~
Я бежал, шел и плелся, пока не начало темнеть, а как только стало смеркаться, натаскал лапника и собрал себе крошечное убежище в корнях огромного дуба. Сжавшись в комочек в гнезде-шалаше и закрыв остатками веток «вход», я принялся мысленно молиться о своей безопасности. В конце концов, усталость взяла верх, и я уснул. Проснулся я от пронизывающего холода — меня била дрожь. Лапник оказался разбросанным вокруг корней. Похоже, я во сне разметал свое убежище — единственное, что отделяло меня от ночного леса. Вжавшись в приютившее меня дерево, я, хоть и примостился у самого его подножия, ощутил себя так, будто сидел на скате крыши ратуши в грозу, окруженный свинцовой тьмой, поливаемый тяжелыми струями воды, с замиранием сердца наблюдая за тем, как вокруг вспыхивают молнии, ожидая, куда ударит следующая… Сердце мое так колотилось, а дыхание было таким громким, что казалось, его слышит весь лес. А еще я чувствовал себя очень заметным — на мне не было даже плаща, лишь простая льняная мантия. И это давало знать о себе с другой стороны — меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Чувства — это все, что мне оставалось, так плохо я видел в темноте. Лес полнится теми, для кого ночь так же ярка, как день, и звери — самые безобидные из них. Дрожь усилилась, и теперь причиной ее был не только холод. Я попытался подумать о чем-то другом — о чем угодно! — но мысли снова и снова возвращались к ним. Это нужно было прекратить, немедленно! Даже думая о них, мы зовем их. Они всегда неподалеку, наблюдают, и ты — несказанный везунчик, если не привлечешь их внимания. Я постарался задвинуть детские кошмары поглубже в память. Те кошмары, где они пронизывают своими взглядами, невидные, полные злобы. Ощущение, что на тебя пристально смотрят из теней, ожидая, когда ты отвернешься или допустишь оплошность, так давит, что в конце концов ты выходишь на середину погруженной в полумрак комнаты и кричишь: «Где вы?! Выходите! Покажитесь!» И это — ошибка. Нельзя называть тех, кто наблюдает из теней, нельзя говорить о них… Ты просыпаешься с криком, не в силах вынести обрушившегося на тебя ужаса, такого, будто в нем в агонии горела твоя душа… Как бы я был рад проснуться! Я сжал челюсти и напряженно вгляделся в лес перед собой, вздрагивая от каждого дуновения ветра, а потом надолго замирая. Я и так был как на иголках, когда почувствовал поднимающуюся откуда-то из глубины панику, заменившую собой дрожь. Наверное, так ощущает себя мышь, когда на нее падает тень хищной птицы. Пронзительное чувство опасности заставило меня резко подняться на ноги. Очертания деревьев и кустов к этому времени уже более-менее проступили сквозь тьму, не казавшуюся больше абсолютно непроглядной, но проверить направление я сейчас не мог: магия наверняка привлечет нежеланное внимание. Я нащупал вколотую в подол булавку и пообещал себе заняться этим позже. «Бежать!» — вопила паника. «Уходить, как можно более тихо», — говорило желание жить. Вздрагивая, как трепетная лань, я осторожно поставил ногу на то, что казалось мне тропой. Перенес вес. Шагнул. Замер. Быстро огляделся. Там! Нет, ничего… Еще шаг. Шаг. Шаг. Кажется, можно идти спокойнее. Что-то хрустнуло под ногами! Ветка… Еще несколько шагов. Сзади следы копыт! Нет, это следы от моих каблуков… «Тропинка» привела меня в кусты, через которые я, стараясь быть аккуратным, все равно продирался, как медведь. Как сильно шумят ветки! На то, что они царапают меня, я не обращал внимания, а что цепляются и задерживают… Наконец-то, тропинка. На этот раз настоящая. Я огляделся. Обернулся. Позади возле одного из толстых черных стволов мелькнул белый силуэт, кажущийся ослепительным во тьме. Мелодичный тонкий звук — женское пение — донесся до моего сознания парой мгновений позже, когда я несся по тропинке так быстро, как только мог, не разбирая дороги. Я даже не подозревал, что способен бежать с такой скоростью! Ветки не цеплялись за волосы, но хлестали по лицу. Хриплое дыхание и сердце, долбившееся об ребра, заглушали