common sense

Многое следует сказать о мягких зелёных волосах и веснушках. О тетрадных страницах, настолько почерневших от карандаша, что они загибаются в уголках. О грязных красных кроссовках и неподходящих к ним носках, о рваных шрамах на твоих ладонях и нервной решимости ползти вверх до конца через многие годы. Многое следует сказать. И сделает это Тодороки. Шок, скандал, сплетня разлетается по школе. Но Тодороки давит эмоции. Что ж, возможно, но не так уж и плохо. (Одна проблема с отцом, и ты уже предмет всеобщей жалости. Возьми себя в руки) Но чувства – это не сложно. У Тодороки их куча. Поэтому, когда на первом свидании Мидория от волнения роняет мороженое себе на штаны, Тодороки роняет вслед за ним. — Как будто мы нарочно, — говорит он, скомканной салфеткой вытирая ваниль со своей ноги. И Мидория смеётся. Он смеётся так сильно, что фыркает – вдыхает и выдыхает одновременно. Но Тодороки смотрит ему прямо в глаза и произносит, без доли шутки: — Женись на мне. Мидория смеётся ещё, вытирая глаза нелипкой частью руки. — Ох, боже. Нам, ха-ха, нужно больше салфеток. Тодороки лишь кивает и следует за ним к прилавку. Когда они позже берутся за руки, они всё ещё липкие, но Тодороки всё равно. Запах попкорна и хот-догов достаточно американский, чтобы отвлечь от бабочек в животе. Есть нечто чарующее в том, насколько по-другому Мидория двигается по сравнению с прошлым годом. Он идеальное воплощение всего опыта, что у него был, зелёная губка, впитывающая всё, к чему прикасается. Он не даёт Бакуго опалить себе брови, уклоняется и ждёт подходящего момента для удара. Напряжённость полуфинала спортивного фестиваля почти заставляет зрителей молчать, сидя на краю своих сидений, а тело Мидории светится полным покрытием. И, конечно, Бакуго всегда готов сделать удар и промахнуться по Мидории, крича «сдохни!!! сдохни!!!» – но он нисколько его не недооценивает. Он использует свою причуду, чтобы мчаться по местности, слишком быстро, чтобы можно было проследить за ним невооружённым глазом; и Мидория смотрит прямо на трибуны, прямо на Тодороки и усмехается, прежде чем... Мидория взмахивает рукой, он будто дышит огнём, и Бакуго легко уклоняется; но это даёт им достаточно места, чтобы Мидория снова увернулся и прижал Бакуго к земле прямо солнечным сплетением. Он всё равно проигрывает. Перестарался, сломал ногу. После этого Тодороки находит его. Находит его ковыляющим из кабинета медсестры без гипса. Он хватает Мидорию за воротник, прижимает к соседней стене и целует долго, сильно и страстно. Мидория издаёт сварливый птичий звук, ладони скользят от его плеч к рукам, прежде чем остановиться на согнутых локтях. Тодороки отстраняется, касаясь его висков и чувствуя засохшую кровь. — Это был мой приём. — Я всё равно проиграл, — вздыхает Мидория. Он отворачивается, Тодороки чувствует, как его разум мчит миллион миль в минуту, он поворачивается обратно, — теперь ты должен победить. Тодороки целует его вновь. — Боже, женись на мне. Мидория смеётся у его губ и хлопает его по плечу. — Тебе нечем заняться? — Нет, — он лжёт. Мидория нагло улыбается, и Тодороки тает внутри. Он прижимает нежный поцелуй в уголок губ Тодороки и произносит: — Я буду болеть за тебя громче всех. Быть брошенным в здание так весело. Нет, правда. Прекрасное времяпрепровождение. Тодороки стряхивает с себя осколки, когда к нему подбегает Мидория: — Ты в порядке?! — Да, — Тодороки трёт плечо, — где Старатель? Стажировка у отца – всегда трудное время; хорошо это или плохо, всё ещё непонятно. — Где-то… там… ты уверен, что ты в порядке? — Мидория прижимает руку к его шее, затем к плечу, повторяя подготовку по оказанию первой помощи. Тодороки убирает его руку. — Да. Куда делся злодей? — Эм, — Мидория поворачивается и робко указывает на десятый этаж здания на углу улицы. — Ты сделал