Время

      У Ци Ци много времени: вся бесконечность до исполнения самых дурных предзнаменований провидцев. И конца края не видно; только богам ведомо, когда её длинная извилистая дорога, поросшая густыми терниями, прервётся в тишине, на голом обрыве под мерцающим ночным пологом. Торопиться некуда: живи, маленькая мёртвая девочка, проводи бессчётные, щедро отведённые часы, никуда не торопясь; сегодня не сделаешь — завтра успеется, не успеется завтра — когда-нибудь доделаешь обязательно, торопиться некуда.       Но Ци Ци торопится. Жадно живёт каждый день, маленькая мёртвая девочка, не давая себе отдыху ни днём не ночью. Каждое мгновение на счету, ценен каждый вздох. Не её. Её дыхание замерло в пещере несчётное количество снов назад и застыло холодным блеском в глазу бога, приколотом к трогательному беретику. Важен каждый вздох вокруг неё: горячий, бьющийся бабочкой в ладошках — живой.       После дня, отмеченного в тетради, как самый важный, когда Люмин — благодетельница, рыжим золотцем мерцающая в закатных лучах, — забрала её из родной, но такой… опостылевшей хижины Бу Бу, вокруг Ци Ци дышат чаще, и даже как-то отраднее. В Мондштадте — совсем другом мире, нежели далёкая и позабытая с веками родина, — дышат очень по-разному, и Ци Ци старается ухватиться чуть ли не за каждый вздох: юная цветочница в хорошенькой шляпке; громко смеющиеся воины ордена, чьё название очень мудрёное и дикое для слуха, убаюканного благозвучными слогами, подобными шелесту камыша; разбитные искатели приключений; соловушкой поющая жрица; шумная девочка с острыми ушками, за которой тянется пороховой шлейф… Всё такое шумное и пышущее жаром жизни, к которому Ци Ци отчаянно тянется по старой, упрятанной в самом глубоком и надёжном местечке разума, памяти. Живое, пусть и тлеющее крохотным угольком, тянется к живому, жизнь нуждается в потоке, трепещущем пёстрой стаей диких бабочек.       Она гонится за этим очень крохотными и медленными шажками, почти неспешно, старается урвать всё и ещё трошки, проживая каждый день согласно обязательному и строгому плану, с самого утра окунаясь с головой в бьющую ключом жизнь Мондштата и до позднего вечера, коротая бессонную ночь за тетрадью, запоминающей всё самое-самое важное. Сначала в неё писали каждый день детально, пока жгучая, как бойкое пламя, Эмбер не наказала акцентировать внимание на самом важном, не размениваясь на мимолётное. «Это тренировка для внимания и памяти. Я ощущаю, что стала запоминать день лучше, чем… до того, как я последовала её совету», — гласит пометка в толстой тетради, что вот-вот закончится. Ци Ци не унывает: добрый Кэйа подарит ещё, и будет третий том всего самого важного…       Важное, что было в хижине Бу Бу. Пусть и затёрто почти до бела, отголоски всё ещё живы на бумаге, хоть Ци Ци уже не помнит лица благодетельного хозяина.       Важное, что произошло во время путешествия с Люмин и Паймон. Всё самое необыкновенное, самые ожесточённые битвы со странными хи-ли-чур-ла-ми, разбойниками и фа-туи, самые красивые закаты на привале.       Важное, что происходит здесь, в Мондштате. Всё самое дорогое сердцу, что только может произойти здесь — в новом доме, обдуваемом задорными ветрами и переисполненным биением жизни. Головокружительные полёты с Эмбер. Помощь Лизе в лаборатории и уборка книг в библиотеке. Шалости с Кли, после которых их обеих строгая госпожа магистр упечёт под замок на денёк. Миссии, на которые Кэйа берёт её с собой в качестве «живца», за что Эмбер устраивает им обоим головомойку: почему он решил, что может брать вверенную им Ци Ци с собой как наживку для очередного греховодника, и почему Ци Ци соглашается.       