все остальные звуки, но я был не против — все, что угодно, лишь бы не слышать это пение. Впотьмах невозможно разглядеть, поднимается ли тропа вверх, уходит ли резко вниз, есть ли в ней ямы. Меня то и дело шатало от того, что я не рассчитывал, куда ступаю, но желание жить гнало вперед. Впереди как будто показался просвет — опушка? Несмотря на душераздирающий ужас, силы покидали меня, тело ныло, а легкие уже грозили разорваться. И тут нога ушла глубже, чем я рассчитывал. Маленькая неровность, но тело будто того и ждало — нога подогнулась, и я растянулся на холодной земле. Впереди мелькнул еще один светящийся контур. Неужели они окружили меня?! На миг меня будто парализовало. Нет! То, что я увидел, падая, — высокий забор, не сразу различимый сквозь густую листву. Впереди действительно оказался просвет — небольшая прогалина, а посреди нее — дом, окруженный деревьями. Святящиеся контуры — защитные печати! Я не заметил, как поднялся и, выжимая из себя остатки сил, устремился к дому. Осознание вернулось ко мне на доли секунды, когда я зацепился за гвоздь на заборе. Нездешнее пение раздалось где-то неподалеку. Я дернулся изо всех сил, вырвав с мясом кусок мантии, и потеряв равновесие, перевалился на ту сторону. Все, чего я так долго не замечал, тут же обрушилось на меня. Все будто заболело разом. Не успел я подняться, как из дома кто-то вышел со свечой в бронзовом подсвечнике. Пение резко стихло, будто его и не было. Человек приблизился и склонился надо мной, освещая нас обоих. Это была ведьма. Молодая женщина с диковатым взглядом, взъерошенными волосами и в потрепанном платье. — Надо же, — насмешливо произнесла она, увидев, как я дрожу всем телом. — Нечасто тут такое увидишь. Ее пронзительный, с истерическими нотками высокий голос мог бы даже отпугнуть, но сейчас слышать любой человеческий голос было отрадно. — П-приветствую, сестра, — сказал я, приложив ладонь к сердцу. — Прошу, дай мне убежище. — Сестра?.. — губы ее расползлись в улыбке, а в глазах появился блеск. — Что ж, и я приветствую тебя, брат, — она снисходительно протянула мне руку, чтобы помочь подняться. Когда я был уже на ногах, она задержала руку несколько дольше, чем следовало бы, но потом, будто бы с легким сожалением, отпустила. Впрочем, с какими бы странностями ни была эта ведьма, ее гостеприимство сполна окупало их. Особенно учитывая то, как к ведьмам относятся волшебники.~
Наконец мы оказались на освещенной янтарным огнем очага кухне. Здесь витал тяжелый, душный, но очень приятный запах развешанных всюду трав — под потолком сушились многочисленные гирлянды известных и неизвестных мне растений, — и от него клонило в сон. Усаженный хозяйкой за стол, я украдкой разглядывал обстановку, пока она хлопотала с какими-то котелками. Ведьма напевала за работой: слишком высоко, пронзительно и немелодично, чтобы мне понравилось, но было видно, что она вкладывала в оба свои занятия душу. «Пение — часть ее чар!» — осенило меня. Я бы, конечно, предпочел, чтобы ее дар выражался как-то иначе, но жаловаться было грешно. Благодаря этой доброй женщине я жив, в своем уме и сижу в тепле. Правда, теперь, когда я немного пришел в себя, казалось, что болит абсолютно все. Я ощупал и оглядел себя. Не считая рваной мантии, все было цело. Я отделался ушибами, синяками, ссадинами и царапинами. Все они, стоило опасности миновать, принялись ныть. Гостеприимную хозяйку просьбами воды я решил пока не отвлекать. Я испустил тяжкий вздох, и в это самое мгновение на столе передо мной появилась глиняная чашка с каким-то отваром. — Что ж, брат, выпей. Не волнуйся, не отрава, — раздался пронзительный голос. Впрочем, он уже звучал мягче. Странно, почему она решила, что я заподозрю ее в попытке дать мне яд? Мне и в голову подобное не приходило. Я глубоко кивнул в знак благодарности. Ведьма села напротив с такой же чашкой в руках и немного напряженно улыбнулась в ответ. — Ты что же, отвергаешь мое угощение? — Она нахмурилась, и ее голос стал почти визгливым. — Нет-нет, что ты, сестра! Нет