Доверие

***

      Небо было покрыто тёмными перьями, сквозь которые пробивалось многочисленное мерцание звёзд и лунного диска.       Полного и белого.       Холодного.       В комнате стоял полумрак приближающейся ночи. Сквозь приоткрытые ставни пробивались холодные лучи лунного света, росчерком ложась на деревянный пол.       Черноволосая возвышалась на столе, согнув ногу в колене, а вторую свесила вниз. Чёрные, словно у ворона перья, волосы спускались по скулам, собираясь у лопаток в длинный гладкий хвост с ровными кончиками.       Её глаза смотрели холодно и цепко, изучая чужое лицо.       Рядом находились стопки незаконченных документов, что ждали своей очереди. Некоторые листы и свитки свисали с края, грозясь вот-вот свалиться вниз. Создавая хаос на вечно аккуратном столе белобрысого педанта.       Который сидел напротив, откинувшись на жёсткую спинку угловатого стула, нарочито расслабленно положив на подлокотники кисти рук.       Безразличное ко всему лицо взирало холодно, но он уже не мог игнорировать чужое присутствие, особенно когда то столь...навязчиво.       Белые пряди чуть всколыхнулись, а брови приподнялись, давая собеседнице понять, что готов слушать.       Она дёрнула уголком губ и чуть наклонилась вперёд, нависая сверху вниз. Тонкая и хрупкая на вид кисть руки подалась вперёд.       Медленно и плавно.       Альбинос не пошевелился, показательно раслабился на месте, и только подрагивающие кончики пальцев выдавали внутреннее состояние и напряжение с головой.       Тонкий указательный палец согнулся, средней косточкой касаясь мужского заросшего щетиной подбородка и приподнимая вверх, заставляя смотреть в её глаза.       Чёрные, словно сама тьма на самой глубине узкой расщелины, куда не попал бы ни один луч ясного света.       Цепких и темных.       Нечитаемых.       Тишину разорвал тихий, но отчётливо слышимый голос.       — Знаешь, в чем разница между нами, — прошептали ровные губы.       Такой вопрос вогнал в секундный ступор, по телу пробежала лёгкая дрожь, а мозг заработал с удвоенной силой.       Альбинос поднял одну бровь вверх, как бы показывая свой интерес и одновременно предлагая ей продолжить.       Та приблизилась ещё ближе, так, чтобы можно было уловить запах пепла и едкого дыма от горящего костра.       И прошептала, опаляя теплым дыханием охладевшую кожу, создавая резкий контраст температур.       — В тебе нет ненависти, Сенджу, — произносит прямо в чужие губы, обдавая жаром.       Но чёрные омуты смотрят цепко. Слишком пронзительно. Слишком странно. Слишком нечитаемо.       По-Учиховски.       Большой палец касается подбородка и проводит линию вверх, касаясь рта и оттягивая вниз край нижней губы, делая выражение чужого лица ещё более угрюмым и холодным.       Ледяным.       Тот безразлично взирает на неё, будто бы эти слова не нашли никакого отклика в его сердце.       Так все и было.       — Ты многое терял. Отца. Братьев. Соклановцев. Терял и дальше будешь. Терять и терять. До самого конца.       Большой палец коснулся щеки, спускаясь и прочерчивая линию скул.       — С нашей первой встречи, твои глаза становились все холоднее и холоднее. Жёстче. Рассчетливее. Циничнее. И бесчувственнее.       Она продолжала, а голос лился как патока, затягивая в свои глубины.       — Ты наверняка хотел хоть раз отомстить. Хотел. Но при взгляде на взрослых, на закостенелых шиноби, в который раз загоняющих себя в круг ненависти, становясь очередным звеном. Ты видел к чему это все приводит. И наконец осознал.       Пауза.       — Люди — эгоисты. Они всегда будут винить других в своих бедах. Винить людей. Винить мир. Винить судьбу, называя ту несчастной и несправедливой. Когда близкие уходят, то больнее всего не им. Потому что мертвых ждёт долгожданный покой, руки что больше никогда не возьмут кунаи, глаза, что никогда больше не увидят горечей войны и сердце что не познает душевных мук или потерь.       