они не виделись с последнего промоушена

"абонент временно недоступен, оставьте сообщение", - противный писк режет уши, и оставивший уже с десяток сообщений гун цзюнь сбрасывает звонок, со злостью швыряя телефон в сторону. плевать, куда он упадет и разобьется ли. мужчина сидит в гримерке, сжимая кулаки на подлокотниках раскладного кресла. он излучает такую пугающую ауру, что весь стафф поневоле обходит его за три метра. актер тяжело дышит, едва сдерживая гнев. новости настигли его посреди съемок рекламного ролика. уже привычно просматривающий новые посты на вейбо во время перерыва, гун цзюнь просто наткнулся на статью об обвинениях, выдвинутых чжэханю. тысяча мыслей вмиг всплыли в голове, но ни в одной из них он не обвинял его. актер совершенно не реагировал на просьбы продолжить съемку, а атмосфера вокруг него стала настолько плотной и давящей, что перерыв было решено продлить. гун цзюню было плевать на происходящее вокруг. залогинившись в вейбо с фейкового аккаунта, он расспрашивал всех фанатов о подробностях случившегося, не забывая оскорблять комментаторов, обвиняющих чжэханя в предательстве. один за другим от чжэханя отказывались бренды. гун цзюнь никогда не чувствовал себя настолько беспомощным. даже когда прощался с чжэханем в конце промоушена странников, он чувствовал себя не так паршиво. сейчас он действительно был, словно жалкий муравей. чуть промедлишь - и попадёшь под подошву ботинок общества. ему было противно, гадко от псевдо-патриотических постов знакомых актеров, хотя он и понимал, что сами они к этим публикациям отношения не имеют. его тоже никто не спросил, перед тем, как запостить то же самое на его вейбо. а когда он потребовал удалить этот позор, менеджеры напомнили ему, чем это может быть чревато. ему не оставалось ничего, кроме как смириться и пытаться связаться с чжэханем. на звонки тот не отвечал, на сообщения - подавно. с одной стороны, они расстались так же, как и остальные актеры - попрощались при стаффе и разошлись по сторонам. и никто не заметил чересчур долгих объятий, излишне печальных взглядов. они были лишь коллегами. их даже друзьями было не назвать, с окончания промо они едва перекинулись парой слов в личных сообщениях, но отчего-то гун цзюнь ощущал, будто знает чжэханя лучше самого себя. за время съемок дорамы он, будто паразит, врос в гун цзюня, его образ навсегда отпечатался под веками, каждая мелочь была знакома, каждая привычка изучена. так что, когда фанаты заметили, что чжэхань убрал гун цзюня из быстрых ссылок в поиске вейбо, гун цзюнь прекрасно знал, что это означает. "позволь мне быть живым щитом, позволь защитить всех. меня уже не спасти. я знал, что это произойдёт. дай мне возможность спасти тебя." - чжэхань будто говорил это каждым своим действием. гун цзюнь сдаваться не собирался. ему плевать, расплавится ли телефон гэгэ или, может, взлетит на воздух, но он не переставая названивал ему. когда более продлевать перерыв не было возможности, он поручил задание постоянно звонить на определённый номер своей ассистентке. остаток съемок прошел ужасно. гун цзюнь не был сосредоточен, вечно витал в облаках и отвлекался. было явно заметно, что фотограф недоволен. однако, пару удачных кадров выудить получилось. сразу после съемок, ожидая машину, гун цзюнь переключил дозвон на менеджера чжэханя. тот рассказал местоположение актера без лишней воды - сам прекрасно понимал, что сейчас тому как никогда нужна помощь. гун цзюнь полетел в шанхай уже через несколько дней. он был готов отправиться сразу же, в тот же вечер, но менеджер благоразумно остановил его, напомнив о загруженном графике. он, впрочем, вошёл в положение артиста и расчистил несколько дней. однако этих дней пришлось ждать. и окружающий мир, вообще-то, в отличие от гун цзюня, ничего ждать не собирался. когда чжэханю запретили вести общественную деятельность, гун цзюнь очень долго, истерично смеялся. ему было невыносимо смешно, что какая-то древняя фотография была способна полностью уничтожить артиста. ему было невыносимо больно. "давайте убьем всех, кто когда-либо бывал в японии, раз на то пошло!" - кричал он своему телефону, даже не пытаясь сдерживать льющиеся слезы. он вылетает сразу же, как заканчивает с последней съемкой, закинув в спортивную сумку невесть-что: всего несколько совершенно ненужных вещей, попавших под "горячую руку". телефон разрядился от постоянных попыток дозвониться еще до посадки. мужчина сгрыз себе все ногти, пережидая короткий перелет. он сразу прыгнул в заказанную менеджером машину, которая без уточнений отвезла его к нужному многоэтажному комплексу. менеджер сказал, что это просто временная съемная квартира, - даже оставаться в собственном доме чжэханю было опасно. гун цзюнь, кажется, оставил на своих ладонях по четыре кровавых полумесяца от того, как часто он сжимал руки в кулаки за последние сутки. в старом здании даже нет консьержки. мужчина не проверяет адрес, - за это время он выучил его наизусть, постоянно повторяя его про себя, как мантру. адрес ему дали, а вот ключей не предоставили. единственное, - менеджер сказал, что чжэхань не выходит наружу. все, что остается гун цзюню, - тарабанить дверь кулаками, кусая губы. — гэгэ! открой! это я! ответом служит тишина. мужчина не сдается, продолжая бить в дверь, будто собирается