слов, способных передать мою благодарность! Я пригубил горячий напиток. Вкус был незнакомый, но определенно травяной. Теперь тепло было и внутри, и снаружи, только ранки продолжали саднить. Я непроизвольно поморщился. — Что, не нравится?! — взвилась ведьма. Ее глаза одновременно метали молнии и изливали чудовищную обиду — они были воплощением вселенской печали и боли. — Что ты, что ты, сестра! Прости, я не хотел тебя тревожить, а вышло наоборот. Царапины — чепуха, конечно, но очень неприятно. Ее взгляд смягчился, но вселенская боль никуда не делась, лишь спряталась глубже. — Давай взгляну, — предложила она с явно нарочитой небрежностью. — М-м-м… э-э-э… — неуверенно отозвался я. — Ну конечно, — с горечью проговорила она. Ее голос снова опасно повысился. — Ведьма. Что она может, верно? — Вовсе нет, сестра… я… меня бы это очень смутило, — сказал я, чувствуя, как вспыхивает лицо. Я думал, что она разозлится пуще прежнего, но хозяйка напротив почему-то заметно смягчилась. — Прости, брат, — почти вкрадчиво произнесла она, и в глазах ее заплясали непонятные огоньки. — Сам понимаешь, как сложно кому-то доверять в наше время. Я Ханна, — она протянула мне руку через стол. — Очень приятно, — промолвил я, сжав кончики ее пальцев и коснувшись губами тыльной стороны ладони. Подняв лицо, я заметил, что ее глаза заблестели еще сильнее. Если бы только знать, о чем она думает!.. — Феликс к вашим услугам. Волшебник в бегах. — В бегах? — переспросила Ханна. Без тени неодобрения, скорее, с любопытством. — Да… — тяжело вздохнул я. Теперь, когда я произнес это вслух, на меня обрушилась вся тяжесть теперешнего положения. — Я не оправдал надежд своих менторов… потому что они — бесчеловечные чудовища, — с горечью добавил я, отпив отвар. — Побег был гораздо привлекательнее уготованной ими участи. Так я и оказался у тебя, — вспомнив то, что пережил совсем недавно, я передернулся. — Кому, как не моим сестрам, знать, какова ваша братия, — кивнула Ханна. Ее губы исказила странная улыбка, и она продолжила, сделав маленький глоток из чашки. — Не хульдра ли тебя так испугала? Наших сестер она не трогает, а вот ваш брат для нее в новинку. Кто знает, что она могла бы сделать, не найди ты меня, — улыбка стала больше похожа на ухмылку, смысл которой остался для меня туманным. Я решил не думать о том, чего избежал, и с благодарностью осушил чашку. Ханна сделала то же самое и встала из-за стола. — Приготовлю тебе воды для омовения, — проговорила она. — Если ты, конечно, доверишь это дело ведьме. — Почему я не должен тебе доверять, госпожа Ханна? Она скривилась и стремительно вышла за дверь. Я поспешно выскочил следом. Хозяйка обнаружилась у колодца — доставала ведро с водой. — Позволь помочь тебе, — предложил я. Ханна скривила губы, но затем кивнула и передала мне ведро. В падающем из окна свете я наконец-то смог рассмотреть приютившую меня в полный рост. Не будучи грузной, она, тем не менее, точно могла назваться самой крупной и, скорее всего, самой сильной молодой женщиной из всех моих знакомых. Анхеле ниже меня на полголовы и гораздо более хрупкая, не говоря уже о миниатюрной Эмри. Дениза, подруга Анхеле, лишь немногим крупнее ее. На ум пришла сестра моего дорогого друга Эма. Она казалась мне очень высокой (и взрослой!), но теперь, по здравому рассуждению, я понял, что она была такого же роста, как Ан, и такая же тоненькая. Ханна не была женщиной в теле, но формами значительно превосходила всех, кого я когда-либо знал, а ростом была почти с меня. Это было… необычно. Я не жалел, что помог Ханне помочь мне, но каждый шаг приходилось превозмогать, так ныло и саднило тело. В молчании мы добрались до пристройки. Баня. Картины далекого детства мгновенно вспыхнули в моей памяти. Надо же… это было так давно… — Вылей воду туда, — наконец нарушила тишину ведьма, указав на большой котел, стоящий на жаровне. Я исполнил ее указания. Тишина вернулась. Когда вода начала греться, Ханна снова нарушила ее: — Отчего же ты молчишь, Феликс? — Я вздрогнул от того, как странно и неожиданно прозвучало мое имя в ее устах. — Нечего сказать ведьме? — Это вовсе не из-за того, что ты ведьма, любезная Ханна. — Я почтительно кивнул ей. — Просто в последнее время мне пришлось через многое пройти. Мир будто ополчился на меня. Я и не помню, когда в последний раз нормально беседовал с кем-то. В ее глазах снова появился странный блеск. — О, в это я верю!.. Мир полон зла, братец. — Но есть в нем и хорошее… люди. — Люди! — фыркнула ведьма. — Люди…~
