Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

С утра навалилась на Антона Андреича уйма работы, да такой, которую он терпеть не мог: толкотня, а не работа. То прачка прибежит, на шалопаев слободских пожалуется: напились намедни, куролесили по ночи, спать обывателям не давали, да ещё и корыто спёрли с забора. То скорняк явился, на соседа криком кричит: тот де покости всякие учиняет из-за многолетней к нему, скорняку, ненависти, что тот когда-то невесту у него отбил. Следом сосед бежит с жалобой на скорняка, что это тот ему житья не даёт. Антон Андреич, кому выговор делал, кого успокаивал, с прачкой отправил Чернышова разобраться. Тот - красавец собой, степенный да спокойный. Но строг. Отчитался после, что пацанву приструнил, с родителями беседы провел, вроде вняли. Кроме прочего, приходилось ещё и за полицмейстера с бумагами разбираться. Яков Платоныч как отбыл три дня тому назад в столицу, так ни слуху от него, ни духу. Тревогу бить вроде рано, ведь никаких циркуляров и телеграмм из Петербурга не поступало. Но сидел у Антона червячок беспокойства где-то глубоко внутри. От этого муторно было и тоскливо, когда всплывёт случившееся в памяти. Потому старался работой время забить, не отвлекаясь на неприятные мысли. Хорошо, Ульяшин теперь бок о бок службу несёт. Всё есть с кем словом перекинуться, тревогами поделиться. Да и работу, чего греха таить, перебросить. Уж тот сделает не хуже Коробейникова: положиться можно полностью. Еще бы за чаепитием меньше своей женою хвастал, цены бы ему не было. Хотя пироги, что Варвара Ульяшину с собой заворачивала и которыми тот охотно делился с начальником, были уж такие вкусные, что за них можно было всё простить. Микиткин эти дни сидел в камере, ждал участи. Наблюдала охрана за ним в четыре глаза, чтобы ничего с собой не сделал. Первое время выл да бился в рыданиях с утра до ночи. После лёг лицом к стенке, так и лежал. Встанет, посидит над миской каши, ковырнёт пару ложек, да опять к стене отворачивается. Антон Андреич с ним пару раз беседы беседовал. Только Микиткин смотрел будто сквозь него, отвечал коротко и односложно и таял, как свеча. Что с этим делать дальше, Коробейников не имел понятия, положив дождаться либо Штольмана, либо известий от него, а там уж решать. Так что висело это дело с бомбистами незакрытым, да грозило еще и инспекцией, что непременно пришлют к ним после такого-то страшного происшествия. Потому пришлось ещё и в архивах да картотеках порядок навести. Ну, тут проще было. Дела и бумаги у Антона всегда находились в порядке - привычка осталась еще с тех вермён, когда Штольман тут трудился начальником сыскного. Не без огрехов, конечно, да у кого их нет? Вот огрехи-то и подчищали вместе с Ульяшиным. Да Чернышова привлекли: зря что ли тот школу церковно-приходскую закончил с отличием. Конечно, инспекторы никогда без улова не оставались, но уж явных упущений и недочетов быть не должно было. Раскидав к обеду все дела, Антон Андреич размял затекшую шею, поднялся, чтобы идти в ресторацию отобедать, но тут в коридоре послышался какой-то тарарам, что-то грохнуло, покатилось, несколько голосов заорали, загомонили, шум приблизился к сыскному отделу. Дверь распахнулась, и на пороге возник взлохмаченный и грозный мужчина кряжистого телосложения в расхристанном сюртуке, свирепо глядящий из-под насупленных бровей. За его обширными плечами маячили лица городовых, от которых он отмахивался: - Да пустит-те вы меня, ироды!!! К начальству мне надобно!!! - Эт-то ещё что такое?!! – рявкнул Коробейников. – А ну прекратить! - Ваше благородие! – стукнул себя кулаком в грудь посетитель. - Жалобу имею подать, а ваши канальи не пущают! - Кто таков?! - Фомин я, Пётр Гаврилыч! Купец, золотопромышленник, - отрапортовал тот. – Год назад поселился здесь, из Сибири переехал. - Что ж вы учиняете безобразие в присутственном месте?! Здесь вам не Сибирь! Да и там, уверен, так себя вести не полагается, - уже чуть спокойнее выговорил ему Антон Андреич. – Если есть что заявить, так спокойно надо изложить суть дела, а не бросаться на людей. - Да как же спокойно, ваше благородие?! – опять завелся Фомин. – Дочка, кровиночка, красавица моя: исчезла, как не было!!! Прямо из больницы умыкнули! - Да кто умыкнул-то? - Глебов! Доктор земский! Недавно сюда прибыл. Вот он-то и умыкнул! Он!!! - Что вы такое говорите? Зачем уважаемому человеку красть вашу дочь? - Зачем?! Потому как сватался он к ней, а я ему отказал! Так он силком увёз! Как есть он!!! - Вы вот что: ступайте-ка в приемную, - скомандовал Коробейников. – Самышкин! Дай господину Фомину бумагу и перо. – Потом – вновь купцу. - Пишите