***
Так вот, обстоятельства. В первую очередь, во всём виноваты были именно они. Ая не знал, когда именно начал выделять Ёдзи из массы других людей. Раньше была сестра, люди Персии, команда, Твари тьмы и все остальные. А потом появился ещё и Кудо Ёдзи. Сам по себе, отдельно. В суете и сутолоке дневной работы среди школьниц, девушек постарше и простых покупателей Ая нет-нет, но начал замечать, где тот находится, с кем говорит, что делает. Словно спиной видел и чувствовал. Улыбки, расточаемые Ёдзи студенткам и молодым женщинам, переполняли Аю ядовитой желчью, поднимающейся к самому горлу; даже дышать становилось трудно из-за собственной злобы. Почему Ёдзи такой легкомысленный? Как смеет клеить всех этих... на работе вместо того, чтобы заниматься делом? Почему не прекратит? Ведь это отвлекает, раздражает, мешает. Дыхание Аи сбивалось, он намеренно не смотрел, отворачивался, вздрагивал от звуков его смеха, не слушал его мягкий приятный голос. Потом у Ёдзи закрутился роман с какой-то Ёко, и он целую неделю ходил, как пришибленный кирпичом, отказывался от миссий, опаздывал на работу, витал в облаках. Часто и помногу висел на телефоне во внутреннем коридоре магазина. Ая не был уверен, потому что не подслушивал специально, но, кажется, у Ёдзи с этой самой Ёко был телефонный секс. А однажды Ёдзи одурел настолько, что умудрился впереться на задний двор, куда Ая ушёл намеренно, чтобы побыть одному, и занимался пикированием хризантем-однолеток. Вырастить семена и рассадить их по торфяным горшочкам самостоятельно оказалось гораздо выгоднее, чем заказывать уже готовую рассаду. Обычно этим занималась Момоэ-сан, но иногда Ая брался помогать пожилой женщине. Потому что возня с цветами его успокаивала. Итак, Ёдзи пришёл во внутренний дворик, где и так было мало места, и уселся напротив Аи практически вплотную. Колени его длинных ног в протёртых джинсах то и дело касались ног Аи, и даже сквозь фартук можно было почувствовать, какие те костлявые, но горячие. — Ты не так это делаешь, дай помогу, — сказал вдруг Ёдзи невнятно: во рту его была зажата незажжённая сигарета. Должно быть, Ая слишком надолго залип на его губы и только потому не ответил, что в помощи не нуждается, а потом стало уже поздно. Ёдзи одной рукой поддержал горшочек с цветком за дно и влез внутрь, приминая и расправляя корни. Их пальцы ожидаемо встретились, и Аю затопило сильнейшим ощущением, которое неприятно поражает каждого, кто не любит и не ожидает, когда вторгаются в его личное пространство. Он заставил себя не отдёргивать руки, не отодвигаться, подавая вид, что ему неприятно, заставил себя промолчать в ожидании, что Ёдзи покрасуется и уйдёт. Но тот, будто то само собой разумелось, докончил сажать цветок вместе с Аей, отставил горшок в поддон к пикированным уже росткам, дожидавшимся полива, и протянул Ае следующий горшок. Так они и продолжали, их пальцы были все в земле и грязи, и в какой-то момент Ая прекратил думать о том, что ему неприятно, расслабился... забылся. Он погрузился в работу медитативно и глубоко, и руки Ёдзи неожиданно сделались, как свои собственные. Они с Ёдзи даже дышали ровно, одинаково. И Ае нравился его запах, и то, как сигарета приклеилась к нижней губе и не падала, и то, как Ёдзи вздыхал, перед тем, как пробормотать, что вон тот цветок совсем слабый, может посадить в один горшок сразу два, или о том, что земля в мешке скоро закончится, или просил Аю подождать, пока он насыплет ещё песка на дно. Но потом приоткрылась дверь, и Кэн крикнул, что Ёко-сан зовёт Ёдзи к телефону. Тот с готовностью вскочил, отряхивая руки, будто его застали за чем-то непотребным, и направился в дом. Ая внезапно почувствовал, как душит его какой-то комок в горле, он не сдержался и раскашлялся — сильно, больно; в его лёгких будто что-то рвалось! Он попытался задушить в себе кашель, уткнулся ртом в плечо, но в горле запёрхало, заклокотало, и... На рукаве рубашки оказался смятый лепесток розы тёмно-красного цвета в сгустках крови. Ая потрясённо сглотнул, чувствуя солёное и медное на корне языка, в собственной слюне, в горле. От этого вкуса у него закружилась голова. Он вытер руки влажной тряпицей, сходил в комнату переодеться и никому ничего не рассказал.***
