24 декабря, 2007 г.
Чифую шестнадцать. И он безмерно счастливый человек, потому что у него есть лучший друг по имени Такемичи Ханагаки. — Ну и холодрыга! Ненавижу зиму! — дрожа и потирая ладони друг о друга в попытке хоть как-то согреться, раздраженно пыхтит Чифую. Он закутывается посильнее в свою теплую куртку и зарывается с носом в колючий вязаный шарф, все также продолжая бурчать: «Как же холодно! А ведь я мог бы остаться дома под одеялом и посмотреть какой-нибудь фильм! А вместо этого торчу здесь с ним!». — И с чего вдруг тебе так приспичило гулять в такой-то мороз? Да еще и в Сочельник! А, Такемичи? — Зря ты так говоришь, я вот очень люблю зиму! Да и к тому же, не так уж здесь и холодно! — задорно подпрыгивая на месте и разминая замерзшие на морозе конечности, безмятежно отвечает ему Ханагаки. Мацуно лишь с упреком качает головой. Ещё чего! Такемичи что, нарочно проигнорировал вторую часть его вопроса? — Давай же, Чифую, не стой столбом, нам нужно найти какой-нибудь способ согреться! — Тебе же вроде не холодно, умник, — с издевкой напоминает ему Чифую. — Не ёрничай, — прищуриваясь, бросает в его сторону Ханагаки. — Есть какие-нибудь идеи? Глаза Мацуно тут же с надеждой загораются, и он едва приоткрывает рот, чтобы что-то ответить, но Такемичи тут же обрывает его: — Нет, Чифую, мы не пойдем к тебе домой пить чай и читать мангу, даже не думай об этом! — Ой, ну тогда у меня нет никаких идей! — Чифую фыркает и отворачивается в сторону, обиженно надувая щеки. — Хм… Зато у меня, кажется, есть! — Ханагаки вдруг радостно вскрикивает и, не давая Мацуно и шанса хотя бы ознакомиться со своим гениальным планом, он тут же хватает друга за руку и срывается с прежнего места. — Бежим, Чифую! — Что? Т-Такемичи! И кажется, в этот момент у Чифую перехватывает дыхание. В один миг все внутри него будто полностью переворачивается, закручивается и замыкается, его сердце срывается со всех тормозов и кубарем куда-то летит, подрываясь то вверх, то вниз, будто бы на качелях. Его изумрудные глаза панически мечутся из стороны в сторону, надеясь хоть за что-то уцепиться, но то и дело натыкаются лишь на собственную руку, крепко сцепленную с рукой бегущего впереди приятеля. Ладонь Такемичи такая приятная и теплая наощупь. Это так хорошо, что Чифую не хватает кислорода, чтобы начать нормально дышать. Он лишь отрывисто вдыхает и выдыхает через рот, выпуская наружу белесый пар, и в одно мгновение густо-густо краснеет. Конечно же, совсем не из-за мороза. — Постой, Такемичи… Куда мы… Куда мы бежим? Хотя, если честно, Чифую без разницы. Если Такемичи будет вести его за собой, он побежит за ним куда угодно. Даже на край света. — Э-э-э… Если честно, я и сам пока не знаю! — едва оглядываясь на друга через плечо и звонко смеясь, кричит ему в ответ Ханагаки. — Что значит, ты не знаешь?! — Это значит, что мы просто бежим куда-то вперед! Но зато так теплее! Хорошая ведь идея! Такой дебильный план определенно мог родиться только в чудесной головке Такемичи Ханагаки. — Ты идиот! — А? Что ты говоришь? Кажется, из-за сильного ветра Чифую и вправду не слышно, так что он закономерно повторяет чуть громче: — Я говорю, ты идиот, Такемичи! — А! — Ханагаки, соглашаясь, кивает ему головой и широко-широко улыбается. — Это я знаю! Но ты ведь тоже идиот, так что это совсем нестрашно! И это такая простая и очевидная истина, что Чифую не хочется спорить. Он просто молча кивает и улыбается ему в ответ — наверное, слишком взволнованно и глупо, слишком радостно и смущенно — и уже увереннее сжимает в своей его тёплую руку. И это кажется ему таким чертовски правильным. Их руки складываются вместе как два верных кусочка пазла. Они мчатся через улицы и кварталы, через магазины и жилые дома, они бегут и смеются во весь свой голос, звонко и без стеснения, и наверняка пугают мирных прохожих. И, наверное, проходящие мимо люди думают, что они сумасшедшие. И, может, это действительно так? Но Чифую плевать. Ему плевать, что подумают о них эти безликие люди, ему плевать, что им могут крикнуть в спину что-то крайне обидное, ему плевать абсолютно на всё. Сейчас весь мир вокруг кажется ему лишь пустыми картонными декорациями, в которых они, как ни странно, играют двух главных влюблённых героев. И потому всё остальное не имеет никакого значения. До тех пор, пока ты держишь мою руку, Такемичи, ничего, кроме тебя, не имеет для меня значения. Они успевают несколько раз поскользнуться и случайно снести по дороге нескольких озорных малышей, успевают врезаться в ларек с апельсинами и даже попасть в объектив какого-то местного фотографа; а еще увидеть рождественские фейерверки прямо на площади и побывать на жутко унылом концерте. Такемичи не отпускает его до последнего. Лишь в тот момент, когда почему-то решает затеять игру в снежки на пустующей детской площадке, куда они по итогу добегают, а после слепить вдвоем одного большого страшного снеговика и почему-то назвать его угрюмым «Кисаки». Когда вдруг начинается снегопад, они ловят все снежинки своими языками, и Чифую на мгновение кажется, будто сейчас им совсем не шестнадцать — быть может, лет пять или шесть, или даже намного меньше. И всё почему-то кажется таким простым и мимолетным. Чифую смотрит на друга и снова смеется. Он так много смеется сегодня, что от смеха у него ужасно болит живот, но он не может заставить себя остановиться, потому что смех Такемичи действительно оказывается для него заразительным. В конце концов, сам Ханагаки устало плюхается на снег, уставший, проигравший и знатно запыхавшийся от их недавней игры в снежки, и расставляет руки по обе стороны, делая снежного ангела. — Дурак, ты же так заболеешь, — обеспокоенно напоминает ему Мацуно, приподнимаясь со своего уже нагретого места на скрипучих детских качелях и верно следуя в сторону Такемичи. — Ну и что? — беззаботно хихикая, отвечает юноша. Его дыхание все еще очень частое. — Даже если и заболею, уверен, ты меня быстро вылечишь. Правда, ведь? — он несколько секунд смотрит на Мацуно своими внимательными сияюще-голубыми глазами и вдруг тихо, почти неслышно добавляет, указывая рукой на место рядом с собой: — Иди сюда, Чифую. И есть ведь что-то особенное в том, как он произносит его имя. Что-то неуловимо странное и совсем непонятное, заставляющее шестеренки в голове Мацуно вертеться почти с ужасающей скоростью. Чифую лишь коротко хмыкает в ответ и тут же пристраивается рядом с Такемичи. Быстро повторяет его предыдущие движения и оставляет на своем пространстве на снегу всё ту же простую отчерченную фигуру. И они просто молчат — минуты или даже часы — Чифую, правда, не знает, сколько. Он не замечает ни времени, ни пространства, ни проходящих мимо людей, но они просто лежат на холодной, мокрой земле и молча смотрят в бескрайнее звездное небо. И когда одна из сверкающих звездочек вдруг срывается с небосвода и падает вниз, Мацуно успевает загадать ей своё самое сокровенное желание. То самое, о котором он никогда и никому не расскажет, потому что иначе оно никогда не исполнится. А снегопад тем временем лишь усиливается. Наверное, им всё же стоило бы подняться с земли и пойти наконец домой, но… — Чифую, — Такемичи снова зовет его по имени и приглушенно смеется. Его рука смещается в сторону руки Мацуно и вновь накрывает ее своей. Уже таким привычным, обыденным движением. Такемичи тут же умиротворенно прикрывает глаза, продолжая: — Ну что, скажи мне… Теперь ты любишь зиму? Хоть немного? Мы ведь столько красоты сегодня с тобой увидели, да? Чифую медленно поворачивает голову в его сторону. Всё словно в каком-то тумане. Всё расплывается. Всё перед его глазами будто рассыпается