Учитель на замену

В какой-то момент Эрик Леншерр стал замечать от молодежи немыслимое неуважение в свою сторону — косые взгляды, красноречивый свист и дурацкое хихиканье. Да нет. Смех. Над ним. Раздражающий гогот! Если девушки деликатно стряхивали смешки в кулачок и восхищенно шептались между собой, то парни ржали во весь голос, пока он, вытянув дрожащие руки, с лицом, сведенным судорогой нечеловеческой концентрации, тренировал свою силу на гигантской спутниковой тарелке. Саммерс, Маккой, Банши… эта беззаботная, глупая зелень, не знавшая жестокостей и лишений войны, умеющая лишь развлекаться, эти вчерашние пацаны доводили его до белого каления, перебрасываясь за спиной абсурдными остротами, пошлым свистом и мешая сосредоточиться. Грозные окрики «Что происходит?» и «Займитесь своими делами, бездельники!» ничего не дали — мальчишки и девчонки приостановили свои тренировки, и сидя на подстриженном газоне с колой и сэндвичами, откровенно резвились, наблюдая за его тщетными попытками, как за неким занятным представлением. Хэнк, похоже, вообще был счастлив — наконец-то обсуждают что-то еще кроме его уродливых (а по мнению Эрика, весьма полезных) цепких пальцев на ногах. Тарелка так и не сдвинулась ни на дюйм. Леншерр пребывал в ярости. Наконец, Рейвен, которой стало его жаль, разобралась в ситуации, заметив пристально наблюдающего за ними неподалеку, на крыльце Чарльза Ксавье и, скрыв улыбку, снизошла до объяснений, приблизившись к Эрику и мягко коснувшись его плеча. — Думаю, Чарльз всем внушил, что ты у нас мутант с повадками нудиста, и для тебя абсолютно нормально — практиковаться с голой задницей. Брови Эрика изумленно поползли вверх, он метнул злой взгляд в сторону крыльца, но виновника его обнаженного позора и след простыл. — Ну вот, ты снова одет и выглядишь, как обычно. — Ободряюще улыбнулась ему Рейвен. — Все в порядке, продолжай. Я их разгоню, — кивнула она в сторону разочарованно загудевших «зевак». — В порядке? — процедил Эрик сквозь зубы, направляясь к дому. — Да нет, детка, не в порядке. Я разберусь. — Будь с ним безжалостен, — с озорной усмешкой напутствовала Рейвен. — Чарльз! — грянуло у Ксавье за спиной, и он оказался накрепко прижат к стене собственного кабинета кусками от зверски развороченного металлического стула. Эрик Леншерр на эмоциях превращался в творца хаоса и уничтожал сперва почему-то самые полезные в быту вещи. Шею, запястья, пояс и щиколотки сковало намертво. — Не делай так больше! Не смей! — Друг мой, а что я должен был сделать? — миролюбиво отозвался Чарльз, даже не удивившись своему состоянию — подвешенному и закованному. Абсолютно беспомощному. — Вместо того, чтобы думать об операции, они все опасаются ее срыва, и тебя, как самого непредсказуемого чудака. Я сказал чудака? Чужака, Эрик. Они боятся за свои жизни, и вовсе не я, и не команда Шоу тому причиной. Их головы заняты совсем не тем, и я решил показать им, что ты такой же человек… эмм, то есть, мутант из плоти и крови. И потом, нам всем не мешало бы немного разрядить обстановку. — Разрядить обстановку! За мой счет?! Я смешон, черт побери, Чарльз. Ты выставил меня идиотом перед кучкой детей! — На то и был расчет, — терпеливо разъяснил Ксавье. — Я думал, ты поймешь. Вот уж не предполагал, что ты и невинные шутки не вполне совместимы. — После всего, что… «Ты прочитал, увидел в моей голове…» — … ты подумал, мне может понравиться подобная чушь?! Нет! Не лезь ко мне в голову! — взревел Эрик, по характерному прищуру ярких голубых глаз распознав проделки вероломного телепата. Закованная рука Чарльза инстинктивно дернулась, на миловидном лице отразилась досада. Ксавье покладисто расслабил мышцы. — Хорошо, прости, Эрик, я свалял дурака. Ты задушишь меня, усмири свой гнев, отпусти разум и меня. От его умиротворяюще спокойных интонаций, к которым обычно питал сильнейшую личную слабость, Эрик разозлился пуще прежнего. Металл глубже врезался в стену, кроша ее, но все же, надежно в ней увязнув. Импровизированный жестокий ошейник душил, сдавливая кадык, Чарльз захрипел и закашлялся. — Хватит учений на сегодня — прорычал Леншерр. — Отпущу, если проделаешь такое с собой. Заставишь всех поверить, что единственный любитель расхаживать голым в этом доме — ты, а не я. Посмотрим, как