Её губы чуть растянулись в язвительной усмешке, а в глазах блеснуло что-то странное. Что-то безумное. Тёмное. Выползающее из глубин подсознания.       — Разве мы не должны наоборот благодарить за это?       По спине альбиноса пробежали мурашки. Пульс сбился с природного ритма, нарушая равномерное звучание. Зрачки чуть расширились от замешательства смешанного с лёгкой опаской.       Это сбивало с толку. Заставляло сердце леденеть от сказанных слов.       Она действительно верила в то, что говорила. Искренне, и это заставляло усомниться в чужом здравом рассудке.       Если данное определение можно вообще отнести хоть к одному представителю Клана красноглазых.       Потому что следуя данной логике, можно дойти до чего угодно. От наслаждения чужими смертями до идеи полного геноцида человечества. Ведь если не будет живых людей, тогда им не придётся страдать.       Извращенная логика.       Полностью вывернутая наизнанку.       Абсурдная.       Так думали некоторые повстречавшиеся ему маньяки, с полностью поехавшей крышей и с восторженной страстью исполняющих свои замыслы в жизнь.       Пальцы по боли впились в деревянные подлокотники. Мышцы напряглись, а лёгкий гуляющий ветерок качнул белые иголки волос, откидывая те в сторону.       Опасно.       Учиха вмиг перешла из разряда непредсказуема. Нечитаема. Безумна. И...опасна...       В приоритетный разряд. Угроза высшей степени.       Легкий страх проник в самое нутро, разрастаясь все сильнее с каждой секундой.       Безумие Учихи. Только теперь он вплотную столкнулся с этим явлением. И был...не готов.       Словно бомба замедленного действия, которая в любой момент может взорваться. И тогда достанется всём.       И шаткий мир...рухнет в мгновение ока. Разрушится и обратится в прах.       Но устранить эту проблему на корню не представляется возможным. Потому что последствия будут куда более катастрофичны.       С каждой секундой его настроение скатывалось все ниже и ниже, уходя в глубокий минус.       Изуна с интересом следила за чужим выражением лица, считывая любое проявление мимики. И видя, что чужие мысли достигли определённой планки, продолжила.       — Вот только люди, говоря, что мстят за своих погибших товарищей, обманывают сами себя. Месть не нужна мёртвым. Она нужна живым. Чтобы заглушить свою вину. Потому что не спас, не помог, не оказался рядом или почувствовал полное бессилие. Потому что остался один. Потому что больно. Настолько больно, что невозможно вздохнуть, а на плечи взваливается неподъемная ноша.       Ноготь, чуть царапнул кожу, но подушечка пальца вмиг огладила легкое повреждение.       — Поэтому Учихи такие. Потому что любят. Слишком сильно любят. Привязываются до безумия. И сходят с ума от невосполнимой потери.       Сенджу чуть повернул голову, уходя от чужих прикосновений, смотря слишком пронзительно. Будто пытаясь заглянуть в душу, но чужие демоны сбивали с толку, пряча свои мысли в самом дальнем уголке, выставляя напоказ лишь хаос и чужое сумасшествие.       — Что ты пытаешься сказать? — подтолкнул он к дальнейшему диалогу, пытаясь выяснить, понять и принять решение о том, что делать дальше.       — Что месть бессмыслена, — пожав плечами, откинулась она назад. Чёрные пряди дернулись в сторону, невольно притягивая часть внимания. Тонкие кисти рук расставлены по бокам так, что выступали острые ключицы.       Сенджу выразительно поднял правую бровь, изогнув, в очередной раз умудрившись передать весь спектр эмоций.       — Что мы воевали напрасно. Что дальнейшая война была бы бессмысленна.       Она говорила быстро, но чётко отбивая каждое слово, вкладывая свою мысль в каждое, пытаясь донести до собеседника всю суть.       — Что...я не собираюсь разрушить тот хрупкий мир, который есть сейчас. И не собираюсь мешать...тебе...       Сенджу чуть расширил глаза, раскрывая ещё сильнее. Но больше ничем не выдал своего состояния.       Учиха сейчас предлагала...перемирие. Предлагала оставить многолетнюю вражду между ними, которая брала свой исток от первой встречи на глади реки, когда ещё их отцы скретили мечи.       