После того, как Ханна, словно бы с сожалением, оставила меня с возможностью свершить омовение, я попытался привести свои мысли в порядок, но они никак не желали раскладываться по полочкам. Анхеле… побег… Ханна… ее дикий, затравленный взгляд. Она много страдала, это ясно. Может, так же, как и я?.. Похоже на то! Анхеле (о, Анхеле, Анхеле!) помогла мне, а я, быть может, помогу Ханне?~
К концу водных процедур я с удивлением обнаружил, что моя радушная хозяйка успела постирать, высушить и зашить мою растерзанную мантию. Нитки, правда, резко контрастировали по цвету с тканью, но это нестрашно. День невероятной длины подходил к концу. Свив кокон из пледов, я устроился на полу у подножия постели Ханны — большой, но оттого какой-то сиротливой. Казалось, что после всех волнений сон долго не будет идти ко мне, но, зарывшись в покрывала, я почувствовал себя не просто, а смертельно уставшим и почти мгновенно уснул.~
— Многое нужно взять, пожалуй, пора заявиться на марьярку. — Прошло некоторое время, прежде чем я понял, что Ханна имела в виду. Я встречал тех, кто любит выворачивать слова для веселья, но она как-то не слишком веселилась. Надеюсь, веселилась хотя бы когда услышала такое впервые. — Но сначала я свожу тебя на башаш. Этого я расшифровать уже не смог. — Прости, сестра, куда именно? Она бросила на меня почти раздраженный взгляд. — На собрание ведьм. Ты им понравишься. — Понурость сменилась улыбкой. В этом я сомневался. Едва ли ведьмы придут в восторг от того, что на их встречу заявится чужак. Да еще какой!.. Однако Ханна выглядела очень уверенной, видно было, что идея ее вдохновляла: она даже улыбалась больше обычного и больше напевала, хлопоча, — так что я решил довериться ей. Это был вечер второго дня, что я провел в обществе Ханны, но я до сих пор не привык к ее недоверчивости и резким сменам эмоций. Неужели Анхеле видела то же самое?.. «Я должен ей помочь», — решил я. Едва ли это будет так уж сложно. Пусть она дикая и странная, но у нее доброе сердце. Ханна так хлопотала вокруг меня, что мне время от времени становилось очень неловко, правда, ее забота всегда имела какой-то странный привкус. Наверное, так пыталась бы угодить младшая сестра старшему брату? Это я мог предположить лишь умозрительно, «братья» у меня были только по учебе. Но из того, что я читал, так дети в наивности своей стараются угодить старшим. Готовят им пересоленный суп, например, ожидая бурной радости и обильной похвалы… и получают и то, и другое, насколько я в таком состоянии на это способен, конечно. Пусть помощь девушки немного отдавала вышеописанным, она ведь старалась, старалась ради незнакомца, ради волшебника!.. Это дорогого стоило, и я счел, что у меня не было права капризничать. Так и после этой беседы о шабаше моя хозяйка снова налила мне странного на вид отвара, который я, доверяя ей, с благодарностью принял. — Госпожа, я благодарен тебе за гостеприимство и все то, что ты делаешь для меня, но… — Услышав «но», Ханна оскорбленно блеснула пронзительными серыми глазами. Стремясь предотвратить катастрофу, я быстро продолжил. — Но я не могу слишком долго причинять тебе неудобства. Правда, признаться, я вообще с трудом представляю, что делать и как быть, — я перевел взгляд в стол и усилием воли удержался от того, чтобы начать его ковырять или выцарапывать узоры. — Едва ли ты знаешь какие-то тайные сообщества волшебников в бегах, если они вообще есть… На секунду показалось, что буря все-таки разразится, но Ханна некоторое время помяла подол своего