Останься со мной, я боюсь своей души,
Почерневшей и взявшей меня под свой контроль
Солнце слепит глаза. Очередной невыносимо жаркий день. Ветер, что возникал из ниоткуда время от времени, был тёплым и совсем не приносящий с собой и капли прохлады. На высоких деревьях виднелись редкие, выжженные беспощадной жарой, листья, однако большинство веток были голыми и настолько сухими и ломкими, что казалось, будто они могли сломаться лишь из-за незначительного на них давления. Когда-то было нестерпимо холодно. Когда-то человечество было на грани того, чтобы исчезнуть без следа. Отныне всё претерпевает изменения. Температура — неустойчивое бедствие, солнце — чудовище, что порой намеревается сжечь здесь всё до тла. Канаме, объятый безграничным чувством замешательства, устремляет свой взор на небольшой городок, где жили люди, многие из которых были полны надежд на лучшую жизнь. Однако он, как никто другой, знает, что были и те, кто боялся его, кто ненавидел, остерегался и старался держаться как можно дальше. Ненависть. Одновременно столь уничтожающая и столь оберегающая. Оберегающая от такого, как он. Чистокровного. Бессмертного. У него была возможность уйти с теми, кто был таким же. У него была возможность последовать за ними в поисках тех, кто так сильно был похож на них. «Можешь забыть имя, которое мы тебе дали. Отныне оно тебе не понадобится» — последнее, что ему было сказано, когда он принял решение остаться. Люди ему верили. Он научил их многому. Он спас их от голода, болезней, незнания. Однако его бесконечные попытки изучить свою и их природу не остались бесследными. Их страх — безоговорочная справедливость. Рано или поздно они должны были это испытать. Рано или поздно они бы стали воплощением ярости и гнева на то, о чём он им никогда не рассказывал. Он помнит взгляды, направленные на него, что были полны искреннего удивления, страха и отчаяния. Они требовали ответов. Они жаждали объяснений. Они боялись. Они не знали, как себя защитить. Что он мог им сейчас сказать? Что он мог им предложить? Что он мог сделать?Страх и расплата —
Мир заклеймит нас алым крестом.
— Канаме. Он слышит чей-то голос за своей спиной. Мягкий, но настойчивый, словно некто хотел, чтобы он взглянул на него. И он поворачивает голову, встречаясь взглядом с мужчиной, которого ему никогда не доводилось видеть. Его тело и половина лица были прикрыты от солнца плотной тканью поверх обычной одежды. По его бледным губам Канаме не может предположить ни одной эмоции, которую бы незнакомец мог испытывать. — Бояться тех, кто обладает большей силой — естественно для смертных, — говорит он, а затем, протягивая руку, добавляет: — Ради них самих нам следует держаться от них подальше. Пойдём с нами. С такими же, как ты.Держись за меня, я не могу тебя отпустить.
Новообращённых становиться больше. Канаме кажется, что им нет конца, однако бескорыстно даёт им свою кровь, совсем не заботясь о себе. Он не замечает, как вскоре он теряет возможность стоять на ногах. Он не замечает, как теряет возможность оставаться в сознании. — Никогда не видел, чтобы вампир был в подобном состоянии, — слышит он уже знакомый ему голос. Рай стоял возле кровати, смотря на Канаме с толикой осуждения. Канаме на мгновение позволяет себе вспомнить тот день, когда им удалось немного больше узнать друг о друге. В тот день Рай опустил ткань, прикрывавшую его голову и, после недолгого молчания, словно тщательно обдумывая свои следующие действия, представился. Короткие светлые волосы, серые глаза с крапинками зелёного, бледная кожа. Образ Рая отпечатался в его памяти как нечто яркое и как нечто, что он бы не смог забыть, даже если бы у него появилось подобное желание. В тот день он испытал чувства, которые никогда ранее не испытывал. Он не мог дать самому себе точный ответ на вопрос о том, что это были за чувства и почему они ощущались так, будто тёмную комнату, где он всё это время находился, озарил свет, который не делал ему больно. — Пей. Голос Рая заставляет Канаме вернуться в настоящее и с непониманием взглянуть сначала на говорящего, а затем обратить внимание на протянутое запястье. — Не говори мне, что забыл, как пользоваться своими клыками, — говорит он, сведя брови к переносице. Видя бездействие со стороны Канаме, он спешит добавить: — Взамен я хотел бы кое-что у тебя попросить. Канаме думает, что его слова — одно сплошное «ничего хорошего». — Мне нужна твоя помощь, — произносит он и на этот раз совсем не колеблется, как это было в день, когда он говорил своё имя. Когда Канаме вонзает клыки под белоснежную кожу и впервые чувствует вкус крови Рая у себя во рту, ему кажется, что он, пусть и немного, но может видеть обрывки его воспоминаний у себя в голове. Что-то нечёткое. Что-то совсем далёкое и забытое. В то же время он думает о том, что вкус крови Рая — нечто неповторимое, но в ту же секунду он корит себя за подобные размышления и заставляет себя оторваться от его руки.***