жалобу, а уж мы проверим всё и доктора вашего тоже допросим непременно. «Audiatur et altera pars». Да будет выслушана и другая сторона. После латинской сентенции Фомин окончательно присмирел и отправился писать заявление. Коробейников же набросил пальто и отправился всё-таки пообедать. Дело о похищении дочки купца грозило занять всё его ближайшее время. Потому не мешало бы подкрепиться прежде чем погрузиться в дознание. Когда, основательно пообедав, он спускался с крыльца ресторации, его окликнули: из остановившейся недалеко коляски выпрыгнула Анна Викторовна собственной персоной и в сильнейшем волнении подбежала к нему: - Антон Андреич, у меня к вам неотложное дело. Вы в участок сейчас? Я как раз туда и направлялась. Давайте пройдемся, и я вам все расскажу. **************** Накануне к вечеру Зинаиде Петровне совсем полегчало, и она спустилась из своих покоев к ужину. Петр Иваныч порхал вокруг неё, развлекал семейство всякими историями из своего французского прошлого, да ещё и в лицах. И выходило у него это настолько уморительно, что хохотали все. Накануне сговорился он с художником Соломиным, и тот охотно продал понравившуюся ранее Зизи свою работу – славный парижский пейзаж. И теперь Петр Иваныч с притворной серьезностью заявлял, что именно сие полотно явилось главным лекарством, и он непременно заявит это снадобье в бюро патентов как панацею от сердечной хвори. Шутки дядюшки вроде и были не слишком смешными, но смеялись все за столом именно от облегчения, что вроде бы всё закончилось и обошлось, и Зинаида Петровна, хоть и осунувшаяся за время болезни, но сидит, улыбается, тоже смеется шуткам мужа. На следующий день Анна засобиралась в больницу. Тем более что остальные домочадцы остались дома, и за Зинаидой Петровной было кому посмотреть. Да и Глафира хлопотала вместе с Домной. А кухарка готовила для гостьи специальные диетические блюда, что рекомендовал ранее доктор Милц. Ульяшин за ней сегодня не зашел: она вчера не собиралась выходить. Сегодня же день разгорался такой славный, что она даже мысли не допускала о каких-то мифических угрозах. Да и что ей могут сделать среди бела дня? Она пройдет через парк, там возьмет коляску и доедет спокойно. И вообще: Ульяшин на службе. Не стоит его отвлекать. Что он ей, нянька, что ли? Рассудив таким образом, Анна облачилась в легкое пальто с кружевной отделкой, водрузила шляпку с вуалькой, потом, взяв из рук Домны ридикюль, вышла на крыльцо и даже зажмурилась от восторга, вдохнув полной грудью вкусный весенний воздух. На выходе из парка Анну окликнули: к ней неспешно направлялся Андрей Петрович. - Анна Викторовна, как же мы давно не виделись! Вы совсем нигде не бываете в Затонске. В Петербурге вы принимали более активное участие в светской жизни. - Здравствуйте Андрей Петрович, - сдержанно поприветствовала соседа Анна. – А вы куда направляетесь? - Никакой цели нет. Просто захотелось прогуляться по парку, погода уж больно хорошая. Они пошли рядом, и Анна спросила, чтобы нарушить молчание: - Как ваши дела с имением? Управляющий более не донимает вас полевыми работами? - О, вам интересны мои дела, я очень этому рад! - Ну, ваши благородные намерения меня весьма заинтересовали. Удалось что-то сделать уже? - Да, кое-что сделано. К примеру, наконец-то доставили паровую машину и на днях её установят. Жду хорошего механика из Твери. Кстати, не желаете посмотреть на неё? - Это, наверно, весьма интересно, - вежливо отвечала Анна, которой совсем не хотелось обижать соседа отказом. - Правда, я мало в этом понимаю и… - О, это ничего! Я с удовольствием вам расскажу и покажу, как это работает, - оживился Клюев. – Просто я так много об этом прочел, столько материалов изучил, что теперь, пожалуй, смогу выдержать экзамен на инженера в университете. - Это замечательно! Вы такой увлеченный человек, и я непременно приду посмотреть на вашу машину. - А, кстати говоря, вам не приходило приглашение от Филимоновых? У них состоится бал с фейерверками в начале мая. Я получил карточку и собираюсь посетить их имение. Если вы также поедете туда, буду весьма рад! - Не знаю ничего об этом, - покачала головой Анна. – Приглашения приходят на имя родителей. Возможно, там есть что-то от Филимоновых, я не разбирала карточки. Нам всем просто было не до этого в последние дни. - Господи, что произошло? – Клюев даже остановился. - Супруга дядюшки была больна. Но сейчас все миновало. - Ну как же так?!! А я даже не навестил вас! Механизм этот… Занялся им и совсем упустил из виду своих друзей. Сможете ли вы меня простить за такое явное небрежение нашей дружбой?! Анне стало несколько неловко от такого