Оставить. И двигаться дальше. Попытаться отбросить.       Предлагала невозможное.       Слишком нереальное.       Но в тоже время до дрожи...привлекательное.       Не вставлять друг другу палки в колеса, а объединиться.       Чтобы от такого союза у всего мира не было и шанса победить в назревающем конфликте. Добиться невозможного. Создать невозможное. Сделать невозможное.       Вот только эти слова лишь пустой звук, что попусту сотрясают воздух.       Слова лживы и противоречивы, особенно если их говорит человек.       Верить словам, значит быть обманутым.       А этого позволить он себе не мог.       Но...       Для этого есть лишь одно решение.       Безумное. Неудобное для их двоих.       И до невозможности простое.       Метки соулмейтов — меченные Ками. Пара, что предназначена друг другу судьбой, как пишут в любовных романах и сказках для маленьких детей. Но в каждой подобной лирической чуши всегда присутствует доля правды. Метки позволяют чувствовать друг друга.       Чувствовать мысли, эмоции, желания, стремления.       Но только, если люди доверяют друг другу.       Если позволяют копнуть глубже, открывают сердце и распахивают свою душу наизнанку.       Это очень сложно. Практически недостижимо.       А уж для Сенджу, что всю жизнь был для других закрытой книгой.       Сенджу, чьи секреты могли перевернуть мир Шиноби сверх наголову.       Сенджу, чьи тайны могли развязать войну почти со всеми ныне живущими Кланами.       Сенджу, чьи действия могут подставить весь его Клан.       Раскрыться?       Это походило на злую шутку.       Вот только...за плечами Учихи Изуны находилась подноготная не меньше, а может и больше.       Скелеты, спрятанные по шкафам могли достигать воистину гигантских размеров.       Техники Клана, его секреты и тайные методики.       Он мог получить все в одно мгновение, но...и отдать взамен не меньше.       Равноценный обмен, который не факт что стоил того.       — Мы не сможем соврать друг другу, Сенджу, — будто читая его мысли произнесла она, подавая очередную безумную идею.       — А значит можно установить запрет о неразглашении, — продолжил мысль альбинос. — И если нарушит один, то и второй сможет нарушить, а это станет полной катастрофой. Для двоих. Поэтому никто не станет это делать, верно? — Тобирама приподнял голову, всматриваясь в чужое лицо.       Учиха чуть наклонила голову, а уголок губы дернулся, подтверждая все только что вышесказанное.       Она смотрела выжидающе. Настороженно, но в то же время спокойно, словно водная гладь, поверхность которой ровна как стекло. Отражающее все вокруг. Мужские пальцы пару раз стукнулись о древо, а лицо приняло задумчивый вид.       Пока вновь не поднял глаза, ещё раз осматривая чужие черты.       — Согласен.       Кратно, но метко. Ёмко.       Та выглядела задумчивой, видимо не ожидала такого быстрого ответа, что явно сбило ее с толку.       Но длилось это лишь пару секунд, после чего вновь наклонилась, протягивая кисть вперед. Пальцами коснулась воротника и оттянула его вниз, растягивая до ключиц, откуда выглядовал край узора, похожего на пламя.       Она дотронулась кончиками пальцев и закрыла глаза, пытаясь почувствовать невидимую глазу связь. Крепкую и неразрывную.       Пока тот напряжённо молчал, наблюдая за чужими действиями.       Под лопатками засосало, от непривычных ощущений. Кожу кольнуло, и та покрылась мурашками от переданных по связи чужих эмоций.       Откровенность.       Первое что коснулось чужого мозга.       Абсурдая честность и несвойственная ей прямота.       Искренность в своих стремлениях.       И метка соулмейта передавала все чужие намерения с большой охотой. Все больше и больше чувств.       Сенджу никогда не полагался на нечто абстрактное и не до конца изученное, но когда у тебя под кожей течёт чужая воля. Чужие эмоции: надежда и желание, будто несколько тысяч дверей, запертых на тяжеловесные массивные замки, вдруг распахнулись, давая почувствовать человека изнутри, дотронуться до чужой души. Невольно начинаешь верить.       