— Порой мне кажется, что ты глупее всех на свете. Рай заговаривает после нескольких минут молчания и Канаме, до этого занятый поиском своих заметок по поводу своих экспериментов, тут же оборачивается в его сторону. Он тут же вспоминает о своих сказанных ранее словах о том, что существам, подобным им, не следует испытывать сильную влюблённость к кому бы то ни было. Никогда. Ни за что. Ни даже под страхом смерти. — Думаешь, что если никого не полюбишь, то это убережёт тебя от сводящей с ума жажды? Думаешь, что тогда тебе никогда не придётся обнажить свои клыки? Еле заметная ухмылка на губах Рая. Его светлые глаза, смотрящие прямо. Он не ждёт от Канаме ответа. Он знает, что в этом нет никакого смысла. — Это не поможет, — добавляет он. Откровенно. Жестоко. Без толики милосердия. Канаме смотрит на него в ответ. Рай успевает увидеть тень сомнения на его лице, но не осмеливается сказать о том, что любые сомнения сейчас — бессмысленный и ненужный груз.Нет, я не хочу влюбляться
В тебя
Когда Канаме подходит к лошади Рая ближе, та тут же с недовольством вертит мордой, намереваясь от него отвернуться. — Он мне не доверяет. — Канаме успевает смириться с сей неопровержимым фактом. Рай, слыша это уже, кажется, в сотый раз, не может сдержать улыбку. Он накланяется, ставит деревянную кадку с водой на землю перед животным, а затем, выпрямившись, наконец находит, что ему сказать. — Вы видите друг друга только в четвертый раз. — Боюсь спросить, сколько же тогда в конечном счёте встреч должно быть, — хмурится Канаме, не в силах не улыбнуться в ответ. И Рай растерянно замирает на месте. Он понятия не имеет. — Признайся, что сказал подобное, только чтобы приободрить меня и чтобы мои попытки понравиться ему не казались мне пустыми и бессмысленными. — Да, ты ему не нравишься, — говорит Рай и позволяет себе издать тихий смешок, потому что все попытки Канаме втереться в доверие к его лошади выглядели забавно и глупо одновременно. — Вот так прямолинейно? — Ты сам попросил признаться. — Рай качает головой. Какое-то время они смотрят друг на друга, словно ища убежище от всех бедствий на свете и будто находя его в ту же секунду. Ветер сегодня — прохладное спасение, приносящий с собой возможность вдохнуть полной грудью. Пахло дождём и травами, названия которых Рай, кажется, знал, но не был в силах вспомнить в подобной атмосфере, которую они же и создали.***
Вопросы о их быстрой регенерации были первыми, на которые Канаме пытался найти ответы. Днями и ночами. Используя все возможные и разумные способы. Он узнаёт, что они способны уничтожить самих себя; что их плоть из определённых частей тела и кровь способны преобразовать расплавленный металл в нечто большее. Они хотели помочь людям. Раю это очевидно, но он понимает, что их намерения были столь разными и совсем не соприкасающиеся друг с другом. Он стоит в дверях, наблюдая за его работой и понимает, что все его попытки могли продолжаться вечно. — В этих экспериментах нет необходимости, — говорит он. В глазах его плескалось сожаление о неугасаемой надежде, об упущенных возможностях, об утерянном воодушевлении. — Нет необходимости для нас или людей? — Людей, разумеется. В голосе Рая Канаме слышит нотки строгости и что-то ещё, напоминающее горе. Он не желает об этом думать. Он не желает в это верить. Он бы хотел, чтобы Рай более ничего не говорил. Он боялся, что ещё немного, и он сможет расслышать в его голосе нечто, похожее на разочарование. — Мы не будем вступать с ними в контакт, пока этого не потребуют обстоятельства. Рай продолжает говорить, однако, к своему огромному облегчению, Канаме не слышит того, чего так сильно боялся. Он прекращает заниматься тем, чем занимался и впервые боится двинуться с места. — Я не хочу вызвать в них чувство страха. Рай смотрит прямо на него. Канаме убеждается в этом, когда наконец оборачивается к нему, однако он не находит в себе достаточно сил на то, чтобы задержать свой взгляд на нём дольше, чем на пару несчастных секунд. И всё же он позволяет Раю подойти к нему ближе. Позволяет взглянуть на его исследования, на всё то, что ему удалось выяснить. Огонь, разожжённый под металлической чашей для наблюдения за реакциями различных веществ, греет их лица слишком сильно, но они не делают попыток отойти от него, будто совсем этого не замечая.***
