i said that i was sorry, i did’t say that i could change

Серёжа уже несколько секунд тупым взглядом смотрит в экран своего смартфона: на нём открыт «telegram» и чат с Олегом. Что ему написать? «Олег, мне плохо, помоги!». Глупо получается. Волков ещё утром уехал в университет, а Разумовский остался дома отсыпаться. Выспаться не получилось, зато вышло заработать нервный срыв. Ну хоть что-то, да? Серёжа всё же выключает телефон, затем роняя голову на сложенные руки. Он не должен мешать Олегу учиться. Нужно хотя бы раз в жизни выключить эгоизм и справиться со своей поломанной психикой самостоятельно. Как же хочется взять нож и… Нет. Нельзя. Разумовский не может себе это позволить. Нужно успокоиться. Вдох, выдох, вдох, и какие там ещё дыхательные упражнения? Он кусает губы до крови в попытке успокоиться, но мерзкий металлический вкус на языке не отвлекает от мыслей. Не прокатило. Серёжа поднимает взгляд и снова смотрит на телефон, и руки так и тянутся написать, позвонить, наплевать на всё и просто попросить помощи. Но он не хочет отвлекать Олега. Нет. Он не будет этого делать. Наверное, лучше разок психануть и порезаться, а не мешать Волкову, да? Разумовский поднимается и, шатаясь и идя нетвёрдой походкой, направляется в ванную. Но он держался до этого несколько месяцев. Всё же было почти хорошо, какого чёрта сейчас от желания взять лезвие и пройтись им по коже темнеет в глазах? «Серёжа, надо держать себя в руках, — шепчет голос в голове. — Не надо делать больно своим близким. Олегу. Ему будет плохо, если он узнает об этом. Конечно, он постарается это не показывать, Волков улыбнётся, поможет, поддержит, но в глубине души ему будет больно. Это того не стоит». Но что, если Олег об этом не узнает? Конечно, скрывать свежие порезы от человека, с которым живёшь, проблематично, но… но возможно. Уже переживали это. Руки невероятно трясутся и не слушаются, когда Разумовский нервными движениями открывает и перерывает шкафчики в ванной. Бритва, ему срочно нужна бритва… но на полках, где лежат его вещи, ничего нет. И тут Серёжа вспоминает, что своими руками выбросил все режущие предметы, чтобы… чтобы не натворить глупостей. Но кого это останавливает? Точно не Разумовского. Он тянется к бритве, лежащей на полке Олега. Волков его убьёт. Конечно, Серёжа отмоет её и выбросит, но что он ответит на вопрос, который наверняка возникнет у Олега? Его парень видит его насквозь, Волков сразу поймёт, почему бритва пропала. У Разумовского точно возникнут проблемы. Но какая разница? Взгляд невольно задерживается на запястье, на котором виднеется чуть больше десятка тёмных и светлых полос, напоминающих о мерзких днях, когда боль помогала успокоиться. Хотя не то чтобы ситуация изменилась, да? Серёжа садится на бортик ванной, быстро смахивая такие ненужные сейчас слёзы, стягивает домашние брюки, оголяя бедра, изрисованные десятками и сотнями шрамов. Он даёт себе несколько долгих секунд, чтобы решить, хочет он этого или нет. Как же обидно получается. Столько сдерживаться, считать дни, выбрасывать режущие предметы, чтобы не сорваться, а затем порезаться, наплевав на всё и всех. Обидно, но Разумовский переживал это десятки раз. Переживёт и теперь. Он мысленно извиняется перед Олегом, а затем с трудом разламывает дешёвую бритву, доставая из пластиковых обломков лезвие. Серёжа судорожно вздыхает, а в голове мечутся и мечутся мысли: «Ты – ничтожество. Ничтожество. Никто. Слабак». Разумовский шумно выдыхает через нос, и касается лезвием бледной кожи, думая, что хуже уже не будет. Резкое движение руки, а боль почти не чувствуется; он снова кусает губу, слёзы застилают глаза, и Серёжа проводит ещё раз, сильнее, глубже. Так-то лучше. Первых всхлип вырывается из груди, когда на побелевшей коже быстро выступает алая кровь. Он видел это тысячу раз, почему больно и плохо, как в первый? Ослабевшие пальцы роняют лезвие, и Разумовский уже ничего не видит, не понимает, не осознаёт… мир становится расплывчатым, нечётким, далёким, туманным. Истерика заканчивается также быстро, как и началась. Через