Она, считай, открыла свою душу, свой внутренний мир.       Заплатила до абсурда высокую цену. Сделала первый ход.       И решение теперь за ним.       Чёрные глаза смотрели изучающе.       Ожидающе.       И тот поступил так же. Приподнял руки хватаясь за тонкие и изящные плечи, оттягивая край кимоно, дотрагиваясь до белой кожи.       Открываясь сам. Замок за замком.       Очередная дверь за запертой дверью.       Это было страшно. Это было неприятно. До боли ужасно.       Открывать и показывать то, что даже его собственный брат не видел, не знает и никогда не должен узнать.       И перед кем. Перед человеком которого всю свою жизнь пытался отправить на тот свет.       Их двоих выворачивало наизнанку с каменным выражением лица, но остановиться те уже не имели права. Потому что ставка будет неравноценной, а значит доверия и договора не будет никогда. А это равносильно падению всему.       Мужские пальцы до синяков сжали предплечья и потянули на себя, заставляя ту соскользнуть со стола и навалиться всем телом сверху.       Учиха носом уткнулась в ключицы, руками обвивая альбиноса за шею изо всех сил, прикусывая кожу до красноты.       Потому что так становилось легче.       Потому что так чужие демоны казались правильными.       Потому что так боль физическая затмевала душевную.       Потому что это было необходимо им двоим.       Потому что так надо.       Она оторвалась, поднимаясь выше, впилась в сухие губы. Пальцы забрались в белую шевелюру, тормоша и оттягивая пряди.       Сенджу проводит по изгибам, слишком хрупкого для такой разрушительной силы, тела. И в цепляется в бока до синяков, притягивая ближе.       Время текло слишком медленно и нерасторопно. Вяло.       В оглушительной тишине слышно лишь биение двух сердец и рваное дыхание. Она отстраняется, делая судорожный вздох. Но крепкие руки притягивают ближе, обдавая ухо горячим дыханием, заставляя кожу покрыться мурашками. Боль отступала, медленными небольшими шагами уходя прочь.       Внутренние часы неспешно тикали, ровно и чётко.       Поток информации схлынул, нерасторопно отступая, теряясь на корке подсознания.       Все чувства обострились до предела: обоняние, осязание, слух, интуиция.       Учиха схватила клок волос и резко дёрнула вниз, практически вырывая с корнем, заставляя альбиноса дернуться от неожиданности и неприятных ощущений. Лёгкие отголоски отозвались около чёрной макушки.       Связь передавала весь спектр ощущений им двоим. В том числе и боевые ранения.       — Черт.       — Черт.       Выдохнули они оба одновременно.       Но уже было поздно отступать.       Учиха ткнулась лицом в основании шеи, а плечи мелко задрожали.       От смеха.       Он запустил руку в чёрные волосы, чуть почесывая, пытаясь понять как работает данная связь.       И...практически ничего не почувствовал.       Кроме желания притронуться. Прикасаться к Учихе, к любой части тела, продливая теплую негу и ощущения умировотворенности. Будто бы только тогда находил недостающий, оторвавшийся от целостной картины, кусок. Ощущал себя цельным.       И это также напрягало.       Чужой хмыг помог вернуться к реальности.       Верно. Учиха теперь ощущает все тоже самое.       — Ты слишком много думаешь.       И мысли читать может.       Тело на удивление ощушалось слишком слабым. Будто бы только вернулось с поля боя. Слишком тяжёлым и вялым.       Выпило все силы.       — Нии-сану...       — ...ни слова...       Очередной хмыг. И черноволосая попыталась встать.       Мужские руки неохотно разжались, отпуская из своих клещей. Чувствуя иррациональное недоувлетворение. Которое опять начинало раздражать.       Учиха одарила его понимающими глазами, которые тот час похолодели, превращаясь в ледяные осколки.       Но теперь чужой равнодушный внешний вид и надменный взгляд не мог его обмануть.       Тобирама Сенджу чувствовал своего соулмейта как себя самого.       И так будет до самого их конца.