Номер десять не занимать

      Эндрю мог жалеть, и спустя столько времени он до сих пор жалел, что позволил себе допустить такой опрометчивый шаг. Эндрю много понимал, он не был глупым человеком, однако единственное, что он не мог понять, — как его угораздило впустить в свою жизнь другого человека?       Смотря назад, Миньярд видел много промахов и ошибок, непредвиденных предпосылок проблем, которые сейчас казались такими очевидными и прозрачными, что Эндрю на минуту убеждался, что был действительно слепым. Нил вёл себя странно, это было видно перед его «увлекательной» поездкой в Эвермор или перед неожиданным бунтом, заставшим Лисов после игры. Те слова… Те слова ясно дали понять, что что-то не так. Просьба отказаться от обещания должна была отозваться в Эндрю тревожным звоночком, но этого не произошло. Миньярд понимал, что происходило что-то подозрительное, но осознание ворвалось в его голову только, когда они вышли на улицу.       Спустя столько времени Эндрю жалел, что не был достаточно быстр. Ему бы хватило лишних пары секунд, чтобы успеть развернуться и поймать Нила, задержать и защитить. Ему бы хватило хоть малейшей доли секунды, чтобы просто увидеть, куда его утащили, чтобы рвануть следом. Только, к сожалению, такой возможности ему никто не дал, а Нил, кажется, совсем не сопротивлялся. В такие моменты уголки губ Эндрю искривлялись в едкой ухмылке. Конечно, Нил всегда готов пожертвовать собой, лишь бы не втягивать остальных в свои проблемы.       Лисы никогда не видели в Эндрю такой бури эмоций, какую вызвал у него Нил своим исчезновением. Они пытались его остановить, просили прекратить ходить по одному и тому же стадиону в поисках чего-то путного, но это не имело смысла. Когда человек поглощён нахлынувшими неизвестными чувствами, он бежит вперёд, ищет, как собака-ищейка, только вот не зная, что является предметом поиска. Миньярду было достаточно хоть какого-нибудь знака, намёка, в какую сторону ему мыслить. Неизвестность — самый ужасный страх человечества. Добавьте ещё к этому боязнь потери близкого человека и падения в пустую пропасть, и вы выведете формулу бомбы замедленного действия, которая в любой момент рванёт.       Когда Кевин сказал, что Нил, скорее всего, уже мёртв, что-то внутри Эндрю оборвалось в этот момент. Что-то хрупкое, уязвимое, часто щекочущее его грудь изнутри, когда рядом появлялся Джостен, но в то же время настолько раздражающее, что вместо ступора Эндрю накрыла безудержная злость. Она вспыхнула в нём, как петарда, и искрами разлетелась по всему телу, подтолкнув к действию и затуманив рассудок. Эндрю не знал, о чём он думал, когда душил Кевина, когда шипел на него, словно кобра, и плевался ядом в его сторону. Им двигали чувства, и это было для него чем-то новым, о чём он не раз будет вспоминать в будущем.       В глубине души любящий человек всегда надеется на счастливый конец, он не задумывается, что, на самом деле, его вторая половинка смертна и что кончина может настигнуть в любой момент. Но когда это случается, это поистине разрушающе. В Эндрю горел слабый огонёк надежды, ведь он не знал, что действительно случилось. Однако вскоре слова Кевина разбили его о каменистый шип реальности. Миньярд будет помнить это всегда, помнить, как грудь раскалывалась от того, как сильно трещало его сердце по швам, как огонь постепенно затухал, оставляя в жизни Миньярда сплошную тьму, как щипало глаза, как скрипели зубы, как внутри всё кричало от боли. Но эту боль Эндрю отказывался признавать, он убеждал себя из раза в раз, что всё нормально, что ему не больно, что он сможет жить так, как и раньше. Но сильно ошибался.       Он мог отрицать, мог не замечать, но он менялся после смерти Нила, как бы ему ни хотелось в это верить. Человек не срывается сразу после происшествия, он держится, и ему кажется, что он выстоял против этой катастрофы жизни, но стоит мозгу понять, что опасность миновала, как срыв неожиданно врывается в жизнь человека, словно непредвиденное цунами. Он поглощает жертву с головой и застаёт всегда врасплох. И от этого никто не застрахован.       