Переиграть

Масатоши пялился на верхнюю полку двухъярусной кровати, едва ли не вслух костеря Мэя, потому что именно из-за него не мог уснуть вот уже битый час. Телу требовался отдых. Ещё больший отдых требовался разуму, но думать Масатоши мог только о том, что на поле нарезает круги один самовлюблённый идиот, которому пара пропущенных ранов и отбитых ченджапов встали поперёк горла несмотря на победу. Можно было оставить его в покое, пусть бегает на здоровье. Нужно было оставить! Масатоши не нянька, чтобы за ручку уводить Мэя в кровать каждый раз, когда тому вздумается загнать себя во всех возможных смыслах. Хотя, кому Масатоши врал. Роль няньки приросла к нему с первого месяца их знакомства, после того как Мэй в своей обычной, до нелепого наглой манере попросил о себе позаботиться. Прямо так и сказал "Позаботься обо мне, Маса-сан!", растянув губы в широкой улыбке и заложив руки за спину, будто школьница из самой распоследней дорамы. Уже тогда Масатоши понял, что за ангельской внешностью кроется вовсе не ангельский характер. А за характером крылась стальная воля, огромный талант и яростная жажда победы, так что делать нечего, приходилось заботиться обо всём комплекте. Откинув лёгкое одеяло, он устало потёр щеки и тихо, чтобы не разбудить Карлоса, нашарил под кроватью вьетнамки. Путь до поля занимал не больше пяти минут, но Масатоши шёл медленно, наслаждаясь долгожданной прохладой и непривычной тишиной. Коридоры общежития утопали в темноте, лампы запасных выходов отбрасывали на стены тревожные красные тени. На всякий случай Масатоши проверил комнату Мэя, но та пустовала. Не подвело предчувствие, значит, после полных девяти иннингов на горке, тот не придумал ничего лучше, кроме как побегать после отбоя. Выйдя на улицу, Масатоши вздохнул полной грудью. Свежий воздух окончательно лишил сонливости, и не то чтобы это было чем-то хорошим. До знакомства с Мэем он вообще слабо представлял, что такое бессонница, а теперь случалось раз в пару месяцев проваляться до самого рассвета, практически не смыкая глаз. За одно это Мэй заслуживал крепкую затрещину. На поле было темно и тихо, сразу стало ясно, что оно пустует. На мгновение Масатоши испугался, что Мэй слинял куда-то ещё: на дверях тренажёрки висел замок, основная территория школы охранялась, в общежитии его не было. Только если... Масатоши нахмурился. Только если Мэй не засел в чужой комнате, лишив сна ещё одного бедолагу. Впрочем развиться мысль не успела, возле булпэна что-то мелькнуло, Масатоши присмотрелся и разобрал белое пятно футболки. Мэй стоял в самом углу крытой площадки и разминал плечо. Просто замечательно, этот идиот не просто бегал, а ещё и отрабатывал броски. У Масатоши задёргалась бровь. Не скрывая присутствия, он решительно направился к воротам на поле. — Мэй! — строго позвал он за пару метров до булпэна, стараясь интонацией выразить всё, что думает насчёт внеурочных тренировок в половине двенадцатого ночи. Мэй совершенно не выглядел удивлённым и, конечно, ответил с весёлым вызовом. — О, Маса-сан! Как прогулка? Масатоши почувствовал едва преодолимое желание взять его за шкирку и хорошенько встряхнуть. Вместо этого он глубоко вздохнул. На Мэя было бесполезно орать, шипеть, отвешивать подзатыльники и терпеливо что-то разъяснять, хотя Масатоши проделывал всё это с завидным постоянством. Пока Мэй сам не уложит элементарные вещи в своей светлой глупой голове, любые увещевания для него как пустой звук. — Если думаешь, что я не сдам тебя тренеру, то крупно ошибаешься. Иди спать, нам ещё играть на Кошиэне. — А ты сам чего не спишь? Не мог же Масатоши сказать, что предчувствие того, как Мэй выжимает из себя последние соки, не давало ему заснуть. — Видел, как ты пошёл на поле, — соврал он. — Перед сном решил проверить, хватило тебе мозгов вернуться или нет. Теперь вижу — не хватило. — Ммм. Ну я ещё немного тут побуду, — ответил Мэй невпопад, невозмутимо