Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

- Такова моя история, Анна, - закончила Наталья. – Теперь вы знаете всё. Я должна ехать и своими глазами убедиться, что… что всё это время… рядом был… Она запнулась и, зажмурившись, прижала ладонь с зажатым в ней платком к губам. По щекам заструились тихие слёзы горечи. Анна, пытливо глядя на неё, спросила: - И что, по-вашему, произошло? Подмена? Но как? Был ли родственник у вашего Глеба? Может быть, брат? Наталья покачала головой: - На Капри мы мало говорили о его семье. Слишком поглощены были нашим счастьем и безоблачным будущим. Строили планы. Глеб полон был самых радужных надежд. Лишь однажды заметил что хочет создать настоящую семью, поскольку своей у него практически не было: слишком рано он лишился родителей. А после его отъезда были только письма. Венчание же наше после моего возвращения было совсем скромным: только мы двое, Эмма Карловна в качестве посаженной матери, а с его стороны - его агент и друг, некто Лопахин. Глеб говорил, что не любит пышных празднеств. Что было сообразно и моим устремлениям. Ведь со смерти тётушки прошел только год, – с горьким вздохом пояснила она. - А потом мы почти сразу уехали сюда, в Затонск. Я не хотела отправляться в свадебное путешествие: слишком долго прожила вдали от России. И Глеб предложил поселиться в каком-нибудь тихом провинциальном городке, где у него будет возможность сосредоточиться на творчестве. Его управляющий подыскал дом в Затонске. И вот мы здесь. Она вновь умоляюще посмотрела на Анну и горячо прошептала: - Но как такое могло произойти! Неужели, действительно, существует этот брат, который… Это же… безбожно. - Вы успокойтесь, Наталья, - Анна протянула стакан с водой безутешной женщине. - Всё рано или поздно выяснится. Та выпила воды и, промокнув губы платочком, твердо сказала: - Я должна ехать. Анна покачала головой: - А я вновь постараюсь отговорить вас от этой поездки. Но могу вам помочь другим способом. Прошу, выслушайте меня. Наталья подняла на неё глаза, в которых робко забрезжила надежда. - Дело в том, - начала Анна, - что я очень хорошо знакома с начальником здешней полиции – господином Штольманом. Я опишу ему положение дел. Расскажу историю, которую поведал нам Николай Фирсанов: что художник Соломин – это на самом деле тот самый Найденов, которого он встретил в дальнем монастыре. - Вряд ли господин Штольман поверит в такое, - в голосе Соломина зазвучал скепсис. - Мне он поверит, - твердо заявила Анна и решительно встала. – Мы можем прямо сейчас отправиться в полицейский участок. - Если вы так считаете, - в сомнении протянула Наталья, поднимаясь. Потом улыбнулась неуверенной дрожащей улыбкой. – Я что-то растерялась. Полное ощущение, что всё это происходит не со мной. Спасибо, что помогаете мне оставаться …в реальности. Они направились к выходу. У двери Анна её придержала: - Погодите, Наталья. Давайте выйдем спокойно, словно всё в порядке. Я не хочу, чтобы вы пострадали от людской молвы. Люди порой могут быть безжалостны. Та, помедлив, кивнула и, взяв себя в руки, насколько позволяло случившееся, вышла степенно за Анной. Они прошли вдоль стены, не привлекая внимания. Снаружи у выхода из залы стояли Горина с братом и Таня и тихо переговаривались. Лица у всех были встревоженные. При виде Анны и Натальи они живо развернулись к ним. - Ну что, госпожа Соломина, что вы решили? – подступился к ней Фирсанов. – Просто ежели вы намерены ехать, я бы хотел сопроводить вас. - Вы знаете, я, пожалуй, воспользуюсь советом госпожи Мироновой, - ответила та, - и обращусь в полицию. - Очень верное решение! – энергично вмешалась Горина. – Я уже имела счастье получить помощь от наших полицейских, и как видите, - она кивнула на стоявшего рядом брата, - Николай вернулся в родной дом. Анна Викторовна, можно вас на два слова? - попросила она. Когда они отошли в сторону, Горина тревожным шепотом сказала: - Николя пришло в голову, что этот человек, что выдает себя за господина Соломина, может отправиться туда, в монастырь, и опередить