проделать в ней вмятину. — немедленно открой дверь. я знаю, что ты там. не обладай гун цзюнь столь чутким слухом, то и не услышал бы тихого шлепанья босых ног о кафель по ту сторону двери. — гэгэ. открывай эту чертову дверь. но ему снова не отвечают. мужчина шумно выдыхает и разворачивается, прижимаясь спиной к железной двери. он медленно спускается на пол, утыкаясь лицом в собственные колени. — чжан чжэхань. я не сдвинусь с места, пока не откроешь. даже если пройдут дни и менеджер приедет тащить меня на съемки. даже если я буду умирать от голода и жажды. даже если папарацци окружат меня. я не встану, пока ты не впустишь меня внутрь. гун цзюнь стукается затылком о дверь, закусывая нижнюю губу и едва сдерживая собственные слезы. это несправедливо. все это так несправедливо. он готов уже биться головой о дверь снова и снова, но вдруг опора за его спиной пропадает. резко обернувшись, он вскакивает на ноги и, пока человек напротив не передумал, просачивается в квартиру вместе с сумкой. он хватается за чужие руки, осматривая чжэханя с ног до головы. отросшая нечесанная челка, помятая пижама в пятнах от соуса, красные опухшие глаза, отекшее лицо, появляющиеся на лбу прыщи и босые ноги. не будь они в такой ситуации, гун цзюнь бы восхитился тому, как по-домашнему выглядит чжэхань, будто он - и есть дом гун цзюня. закончить мысль ему не дает опустившийся на колени мужчина. — гэгэ! что ты.. поднимись немедленно! - тараторит гун цзюнь, утягивая мужчину вверх, но тот не позволяет сдвинуть себя с места. он смотрит на парня стеклянными глазами и приоткрывает сухие обкусанные губы. — прости меня. гун цзюнь мотает головой, хмурясь сильнее, чем за все эти дни. — нет, гэгэ, я даже слышать ничего не хочу, не смей винить себя! — извини. если бы я только.. - чжэхань сжимает ткань спортивных штанов на бедрах младшего и невнятно бормочет тихие извинения. — нет! - вскрикивает гун цзюнь. низкий крик, больше походящий на рык, останавливает чужой поток слов, звуча в пустой квартире, как оглушительный гром. он рывком поднимает чжэханя на ватные ноги и крепко обнимает, жадно вдыхая запах его тела. натуральный запах, смешанный с потом и ароматом специй из одноразового рамена, он создает не самый приятный обонянию букет ароматов, но гун цзюню глубоко плевать. ему главное, что вот он - чжэхань, прямо здесь, живой. гун цзюнь чувствует, как намокает одежда на плече, когда чжэхань, наконец, обнимает его в ответ, и ничего на это не говорит, лишь крепче сжимая кольцо рук вокруг тела мужчины. проходит пара минут или целый час, гун цзюнь не имеет понятия, но дрожащие плечи старшего, наконец, успокаиваются, и парень понемногу разрывает объятия. они не общались с последнего дня промоушена, но ощущение, что сейчас они оказались на съемках сцены в поместье марионеток, только теперь тем, кто прижимает тело друга к себе, успокаивая, являлся гун цзюнь. он мягко обнимает лицо парня руками и стирает дорожки слез большими пальцами, выдавливая из себя улыбку. — ты ни в чем не виноват. мы тебя не виним. все понимают, что твоей вины в этом нет. он проводит указательным пальцем по чужим бровям и касается носа, ужасаясь тому, насколько ледяным он оказывается. нахмурившись, гун цзюнь тянет чжэханя в гостиную, кое-как ориентируясь в новой обстановке. благо, плед уже лежит на полу у дивана. порыскав по квартире, гун цзюню удается заварить горячий чай и найти теплые носки. он садится у дивана, касается чужих ног и шипит, - ощущение, будто они сделаны изо льда. — снежная королева, какого черта ты босиком по кафелю шастал? - все пережитое волнение гун цзюнь выводит в подобную пассивную агрессию, отчитывая чжэханя за всё: за кучу упаковок лапши в мусорке, за грязную посуду, за бардак. он не чувствует угрызений совести - этот идиот заслужил. заставил так волноваться. не отвечал на звонки. мужчина разминает чужие стопы и мнет пальцы, напряженно молча. чжэхань иногда открывает рот, будто хочет что-то сказать, но в итоге тоже молчит. у гун цзюня ноет сердце. разогрев ступни старшего, он глубоко вздыхает и быстро целует каждую из стоп, тут же "упаковывая" их в пушистые носки. чжэхань густо краснеет, закрывая рот рукой. они не виделись с последнего дня промоушена и он, честно, очень скучал. соблазн написать, предложить встречу, да хотя бы просто сказать, что скучает, был слишком велик. но столь же велик был и страх, что младший посмеется над ним, сказав "мы уже закончили совместную работу, на кой черт ты мне пишешь? у меня нет времени на эти глупости." а потом случилось это. чжэхань даже не сразу осознал. только недавно он наслаждался сценой и любовью фанатов, и вот раз - и он вновь на дне. всеми презираемый. мысль о том, что гун цзюнь мог в нем разочароваться, била ниже пояса. чжэханю было страшно. все сдерживаемые эмоции в итоге выливались в долгие, болезненные истерики. а потом гун цзюнь прилетел. бросил все и примчался к нему. чжэхань не поверил, думал, это хейтеры или журналисты. но это и правда… гун цзюнь. они едва ли стали друзьями. они больше даже не коллеги. но вот, они лежат под одним одеялом, он прижимает чжэханя к своей груди, гладит по голове и обещает, что все будет хорошо. что они обязательно найдут выход. что он его не оставит. и, слушая чужое заполошно бьющееся сердце, чжэхань, почему-то, верит.