Сначала это было безразличие и напускное спокойствие. Лисы помнили этот взгляд, напоминающий цветное стекло или зеркало, не отражающее ни грамма эмоций. Эндрю выглядел безучастным, не волнующимся о своём состоянии, хотя у него не раз пытались добиться ответа на вопрос о его самочувствии, но каждый замечал, как с новым днём руки Миньярда всё больше тряслись, как больше скованности появилось в его движениях, как чаще он стал не задумываясь задерживать дыхание и пялиться в никуда. Эндрю ежедневно выкуривал по пачке сигарет, не вылезая со своего укромного места, которое теперь ощущалось таким пустым, словно оттуда убрали важный элемент. Срыв застал его в машине, когда они компанией ехали в Колумбию, а он был за рулём. Эндрю будет вспоминать, как затормозил так резко, что Ники чуть не вылетел в окно с заднего сидения вместе с Кевином, что Аарон вцепился пальцами в переднее кресло с распахнутыми от страха глазами, что Дэй громко заматерился, перед этим испуганно вскрикнув. Они уставятся на него как на ненормального, но он даже не объяснит причину, просто вылезет из машины и замрёт на месте. Мазерати. Мазерати, Мазерати, Мазерати. Только это слово крутилось назойливой мыслью в голове Эндрю. Впервые в жизни при взгляде на машину он испытывал необъяснимую злость и отвращение. Нил купил эту машину, и это воспоминание больным уколом отозвалось в груди. Миньярд стиснул кулаки, впившись ногтями в чуть огрубевшую кожу ладони, оставляя после себя следы в виде красных полумесяцев. Дыхание стало тяжёлым, а энергия так и хлестала, отчего он рванул куда-то вперёд, доходя до металлического столба. Замахнувшись, Эндрю ударил раз, другой, третий. Удары сыпались как град, костяшки стирались в мясо, а кровь капала на асфальт. Физическая боль затмевала действие моральной, что разрывала его на части. Внутри ему хотелось кричать, ему хотелось что-нибудь сломать или порвать, избить кого-нибудь, однако снаружи для других он казался хладнокровным и в то же время бешено злым. Его оттаскивали втроём.       Эндрю ненавидел свою феноменальную память. Именно она была корнем всех его нынешних проблем, потому что воспоминания часто пролетали картинками перед его глазами. Куда бы Эндрю ни пришёл, он вспоминал Нила. Сидя на крыше, он ощущал мнимое присутствие Джостена, иногда ему мерещилось, будто кто-то тоже курит рядом и шуршит, корябая шершавую поверхность крыши ногтями. Стоя на поле, ему слышалось, словно Нил кричит ему: «Когда-нибудь я тебе забью!». Разместившись на столе в комнате и подтянув ногу, неожиданное чувство, что Джостен прямо сейчас зайдёт в их комнату, вырастало как стена, ограждая его от пути назад. В машине до сих пор пахло Нилом, а в раздевалке Эндрю всегда первым делом бросал взгляд на его шкафчик, отныне уже пустой. Буквально всё кричало о бывшем когда-то здесь Ниле. Буквально всё напоминало Эндрю об этой рыжей макушке с острым языком и зависимостью от экси.       Однако ему приходилось жить дальше, потому что обещание Кевину никуда не пропало. Рико всё ещё являлся угрозой Дэю, поэтому Эндрю был вынужден держаться на ногах и терпеть. После срыва ему ничего не оставалось, кроме как снова отключиться. Это не было чем-то трудным, он ещё не избавился от этой привычки жить без ярких эмоций. Эндрю испытывал что-то благодаря Нилу, а теперь, когда его нет, смысла тоже не осталось. Вернуться в ту тьму не представлялось чем-то страшным, а та, в свою очередь, казалось, принимала его с распростёртыми объятиями. В его взгляде больше не было скуки. В нём не было ничего. Ничего, хоть отдалённо напоминающее о жизни.       Безразличие плотно засело в голове Миньярда, и он смирился. Ему больше ничего не хотелось, ко всему был равнодушен и выполнял обещанное, будто заведённый робот. Он не злился, не радовался, не осуждал. Часто просто игнорировал окружающий мир, очередные упрёки Кевина, взгляды Лисов в его сторону. Эндрю стал чаще молчать, когда как раньше мог просто общаться, бросаться комментариями или замечаниями по поводу ситуации. Сейчас же говорил только по делу, коротко и ясно. Большего от него добиться было нельзя, отчего Бетси сжимала губы в тонкую линию, понимая, что это было бессмысленным занятием. Хотя попыток она не оставляла, каждый раз ждала Эндрю на приём с кружкой горячего шоколада. Он разговаривал с ней на любую тему, кроме Нила. Стоило Би упомянуть его, как Миньярд затыкался и больше ни слова не произносил.       