Через пару дней Ёдзи порвал с Ёко. Ая полдня чувствовал что-то похожее на торжество. Исключительно потому, что влюблённый, счастливый и рассеянный Ёдзи его раздражал до неимоверности. А потом у него случился ещё один приступ удушающего кашля с теми же самыми несчастными лепестками: прямо у прилавка «Конэко» Ёдзи выпросил номер телефона у какой-то студентки первого курса Токийского университета, занимающейся на кафедре изобразительного искусства. Ая не подслушивал специально. Просто так вышло. А он и не знал, что Ёдзи в этом разбирается. В рисовании.***
Он сходил к доктору, тот выписал ему направление на обследование лёгких, и вскоре Ая уже знал, что с ним. Дурацкая, глупая болезнь, которой были подвержены в основном молоденькие и глупые девушки возраста первой влюблённости. Болезнь, по словам доктора, скорее характерная для романтичных и вдумчивых натур, проживающих далеко от столицы, на периферии. В столице всё-таки собирались люди ухватистые и целеустремлённые, им некогда было думать о несбыточной любви. Девушки в Токио редко болели подобным: за год всего одно или два обращения. Ая мог бы сказать, что он, со своим ремеслом убийцы, тоже достаточно целеустремлён и практичен, но предпочёл промолчать. Узнал только о способах борьбы со своим недугом, прогнозы и варианты развития. Он мог бы быть горд собой: на его лице и мускул не дрогнул, когда доктор подробно и честно отвечал на его вопросы и говорил о перспективах. Перспективы были... бесперспективны. Выйдя от специалиста, Ая обратил внимание на то, как зелена трава на газонах, какой бархатистой и одновременно сочной она выглядит. Обратил внимание, как солнечный свет, падающий на деревья, освещает каждый лист и каждую ветку. Зелень травы по цвету отличалась от зелени листьев, а цвет неба и облаков оттенял и то и другое. Вспомнились слова Момоэ-сан: — Это старость. Раньше я не замечала цветов и травы, но теперь жить без них не могу. Ая мотнул головой, прогоняя от себя лишние эмоции, и отправился на работу.***
— Ая, хочешь? За эту пару недель Ая выкашлял лепестков на среднего размера букет, а ещё ему стало казаться, что у него растёт что-то чужеродное под кожей левого запястья. Роман со студенткой вспыхнул, отгорел и закончился, и теперь Ёдзи ходил задумчивый и хмурый. Должно быть, переживал. Пропустил приход Манкс, заявился в магазин через заднюю дверь почти к ночи с пакетом ранних зелёных яблок, впёрся на кухню, чтобы помыть пару и теперь, раз укусив одно и бросив на столе, а второе предложил Ае с вопросом, хочет ли он. — Вкусные, — добавил Ёдзи, и его губы блеснули фруктовым соком. Ая, не говоря ни слова, показал ему руки, перемазанные маслом. Миссия оказалась срочной, обсуждать её пришлось чуть ли не на бегу, Ае показалось, что катана недостаточно заточена, и он взялся за точильный камень прямо на кухне за столом, в то время как Оми тыкал пальцем в план здания, размечая запасные выходы и пути отхода, а Кэн торопливо допивал очередной протеиновый коктейль, заедая его протеиновым же батончиком и кося на план одним глазом. В общем, руки у Аи были заняты. Опять. — На, попробуй. Он наклонился через стол и укусил бок яблока, которое Ёдзи сжимал в пальцах, протягивая ему. Откусил сразу много, прямо до сердцевины. Яблоко хрустнуло. Ногти у Ёдзи были короткие, ухоженные, с тускло поблескивающим маникюром. Ая вспомнил, как этими же самыми пальцами, затянутыми в плотные перчатки, Ёдзи ловко управляется с проволокой. Прикрыл глаза, пережидая сочный кисло-сладкий взрыв вкуса на языке. Облизал губы. Сглотнул, почти не жуя. — Да, вкусно, — произнёс он и поднял вверх глаза. Ёдзи повернул яблоко другим боком, ещё целым. Он скормил его Ае до самого огрызка, выкинул тощий яблочный скелетик с кривым хвостиком и потом опять взялся за собственное яблоко. Ая в тот вечер не кашлял, и дышалось ему свободно. Кажется, он начал догадываться, из-за кого сквозь его сердце начали прорастать розы.***
