История о том, как Жан подслушивал

      В предвкушении принятия горячего и бодрящего душа, когда все солдаты уже давно пошли спать, Жан прохаживался по тёмным коридорам штаба и вдыхал свежий летний воздух, что проходил через распахнутые окна. В одной руке белое чистое полотенце, в другой ароматное мятное мыло с того самого прилавка, в котором затаривается капитан. Настроение просто отпадное, его могла бы улучшить только обнажённая Микаса, чешущая спинку парню, но это так. Просто извращенные фантазии юноши.       Подойдя к двери помещения с душевыми, он услышал звуки плескания в воде, но не такими частыми, как обычно. Значит, кто-то тянет время и уже наслаждается тёплой водичкой довольно давно. «Ну уж нет. Сюда пришёл уже я. Хватит ему свой зад намывать!» — подумал Кирштайн и отпер дверь с ноги. На стуле, что стоял напротив шторки, за которой предположительно кто-то мылся, лежала одежда. Что-то белое, чёрное, пиджак висел на спинке. «Стоп. Пиджак у нас носит только капитан. Значит, зря я так погорячился. Надо извиниться и уйти…» — пронеслось у русоволосого. И всё бы ничего, если бы не красный уголок ткани, торчащий из-под скомканного жабо.       Дальше всё происходило, как в замедленной съёмке. Жан медленно достал алую мягкую, потрепанную жизнью ткань и увидел шарф Микасы. Затем он оборачивается на шторку с недоумевающим лицом. Как раз в тот момент оттуда доносится: — Что-то забыли? — голос капитана был спокойным. Хотя судя по тому, что он там был не один, сдерживать дрожь было сложно. — Нет, извините, капрал, — прошептал Кирштайн, выбегая из помещения и хлопая дверью.       Началась отдышка, а из глаза потекла слеза. Плакать он сегодня не планировал, но ревность пробила его сердце так, что парню захотелось разреветься и биться в истерике. Его миледи! Его! Лежит в одной ванной с этим коротышкой! Да они, наверняка, там ещё и не просто лежат! Боже, как же он тогда разревелся…       Но интерес пробил его раньше, чем стадия истерики перешла в последнюю — депрессия. Он подошёл к двери и приставил ухо к щелке. — Я тебя люблю, — услышал он тихий голос Леви.       Это было довольно неожиданно для Жана. Такой обычно холодный и резкий капитан, говорящий такие вещи так нежно и ласково. Это пробило его ещё сильнее, но шатен продолжил подслушивать. — Я тебя тоже, — это был голос Микасы. Это ещё сильнее ударило молодого влюбленного в самый центр уже теперь разбитого сердечка.       Они молчали. Это слегка наскучило парню, он уже хотел помыться, но, конечно, из головы не вылетали эти две фразы, сказанные Аккерманами. Было дико больно осознавать то, что, кажется, он никогда не добьётся этой черноволосой леди. — Леви, прошу, — вдруг услышал он тихий голос девушки. — М-м-м? — Не вздумай останавливаться.       Жан аж подавился. Наверное, надо тикать. А то это уже будет извращенство. То есть, если его заметят, то он получит большое наказание. Или даже не просто большое, а огромное! — Так нравится, когда я чешу тебе голову?       Жан аж покраснел. Что он там мог напридумывать?! Ничего! Капрал просто чешет Микасе голову! В душе! В одной кабинке! Да! — Ну ты же сам знаешь, как это приятно. — Ещё приятнее, когда это делаешь ты.       Кирштайн был готов провалиться сквозь землю, ему было так стыдно за себя, но он продолжил подслушивать.       К сожалению, а может и счастью, они больше ничего не говорили. Но через пять минут ухо Жана почувствовало, что дверь приоткрылась. Затем всё было довольно смутно. Сначала он увидел удивленное лицо Микасы, обернутую в полотенце, затем Леви, что целовал её шею, а потом то, как он дает подзатыльник солдату, орет на него и выгоняет прочь.       Кажется, после этого у парня был шок, он просто не шевелился, а потом грохнулся без сознания на пол.       Раскрыв глаза, Кирштайн увидел двух людей, сидящими над ним. — Эй, отродье. Проснулся? — капитан скрестил на груди руки. — А?.. — промямлил шатен, поглядывая то на возвышающуюся фигуру Леви, то на Микасу. — Ты вырубился, когда я тебе дал по башке, — пояснил Аккерман. — Простите, прошу! — Приятно было уши греть?! — уже повысил тот голос. — Леви, не надо… — прошептала Микаса. Она уже была в одежде.       Жан убежал в свою комнату, так и не приняв душ, а из глаз вновь потекли ручьи солёных горьких от несчастья слёз.