стены за камином. Казалось, что он месяц спал не раздеваясь, но воспаленные глаза говорили о том, что спать Малфою, похоже, вообще не приходилось, так же, как бриться и расчесываться. Сириус подумал, что теперь хозяин поместья больше похож на себя настоящего. — Что здесь происходит? — выкрикнул он, бросаясь на Малфоя. — Что здесь происходит? Пальцы провалились в пустоту малфоевского камзола, и Сириус едва удержался на ногах. Когда он выпрямился, гостиная, как обычно, молчаливо свидетельствовала о богатстве хозяев и идеальности прислуги. На камине стояла шкатулка, которую Сириус мгновенно узнал. Схватив ее, он откинул крышку. Легкий сероватый пепел взвился тонким облачком. Сириус погрузил в него пальцы, будто в Летучий порох. Нарцисса появилась в дверях, крикнула что-то с ледяным выражением лица, но Сириус не услышал, что именно. Зов звучал все громче, и он чувствовал, как летит куда-то — или это сквозь него проносились целые миры. Потом полет закончился, и к горлу подступила тошнота. Сириус перевесился через подвернувшийся металлический поручень, глубоко дыша и мечтая о глотке воды, чтобы смыть противный вкус во рту. Когда он отдышался, вокруг была серая пустота, в которой, держась ни на чем, висел кусок непонятного причала, — и Люциус Малфой. Малфой выглядел так же, как днем, на улице у Министерства: лет сорока, с жесткими складками у рта, презрительно щурящимися глазами и неожиданно тонкими губами. У того Малфоя, которого знал Сириус, губы тоже были тонковаты, но это не было так заметно. — Инкарцеро! — выкрикнул Сириус. — Петрификус Тоталус! Инкарцеро! Круцио! Малфой улыбнулся. Улыбка была прежняя, Сириус помнил ее со школы. — Перестань, Блэк, магия здесь не действует, — довольно сказал он и даже не уклонился от бросившегося на него Сириуса. Тот провалился сквозь Малфоя, как недавно в гостиной мэнора, и едва не слетел с дощатого края. — Что за!.. — Сириус замолчал. Сейчас было не время драться — сейчас нужно было подумать. — Где мы? — спросил он через минуту, в течение которой Малфой молча наблюдал на ним. — Что это за место? — Неужели не догадываешься? — Малфой снова высокомерно улыбнулся, и Сириус сжал кулаки. — Здесь нет времени, пространства, магии, материи… Это посмертие, Блэк. — Так я и знал, — Сириус довольно выдохнул и вскинул голову. — Я знал, что ты не просто так требовал казнь по своему выбору. Ты знал, что делаешь. Что это за магия, почему ты не умер до конца? Малфой насмешливо посмотрел на него, выдерживая паузу. Сириусу снова захотелось ударить его. — А кто сказал, что это мое посмертие, Блэк? — наконец произнес он, подчеркнув интонацией слово «мое». Сириус посмотрел на него недоуменно, потом захохотал. Малфой молчал, и под его спокойным взглядом Сириус почувствовал дикое раздражение от нелепой лжи. — Неужели ты не сумел выдумать ничего более правдоподобного? — спросил он, вложив в голос столько презрения, сколько смог. Малфой удобно оперся о поручень. — В Хэллоуин тысяча девятьсот восемьдесят первого года, — заговорил он тоном музейного лектора, — Лорд Волдеморт совершил нападение на дом… — Лонгботтомов, — перебил его Сириус. — И даю слово, за то, что вы там совершили, ты будешь вечно гореть в аду. — Это спорно, — сухо заметил Малфой, — и дослушай меня до конца, Блэк. Лорд Волдеморт в ту ночь совершил нападение на дом Поттеров. Один из ваших, Петтигрю, бывший Хранителем тайны, передал нам нужную информацию. Он хотел быть замеченным, крысеныш. Поттеры погибли, дом был разрушен, но их сын выжил. Материнская защита оказалась слишком сильной. Грязнокровка развоплотила одного из величайших волшебников, а у ее сына остался шрам — след Авады. Однако Волдеморт