Влюбчивой натуре Ёдзи всё не было покоя. Он заводил себе подружек с такой скоростью, словно участвовал в каком-то секс-марафоне. Ая смог находить в этом скрытое удовлетворение, сумев убедить себя в том, что Ёдзи, плейбою и повесе, это попросту нужно. Для здоровья. Для того чтобы Ёдзи оставался самим собою, ему надо быть в кого-то влюблённым, с кем-то заниматься сексом. И раз он любит женщин, то он всегда будет с женщинами; такова жизнь. Ая, например, тоже тяготел к женщинам. А что до Ёдзи, так тот попросту с ним случился. Стало поздно перебирать и отказываться, когда болезнь уже атаковала. Ёдзи в том виноват не был. Он просто жил своей жизнью, и Ая предпочитал бы, чтобы так всё и оставалось дальше, но что-то в его теле решило иначе. Приступ случился, когда однажды Ёдзи обнаглел настолько, что привёл очередную свою подружку прямо в «Конэко». У них было отдельно стоящее здание с толстыми стенами, но старой постройки, с деревянными перекрытиями. Невозможно было и пытаться скрыть от соседей по этажу громкие звуки страстного секса, полночи доносящиеся из комнаты. Причём женские стоны были не так слышны, как мужские. Или Ая был слишком сосредоточен только на голосе Ёдзи, настроен на его волну, будто радио, ловил его жадно и внимательно. На Токио опустилась жара, и перегревшееся за день здание остывало ночью только благодаря открытым настежь окнам. Наверное, надо было плотно закрыть своё, тогда бы голоса из комнаты Ёдзи слышались глуше, а если прижать к ушам подушку, то от звуков и вовсе можно было бы избавиться. Но Ая даже не подумал об этом. Так вот, как это происходит? — думал он. — Как он протяжно и глубоко выводит голосом. Как... как хорошо ему в этот момент, как громче и громче звучат его стоны, как достигает он кульминации и отрывисто, самозабвенно вскрикивает. Боль пронзила левое запястье Аи в тот же миг, когда всё стихло, и он закусил губу, чтобы самому не заорать тоже. Его вены прорвались, брызнула под давлением кровь, в полутьме комнаты выглядящая чёрной и густой, запятнала белую простынь и наволочку широким всплеском. Впрочем, кровью Аю было не удивить, ни чужой, ни его собственной; не с его профессией. Шипя сквозь зубы, он схватил первое, что попалось под руку, — собственную майку, — и ею перевязал рану, намотав ткань в три оборота вокруг запястья. Благодаря своевременной консультации у доктора, он знал, что ничего хорошего из этой раны не выйдет. Как только боль утихла, он даже умудрился уснуть, испытывая странное удовлетворение: всё так, как и должно быть. Следующая стадия болезни развивалась, доктор не обманул. Из раны вышел цветок. Пророс к утру, раздвинув потемневшую и заскорузлую от крови ткань. Ая уставился на бутон бордовой розы, торчащий из его запястья на коротком стебле с парой листьев. Смотрел — и впервые считал цветок мерзким. Прожилки его листьев были красноватыми, а стебель словно пульсировал в такт сердцебиению. Левую руку было неудобно сгибать, что-то мешалось. Наверное, корни. Почему именно роза? — задал себе риторический вопрос Ая. Если бы это была, к примеру, сирень или крокусы, ему ведь было бы легче, верно? Маленькие лепестки, крохотные бутоны. Не так больно. Он взялся за чужеродный цветок, представляя на его месте паразита, представляя, будто вытягивает из раны насосавшегося кровью червя, и сердце заныло, словно его с цветком соединяла единая жила. Ае показалось, что в сердце что-то оборвалось, когда он с силой дёрнул. Крови было не много. Он сначала хотел скомкать и выкинуть цветок, но потом поставил его в стакан с водой и оставил на подоконнике. Вода в стакане порозовела, и смятые было листья расправились. Ае было интересно посмотреть, как расцветёт цветок его любви.***