полицию. Вы уж поторопите господина Штольмана. - А ведь вы правы! - встревоженно пробормотала Анна. - Ваш брат ведь упомянул название монастыря, так что этому человеку ничего не стоит кинуться туда и уничтожить следы своего преступления, если в этом действительно замешан он, - кивнула Анна, после благодарно коснулась руки собеседницы. - И спасибо вам, что не сказали этого в присутствии Натальи Николаевны. Она в ужасном состоянии. - Я очень хорошо её понимаю, - кивнула со вздохом Горина. - Сама ведь только недавно была в таком положении. - Я вот что решил, сестра, - заявил Николай, когда они вернулись к их маленькой компании. - Мне стоит поехать с дамами в полицию, а потом и в монастырь. А ты отправляйся домой. Я постараюсь обернуться быстрее. - Только умоляю, будь осторожен и не лезь на рожон, - умоляюще сложила руки Горина. – Что же, господа, я буду ждать от вас только добрых известий. ******************* Оставленный наблюдать возле усадьбы Клюева смышлёный Самышкин прибежал, запыхавшись, в участок и доложил Коробейникову, что господин Клюев недавно вышел из дому, уложил в коляску вещи и отбыл на вокзал. Правда, взял с собой мало вещей - чемодан один и саквояж, так что, по видимости, уехал ненадолго. Он, Самышкин, проследил, сколь мог, его коляску, а после зашел будто бы к Клюеву. И лакей ему сообщил, что, действительно, уехал его хозяин на три дня в столицу, сказал - по неотложному делу. Антон Андреевич в ответ на это сообщение кивнул задумчиво и Самышкина отослал, похвалив за службу. Тот грудь выпятил довольный, что угодил, и, откозыряв, удалился, но тут же вернулся, сообщив, что там пришли посетители - Анна Миронова с двумя дамами, а с ними - тот самый человек, которого давеча отыскали в монастыре. Антон, одернув сюртук, вышел в приемную и застал там целую компанию. - Анна Викторовна, Татьяна Сергеевна, рад чрезвычайно! - воскликнул он. - Господин Фирсанов, и вы здесь! - потом уже без улыбки продолжил. - Надеюсь, ничего не случилось? - Пока нет, но может, - серьезно сказала Анна и вывела вперед их спутницу – красивую молодую женщину, бледную, нервно комкающую в руках платок. - Вот, знакомьтесь, Антон Андреевич, это Наталья Николаевна Соломина, супруга известного художника, что недавно поселился в наших краях. Коробейников пожал протянутую Соломиной руку: - Чем могу помочь сударыня? - Дело в том, что мой муж…, он… Она не успела договорить, в коридоре, примыкающем к приемной, послышались стремительные шаги, и к ним вышел Яков Платонович. - День добрый, господа – коротко кивнул он. – Что у вас тут? Анна при виде него расцвела улыбкой, несмотря на напряженное состояние всех присутствующих. Он тоже задержался взглядом на ней, и черты его лица смягчились. Похоже, эти двое могли позабыть обо всем на свете, и Антон кашлянул, привлекая внимание. Штольман поправил галстук и предложил: - Может, пройдем ко мне в кабинет, там и расскажете? Вся компания направилась следом за ним. Коробейников замкнул процессию и негромко сказал Татьяне, что шла позади: - Я так рад вас видеть. Как здоровье вашей тётушки? - Спасибо вам за заботу, - кивнула Таня в ответ, и глаза её вспыхнули радостью от этих простых слов, обращенных к ней. - Она намного лучше. Вот, отпустила нас сегодня на выставку, а там..., - улыбка тут же сошла с её лица. - Вы не волнуйтесь так, - поспешил Антон успокоить её. - Мы всё уладим. С этими словами они вошли в кабинет Якова Платоновича. Наталья Соломина приступила к рассказу, но почти сразу сбилась и растерянно умолкла. Тогда в разговор вступил Фирсанов и в нескольких словах описал произошедшее сегодня. Коробейников, скрестив руки, стоял у окна. Когда рассказ был окончен, Штольман повернулся к нему, и тот понял его без слов: - Я немедленно отправляюсь с городовым в Благовещенский монастырь. - Господин Коробейников, - попросил Фирсанов, - вы позволите сопровождать вас? Мы с Найдёновым… то есть с Соломиным хорошо знакомы. Лучше, если к нему явится кто-то знакомый, ежели он... и впрямь память потерял. При этих словах Соломина издала