Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

Молодая женщина стоит у окна, комкая в руках платок. По бледному лицу текут слезы. После оборачивается, подходит к кроватке, где безмятежно спит девочка лет восьми. Женщина опускается на колени подле неё и роняет голову на сведенные судорогой пальцы, которыми она вцепляется в край кроватки. Слышится скрип двери, и на пороге возникает высокая фигура в плаще с наброшенным капюшоном, который скрывает лицо. Женщина испуганно вскидывает глаза на вошедшего и нехотя подымается. Незнакомец кивает головой на выход и требовательно протягивает руку. Женщина бросает последний взгляд на девочку и, опустив плечи, бредет к выходу медленно, словно на ногах у неё пудовые гири. Незнакомец выпускает её, потом, помедлив, сбрасывает капюшон и, быстро подойдя к спящей девочке, склоняется над ней. После выпрямляется, разворачивается к двери. Вместо лица у него - венецианская маска... ******************** Анна просыпается в холодном поту и резко садится на постели. В окнах еле брезжит свет. Уже почти утро. Яков, сморенный сном, лежит рядом. Дышит очень тихо. Морщинки на лице разгладились. Весь вид его – сплошное умиротворение и спокойствие. Сердце замедляет свой бег. Что ей снилось… Что-то такое… странное… Нет, трясет она головой, сон пропал. Улетучился бесследно. Она хмурится в решимости отбросить все тревоги. Он рядом. Они вместе, пусть на короткое время. Пусть на эту ночь. Она переводит взгляд и нежно смотрит на него, боясь коснуться, потревожить его сон. Ему и так не удается никогда поспать толком. Будто чувствуя её взгляд, он хмурится, чуть поворачивает голову. Ресницы дрожат. Он открывает глаза. Непонимающим со сна взглядом смотрит на неё. И вдруг будто вспышка озаряет лицо: вспомнил! Он властно захватывает её и тянет к себе, стискивает обеими руками, целует куда-то возле ушка, проводит губами по шее и, чуть отклоняясь, смотрит, моргая. - Я думал, это сон. – Голос хриплый спросонья. - Как хорошо, что ты не сон. - Я не сон, - тихо смеясь, говорит она в ответ. Он тянется вновь к ней губами и вдруг, вздрогнув, поворачивает голову к окну: - Бог мой, уже утро. – Потом трет лицо руками и разочарованно тянет, глядя на неё. – Анечка, мне пора уходить. - Я знаю. Она нежно проводит по его щеке ладонью, он ловит её ладонь, прижимается губами и так застывает на короткое время. Потом со вздохом говорит, не спеша отпустить её пальчики: - Я скучаю. Уже сейчас. - Я тоже. Очень. Он резко садится, сжимая её руку, и говорит полным убеждения голосом, будто клятву произносит: - Я обещаю сделать всё возможное, чтобы это закончилось. Как можно скорее. - Я знаю, - тихо отвечает она, чуть склонив голову. – Я верю тебе. И я подожду. Я… умею ждать. Яков в ответ вновь сгребает её в охапку и, прижав к себе, замирает так, словно пытаясь напиться перед разлукой их близостью. Анна не противится, уткнувшись в его плечо, вдыхая уже ставший таким родным его запах, его нежность. Его любовь. ********** Нынче Виктору Ивановичу нездоровилось. Ночь он спал плохо. Как впрочем и обе предыдущие. Сердце поддавливало. Да и душераздирающая мольба Филимонова старшего из головы не шла. Когда его уж отправляли со стражей в управление полиции, он на выходе ухватил Миронова за руку и, глядя умоляющими глазами побитой собаки, зашептал-заторопился: дескать, выручай, ВиктОр, по старой дружбе, будь моим адвокатом. Да, ответил он излишне резко, отказался с брезгливостью: не всё, мол, деньги решают. Тот спал с лица от гневной отповеди, которую господину присяжному поверенному уж никакого труда не составляло выдать, после такой-то обширной практики выступлений в суде. В тот момент, да и после тоже, Виктор Иванович был совершенно уверен в своей правоте, только ночью все уснуть не мог. Поднимался, ходил, раздумывал, так ли верно оставлять человека без адвокатской защиты. Всё же приятель, как-никак… Маша тревожно подхватывалась вслед за ним, она всякий раз волновалась за его здоровье, и ему не всегда удавалось скрывать от неё недомогание. Да и, черт возьми, приятно было, что жена бросала все дела и хлопотала над ним с удивительной заботой и нежностью, гоняя прислугу и создавая вокруг него небольшой тайфун. Но нынче ему совсем не хотелось тревожить её, и он просто отговорился бессонницей из-за предстоящих дел в городе. Маша посмотрела на него подозрительно, похоже не поверила и сердито потребовала, чтобы он отложил, наконец, дела и поехал с нею в Кисловодск. Она пару недель назад заходила к доктору Милцу, и он, в ответ на её просьбу, рассказал, что его старый знакомый профессор Виноградский как раз изучает полезные свойства минеральных вод и совершенно уверен в благотворном влиянии именно курорта в Кисловодске на своих больных. Вступать в дискуссию посреди ночи не хотелось, и Виктор Иванович, чтобы успокоить жену, дал клятвенное обещание переговорить с доктором самому в ближайшее время. Маша от его обещания совершенно успокоилась, перестала изображать из себя амазонку в бою, увлекла его в постель и после уютно устроилась у него на плече. Заснула она довольно быстро, он же все