и строится заново в один лишь короткий миг. И как же Чифую признаться, что он не смотрел по сторонам, когда бежал? Как сказать, что он не видел ни гирлянд, ни рождественских вывесок, ни даже разукрашенных окон жилых домов? Он не видел даже огромного фейерверка, заполнившего все небо над многолюдной площадью, видел лишь смутное отражение… в голубых глазах напротив. На самом деле, Такемичи ужасно растрепанный и лохматый. У него искусанные от волнения губы, безумно красное, взбудораженное лицо и расстёгнутая наполовину куртка с незаправленным синим свитером. Снежинки теряются в его запутанных светлых волосах и длинных темных ресницах, словно маленькие жемчужины, а когда они тают и тоненькими каплями стекают вниз по его щекам, будто самые настоящие слезы, Такемичи ловко утирает их свободной рукой. А еще он довольно часто шмыгает носом. Кажется, все-таки заболел. Вот же дурак! Чифую не знает, что в нем такого. Ведь Такемичи просто человек… Самый обычный, самый простой, ничем не выделяющийся среди других человек! И даже путешествия во времени почему-то не ломают его дурной простоты. И всё же Чифую смотрит на него сейчас таким завороженным, очарованным взглядом, будто бы целый огромный мир вдруг поместился в одном единственном человеке. Спрятался в этих голубых глазах, ярко сверкающих в тусклом свете уличных фонарей, и мягких детских щеках. В этих онемевших от холода пальцах, сжимающих его ладонь, и в этой чудесной солнечной улыбке. Весь мой мир — это ты, Такемичи. — Чифую? Застигнутый врасплох затянувшимся молчанием, Такемичи направляет на друга свой растерянный взгляд и вновь растягивается в приятной улыбке. И снова. Снова это тепло. Будто бы целое солнце вдруг обняло Чифую своими лучами. — Да… — наконец отвечает на его вопрос Мацуно. Его голос снижается на несколько тонов и неестественно хрипит. Он почти задыхается, когда полушёпотом отрывисто произносит: — Теперь я люблю… …тебя. Такемичи довольно смеётся, вскидывая голову. — Тогда я очень рад! — Такемичи, послушай, я… — вдруг продолжает Чифую. Его дыхание окончательно сбивается. И, честно говоря, он даже не знает, что хочет сказать, ведь это просто порыв, это просто… Чифую, черт возьми, понятия не имеет, что это. Но его грудная клетка заполняется чувствами, словно гелием. И эти чувства … Они ему неизвестны и совсем непонятны, они совершенно неправильны и, наверное, даже немного безумны! И Чифую явно стоило бы о них забыть, стоило сразу же выдрать их из своей никчемной душонки прямо с корнями, едва они только зародились, и сжечь, планомерно сжечь каждый росточек дотла, чтобы внутри ничего не осталось, притвориться лишь только другом, но… кажется, он больше не может. Этой любви в нём уже так много, ужасающе много, и его сердце просто не выдерживает — болезненно разрывается, трещит по швам, будто все эти эмоции готовы разом вылететь из его груди. Чифую ничего уже не слышит. Только одни и те же слова, то и дело повторяющиеся в его голове. Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю… — М-м-м? — даже не открывая глаз, мычит ему в ответ Ханагаки. — Я… — скажи же, скажи же, просто скажи это! — Я тебя лю-… Где-то поблизости вновь начинают греметь праздничные салюты, сопровождаемые криками десятка людей. Тысячи фейерверков взмывают в чёрное зимнее небе и громко взрываются миллионами разных красок. Чифую заставляет себя замолчать. — Ух ты! — слышится сбоку восторженный голос Такемичи. — Смотри! Смотри скорее! Чифую смотрит, правда, но совсем не на салют — только на мальчика, лежащего рядом. Он смотрит на него, как на самое драгоценное в мире сокровище, смотрит крайней внимательно и застывает с раскрытым от удивления ртом. Разноцветные искры отражаются характерным блеском в голубых глазах Ханагаки. Вся вселенная по сравнению с ними кажется тусклой и серой. За звучным стуком собственного сердца Мацуно даже не слышит грохота фейерверков. А Такемичи поворачивается к нему и лишь невинно переспрашивает: — А? Чифую, прости, я тебя не расслышал. Ты что-то говорил? — Я… Я сказал… Давай… — язык заплетается, все слова вдруг куда-то пропадают и мигом теряются, а горле всё предательски пересыхает. Чифую дрожит. Очень сильно дрожит. Не то от страха, не то от холода, не то оттого, что внутри него бушует такой неистовый ураган эмоций. Буквально всё его тело сейчас неистово горит и полыхает. И всё же он набирает в лёгкие побольше воздуха, зажмуривается покрепче и отчаянно восклицает: — Давай следующее Рождество тоже встретим вместе, Такемичи! И наверное, ему уже мерещится. Но он, кажется, чувствует, как Такемичи сжимает его ладонь чуть крепче, прежде чем дает простой и понятный ответ: — Договорились! — с легким смехом соглашается Ханагаки. — На этом самом месте? Такемичи, улыбаясь, только утвердительно кивает. — На этом самом месте. Их кулаки ударяются друг о друга в знак скрепления этого негласного договора. Чифую тяжело выдыхает. Быть может, в следующий раз у меня хватит смелости… Быть может, в следующее Рождество… Я наконец признаюсь тебе во всём.Май, 2008 г.
Чифую уже шестнадцать с половиной. И день ото дня он становится только счастливее. На это есть весьма простая причина. — Чифую, у меня появилась просто очешуительно-гениальная идея! Ты должен это увидеть! Прямо сейчас! Вот эта самая причина. Кстати говоря, всё с той же гениальной идеей. Такемичи, всё это время мирно лежавший на кровати Чифую и читавший какую-то книжку, вдруг резво вскакивает с места, спотыкается о ковёр, но уже через пару секунд всё же оказывается возле сидящего на подоконнике Мацуно. Тычет ему в лицо потрепанным томиком какой-то манги и восторженно, нетерпеливо тараторит, будто от реакции Чифую на то, что он хочет ему показать, будет зависеть вся его последующая жизнь. — Что такое? — Мацуно едва приподнимается, берет в свои руки протянутую мангу и, едва встречаясь взглядом с сияющими от ожидания глазами Такемичи, со всем вниманием вглядывается в указанную страницу. Кажется, по сюжету истории в этой главе герои манги объединяются во имя общей цели и придумывают название для своей коалиции. Чифую читал это пару месяцев назад. Ничего столь обычного. И с чего вдруг Такемичи устроил такой сыр-бор? Все-таки временами он слишком впечатлительный. — Угу, — Мацуно быстро вчитывается в написанный текст, прежде чем нахмуриться и аккуратно ответить: — Прости, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Что мне нужно здесь увидеть? — Ну, как же! — Такемичи дуется и обиженно бурчит, вновь и вновь показывая ему на одну и ту же страницу. В ответ на это Чифую лишь закатывает глаза и снова перечитывает последнее предложение. — Ты что, слепой? Смотри внимательнее! Они ведь придумали название для своего союза! Круто, да? — Это я понял, — с легким раздражением в голосе отзывается Мацуно, прищуриваясь и качая головой. — Очень здорово. Но… Что с того? Чего ты так всполошился? — Кажется, ты не слепой, Чифую, ты просто тупой, — блондин обреченно вздыхает, потирая переносицу, и Мацуно ненароком задумывается: быть может, он действительно не смог уловить в словах Такемичи что-то столь простого и очевидного? Замечая замешательство друга, Ханагаки показательно хватается за сердце и снова по-детски восклицает: — Ну вот что здесь непонятного? Я тоже так хочу! — Ты тоже хочешь быть таким же слепым и тупым, как я? Такемичи, я не хочу тебя расстраивать, но это уже так, — со смехом подмечает Чифую, за что по праву награждается ещё одним злым взглядом в свою сторону. Это только делает шире его коварную улыбку. Такемичи не знает, но в моменты, когда он так злится, у него на лбу выступает маленькая пульсирующая венка, а лицо его