Чистокровные, создающие себе бесчисленное количество слуг. Столь жестокие действия не могли понять и сами бессмертные. Обращённых было так много. Так много. И стоя среди них без него Канаме пытался дать название чувству, что так сильно врезалось в его сознание. — Не время о них сейчас волноваться. Он слышит голос Рая и стук копыт о землю. Канаме не впервые видел его верхом, но сегодня он впервые замечает, как крепко тот держался за поводья. — Давай, хватайся. — Рай протягивает руку и Канаме не в силах объяснить самому себе, от чего же он не делает то, о чём его просят. Было ли это из-за встревоженного выражения лица Рая или же то было из-за усталости, которую Канаме успевает рассмотреть в его светлых глазах. И он всё же протягивает руку в ответ, позволяя Раю помочь ему взобраться. Он не может вообразить, мог ли он поступить иначе и заставить себя замереть на месте. Он уверен, что он не в силах вообразить себе мир, в котором он отказался бы быть с ним рядом. — Возьми себя в руки и держись за меня, в конце-то концов. В голосе Рая слышится волнение. Канаме подавляет в себе желание спросить его о том, что с ним сегодня происходит, потому что понимает, что он тоже совсем не в порядке. Рай дёргает за поводья. Он хочет увести Канаме отсюда как можно дальше. Он понимает, что он снова будет пытаться помочь всем этим несчастным. — Они превратили их в покорное стадо, — без каких-либо эмоции произносит он. — Теперь они то и делают, что выполняют их прихоти и всё, что бы они не захотели. Канаме ничего не говорит. Всё это творили такие же бессмертные, как и они. — Тебе бы следовало знать, что ответить. Когда они оказываются достаточно далеко от толпы, Рай заставляет лошадь остановиться и прежде, чем Канаме успевает слезть сам, он, вспылив, толкает его в спину. Что могло с ним случится? Ничего. Канаме не ожидает столь резких действий, но, оказавшись на земле, удерживается на ногах. — Сам ведь сказал, что благодаря своей силе их остановишь. Так вперёд! Канаме хочет его понять. Он пытается взглянуть на Рая, но тот смотрит куда угодно, но только не на его, говоря о том, что подобное бедствие, как бесчисленные количество обращённых, можно остановить, только если избавиться от источника их появления — от тех, кто их создаёт. — Я не хотел уничтожать подобных нам, мы ведь совсем недавно их отыскали. — Рай опускает голову. Страх и отчаяние стали его тенью. — Прости, что попросил тебя о подобном. Рай и не думает на него взглянуть. Канаме лишь благодаря своей вампирской силе успевает схватить Рая за руку прежде, чем тот успеет вновь дёрнуть за поводья. Рай всё же смотрит на него. Когда Канаме поднимает руку и дотрагивается до его впалой щеки, его сердце наполняется необъяснимым чувством теплоты и невесомой мягкости. — Я буду в порядке, — произносит Канаме с чувством бескрайнего волнения. — А вот ты? Бледный, как полотно. — Держусь лишь за знание того, что я не один. Рай вымученно улыбается. Прежде, чем он успевает сказать что-либо ещё, Канаме кладёт руку на его плечо, заставляя немного наклониться. Они соприкасаются губами, словно скрепляя только им известное обещание. — У тебя доброе сердце, — произносит Рай еле слышно, когда они отрываются друг от друга. Канаме не видит, как губы Рая трогает горькая ухмылка. Она сменяется на фальшиво-спокойную как только у них появляется очередная возможность взглянуть друг на друга. — Уверен, ты справишься. Канаме отпускает его. Он старается не замечать странного чувства, что он его теряет и впервые за все эти годы чувствует себя беззащитным и ни на что не способным. — Даже без меня, — говорит Рай с ощущением, словно он пытался перекричать самого себя. Он бы хотел остаться. Он позволяет себе вообразить, что никакого бедствия нет. Он позволяет себе вообразить, что бессмертные не позволяют себе подобных злодеяний. Он позволяет себе вообразить, что то, что он намеревается сделать — не бесполезно. Он бы не хотел, чтобы Канаме, после сказанных им слов, пытался его остановить. Он надеялся, что Канаме сочтёт его слова за нечто нестоящее и несерьёзное. Канаме не пытается его остановить. Однако слова, сказанные Раем, эхом повторяются в его мыслях.***