горлом сдавленный звук и прижала кулак с зажатым платком к губам. Коробейников, коротко поклонившись дамам, мотнул головой Николаю и стремительно вышел из кабинета, Николай - за ним. Штольман же обратился к Соломиной: – А мы отправимся в ваш дом. Если, конечно, не слишком поздно. Та испуганно вскинулась: - Ч-что? О, боже… Ведь он же мог… - Она вскочила и умоляюще протянула руки. - Господин полицмейстер, я вас умоляю, поспешим! У выхода из полицейского участка Штольман отдал распоряжение Чернышову и Ульяшину, чтобы они следовали за ним, прихватив ещё пару помощников. Сам же задержал Анну. - Вы поезжайте домой, Анна Викторовна. Мы сами разберемся. Та сердито парировала: - Но, Яков Платонович! Мне необходимо ехать. Наталья Николаевна плохо себя чувствует, и я ей оказываю поддержку. Тот только дернул головой и укоризненно заметил: - Никак вас не удержать в стороне от полицейского расследования. Анна повернулась к Тане и тихонько ей сказала: - Танечка, ты поезжай домой. - Но…, - начала, было, та, и Анна остановила её: - Там ведь тётя одна. Наверное, уже с ума сходит, отчего нас так долго нет. Я постараюсь помочь госпоже Соломиной и сразу вернусь домой, хорошо? - Будь осторожна, Анечка, - попросила Таня, умоляюще глядя на сестру. – Вдруг там этот человек… - Ведь с нами господин Штольман, - ободряюще шепнула Анна. – С ним ничего не страшно. уверяю тебя. Городовой Синицын, сопровождавший барышень сегодня, клятвенно заверил Анну, что доставит её сестру на Царицынскую в целости и сохранности. Яков Платонович помог сесть в коляску Наталье и Анне, сам же устроился напротив. Городовые вскочили в другую пролетку, и вся процессия понеслась по улицам города. Анна держала всю дорогу Соломину за руку, чувствуя, как ту сотрясает нервная дрожь, и время от времени старалась отвлечь и ободрить. Время от времени чувствовала на себе взгляд Штольмана и тогда вскидывала на него глаза: дескать, видите, я действительно нужна здесь. Когда коляска влетела в распахнутые ворота небольшой усадьбы с белым портиком над входом, Наталья резко подалась вперед: - Там что-то случилось! Двери в дом были распахнуты, а на крыльце о чем-то переговариваясь и размахивая руками, стояла прислуга. Городовые выскочили из коляски. Штольман помог спуститься Анне и Наталье. Последняя устремилась к крыльцу, и к ней кинулась одна женщина из прислуги, по виду экономка. - Марфа, что здесь случилось? - отрывисто спросила Наталья. Та всплеснула руками: - Ой, барыня! Барин-то прибежал как оглашенный, велел Матвею запрягать. После заперся в кабинете, а потом с саквояжем и двумя чемоданами выбежал. Да, еще ту шкатулку забрал, ну, которая у вас в будуаре стояла. - Значит, уехал ваш барин? – вмешался Штольман. – Не сказал, куда? Та помотала головой, но тут вступил слуга, что стоял на крыльце: - На вокзал вроде поехал. Я слышал, как он крикнул Матвею: гони к поезду, опаздываю. Штольман резко обернулся к сопровождавшим их городовым. Те поняли приказ без слов и, вскочив в пролетку, умчались в сторону вокзала. Сам же он обратился к хозяйке: - Пройдемте в дом, госпожа Соломина. Следует понять, что у вас пропало Но не волнуйтесь: его догонят и задержат. Та, бледная и дрожащая, кивнула в ответ и, опираясь на руку Анны, поднялась на крыльцо. Уже в дверях тихо сказала: - Как я вам благодарна, Анна, что вы здесь. Анна только пожала ей руку и завела в распахнутые двери. Спустя некоторое время стало ясно, что лже-Соломин сбежал, прихватив изрядную сумму денег и ценных бумаг из сейфа, а также драгоценности Натальи Николаевны. Та, на удивление, держалась хорошо, только была бледна и сжимала платок в руке. Пока производили осмотр дома, горничная принесла ароматного чаю с душистыми травами и всё хлопотала возле своей хозяйки. Видно было, как ей дорога барыня. Анна наблюдала за ними, и на душе становилось тепло при виде этой трогательной заботы. Она тоже выпила чаю, а после, чтобы чем-то занять себя, принялась разглядывать висевшие по стенам картины. Потом подошла к большому портрету, стоявшему на деревянном