так сильно скрючивается от злобы и напряжения, что это становится совсем не угрожающе — скорее мило и очень смешно. И, наверное, Чифую в жизни ему не признается, но всё, чего ему хочется в такое время — просто схватиться двумя руками за эти сладкие щеки и растянуть их в разные стороны, наблюдая за тем, как стремительно их бедный Такемичи краснеет до самых ушей. И Чифую знает, что когда всё же отпустит — обязательно попадет под раздачу. Такемичи будет ругаться на него, будет обиженно бурчать и дуться, и тогда это станет еще в миллионы раз смешнее. Просто идеальная схема. — Да нет же! Всё не то! — громко возражает Такемичи, едва ли не топая ножкой от растущего недовольства, и это раззадоривает Чифую только сильнее. Дразнить его бывает так весело. Он еле сдерживается, чтобы не захохотать во весь голос. Ханагаки кидает в него какой-то подушкой, и Мацуно ловит ее на ходу и тут же отбрасывает обратно, кажется, попадая другу прямо в лицо. Такемичи лишь успевает крикнуть, прежде чем ненадолго отправляется в нокаут: — Я тоже хочу свое название, тупица! — Свое название? — все с тем же ангельским непониманием переспрашивает Мацуно, с улыбкой склоняя голову к плечу и не отрывая от Такемичи своего внимательного взгляда. — И для чего же? — Ну… — мальчик внезапно теряется и замолкает на полуслове, словно за секунду осознает всю глупость и абсурдность своей же просьбы. Неловко потирает затылок, опускает глаза и коротко, почти лишь одними губами, добавляет: — … для нас с тобой. Чифую вмиг перестает смеяться и молчаливо поджимает губы. — Просто… — неуверенно продолжает Такемичи. — Я так подумал… Ну, знаешь, мы ведь с тобой партнеры, и мы пытаемся спасти других и всё в таком духе, так что… почему бы и нам с тобой тоже не называться как-то по-крутому? Типа… Воины света! Или… я не знаю, может… Супергеройская команда Такефую! Или Непобедимые Партнёры! А? Как тебе? Тебе нравится? Чифую лишь мягко улыбается ему в ответ. И хотя внутри его тела целой рекою разливается это странно приятное, теплое и трепетное чувство, а кровь горячо приливает к щекам, он не позволяет себе выдать и толики этих эмоций. Когда Такемичи так вдохновленно о чем-то рассказывает, его голубые глаза блестят и сияют, а яркая улыбка становится лишь только ярче. Мацуно просто не может не умиляться. Хочет заставить себя, но всё никак не получается. Никогда не получается. Он, наверное, слушал бы его целую вечность. — Мичи, — осторожно зовет его Чифую. И, наверное, сейчас его голос вновь кажется слишком взволнованным. — Зачем нам с тобой вообще нужно какое-то дурацкое название? Разве мы не можем быть просто партнёрами? — Но это ведь так скучно-о-о-о, Чифую-ю-ю-ю-ю! — воет от негодования Ханагаки, размахивая руками. — Нам нужно что-то серьезное! Масштабное, понимаешь? А что партнёры-то? Партнёры — это прошлый век! — Вот уж спасибо, — возмущенно фыркает Мацуно. — Я вообще-то два часа это тогда придумывал! Думаешь, если тебе двадцать шесть, то все можно, а, Такемичи? — Нет-нет, я не это имел в виду! Мне очень нравится быть партнёрами! — тут же исправляется мальчишка. — Просто… Давай сделаем это еще круче! Если не нравятся мои варианты, то можешь предложить что-то своё! Я не против! — Я даже не знаю, — Мацуно откладывает мангу и устало откидывается обратно на подоконник, задумчиво прикусывая губу. — А! Стой! Отмена! Я придумал! Это тебе точно понравится! — даже не дав другу и секунды на раздумья, Такемичи быстро запрыгивает на другую сторону небольшого подоконника, едва не скидывая на пол Мацуно, усаживается поудобнее, вытягивает вперёд свою руку с крепко сжатым кулаком и торжественно произносит: — Давай назовемся «Токийскими мстителями»! — Токийскими… мстителями? — неуверенно переспрашивает Чифую, и Ханагаки оживленно кивает ему в ответ. — Ну что, согласен? По-моему шикарно звучит! Мы прямо как герои какой-то суперкрутой манги! Мацуно молчит всего пару секунд, прежде чем совершенно спокойно ответить: — Да не, по-моему хуйня какая-то. — Чифую! — Такемичи легко ударяет его по ноге и с обидой отворачивается к окну. — Предатель! Чифую усмехается, добавляя: — Даже «Анигиляторная пушка» и «Ханмазята» звучали куда интереснее. — Эй! А ну прекрати! — кричит Такемичи, но Чифую знает, что их пустяковые ссоры — это совсем не серьезно. — Хотя я и признаю, что «Анигиляторная пушка» тоже была неплоха! Но мои «Токийские мстители» всё равно куда лучше! — Забудь об этом названии и желательно навсегда, — с улыбкой предупреждает Чифую. — Оно отстойное. — Ну уж нет! — Ханагаки вскидывает голову слишком сильно и, честно говоря, выглядит очень глупо. — Я токийский мститель, и я непобедим! Смирись с этим, Чифую, или примкни ко мне! — Что же, я честно не хотел этого делать, — Мацуно смотрит на Ханагаки несколько секунд, будто прикидывая варианты, а затем резко сдвигается со своего конца подоконника в его направлении и угрожающе добавляет: — Но ты не оставил мне выбора, партнер. Теперь мне придется защекотать тебя до смерти, если ты не передумаешь! — Нет! Чифую, немедленно возьми свои слова обратно! — голубые глаза Такемичи испуганно расширяются, а сам он медленно отползает к стене. — Постой! Оставайся там, где ты сейчас находишься, и даже не вздумай ко мне приближаться! Держи свои руки при себе! — Мичи, ну вот какой из тебя мститель, если ты даже банальной щекотки боишься, ха-ха! — пальцы Чифую быстро пробегают по чужим бокам, и Такемичи извивается, смеется так звонко, что от этого хохота у Мацуно в буквальном смысле закладывает уши. Если бы твой смех был песней, я бы, наверное, сломал себе кнопку повтора. Я просто хочу слушать тебя… Слушать, как ты мелешь всякую чушь и при этом так заразительно смеешься. Сегодня и завтра. Сейчас и через двенадцать лет. Хоть целую вечность, Такемичи. Чифую смеется созвучно другу, по-детски звонко и беззаботно. Я чувствую себя таким счастливым. Я хочу остаться здесь навсегда. Я хочу остаться с тобой. Я ведь пообещал себе… Я пообещал, что в это Рождество я наконец расскажу тебе о том, что чувствую на самом деле. И будь что будет. Ханагаки отчаянно хватается за его плечи, перекатывается и ерзает, пытаясь спастись, но у него, конечно, нет ни единого шанса против Мацуно. — Чифую, ха-ха! Остановись, я прошу тебя, ха-ха-ха-ха! Я сделаю все, что ты скажешь, только остановись, пожалуйста! Ха-ха-ха! Чифую! Чифую!«Чифую!»
Нет, боже, я не хочу, я не хочу просыпаться…
«Чифую!»
Не сейчас, пожалуйста, только не сейчас…
— Вакуи-сенсей. Вакуи-сенсей! Голос Такемичи, гармонично переплетающийся с его громким смехом, начинает отдаляться и медленно затихать. Его тепло слабеет, и Чифую чувствует, как зимний холод постепенно просачивается в каждую клеточку его тела. Из-под туманной пелены теперь отчетливо доносится женский голос. С каждым разом он становится всё громче и громче, он продолжает звать его, тянуть обратно в реальность, подальше от видения, из которого не хочется уходить. — Такемичи… — жалостливо стонет себе под нос мужчина. — Нет, не уходи… Побудь со мной ещё немного… Пожалуйста… Такемичи… — Нет, это я, Каори, — ассистентка вновь старательно трясет его за плечо. — Вакуи-сенсей, вы слышите меня? Эй, просыпайтесь! Кажется, вы снова уснули за работой. Мужчина вздрагивает от неожиданности и быстро поднимает голову с собственных сложенных рук, на которых до сих пор неудобно спал, и болезненно трет почему-то заплывшие от слез глаза, в слепой надежде хоть немного рассмотреть пространство вокруг себя. Всё то же огромное здание в элитном районе Тюо. Всё тот же кабинет, что и прежде, все тот же письменный стол и стул. Ничего не изменилось. Он снова здесь.24 декабря 2021 года.