— ...вообще очумел? Приводить сюда своих баб! Конспиративная квартира! Чтоб больше такого не было! — Парни, да вы прикалываетесь что ли? Никого я не приводил... — однако Ёдзи говорил неуверенно. От него разило перегаром. — Вы шутите, да? Ая услышал обрывок разговора, подойдя к общему столу с чашкой, полной утреннего чая. Левая рука надёжно перебинтована взятым в ванной в аптечке бинтом, на правом запястье тоже странного вида утолщение, которое прощупывается, но пока не видно под рукавом, но теперь Ая знает, что там тоже бутон. — Ая... — зелёные глаза Ёдзи были чудо как хороши, но он им не поддался. — Пришлось закрыть окно, ты орал на всю улицу, — честно ответил Ая и нахмурился. — У нас здесь всё-таки не отель. — Вот блин, — пробормотал Ёдзи, почёсывая голову. — Не помню... Он держался за кружку с кофе, как утопающий за соломинку. Впрочем, ему это явно не помогало выплыть из сложившейся ситуации. — Да я вообще один проснулся, — сказал Ёдзи наконец, и Ая испытал мелочное удовлетворение: значит, одноразовая подружка покинула его на рассвете и даже не разбудила, чтобы попрощаться. Наверное, это значило, что ей не понравилось. По крайней мере, Ая на это надеялся. Ёдзи извинялся. Оми и Кэн посчитали инцидент исчерпанным.***
А потом последовала эта дурацкая миссия, на которой без навыков Ёдзи им было не обойтись. Очаровать и запудрить мозги любой красотке, — он был в этом мастак. Причём не делая ничего чрезмерного: он дарил Охо-сан только комплименты, проникновенные взгляды со значением, шоколад и цветы. Ая вместе с Кэном и Оми следили за ходом миссии через микрофоны и с помощью скрытых камер. Ая время от времени покашливал, но, на удивление, чувствовал себя ровно. Ни серьёзных болей в груди, ни лепестков в кровавой мокроте. Ёдзи просто работал, делал то, в чём был профессионалом, и Ая это допускал. Им надо было выяснить, когда именно босс Охо-сан, держатель пятидесяти одного процента акций фармацевтической фирмы Норико-Индастрис, назначит встречу покупателю наркотиков, вызывающих стойкое привыкание уже после первого применения. Ёдзи основательно заболтал Охо-сан, и та забыла разлогиниться перед выходом из почты, в которой вела переписку. Так Вайсс выяснили, что Норико Тайга не при чём и даже не в курсе, что в цехах его фирмы под видом витаминов для подростков штампуются наркотики. При чём была Охо-сан, крашеная блондинка тридцати двух лет, любящая кроваво-красный маникюр и желавшая подсидеть босса, чтобы самой через подставных лиц перекупить акции Норико-Индастрис за бесценок, а после... В общем, обычная история, обычная схема, но Ёдзи вдруг задышал в микрофон часто и со всхлипами и вдруг заявил: — Я, наверное, не смогу. Блин... Парни... Почему она, а? У Аи зашумело в ушах. — Назначь ей встречу на сегодняшний вечер, — от голоса Оми явственно повеяло приказным тоном. — Бомбеец… Оми... — Ёдзи обратился к нему, будто к последней инстанции. — Манкс говорила, чтобы мы разобрались с этим делом в кратчайшие сроки, — не сдавался Оми. — Приказ самого Персии, Ёдзи. Это приказ. Понимаешь? Мы — Вайсс. Ёдзи шумно выдохнул — словно провёл бархатной тканью Ае по хребту против шерсти. И приятно, и хочется вывернуться, содрогнуться. — Понимаю, — ответил он. Потом помолчал, втянул носом воздуху и добавил: — Ладно. Я всё сделаю один.***
