Лунный свет

Очнулся Дэн только через пару часов. Он с трудом разлепил глаза и попытался хоть как-то пошевелиться, но тотчас ощутив резкий прострел в спине, пробирающийся по всем мышцам неким пульсирующим разрядом, передумал. Тело просто стонало изнутри, словно в него забили с десяток железных колов; голова чуть ли ни буквально раскалывалась на части, невозможно было сосредоточить взгляд на чём либо; а мутило так, что, сделай он хоть одно резкое движение, его бы сразу же стошнило. Солист рассеянно огляделся по сторонам: вокруг, можно сказать, не видно ни зги, за исключением какого-то полу поломанного мигающего через раз фонаря вдали. Рейнольдс еле как приподнялся на локтях и, с многострадальным видом помирающего лебедя, полез в карман за телефоном, в надежде вообще его там нащупать. — Твою мать, — слетело с губ: время — 00:26, кроме того, ещё и одиннадцать пропущенных от Эйжи. Естественно, первым делом мужчина решил перезвонить, наверняка уже поседевшей от переживаний, жене, успокоить, поведать о случившемся (ну как рассказать, приврать чутка. Не сообщит же он, в самом деле, что его чуть не убили). Она всегда накручивает себя иногда даже в самых несущественных вещах, но сейчас, несомненно, особый случай. — Я так волновалась, столько звонила, ты не брал трубку, тебя нет и нет… я уже решила позвонить в полицию, — дрожащим голосом говорила Волкман, попутно хлюпая носом, в нём чувствовалось сильное переживание, чуть-чуть и точно разревётся на нервах. — Что случилось, дорогой? — Все нормально, Эйжа… Милая, успокойся, пожалуйста, просто я не помню, как отключился, будто… — вокалист тут же замолчал, видимо не хотел ещё сильнее заставлять её волноваться (хотя что уж преуменьшать, она и так уже, считай, что рыдает там). Он с усилиями поднялся на ноги, но, как не кстати, его повело в сторону, благо стена попалась под руку, иначе бы завидно грохнулся. Посмотрел, ничего ли не украли, но все вещи, к удивлению, были на месте. — Какой ужас, на тебя напали? Ты не пострадал? — она не на шутку перепугалась; за любимого человека и горы свернёшь. — Скажи где ты, я приеду. — Нет, нет, я скоро буду дома, со мной всё хорошо, — быстро ответил Дэн, вскоре положив трубку. Он шумно выдохнул, после чего, как на зло, сильно и хрипло закашлявшись. По всему телу расползлось такое дрянное ощущение, что казалось, словно привязали огромный мешок с камнями, тянущими всё ниже и ниже. Впрочем, сейчас Рейнольдса не особо волновало какой псих напал на него, главное он жив, и поскорее хотелось вернуться домой. Солист включил фонарик на телефоне и только заметил, что его ладони перепачканы в засохшей крови, потом как оказалось, что и шея. Мысленно, не хило так, выразившись, он достал из кармана завалявшиеся влажные салфетки принялся стирать с себя кровь, всё так же недовольно бормоча что-то себе под нос. Не удивительно, что пока Дэн был в отключке, его никто даже не заметил. В таком тёмном переулке не составит проблемы наткнуться на неприятности и, соответственно, ждать от кого-либо помощи — совершенно бесполезное занятие. Через некоторое время мучений мужчина наконец-то приполз домой, неудивительно, в сопровождении отсутствия всяческих сил. — Дэнни, — Эйжа заключила в мужа в крепких объятиях, упершись лбом в его грудь; по её щекам покатились слёзы. — Я даже боюсь представить… — Тише, тише, — он сомкнул руки за спиной и прильнул к ней всем телом. — Всё ведь нормально. Однако, что-нибудь себя заставить съесть было нереально, поэтому он наскоро привел себя в сравнительно человеческий вид, переоделся и