это? — Возможно. — Довольно горячо. — З-заткнись, — смеётся Мидория. Из-за угла вылетает бык-мутант, рвущий бетон под ногами, и Мидория разворачивается и бежит. Тодороки всего в шаге от него – и он видит, как его отец отбивается от других злодеев на улице, красные всполохи разливаются по окнам. Мидория прыгает, зная, что при приземлении появятся лёд. Они сражаются, как единый механизм, их стили переплетаются друг с другом, их доверие выходит за рамки слов, за рамки языка тела, и это то, что растёт с каждым днём. — Женись на мне! — кричит Тодороки, когда тело Мидории светится красной силой, и наносит достаточно сильный удар, чтобы исказить воздух вокруг них. Мидория улыбается под маской и кричит в ответ: — Слева! Порой бывает трудно вернуться к нормальной жизни. Покупка продуктов, учёба перед экзаменами, борьба в социальной войне между репрессированными, выросшими до повстанцев, правительством и чистейшим злом. Ночь караоке с классом. Больше учёбы. Иида помогает готовиться к экзаменам. Он покрывает исходный материал, а Яойорозу обычно готова заполнить пробелы (если таковые имеются). Мидория бормочет, когда читает. Жевание кончика карандаша почти не приглушает его. Раньше это немного раздражало, но теперь Тодороки этого почти не замечает. Они сегодня в комнате Урараки, сидят на полу, скрестив ноги. Иида встаёт, чтобы потянуться, и говорит: — Прошло тридцать минут! Растяжка необходима для… — Насыщения мозга кислородом, да, — Урарака заканчивает за него, тоже вставая в поражении. — Может, перекусим? — Яойорозу улыбается. Урарака сразу же светлеет. — Да! Пожалуйста! — Приемлемо, — Иида чешет подбородок, — Мидория, Тодороки, хотите пойти с нами? — Я в порядке, — говорит Мидория, всё ещё не отрываясь от учебника. Тодороки кивает: — Спасибо за приглашение. — Мы сейчас вернёмся! — Урарака подпрыгивает, взяв одной рукой Яойорозу, а другой Ииду, и выскакивает за дверь. Тодороки поворачивается к Мидории. Его волосы беспорядочнее обычного из-за того, что он слишком часто взъерошивал их руками. — Ты перерабатываешь, — замечает Тодороки, вытягивая ноги. Мидория смотрит вверх: — Хм? — Не помнишь, что было в прошлый раз? — Ой! Но у меня уже есть план на этот год, — говорит он. — Я отметил всё свободное время, не проведённое в школе, стажировках или во сне, и подумал, что если я буду читать во время еды, то смогу учиться почти вдвое больше, чем во время выпускных экзаменов в прошлом году, то есть примерно… я где-то записал. Шесть часов в день? Восемь… — Мидория. Он делает паузу: — Да? — Хватит. — Ладно, — кивает он и позволяет Тодороки зачесать чёлку и поцеловать его. Губы Мидории потрескались от укусов, под глазами мешки, а ногти обкусаны, и Тодороки до сих пор не может поверить, как сильно он в него влюблён. — Женись на мне, — спокойно говорит Тодороки. Мидория выдыхает через нос и разглаживает морщинки на воротнике Тодороки. — Шутишь, как всегда. — Я не шучу. — Прошло почти два года, — огрызается Мидория, наконец закрывая книгу. — А ты всё продолжаешь? — Любить. — Шутить. — Это не шутка. Мидория одаривает его взглядом – правда? И Тодороки выгибает бровь – ага. Мидория улыбается, и в коридоре раздаются шаги, поэтому он быстро поддразнивает: — Думаю, тогда мне придётся подумать об этом. Ему нравится комната в общежитии Мидории. У неё тёплая и уютная атмосфера. Как в доме Мидории, с его матерью. И как Мидория в целом. Печально, что большая часть её находится в коробках, готовых к переезду после окончания учёбы. На кровати Мидории по-прежнему все шесть его одеял, под которыми он спит (и которые в конечном итоге сбрасываются на пол одно за другим). Тодороки быстро узнаёт, что он ворочается во сне. Они научились идти на компромисс в вопросе о том, кто спит у стены. Мидория любит обниматься, что никого не удивляет. Его нос у ключицы Тодороки, руки крепко сжимают