Чистая Земля

— Тао выраженное словами не есть истинное Тао, — не смутившись, сказала Мико. — Если ты не можешь описать что-то, это не значит, что его не существует. — Ты что, записалась к демагогам из дзэн? — Я знаю твою веру не хуже тебя, знаешь ли, — она наполнила свою чашку сакэ и положила бутылку себе в мешок. Бякурен точно выругалась бы, если бы когда-нибудь ругалась. Она сделала глоток из стакана с зелёным чаем. Почему она вообще сидит здесь и разговаривает с этим принцем-вероотступником? Ах да. Она прогуливалась в окрестностях деревни людей, любуясь утренней природой и повторяя про себя сутры, когда увидела странные вспышки в роще неподалёку. К её ужасу, войдя в рощу, она увидела перепуганного ёкая-ибиса с бело-фиолетовыми волосами, из последних сил уворачивающуюся от лазеров и данмаку. Её самопровозглашённая соперница преследовала её, стреляя лучами во все стороны. Бякурен немедленно бросилась вперёд, спрятав ёкая за своей спиной. — Прекрати немедленно! — закричала она, — что ты делаешь с этим ёкаем? — О, это ты, — Мико закинула свою дощечку за плечо. — Изгоняю его, разумеется. — Но зачем? — Мы с учениками патрулируем окрестности деревни и изгоняем всех ёкаев в округе. Мы собираемся воспользоваться ленью синтоистской жрицы и взять её обязанности на себя. Так Генсокё обратится в таоизм, и вся вера будет нашей. — Как ужасно! Ты снова хочешь использовать насилие для личного обогащения? Перекати, или заработаешь себе ад, ещё худший, чем тот, что уже тебя ожидает! Ёкай-птица тем временем улизнула. Мико досадно цикнула и пробормотала: — Всё таки распространять здесь буддизм было ошибкой… Какой невероятный цинизм. Не стоило забывать, что перед ней по-прежнему был принц Сётоку. Скорее всего, принося буддизм в Японию, он думал, что действует в полном соответствии с учением основателя таоизма, древнего китайского шарлатана Лао-цзы: «Когда народ много знает, им трудно управлять. Поэтому управление страной при помощи знаний приносит стране несчастье, а без их помощи приводит страну к счастью». Но по ошибке он установил истинное учение. — Я буду молиться, чтобы польза, которую принесло твоё решение, перевесила порочность твоих мотивов. Увы, что бы она ни делала, мотивация была одним из решающих факторов, влияющих на карму. Сколько бы Мико ни продлевала себе жизнь, рано или поздно она переродится в одном самых глубоких огненных адов. Бедняжка. — Но всё равно, не делай ничего подобного возле храма. Я не хочу никакого конфликта, но ёкаи здесь находятся под нашей защитой. Сделав дело, Бякурен повернулась, чтобы уходить. — Постой! — окликнула её Мико, — раз уж мы встретились, как насчёт поболтать у тебя в храме? Она опешила. — … Почему ты внезапно хочешь поговорить? Разве ты не считаешь меня конкурентом? — Встречи с противниками вполне нормальны для политиков, прекрати. Ты что, не хочешь показать мне буддийское гостеприимство? — … Конечно, пойдём со мной. И по такому нелепому стечению обстоятельств, она провела своего естественного конкурента в храм. — Я понимаю, что ты не пьёшь, — сказала Мико, задумчиво глядя на стакан с чаем. — Но для гостей у тебя совсем ничего нет? Бякурен вздохнула и велела Назрин принести сакэ. Мышь с самого начала настороженно косилась на гостью, но не стала спорить с наставницей. — И всё-таки, зачем ты здесь? У политиков должны быть и скрытые мотивы для визитов, разве нет? — Это очень проницательно с твоей стороны. Конечно, у меня есть скрытые мотивы. Я хочу сделать тебе предложение, — Мико выпила чашку сакэ и положила бутылку в мешок, жестом отправив Назрин за следующей, и торжественно привстала на колени. — Отбрось буддизм и следуй Тао вместе со мной! Бякурен чуть не подавилась чаем. — Чего? — Подумай сама, какую пользу может принести людям религия, которая так сильно ненавидит жизнь? Посмотри, каким я успешным правителем я стала. Разве выбор не очевиден? — Мы не ненавидим жизнь. Ты читала канон, но не поняла сути учения, — вздохнула Бякурен, — и разве в Китае таоизм не вышвырнули из государственных