19:40.
И все надежды на то, чтобы оказаться сейчас где-то в другом месте, наконец полностью разрушаются. Осознание этой реальности вновь отдаётся в его сердце тягучей, ноющей болью. Окончание фразы слетает с губ уже само по себе: — Точно, глава… Нет, извини, я всё ещё в процессе. — Вы хорошо себя чувствуете? — настороженно интересуется девушка, и в ложбинке меж ее бровей едва появляется неглубокая морщинка. — Вы снова говорили во сне. — Правда? Как странно… — Да. Вы звали кого-то. Мужчина только горько усмехается.«Каждое слово этой манги, каждый фрейм и каждую страницу…
Я посвящаю тебе.
Моему дорогому другу,
Моему партнёру,
Моему герою.
Такемичи Ханагаки.
Мое настоящее имя — Чифую Мацуно. И это история того, кто был мне бесконечно дорог».
Ну вот и всё… Такемичи. Какой же долгой была наша с тобой дорога.24 декабря 2016 г.
Чифую уже двадцать пять. Он работает в зоомагазине вместе с Казуторой Ханемией. И вроде бы все хорошо. — Эй, Чифую, что ты там целыми днями строчишь? Неужто любовное письмо? — Казутора, проходящий мимо с десятками пачек корма, едва приподнимается на цыпочках, чтобы заглянуть через спину Чифую в его блокнот, который он тут же испуганно захлопывает. — Н-ничего такого! — застигнутый врасплох, Мацуно громко вскрикивает от испуга и быстро прячет записную книжку в верхний ящик стола, нервно отряхивая свой фирменный фартук. — Да ладно тебе, — беззлобно смеется Ханемия, аккуратно выставляя принесенные упаковки на полку. — Если это что-то личное, ты же знаешь, я не стану тебя доставать. — Сказал же, ничего! — Ладно-ладно, не кричи ты так! — поднимая руки в мирном жесте «сдаюсь», успокаивает его коллега. Он выставляет последнюю коробку и гордо улыбается, довольный проделанный работой, а после одним движением развязывает свой фартук и быстро вешает его на положенный для этого крючок. На часах уже чуть больше восьми, так что он итак уже прилично задержался на работе. Поэтому уже в дверях он только коротко напоминает: — И, пожалуйста, Чифую, выключи свет в кладовой. Прямо сейчас! Не забудь! — Ты повторил это уже раз пять, — бурчит темноволосый, раздраженно постукивая пальцами по столу. У Ханемии создается впечатление, будто Чифую так и жаждет его ухода, чтобы наконец сбежать отсюда на какое-то суперсекретное шпионское задание.— Вообще-то я не настолько тупой и понимаю все с первого раза. Так что иди с миром. Счастливого тебе Рождества! — И тебе! — Казутора широко улыбается ему в ответ, хотя и знает, что по какой-то причине Чифую никогда не празднует Рождество. — На улице такой снегопад, просто сказка! Точно не хочешь со мной? Мы могли бы прогуляться, а потом отпраздновать вместе. — Нет, спасибо. — Ладно, как знаешь. И… Еще, Чифую! — уже чуть тише добавляет Ханемия. — Не задерживайся допоздна, ладно? — Не буду, — вздыхая, нервно поддакивает Мацуно. Дробь его пальцев по деревянной поверхности стола становится чуть чаще. Всё его нутро буквально яростно кричит в сторону Казуторы: уходи, уходи, ну же, просто уходи! Он тут же напоминает: — Ты, кажется, очень торопился домой, разве нет? — Ага… Ну, я пойду тогда, — парень делает еще один несмелый шаг в сторону двери, но тут же разворачивается обратно: — И не забудь поужинать! — Боже, Казутора! — отчаянно и громко взывает Чифую, закатывая глаза. — Я оставил тебе булочку! Там, возле кассы! Поешь хоть немного! Раздражение Мацуно становится чуть менее выраженным, чем прежде, и его голос медленно стихает. Он снова вздыхает, добавляя уже чуть спокойнее: — Пожалуйста, не волнуйся обо мне и просто иди домой. Я сам тут справлюсь. Так они и расходятся: Казутора уходит, а Мацуно остается доделывать свои дела в магазине. Кажется, раньше он терпеть не мог эти поздние смены пятничным вечером, когда приходилось заканчивать все отложенное и накопившееся за неделю и приводить зоомагазин в порядок. Но в последние месяцы всё изменилось: почему-то Чифую сам просился остаться и даже часами уговаривал Казутору уйти домой раньше обычного. Уверял его в том, что справится со всем сам, прямо как и сегодня, и всё повторял, что работать так много ему было лишь только в радость. Не то чтобы Ханемия ему не верил. Вот уже как целый год они были коллегами, и, надо сказать, получалось у них весьма и весьма неплохо. Но временами Казуторе почему-то казалось, что нечто ужасное и отвратительное скрывалось за спиной Чифую Мацуно. И это была совсем не смерть Баджи, как ему изначально казалось, вовсе нет… Что-то другое. Недосказанное и нераскрытое, очень личное и болезненное. Что-то, о чём Чифую никому не хотел говорить. И все-таки, Казутора возвращается обратно в магазин. Поворачивает назад всего через пару минут, когда в соседнем квартале вдруг вспоминает о забытых в фартуке ключах. Чифую, наверное, будет просто в бешенстве, когда увидит его на пороге. Еще с улицы, на подходе к уже погасшей маленькой вывеске, мужчина обращает внимание на окошко их кладовой. В других магазинах оно всегда маленькое и едва заметное, но у них всё устроено немного иначе. Оно большое. Достаточно большое и даже огромное, и, конечно, внутри него по-прежнему горит этот грёбанный свет. Все-таки не выключил. Черт бы тебя побрал, Чифую. — Чифую, ты снова забыл выключить свет в кладовой! Сколько раз я должен тебе повто… — Казутора врывается в здание с криком и тут же замолкает, когда натыкается на мирно спящего за столом Чифую. Он почему-то лежит в окружении множества смятых листов, уставший, потрепанный и ужасно помятый, с большими черными кругами под своими глазами и крошками от недоеденной булочки в уголках рта. Казутора сменяет гнев на милость в одно мгновение, покорно вздыхает и тихо, стараясь не потревожить коллегу, следует в комнату справа от кассы, чтобы достать из небольшого шкафа в углу колючий плед и заботливо укрыть им плечи Мацуно. Он не хочет смотреть, но взгляд сам собой скользит по разбросанным на столе бумагам и цепляется за что-то смутно знакомое. Он несмело берет в свои руки один из листов и вглядывается уже чуть внимательнее. Линии всё еще довольно кривые и небрежные, но написанное вполне себе можно различить. Казутора видит на рисунке два образа. Это два человека: один из них в широком вязаном свитере с капюшоном, а другой в какой-то странной пижаме, и их диалог, повествующий о путешествиях во времени, кажется ему немного странным и оторванным от реальности. Ханемия не замечает, как кипа бумаги в его руках растет почти в геометрической прогрессии, и он перелистывает их одну за одной, пока наконец не натыкается на полностью законченный набросок. И его будто током прошибает. Это же… — Такемичи, — на одном дыхании выдает Ханемия. — Такемичи Ханагаки. Светловолосый мальчик смотрит на него с картинки и улыбается всё также, как и в последний день их встречи — с горькими слезами на своих глазах. Казутора запомнил его именно таким: немного странным и доверчивым мальчишкой, который стремился помочь всем, кому только мог. Даже тем, кто, наверное, совсем того не заслуживал.«Привет, Такемичи, сегодня мне исполнилось восемнадцать! Уже совершеннолетний, представляешь? А ещё я сдал на «отлично» все выпускные экзамены и поступил в колледж! Надеюсь, ты мной гордишься!»