его грудь в собственнической манере, что очень нравится Тодороки. Ему нравится играть с волосами Мидории; они остаются там, где он их формирует, маленький ирокез, спускающийся по его голове. — Что ты делаешь? — Новую причёску, — Тодороки укладывает волоски на его шее, но Мидория портит всё, поворачивая голову. — Сделай из меня модель. — Ты выглядишь… — Хорошо или плохо? — Пока непонятно, — Тодороки тыкает пальцем в пирсинг в ухе Мидории. — Посмотрел на те квартиры, которые я прислал? — Ух, нет… извини, — Мидория ищет свой телефон. — Я собирался посмотреть после стажировки сегодня, но Всемогущий сказал, что хочет меня видеть, а потом мы ели, и я полностью отвлёкся. — Я понял, — бормочет Тодороки. Свет телефона Мидории отражается от белой стены и напоминает Тодороки о пустоте комнаты, когда все плакаты упакованы в коробки на другом конце комнаты. — Они… интересные. — Мы можем их потянуть. — Итак: электричество, отопление, водопровод, — читает Мидория. — Что ж, неплохо. — Это было лучшее, что я мог найти. Всё остальное… — Я понимаю, — улыбается Мидория и немного перекатывается, чтобы лечь на грудь. Он поворачивает телефон, — эта выглядит хорошо. Тодороки прищуривается, чтобы прочитать: — Эта мне тоже понравился. Там уже есть бытовая техника. — Мы должны въехать на этой неделе, — Мидория бросает телефон, и снова становится темно, — надеюсь, арендная плата не… — Огромная? — Да. — Если бы мы поженились, получили бы налоговые льготы, — неутомимо произносит Тодороки. Мидория начинает хихикать и наклоняется, чтобы поцеловать его, громко и немного глупо. — Ещё думаю. — Прекрати, — бормочет Тодороки и свободной рукой затягивает его в поцелуй. Тело Мидории – лишь один из кусочков пазла, складывающегося в великолепную картину. Тодороки слышал, как Мидорию описывают как серую мышь, но это настолько непостижимо, что Тодороки даже не знает, с чего начать. Стоит стиснуть зубы. Люди глупы. Он думает вслух, потому что Мидория издаёт забавный звук, опираясь на кухонную стойку, положив руки на бедра Тодороки. Тодороки поднимает Мидорию за бедра, укладывая их на устаревший гранит, и Мидория задыхается: — О, Тодороки, нет, мы сломаем его. Он смеётся, и его рубашка оказывается на другом конце комнаты закинута на плетёное кресло. Он целует одну грудь, затем другую и говорит: — Я буду нежен. — Ты говорил так, когда делал оякодон, — говорит Мидория. — Бедная курица так и не поняла, что произошло. — Хм... да, я думаю, она... — Сгорела. Тодороки по-доброму кусает его прямо за родинку на шее, и Мидория хихикает, отвечая на его следующее слово, которое случайно оказалось именем Тодороки, так что это мило. — Пять с плюсом за старание? Чья-то рука слишком сильно вцепилась в волосы Тодороки. Это напоминает ему о том, как Мидория перебросил его через плечо и потащил вверх по лестнице на прошлой неделе, и он дрожит. — Четвёрка на удачу в следующий раз. Они попадают в свою спальню (в любом случае это не такая уж большая квартира…), и Тодороки влюбляется в него. Снова и снова, он не будет уверен, упал ли он, дошёл ли до конца или это просто нескончаемый прыжок с парашютом с крутящимся животом и потными ладонями. С каждым звуком, который издаёт Мидория, с каждой мольбой, шёпотом и похвалой невозможно его отпустить. Он любит подталкивать ноги Мидории к ушам. Держать его за руки и целовать его, даже если это почти не похоже на поцелуй. Когда почти не напрягаясь, они всё равно потеют. Мидория целует его кадык и зарывает руки в лопатки, и сердце Тодороки сжимается так сильно, что становится больно. Он даже не может заставить себя сказать это, жёсткое «пожалуйста…» - такое хриплое, такое эмоциональное, что Мидория почти замирает на месте. Вместо этого это череда образов, шквал поцелуев, перекатывания и скрип давно сломанной пружины. — Шото. — Хм? — Можно вопрос? — Да. — Что не так с браком? — спрашивает Мидория за обедом. Половина центра города Наха превращена в руины благодаря горстке преступников. Потери минимальные, но им пришлось работать весь день, чтобы эвакуировать последние десять кварталов. Мидория всегда упаковывает им бутерброды для дней, как сегодня. Он разрезает их на маленькие треугольники, и это чертовски мило, поэтому, если вам есть что сказать по этому поводу, скажите это Тодороки в лицо. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Тодороки. Они сидят на развалившемся автобусе. Мидория сводит ноги в сторону и пожимает плечами: — Твой отец хочет, чтобы ты женился? Тодороки морщит лицо: — Боже, нет. Мидория немного грустит: — Это… ему назло? — Что… конечно, нет, — он вытирает уголок рта рукавом, — просто не вижу смысла откладывать неизбежное. Мидория смеётся: — Но разве это не просто бумажка? Имеет ли она ценность? — Ценность? Нет, — Тодороки немного покусывает щеку и позволяет Мидории стряхнуть с плеча пыль, — мне просто нравится эта идея. — Какая? — Быть с кем-то навсегда. Рука Мидории зависает между ними, и его лицо краснеет до шеи. Он кладёт руку себе на колени и нервно вздыхает. Тодороки ждёт, чтобы увидеть, скажет ли он что-нибудь ещё. Он этого не делает, поэтому Тодороки откусывает ещё кусочек своего бутерброда. — Хм, — начинает Мидория, и Тодороки быстро сглатывает, — брак моих родителей не сложился. — У моих тоже, — Тодороки моргает, — очевидно. — Верно. Это тебя не... пугает? Вдалеке раздаётся взрыв, но Тодороки знает, что Горная Леди и Джиро разберутся сами. Тодороки просто пожимает плечами и откидывается на свободную руку. — Я буду ждать столько, сколько тебе нужно. Мидория постукивает пальцами по губам и улыбается, бросая на Тодороки странный взгляд. Тодороки открывает рот, чтобы спросить, но Мидория ныряет вперёд и вместо этого откусывает его бутерброд. — А-эй! — Мм. — Почему? Твои такие же. — В твои я положил огурцы. — И почему ты не положил их себе? — Это что, Горная Леди? Думаю, перерыв закончился. Обычно они не ссорятся, но это происходит. Так легко увлечься необходимостью быть правым, тешиться тем, что ты сказал, что ты сделал, – и ты не поймёшь, насколько это глупо, пока тебе в живот не попадёт полуметровый шест. И это был либо Тодороки, либо прохожий, попавший в эту неразбериху, он даже не задумался. Но, черт возьми, сейчас он думает. Съёжившийся на углу улицы, красный, липкий и такой онемевший, что он не может понять, что кричит ему Мидория. — Мне очень жаль, — говорит Тодороки, потому что он… он кричал на него сегодня утром на их кухне. — У тебя есть вторая работа? — Ну, я ... с деньгами туго, понимаешь? Я подумал… — И не спросил меня сначала? Я думал, мы с тобой вместе. — Подожди… ты имеешь в виду, мне нужно твоё разрешение? Ты шутишь? — Это работа твоей мечты! — Я не сдаюсь… — Ты, очевидно, ... — Держись, Шото, — говорит ему Мидория, дрожащими руками держась за его челюсть, чтобы Тодороки не смотрел на собственные внутренности. Но Тодороки видит лишь, где он обжёг его сегодня утром. Когда он был разгорячённым и злым и схватил Мидорию левой рукой, прямо вокруг запястья. Крик Мидории звучал в его ушах весь день, и теперь он звучит всё громче и громче, как сирены скорой помощи. Взгляд не расплывается. Несмотря ни на что, Тодороки спокоен. Но он чувствует тяжесть за веками, знает все медицинские причины, по которым он не должен их закрывать, но всё равно делает это. Руки Мидории скользят от его лица к плечам, и он кричит, но все, о чем может думать Тодороки, – это отпечаток руки на запястье Мидории. Он жалеет о том, что у него их так много. Мидория всегда был плаксой. А Тодороки всегда уважал его за это. Должно быть так приятно просто отпустить все это. Быть таким же красивым, популярным, таким сильным, как Деку, профессиональным героем – и