экзаменов из-за лени таоистов? — Ничего не знаю об этом. Если быть слишком ленивым, твоя душа переродится в домашнем скоте. Разве у вас буддистов это не так? — Ты прекрасно знаешь, что нет. Мико специально подбирала такие выражения. Одним из краеугольных камней буддизма было учение об отсутствии у человека души. Буддизм не признавал переселение душ, свойственное таоизму и архаичным индийским религиям, отрицал всякую сверхъестественную субстанцию, живущую в теле и покидавшую его после смерти, а также и саму смерть. Смерть была тождественна изменению, а изменения происходили непрерывно: в каждый момент времени человек умирал и рождался заново, теряя часть своих воспоминаний и приобретая новые. Ногти и волосы росли, старая кожа осыпалась, человек никогда не был тем же, что мгновение назад. Когда тело отживало своё, рождалось следующее, и существо продолжало жить, не помня ничего о своём прошлом. Но случалось и так, что человек терял всю память ещё до перерождения. Таким образом, разница между смертью и жизнью была просто вредной иллюзией, крепко удерживающей людей в сансаре. Как ни крути, каждому было приятно считать себя чем-то целым и неделимым и очень сложно представить себя элементом того, что было до и того, что будет после. Было сложно и страшно мыслить себя как процесс. Но истинная сущность каждого живого человека была именно этим — лишь одной из составных частей единого, фантастического дракона, простирающегося сквозь время, сотканного из бессчётного числа жизней и судеб. Только сознание Алая гремящим, бушующим потоком неслось сквозь него, связывая тело дракона в единое целое. И согласно учению, столь бережно хранимому её братом, все эти невероятные существа сходились в одном месте, чтобы переродиться в последний раз и навечно выйти из круга страданий и времени, став Буддой. Это место называлось Западным Раем или Чистой Землёй. — Твоя вера в душу и делает тебя такой эгоисткой. — Не очень вежливо. В любом случае, кто сможет отправить меня в ад, если Тао нету? — Ты сама и отправишь себя в ад. — Я не об этом. Тао — это закон. Кто может меня судить, если нет закона? Ты просто плывёшь по течению. Что бы ты ни делала — результат будет один. Бякурен понимала, что Мико имеет в виду, но она была не права. Люди не были обычными рабами сансары. Как текущая вода прокладывает себе путь, разрыхляя землю, так и человек своими действиями прокладывал свою судьбу, следуя закону кармы, и мог прийти к Чистой Земле или завести себя глубже в землю боли, страданий и хаоса. Существование этого закона делало буддизм подлинной религией. Оно требовало акта веры, что отличало его от вульгарного атеизма, и в то же время возносило его над примитивным поклонением могущественным дхармическим существам с целью ожидания от них земных благ. Варвары называли этих существ богами. Всё это порождало новый вопрос: если в дхарме не было ничего постоянного и абсолютного, были ли таковыми кармические законы? — И чем же Тао отличается? Какие законы оно включает? — Тао выраженное словами не есть истинное Тао, — не смутившись, сказала Мико. — Если ты не можешь описать что-то, это не значит, что его не существует. — Ты что, записалась к демагогам из дзэн? — Я знакома с твоей верой не хуже тебя, знаешь ли. Я верю в закон, а что насчёт тебя? Может ли одно и то же действие вести к разным последствиям для кармы? Если нет, тебе придётся признать, что Тао существует, если да — то восьмеричный путь, пять заповедей и то, что ты проповедуешь не имеет смысла, невозможно сказать приведут ли твои практики к хорошим или к плохим результатам. — Результат действия кармы не складывается из одного поступка или одного перерождения. Эффект каждого поступка меняется в зависимости от намерения и обстоятельств в которых он совершён, он никогда не будет тем же самым. Но зная полную картину, кто угодно может сказать злой это или добрый поступок. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Если все намерения и обстоятельства и прошлая карма двух линий перерождений будут одинаковыми, может ли один и тот же поступок привести к другому результату? А всё-таки Мико знала далеко не всё. — Может. Закон кармы отпечатан в сознании Алая. Поскольку сознание проистекает от Природы Будды, здесь нет противоречия. У каждого существа своя природа и свой закон. Так что он действительно неизменный, но не абсолютный. Принц прислонил ладонь к лицу. — Этого не было при моём правлении. Когда вы успели всё это напридумать? Это точно монастыри. Дай людям целые дни свободного времени, они рационализируют какую угодно глупость. Им стоило бы заняться чем-то более прикладным. Бякурен улыбнулась. Конечно, Сётоку не знал о сознании Алая, представление о котором в его правление только зародилось на севере Индии. Но Бякурен понимала, о чём он говорил. Веками буддисты разрывали на себе одежду, хватались за голову и кричали в небо один и тот же вопрос: «Если нет души, что перерождается? Если нет души, что достигает Нирваны?». И сутры давали один и тот же беспощадный ответ: «Перерождается — ничто. Нирваны достигает — ничто». Если дхармы были единственной реальностью, а Нирвана была концом дхарм, она действительно производила впечатление атеистической смерти и уничтожения мира. Было большим искушением просто исказить учение, введя душу, как во всех прочих религиях и решить, таким образом, все проблемы. Но буддисты не боялись трудностей. Вместо этого ими была создана самая тонкая и сложная философская система, какую знало человечество, и какую даже сама Бякурен не понимала до конца и полностью. К традиционным шести чувствам было добавлено седьмое - сознание Манас, отвечавшее за представление о собственном эго. А ещё глубже него было восьмое чувство — сознание Алая. Сознание Алая было одновременно действием и потенциалом: оно содержало в себе бесконечное количество семян реальности, из которых строился видимый мир, но из них мог быть построен любой мир, который человек был способен породить своими поступками. Каждое мгновение оно создавало видимую реальность, остальные чувства фиксировали её и окрашивали её составные части своими мыслями и решениями в тот или иной кармический цвет. В тот же самый момент сознание Алая разрушало мир, забирая окрашенные семена в себя, только чтобы немедленно создать новый. Разум индивида воспринимал эту последовательность созданий и уничтожений как ход времени. Оно являлось, таким образом, одновременно причиной и следствием: чем больше грязи человек вливал в эту реку, тем больше получал обратно. Смыслом жизни было медленно, но верно её очистить. Сознание Алая действовало даже в то время, когда обычное сознание спало: во сне, в коме, в смерти. Таким образом, оно решало вопрос о природе перерождений, дальнодействии кармы и много других неразрешимых без него парадоксов. Что самое главное, оно было индивидуальным, и потому не могло было быть отождествлено с китайским Тао. — Значит для тебя и для меня — разные законы? — Да, — Бякурен была рада, что Мико не стала спрашивать о сознании Алая. Ей не хотелось объяснять что-то, что она понимала не полностью. — Цель буддизма не навязать тебе путь к Чистой Земле, а найти свой собственный. — Тогда, что если мой путь — следовать вечному Тао? — Сильно сомневаюсь в этом. Вопрос о том, мог ли кто-то двигаться в сторону спасения, творя то, что окружающий мир назвал бы злом, в сущности, оставался открытым. Но опыт прошлых будд и бодхисаттв (к которому они сами призывали относиться скептически) позволял сделать индуктивный вывод о некоторых базовых моральных принципах. Именно их использовали для проповеди буддизма среди тех, кто ожидал от религии чётких запретов и конкретных предписаний. Но строго они ниоткуда не выводились, так что Мико была в каком-то смысле права. — Но ты не знаешь! Меня вполне устраивает положение вещей после того как я возродилась. Я могу быть счастлива и дольше семи дней подряд. Вполне себе доказательство, что я всё делаю правильно. — Я искренне рада за тебя. Но ты говоришь так, как будто это я пытаюсь тебя