«Хей, мне уже девятнадцать! Я съехал от родителей пару недель назад и теперь живу в своей квартире. Она маленькая, конечно, но очень уютная. Думаю, тебе бы понравилось! Пик-джей, кстати, я тоже взял с собой! Не смог её оставить, ну ты и сам знаешь)) А так… у меня в общем-то всё хорошо, я очень стараюсь не грустить! Как ты там поживаешь?»
«Мне ровно двадцать. Знаешь, мне всё чаще кажется, что я начинаю забывать, как ты выглядишь. И это очень меня пугает. Потому что я совсем не хочу тебя забывать…
И я по-прежнему пытаюсь быть счастливым. Хотя бы ради тебя.
Учусь и работаю. Хожу на эти дурацкие свидания вслепую. Пытаюсь, пытаюсь и снова пытаюсь. Это чертовски сложно. Но я ведь тебе пообещал. А разве я когда-нибудь обманывал тебя, а, партнер? Так что, не кисни, у меня все будет отлично!»
«Мне двадцать один. И всё-таки я соврал. Прости меня, Мичи… Я правда старался изо всех сил, но у меня ничего не выходит. Я просто обманывал себя, думая, что когда-нибудь всё же стану немного счастливее. А сейчас смотрю в окно на этот чертов снег, и мне просто хочется разрыдаться. Я ненавижу его. Я ненавижу Рождество. Я ненавижу всё вокруг. И особенно зиму. Она отобрала у меня всё, что было мне дорого.
И время ни черта не лечит.
А еще Пик-джей умерла. Заболела пару месяцев назад и так быстро сгорела.
Кажется, в моей жизни всё идет наперекосяк… Я медленно теряю контроль…»
«Мне двадцать два. Я так сильно скучаю, Мичи… Я остался совсем один. Всё сижу и жду, когда ты наконец вернешься и вновь постучишь в мою дверь, и мы вместе пойдем сражаться за лучшее будущее. Но я знаю, что ты уже никогда не придёшь…
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, почему же я не сказал тебе раньше… Почему? Почему? Почему?».
«Мне двадцать три… Через пару дней Рождество. Не хочешь прогуляться вместе? Как в тот раз, помнишь? Если захочешь, в этот раз я тебя поведу! И обещаю, я буду смотреть по сторонам внимательнее! А потом мы с тобой снова слепим снеговика! Ты только не лежи больше так на земле, а то снова заболеешь на две недели, и в школе мне будет очень скучно без тебя!
Я не хочу больше жить, Такемичи, забери меня отсюда, пожалуйста… Я просто хочу умереть, я просто хочу умереть, я просто хочу умереть!»
«Мне двадцать четыре. Мне стало чуть легче. Совсем немного. Прости за те мои слова. И не переживай за меня понапрасну, я обещаю не делать глупостей. К тому же, Казутора приглядывает за мной, он действительно хороший человек. И он правда очень старается всё исправить. Думаю, Баджи-сан гордился бы им. Это всё еще довольно трудно, но может я всё-таки попробую с ним подружиться? Будь ты здесь, ты бы, наверное, так и посоветовал сделать, я прав?
Так что я попытаюсь снова.
Может быть, хотя бы в этот раз у меня всё получится? Может, я наконец-то смогу двигаться дальше?»
«Мне двадцать пять. Не получилось. Ни черта не получилось… Я устал просить, но… вернись ко мне, Такемичи, пожалуйста. Я просто хочу снова услышать, как ты смеешься… и рассмеяться вместе с тобой. Я отдал бы всё на свете, чтобы мне снова было шестнадцать…
И мы были бы вместе.
Только ты и я.
Против всего остального мира.
Обещай, что навестишь меня во сне.
Я буду очень ждать!
Прости меня, прости меня, прости меня за всё… Если бы я только мог вернуться в тот самый день и всё исправить. Может, тогда всё было бы совсем иначе…».
«А сейчас смотрю в окно на этот чертов снег, и мне просто хочется разрыдаться. Я ненавижу его. Я ненавижу Рождество. Я ненавижу всё вокруг. И особенно зиму. Она отобрала у меня всё, что было мне дорого»
Казутора не вглядывается, не думает дальше — он просто не может — и, честно говоря, он, наверное, даже не знает, но я скажу вам, что у них через дорогу огромная детская площадка с такими жутко скрипучими качелями.«Ты только не бойся, Тора! — он вспоминает уверенный голос Баджи. Вспоминает, как его рука когда-то была единственной вещью, что спасла его никчемную жизнь. — Мы с тобой со всем справимся! Вместе!»
Это был хороший урок, Кейске. Я его запомнил. Остальные шаги даются значительно легче, будто бы в один момент за спиной вдруг расправляются белые крылья. Будто Баджи берет его за руку и уверенно ведет за собой. Второй шаг, шестой, десятый — Казутора достигает Чифую буквально за доли секунды и тянет к нему свою вторую руку. И наконец обнимает. Без всяких слов. — Казутора?.. — раздается прямо у него над ухом сдавленный, хриплый шёпот. Чифую пытается вырваться, но Казутора не ослабляет хватки. — Что ты?.. Что ты делаешь?.. — Мне правда жаль, Чифую. — Ты ведь даже не знал его… Как тебе может быть жаль?.. — Ты прав, — честно исправляется Ханемия. — Ты абсолютно прав. Мы с Такемичи были едва знакомы. Но, знаешь… Несколько раз он навещал меня в тюрьме! Всегда такой улыбчивый и весёлый, это всегда меня удивляло! И, получается, что он спас меня в день Кровавого Хэллоуина, так что… Я думаю, он действительно был удивительным человеком. Для всех нас. И в особенности, для тебя, Чифую. — Зачем… Зачем ты говоришь мне всё это? Зачем… — Затем, что тебе совсем необязательно притворяться, будто это совсем не больно! Потому что это не так. Терять того, кого ты любил всем сердцем — это очень и очень больно. И я… я совсем не имею право говорить тебе этого, но… однажды мы оба потеряли близкого нам человека. А затем ты нашёл того, кто снова стал тебе очень дорог, и тоже потерял его. И это действительно ужасно. Но я хочу, чтобы ты уяснил одну простую вещь, Чифую… Это нормально — быть разбитым и сломленным. Днями, месяцами и даже годами. Это значит, что ты всё еще живой человек, и ты всё еще что-то чувствуешь. Поверь мне, ты никогда не сможешь забыть о Такемичи так, словно его никогда и не существовало, эта боль никогда не уйдет до конца, она всегда жить в твоем сердце, но… может, со временем она немного притупится, и дышать станет значительно легче. Может, когда-нибудь ты найдешь в себе силы, чтобы справиться с этой утратой и жить дальше. Начать всё с чистого листа. И я… Чифую, я не стану обещать тебе, что я никогда не уйду, или что ты не захочешь уйти… Я не обещаю, что у нас получится стать счастливее, чем мы есть сейчас, но я буду рядом столько, сколько тебе понадобится. Я разделю с тобой это бремя. И вместе мы постараемся найти выход. Казутора не слышит ничего в ответ и думает, что его слова так и не нашли своего адресата, но уже через несколько секунд комната медленно наполняется приглушенным порывистым плачем. Чифую сдаётся снова и на этот раз, кажется, уже окончательно. Плач планомерно перерастает в рыдания, забытые слезы нескончаемо льются из его зеленых глаз, уже ничем несдерживаемые, и мужчина в отчаянии хватается пальцами за чужую рубашку, постепенно скатываясь вниз и оседая на колени. Казутора падает следом за ним и крепко прижимает к своей груди. — Я скучаю по нему… — задыхаясь и всхлипывая, шепчет Чифую. Он отчаянно мотает головой, повторяя одно и то же: — Каждый чёртов день… Я скучаю по нему… Мне так сильно его не хватает… — Я знаю… — Ханемия прикрывает глаза и успокаивающе проводит своей холодной рукой по его тёмным волосам, осторожно приглаживая взлохмаченные пряди на острой макушке. — Я знаю, Чифую… Это нормально… — Я просто хочу увидеть его снова… Увидеть, как он улыбается, как он снова делает это своё дурацкое героическое лицо и думает, что он выглядит угрожающе… Или услышать, как он смеется… Ты знаешь, Казутора… Он… У него… У него был такой красивый смех! Я даже не думал… Я даже не думал, что люди могут так звонко смеяться! Я… Я