всё же он там, хныкает и плачет, свернувшись калачиком в кресле, будто ему снова пятнадцать. Тодороки шевелит пальцами ног и рук. Кажется, что всё на месте, поэтому он говорит: — Что случилось? Голова Мидории вздымается так быстро, что он чуть не выпрыгивает из больничного кресла. — Шото! Он поднимает руку, чтобы протянуть её Мидории, и понимает, что из неё торчит капельница. — Ты спал три дня, — хрипит Мидория. Его голос звучит грубовато, и сердце Тодороки разбивается. — Прости. — Стой, — Мидория вытирает слезы стороной руки и сдерживает смех, — О боже. Мне нужно позвать врача. Тодороки смотрит в окно, где видит различимый силуэт своего отца, разговаривающего с кем-то. — Я думаю, они уже идут, — горло опухло. Тодороки пытается избавиться от ощущения и кашляет, — боже. Мидория подносит стакан к его губам: — Они вырезали почку. Ты... тебе так повезло, Шото. Тодороки задаёт ему бессловесный вопрос, когда он сглатывает, и Мидория забирает стакан и отвечает, зная: — Ещё две недели или около того. Ты... тебе лучше пока не видеть шрам. — Это неправда, — говорит он, — может, он выглядит круто. Мидория смеётся, а затем снова начинает плакать, и Тодороки чувствует себя беспомощным. Ему никогда не нравился отбеленный запах больниц. Врачи собираются возле его палаты, и Тодороки думает, что осталось не так много времени, пока они не придут и начнут тыкать руками. Он хочет домой. Он хочет высушить слезы Мидории. Он хочет, чтобы боль в его боку прекратилась. Мидория глубоко вздыхает и мягко кладёт голову на руки, прямо на перекладину больничной койки. Как будто он выдыхает, затаив дыхание на три дня. — Я так сильно тебя люблю. Тодороки немедленно отвечает: — Я тоже тебя люблю. Он находит в себе силы поднять руку и провести ей по волосам Мидории. Он делает паузу. — Твоя рука, — моргает Тодороки. Отметина исчезла. — Они вылечили её, пока я ждал, — Мидория протягивает руку, и Тодороки нежно проводит по коже вокруг его запястья. Его руки до сих пор в адских шрамах – ошибках, которые он однажды совершил в юности. Согнутые пальцы, покрытые струпьями и мозолями, достаточно сильные, чтобы давить кости. — Мне очень жаль, — говорит Тодороки, даже если это обжигает ему горло, — этот бой. Я был... — Женись на мне, — говорит Мидория, такой серьёзный, с покрасневшими глазами – и Тодороки опускает руку. Он так тяжело вдыхает, что кардиомонитор, установленный в изножье его кровати, выходит из строя. Врываются врачи. В поезде он натыкается на Всемогущего. Здесь не очень людно, но Тодороки все равно не садится. Он замечает Всемогущего, который стоит в дальнем углу вагона, одну руку засунув в карман, а другой держась за поручень. Он выглядит старше и больнее из-за возраста, и это не менее мучительно. Девочка с рюкзаком Фроппи смотрит на него, как на пришельца, и Тодороки расстраивается ещё больше, потому что в один прекрасный день молодое поколение вообще не вспомнит Всемогущего. Всемогущий видит его и улыбается так тепло, что Тодороки чувствует себя ребёнком. — Я получил ваше приглашение, — говорит он, когда Тодороки хватается за поручень рядом с ним. — Изуку будет рад это услышать. — Я считаю, мне нужно вас поздравить! Прошло... сколько, восемь лет? — Нам было по шестнадцать, значит, около семи. Всемогущий медленно кивает и кашляет в салфетку. Девочка на другой стороне вагона не моргает, как будто ждёт, когда Всемогущий упадёт замертво. Но в вагоне тряска, машинист слишком рано нажимает на тормоза, и сильная рука устремляется вперёд – чтобы схватить Тодороки за предплечье, как будто он упадёт. Он отступает так же быстро, с тихим смехом: — О, прости, мой мальчик. Старая привычка. Тодороки так потрясён в этот короткий момент. Старая боль всё ещё ноет – его отца не будет на его свадьбе в следующем месяце. И все же здесь Всемогущий стоит, ходячее чудо медицины, держится