развернулся и поднял лежащий на скамейке мяч. — Не останешься посмотреть подачи? Хочу покидать ченджап, сегодня под конец матча он был не очень. Масатоши бы соврал, сказав, что не ждал приступов самобичевания, но какого чёрта прямо сейчас? Неужели нельзя подождать хотя бы до завтра? — Ты уже забыл, что мы победили? Ответ был резким и на удивление быстрым, наверняка крутился на языке Мэя не первый час: — Мы — да. А вот я чуть не проиграл. — Скажешь ещё хоть слово в таком ключе, и я тебе врежу, — мрачно предупредил Масатоши, на этот раз намереваясь исполнить угрозу. — Ты зарываешься. — О чём ты? — О твоём... — он подошёл вплотную и ткнул пальцем Мэю в грудь. В конце концов, даже если ему выпала роль няньки, он не подписывался подтирать сопли, для которых вообще нет причин. — ...Непомерно раздутом самомнении. Оно, конечно, всем известных размеров, но это уже слишком. Теперь собираешься страдать над каждым пропущенным хитом? — Дело не в хитах, а в том, когда они пропущены, — Мэй сжал мяч до скрипа и упрямо уставился в землю. — Это были опасные моменты. Нельзя в таких лажать, особенно с таким маленьким преимуществом. Мы ведь могли проиграть. Из-за меня. Масатоши хотел всё-таки треснуть Мэя, но почему-то вспомнилось, как тот ревел на построении и как зло утирался в раздевалке перед интервью, а слёзы всё катились и катились по его щекам. Раздражение не ушло, но сменило причину. За какое-то мгновение Масатоши вспыхнул, потух и расстроился, толком не успев сосредоточиться ни на одной эмоции. В самом конце осталась досада, справиться с которой было труднее всего. — Ты хорошо играл, — тихо и честно сказал он, положив руку Мэю на плечо. Тот ругал себя за четыре отданных очка за все отборочные, Масатоши мог поклясться, что это полный идиотизм, продиктованный верой в собственную исключительность и всесилие, но разве объяснить такое Мэю? Не хватало ещё, чтобы он начал грызть себя за победы. — Чем больше я подавал, тем сильнее боялся сорвать бросок. Кинуть мяч, который ты не поймаешь. Как тогда. Думаю, поэтому они летели выше нужного... Масатоши положил вторую руку ему на плечо и решительно развернул к себе. — Твой контроль стал намного лучше. Прекрати вспоминать ту игру. Мы снова едем на Кошиэн и в этом году сделаем всё, чтобы забраться на самую верхушку, а для этого команде нужен ас, который не свалится с горки посреди матча от переутомления. — Эй, — нахмурился Мэй, стараясь звучать оскорблённо. — Вообще-то я выносливый. — Я знаю. Пусть так будет и дальше, — Масатоши наклонился, чтобы вытащить из его крепко сжатых пальцев мяч. — А теперь — спать. Не обсуждается. Мэй набрал в грудь побольше воздуха, будто собирался возразить, но в последний момент отступился: — Ну маааам... Дорога до общежития казалась дольше, чем до поля. Масатоши настойчиво тянул Мэя за собой, почему-то не решаясь отпустить запястье. Как будто Мэй мог развернуться и убежать в неизвестном направлении. Судя по всему, сил у того осталось только передвигать ногами, что вовсе не значило, что, вернувшись в комнату, он послушно уснёт. Пару раз Масатоши уже отправлял его спать, чтобы утром обнаружить сидящим под одеялом с покрасневшими глазами и серым лицом. Вспомнив о последнем таком случае, он смиренно понял, что сегодня ночью не вернётся в свою кровать. Благо Мэй жил один. — Если кто-то заметит, что мы таскаемся ночью по территории, тренер этого так не оставит, — хмуро сказал Масатоши, чтоб заполнить гробовую тишину. Ответа не последовало. Масатоши был не из болтливых и предпочитал больше делать, чем говорить, в отличие от Мэя, который умел и любил почесать языком. Редко когда ему нечего было сказать, и ещё реже он выбирал оставить мысли при себе, так что теперешнее молчание говорило о многом. Масатоши обернулся, но Мэй смотрел только в пол. Он выглядел задумчивым, что скорее было хорошим знаком, но заставляло Масатоши продолжать чувствовать досаду, которая