После полуночи Ая услышал шум и не сдержался: пришёл к комнате Ёдзи и постучал. Из-под двери горел приглушённый свет. Ае было хорошо, потому что Ёдзи избавился от своей очередной женщины, и плохо, — потому что плохо было Ёдзи; он чувствовал это. — Входи! — раздалось глухое за дверью, и Ая вошёл. Ёдзи пил. — А, Ая. Проходи. Вот, видишь... — Ёдзи качнул стаканом, до краёв наполненным виски. — Никаких женщин сегодня, да? — Ёдзи мотнул головой, и часть виски пролилась на журнальный столик, возле которого Ёдзи сидел на полу. — Я — Вайсс. Все мы... — голос Ёдзи прозвучал глухо. На стене над изголовьем кровати висели пришпиленные кнопками рисунки. Растрёпанные волосы Ёдзи в свете торшера выглядели соломенно-жёлтыми, виски было янтарно-медовым, повсюду витал его запах, и Ая не стал всматриваться в содержание картинок, отметив только их наличие. — А знаешь... Мы с ней поцеловались, — промямлил Ёдзи, со стуком поставив стакан на стол и прижав пальцы к губам. — Я просто захотел напоследок. Пока она ещё живая. Хоть поцеловать по-человечески. Аю пробило холодной дрожью. Что за пьяные откровения. Зачем он их слышит. Ёдзи поднял на него водянисто-красноватые глаза. Слёз в них не было, а вот страдание и усталость — да. — Она не умела целоваться, представляешь. Ну вот совсем. — Ёдзи собрал пальцы щепотью, а потом резко развёл их в стороны, сказав: — Пшик. — Многие не умеют целоваться, — ответил Ая. — Это никак не характеризует людей. — О нет, тут ты ошибаешься! — запротестовал Ёдзи. — Вот будь уверен, если бы у неё был кто-то, кто вовремя научил бы её поцелуям и всему такому, то она не стала бы... — он тяжко перевёл дыхание. — Не стала бы затевать всё это. Наверное. — Многие люди по природе своей тщеславны, — возразил Ая. — Умение целоваться и наличие партнёра никак не сказывается... Вдруг Ёдзи хлопнул рукой по столу с такой силой, что стакан подпрыгнул, и виски снова плеснуло через край. — Да что ты понимаешь, а?! Вот что ты можешь понимать?! — вскричал Ёдзи, и Ая подумал, что не надо было ему приходить. Лучше бы оставил его в одиночестве, как обычно. Они в Вайсс постоянно зализывали свои раны в одиночестве. Всегда. Но отчего-то сегодня он — пришёл. Словно хотел нарваться, или уж, скорее, жаждал. Рук, яблок, быть может, взглядов. Он ненавидел себя за слабость, но понимал, что без Ёдзи уже не мог обойтись. Обычно он получал немного Ёдзи, когда тот расставался с очередной своей пассией. Но в этот раз что-то пошло не так. Оставалось лишь нарываться из-за злобы на себя и ненависти к себе и надеяться только на одно: что Ёдзи выпил достаточно, чтобы назавтра ничего не вспомнить. Ни их глупого спора, ни оскорблений, которые вскоре наверняка последуют, ни даже самого его присутствия. Ая вздохнул, решаясь. — Тогда объясни мне так, чтобы я понял. Ёдзи поморгал, словно что-то мешало ему видеть. А может Ая попросту двоился у него в глазах. Не надо было сегодня приходить, точно. — Ладно. Я пойду, — сказал он и неловко поднялся. — Я просто зашёл узнать, что здесь... В порядке ли ты. — А-ая, — протянул Ёдзи пьяно и протяжно. — Ая, иди сюда. Я могу объяснить. Не уходи. Он замер с согнутой спиной, разглядывая Ёдзи из-под чёлки. Тот похлопал по полу рядом с собой. — Иди сюда, Ая. Он говорил «дай» — и Ая отдавал, спрашивал «хочешь?» — и Ая брал, звал к себе — и Ая шёл. Беспрекословно. — Я тебя сейчас поцелую, — предупредил Ёдзи, заглядывая ему в лицо. Ухватил руками для того, чтоб удержать равновесие, потому что даже на коленях Ёдзи пошатывало. — Не вздумай дать мне в морду или что-то там такое. Ая хотел заверить его, что не вздумает, но не успел. Схватил ртом воздух — и не успел. Потому что губы у Ёдзи оказались, как весь свет мира, ошеломляюще обжигающими. Даже пьяный, а может и благодаря тому, целовался он восхитительно. Ая, конечно, знатоком не был, но те несколько поцелуев, украденных им в школе, ни в какое сравнение не шли вот с этим. С тягучим, сочным, томным. Ёдзи целовал его, наблюдая за ним из-под прикрытых