Эндрю всё ещё сидит на крыше и курит сигареты, только вот теперь в полном одиночестве. Высота уже не кажется такой страшной, он сидит на краю, свесив ноги и смотря в небо. Может быть, единственное, что осталось в нём, — это ненависть. А разговаривать, как будто рядом кто-то есть, стало для него своеобразной традицией. — Я ненавижу тебя, — Миньярд приставил сигарету к губам и затянулся, после выдыхая дым изо рта. — Ненавижу, что заставил меня что-то чувствовать. А потом исчез и больше не появился, — за этим следовало долгое молчание. Эндрю опустил голову, пустым взглядом смотря на свои руки и повязки. — Кажется, наркоманом был я, а не ты.       Лисы внимательно следили за Эндрю, боясь, что в какой-то момент он сорвётся с крючка. Им было достаточно видеть те мелочи, которые он продолжал соблюдать, когда Нил был ещё жив: просыпаясь по утрам, Миньярд заваривал две чашки кофе, думая, что Джостен пока на пробежке, после тренировки он оставался самым последним в раздевалке, словно дожидаясь выхода Нила из душа, в каждую поездку в Колумбию он отказывался от крекерной пыли, потому что Нил просил его больше не употреблять. Ники, зная это, жалостливо смотрел на Эндрю, и сердце у него болело при виде брата, одна только Элисон глядела на Миньярда с пониманием и просила избавиться других от жалости. Кому как не ей известна боль от потери близкого человека? Она прекрасно знает, к чему это привело, но единственное, что Элисон может сделать, — ответить пониманием. Хоть она и знает, что Эндрю этого не замечает.       В какой-то момент Миньярд убедил себя, что Нил действительно был галлюцинацией, что он себе всё это выдумал. Это была просто шутка его мозга, накачанного наркотиками. Простая забава, а он в это поверил. Эндрю смеялся, и смех звучал, будто он был на грани истерики, а безумие стояло за его спиной, тихо наблюдая. Лисы видели всё, боялись заговорить, а при упоминании Нила Миньярда передёргивало. Слова — вот настоящее подтверждение реальности. Когда что-то говоришь, мысленно смиряешься с действительностью. Лисы не были шизофрениками, и Эндрю это понимал, но отказывался верить. Верить, что это не какая-то побочка, что Нил не просто выдумка или больная фантазия, придуманная со скуки. Но другого выбора у него не было. Как бы он ни хотел продолжать отрицать, всё всё равно сводилось к болезненному признанию и осознанию.       Вскоре появились новички, ведь их команде были необходимы новые игроки. После смерти Нила Лисов дисквалифицировали из-за недобора игроков. Однако даже если бы им хватало, они бы не смогли выйти на поле. Те дни были самыми тяжёлыми для всех, полными мрачности и боли. Лисы могли бы выйти и сыграть в память о Джостене, но это было бы совершенно не тем, что могло бы быть. Нил был человеком, сплотившим команду, после его ухода Лисы вновь разбились на два лагеря: старшекурсники и компания Эндрю. Летом к ним добавились новички, которые уже были сами по себе. Они получали помощь от Дэн и Мэтта, могли обратиться к Рене и Элисон за просьбой и всегда старались следовать совету не приближаться к «монстрам». Им там не были рады, за исключением Ники и Кевина, однако Дэя сложно было считать любезным и вежливым человеком. Хотя бы им можно было задать вопрос, в отличие от безэмоционального Эндрю и недовольного Аарона.       Миньярд никак не воспринял новость о новых игроках. Изначально он отказался ездить за ними, но за новичками попёрся Кевин, а значит, Эндрю пришлось идти за ним. Ни толики возмущения не промелькнуло ни на его лице, ни в его взгляде.       Спустя время новички подошли к Кевину с интересующим их вопросом. Видно было, как они тёрли пальцы и трогали края своей формы, нервничая. Один из самых смелых и открытых ребят привлёк внимание Дэя и спросил: — Нас тут, э… Кое-что интересует. Можно спросить? — Кевин нахмурился, почему-то кинул взгляд в сторону Эндрю, который стоял поодаль, но после кивнул, снова посмотрев на подошедших. — У нас в команде есть даже игрок под номером тринадцать, но десятого нет. Почему?       Кевин молчал долго, и спросившие могли заметить, как его лицо накрыла тень, а сам взгляд потемнел. То ли от грусти, то ли от злости. Новички не умели читать эмоции Дэя, однако Эндрю с лёгкостью сказал бы, что это было разочарование. — Потому что Эндрю запрещает занимать этот номер.       