Ци Ци будто оказалась в аквариуме, наполненном пёстрыми бабочками, щекочущими крылышками, садящимися на ладони и самый кончик носа, рвущимися одновременно в разные стороны, так и просящимися в холодные ладони.       На исходе дня она перечитывает дневники, чувствуя себя не так, как обычно — живо. Прожитый день не уходит скомканным черновиком, а новый не ложится на стол белоснежным листом, где бы строчка прошлого дня не оборвалась. Ныне это исписанные ровным почерком страницы, шуршащие одна за другой, перетекающие из абзаца в новый абзац причиной, следствием и итогом. К ним можно вернуться завтра, через десять лет, и в день, когда останется только она, маленькая мёртвая девочка, наедине со всё помнящими тетрадями.       На исходе дня Ци Ци жадно вчитывается в строки и вдалбливает в голову воспоминания о самом дорогом, чтобы высеклось письменами на камне, чтобы без тетрадей можно было вспомнить хотя бы лица, хотя бы имена и заволноваться, а не отбросить, как обыкновенно она это делала, чтобы вцепиться мёртвой хваткой и держать до самого конца Тейвата и помнить.       Помнить о том, как Эмбер, похожая на язычок пламени походного костра, сшила ей Барона Зайку — симпатичного, мягкого и совсем-совсем не взрывающегося. «Чтобы по ночам не было одиноко без нас. И чтобы было с кем поиграть. Он не взрывается, не бойся, лучше обними покрепче. Ловко же я ему уши пришила, а! Он уже от тебя без ума!».       Помнить о том, как Кэйа, ласковый и игривый, чьи руки по-приятному тёплые, принёс ей кувшин кокосового молока, прекрасно зная о том, что вкуса она давно не чувствует. «Это от кокосовой козы! Представляешь, сначала не хотела делиться. Но ради тебя она согласилась. Познакомить вас? О, малышка, конечно-конечно! Как только встречусь с ней снова, договорюсь о встрече с тобой. Она белая-белая, в рогах у неё ленточки. Я придумываю? Почему ты так, малышка? Сама всё увидишь!».       Помнить о том, как Лиза, похожая на большую красивую кошку, мягко убаюкивающая мурлыканьем, подняла её на руки, улыбаясь, и предложила выбрать книгу в подарок. «Всё, что видишь здесь, снежинка, в твоём распоряжении. Выбирай любую и выбирай с умом. «Всё о зябликах»? Прелестно. Бери-бери, читай на здоровье. Может, выпросишь зяблика у своих папы с мамой на день рождения? Как у тебя нет папы и мамы? Чем наши Эмбер и Кэйа тебе не папа и мама? Да, даже круче чем у Кли, снежинка. И дня рождения не помнишь? О, не беда. Не вешай нос, снежинка! Давай подумаем, в какой день было бы приятнее тебя поздравлять…».       Помнить о том, как звонкая-звонкая Кли, мчащаяся ураганом по Мондштату, оставляя за собой порох, пыль и пепел, пригласила её на прогулку по крепостным стенам и усадила рядом с собой смотреть на широкую щедрую реку. «Ты издалека, да? Дальше, чем эта речка? Прямо как мои папа и мама! Они самые крутые искатели приключений в Тейвате! Люмин тоже крутая? Но у Люмин нет своей книжки! А у моей мамы есть! Вот когда Люмин свою книжку напишет, вот тогда посмотрим! Мы не проиграем!».       Ци Ци запоминает, день за днём, слово за словом, миг за мигом, а пожелав домашним спокойной ночи, садится за новые листы, записывая всё важное, и урывает несколько часов сна, чтобы подняться с первыми петухами, спеша прожить новый день, чтобы записать.       Казалось бы: живи неспеша, маленькая мёртвая девочка, безмятежно проживай каждый день, ведь времени много: до самого края, до исполнения дурных предзнаменований провидцев… Что проживётся, что отложится на завтра, что запишется, а что забудется навсегда — конца края этому пути не видно. Время есть.       У маленькой мёртвой Ци Ци. Но не у тех, кто рядом. Их время надо тратить с умом.