возникла на поле, потому что он никогда не понимал, что делать с таким Мэем. По общежитию они не сговариваясь шли на цыпочках. Очень не хотелось наткнуться не только на коменданта, но и на кого-нибудь из команды. Любой игрок, будь он трижды в третьем составе, знал, что ас Нарумия — та ещё заноза в заднице, его ночным пробежкам давно никто не удивлялся, реакцией Масатоши на них — подавно. В любой другой день, увидев их крадущимися по коридору, игроки бы только посмеялись, но именно сегодня — худший момент, чтобы Мэй показывался им в полуразбитом состоянии. После тяжёлой, но всё же победы, вся команда была воодушевлена очередным выходом на Кошиэн и настроена на максимальный результат, а тот занимался рефлексиями. Ну не идиот ли? Какой пример он подавал остальным как ас? — Я в душ, — буркнул Мэй, едва войдя в комнату, быстро вытащил из шкафа полотенце со сменной одеждой и сбежал. Наверное догадался, что Масатоши не оставит его одного и благоразумно решил не пререкаться. За время, пока они играли вместе, между ними прошло бесчисленное количество споров, и теперь уже в начале почти каждого Масатоши мог угадать, кто в итоге настоит на своём. Этой ночью у Мэя не было сил на ругань, и видят боги, если бы так было всегда, жизнь команды, Масатоши и самого Мэя могла стать намного проще. Но тогда, возможно, им бы пришлось искать другого аса, потому что Мэй, который со всем соглашается — не Мэй. Масатоши выкинул фантики от протеиновых батончиков со стола, открыл окно, впустив ночную прохладу, и вытащил из ящика под кроватью запасной плед с подушкой. Он ночевал здесь два месяца назад, когда Карлос болел, и провёл десятки, если не сотни часов за обсуждением бейсбола и разъяснением домашних заданий. Мэй был настоящим лентяем, когда дело касалось учёбы. Как он планировал получать нормальные оценки, когда Масатоши выпустится и некому станет разжёвывать ему материал, непонятно... Но это будет уже чья-то чужая проблема, напоминал себе Масатоши. Весь Мэй станет чужой проблемой — нового капитана, нового основного кэтчера, первогодок, которым свезёт прийти в команду с таким заносчивым асом. Масатоши был на пороге очень больших изменений в жизни, ему предстояло многое оставить позади, о чём-то он будет жалеть, а о чём-то — например о бессоннице из-за того что Мэй придурок — ни за что. Улёгшись на нижний ярус кровати, он закинул руки за голову и поймал странное чувство, будто прогулки до поля, неприятного разговора, тёплого запястья в ладони и тишины пустых коридоров вообще не было. Всё вернулось к тому, с чего началось: он лежал и мысленно ругал Мэя, а потом будто задремал и увидел короткий, но красочный сон. Масатоши знал, что так бывает, — если что-то постоянно крутится в голове, оно начинает сниться. Насколько часто ему снился Мэй за последних полтора года, даже представить было страшно, поэтому Масатоши и не представлял. Он совершенно не хотел ничего анализировать, осознавать и делать неприглядные выводы. Как там любил повторять Мэй? Иногда Масатоши слишком много думает? Вот в этом случае он просто прекрасно справлялся с задачей не лезть вглубь и не думать, какого чёрта ему очень не хочется обо всем этом думать. Дверь открылась резко, оповещая что прогулка, запястье и коридоры всё же были не сном. — Ну и холодина! — с порога заявил Мэй, показывая, что уже пришёл в норму. Масатоши не верил таким быстрым метаморфозам, но был готов подыграть: — Не вздумай закрывать окно! — Да я заколею и умру от переохлаждения! Или подхвачу воспаление лёгких, а ты будешь виноват. — Ты издеваешься? На улице жара, — Масатоши приподнялся на локте, наблюдая, как Мэй торопливо елозит полотенцем по волосам и зябко передёргивает плечами. — А мне холодно! Горячей воды не было, какой-то придурок израсходовал всю, — Мэй отбросил полотенце на стул и потянулся к окну, но Масатоши остановил его на полпути. — Не смей, Мэй! — Это моя комната, буду