болотно-зеленого платья и вымолвила: — Нет, не знаю. Может, старшие ведьмы что-то знают… хотя они нам никогда ничего подобного не рассказывали. — С другой стороны — зачем бы рассказывать, даже если и знали? — Я готов был уцепиться за любую соломинку. Ханна пожала плечами, на ее лице отразилось непонятное мне выражение. — Может быть. И она с отрешенным видом стала пытаться ногтем выцарапать на столе узоры. Я чувствовал себя странно вымотанным, едва ли не сильнее уставшим, чем вчера, что само по себе было необъяснимо. Сегодня я ни от кого не убегал, не шел до тех пор, пока не мог больше сделать ни шага. Да, помогал Ханне по хозяйству, но главным образом просто общался с ней. Я был так утомлен, что готов был лечь спать уже сейчас, ранним вечером. Веки смыкались сами собой. — Сестрица, позволь покинуть тебя и отправиться в царство снов. Та подняла глаза и обрушила на меня разочарованный взгляд, который тут же сменился уже знакомым, но все еще непонятным блеском. — Если хочешь, можешь разделить со мной постель, — промолвила она как бы невзначай. Сказать, что я был удивлен и смущен — не сказать ничего. — Н-но сестра!.. — выдавил я наконец. — Будет ли это прилично?.. Боюсь, мои слова были истолкованы неверно. На лицо ведьмы вернулось разочарование пополам с обидой. — Конечно же! Господин волшебник не может пасть так низко, чтобы принять предложение какой-то жалкой ведьмы!.. Которая, дура, хотела ему помочь! Ее скромное ложе недостойно хранителя тайных магических знаний! Он не может снизойти до того, чтобы просто спать рядом с ней! Леди Лана была во всем права! О, она научила меня, наивную дурочку, тому, какова жизнь! И я все равно продолжаю верить людям! Я поспешно поднялся из-за стола и, помедлив, успокаивающе коснулся ее плеча. Я был уверен, что это не подействует, но, к моему вящему удивлению, мои ожидания не оправдались. Ханна молча порывисто вцепилась в мою ладонь, будто хищная птица в мышь. Ее пронзительный, визгливый голос больше не звенел в ушах. — Сестра, ты ведь знаешь, что это не так. И если для тебя это важно, то, конечно, я не посмею отказаться от твоего щедрого предложения. — Прости, — почти прошептала она.~
Ночь была тревожной и поистине странной. Ханна умудрилась завернуться во все пледы и одеяла, оставив меня непокрытым. Было бы бессердечно винить ее в этом, попытаться заполучить обратно хоть краешек покрова — неделикатно, и я провел время, предназначавшееся для сна, в полупустых попытках ему предаться. Мне вспомнился голый холодный пол камеры, в которой я провел ночь перед побегом, и меня бил озноб, несмотря на плотную льняную рубаху, которой со мной поделилась хозяйка. Мне было неудобно отказываться, и теперь я дрожал, стараясь свернуться клубком. Дрожь вызывал не только холод, но и странное, тревожное чувство пребывания в одной постели с женщиной. Я никогда не предполагал, что подобное вообще произойдет в моей жизни, и теперь не мог определиться, что думать. Но если это и было волнующе, то отнюдь не в положительном ключе. Особенно, когда мне удалось уснуть, и разбудило меня нечто, должное, вероятно, быть легким прикосновением к щеке.~
— Доброе утро, милый! Меня разбудил ждущий, будто голодный взгляд Ханны. Я решил не одергивать это спонтанное проявление эмоций, так похожее на что-то, что могло бы звучать из моих уст, встреть я собрата по несчастью. Человека, который наконец-то мог понять. Вместо этого, вспомнив себя, я решил поддержать мою гостеприимную хозяйку. — Доброе утро, сестра, — отозвался я. — Дай мне немного времени, прошу, и я приведу себя в порядок. — Та слегка поморщилась, но ушла греметь посудой на кухне. Я переоделся в свою залатанную черную мантию с отчетливо видимыми швами починки, умылся с помощью симпатичного глиняного кувшина, наскоро побрился и воссоединился с Ханной. Та к этому моменту уже успела сжечь кашу, одну порцию которой она гордо поставила передо мной. — Благодарю, сестра, — искренне промолвил я, начиная утолять голод. Ханна все так же блестела настороженными, как у