за Тодороки так, как будто его нужно защищать. В этой руке была сила. Мудрость и чистый рефлекс. Но Всемогущий продолжает: — Я уже довольно давно не обедал с юным Мидорией. Как он? — Всё хорошо, — кивает Тодороки. — Он все ещё... пытается встретиться со своим агентом. Всемогущий издаёт тяжёлый смех: — А, я был таким же. Но мне помогал Ночноглаз. С фигурками и всеми такими вещами. Тодороки не говорит ему, что несколько коробок с мерчом Всемогущего всё ещё засунуты под кровать Мидории. Потому что Всемогущий, наверное, уже знает. Пастор застрял в пробке, а Мидория разлил вино на половину своего костюма. Но оказалось, что Айзава по какой-то нечестивой причине носит сан, а Яойорозу делает Мидории новый пиджак за считанные минуты, так что не стоит плакать. В любом случае всё было бы хорошо. Им не нужно было, чтобы всё было идеально. Когда дело доходит до танцев, Тодороки абсолютно неуклюж, но мать Мидории (теперь свекровь, ничего себе) научила его, как не опозориться перед всеми своими друзьями. Торжественный момент во время танца матери с сыном; сестра Тодороки предлагает свою руку, и Тодороки делает мысленную пометку, посетить могилу матери после медового месяца. Момент недолгий, потому что Мидория подумал, что было бы неплохо позвать Джиро и Каминари на роль ди-джеев – и они ставят Ice Ice Baby, подыгрывая с помощью шквала огней и дымовой машины, за которую Тодороки не помнит, чтобы платил. Рука скользит вокруг его талии, и Тодороки поворачивается. — Веселишься? — Мидория улыбается. — Жалею о выборе ди-джеев. Мидория смеётся: — Приготовься. Кажется, плейлисты состоят лишь из Cold as Ice и Fire Burning. — Как оригинально. Он усмехается: — Угадай что. — Хм? — Теперь ты мой муж. — Полагаю, это так, — мычит Тодороки и быстро целует его, прежде чем кто-либо сможет сказать что-нибудь умное по этому поводу. Из-за столов слева от них все ещё раздаётся свист, и Мидория стесняется, прикрывая улыбку ладонью. — Уединитесь, а! — кричит Бакуго, закинув ноги на стол. Урарака хлопает его по руке: — Это их свадьба! — Чёрт возьми, это так! — Киришима кричит и внезапно оказывается без рубашки. Каминари неиронично танцует под Лу Бега за ди-джейским пультом, и люди, которых они раньше называли учителями, теперь пьют шоты с ледяной скульптуры, поэтому Тодороки оставляет сомнения и утаскивает Мидорию обратно на танцпол. Это глупо, но Мидория не отпускает его плечи, а Тодороки и не мечтал заставить его это сделать. На торжестве больше друзей, чем родственников, но, знаете ли, может, это и есть семья. — А этот как? — указывает Мидория. — Хммммм, — раздумывает Тодороки, — ты уверен, что это не слишком... безвкусно? — Пластиковая птица? — Наши стены бежевые, а не ярко-коричневые. Думаю, из-за воробья могут подумать, будто мы слишком стараемся. Мидория смотрит на Тодороки и птицу и приподнимает бровь. — Мы ищем чем украсить шкафы в коридоре, к нам не премьер-министр на обед приходит. — Всё может случиться. Мидория смеётся, и выражение его лица меняется. Он выглядит удивлённым, поэтому Тодороки спрашивает: — Чего? — Ничего, — хихикает Мидория и поворачивается, чтобы рассмотреть кухонные полотенца. Тодороки подталкивает его: — Скажи. — Ну, просто... на днях та женщина не могла поверить, что мы поженились, потому что ты не ведёшь себя как гей, — Мидория снова смеётся, — видела бы она тебя сейчас. Тодороки ощетинивается, и он не уверен, стоит ли ему обижаться на это или нет. — Слушай, один из нас должен иметь вкус, и это, очевидно, не ты. Мидория хихикает, и старушка бросает на них взгляд, поэтому Мидория закрывает рот рукой и поворачивается, чтобы рассмеяться за занавесками. — Хорошо, хорошо, птицу не берём. Тодороки на мгновение останавливается. Он ждёт, пока Мидория не возьмёт его за руку, прежде чем сказать: — Она может хорошо смотреться в ванной.