лежал без сна долгое время, мысли крутились вокруг недавних событий в доме. Хотя он понимал, что не убийства причина его нынешней бессонницы. Причина была прекрасна, бесконечно любима и, хоть выросла до неполных двадцати пяти лет, - всё же возраст! – тем не менее, до сих пор казалась ему маленькой. Дочь. Доченька. Анечка. Анна. Из-за неё он так тревожился нынче. Потому что видел: не всё у неё ладно. Да, она расцвела, преисполнилась счастьем, когда вдруг спустя бесконечные четыре года, из ниоткуда явился тот, кого она так полюбила, и чувство к которому он, её отец, сперва вообще не воспринимал серьезно, когда она только увлеклась заезжим сыщиком, стала пропадать в полицейском участке, ввязываться в расследования. Но время шло. Штольман вел себя осторожно, держал энергичную влюбленную барышню на расстоянии, ничего фривольного себе не позволял, но надежно приглядывал за ней, вытаскивая из самых разных заварух и оберегая от смертельной опасности, раз за разом оказываясь поблизости в самый нужный момент. А потом исчез. Дочь явилась в тот зимний вечер домой сама не своя, помертвелая и такая внезапно повзрослевшая, что он тогда немного растерялся, оробел даже, не зная, как облегчить ей душевные страдания, от которых она таяла, как свеча: прекрасная и невероятно одинокая, хотя все они – её близкие – были рядом, готовые исполнить любую прихоть любое желание. Кроме одного. Отыскать её любимого полицейского. Он в те тревожные дни в тайне от Ани подключил свои столичные знакомства, но безрезультатно: Штольман как сквозь землю провалился. Примчался тогда брат Пётр, получив его телеграмму и бросив свою увеселительную поездку по Европе. На секретном семейном совете было решено, что именно он отправится с племянницей в Петербург, куда она в один прекрасный день молча засобиралась, преисполненная решимости отыскать Якова Платоновича. Всё же отношения с дядюшкой у дочери были более доверительные. И вот спустя годы Штольман явился в один прекрасный день. И дочь вдруг за один день как-то невероятно расцвела похорошела. На неё даже смотреть больно было, так она сияла от счастья и любви. Да и Штольман вроде бы отвечал ей взаимностью. Смотрел на неё не замечая вокруг ничего и никого. А она просто купалась в его обожающих взглядах. И однажды явился с предложением. Виктор Иванович чего-то подобного ожидал и конечно навел справки о будущем женихе. Остался вполне удовлетворен. Жених оказался совсем даже не беден, скорее наоборот. Род хоть и без титула, но вполне уважаемый, из обрусевших немцев. Родителей потерял рано, воспитывался дядей, после – кадетский корпус. Блестящее университетское образование в области юриспруденции. Служба под началом Путилина. Далее – служение в качестве чиновника по особым поручениям. Репутация, не касавшаяся служения, была несколько противоречива, но что было важно: честность и преданность делу ли, людям ли, за которых Штольман брал на себя ответственность – главное, что о нем говорили. Да Виктор Иванович и сам всё это знал. И про отсутствие столь долгое попытался выяснить. Здесь его любознательность наткнулась на стену тайн и умолчаний. Потому он удовлетворился тем, что поведала ему Аня. Так что встретил он Штольмана в тот злополучный вечер вполне вооруженным и подготовленным к тому, что ему скажет визитёр. Так ему казалось. Потому что то, что произошло далее, не поддавалось никакому пониманию. Мало того что дочь, спорхнувшая по лестнице и с горящими глазами уставившаяся на своего драгоценного Штольмана, неожиданно вдруг вытянулась в струнку, помертвела и деревянным неживым голосом отказала жениху, так ещё и побелев лишилась чувств. У него даже в голове помутилось от страха за неё. Штольмана он тогда выпроводил и решил, что история с женитьбой окончена. Но не тут-то было! Дочь, едва придя в себя после обморока, немедленно и твердо заявила, что любит Штольмана. Что же такое с ней случилось, и почему она отказала, он для себя объяснил единственным и оттого совершенно невозможным образом: замуж дочь не хотела, но намеревалась быть с объектом своих чувств без брака. Он в сердцах решил, было, что она нахваталась таких «передовых идей» в Париже. Хотя потом устыдился своих подозрений. Здесь же, у Филимоновых он не мог не заметить, да и Маша, хватаясь пальцами за виски, с тревогой делилась с ним теми же мыслями: эти двое всерьез любили друг друга. Чувство сие было глубоко и прочно. В гостиной, когда они оба находились там, даже стоя в разных углах комнаты, даже дышать было трудно, настолько вибрировал сам воздух. Настолько физически ощутимой была какая-то почти мистическая связь, существовавшая меж ними. Положение становилось просто опасным, и требовался серьезный разговор. Не с дочерью. Именно со Штольманом. С Аней уже поговорила Маша, ничего вразумительного не добилась, кроме того, что любит их дочь только Якова Платоновича. Значит, так тому и быть: завтра перед отъездом он непременно поговорит с господином полицмейстером. На этой мысли на него снизошло, наконец, успокоение и он, повозившись, устроился удобно и, привычно обхватив Машу рукой, спокойно заснул.