век. Ая видел его взгляд и таял в него. Он готов был поспорить, что Ёдзи обычно не касается парней губами. И млел, потому что оказался счастливым исключением. Захлёбываясь в восторге телесных ощущений, он поддался им, раскрылся. Внезапно взгляд Ёдзи сделался острее, и это стало единственным предупреждением, которому Ая не внял. Почувствовав жёсткий укус, он ошеломлённо простонал, окончательно подчинённый той властью, что сейчас его покоряла. Да что там, он рад был отдаваться ей добровольно. — Ты тоже не умеешь, — шепнули губы Ёдзи, поглаживая его мокрый рот собственным дыханием. Солодовый виски ещё никогда не пах так вкусно. — Ая... Так значит, ты неопытный?.. М-м-м... Ёдзи навалился на него, попытавшись погладить по плечу, и всё-таки потерял равновесие. Ая почувствовал, как к нему прижалось что-то непривычное, твёрдое и сразу понял, что это у Ёдзи от поцелуя встал. Чтобы удостовериться, Ая шевельнул рукой, всего лишь слегка, чтобы тыльной стороной ладони прижать бугор в его штанах. Ёдзи громко ахнул. Чертыхнувшись про себя, Ая вспомнил, каким некстати громким тот бывает, когда напьётся. В приступе минутной паники он нашёл губы Ёдзи и прижался к ним своими, глуша возможные звуки. Он вовсе не собирался делать то, что в итоге делал. Ёдзи замычал ему в рот, а потом толкнулся между губ языком. Ая заметил покрасневшее лицо и зажмуренные глаза. Язык Ёдзи на вкус показался ему сладким, а член — член будто сам принялся тереться об него, а потом и толкаться в ладонь, когда Ая развернул руку. Ладонь жгло ощущением твёрдости чужой плоти, скрытой одеждой. Ая сжал пальцы, ощупывая и надавливая, и Ёдзи простонал ему в рот что-то похожее на имя. Его имя. Когда рука прижалась к его животу, Ая машинально вздрогнул, напрягая мышцы. И пальцы Ёдзи протиснулись внутрь, даже не расстегнув пуговицы. Ая невольно охнул, попытался подрочить Ёдзи сквозь одежду и содрогнулся, когда пальцы наконец коснулись его собственного члена, горячего и напряжённого, скользко ткнулись в истекающую смазкой головку. По телу будто искра прошла. Ая сжал зубы и застонал, поддавая вперёд бёдрами и намертво зажимая руку Ёдзи между их телами. Ёдзи крикнул ему в рот, и его голос прозвучал для ушей Аи слишком громко. Их слышно, — понял Ая, но остановиться уже не мог, трогал, ощупывал, жёстко стискивал член в своей руке, продавливал пальцы всё глубже, твёрже обжимая, как будто сила и была настоящей лаской, в которой Ёдзи нуждался. — Ах, ах-а-ах!! — глухо, но до чего же громко прорыдал Ёдзи во всё горло, начиная толкаться ему в ладонь рывками. Впечатался, вжался, замер, подвывая. Ая ощутил, как руке становится мокро, ощутил удовлетворение, накрывающее с головой, ощутил, как на его собственном члене судорожно сжимаются пальцы, вытягивая из него горячий взрыв, выплеск семени, запретный, но неодолимый. Ёдзи застыл, повис на нём, даже не удосужившись достать из его брюк своей руки. Щекоча светлыми волосами, уткнулся лбом ему в шею. Ая блаженно задрал голову к потолку и некоторое время пытался перевести дух, а потом у него включился мозг. Ёдзи не должен узнать. Очень удачно, что он уже мертвецки пьян. Сейчас Ая выйдет из этой комнаты, словно его тут и не было... так он и сделал. Потому что Ёдзи всегда был по девочкам старше восемнадцати. А «девочка старше восемнадцати» — очевидно не коллега по ночной работе, не мужчина, не убийца, это — не Ая. Ёдзи нужен кто-то другой, чистый, не запятнанный кровью и местью, нужен тот, с кем можно почувствовать жизнь. Поэтому Ая сбежал. И ещё потому, что на самом деле Ёдзи никогда не делал и намёка на то, что Ая ему интересен, хотя бы немного, хотя бы на время. У Аи не было ни шансов, ни перспектив. Он имел достаточно здравомыслия, чтобы не тешить себя напрасными надеждами. Конечно, он походил и пострадал ещё с месяц, заодно убедился, что в жизни у Ёдзи