ведь… — Тише, всё хорошо… Всё хорошо. — Казутора поглаживает его спину и плечи, часто вздрагивающие от надрывных рыданий. Он не знает, слышит ли его сейчас Чифую, способен ли он вообще услышать его слова, но всё же Тора размеренно повторяет: — Я здесь… Я слушаю… Я слушаю каждое твоё слово… — Я просто хочу вернуться назад и всё исправить!.. Придумать машину времени, я не знаю, переродиться заново, что угодно! Я готов на всё! Просто, чтобы сказать ему всё, что я не успел!.. То Рождество… Оно должно было быть совсем другим! Я должен был ему признаться! Я пообещал себе! Я пообещал, что в этот у меня хватит смелости!.. Так почему же… Почему же всё так вышло, Казутора?.. Почему?.. Почему это произошло именно с нами?.. — Я не знаю, Чифую… — Почему?.. — Чифую слабо ударяет кулаком в чужую грудь. Затем ещё, ещё и ещё, и с каждым разом его удары становятся только сильнее и отчаяннее, только больнее, будто он вкладывает в них каждый год своего мучительного одиночества. Но Казутора готов терпеть. Если так Чифую становится хоть немного легче, эта боль ничего не стоит. Ни единого цента. — Почему? Почему? Почему? Я не понимаю… Я не понимаю, почему этот мир так жесток со мной?.. Почему я вечно теряю тех, кто мне дорог?.. — Я не знаю, я правда не знаю… И они ещё долго сидят так вдвоем. Совершенно одни, в единственном светлом окошке посреди пустующей темной улицы. Чифую плачет почти всю ночь и не может остановиться, он кричит и рыдает, и Казутора молча внимает каждому слову. И хотя у него самого на душе совсем не меньше горя, он всё же готов закрыть на это глаза и просто протянуть Чифую руку помощи. Готов разделить напополам каждый грамм его непомерной боли или даже забрать её всю себе, только бы этот груз на плечах Мацуно стал хоть немного меньше. Казутора знает, что нужен ему, и знает, что он единственный, кто действительно может помочь. Ведь они друг у друга единственные — поломанные и несчастные — и других, увы, нигде не найти. И это то, с чем им приходится жить. Такая вот у них судьба. Вдвоем нести одно и то же бремя. Чифую немного успокаивается только ближе к утру. Казутора ставит чайник в кладовой и достает из шкафа залежавшуюся упаковку с лапшой. Они сидят всё на том же холодном полу, облокотившись спиной на стену, делят её напополам и продолжают начатый разговор. Наверное, всё-таки есть в этом ритуале что-то странно успокаивающее и роднящее их обоих. — Два года назад я решил, что напишу историю о Такемичи Ханагаки, — в тишине признается Мацуно. Его руки, сжимающие пластмассовую тару, по-прежнему сильно дрожат. Он впивается глазами в пол и едва слышно говорит: — Книгу или мангу, что у меня лучше выйдет… И расскажу всему миру обо всём, что пережил Такемичи. О каждом испытании на его пути. О каждой его битве. Всё, что я знаю. Потому что воспоминания о нём — это единственное, за что я всё еще могу держаться… Всё, что у меня осталось… Но, честно говоря, мне кажется, что я слишком высоко замахнулся. Сколько бы я ни пробовал, у меня совсем ничего не выходит. Всё просто ужасно… — Ты не прав, Чифую, — тут же возражает Казутора— Даже та малая часть, что я видел… Это действительно выглядит талантливо. Не лести ради, я правда так считаю! Конечно, всегда есть, куда стремиться, но… Я правда думаю, что ты должен выпустить ее в свет. — Да брось ты, — только отмахивается Мацуно, наматывая лапшу на пластмассовую вилку и отправляя ее себе в рот. — Моих умений и навыков всё еще слишком мало. Да и сам подумай, кто возьмётся так просто так спонсировать молодого мангаку? Я должен стараться лучше или прекратить всё это к чёртовой матери, пока ещё не слишком позд- — Эй, я говорю тебе абсолютно серьезно, Чифую! — Ханемия придвигается чуть ближе и с легким возмущением толкает его плечом. — Люди должны узнать историю Такемичи! И кто, если не ты, сможет поведать им ее? Ты его самый ближайший друг и соратник! Только ты можешь рассказать им её! А я… Я тебе помогу! Я могу, правда! — Но… — Мацуно неуверенно качает головой. — Ну же, решайся! Мы обязательно что-нибудь придумаем! Мы найдем решение! — Казутора, подожди… Мне кажется, ты не совсем понимаешь, как это рабо-… — Конечно, мы с тобой не очень богаты, но если собрать нашу выручку с магазина и потихоньку вкладывать в твою мангу, то может что-нибудь и выйдет? Как тебе идея? А еще я пару месяцев назад познакомился с одним человеком, который работает здесь неподалеку, в местном издательстве, так что… можем попробовать попросить и его помочь нам! Думаю, вместе у нас всё получится! — Но… — если честно, Чифую теряется. Совсем не зная, как реагировать на проявленную доброту и великодушие, он только продолжает невнятно бормотать себе что-то под нос, не понимая, что нужно сказать в ответ. Это немного напоминает ему далекие школьные времена. Те самые, когда он не понимал ни самого себя, ни окружающих, когда он был совершенно и абсолютно потерян. Это также напоминает ему о Баджи. И о пути к спасению. Ведь рука Казуторы уже протянута, но Чифую по-прежнему боится за неё ухватиться. — Я не понимаю, зачем тебе всё это? Это ведь совсем не твоя проблема. Ты не был близок с Такемичи, и ты совсем не обязан помогать мне… — Я ведь же уже говорил тебе, — Казутора только негромко смеётся, словно все ответы лежат на поверхности. Осторожно перенимает из рук Мацуно свою, уже давно остывшую, половину гречневой лапши и вновь твёрдо утверждает: — Ты мой друг, Чифую. Разве я могу поступить иначе? Несколько секунд Чифую просто смотрит на него с удивлением и даже немного растерянно, будто всё еще размышляя, но уже через миг он вдруг растягивается в искренней улыбке. И эта улыбка… Она по-прежнему слабая и очень болезненная, тесно сплетающаяся с остатками слез на его губах, но она действительно настоящая. Не натянутая и не притворная, как раньше, она настоящая! И, наверное, это всё, что кажется важным. — Ну, так что… позволишь помочь тебе? Мацуно остаётся только коротко кивнуть. — Отлично! Тогда нам придётся подумать о твоем псевдониме. — А? Псевдониме? — Ну, конечно! — восклицает Казутора с набитым ртом. — Или ты что, собрался так сразу раскрыть читателям все карты? Это ведь будет жутко скучно! — И… какое же имя мне тогда взять? — Хм… У тебя любимый персонаж? Из фильма, книги, может? — Э-э-э… Дайсукэ Вакуи? Рэн Хондзё? Я не знаю, это довольно сложный вопрос. Так в голову сразу и не придёт много вариантов. — Вакуи звучит весьма неплохо… — А мне больше Хондзё нравится. Он круто играл на гитаре! Был моим кумиром, пока я ходил в старшую школу! Но, в принципе… Вакуи тоже пойдет. А имя? — Чифую и Казутора совместно перебирают разные варианты. — Такао Вакуи… Катсуо Вакуи… Масато Вакуи… Что лучше звучит, по-твоему? — Кен! — Что? — Кен Вакуи! Просто идеально подходит! — Ты предлагаешь мне взять имя Дракена? — боясь, что услышал неверно, переспрашивает Чифую. — Но почему? — Хорошо звучит с этой фамилией. И это… тоже, знаешь ли, своего рода способ почтить его память. Как считаешь? Согласен? — Кен Вакуи… — повторяет Мацуно снова, будто пытается привыкнуть и примерить на себя новое имя. Оно ощущается чуждо и странно. Но, наверное, это лишь вопрос времени. — Да, согласен. — Тогда, начнём работу?***