дикого зверя, глазами, но я решил завязать разговор. Слово за слово, и мы уже, пусть и без особенных подробностей, обменивались своими историями. Бедняжка Ханна натерпелась в жизни предательств и непонимания и теперь была уверена, что все живые существа на свете недостойны доверия. Я же спешил заверить ее, так хорошо понимая, что ей пришлось пережить, что она может на меня рассчитывать. Ее глаза снова вспыхнули странным голодным блеском, и ведьма порывисто сжала мои пальцы. Помедлив секунду, я слегка погладил ее по руке, а затем запечатлел на ней легкий поцелуй. Кажется, мое подбадривание возымело нужный эффект, потому что Ханна до конца дня пришла в ажитацию и, напевая, хлопотала по дому с помощью вашего покорного слуги. До вечера мы вели в перерывах между хлопотами задушевные разговоры. Пусть я не пробирался сквозь леса, к вечеру я чувствовал себя странно усталым и опустошенным. Неужели Анхеле чувствовала то же?.. Я ощутил укол стыда. Со мной и правда было и есть непросто, но я приложу все усилия, чтобы помочь Ханне.~
Гомон моментально стих — будто обрезали нить, приводящую его в движение. Словно птицы замолкли, увидев змею. Я почувствовал, что все глаза в зале смотрят на меня, как на привязанного к позорному столбу. В них читалось разное: страх, недоверие, злость, у самых юных ведьмочек — любопытство. Очи же старшей, судя по седине, ведьмы пронзали меня насквозь, и все, что я хотел сказать, застряло в горле. — И что в нашем скромном пристанище забыл господин волшебник? — раздался ее ледяной голос. — Интересных друзей себе заводит Ханна. — Та, ретировавшаяся в стайку себе подобных, потупила глаза и стала ковырять дощатый пол носком ботинка. Я тщетно искал ее взгляда, мысленно моля хоть что-нибудь сказать в мою защиту — Ханна не подняла его. — Не утруждайте себя, ваше магейшество, — продолжала главная ведьма, — вы, должно быть, воспользовавшись доверчивостью моей подопечной, явились, чтобы обнародовать этот злокозненный притон? — Даже в худших из своих допущений я не предполагал, что события примут такой оборот. Все стремительно оборачивалось против меня, а я не мог вымолвить и слова, оказавшись совершенно к этому не готов. Ханна молчала, я пытался что-то произнести, но лишь ловил ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Эти тягучие мгновения, в которые мимо меня проносились шансы все исправить, были лишь короткими паузами в речи главной ведьмы. Ее, похоже, совершенно не интересовал мой ответ. — Смею вас уверить, — продолжала она, и интонация неуловимо напомнила мне моего декана, — справиться с ведьмами и их простецкими чарами будет не так просто, как вы полагали… — в ее глазах вспыхнула неприкрытая угроза, и тут раздался юный, тонкий и слегка пронзительный (впрочем, значительно уступавший в пронзительности Ханне) голосок. Все головы развернулись в его направлении и узрели его обладательницу — зеленоглазую медноволосую девушку, чьи струящиеся волнистые локоны изящно контрастировали с ее голубым платьем, на поясе которого красовался большой бант. Ее вздернутый носик еле заметно сморщился. — Простите, матушка, но, может, мы дадим волшебнику шанс оправдаться? — юная часть собравшихся одобрительно зашептала. — Может, он правда друг Ханны? «Матушка» фыркнула, но, махнув затянутой в черную перчатку рукой, кивнула. — Ладно, соблюдем формальности. Отвечай, волшебник, зачем ты здесь, и не вздумай лгать. И знай — будь ты даже самым искусным чародеем в стране, ты не равен всему ковену, какими бы слабыми вы нас не считали. Дождавшись перерыва в разгневанной тираде, рыжеволосая ведьмочка снова подала голос, с улыбкой поправив розу в волосах, которую я до этого не заметил: — Господин волшебник, нам правда очень интересно! Рассказывайте, мы вас не обидим! — Старшая ведьма одарила ее тяжелым взглядом, но та лишь улыбнулась в ответ. Я никогда не знал, в чем заключается магия ведьм, но улыбка медноволосой оказалась поистине волшебной. Я почувствовал, как язык отлипает от неба и мысли обретают форму. — Госпожа, — склонился