Эндрю никогда не позволит кому-то играть под этим номером, потому что уверен, что Нил снова ворвётся в их жизни, что он вернётся как ни в чём не бывало, пожмёт плечами и скажет, что всё в порядке. А на следующую тренировку наденет джерси с номером десять на спине. И Эндрю будет пялиться на его спину, зная, что он будет рядом. Что больше его не отпустит.       Говорят, люди очень любопытные существа, когда дело касается других. В наших жизнях часто бывает мало чего интересного, и каждый день наполнен серой, надоедливой рутиной, поэтому многие находят занимательным интересоваться чужими жизнями, потому что больше им делать нечего. Человек способен на многое из-за чувства скуки, которое медленно разъедает его изнутри и постепенно убивает в нём его желания, стирая из жизни яркие пятна воспоминаний.       Первокурсники не были исключением. Им хотелось стать ближе с Лисами, познакомиться и узнать историю их жизней. Хоть у них и была своя компания, однако старшие казались им интересными личностями, и каждый желал выудить из их слов что-то новое о них или их прошлом. Конечно, были те, кто не хотел насильно лезть в личную жизнь старшекурсников, но они постоянно были вовлечены в разговор волей-неволей. Как-то раз сплетни достигли апогея, отчего им пришлось докопаться до истины, чтобы наконец разрешить возникнувший спор. Новичок остановил Кевина, чтобы поинтересоваться: — Куда уезжает Эндрю каждую субботу?       Лицо Дэя тогда было мрачнее тучи, и он им не ответил. Кевин и сам сначала не знал, куда неожиданно пропадал Миньярд, но догадка всегда вертелась на губах и отдавала привкусом соли и крови. После он узнал от Ваймака, что Эндрю уезжал на кладбище. Там, сидя на траве в ливень, метель, жару, — неважно — под берёзой он курил и вспоминал, вспоминал, вспоминал… «У тебя есть хоть какое-нибудь приятное воспоминание из детства?» — задал вопрос Ники, а Нил посмотрел на Миньярда, лицо которого не отображало никаких эмоций. Однако, Эндрю уверен, в его глазах Джостен увидел мелькнувший на долю секунды интерес. Нил беспечно пожал плечами, а уголки губ еле заметно приподнялись. «Помню, мама как-то позволила мне отдохнуть пару минут на улице. Но у меня не было ничего, чем я мог бы заняться в это время, поэтому я просто сел на траву под берёзами и размышлял о чём-то. Сейчас уже не смогу вспомнить, — Джостен неопределённо махнул рукой в воздухе, а Ники на этот ответ нахмурил брови. Его явно что-то возмущало. — В любом случае, могу сказать точно, что это одно из приятнейших воспоминаний. Берёзы теперь ассоциируются со спокойствием»       И Эндрю запомнил. Он запоминал всё, что когда-либо говорил ему Джостен, но делал это не специально. Оно словно само отпечатывалось в его мозгу, и теперь изредка всплывало, хотя раньше Миньярд посчитал это за камни, которые никогда больше не вылезут на поверхность. Эти воспоминания били будто ключом по его голове, но ему хоть бы хны. Сидя около берёзы, зажав между губ сигарету, он пялился в пустоту, а взгляд его был размытым как никогда. Лишь звуки природы подтверждали реальность этого мира, а погода иногда заставляла Миньярда хоть немного шевелиться. Приходящие сюда редко замечали его, так как это место было отдалённым, скрытым, потому что Нил не особо любил быть в центре внимания и быть у всех на виду. Эндрю смотрел на могильный камень, на выступающие буквы, формирующие из себя имя и фамилию, а под ними цифры, и молчал. Сигарета была докурена и уже дотлевала где-то в стороне. Миньярд сцепил руки, уперевшись локтями в колени.       Правильно говорят, что люди по достоинству не ценят то, что им дано. Пока это есть, они воспринимают это как данное, несильно задумываясь, что это может в любой момент выскользнуть у них из рук и разбиться на тысячи осколков. И неважно, материальное ли это что-то или чувства. Моральные раны не заживают, ты лишь можешь ослабить их воздействие, но избавиться никогда не сможешь.       Эндрю молча приходил, молча сидел рядом и также молча уходил, оставляя на этом месте целую пачку нетронутых сигарет и в последний раз окидывая взглядом уже проржавевшие ключи. Любовь всё-таки странная штука. Она обладает способностью как убивать, так и воскрешать. Но чаще всего первое.       