тебе понравятся твои же шутки. — Ну нет, Эрик, и лишиться репутации учителя? — сдавленным голосом запротестовал Чарльз. — Я и без того слишком молод. Кто я по твоему, шут? У кого лучше учиться — у голого или одетого наставника? — А моя репутация? — веско парировал Эрик. — Выходит, для тебя пустой звук? Выходит, ты считаешь меня таким же молокососом, как они? Не смотря на то, что единственный из нас молокосос в этом кабинете — это ты? — А тебе не помешало бы сбавить градус серьезности. Ну при чем здесь возраст? — Жизненный опыт! Ты нихрена не разбираешься в людях и мутантах, Чарльз. Лишь на уровне своей драгоценной диссертации о мутациях. А что такое диссертация, умник? Стопка бумажек! Ничто! — Да какого черта, я мог бы тебя заставить меня отпустить. — Слегка потерял терпение Ксавье, чем окончательно забил в дверь своего кабинета внушительный металлический гвоздь. — Что ж, значит, так и повиси, Чарльз. Пока не образумишься. Эрик ослабил «ошейник», — совсем немного, чтобы проштрафившемуся шутнику было, чем дышать, вышел из кабинета и плавно провел рукой по двери. Щелкнул изнутри замок. Ксавье удалось встать носками на узкую книжную полку и немного обрести опору, но этого оказалось недостаточно. Он набрал в грудь побольше воздуха и стал звать на помощь, хоть вынужденное незавидное положение и грозило ему лишиться всяческого уважения среди молодняка. А закашлявшись, вспомнил, что он, в конце концов, телепат. Как назло, чужие мозги сегодня строптиво отказывались ему подчиняться. Чертов Эрик загрузил всех под завязку тренировками. Никто из них не желал его слушаться. Чужой разум выскальзывал из-под его контроля, словно мыло. Мойра сейчас в офисе ЦРУ разгребает дела. Оставалось ждать. «Профессор напряженно работает. Заперся изнутри. Разрабатывает план операции. Просил вас не отвлекать, а меня — побыть его заместителем. А ну, за работу! А если кто почувствует вмешательство профессора в его мысли — это проверка. Не реагировать, как безвольное, бесхребетное ничтожество, а немедленно сообщать мне!» Особняк весь день пустовал, занятого профессора беспокоить никто не решался. Эрик занимался с молодежью и стремительно вырос в их глазах из нелепого демонстранта обнаженки до требовательного наставника, и даже обожаемого лидера — Рейвен и Ангел не сводили с него восторженных взглядов, ловя каждое слово, а парни усердно впитывали жесткую армейскую муштру, отлично понимая, что потом, в настоящем бою будет легче. Перед юной командой мутантов был переформулирован и четко поставлен вопрос: «У кого лучше учиться — у гнусного любителя идиотских шуток или у серьезного наставника?» С ответом не замешкалась только женская половина команды. Мужская была наказана на два штрафных круга вокруг особняка, а Эрик решил, что для него лично эти трое бесполезны — мальчишки безмерно уважали и обожали Чарльза. Можно заставить себя уважать, но любовь — единоличная привилегия бестолкового сердца… А вечером Эрик пришел в кабинет, вывернул из стены и отшвырнул оковы, и осторожно, на руках опустил Чарльза на пол. Охрипший от бесполезных призывов, Ксавье резко подорвался, но переоценил свои возможности и, не чувствуя затекшие мышцы, вновь оказался в сильных руках Эрика. Без его помощи Чарльз не смог бы добраться до туалета. Эрик был доволен. Сбитая с друга спесь и собственная над ним власть — то, что периодически Леншерру было желанно и нужно почти так же, как мертвый Себастьян Шоу. — Сыграем пару партий после ужина? — позже предложил Чарльз как ни в чем не бывало, с наслаждением потягиваясь, разминаясь, массируя затекшую шею. — Если ты, конечно же, считаешь свою месть свершившейся. — Считаю. — Кивнул Эрик. — С тебя достаточно. Но после ужина меня Рейвен ждет. Может, позже. Вроде бы это не было продолжением возмездия. Чарльза просто поставили перед фактом. Честно. Больно. Но когда-то же надо было. Ксавье это отлично понимал, да что там, он давно прочитал их обоих, но все равно… — Я же извинился, — проворчал Чарльз в захлопнувшуюся дверь. Было тяжело осознать, что Рейвен больше не ребенок, и, вдобавок, дуется на него — оказывается, не как названная младшая сестра, а как взрослая отвергнутая девица, да еще завела роман у него под носом с его же недавно обретенным лучшим другом.