несколько минут сознание вдруг становится ясным, и Серёже хочется умереть от осознания, что он только что натворил. Зря это всё. Ловким, давно заученным движением Разумовский достаёт салфетки, вытирая кровь, чтобы разглядеть глубину пореза; руки трясутся, когда он обрабатывает и перебинтовывает их, и Серёжа уже встаёт, чтобы выбросить кучу окровавленных бумажек, как перед глазами темнеет, и он медленно оседает на пол. В голове лихорадочно бьются две мысли: «какое же я ничтожество» и «что я натворил». Зачем это всё? Но он наказал себя. Наказывать себя нужно, да? Значит, всё сделано правильно. И плевать, что Олег с психотерапевткой считают иначе. Благодаря слезам, бегущим по лицу, выражается агрессия и злость на самого себя, а саднящая кожа напоминает о том, что теперь-то можно отпустить ситуацию. Только вот сколько бы Разумовский не внушал себе, что ему плевать на мнение всех, это не так. Можно сколько угодно врать окружающим людям, но врать себе не получается. Никак. Серёжа выпустил ситуацию из-под контроля, Серёжа облажался, Серёжа сдался. Он понимает это. Разумовский твердит себе, что ему плевать, но ему не плевать. Он твердит себе, что всё нормально, но ничего не нормально. Он твердит себе, что способен построить здоровые отношения, но это тоже не так. Серёже искренне жаль Олега. Наверное, лучше бросить его сейчас, чтобы он не страдал, да? Конечно, есть ещё один вариант – убить себя, чтобы не портить никому жизнь, но это слишком энергозатратно и грязно. А Волкову Разумовский хочет помочь, даже если это означает, что нужно разрушить собственную жизнь и психику окончательно. Олег всегда заслуживал лучшего. Он так искренне любит Серёжу, помогает, он всегда честен и открыт. А сам Разумовский постоянно недоговаривает, скрывает новые шрамы и твердит, что всё в порядке. Он врёт. А Волков заслуживает лучшего, чем жалкого лгуна. Серёжа резко распрямляется и встаёт, игнорируя слёзы, уже капающие с острого подбородка на пол. Правда, уверенность пропадает сразу же, как он оглядывает хаос, оставленный им в ванной: окровавленные салфетки, остатки поломанной бритвы, лезвие на полу. Руки всё ещё подрагивают, когда Разумовский собирает весь мусор и выбрасывает его. Скоро ванна становится идеально чистой, будто бы ничего не произошло. «И тут враньё», — проносится в голове Серёжи, и ком снова подступает к горлу. Олег находит его таким: опухшим, рыдающим и судорожно вытирающим новые и новые слёзы, сидящим на полу. На мягких штанах, спереди, выше колена, виднеется ещё влажное кровавое пятно, а Разумовский, завидев Волкова, только и твердит что-то про ложь, боль и токсичность. Слова невнятные, и понять эту речь практически невозможно. Серёжа и сам не знает, что говорит, только чувствуя, что реальность нереальна, что Олег ненастоящий, квартира ненастоящая, он сам ненастоящий, боль ненастоящая. Будто всё окружающее – это какая-то глупая компьютерная игра какого-то глупого человека, бессмысленно управляющего их жизнями. Никто не может сказать, сколько Олег мягко гладил Разумовского по плечу, стараясь вникнуть в чужую речь и успокоить его одновременно. Но проходит много времени, прежде чем слёзы у Серёжи заканчиваются, а он сам затихает, уложив голову на плечо Волкова. На завтрашний день у обоих будет болеть спина от неудобного положения, а Олег не пойдёт в университет, чтобы быть рядом с Разумовским. Ещё Серёжа через несколько часов придёт в себя, осознав всю ситуацию, и будет много извиняться и ещё раз плакать. Олег обнимет и скажет, что всё будет хорошо. А через несколько дней повезёт его к психотерапевтке. Но сейчас это всё ещё не произошло, хоть Разумовский и знает каждое действие, каждую минуту последующих дней. Но именно в эти дни всё пойдёт не так. На приёме у Серёжи начнётся истерика, ему вызовут скорую, и закончится всё в психиатрической больнице из-за нервной и странной попытки покончить с собой прямо в кабинете врачини. Олег поседеет. А Разумовский будет продолжать плакать. И никто не может сказать, будет ли у этой сказки счастливый конец. Будет ли конец?… Будет?…