делать что захочу! — Мне плевать, чья она, закроешь окно — пойдёшь спать в коридор. — В чём тогда смысл оставаться со мной, если ты собрался меня выгнать?! — Получить удовольствие от того, что ты будешь торчать в коридоре, — припечатал Масатоши и записал на свой счёт ещё одну победу, потому что окно так и осталось открытым. Но вот Мэй ёжился и едва не дрожал, обхватив себя руками, даже смотреть на него было зябко. — Хватит уже стоять, иди ложись. — Кровать тоже холодная... Маса-сан, слушай, я придумал: можно я погреюсь об тебя? — Повисло многозначительное молчание, но Мэя оно не впечатлило, воодушевлённый идеей, он подошёл ближе, наклонился к Масатоши и состроил несчастное выражение лица. Идиотничал. Наверняка решил заняться своим вторым любимым после бейсбола делом — потрепать Масатоши нервы. — Ну пожалуйста! Неужели тебе жалко немного тепла для своего драгоценного питчера? — Мэй, ты хоть понимаешь, насколько стрёмно это звучит? — застонал Масатоши, накрыв лицо ладонью. Ледяные пальцы, тут же лёгшие на предплечье, заставили его дёрнуться. — Видишь, я не шучу, мне правда ужасно холодно, — раздражённо зашептал Мэй. — Это ты ещё мои ноги не трогал. — И не собираюсь! — Ну и не надо. Я просто не понимаю, тебе что, жалко? Только что говорил, что жарко, а сейчас ноешь. — Это я ною? — А что, я? — в тон возмутился Мэй, и Масатоши смиренно признал поражение. Три спора из трёх слишком хорошая статистика, чтобы быть правдой. — Господи, ладно, только закрой дверь, если кто-то увидит, будет сложно объяснить что это не то, чем кажется. — Какой стеснительный, — закатил глаза Мэй, но закрыл дверь на защёлку, затем сдёрнул с верхнего яруса свою подушку и бросил рядом с Масатоши. — А теперь двигайся, ты такой громадный, что занимаешь всё место. — Потому что эти кровати не предназначены для двоих. — Точно, нужна побольше, — подтвердил Мэй, взбил подушку, утянул часть пледа на себя и преспокойно улёгся, будто не сказал ничего странного. На всякий случай стоило прояснить некоторые моменты: — Я не собираюсь спать с тобой. Согреешься, и вали наверх. — И я с тобой тоже не собираюсь, потому что повернуться невозможно, — он показательно толкнул коленями ноги Масатоши. — Всюду ты! — Если не нравится, можешь идти к себе прямо сейчас, — Масатоши сдвинулся ещё ближе к стене и вернул толчок. — Не дождёшься. Скажи спасибо придурку, который торчал в душе до меня. Я уверен, что это Ширакава! Вечно он шатается ночью по общежитию. Один раз мы столкнулись в темноте, когда я возвращался с пробежки, так я чуть не обделался от страха. Мне кажется, он специально этим занимается, потому что любит бесить других. — Кого-то мне это напоминает, — кисло пробормотал Масатоши. — И почему, интересно, виноват он, а тебя под боком терпеть приходится мне? — У тебя есть кандидат получше? Масатоши с раздражением подумал, что на такой наглый вопрос даже ответить нечем. Он рывком развернулся к стене. — Все, заткнись и спи. — Сам заткнись и спи, ты первый начал. Одной из лучших тактик в борьбе с Мэем было игнорирование, поэтому Масатоши промолчал. Несколько секунд царила блаженная тишина, а потом ледяные ладони скользнули ему под футболку. — Мэй! — зашипел Масатоши, пытаясь увернуться от прикосновения, но места было настолько мало, что любое движение только ухудшало положение. Он выгнулся назад, подминая Мэя под себя, что тому категорически не понравилось. — Эй, поаккуратнее, громадина! Это не просто руки, а руки питчера… — ...