переубедить. — Да? Эй, Назрин, принеси ещё сакэ! Назрин принесла ещё одну бутылку. Мико наполнила чашку и положила бутылку себе в мешок. — Поновводили всяких сознаний и чистых земель, а глупые запреты оставили. Ты что, попадёшь в эту Чистую Землю, воздерживаясь от мяса и алкоголя? Больше похоже на примитивную магию. Бякурен усмехнулась. Чистая Земля была создана Буддой Амитабхой, чтобы служить путеводной звездой для тех, кто не в силах был найти свой путь сам, без плеча и спасительной руки Будды. Будда не мог создать ничего несовершенного, и Западный Рай был прекрасен. Окружённый рядами деревьев и сетей с колокольчиками, он утопает бескрайних цветочных лугах, рощах, прудах и водоёмах, выложенных семью драгоценными материалами — золотом, серебром, жемчугом, агатами, рубинами, камнями ляпис-лазули и раковинами редчайших морских моллюсков. В этих водоёмах растут святящиеся лотосы размером с колесо и самых разных мыслимых и немыслимых цветов и оттенков. Дождь в этом раю выпадает в виде цветков ликориса, и вся земля и все обитатели оказываются засыпанными алыми и белоснежными лепестками. А обитают в нём бодхисаттвы огромной мудрости: разговоры с ними не надоедают даже спустя сотни лет жизни. — Отчасти. Это необходимо, чтобы ограничить нашу привязанность к вещам. Но главное — это вера в Будду и благочестие. Идея о чистой земле находила в среде буддистов как сторонников, так и противников. В холодных и рационалистических школах Хинояны была немыслима эта почти сентиментальная вера в человека-спасителя, Будду, который скорее был отцом и другом, чем наставником. Для них Чистая Земля в лучшем случае была лишней инстанцией на пути к Нирване, сущностью, добавленной в учение без всякой на то необходимости. В худшем — они откровенно смеялись над возможностью спасения верой и наивно-поэтическим описанием Западного Рая. Такое отношение было почти оскорбительным для Бякурен, после стольких лет проведённых вместе с братом. Она слишком хорошо видела, как важна для людей простая человеческая теплота. Порой её брат мог одним искренним пониманием, одной доброй фразой спасать тех, кому не помогли никакие теоретические построения. Поэтому, если был Будда, способный создать Чистую Землю, он бы без промедления её создал. Это учение, плоть от плоти Махаяны, идеально подходило для японцев, под внешней вежливостью и невозмутимостью подавлявших бурю разнообразных чувств. Временами эта буря прорывалась во внешний мир, иногда в форме великой любви, иногда в форме великой жестокости, а иногда — и того и другого одновременно. Вера делала всё, чтобы первая форма преобладала. — Не вижу ничего плохого в том, чтобы привязываться к хорошим вещам. Если так боишься утраты — бессмертие это решение всех проблем. — Нет. Бессмертие всего лишь иллюзия решения. Ты только продлеваешь свою привязанность. В самом деле, если смертность была иллюзией, основанной на заблуждении о существовании собственного «я», тем же самым было и бессмертие. «Жизнь» оставалась всё той же бесконечной цепью смертей-рождений даже в одном теле. А значит бессмертие само по себе, не было ни чем-то хорошим, ни чем-то плохим. Но стремление к бессмертию основывалась на страхе, любви своему к телу, которое человек ошибочно считал неизменной частью «себя». Это было самой худшей формой привязанности, порождавшей плохую карму. Губы Мико изогнулись в победной ухмылке. — Но ты, я вижу тоже не торопишься умирать? — Не тороплюсь. Но и не боюсь этого. — Тогда зачем тебе было продлевать жизнь? Разве не потому, что ты боялась смерти? Или это что-то ещё? Друзья? Ученики? Мужчина? Бякурен мягко улыбнулась. Она не очень любила вспоминать об ошибке «молодости», но чтобы двигаться вперед, не сбиваясь с пути, было необходимо оборачиваться назад, повторяя горько выученные уроки. Мико была права, но ошибалась. — Наверное, всё это вместе. Да, пожалуй, так. Почти всю свою человеческую жизнь Бякурен прожила в тени величия своего младшего брата. Ещё в детстве, когда они бегали по коридорам императорского дворца и гуляли по садам