завалился спать. Ага, ну спи пока можешь. Этой ночью Рейнольдс бился в конвульсиях от распирающей боли, колотящейся будто в каждой клеточке его тела. Было ощущение будто каждую до единой мышцу пронзили сотни немыслимо колких микроскопических игл. Он выгибался насколько это было возможно, сжимал покрывало, пытался замереть, чтобы хоть как-то уменьшить эту неконтролируемую боль. Дэн еле сдерживал себя, чтобы ненароком не застонать от невыносимой ломоты, дабы не разбудить, недавно задремавшую, жену. Вдобавок, его каждые десять минут бросало то в знойный жар, снедающий всё изнутри неимоверными температурами жгучего ада, то, напротив, в ничуть не щадящий холод. Хуже этой ночи в его жизни ещё не было… Но, благо, когда, почти под утро, эти мучения подошли к долгожданному концу, солисту наконец-то удалось покемарить часок-другой. На утро мужчина с несказанным трудом вырвался из крепких объятий Морфея, а всё из-за того, что почувствовал лёгкое жжение на руке, которое постепенно причиняло, скажем, не столь приятные ощущения. Разомкнув сонные глаза, Рейнольдс заметил редкие солнечные лучи, падающие на запястье. Он тут же убрал руку от света, и боль прошла. Проморгавшись, вокалист осмотрелся вокруг, на мгновение показалось, что он словно впервые находится в этом помещении. «Неужели солнце обжигает кожу?» — пронеслось в мыслях; его полусонный мозг ещё не успел сообразить что к чему, и поэтому Дэн ещё мало осознавал происходящее. К тому же вокалист смекнул, что неужто изнуряющая боль во всём теле прошла, ну хоть что-то его обрадовало в это, пока ничем не примечательное, утречко. Но как бы не так… Мужчина потянулся за телефоном, что лежал на прикроватной тумбочке. Время 9:42. — Уже так поздно, — зевнул он, ведь обыденный подъём у Дэна часиков в восемь, а то и в семь, по случаю неотложной репетиции и посещения спортзала. Поднявшись с постели, и будучи в комнате совершенно в одиночестве, он спросонья потирая заспанные глаза, покачиваясь, зашаркал своими пушистыми тапочками к окну, по ходу дела намереваясь полностью раздвинуть шторы. Лучи тотчас пробрались в комнатушку и сразу принялись, так не кстати, слепить глаза. Но ещё и к большому удивлению, кожа на оголённом торсе, на руках и на лице сразу начала покалывать, а потом и вовсе стала болеть. Рейнольдс рефлекторно зажмурил глаза и зашипел, потом наскоро отскочил от окна и устроился на краю кровати. «Что со мной происходит? — пребывая в состоянии полнейшего замешательства, мысленно поинтересовался он у самого себя и глянул на руки. — Кожа какая-то бледноватая… странно это…» Тут он немного поразмышляв, резко протянул тыльную сторону ладони к солнечному свету, падающему прямиком на белую простынь кровати. Кожа снова начала болеть, будто обжигаясь лучами. Рейнольдс всё терпел, терпел, но вскоре не выдержав, притянул руку обратно к себе. Кисть покрылась красными пятнами, ожогами. А буквально через минуту, кожа, словно мистическим образом регенерировав, приобрела первоначальный бледный оттенок. Спустя некоторое время самокопания, он всё-таки решился выйти из комнаты. Спустился по лестнице и направился на кухню — Эйжа стояла у плиты в лёгком бордовом халате к нему спиной и уже готовила завтрак. Рейнольдс подметил, что довольно-таки не хило обострилось зрение, обоняние и слух. Он был в состоянии разглядеть каждую деталь кухонного сервиза, каждую щёлочку, мельчайшую царапинку, а ведь глаза его раньше немного подводили, что порой приходилось надевать очки. Улавливал как в детской комнате, на втором этаже, тихо разговаривают дети, и даже, как в