которых у тебя может не стать! — подсказал Масатоши, но всё же ослабил напор. Мэй был вовсе не хлюпиком, но иногда для травмы достаточно неудачного положения и капли усилий. Последнее, что Масатоши хотел, — нечаянно навредить ему. — Убрал быстро! — Ни за что! Ты тёплый! — Как же ты бесишь, — простонал Масатоши, чувствуя, как мурашки поднимаются вдоль позвоночника и разбегаются по плечам и шее. Мэй повернул ладони другой, ещё совсем холодной стороной и демонстративно замычал от удовольствия. Ладно, чёрт с ним, пусть греется! Масатоши поджал губы, стараясь не думать, насколько много позволял этому идиоту. Да никакой другой человек не посмел бы попроситься к нему в кровать, а затем ещё и засунуть ледяные руки под футболку. В такие моменты Масатоши как никогда понимал, почему тренер не одобряет его снисходительного отношения к Мэю. Но лучше уж так, чем если бы тот продолжал нарезать круги по полю и циклиться на пропущенных в игре с Сейдо очках. Команде нужен сильный ас. Мэй хорошо справлялся с этой задачей, и если чтобы переключиться с отбитых подач ему нужно засунуть свои чёртовы питчерские руки под футболку Масатоши — пусть так и будет, насколько бы плохо это ни звучало даже в мыслях! Масатоши медленно вздохнул, старательно пытаясь взять раздражение под контроль. Он понимал, что бессмысленная ругань никому из них не пойдёт на пользу, а только займёт ценное время. Уже давным давно пора было спать. Мэй поёрзал сзади, ещё раз перевернул ладони и наконец затих. Но ненадолго. — Маса-сан, — нужно было просто его игнорировать. Игнорировать. — Я знаю, что ты не спишь. Ты же не мог заснуть за минуту. Маса-сан. Маса-сан. Маса-сан… Масатоши раскрыл глаза и тупо уставился в стену. — Что? — Развернись. — Зачем? — Развернись и все. Послать Мэя было самым правильным решением, и Масатоши имел на него все моральные права, но наверное он был каким-то чёртовым мазохистом или, может, святым в прошлой жизни, потому что он не заорал и не принялся раздавать подзатыльники, а просто развернулся. — Ну. Что. Ещё. — Ты злишься? — без лишних разговоров и веселья в голосе спросил Мэй, и продолжил, прежде чем Масатоши успел поинтересоваться, за что конкретно ему положено злиться больше всего. — Мне кажется, ты не понял, что я имел ввиду, когда сказал, что сегодня я почти проиграл. Не хочу, чтобы между нами было недопонимание. Особенно в этом. Похоже, Мэя совершенно не волновала ни своя, ни чужая усталость. Масатоши посмотрел ему в глаза и нахмурился, потому что взгляд был полон решимости разобраться во всём прямо сейчас. Их безобидные перепалки были хорошо знакомой территорией, и для обоих стали чем-то вроде колеи, возвращающей в нормальное русло. Каждый играл собственную роль, которая отвлекала от сложных мыслей и давала простые решения, но это не значило, что им не приходилось говорить серьёзно. Масатоши не обманывался изменившимся после душа поведением Мэя, но не рассчитывал, что тот захочет обсудить разговор на поле так быстро. Обычно ему требовалось больше времени. — Что по-твоему я не так понял? — вздохнув, спросил он. — Что я злюсь из-за хитов. Масатоши поднял брови — неужели Мэй собирался спорить с этим? — Нет, подожди, — пошёл на попятную Мэй. — Да, ты прав, я действительно из-за них злюсь, но не из-за самого факта. Быть питчером вообще без хитов круто, но это не то, за чем стоит гнаться. Слишком уж нереалистичная цель. Масатоши не видел смысла сдерживать смешок. Может эта ложь и могла сработать с кем-нибудь, но точно не с ним — как раз такие цели манили Мэя больше всего. — Эй, что весёлого?! — тут же взвился он. — Мне кажется, или обычно тебя раздражает, когда я начинаю разбрасываться громкими заявлениями? Сейчас я говорю, что надо смотреть на вещи трезво, а ты надо мной смеёшься. Как это понимать? — Ты всё правильно говоришь, но не надо кормить меня сказками, что стоя на горке не бесился из-за того, что тебя отбили и не дали завершить отборочные без ранов. — Вот что ты не понял, — поджал губы Мэй. — Тогда я разозлился по этой причине, но потом она отошла на второй план, потому что… — Мэй, — тихо, но уверенно перебил Масатоши. — Я не идиот и умею слушать, я понял, что ты имел ввиду, когда сказал, что нельзя лажать в важных моментах. Конечно, это так, но я не считаю, что ты лажал. Единственное, за что мне хотелось тебе врезать в этой игре — за то, что ты