Хэйана, он поражал придворных и царедворцев не по годам развитой мудростью и суждением. Уже на совершеннолетие Мёрен твёрдо решил, что обменяет роскошь столицы на скромный монастырь в отдалённой провинции, и Бякурен без размышлений последовала за ним. Она достигла определённого мастерства в изучении сутр, но подлинное счастье ей доставляло наблюдать, как далеко уходит её брат. Он исцелял больных, добывал рис для голодающих, изгонял злых духов, терзавших крестьян. Постепенно слава о нём росла и множилась, выходя далеко за пределы окрестных деревень и провинций, и люди всех происхождений стекались за советом в его монастырь. Бякурен казалось, она не могла быть счастливее. Но с возрастом он становился всё мрачнее. Когда он помогал кому-то, его лицо, как и в юности, озаряла светлая улыбка, но в остальное время была заметна его тревога: чтобы избавиться от неё, брат всё больше медитировал и всё меньше показывался пред людьми. Тогда она не понимала в чём дело, но позднее она поняла. Помощь и святость как магнит притягивали людей, ищущих спасения. В результате, эти люди искренне привязывались и поклонялись такой последовательности дхарм, как они сами: святому, Будде. Помогая, брат невольно создавал дукху другим, и сам страдал от этого. Высшим идеалом для буддиста было помочь человеку так, чтобы он не испытывал ни привязанности, ни даже благодарности, а в идеале — осознал вред и иллюзорность этих чувств. Тем более он не должен был допустить своего обожествления и поклонения себе. Неважно насколько великим был её брат, если сам Будда Гаутама не смог полностью избежать этого, не мог и он. Однажды, ему пришла просьба исцелить самого императора, и он выполнил её, не выходя из дома. После этого слава о Мёрене разнеслась по всей Японии. Через несколько дней он исчез. Словно весь мир обрушился для Бьякуен в тот день. Увы, она не понимала ещё одну вещь: требовалось не только влюблять, не привязывая, но и любить не привязываясь. Она не могла представить свою жизнь без брата и немедленно собралась в путь. Следующие двадцать лет она провела в поисках и в них состарилась. Она дважды пересекла Японию, посмотрела на жизнь людей, набралась мудрости, которую не могла получить во дворце или в стенах монастыря. Однажды, перебираясь через горы в провинции Ямато, она поскользнулась и подвернула ногу. Ближайшая деревня была далеко, шансов на спасение не было. Бякурен повернула лицо к небесам, в ожидании смерти и подумала: «Вот и конец мне пришёл. Стоило ли вообще сюда приходить? Кто получит дом, захочет дворец, и получив дворец не насытится. Кто продлит счастье на год, захочет продлить его на сто лет, и получив сто лет не насытится. Ведь я знала так долго, что можно прибавить к этому счастью? Если даже продлю его на несколько мгновений, будет ли мне достаточно?» Как только она подумала так, она заметила на небе фиолетовое облачко, медленно плывшее на запад. Было это освещение солнца или праведник плыл на этом облаке в Западный Рай, но Бякурен встала и, через боль в ноге пошла за ним по склону. И через четверть часа перед ней, посереди деревьев возникла покосившаяся деревянная лачуга, а рядом с ней, с вязанкой дров за спиной стоял её брат и смотрел на неё изумлённым взглядом. Следующие несколько лет были без сомнения самыми счастливыми годами её жизни. Два существа, отказывайся от амбиций и искушений, мирно доживающих свой век в полной гармонии друг с другом. Брат объяснил ей почему он ушёл, как его тяготила навалившаяся на него слава. Он сказал ей: «Уходя, я хотел избавить нас обоих болезненной привязанности, но теперь вижу как ошибался. Если сам Будда привёл тебя сюда, тебе многое предстоит совершить и многому научиться». Тогда она пропустила это мимо ушей. Куда ей, старухе чему-то учиться. Так они и жили вдвоём. Мёрен умер раньше неё. Она не могла и представить, что такое случится, ведь он был младше. Сразу после этого страх начал разъедать её новообретённый покой, и она не могла больше оставаться в горах. И так она попала в новую