я в поклоне перед главной ведьмой. — Почтенное собрание. У меня и в мыслях не было вас выдавать, и такой мысли не возникло бы даже пока я еще находился на службе и был государственным волшебником. Сейчас же перед вами беглец. Я отказался признавать над собой власть своих старых менторов, и они собирались заклеймить меня печатями. Мои магические силы были бы уже связаны, если бы я не бежал. Любезная Ханна в ее бесконечной доброте приютила меня и привела сюда, к вам. Во имя старой дружбы, сестры, я прошу вас о снисхождении и защите, и в моей душе нет ничего, кроме бесконечного уважения к вам и вашему искусству. Когда моя речь окончилась, старшая ведьма все еще скептически взирала на потревожившего покой ее ковена волшебника, но, подумав, махнула сухой ладонью. — Беглец, говорите? Несогласный с тем, какие порядки царят среди вашей братии? Пойдемте переговорим наедине, и если мне не покажется, что вы лжете, я знаю, как отвести от вас глаза ищеек.~
Мне повезло, что ведьмы разрешили волшебнику присутствовать при совершаемом ими ритуале. Вдвойне повезло, что целью этого ритуала была помощь мне. Я не ошибся — их магией было пение. Низкое, протяжное пение. Никто не сказал бы, что это ведьмы, а не селянки, присевшие вечером на завалинке, если бы не их наряды, не странный блеск в их глазах, не плавность и неестественность их движений в медленном, завораживающем хороводе. Мне казалось, что я погружаюсь в транс, но на самом деле я словно бы перенесся на много лет назад, на порог деревенского дома, в котором я жил со своей любящей семьей. Я всегда любил слушать народные песни. Заунывные, которые женщины поют протяжно низким голосом. Когда я был маленьким и жил с родителями в деревне, еще не зная о своем даре, я любил слушать песни, которые затягивали женщины теплыми летними вечерами. Я сидел на лавке, обхватив колени руками, и широко распахнутыми глазами смотрел вдаль, на бесконечно тянущиеся леса, холмы и поля. Скоро смеркалось, и я тут я уже заворожено глядел на то, как вьются насекомые вокруг ламп на нашей веранде — желтых на фоне темно-синего неба. Мне всегда казалось, что с этими песнями я постигаю не только глубочайшую душу народа, полную всей той невероятной сказочной необъятности, что я видел собственными глазами, но и саму волшебную, сказочную суть природы и всего сущего. Эта низкая, протяжная песня проста — как, на самом деле, просто все вокруг — и глубока — как глубина, что отделяет нас от понимания этой сути, и глубина, полная непостижимых таинственных смыслов, что лежит в этих простых вещах. Когда я слушал эти глубинные народные песни, я чувствовал, как внутри меня загорается неописуемое, чудесное, таинственное пламя. И только через несколько счастливых лет я узнал, что это было пламя волшебства.~
Когда ритуал завершился, юные весело щебечущие ведьмочки под неодобрительные взгляды старших утянули меня в свой кружок и засыпали вопросами. Я едва успевал отвечать на них и запоминать лавину информации, что сыпалась в ответ. В очередной раз собираясь с мыслями, я вдруг почувствовал укол в спину. Я обернулся. Сзади стояла Ханна и сжимала в руках вилку. — Весело же! — неестественно улыбнулась она, бешено блестя глазами. — Ха-ха-ха! Я ответил ей неуверенной улыбкой, не зная, что и сказать. Найтле — моя медноволосая спасительница — потянула меня за рукав и вернула в кружок, но продолжать беседу стало еще тяжелее. Я никак не мог отделаться от неприятного ощущения и тревоги. Что это нашло на Ханну? Однако мне не суждено было прийти к какому-либо заключению, потому что несколько мгновений спустя меня погребло под собой увесистое тело. Это была Ханна, крепко обхватившая меня за талию. Столкновение с деревянным полом было весьма неприятным, особенно возражало лицо. С трудом приподнявшись на локте, я понял, что моя подруга и не думала меня отпускать. — Весело! — выкрикнула она, и голос ее, и так слишком высокий, почти сорвался. — Ну чего ты? Мы же играем! Ха-ха-ха! В конце концов, она все же расцепила руки, и мне удалось подняться. Стайка ведьмочек смотрела на разыгравшуюся перед ними сцену с искренним изумлением. Новоприобретенные и старые синяки ныли. — Что на тебя нашло? — Мы веселимся! — ответила свалившая меня, безумно блестя глазами. — Но если тебе не весело, то пойдем отсюда! Ханна крепко взяла меня за руку и потащила к двери. Я тяжело вздохнул и не стал сопротивляться, но поймал взгляд Найтле, и она быстрым ловким движением сунула мне в руку клочок бумаги. Я крепко сжал его в кулаке.~