всё по-прежнему, а потом позвонил Манкс. Он сказал ей, что ему нужно одно лекарство. Он слышал о нём от доктора. Надёжный препарат, который уберёт все симптомы болезни, — так сказал доктор. Принимать его придётся раз в полгода, пожизненно, да и доставать трудно, в Японии, например, это лекарство и вовсе считается ядом, и никакие рецепты не помогут его приобрести... Но за границей оно производится. В Австралии, например. Или в США. Манкс, спасибо ей, отнеслась к его просьбе со всем вниманием. И уже два дня спустя у Аи была на руках первая доза. Манкс передала ему шприц-ручку без маркировки, заполненный опалесцирующей сиреневой жидкостью, и спросила: — Я её знаю? — Нет, — ответил Ая, дёрнув головой. — Ая, ты... Он поднял на неё взгляд. Кажется, у Манкс дрожали губы. — Спасибо тебе, Ая, — наконец выдавила она. Он кивнул. — Куда колоть? — В живот. Давай я покажу. Сперва откручиваешь здесь до упора, внимательно смотри за шкалой с цифрами, потом вводишь иглу в складку кожи... Уже потом, задним числом, Ая задался вопросом, откуда Манкс столько знает об этих уколах. Неужели и она тоже когда-то в кого-то была?.. Эту мысль он решил не додумывать. Почти сразу стало легче. Он смог дышать. Перестал захлёбываться цветочными лепестками по ночам. Да, как и предупреждал доктор, все его эмоции притупились. Да, он больше не замечал Ёдзи. А также всей этой прочей ерунды, связанной с цветом травы под ногами. Перестал думать о богах и их проклятьях. Помнил о долге и о том, что вынужден заботиться о сестре, обеспечивая оплату её больничных счетов. Всего один простой укол, — и жить стало проще, понятнее. Вот Персия, отдающий приказы, вот Твари тьмы, которым удалось избежать наказания, а вот Ая, и он просто убийца. Осенью Ёдзи случайно словил бедром пулю и, провалявшись два дня в больнице после операции, отправился в «Конеко» выздоравливать. Ая с Кэном помогли ему добраться до комнаты, практически внеся его по лестнице на руках. Касаясь Ёдзи и вдыхая запах его волос, Ая удовлетворённо поздравил себя с тем, что, кажется, излечился. Он стоял в комнате Ёдзи и не чувствовал ничего, вспоминая ту злополучную ночь. Ему было всё равно, вот. При дневном свете карандашные наброски сделались ясно видны. Со стены на Аю смотрел он сам.***
Он продолжал принимать препарат. Когда не стало Манкс, болезнь дала рецидив. Она буквально начала пожирать его, разноситься от сердца по сосудам в другие органы. Ая с ужасом ощупывал свой живот, натыкаясь пальцами на выпуклости бутонов, что медленно зрели в нём, готовясь прорвать кожу. Из него получится прекрасная клумба, — думал он. Возможно, так и стоило поступить? Лечь и умереть от безысходной любви? Случайно, — или наоборот потому, что заметил признаки болезни и после неотступно наблюдал за ним, — Оми всё узнал. Совершенно в неприглядном виде подсмотрел, как Аю рвёт цветочными бутонами пополам с кровью. Пристал, хватая его за плечи, расскажи да расскажи. И Ая, обессиленный и страдающий, сдался. Оми действовал ещё быстрее Манкс, и лекарство у Аи оказалось уже на следующий день. Возможно, он воспользовался связями Такатори. Ае было тяжело думать. Он просто воткнул тонкую иглу под кожу и нажал на пусковую кнопку. И после смог жить дальше. Или не жить, а выживать? В любом случае, альтернативы у него не было.***