Эндрю часто вспоминал, как в один день сорвался. Вновь вспыхнувшее чувство ненависти и злости поглотило его. Это как не пить алкоголь целый год, а потом выпить поллитра водки. Тебя тошнит, мутит и шатает, ты теряешь равновесие, мозг отключается, но сделать с этим ты ничего не можешь. Остаётся только ждать, а чего ждать — непонятно.       Это произошло на очередной встрече команд. Лисы и Вороны сидели порознь, но стоило организаторам отодвинуть столы и включить музыку, как отсчёт до взрыва моментально запустился. Секунды отбивали свой ритм, быстрый, чёткий, минуты тянулись, слабо звеня в ушах. Время утекало как вода, приближая всех к точке невозврата. Никто не замечал, как в комнате стало жарче и душнее, как потемнело, а аура сгустилась вокруг двух команд. Лисы хоть со стороны и выглядели полноценной кучей, но приглядевшись каждый мог увидеть, что они были разделены на три небольшие группки. Рико приблизился именно к компании Эндрю, а остальных оцепили Вороны. Они стояли настороже, готовые в случае ухудшения ситуации броситься защищать своих, несмотря на возникшую в команде смуту.       Морияма подошёл к Эндрю и остановился на расстоянии вытянутой руки, сощурив глаза и презрительно фыркнув с играющей усмешкой на лице. — О, удивительно. Цепной пёс всё ещё стоит на страже, — в этот момент он кинул взгляд на Кевина, стоявшего за спиной Миньярда. Их разница в росте сейчас казалась значительной. — Я бы такого и за доллар не купил. Плохо охраняет, одного уже потерял, а до…       Договорить Рико Эндрю не дал. Он повалил его на пол и бил, бил, бил, игнорируя чёткие удары Морияма, пытавшегося отбиться от разъярённого Миньярда. Он не давал ему передышки, избивал так, чтобы на его лице не осталось ничего целого, а оттащить его никто не мог — настолько он вцепился в жертву. Выражение его лица не было злым, оно оставалось холодным и совершенно спокойным, что заставляло у других мурашки бежать по коже. Миньярд беспощадно бил Рико, костяшки его рук были стёрты в кровь о твёрдые кости. Что он испытывал в этот момент? Эндрю сам не знал. Он уже давно разучился понимать чувства других людей, так как сам отключил свои. Маленький проблеск эмоций вызывал в Миньярде цепочку мыслей, однако как быстро вспыхивали чувства, так же быстро он о них забывал. И сейчас, избивая Рико, он чувствовал что-то похожее на облегчение. Физическая боль уже не играла роли, а моральная была спрятана на глубину Марианской впадины.       В этот раз его оттаскивали впятером.       Никто и ничто не могло заполнить его пустоту, как Нил. Никто и ничто не могло научить его улыбаться, как Джостен. Никто и ничто не могло заставить его что-то чувствовать, как Нил Джостен. Никто и ничто не могло вернуть веру в любовь, как он.       Оглядываясь назад, Эндрю может точно сказать, что допустил кучу ошибок и промахов, но больше он не жалел. Миньярд также не жалел об испорченных отношениях со всеми, с кем когда-либо имел дело. И спустя несколько лет он жалел лишь об одной вещи: что не был достаточно внимателен и быстр. Из-за этого Эндрю потерял всё, но смирился с пустотой, занявшей теперь всё его сердце, хотя раньше там жили и надежды, и желания, и чувства со страстями. Теперь там ничего не осталось, а жизнь превратилась в простое существование с единственной целью — защитить Кевина Дэя и обеспечить ему безопасность. Если бы не он, Эндрю бы бросил экси, так как это было для него пустым звуком. Или же, если говорить честно, больным напоминанием об одном человеке, который когда-то смог зажечь в нём целый мир. Зажечь и оставить гореть без присмотра.       Этот человек всегда был важен ему, а тот это знал и видел, несмотря на то, что Эндрю утверждал о ненависти. Этот человек привносил в его жизнь что-то новое, неся вдобавок чувство комфорта с собой: Эндрю мог вспомнить посиделки на крыше, мог вспомнить молчаливую поддержку, когда дела принимали плохой оборот, мог вспомнить слабую улыбку, горячий сладкий кофе для него, просьбы, безумное желание в глазах, живой голос.       И казалось, что Нил всё ещё жив, что он просто в долгом отъезде и скоро вернётся, что прямо сейчас завалится в комнату и расскажет об очередных приключениях, свалившихся на его рыжую голову, и будет извиняться, что заставил всех волноваться.       Однако ветки берёзы всё также тихо колышутся над отдалённой могилой, а рядом лежит свежая пачка сигарет и проржавевшие ключи.