пылкого изъявления чувств. Это не укрылось от Клюева, и он стушевался: - Вы простите мне этот напор. Но я …я в самом деле дорожу нашей дружбой. И мне действительно стыдно, что я не навестил вас и Петра Иваныча в такое трудное время. - Мы всё равно никого не принимали, так что не беспокойтесь об этом. Что же, здесь мы расстанемся, - остановилась Анна и протянула руку в прощальном жесте. – До свидания, Андрей Петрович. Заходите по-соседски. Пётр Иваныч будет рад. И Зинаида Петровна, думаю, охотно возобновит знакомство с вами. - До свидания, Анна Ви... А что там происходит? - он пристально смотрел мимо неё, и Анна проследила за его взглядом. Из больницы, что виднелась в конце улицы, выскочил крупный мужчина, ругаясь на всю улицу, на чём свет стоит и размахивая руками. Следом вышел доктор Милц. Он рубил ладонью воздух и что-то говорил вслед уходящему. Тот вскочил в пролётку и понёсся по улице. Мужчину этого Анна хорошо знала: это был Пётр Гаврилыч Фомин. - Так, Андрей Петрович, мне надо идти. - Но может я смогу чем-то помочь? - сказал тот ей вослед, но Анна только отмахнулась: - Нет-нет, не стоит. До свиданья, - и быстро пошла, почти побежала по направлению к больнице. Клюев молча проводил её взглядом, потом заложил руки за спину и отправился в противоположную сторону. В больнице царила суматоха. Медсестра Луша сидела на лавке, всхлипывала, утирая концом передника глаза. Доктор стоял над ней, поглаживая по плечу. Санитары тихо переговаривались, возмущенно хмурясь и жестикулируя. Видимо Фомин навел тут изрядного шороху. - Анна Викторовна, вы пришли! - воскликнул при виде неё доктор. - Очень хорошо. - Александр Францевич, да что тут стряслось?! - тревожно выспрашивала Анна, стягивая перчатки. Доктор окинул взглядом свой взволнованный персонал и ответил ей: - Идемте в кабинет. А вы, друзья мои, успокаивайтесь. Скоро пациенты придут, а у нас тут атмосфера напряженная. Лукерья, вы ступайте, выпейте чаю, Вы, Татьяна, оставайтесь на приеме. А вы, - обратился он к санитарам, - отправляйтесь на склад. Приберите там всё, подметите. Работы много. В своём кабинете доктор поведал Анне, что из больницы пропала Настя Фомина. С вечера вроде ещё была, а утром Лукерья пришла её завтраком кормить, а палата пуста, кровать аккуратно заправлена, будто и не было тут никого. Поскольку доктор Глебов также не явился нынче на службу, доктор всё понял, когда встревоженная медсестричка встретила его известием у входа. Не успел он ничего предпринять, как во дворе затрещала колесами пролётка Петра Гаврилыча, а после и он явился - дочь навестить. Когда же ему сказали, что Настя покинула больницу, он так рассвирепел, что перепугал Лукерью до слёз. Грозя доктору Милцу и всему персоналу карами небесными, он выскочил вон, оглашая проклятиями округу, запрыгнул в свой экипаж и отправился в полицию подавать жалобу. - Может, послать доктору Глебову записку? - предложила Анна, теребя в руках шляпку. - Вдруг Настя просто убежала куда-нибудь? - Да с чего бы ей бежать? Здесь она была в относительной безопасности. И отец вроде не досаждал ей с замужеством, - пожал плечами Милц. - Нет, я уверен, что то, о чем вы мне говорили, случилось. - Вы не расстраивайтесь, Александр Францевич. Не думаю, что в полиции дадут ход этой жалобе. В конце концов вы не можете отвечать за поступки других людей. - Да я не за это волнуюсь, - махнул рукой доктор. - Мне просто жаль эту девушку, искренне жаль. Тайное венчание может принести ей много бед: женщины в нашем обществе всё еще поругаемы за поступки мужчин, которые должны нести за них ответственность. И то, что мужчинам сойдет с рук, для женщины может оказаться неподъемной ношей. А Анастасия - такая молодая и... - Но она сильная, доктор! - горячо воскликнула Анна. - Пошла же она против воли отца! И своего Ивана Ивановича вон как любит, отдала ему всё без остатка, доверилась своему чувству. Она выдержит всё... ради любимого. Последние слова Анна выговорила чуть тише, и из глаз её плеснул свет такого глубокого чувства, что Александр Францевич, чуть смутившись, будто подсмотрел нечто тайное, отвел глаза. Анна спохватилась, что сказала больше, чем стоило, и заторопилась: - Я поговорю, пожалуй, с Антоном Андреичем и попробую объяснить ему... В дверь постучали, и медсестра Татьяна осторожно заглянула к ним: - Александр Францевич, у вас операция нынче назначена. - А, да, да! Готовьте операционную, мы сейчас будем. Татьяна вышла, а доктор, хлопнув себя по коленям, поднялся: - Ну что же, Анна Викторовна. Suis quaeque temporibus — Всему своё время. Давайте для начала сделаем нашу работу, а уж после... Разберемся с остальным.