сумел вернуться. И он почти достиг своей цели, но в мае девяносто восьмого состоялось решающее сражение, которое Лорд проиграл. Сириус не мог понять, чего в голосе Малфоя больше — досады или облегчения. — Сейчас тысяча девятьсот восемьдесят первый, — отрезал он. — И никакие твои выдумки о будущем меня не интересуют. Тем более столь нелепые. — Теперь о тебе, Блэк, — Малфой будто не слышал его. — Именно в восемьдесят первом тебя отправили в Азкабан по ложному обвинению. Спустя двенадцать лет ты сбежал. Но в июне девяносто шестого, во время сражения в Министерстве, Беллатрикс Лестрейндж сбросила тебя в Арку. Нет, ты не умер, как в свое время не умер и Лорд — правда, по другим причинам. Однако ты развоплотился. Дух, нематериальное воплощение — все, что от тебя осталось. — Малфой подошел совсем близко, и Сириус видел, как шевелятся его губы, будто сотканные из тумана. — Стремясь вернуть тебя в мир живых, твое сознание выстроило наиболее привлекательный образ возможной реальности, за который ты мог бы зацепиться. Что там было, а, Блэк? Семья? Любимый человек? Счастливая мирная жизнь? — Нет! — закричал Сириус, отворачиваясь. — Нет! Нет! Разрушенный дом Поттеров, шрам на лбу Гарри, мертвый Люпин — череда призрачных картин пронеслась перед его глазами. Они тасовались, как карты в колоде, и ничем не отличались от реальности. — Как ты сумел наслать на меня эти видения? — он снова попытался вцепиться в Малфоя, и снова рука прошла насквозь, будто он схватил в горсть желе. — Ты все рассчитал, все продумал!.. Малфой выпрямил и без того прямую спину. — Я спокойно жил со своей семьей, — сказал он с напором, будто споря с кем-то. — У меня было достаточно дел и без тебя, когда вдруг возник этот зов. Кто-то тянул меня к проклятой Арке, и я не мог сопротивляться. Чертова кровь… Любой полукровка справился бы с этим, но моя кровь не может не откликаться на призыв столь древней магии. Я ненавижу тебя, Блэк. Ты забыл, что это такое — пройти через завесу Арки? Забыл? Это все равно что пройти через Адское пламя, Блэк. Мне было плевать на тебя. Со времени твоего исчезновения прошло пять лет. Даже твой крестник не помнит, как ты выглядишь на самом деле. Почему ты не мог умереть спокойно? — Даже если бы все, что ты тут наговорил, было правдой, — хрипло сказал Сириус, — я бы позвал Ремуса. Или Дамблдора, или Грюма. Кого угодно, Малфой, слышишь? Но не тебя. У тебя я бы не просил помощи даже на смертном одре. — Вынужден тебя огорчить, — во взгляде Малфоя не было ни малейшего сожаления. — Все, кого ты перечислил, уже покинули мир живых. Кроме, как я уже говорил, младшего Поттера. Могу рассказать, как и когда, если тебе интересно. — Ты врешь! — пустота качнулась перед глазами Сириуса. — Врешь… — Победа дешевой не бывает, — пожал плечами Малфой. — И еще о выборе — ты помнишь предание о спящей красавице? — Что? — переспросил Сириус. Лица друзей мелькали перед ним, ему казалось, что он и без рассказов Малфоя знает, что с ними случилось. — Спящая красавица, — раздраженно повторил Люциус. — Ты же помнишь, сколько она находилась в посмертии — почти век. Кто только не пытался ее вытащить, но, заметь, ни родные, ни друзья так и не сумели ей помочь и сами ушли на ту сторону. Понадобился влюбленный безумец, чтобы девица вернулась в мир живых. Сириус рассмеялся — до слез. — То есть ты — мой прекрасный принц, Малфой? — спросил он сквозь смех. Люциус тоже улыбнулся. — А разве нет? — ответил он вопросом на вопрос. — У меня высокое положение в обществе, и многие утверждают, что я достаточно хорош собой. А если серьезно, — его глаза снова похолодели, — дело не в чувстве, а в его силе. Ключевое слово не «влюбленный», а «безумец». Есть ли кто-то, кого бы ты ненавидел так же, как меня, Блэк? — Лестрейндж, — выдохнул Сириус. Малфой стоял слишком близко и выглядел слишком реальным, чтобы это можно было игнорировать. — Волдеморт. Петтигрю — если ты сказал правду. — Все они мертвы, — констатировал Люциус. — Они не смогли бы откликнуться. Оказалось, я единственный, кто может извлечь тебя отсюда. — Гарри, — снова сказал Сириус. — Если все так, как ты говоришь, ему сейчас двадцать. Он услышал бы меня. — Ему двадцать. Он пережил войну и переживает первую любовь, — Малфой поморщился. — Видения прошлого — последнее, что ему нужно сейчас. Хотя я не сомневаюсь, что он хранит память о дорогом крестном и, возможно, назовет сына в твою честь. — Из всего сказанного здесь правда только одно — то, что я тебя ненавижу. — Сириус вдруг почувствовал себя неуязвимым. — Что бы ты ни говорил, я уверен — ты спасаешь собственную шкуру. И я не собираюсь помогать тебе в этом. Он отошел и сел на доски, опершись спиной на тонкий столбик перил. — Идиот, — бросил Малфой раздраженно. — Я вернусь, как только ты развоплотишься окончательно. Все, что теряю я, — это время. А ты упускаешь единственный шанс снова стать живым. Идиот, как и все Блэки. Свихнувшийся выродок. — И очень упрямый, — добавил Сириус. — Я могу сидеть здесь вечность. Мне некуда торопиться. «Ремус поймет», — подумал он. — А если я прав? — негромко спросил Малфой, присаживаясь рядом. — Подумай, Блэк. Ты увидишь выросшего крестника, будешь смахивать слезы на его свадьбе, играть с его детьми, провожать их в Хогвартс. Будешь болеть за него на квиддиче и дарить подарки на рождество. Кстати, он теперь тоже крестный — у Люпина остался сын, и в нем течет блэковская кровь… Сириус уткнулся лицом в сложенные руки. Что-то лопалось и рвалось в груди. «А если, — ввинчивалось в висок, — а если…» Что, если Малфой прав, и он сейчас отказывается от последней возможности жить? Если бы только это был не Малфой… Кто угодно, только не он. Сириус не знал человека более лживого, скользкого и своекорыстного. Малфой ничего не стал бы делать без личного интереса. Даже Снейпу Сириус поверил бы скорее. — А что Снейп? — спросил он неожиданно. — В Азкабане или по-прежнему третирует гриффиндорцев, изображая учителя? — Снейп погиб, — коротко произнес Малфой, отводя взгляд. И это прозвучало убедительнее, чем все его предыдущие разглагольствования. — Послушай, Блэк, — заговорил Люциус спустя некоторое время. — Чем ты рискуешь? Предположим худший вариант: это мое посмертие, и ты вытащишь меня отсюда. Много ли времени пройдет, прежде чем я окажусь в Азкабане или загляну в лицо дементору? Ты ведь первый будешь свидетельствовать против меня. — Казнить повторно нельзя, кажется, — возразил Сириус. Малфой хмыкнул. — Неудавшуюся казнь назовут попыткой побега, — привычно сформулировал он. — Я знаю министерские методы ведения дел. — Ну а если… — начал Сириус. — Если, предположим, я соглашусь… что придется сделать? Как выглядит извлечение? — А ты не помнишь? — Малфой оживился, в его голосе послышалась насмешка. — Принц поцеловал красавицу, и она ожила. Надеюсь, ты понимаешь, что поцелуй — эвфемизм, обозначающий более тесное единение двух сущностей, телесный контракт, необходимый для возможно более полного слияния магических сил. Но, думаю, с этим проблем не возникнет. — С чего ты так решил? — Сириус попытался скрыть за наглостью неуверенность, но, судя по понимающей улыбке Малфоя, это ему не удалось. Сириус стукнул кулаком по молчаливым доскам. — Слухи проходят сквозь любые стены, да? — Верно, — согласился Люциус. — Так ты принял решение? Еще раз напомню, ты ничего не теряешь. Сириус откинул