Звонок из-за границы застал врасплох. — Здравствуй, Ая-кун, — раздался голос, и он звучал почти как раньше, но всё-таки был другим. Взрослее, сильнее. Ая подумал, что в чём-то даже почти рад слышать Мамору Такатори. — Здравствуй, — ответил он. — Ая-кун, я направляю в Англию своего временного агента под прикрытием. Он будет изображать туриста. Мне нужно, чтобы ты обеспечил его безопасность. По старой памяти. Ты сможешь? — Как я его узнаю? — спросил Ая. Был день, в магазине шумели покупатели, пришлось выйти в заднюю комнату. Ая поймал взгляд Хлоэ, давая понять, что его не будет, и на пальцах показал: три минуты, не больше. Вопрос с согласием или отказом для Аи даже не стоял, он понимал, что должен помочь Оми в любом случае: в память о тех годах, которые они провели рядом в Вайсс, в память о дружбе. — Ты его узнаешь... Ая-кун, в общем... Это Балинез. Ёдзи. Теперь его зовут Ито Рё... — Не у меня амнезия, я всё прекрасно помню, — наверное излишне резковато ответил Ая. Он ощутил что-то странное, некую эмоцию. Должно быть, его организм за столько лет уже привык к препарату, и в этот раз дозу придётся увеличить. — Так и у него её нет, представляешь?! Он давно всё вспомнил и сам на меня вышел! Бывший детектив, как-никак. Ая почувствовал, как заныло в сердце. Не боль, но слабый признак боли, что практически не мешало функционированию. — Да? — деревянно переспросил он, чтобы хоть что-то ответить. — Да, — подтвердил Мамору. Помолчал и выпалил почти скороговоркой, будто на свой страх и риск решился на что-то важное: — И ещё я должен тебя предупредить... Ая, он всё узнал о тебе. Так получилось. Раскопал сам счета той фирмы, что продавала Такатори лекарство против ханахаки, и пришёл с этим ко мне, чтобы разобраться. Мне пришлось рассказать. — Вот как? — ответил Ая, покосившись на часы над дверью. Как-то неожиданно три минуты почти истекли. «Пришлось рассказать» от Мамору прозвучали как «я отвёл от себя подозрения». Это было логично, Ая вполне понимал подобный подход. — Ая... Ты не сердишься? Прости, что вот так вываливаю на тебя эти новости... Когда он узнал все обстоятельства, то сказал, что долгое время был дураком и очень просил тебя его дождаться... Понимаешь? Дождаться! — Я не сержусь, — заверил Ая ровно. Он действительно не чувствовал злости. Или какого-либо другого чувства. Быть может только волнение из-за притока адреналина, который начал бередить его кровь. Но так всегда бывало, к примеру, на миссиях, когда у остальных в команде эмоции, по их словам, попросту зашкаливало. Итак, Ёдзи всё знал и ехал к нему. Зачем бы? — Да, Ая, он хочет сказать тебе кое-что важное. Сам. Ая, ты точно в порядке? — спросил Мамору напряжённо. — Конечно. Я не волнуюсь, не испуган и не злюсь, — ответил он. — Не понимаю, почему Ёдзи не позвонил сам, поручив тебе вести этот разговор. Но это на него похоже. — Нет-нет, Ая. Я тоже обязательно должен был предупредить, что Ёдзи — от меня. — Хорошо. Я услышал. — Как теперь надо было закончить этот разговор? «У тебя всё?» прозвучит слишком резко, «ты ещё что-то хотел сказать?» ничем не лучше. — Я дождусь его, — произнёс Ая слова, которые выплыли откуда-то из его мыслей, из воспоминаний о прошлом себе. Мамору вздохнул с облегчением. — Хорошо, Ая-кун. Тогда до свидания. — До свидания, — ответил Ая и первым повесил трубку. Что означало «дождись»? То, о чём он подумал? Прервать лечение? Как раз завтра Ая должен был сделать себе очередной укол. Впрочем, пару дней он может и потерпеть. Ёдзи хочет сказать ему что-то важное? Ая подумал, что если бы не лекарство, то сейчас он бы чувствовал себя очень нервно. Лучше бы Ёдзи приехать раньше, чем закончится действие препарата. Кажется, Ая немного отвык от эмоций. Ему было чуть-чуть не по себе. Прикусив губы так, что те вытянулись в тонкую линию, Ая вернулся в общий зал магазина и приступил к работе. Ждать утомительно. Даже под препаратом. Зачем Ёдзи ехать в Англию? К нему? Ая не хотел признаваться самому себе, но как раз перед собой нужно было быть честным: где-то внутри, скорей всего там, где билось исстрадавшееся сердце, которое пришлось ограждать от боли, чтобы выжить, расцветало нечто новое. Как будто... бутон, — подумал Ая, разглядывая цветы в вычурных напольных вазах. Но этот бутон в кои-то веки не был симптомом ханахаки. Должно быть так, неокрепшим и слабым цветком, ощущалась надежда.