потерял концентрацию после первого хита. Мэй набрал в грудь побольше воздуха, но судя по затягивающейся паузе, ответить ему было нечем. Он медленно выдохнул, улёгся поудобнее, засунув руку под подушку, и подозрительно посмотрел на Масатоши. — Думаешь, я пропустил в конце, потому что потерял концентрацию ещё в начале? — Нет, в конце соперник был хорош. И мы оба недооценили третьего бэттера, Исашики. Того, который орал на бите больше всех. — Ага, и который преспокойно выбил ченджап, — мрачно напомнил Мэй. Масатоши устало потер глаза. — Забей уже, Мэй. Ты вечно говоришь, что я слишком много думаю, а сам занимаешься ровно тем же. Мы победили и едем на Кошиэн, теперь нужно готовиться к следующим матчам. — А как же анализ ошибок и всё такое, капитан? — Если бы ты соизволил прийти на вечернее собрание, ты бы услышал "всё такое" там, а не доставал меня этим сейчас. — И всё же мы так много тренировались, а с ченджапов набрали очки. Что ещё сделать, чтобы этого не происходило? — продолжил гнуть своё Мэй, будто вообще не слушал, что ему говорят. Это начинало уже конкретно напрягать. — Ложиться спать вовремя, — раздражённо сказал Масатоши. — Мне показалось, или ты только что заявил, что не ждёшь полной неуязвимости от своих подач? — Не жду, но как же бесит, что меня это так сильно бесит! — неожиданно зло выпалил Мэй, и Масатоши со вздохом положил руку на его дурную голову. — Если хочешь, можем ещё раз поговорить об этом завтра и разобраться со статистикой вместе, — предложил он спокойнее, взлохмачивая пальцами влажные, холодные пряди. Блин, Мэй и правда мылся под ледяной водой, ну и идиот. — Заболеешь перед Кошиэном — я тебя убью, — для порядка предупредил Масатоши и натянул плед ему до подбородка. Мэй нахохлился. — Ты точно школьник? — сощурился он. — Хватит быть таким взрослым и умным. — С тобой по-другому нельзя. — Я серьёзно, бесит, когда ты такой. Прекращай. — А то что? — спросил Масатоши, чувствуя себя не меньшим идиотом, чем Мэй, потому что хоть и понимал, что они снова соскальзывают в препирательство, всё равно продолжал. — А то... А то я сделаю так, что ты ещё долго не сможешь прийти в себя, — самоуверенности голосу Мэя было не занимать, но Масатоши очень сомневался, что тот сможет придумать нечто реально действенное. За время их совместной игры нервы Масатоши прошли испытание истериками, насмешками, криками и слезами и здорово закалились. Им как нельзя лучше подходило выражение: "Всё что не убивает, делает сильнее". — У тебя нет никаких шансов, — резюмировал он. — Разве что ты слёзно попросишь прощения за полтора предыдущих года и согласишься, что всё это время вёл себя как эгоистичный, мелкий засранец. — Или, например, поцелую тебя. Тогда ты точно растеряешься, — хмыкнул Мэй, и Масатоши посмотрел на него максимально скептичным взглядом, на который был способен. — Что за хрень, Мэй?... Впрочем, ты всё равно этого не сделаешь, так что кончай нести чушь. Заткнись и спи. Масатоши уже собирался опять развернуться к стене, но Мэй схватил его за плечо, удерживая на месте. — Эй, ты намекаешь, что мне не хватит духу или что?! — Не хватит, — коротко ответил Масатоши, пытаясь закончить уже глупый разговор и лечь спать. — А теперь… — С чего ты так уверен? — Потому что это тупо, — чёрт, в случае с Мэем это не означало, что тот не будет так делать. Масатоши тяжело вздохнул и попробовал снова. — Потому что никто никого не целует, чтобы посмотреть, насколько этот кто-то растеряется. — Но я видел такое в фильмах. — Не все, что происходит в фильмах, работает в реальности, — Масатоши поверить не мог, что посреди ночи они спорят именно об этом. — Не всё, но многое, — упорствовал Мэй, по-прежнему держа его за плечо. Масатоши попытался отцепить чужую руку, но для манёвров было слишком мало места. — Что-то — может быть, но точно не это. — Это. — Нет, — отрезал Масатоши. — Да, — в тон возразил Мэй, а потом, до того как Масатоши