Так всё и начинается. Медленно, тяжело и, конечно, с большими проблемами, которые теперь, к счастью, пугают Мацуно значительно меньше, чем раньше. Казутора всегда готов быть рядом, подставить ему своё плечо в нужный момент и оказать необходимую поддержку. И от этого его ноша будто становится капельку легче. Он публикует свои старые работы с помощью местного издательства, продолжает пробовать и тренироваться, искать лучшие варианты, чтобы нарисовать Такемичи таким, каким он был и в реальной жизни. Не упустить ни единой детали. Ни единого блеска в его глазах. Изобразить его лучезарную улыбку с точностью до каждого атома. И, кажется, жизнь Чифую Мацуно постепенно начинает налаживаться. Год спустя приходит время и для «Токийских мстителей». Выручки с магазина, увы, хватает лишь на то, чтобы покрыть запуск нескольких первых глав, а все остальные оказываются в подвешенном состоянии. Они с Казуторой почти отчаиваются, работая в три раза больше обычного, но спустя время на пороге их маленького зоомагазина вдруг появляется Хаджиме Коконой. Своей привычной вальяжной походкой он подходит к прилавку и просто молча протягивает Мацуно аккуратный белый конверт. — Что это? — Чифую перенимает протянутую вещь в свои руки и смотрит на Хаджиме всё с тем же легким недоумением. Он подмигивает. — Открой и узнаешь. Чифую едва приоткрывает его, и глаза его тут же лезут на лоб. Да здесь же больше миллиона йен! Видя его замешательство, Хаджиме учтиво поясняет: — Я прочёл первые главы. Думаю, тебе нужно и дальше развиваться в этом деле. Арендовать студию, я не знаю, нанять людей, купить достойную аппаратуру… Ну, всё в таком духе, сам понимаешь. — Коко, это… — Чифую испуганно мотает головой, пытаясь вернуть конверт обратно ему в руки. — Это ведь просто огромные деньги, я никогда в жизни не смогу отдать тебе такую сумму! — Просто возьми, ладно? — твердо говорит Коконой, подталкивая деньги в сторону Мацуно. — Не нужно ничего возвращать. Просто используй их, как посчитаешь нужным. Если тебе так будет спокойнее, то здесь не только мои, ребята тоже положили, кто сколько мог. Мы просто захотели помочь с твоим начинанием, в этом ведь нет ничего предосудительного, так ведь? Так или иначе, нас всех связывает общее прошлое. — Инуи попросил тебя, верно? — Чифую вдруг вспоминает, как случайно столкнулся с Сейшу несколько дней назад на пути к издательству, и они случайно завели подобный разговор. — Вроде того, — пожимает плечами мужчина. — Но не думай, что я здесь только потому, что он попросил. Однажды Ханагаки заступился за нас, хотя у него и не было ни единого шанса. И хотя я никогда не верил в него также сильно, как ты или Инуи, он никогда не отступал и до последнего держался за то, во что преданно верил. Это достойно уважения. Так что, прошу, прими эти деньги. — Спасибо… — Чифую низко кланяется в знак благодарности. — Спасибо тебе! Всем вам! Это действительно было чем-то удивительным! После смерти Такемичи ребята очень сильно отдалились друг от друга и почти не общались, но запуск манги будто снова заставил их вспомнить о чём-то важном. Они уже звонили ему на этой неделе — Мицуя и Хаккай, Соя и Нахоя, даже Пэян и Па-чин — но Чифую вряд ли бы когда подумал, что всем вместе им удастся так быстро собрать такую огромную сумму. — Не стоит благодарить, — только смеется Коконой, наблюдая за действиями Чифую. — Просто нарисуй меня и Инуи с хорошего ракурса, ладно? Иначе нам придется прийти к тебе снова и повторить ту незаконченную драку. И хотя мне понравились те объятья, я все же надеюсь, что ты будешь драться честно, а не как Ханагаки. Перед глазами тут же встаёт картина, как в далёкое Рождество две тысячи пятого они с Такемичи из последних сил удерживали Коконоя и Инуи, пока Мицуя мотивировал Хаккая сражаться против Тайджу. Искусные приёмы Такемичи всегда приводили их к победе. Как же давно всё это было… От этих воспоминаний на душе становится чуточку теплее. — Коко! — Мацуно окликает его уже почти у самой двери. — А? — Если ты вдруг захочешь рассказать что-то… ну, что я мог бы вставить в мангу… Ты знаешь, где меня найти. Кажется, на мгновение Хаджиме вдруг о чём-то задумывается, его привычная ухмылка едва заметно тускнеет, глаза теряют свой игривый блеск. Но уже через секунд мужчина снова оживляется и весело произносит, показывая язык: — Буду на связи. Удачи тебе! Чифую улыбается ему на прощание. Через пару минут после ухода Коконоя в магазин возвращается Казутора. Довольный и радостный, с кучей огромных разноцветных пакетов, он кичится перед коллегой новыми безделушками для котят и щеночков, которые ухватил на недавней ярмарке, и гордо рассказывает про каждую из них. И смеётся. Звонко и счастливо. У Казуторы действительно красивый смех.***
24 декабря 2021 г.
23:15
Чифую шагает по улице, тяжело пробираясь сквозь толпы спешащих куда-то людей. Несколько часов назад мужчина покинул свою студию в каком-то неясном бреду, следуя внутреннему порыву и не внимая даже словам обеспокоенной Каори, и тут же вылетел на улицу в расстегнутой настежь куртке с одним лишь телефоном в своём кармане. Без денег, без ключей и даже без собственного паспорта. А теперь он здесь. Посреди огромной многолюдной площади. В Сочельник. В его голове всё также шумит из-за нескончаемых голосов и криков из каждого грёбанного угла, а глаза жутко режет от яркости искрящих неоновых вывесок и искусных рождественских гирлянд. Почти на каждом здании красуются одни и те же огромные билборды: «Токийские мстители: Финал». Мимо него то и дело лавируют счастливые люди. Семьи, друзья и влюблённые парочки. Кажется, кто-то из них спешит увидеть рождественский фейерверков на площади, кто-то торопится домой к вкусному ужину и тёплым объятьям, а кто-то всё еще стоит в этой длинной очереди, упаковывая последние подарки. А Чифую один. Запахивает посильнее балоневую куртку и прячет замерзший нос в потускневший вязаный шарф. И просто идёт. Куда-то вперёд. Ноги сами ведут его. В кармане то и дело вибрирует смартфон. Но он не хочет читать сообщения. Казутора: Ты правда переписал финал в последний день?! [непрочитано] Казутора: Всё на высшем уровне, но… почему ты вдруг передумал? Альтернативная концовка? [непрочитано] Казутора: А я, кстати, уже закупился продуктами! Мы хотели приготовить сегодня клубничный пирог, помнишь? Возвращайся скорее, а то не успеешь до наступления Рождества! Жду тебя дома! [непрочитано] Чифую вздрагивает. — Да, Такемичи выжил, ура! — восклицает проходящий мимо подросток, радостно подпрыгивая на месте и толкая плечом идущего рядом товарища. Он быстро тычет ему в лицо своим телефоном, показывая последние фреймы манги. — Ты видел это, Широ-кун? Видел? Он был всего в шаге от смерти, но вдруг появился Чифую и спас его! Представляешь? Я не могу поверить, это счастливый финал! — Там ещё в конце главы «Двенадцать лет спустя»! Ты читал? — с тем же энтузиазмом поддакивает ему второй мальчишка. — Чифую нянчится с детьми Такемичи и Хины, Майки тоже счастлив! И Дракен с Эммой, они тоже живы! И даже Баджи! У всех всё хорошо! — Я вот только одного не понимаю… — задумчиво качает головой парнишка. — Как же Чифую так быстро успел сообразить, что к чему? Могу поклясться, ещё секунда — и было бы поздно! Такемичи бы умер в той битве! — Ну что ты такое говоришь, Масато! Дурак! Они же лучшие друзья и партнеры! Он просто не мог не успеть! Чифую останавливается. Подростки уходят куда-то далеко вперёд и скоро скрываются из виду, всё также продолжая свой разговор, но их слова ещё звенят в голове Мацуно с оглушительной громкостью. Боль разрастается в его груди. Ноги подкашиваются. Мужчина хватается за сердце, будто оно вот-вот готово разорваться, и едва отшатывается в сторону. Если бы я только успел… Если бы я только… успел… спасти тебя… по-настоящему…***
24 декабря 2008 г.
