Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

- Ну, не молчите, Коробейников, - прервал затянувшуюся паузу Штольман. - Я же вижу, вам хочется высказать всё, так давайте. - И выскажу! – голос Антона вдруг сорвался на визгливую ноту. – Говорил вам: скажите всё Анне Викторовне. Упредите. Сказано же: рraemonitus - praemunitus! (Предупрежден - вооружен). Но нет, всё сам, сам! Когда вы доверять-то научитесь людям... Коробейников, выпалив скороговоркой тираду, словно бы выдохся и умолк. Что говорить-то теперь. И Штольману вон как несладко, изгрыз себя, почернел аж. Антон тут же пожалел, что не удержался и ткнул со всей мочи в больное место. Отвернулся к окну Штольман, вроде бы просто стоит в излюбленной своей позе - руки сцеплены за спиной. Но Антон-то ясно видит, как едва заметно дрогнули плечи Якова Платоныча, как повело голову таким знакомым манером. Когда вчера они примчались на Царицынскую, еще от ворот завидели бестолково мечущуюся у крыльца Домну и как-то сразу всё поняли. Потом были поиски, завершившиеся ничем. Городовой был обнаружен на соседней улице. Стоял, бессмысленно покачиваясь и вперив взгляд в одну точку. Антон хлопал перед его лицом в ладоши, городовой стоял столбом. А потом Штольман жахнул того по плечу со всей мочи, вложив в удар всю ярость. Это помогло. Тот очнулся, ошарашенно уставился на них, переводя взгляд с одного на другого, потом потер лицо ладонями и заозирался в недоумении: где это я. Штольман не сдержался, схватил того за грудки и лишь одно слово выплюнул: "где?" А что этот дундук скажет? Ничего и не сказал. Бормотал только: виноват, виноват. Не помню, не знаю. Яков Платонович отпустил городового, буркнул "прошу извинить", взялся спрашивать. Но тот лишь своё твердит: не помню, не знаю. Перевернули за день и ночь все злачные места, все закоулки города, все окраины: Скрябин и похищенная им Анна исчезли бесследно. Когда Штольман самолично гонял по округе и опрашивал всех - жителей слободки, окраин, нищих, - Антон невольно припомнил, как с Анной Викторовной рысил по городу в поисках Штольмана в те страшные дни - четыре года назад. Как Анна на глазах преобразилась в воинственную амазонку и так прижала одного голодранца, что даже Антону страшно стало за жизнь убогого. Что уж говорить про того: выложил, что знал. Не помогло только. Нашелся лишь филер, истекший кровью, Штольмана же и след простыл. Как давно было то. Теперь же всё на круги своя вернулось: теперь Анна исчезла, а они, словно гончие, мечутся по городку. Только нет толка в этом. Не сговариваясь, остались в участке уже следующим утром после бесплодных поисков, дав роздых городовым. Тут-то и не сдержался Антон. И сразу прикусил язык в досаде. Штольман не мог иначе. Не мог Анну заставить шарахаться от собственной тени, жить в страхе. И вот... Не уберег. Теперь-то что... Только больнее сделал своему начальнику и учителю. Хотя... Сильнее обвинить Якова Платоновича, чем тот сам себя винил, вряд ли возможно. Антон покряхтел и, подойдя ближе, буркнул: - Простите, Яков Платонович, зря я... - Нет, Антон Андреевич, не зря. Правы во всем. - Штольман резко повернулся - глаза его горели мрачным огнем. - Самонадеянность. Много взял на себя. Теперь же... Он сбился, потому что в двери постучали. - Войдите, - гаркнули они дуэтом в ожидании новостей. Сунулся в двери Самышкин и, щелкнув каблуками, отрапортовал: - Ваше благородие, дама к вам. Штольман подался к нему и недоверчиво, но с затаённой надеждой переспросил: - Анна Викторовна? - Не она это, - с сожалением протянул дежурный и отступил, пропустив в кабинет Татьяну. Та вошла, сжимая в руках перчатки, и, сверкая встревоженно глазами, кивнула: - Здравствуйте, господа! Меня прислала Мария Тимофеевна. Нет ли известий? - Увы, ничего нового, - выступил вперед Антон и участливо переспросил. - Как домашние? Губы девушки дрогнули, Антону показалось, что она сейчас расплачется, но Таня только дернула сердито головой, тем самым ярко напомнила сейчас Анну. - Плохо, - только и сказала, не распространяясь, потом решительно вскинула подбородок. - Я хотела чем-нибудь помочь. Не могу без дела сидеть. В этот момент в двери сунулся Самышкин: - Вашбродь, срочное донесение. - Говори, - махнул рукой Штольман. Тот вытянулся: - Разрешите доложить: господин Клюев вернулся в дом. А с ним ещё дама прибыла. - Что-о? Что за дама? - Ну… такая, - замялся тот. – С вас ростом будет, - кивнул на Таню. И комплекцией такая же. Вуалька на ней была. И пальто дорожное. И, сдается мне, идти-то она не хотела. - Почему? - Упиралась вроде. - Коробейников, за мной. Татьяна Сергеевна, вы с нами. Отвезем вас домой. Но про Клюева пока никому ни слова. Скажете: поиски ведутся. - Х-хорошо. По дороге Яков Платонович осторожно, но неуклонно выпытывал у Тани, говорила ли Анна что-то накануне похищения. Та честно пыталась вспомнить, но в конце концов сдалась. На подъезде к дому Клюева Коробейников высадил Таню и велел идти домой, пообещав всё ей рассказать после. Та испуганно закивала и попятилась не сводя с него глаз. Потом рванулась к нему, глядя отчаянно, и побелевшими губами пробормотала: «Вы только найдите её». *********** Сначала появились звуки. Едва слышные, неясные. Пробивались словно бы сквозь толстый слой ваты. Звуки слышались будто из глубокого колодца, медленные, тягучие. Говорили двое: низкий голос и высокий, женский. Слов было не разобрать. Анна застонала и, повернув голову, открыла глаза. И ничего не увидела. То ли зрение отказало, то ли вокруг была кромешная темнота. Она только поняла, что лежит на мягком, укрыта чем-то вроде теплого шерстяного пледа, голова покоилась на подушке, от которой пахло чем-то неуловимо приятным. Голоса стали отчетливее, даже возможно стало разобрать отдельные слова. "...по плану... придет в себя... не узнает... сделаю, так как сказал... не ваше дело". Анна подняла руку к лицу. Рука тоже была словно бы чужой, ватной. Она провела ладонью по глазам, пытаясь стереть хмарь. Глаза стали различать очертания какой-то небольшой комнаты. Слабый свет еле пробивался откуда-то справа. Она попробовала пошевелиться. Но слабость оказалась столь велика, что она даже голову едва смогла поднять. Голоса внезапно стали громче, послышался скрип отворяемой двери, в комнату хлынул свет, показавшийся с непривычки ярким, и Анна зажмурилась. - Ну, вот и славно, Анна Викторовна, - произнес знакомый голос Ивана Евгеньевича. - Вот вы и очнулись. Простите, что применил к вам некоторое... хм, воздействие. Но вряд ли бы вы согласились добровольно пойти со мной. А вот могли бы влюбиться в меня, и не пришлось бы прибегать к таким методам. Ну, уж тут извините, не всё мне подвластно. Анна, чуть повернув голову, смотрела на Скрябина. Лицо его оставалось в тени, поскольку стоял он спиной к открывшейся двери. А голос внезапно показался ей знакомым. - Вы… Это же вы! Там в лесу… и в коляске. Вы… - Ну? Произнесите же это. Что вы молчите? - Вы – Крутин… - Крутин, Скрябин… У меня много имён. Иногда я беру одно, иногда другое, преображаюсь, меняюсь. Так интересно примерять на себя новую личину, маску. - Он восхищенно цокнул языком. - Какая вы всё-таки умная девушка. Да ещё и в сочетании с невероятной красотой - убийственная смесь. На чёрта сдался вам этот полицейский остолоп? Ну, да, допустим, красив. Но ведь ни обходительности, ни манер, ни богатства. Никогда мне не понять вас, женщин, что вы все в нем находите, - заключил он со вздохом, едва заметно деланным. - Что вам угодно? - прошелестела она едва слышно, но Скрябин услышал. - Мне угодно заключить с вами сделку, дражайшая Анна Викторовна. А после её выполнения вы можете ступать на все четыре стороны. Как вам? - Что... вам... от меня... нужно? - повторила она сдавленным голосом - звуки еле проходили сквозь сжатое спазмом горло. Скрябин склонился к ней, Анна инстинктивно подняла руку, заслоняясь, и он усмехнулся: - Ну, что вы. Вам не стоит меня так уж бояться. Поверьте: не в моих планах причинять вам вред. И не меня вам стоит опасаться. Как раз я служу гарантом, что вы будете в целости и сохранности. Так, посмотрите на меня. Проследите за пальцем. Он поводил перед её глазами указательным пальцем, Анна машинально повела глазами влево-вправо. Скрябин выпрямился, похоже удовлетворенный увиденным. - Ну, что же, милая пленница, отдыхайте пока. Поспите. А потом мы поговорим. Поверьте, вы не будете разочарованы. Он развернулся и покинул комнату, оставив Анну вновь в кромешной тьме. Этот короткий визит настолько утомил её, что она закрыла глаза и погрузилась в тяжелое забытье.