— Говоришь, что знаешь, как противостоять им? Рай знал, что люди не поверят ему на слово. Люди были осторожными. Он понимал их страх. Он понимал их осторожность. — Он же один из них! Как можно ему верит? Он здесь по поручению своего предводителя, помяните моё слово! Они повышают голос, держат самодельные оружия наготове, опасаясь за свои жизни. И лошади Рая, которая всё это время была с ним рядом, это совсем не нравится, от чего она беспокойно топчется на месте. — Никто не знает, что я здесь. Вам незачем меня бояться. — Рай говорит без тени сомнения. Он не отступит. Не сейчас, когда он был так близок к тому, чтобы поведать людям способ защитить себя от таких, как он. — Я не могу гарантировать, что это будет безопасно абсолютно для всех вас, но… Он говорит им о своей крови. О её необходимом количестве, которое он должен им дать. О том, что это сделает их сильнее. О том, что тогда у них будет шанс противостоять тем, перед кем они были совершенно уязвимыми и не способными оказать сопротивление.Я не могу освободиться, и ты не можешь отрицать,
Что конец уже близок
Канаме не знал, какого это — испытать чувство потери кого-то безусловно дорогого своему сердцу. Испытать чувство, словно оставили одного средь бесконечного хаоса из одиночества и тоски. Грудная клетка Рая — зияющая дыра. Его сердце — расплавленный металл. Его тело — потрескавшееся стекло. Канаме не знал, какого это — испытать чувство несправедливости и безмерной обиды на обстоятельства, в которых они были вынуждены оказаться. Он не знал этого. До сегодняшнего дня. Пока Рай не принял столь жестокое решение. Канаме никогда этого не хотел. Тем, кто это сделал, должен был быть он. Не Рай должен лежать перед ним на холодной земле. Не его сердце должно быть в огне. — Он бросил своё сердце в горн и продолжил давать нам свою кровь как ни в чём не бывало. — Выражение лица одного из мужчин передавало всю его растерянность. — Мы мало о вас знаем, но разве вы, монстры, не бессмертны? Канаме ничего не говорит. Даже у бессмертия были свои условия. Они бессмертны, пока их сердца не вырваны из их грудных клеток. Они живы, пока их сердца бьются там, где им и положено биться. Когда Канаме прикасается к холодной коже, на его лице застывает маска безмятежности и смирения, однако когда тело Рая раскалывается на множество маленьких осколков и осознание наваливается нестерпимо тяжелой болью он уверен, что выглядит как самое несчастное и жалкое существо на свете. «Канаме, я не могу смотреть на тех, кто забыл истинную ценность жизни; на тех, кто действует инстинктивно и играется с жизнями тех, кто слабее, но, тем не менее, сильнее. Я не могу смотреть и ничего не делать». Он вспоминает, с какой горечью и с каким сожалением Рай это говорил. Тогда, стоя среди высокой колышущейся травы, он был похож на те обожжённые листья на ветках высохших деревьев. Таким же одиноким и уязвимым.***
— Ваши враги — глупцы, которые верят в то, что они бессмертны. Канаме усмехается сказанным им же словам. У людей появилась сила, которую они хотели как можно скорее опробовать на причинах их многолетних страданий. — Позвольте даровать вам ещё немного знаний. Воспользуйтесь этим горном, чтобы создать оружие. Никому из вас не избежать груза ответственности.***
Ему не за что было цепляться, кроме того времени, что он провёл вместе с Раем. Он не хотел, чтобы подобные обстоятельства стали причиной их разлуки. Думая о подобном, Канаме корит себя за то, что в то мгновение, когда ему казалось, что Рай пытается что-то от него утаить, он не позволил своим чувствам взять над ним верх. Держа потрескивающее маленькими искрами оружие в своих руках, он пытается ощутить в нём хоть каплю его присутствия, но в ту же секунду понимает, что оружие, пусть и созданное благодаря сердцу Рая — всего лишь неодушевлённый металл, неспособный его заменить. Канаме всматривается в гравировку «Кровавя Роза» на затворе пистолета и думает, что тот, кто принял решение назвать его именно так, смог хорошо прочувствовать