соседнем доме грызутся супруги! Он ощущал все ароматы приготовленной пищи, стоявшие на кухне, и ещё один… ему не совсем понятный, какой-то металлический что ли, откуда он? Всё это было настолько непривычным, что от обильного потока новых ощущений голова пошла кругом. Рейнольдс прислушался: Тук-тук, тук-тук, тук-тук — размеренное биение… неужто сердца? Нет, аж двух сердец, а то и более. Как же я всё это слышу? Сердцебиение… размеренное дыхание… Оно явно не только моё. Дэн приблизился к Эйже и, прижавшись всем телом к её спине, мягко обнял, положил сильные руки на тонкую талию. Он оставил невесомый поцелуй на макушке и медленно вдохнул аромат любимого тела вперемешку с утончённой душистостью ванили. Ко всему прочему ощущение металла в носу усилилось. — С добрым утром родная, как ты? — полушепотом спросил он, наклонившись к уху и прихватив мочку губами. — Доброе утро, любимый, я хорошо, как ты спал? Как себя чувствуешь? — ответила Эйжа, мягко улыбнувшись и одновременно переворачивая омлет. — Спасибо, всё отлично, пойду-ка умываться, — промолвил Рейнольдс, напоследок снова чмокнув её в голову, глубоко впуская в свои лёгкие воздух. Вдруг нежданно резко заныли дёсны, и начала сильнее кружиться голова. Мужчина почувствовал сильнейшую жажду, но он не мог разобраться чего так яростно желал. Подойдя к зеркалу в ванной комнате, он ужаснулся своим видом — кожа бледная как у мертвеца, под глазами синяки, присмотрелся — радужка глаз отдавала красноватым оттенком. Солист с усмешкой вспомнил фильмы про вампиров, но после ему стало отнюдь не до юмора. Он провёл языком по верхнему ряду зубов, но тут же наткнулся на что-то неприятно колкое. Дэн боязливо приоткрыл рот: его взору отчетливо предстали клыки, острые как лезвие. Они были немного длиннее обычных зубов, но всё же заметить их не составляло труда. Благо Эйжа его в лицо сейчас не видела, а то посыпалась бы куча вопросов, ответов на которые даже не знал сам Рейнольдс. — Какой ужас, — шепеляво прошептал он, щупая кончиками пальцев зубы, — и что мне теперь с этим делать? Они настоящие вообще? Дэниел был всегда скептиком и не верил в разные мистические истории, в рассказы про упырей ночью у костра в детстве, но, чёрт возьми, он сейчас стоит перед зеркалом и все больше убеждается в том, что он вампир! На данный момент солист чётко уяснил для себя то, что никто об этом не должен знать — ни жена, ни друзья, ни один человек. — Так, получается, если я стал вампиром, и если это правда… хотя, кого я обманываю, чем тогда объяснить это? — он внимательно посмотрел на себя в зеркало и вновь медленно приоткрыл рот. Его голос дрогнул, — Я-я что должен пить… к-кровь? Бледная, холодная кожа, не терпящая солнечных лучей, длинные острые клыки, красные глаза. Нет, всё сходится только к одному… Отогнав все эти мысли на второй план, быстро умывшись и приведя себя в порядок, он снова зашёл на кухню. Никого уже не было, видимо Эйжа накрыла стол на веранде, погода ведь была отличной. К слову, во дворе у Рейнольдса всегда было очень даже уютненько: посаженые фруктовые деревья и декоративные растения; вдали от веранды находились дубовые скамейки, а рядом красовался фонтан, имитирующий небольшой водопад, придающий свою необычную атмосферу уюта и природы. Ещё дальше был участок земли застеленный газоном, где детишки вместе любят порезвиться. Дэн открыл холодильник, и начал искать то, что могло бы хоть как-то утолить мучающую его жажду. Но потом на нижней полке надыбал пакет с сырым стейком. Глубоко вобрав в себя воздух, он почувствовал отдаленный аромат