Ханна хлопнула дверью так, что, казалось, слышал весь лес и даже хульдра вздрогнула от этого звука. Все еще крепко держа меня за руку, она втащила меня в свою спальню и с размаха впечатала в стену, отрезав мне все пути к отступлению обеими руками — каждая сбоку от моей головы. — Ты ведь тоже чувствовал это, Феликс! — наступала она. — Не отрицай! Ты тоже чувствовал голод. — О чем ты, сестра? — Ты прекрасно знаешь, о чем! Да все мои сестры-дуры смеются надо мной за глаза, потому что у них есть кавалеры, а у меня нет! — Кавалеры? Но сестра, нам же… Нам же нельзя! Иначе мы будем терять силу! — И что? Кого это останавливало? — выпалила она, не сводя с меня хищного взгляда. — Сестра! — фыркнула ведьма. — Братец! Никакой ты мне не братец, Феликс, а я тебе не сестра. Сестры, как ты и сам знаешь, не для этого. Признайся, ты ведь тоже хотел этого. Конечно хотел, даже если не признавался себе. Ты знаешь, о чем я говорю. Все произошло в одно мгновение. Губы Ханны начали стремительно приближаться к моим, и я резко повернул голову так, что они коснулись моей щеки. Она отдернулась от меня, не отпуская рук. Ее глаза горели странным, жутким огнем. — Нам нужно все обсудить, — предложил я, внутренне содрогнувшись от безумного блеска в глазах ведьмы и от ее жарких речей. А вот голос мой, на удивление, почти не дрожал. — Мы с Ан всегда так делали. — Ан! — вспыхнула она. — Ан! Вечно ты со своей Ан! Никому, никому я не нужна! — внезапно разрыдалась ведьма, и горючие слезы покатились по искаженному лицу. Ханна бросилась к окну и со стуком распахнула ставни. — Силы небесные, — ревела она. — Почему, почему все так? Почему? Я никому, никому не нужна! Так зачем это все?! — Девушка потянулась за баночкой с мазью, как я понял, какого-то омолаживающего ведьмовского средства, и одним движением выбросила ее за окно. За этой последовала вторая, потом третья… — А это мне пригодится, — пробормотала Ханна, ставя четвертую обратно на аккуратный столик перед зеркалом. Я осторожно протянул моей хозяйке тряпицу, которая использовалась для протирания пыли (к счастью, чистую), — ничего другого под рукой не оказалось. Ханна приняла ее из моих рук и шумно высморкалась, утерев заплаканные глаза. — Спасибо, — пробормотала она, шмыгнув носом. Слезы уже почти перестали прочерчивать дорожки на ее лице. Промакнув глаза, Ханна шумно выдохнула, вдохнула и вытерла лицо рукавом платья — тряпица пришла в полную негодность. — Прости, — почти прошептала она, всхлипнув. Я аккуратно погладил ее по руке. — Ничего, — тихо проговорил я, погладив несчастную женщину по волосам. — Все пройдет. Не стоит так говорить. Ты нужна. — Больше мне ничего не удалось из себя выдавить, и какое-то время мы просидели в тишине, прерываемой только редкими всхлипываниями. Мне было жаль Ханну, но из глубины души поднималось и иное чувство. Страх. Ведьма уже почти повела себя так, будто я ей принадлежал. Да, она попросила прощения за свою вспышку, но… это был не первый раз, когда она просила прощения. И блеск… этот безумный блеск в ее глазах… Неужели все знаки внимания, которые я оказывал ей, абсолютно чистые и невинные, призванные поддержать собрата по несчастью, виделись ей в таком ключе?.. Это было неприятно. Неприятно до такой степени, что даже жутко. Я многому научился, общаясь с моей дорогой Анхеле, Ханна же не желала видеть мир иным. Я аккуратно вышел из комнаты и развернул бумажку, которую по пути заткнул за пояс. Это была карта, на которой был проложен маршрут от дома Ханны до дома Найтле.