ловушку. Отпустив брата, она не смогла отпустить его призрак. Сколько бы она ни скиталась по миру теперь, она не нашла бы его, ибо он, она знала, переродился в Чистой Земле, в одной жизни до завершения своего земного пути. Всё что осталось в этом мире — воспоминания о нём, застывшие как кристалл в её памяти. И этот кристалл стал цепью на её шее, он стал её «я», толкнув её к роковому решению. Боялась ли она смерти как таковой? Нисколько, она отлично знала, что это иллюзия, и что она переживает смерть каждое мгновение жизни. Боялась ли она старости? Отнюдь, ведь она уже была старухой. Что по настоящему приводило её в ужас — это потеря воспоминаний о брате, которые были для неё синонимом её имени. Неважно произойдёт это через перерождение или через простое старческое слабоумие. Поэтому она начала изучать чёрную магию и истреблять других дхармических существ — ёкаев. О, за те годы она выдумала сотни причин и оправданий: зачем ей нужно продолжать жить и заниматься подобным: она помогает людям, это меньшее зло — всё не перечислить. Даже тогда она на задворках сознания понимала, что это фальшь, но не хотела себе признаваться. Она очнулась только, когда за её спиной были реки крови, а впереди — обрыв в непроглядную бездну. Тогда, в ужасе глядя на плоды её решений, она испытала просветление ещё раз и поняла важнейшую истину, но было слишком поздно — семена кармы были посеяны и час расплаты наступил, цену за её привязанность заплатила не только она, но и другие. Конечно, она пыталась искупить совершённое, теперь уже помогая ёкаям. Но это было всё равно, что грести против течения быстрой горной реки. Мутные, почерневшие от кармы потоки сознания Алая несли её прямиком к смерти. С тех пор ничего не изменилось. Бякурен больше не была связана заблуждениями, но посеянная карма никуда не делась. Она понесла часть наказания, и ещё большая часть ждала её впереди. Похоже, пройдут эоны, перед тем как она присоединится к брату, но воспринимала это совершенно спокойно. — Ошибки молодости. Я не собираюсь жить вечно. Мы буддисты, не должны слишком думать о будущем, потому что только настоящие реально, так что я буду выполнять свои обязанности как можно лучше. Когда придёт день — я умру. — А что твои ученики? Не жалко их оставлять? — Для них это будет важным уроком. Любовь имеет значение, даже если человека больше нет рядом. И, что важнее, любовь меняет мир сама по себе, даже если о ней никто не помнит. Это должно быть сложно, понять, если ты не знакома с сознанием Алая и зёрнами кармы, но… Мико неожиданно прыснула от смеха. Бякурен, озадаченная такой реакцией замолчала. — Ты серьёзно? — Спросила она, вытирая глаза. — Вы, буддисты, и правда идиоты. Зёрна кармы, сознание? Тебе правда нужно всё это, чтобы осознать такие простые вещи? Пойди, спроси у любого фермера — он скажет тебе то же самое. Вот умора! Мико продолжила смеяться, и Бякурен невольно заразилась. — Да… В самом деле, — Бякурен ответила отдышавшись. — Пожалуй в этот единственный раз ты права.

***

— Я на время оставлю попытку обратить тебя в таоизм, — сказала Мико уже выйдя за пределы храма, — но я не думай, что я сдалась. — И всё-таки ты действительно пришла сюда, только, чтобы поговорить об этом? — Скажем так: великому правителю нужен достойный оппонент. Я должна была убедиться, что ты твёрдо стоишь на своей идеологии. Иначе наше противостояние не имеет никакого смысла. Я убедилась и это делает мою задачу сложнее и интереснее. До встречи, соперник. — Мико… Мико не оборачиваясь, помахала рукой. Лишь отойдя на порядочное расстояние, она подняла над головой свой мешок и добавила: — Шучу. У нас просто закончилось сакэ, а лишний раз покупать мне не хотелось, так что я решила занять у тебя. В мешке звякнули три бутылки. — Ты… — Бякурен стиснула зубы, — ты… — Всегда приятно знать, что у тебя такие гостеприимные и мирные оппоненты. Это так упрощает мою работу! На самом деле… Эй, подожди, Бякурен, ты не могла бы опустить эту спелл-карту? Бякурен? И окрестности храма Мёрен засверкали ещё раз.