того, что ему в данный момент как никогда необходимо… Крови. Мысленно убедившись в своих догадках, он зверски впился в этот кусок и начал жадно втягивать остатки крови из мяса, недавно видимо, забитой коровы. Сейчас было абсолютно напревать на специфический вкус и запах сырой говядины: крови было ничтожно мало, а властная, безжалостно снедающая его естество изнутри, жажда найти жертву, пронзить шею клыками и вытянуть всю заветную жидкость всё неустанно нарастала с каждой минутой. Дэн не узнавал себя, ему стало до чёртиков жутко за свои необузданные мысли и желания. Кем я стал, мать твою?! Он не представлял, что предпринять: в доме жена и дети, которые могут пострадать. Бедный, даже не подозревал какие трудности ему ещё предстоит пережить. Вдруг Рейнольдс услышал, что Эйжа позвала завтракать. Чёрт! Только не сейчас! Нужно что-то делать. — Минуту! — коротко выкрикнул солист, подойдя к раковине и открывая дрожащими пальцами холодную воду. Может это как-то поможет. Помимо всего иного, в голову проникла мысль — в данный момент-то, сможет ли он питаться обычной едой? Вроде, в книгах вампиры кроме крови больше ничем не довольствуются. И стоило бы как-то спрятать удлинившиеся клыки. Мужчина зашёл на веранду, стараясь не выходить на солнце. Набрав побольше воздуха в лёгкие, он задержал дыхание и направился к накрытому столу, за которым уже сидели жена и дети. Обняв и поцеловав в макушку Эрроу, Коко, Джию и Валентина, сидевшего на коленках у Волкман, он медленно уселся за стол. Как по традиции, каждое утро, ему приходилось всех целовать то в щечку, то в макушку. Не то чтобы Дэну это не нравилось, он очень любил своих детей и был примерным отцом, а то, что сейчас Рейнольдс ощущал запахи так, как никогда, это и было весомой проблемой. О, этот металлический запах, теперь понятно, от кого он исходит. Взгляд так и зацикливался на тоненькой кожице, которую столь легко прокусить и добраться до такой манящей и желанной крови, ощутить её вкус на языке… Во рту непроизвольно собралась вязкая слюна, он гулко сглотнул её. Стоп! О чём ты думаешь?! Отгони эти мысли куда подальше, Дэн! Вокалист сидел как вкопанный, старался меньше дышать и как можно лучше абстрагироваться от этих мыслей. Пытаясь не сталкиваться ни с кем взглядами, он уже несколько минут ковырял вилкой свой несчастный омлет. А он неплохо держится, многие новообращённые вампирчики, то и дело, движимые животными инстинктами, бросаются на первого попавшегося, особо не утруждая себя думами на сколько близок ему этот человек. Знали бы вы, а какого большого труда стоило ему втолкать в себя эту еду! Отломив кусок омлета с сардельками, он поднёс его ко рту: на запах вроде нормально. А на вкус — какой кошмар! Как будто затолкнул в себя кусок глины! Ужас! Почему на вкус так отвратительно?! Эйжа всегда хорошо готовила… Стараясь не показывать на своей кислой мине всего того отвращения к этой ужасной еде, он начал медленно пережёвывать. Рейнольдс пересёкся взглядом с Волкман, в её глазах читался немой вопрос типа: Что-то не так? Или: Всё нормально? — Спасибо, дорогая, очень вкусный завтрак, — наконец проглотив первый кусок, еле сумел выдавить улыбку вокалист. В ответ она кивнула и мило улыбнулась. Он тяжко выдохнул, опустил взгляд в тарелку и мысленно, не по-детски так, матюкнулся. Долго тебе, Дэн, придётся привыкать к обычной и раньше привычной для тебя людской пище, хотя не исключено, что так и не приноровишься. Даже в какой-то степени было его жалко. Ведь наш несчастный даже не подозревал, что вечером его ждёт свидание с любимым тубзиком.