голову, ударившись о столбик. В случае малфоевской лжи он терял все — а точнее, Ремуса. Можно было сколько угодно твердить, что один раз и для дела — не считается, но правда заключалась в том, что с Малфоем не могло быть одного раза. Сириус успешно забыл тот давний вечер, но сейчас, когда Малфой едва не дышал ему в ухо, вспомнил. Большой прием у Блэков — последний, куда мать заставила его пойти, и дядя Сигнус, объявляющий о помолвке Нарциссы. Когда гости оставили счастливую чету и занялись сплетнями и пересудами, они компанией подростков сбежали в темный сад, в беседку, подсвеченную только луной да пробивающимися сквозь листву лучами китайских фонариков. Сириус не хотел идти, но торчать в бальном зале было еще противней. Вопреки ожиданиям, речь зашла не о политике, о которой в тот год говорили все, а о любовных приключениях. Люциус, как самый старший, поглядывал на них свысока, лишь намеками давая понять, как разнообразен его опыт. Но искрящееся вино развязало ему язык, и по некоторым фразам Сириус понял, что жених кузины не настолько традиционен в предпочтениях, как можно было ожидать. Малфой не нравился ему всем — происхождением, положением, политическими взглядами, подчеркнутым чистоплюйством, но его недоговоренности и небрежно выпавшая из прически прядь намертво приковали внимание Сириуса. Он не слышал, о чем говорили остальные, не заметил, когда все стали расходиться. Люциус остановил его у выхода, прижав к стене, и поцеловал терпкими от вина губами, не заботясь, надежно ли ажурная резьба беседки укрывает их. Сириус жадно прижимался, путался руками в гладких прядях, терся о малфоевское бедро каменно стоявшим членом и понимал, что Малфою верить нельзя, что бы тот ни сказал. Логикой он руководствовался или интуицией, но Люциус умел убеждать, умел находить уязвимые места. А Сириус в эту минуту был сплошным уязвимым местом. Он чувствовал, что согласится на все, если только ему пообещают продолжение. Но Малфой вскоре отстранился, погладил его по щеке и сказал, что у него, к сожалению, есть другие дела. Он ушел, еще раз скользнув бесстыдной ладонью по его телу — от паха до груди, а Сириус остался стоять, дрожа от желания. Стянув брюки, он обхватил член и быстро задвигал по нему рукой, представляя Люциуса — на себе, в себе, под собой. На следующей неделе он сбежал из дома и больше ни разу не оказывался к Малфою ближе двух футов: с тех пор и до сегодняшнего дня. А сейчас плечо Люциуса неощутимо прикасалось к его плечу, заставляя Сириуса сжимать зубы. Может быть, для Малфоя это и будет ритуальным действом, но чем ритуал обернется для Блэка, не сказал бы сам Мерлин. «Ремус, — мысленно повторил Сириус. — Ремус. Ре-мус». Ничего не помогало. Здесь, на этом причале имя Люпина было просто словом. Какой бы ни была реальность Блэка — настоящей или выдуманной, ей предстояло исчезнуть, столкнувшись с Малфоем. «Почему именно он?» — спросил Сириус у заменявшей небо пустоты. Ответ был очевиден — потому что это Малфой. — Ты же меня ненавидишь, — утвердительно произнес Сириус, боясь шевельнуться, будто от движения его плеча могла сойти лавина. — Это никогда не мешало мне тебя хотеть, — пожал плечом Люциус. Сириус повернулся к нему. Малфой оказался слишком близко, чтобы позволить себе роскошь подумать. Под ладонью Блэка потеплела кожа на шее, под светлыми прядями — или же жизнь возвращалась в ладонь Сириуса? «Будь как будет», — решил он, ломая металлическую застежку на малфоевском камзоле. Пустота долго давилась исходившими от них звуками, красками, запахами, слишком настоящими для заарочного мира, и наконец, не выдержав, выплюнула обоих, и для одного из них спящее королевство вернулось к жизни.