его суть. Из дула и других составных частей росли колючие стебли, словно оружие совсем не желало подпускать к себе кого бы то ни было. Канаме уверен, что однажды появится тот, кто сможет справиться с подобным. Тот, кто сможет это контролировать. Тот, кто сможет раскрыть всю его невероятную силу. Он сжимает Кровавую Розу в руке с мыслями о том, что Рая никто никогда не заменит. И это знание отдаётся невероятной болью где-то в области грудной клетки. Именно поэтому он не хотел влюбляться. Именно поэтому их расставание для него — самое болезненное чувство, что он когда-либо испытывал. Канаме вспоминает тот день, когда Рай, с лёгкой улыбкой на губах, рассказывал, что ему тоже нравятся люди, что его родители тоже были смертными и, несмотря на это, любили его и были достаточно сильными, чтобы защитить такого, как он. Канаме пытается понять, какое воспоминание о Рае было особенно дорого его сердцу, но в то же мгновение понимает, что все они были для него безмерно особенными и важными. Ему нравилось говорить о тех вещах, которые могли заставить Рая улыбнуться. Ему было достаточно просто быть рядом с ним, чтобы испытать чувство безмятежности и безопасности, пусть и чувство страха его волновало не так сильно, как ему бы того хотелось. Ему нравилось замечать, как изменялся взгляд и выражение лица Рая всякий раз, когда он его видел. Он не хотел привязываться, но потерпел поражение. Теперь его сердце изнывало от тоски. Теперь лишь мысль о существовании в этом мире без него — самая ужасная пытка. Он осознаёт, что Рай вверил своё сердце людям целиком и полностью, в то время как его сердце стало наполовину принадлежать Раю с того самого момента, как только он посмел позволить себе вспоминать о его взгляде и голосе после их неловкого знакомства. Непростительная ошибка. Сожаления — его наказание. И всё, что он мог для него сделать — продолжать идти, не смея сдаваться.Просто продолжай хранить наши прощания
Путь, длинною в тысячелетия. Погрузиться в вечный сон — его единственное желание. Любил ли он людей так же искренно, как того делал Рай? Он не знает. Делал ли он всё то, что он делал все эти года ради людей или же он делал это ради него? Он не знает. Жалел ли он, что когда-то давно, без тени сомнения, позволил Раю знать об особенностях бессмертных всё то, что было известно ему самому? Он не знает. Ему было многое известно о мире, в котором он жил. Ему было многое известно о людях, которым он всё это время пытался помочь. Ему было известно то, кем он являлся, но он так мало знал о чувствах, которые он мог испытать. Ему следовало бы знать, но когда-то давно счёл это ненужным и лишним. Он так упрямо держал себя от этих знаний как можно дальше, надеясь на то, что чувство любви к кому бы то ни было — самое чуждое для него чувство на свете. Он не знает, чувствовал ли Рай то же самое. Ему было достаточно того, что Рай, пока его сердце было с ним, никогда не поворачивался к нему спиной. Ему было достаточно помнить о том, что когда Рай сказал, что он собирается помочь людям, он обернулся к нему и со всей серьёзностью произнёс, что он намеревается помочь и ему тоже. Канаме позволяет себе представить, что бы случилось, если бы в конце они с Раем оказались вместе. Он уверен, что не сможет сосчитать, сколько раз во снах видел их прощание, но он навсегда запомнил те разы, в которых он, позволив себе быть эгоистичным настолько, насколько это возможно, не позволяет Раю совершить то, что он совершил. Он навсегда запомнил, как он, с искажённым от боли лицом, сжимал в руках стеклянные осколки, что были всем, что от него осталось, которые позже, всего через несколько мгновений, пылью просачивались сквозь его пальцы. Закрывая глаза, Канаме позволяет себе представить, как Рай никогда не произносит слов о том, что он сможет справиться без него, а говорит ему, что они сделают это вместе. Он уверен, что подобные мысли, пусть и совсем немного, но смогли спасти его от безумства и уныния. Он уверен, что если бы кто-то набрался смелости и спросил его о том, считает ли он все те года, когда он был вынужден был быть без него, жизнью, он бы без сомнений ответил, что нет. Канаме закрывает глаза с призрачной надеждой на то, что его участь — спать и видеть во снах их с Раем прощание бесконечное множество раз. Словно это могло сойти за действительность. Словно это могло его спасти.