23:57
— Ч-Чифую… — дрожащей окровавленной рукой Такемичи касается его щеки и мягко проводит по ней, едва улыбаясь. Снежинки тают прямо на его ресницах, путаются в лохматых и грязных от земли светлых волосах. Его голос почти уже не слышен. — П-пожалуйста… Обещай мне… Обещай мне, что будешь счастлив… Что ты… п-проживёшь хорошую… и долгую жизнь… Х-хорошо?.. Чифую из последних сил сжимает его тело в своих руках, склоняется ближе к его лицу, обхватывает его двумя ладонями и с отчаянной мольбой заглядывает в родные голубые глаза. — Нет, Такемичи… — он яростно мотает головой, отказываясь верить в очевидное и неотвратимое. Горячие слезы катятся по его красным от мороза щекам. — Я не могу… Я не могу, слышишь?.. Пожалуйста… Не говори так… Пожалуйста… Как ты можешь просить меня о таком?.. Как ты можешь?.. — Обещай мне… — всё также настойчиво продолжает Ханагаки. Кровь растекается по его губам и подборку, льется вниз по тонкой шее. Его голубые глаза молят Чифую о прощении и освобождении. Почти просят о невозможном. Просят наконец отпустить. — Я п-прошу… Чифую… Это важно… Это… м-моя… п-последняя просьба… — Хорошо… Хорошо, я обещаю! — взахлеб рыдая, выкрикивает Мацуно, сгребая его руками ещё сильнее и покрепче прижимая к себе. Кричать ему хочется ещё куда громче и отчаяннее, до сорванных связок и хрипов, до оглушительного, мучительного воя, но из-за боли он может лишь тихо шептать. И когда он наконец собирается с мыслями, он даже уже не чувствует, как руки Такемичи медленно скатываются с его спины. — Тогда и ты послушай… Я должен сказать тебе… Такемичи… Я… Тело в его руках податливо обмякает. Становится странно лёгким. Глаза Мацуно испуганно расширяются. — Такемичи?.. Чифую немного отстраняется. Эти секунды кажутся ему вечностью. И когда он наконец видит перед собой уже мертвое тело, слова так и замирают на его губах, горькие и непроизнесенные. Весь мир будто медленно погружается во тьму. В стеклянных голубых глазах напротив, словно в чёрном зеркале, отражаются яркие блики рождественского салюта, ярко взрывающегося посреди ночного неба. Чифую слышит, как где-то вдали, на площади, громко ликуют празднующие люди: «С Рождеством! С Рождеством! С Рождеством!». А ещё он видит, как со звёздного неба срывается новая звезда. Но только желание он уже не загадывает. Его предыдущее только что умерло у него на руках.***
24 декабря 2021 г.
23:48
Чифую не помнит, как сворачивает в ближайший переулок и доходит до этого места. До пустующей детской площадки через дорогу от их зоомагазина. Ноги будто ведут его сами, сердце отчаянно тянется к чему-то, отставленному здесь навсегда, но никогда и ни за что не забытому. Душа зовёт его обратно к Такемичи. Телефон уже разрывается от звонков. Но это неважно. Ничего уже неважно. Шатаясь на ватных ногах, шаркая и хватаясь по пути за любые опоры, Мацуно достигает нужной точки и падает пластом на засыпанную снегом землю. Едва находит в себе силы, чтобы перевернуться обратно на спину и раскинуть руки по обе стороны, оставляя на снегу небрежную фигуру ангела. Ему тяжело дышать. Всё болит. — Я пришёл… — пытаясь отдышаться, он обращается к тому, кого так и не смог отпустить. — Я пришел, Такемичи… Как договаривались, помнишь? Прости, что заставил тебя столько ждать… Ему, конечно, никто не отвечает. Но он все равно продолжает. — Послушаешь меня немного? Как в старые добрые? — он надрывно усмехается. Руки без перчаток, ощупывающие мокрый снег, начинают немного замерзать. — Всю свою жизнь я шел к этому моменту. Пробовал писать, рассказывать людям выдуманные мной истории. Лишь ради того, чтобы однажды поведать им и твою. И, знаешь… Люди так часто спрашивали меня, каким же будет финал… Строили теории и догадки, знаешь, самые разные! И как… Как же я мог сказать им правду, Такемичи? Как же я мог рассказать им, что случилось с тобой на самом деле? Я ведь… всегда думал, что пишу эту мангу, чтобы поведать людям твою героическую историю, чтобы рассказать о твоём несокрушимом духе, но, кажется, я только сегодня осознал… что писал ее лишь для себя. Я просто хотел придумать мир, в котором мы с тобой были бы счастливы… в котором ты был бы счастлив! Я написал всё это… только, чтобы спасти тебя. Снегопад продолжается. Снег нескончаемо сыпется вниз, оседает на его волосах и длинных темных ресницах. По его красным от мороза щекам текут горячие слезы. Ему холодно и невыносимо больно. Он мелко дрожит. Трель мобильного телефона в кармане становится только громче. Но он её не слышит. Или не хочет слышать. — Я всё еще скучаю по тебе… Так сильно скучаю… Я отдал тебе своё сердце. В свои шестнадцать. И, может, в этом вся моя проблема. А может и в том, что я никогда и не пытался по-настоящему обо всём забыть. Потому что я никогда не хотел забывать. Только строил иллюзии, бесконечно убеждал себя в том, что смогу полюбить кого-то другого. Так же сильно, как и тебя. Врал самому себе и всем вокруг, что дела идут хорошо, что всё забылось и стёрлось из памяти, что время всё излечило, но это совсем не так. И, наверное, я всё-таки ужасный эгоист, Такемичи. И такой же отвратительный лгун. Мне теперь тридцать, знаешь ли. Но я ничего не забыл. И не думаю, что однажды смогу. Ведь все, чего я по-прежнему сильно хочу… Это… — Я просто хочу встретиться с тобой снова, Такемичи… Я так сильно устал… Хочется спать. Но сил не хватает даже на то, чтобы просто пошевелиться. Не то что — подняться и пойти домой. Чифую знает, что там его очень ждут: вкусный клубничный пирог, подарки к Рождеству и растрёпанный Казутора в потрёпанном жёлтом свитере. Весь в муке, улыбчивый и неуклюжий, спаливший перед этим четыре порции банановых кексов, он наверняка уже строчит Мацуно злостные смс-ки об очередном опоздании к ужину. Но Чифую не может об этом думать. Он больше не может врать. И больше не имеет сил притворяться.***
— Мужчина, с вами все в порядке? — проходящая мимо женщина останавливается, бросает пакеты и сумки и с тревогой подходит к человеку, лежащему на холодной земле.— Эй, вам нужна помощь? Холод такой жуткий, не стоит так лежать на земле! Она подходит чуть ближе и повторяет свой вопрос: — Мужчина, вы слышите меня? Он не отзывается. Просто молча лежит на снегу, расправив руки по обе стороны, и счастливо улыбается. Что-то подсказывает прохожей присесть перед ним на корточки и приложить два пальца к шее, чтобы нащупать нужную артерию. Но в ответ не слышится ни звука. Нет пульса. Сердце не бьется. — О, боже! Помогите! Кто-нибудь! Но вокруг остается лишь тишина, прерываемая вибрациями полуразряженного айфона. Казутора: Чифую, где же ты? [непрочитано] Казутора: Я уже обзвонил всех друзей и знакомых. [непрочитано] Казутора: Прошу тебя, вернись домой… [непрочитано]