успел сказать очередное "нет" и наконец отодрать его руку от своей футболки, резко подался вперёд. Масатоши замер, не зная, как реагировать, совершенно точно растерянный, хотя это даже поцелуем было назвать трудно — Мэй просто прижался губами к его губам, зажмурив глаза и шумно сопя, но не отступая. Его брови были сведены к переносице, ладонь на плече сжалась сильнее, и Масатоши, вторя, крепче обхватил его за запястье — и это всё, на что его хватило. В голове было пусто и звонко, он даже не мог заставить себя отодвинуться. Во-первых, за спиной была стена, а во-вторых... во-вторых… — Ха, — откинувшись обратно на подушку, усмехнулся Мэй. — Видишь, я же говорил, что ты растеряешься. — Мэй, какого... — деревянно начал Масатоши, не в силах полноценно разозлиться или обидеться. Мэй предупредил, что собирается сделать, и может поэтому шок оказался не так силён. Или наоборот шок был настолько силён, что из-за него не получалось злиться? Пока на языке Масатоши крутился лишь один риторический вопрос. — Ты идиот? — Думай, что хочешь, — отмахнулся Мэй и демонстративно зевнул во весь рот, показывая, что нисколько не беспокоится об их недопоцелуе. — Я доказал, что это работает, и вот теперь можно спать. Он повернулся на другой бок, пожелал спокойной ночи и затих, а Масатоши всё сверлил взглядом его затылок и думал, какого чёрта это происходит с ним? Почему он позволяет Мэю так себя вести? Почему? Губы жгло, и Масатоши облизнул их, стараясь не зацикливаться на том, что совсем недавно к ним прижимались чужие губы, неожиданно мягкие и холодные. Хотелось разозлиться на Мэя, но получалось, скорее, на себя, потому что вот сейчас Масатоши мог встать и уйти, но он этого не делал и даже не собирался. Наверное, он просто разучился всерьёз злиться на Мэя и привык воспринимать его импульсивные, лишённые логики поступки как что-то не требующее объяснений. Как природные явления вроде дождей и ураганов. Можно докопаться до сути и узнать причину их возникновения, но это себе дороже, так что лучше принять, как есть. — Хватит думать, я почти слышу, как скрипят мозги в твоей голове! — выпалил Мэй, раздражённо дёрнув плечами, и Масатоши набрал в грудь побольше воздуха, потому что ему было что сказать. — А кто в этом виноват, идиот?! Какого хрена ты это сделал?.. — Я уже сказал, какого, а ты мешаешь спать, и из-за тебя мы не выспимся! Масатоши почувствовал, как у него начинает дёргаться бровь, но Мэй опередил продолжение его гневной тирады. — Я могу уйти, — неожиданно тихо сказал он, заставив Масатоши споткнуться об собственные мысли. По напряжённой спине и тону голоса было понятно, что слова даются нелегко, но Мэй упрямо продолжил: — Если тебе сейчас противно, я уйду, Маса-сан, просто скажи. Вопрос, противно ли Масатоши, не был сложным. Ему было непонятно, немного неловко, он определённо чувствовал раздражение, но нет, не отвращение. — Спи уже, — сглотнул он и наконец развернулся лицом к стене, надеясь, что усталость не позволит ему думать обо всём слишком долго и быстро подтолкнёт в сон. Он не соврал Мэю, когда сказал, что общаясь с ним, можно вести себя только по-взрослому и никак иначе. Если Масатоши сейчас будет смотреть на всё случившееся как ребёнок, продолжит возмущаться и тыкать Мэя носом в этот дурацкий поцелуй, ничем хорошим их перепалка не кончится. Скорее всего Мэю и так стыдно, он понимает, что сглупил, но точно не признается в этом и уж точно не извинится. Да и не нужны Масатоши его извинения. Поэтому он поступит как взрослый — закроет глаза и завтра сделает вид, что последних десяти минут перед сном вообще не было в их жизни. Так легче и правильнее, потому что глупое касание губ ничего не значило для них обоих и было чистой случайностью — всего лишь очередным детским импульсом Мэя. Масатоши облегчённо вздохнул, довольный, что решение пришло так быстро. Тихое "прости", раздавшееся из-за спины, он предпочёл не услышать.