***

«…Еще Аристотель сказал: «Между местью и наказанием есть разница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев». Помни, мой друг, поддаваясь, уподобляясь мести, ты утоляешь лишь свой гнев. А знаешь, что думал об этом Ницше?» «Что за хрень? Чарльз? — возмутился, воспротивился, разгневался Эрик. — Ты опять влез в мою голову?» «Нет, послушай меня… ну хорошо, хорошо, успокойся, я прошу тебя, ты делаешь мне больно, сопротивляясь… партию в шахматы? Эрик! Тише, тише… » «Пошел ты! Пошел ты из моего сна!» Следуя за слепым инстинктом самосохранения, Эрик забился, рванул наверх, выбираясь из капкана цепкого, сильного разума, удерживающего его сознание во власти, и проснулся. Сел на кровати, тяжело дыша и вытирая покрытый испариной лоб, посмотрел на спящую рядом Рейвен. Девушка тихо посапывала на спине в своем естественном синем обличье, ее пышная грудь мерно поднималась и опускалась в такт дыханию, одеяло едва прикрывало юное обнаженное тело. Эти сны с голосом Чарльза посещали Эрика далеко не впервые. Точнее, с тех самых пор, как Рейвен покинула свою спальню рядом со спальней хозяина дома и перебралась к нему в комнату. Пришла сама. Став его любовницей. Став собой. А в будущем, возможно, и близкой соратницей. Помощницей… она могла бы быть ему полезна в расправе над Шоу. Она… «Само совершенство», — удовлетворенно думал Эрик. Но вспомнив про причину пробуждения, решительно скинул с себя одеяло. Оделся и тихонько вышел из комнаты. Эти сны начинались и заканчивались одинаково. Чарльз сыпал сотней аргументов и поучительных афоризмов, и день за днем отговаривал Эрика от личной вендетты Шоу. Он поможет. Вместе они преодолеют это. Остановят и обезвредят его. А потом они играли в шахматы, сидя при этом почему-то не в креслах друг напротив друга, а на диване рядом, пили пиво или вино, плечо Чарльза касалось его плеча, а иногда он сам, нетрезвый, решался положить голову на это теплое, надежное плечо и плакал, вспоминая маму и убеждая Чарльза, что не может иначе. Чарльз затихал, становясь в этот момент очень серьезным, обнимал, нежно, по-отцовски целовал в висок и говорил какие-то утешающие и очень правильные вещи. Они сидели так бесконечно много времени, пока кто-нибудь из них не решался переступить грань дружбы и зайти дальше. По правде сказать, он никогда не чувствовал себя счастливее, чем в этих снах. И никогда не чувствовал себя более неловко, чем после этих снов. Вот только до сегодняшней ночи Эрику не приходило в голову, что это может быть не сон. Чарльз нашелся в гостиной в компании карт, чертежей и выпивки. Рядом уютно потрескивал камин. — Так что там сказал твой Ницше? — не предвещающим ничего хорошего тоном осведомился Эрик, небрежно опираясь плечом на дверь. Чарльз оторвался от изучения карты и посмотрел на него с недоумением. — О чем это ты? — Все никак не угомонишься? Оставь меня в покое. Оставь в покое нас. Меня и ее. Чарльз тяжело вздохнул и отбросил притворство: — Эрик, она еще ребенок. — Чарльз, она уже не ребенок! Очнись! И сражаться может наравне со взрослыми. К тому же, она сама ко мне пришла. — Девочка в отчаянии пришла к тебе, а ты, вместо того, чтобы поддержать… — Я поддержал. — Да ты просто насквозь порочен, — с горечью поморщился Ксавье. — Я поддержал. — Властно повысил голос Эрик. — В результате она перестала стесняться своей настоящей, естественной внешности. Приняла саму себя. Стала намного сильнее. А что сделал ты, Чарльз? Заставлял ее выглядеть, как человек? Быть таким же слабым, как человек? Не способным себя защитить? Ксавье задохнулся от возмущения, но усталый взгляд быстро потух, и он безнадежно махнул рукой. — Я хотел как лучше. Хотел уберечь ее. Спорить, очевидно, бессмысленно. — Да, может быть, — Эрик присел в кресло и принялся расставлять по доске шахматные фигуры. — Но мы не узнаем этого наверняка, пока я тебя не уделаю. И стук фигур о шахматную доску под бесконечные беседы не смолкал до утра. «Почти, как в этих напрасных, неразумных, безрассудных, удивительных снах, — думал Эрик, с нетрезвой, сентиментальной нежностью любуясь противником, тщательно обдумывающим свой ход. — Я знаю, что ты делаешь. Я знаю, зачем ты это делаешь, друг мой. И хотя я дышу этими снами и, кажется, только там я по-настоящему живу и счастлив… Это не поможет тебе, Чарльз. Забудь.» Сделав свой ход, Ксавье поднял на него такой же пьяный взгляд и тут же опустил с понимающей, печальной улыбкой. — Да будет человек избавлен от мести: вот мост, ведущий к высшей надежде… — он многозначительно повел рукой над столиком с шахматной партией между ними. Эрик вопросительно задрал брови. — …и радужное небо после долгого ненастья. Так говорил о мести Фридрих Ницше. — Добродушно, заплетающимся языком пояснил Чарльз. — Пожалуй, мне стоит вместо кресел поставить здесь диван. Как считаете, профессор Леншерр? Эрик ухмыльнулся и уверенно поставил противнику шах. — Меня все устраивает, как есть, профессор.