основании возле окна гостиной. На нём была изображена Наталья в красивом платье, отделанном кружевами. Она стояла вполоборота к зрителю и смотрела через плечо. И столько было в этом взгляде любви к тому, кто стоял с палитрой в руках в момент запечатления облика возлюбленной на холсте. Руку, прижатую к груди, изящно обвивала жемчужная нить - Это тот самый парадный портрет, который написал ваш жених? – спросила Анна. - Да, - тихо ответила Наталья, подходя неслышно сзади. – Вот эта нитка жемчуга… - Она протянула руку и коснулась кончиками пальцев картины. - Он попросил в тот день какое-нибудь украшение, чтобы добавить… блик, да, он сказал: нужен блик, чтобы ваша красота засияла ярче. А потом, - голос её дрогнул, - потом он приблизился ко мне, осторожно уложил жемчуг и… решился поцеловать, – последние слова она произнесла шепотом и приложила дрожащие пальцы к щеке. – Сюда. Он был так робок и застенчив. – Она развернулась к Анне, брови её страдальчески изогнулись. – Вы понимаете, почему я была ошеломлена произошедшей в нём перемене после нашей разлуки?! Напористость и …наглость – это совсем не в натуре Глеба. Голос её дрогнул. Наталья отвернулась и быстро отошла к окну. - Тот, кто писал этот портрет, очень вас любил, - с чувством заметила Анна и обернулась на шум. Двери в гостиную распахнулись, и сначала вошел Антон Андреевич, потом - Фирсанов, а следом за ними… Анна еле сдержала возглас ошеломления. На пороге гостиной возник …художник Соломин. Только был он худ, одет совсем просто, лицо обрамляла небольшая бородка, да волосы были длиннее, чем у того человека, что они встретили нынче в галерее. Он приостановился в дверях, щурясь от света, бьющего из окон, бегло огляделся. И вдруг взгляд его упал на стоявший у окна портрет. Молодой человек буквально впился в него глазами, а потом, не обращая более ни на что внимания, устремился туда и, протянув руку, так и замер, не прикасаясь к полотну. Пальцы его сильно задрожали, он отшатнулся от картины. Потом резко обернулся с немым вопросом в глазах к стоявшим у дверей мужчинам и в этот миг, увидев Наталью, остолбенел. Она же, побелев и вытянувшись в струнку, напряженно смотрела на него: её била нервная дрожь, а глаза наполнялись слезами. - Глеб..., - она выговорила это имя, еле шевеля непослушными губами. Он вдруг резко и страшно закричал, покачнулся и закрыл лицо ладонями. В гостиную быстрым шагом вошел Штольман и остановился при виде этой сцены. Антон обернулся на него и, подойдя, что-то тихо сказал Якову Платоновичу. Глеб – а это был именно он, ни у кого не осталось более сомнений – отнял руки от лица и сделал шаг к Наталье, а она бросилась к нему и замерла в двух шагах от него. - Вы… М-мм, - он лихорадочно потер лоб дрожащими пальцами, потом ахнул, озарившись, и кинулся к ней с возгласом. – Наташа! Я вспомнил, вы – Наташа! Я вспомнил! Это ведь правда?! Он вцепился в её руки, а она, смеясь и плача, кивала, повторяя: - Это я, Глеб, вы вспомнили меня, милый! Вы вспомнили! Вспомнили… Он, крепко держа её за руку, обернулся к портрету и, взмахнув рукой, возбужденно воскликнул: - Это же… это же я… Я рисовал, правда? - Ну, конечно! – сжимая его руку, отвечала ему Наталья. – Что же произошло, Глеб? Где вы были так долго? Он повернулся к ней и нахмурился – улыбка сошла с его лица. - Где я был…, - эхом повторил он, растерянно качнув головой. – Я… я не помню. Я знаю только, что жил в монастыре последние полгода, и меня называли там ...Найдёнов. Она в волнении закусила губу, глядя в его растерянное лицо. - Наталья Николаевна, - окликнул её Антон. - К сожалению, господин… эммм… Соломин совсем ничего не помнит. Счастье, что он вспомнил вас. Наталья, продолжая держать за руку Глеба, молчала, страдальчески морщась. Потом в её глазах мелькнула решимость, и она, подавшись к нему, с жаром сказала: - Это ничего! Главное, вы живы. С остальным мы справимся. Вместе. Глеб смотрел на неё, и постепенно неуверенность уходила из его взгляда, и он, наконец, улыбнулся светло и освобождённо: - Вместе. Наташа. Какое счастье…