(Не) хорошая девочка

Муза не то что бы была злой или бессердечной, просто вечное нытье Терры могло довести любого до белого каления, особенно сейчас, когда в школе новая директриса и с отнюдь не с добрыми или милосердными намерениями на них. Но извинения вперемешку и конфетами в ярких обёртках не всегда помогали растворить чью-то чужую обиду на несдержанность и грубость по причине безмерной усталости и головной боли. Муза надевает наушники и пытается забыться, но вот только... ..Когда Ривен проходит в шестой раз возле неё, Музе неимоверно хочется кричать. Потому что такой наплыв злости и урагана ярости, от которого все волосы на теле встают дыбом, она не чувствовала никогда. Муза пытается успокоить дрожь внутри, но когда силуэт Ривена опять виднеется на горизонте, ей кажется, что воздух вокруг колеблется от его пожара чувств и безрассудства, заполняющего с головой. Точно безрассудства. Музе делать нечего, только вечное стереофоническое устройство натягивать на уши и чувствовать, как океан звуков и голосов омывает её разум, проясняя голову и давая надежду на эмоциональный покой. Муза не была злой или бессердечной. Но, когда куртка Ривена соприкасается с её синей кофтой, Музу начинает колотить не по-детски. И тут даже попса не в силах помочь. Муза не была злой или бессердечной, глупой или несдержанной, но вот беспомощной — очень часто. *** Злость и гнев Ривена крылись в его собственной неуверенности и уязвимости, но на самом деле жить ему это не мешало. Достаточно пары косяков и образ хулигана, чтобы весь крутящийся мир вокруг не казалась таким уж дерьмовым. Но... ... Когда Муза побеждает его на спаррингах в сухую, Ривен чувствует, как его хрупкий образ пошатнулся... Она оставила его там ни с чем. Лишь с безмерной яростью на одного и тягой набухаться с кем-то до беспамятства. Но... ...Но Муза не была злой или коварной. Слегка агрессивной и очень недооценённой — да, но в ней явно не было той тьмы, что пеклась в сердце Ривена. В ней было что-то другое... Когда Ривен проходит рядом с Музой снова, то чувствует, как она начинает дрожать, и сбивавшиеся пальцы лихорадочно цепляются за наушники. Ривена это как-то по-тёмному радует — хотя бы здесь, в его чёрной, как воронье перо, душе, у неё нет шансов одержать победу. Хотя бы здесь она его боится. Хотя бы кто-то его боится. Куда же Муза подевала свою уверенность и насмешливый взгляд, как на ринге? Музу захлёстывает волна ненависти да раздражительности, но она терпит, терпит, терпит и ныряет в толпу фей, сосредотачиваясь на шуме вокруг. В последнее время её многое стало раздражать; Муза уже перестаёт различать, где чужие эмоции, а где свои, где фантазия, а где реальность. Все всегда шли к эмпату со своими внутренними треволнениями, ведь Муза услышит, муза поймёт, Муза подскажет и направит. А Музе хотелось лишь обычного спокойствие. Чтобы нервы с лихвой не трепали, чтобы в глазах не темнело от чужой слепой злости, а вечно расчёсанные хвостики не становились похожими на метёлки... Муза смеётся и бросается на шею Терры. Муза пытается оглохнуть и убежать от самой себя. *** Муза выхватывает Сэма после лекции: – Целуй меня. Сэм улыбается. Муза чувствует, как её рвёт изнутри и хватает его руку. – Быстрей. У неё слишком мало времени. Сэм – оазис в её жизни и путь в счастливые эмоции, но Муза уже не чувствует того жара, что раньше. Но когда они целуются, то Сэм позволяет ей на себя опираться. *** В столовой тепло, даже душно. Не так, как в учебных классах фей огня, но здесь слава богу пеплом не пахнет и огненные вспышки не мелькают рядом, иссушая до безжизненности кожу. Муза меланхолично поедает свой бургер и смотрит, как столы вокруг пятнятся от солнечных бликов. В столовой пусто. Этого Муза ждала давно. Но... За каждым оазисом скрывается своя горячая бушующая пустыня. Ривен дымит сигаретой, распластавшись на деревянном столе, и сливается с ярким окружением, что почти не замечаешь его. Яркая столовая и яркий Ривен. Настолько яркий, что никто его в итоге не видит. Кому он нужен? А Музу словно бур пронзает, и лицо скривляется от немилосердной боли. Муза злится, злится, и - о - такую жаркую завесу злости никакой огненной магией не выжечь. В столовой тепло, даже жарко. Муза задыхается от этих жары и гнева, поэтому моменты до того как она подходит к Ривену не сильно отпечатывается в её голове. Ривен смотрит насмешливо, остро, даже как-то обшаркивающе, и Муза сжимает кулаки; Муза надувает ноздри; Муза собирается сделать рывок... Но всё что она делает – говорит. – Я устала. И вся злость куда-то улетучивается, оставляя только остывшее желание убежать к себе комнату и заплакать. Она так устала. Ривен прыскает, откидываясь назад, и говорит, что не понимает о чём она. Ещё как понимает. – Нравится мучить меня? Нравится, когда другие страдают? – А разве ты другая? И Музе хочется рассмеяться в голосину, но из этого получился бы лишь колючий обидный кашель. Ривен смотрит сквозь неё; он вообще ничего возле себя никогда не замечает. Лишь смотрит на тех, кто восхищается им или боится. И больше второе. – Я знаю таких, как ты сучек. Ты только притворяешься "хорошей доброй девочкой". Как тебе ещё не надоело прикидываться? – А разве тебе не надоело? Муза теряет фокус, потому что резкий гнев напротив размазывает её по стенке. Ривен выдыхает ей в лицо дым и свои злые чувства, надеясь, что это единственное, что она сейчас сможет почувствовать только не его беспомощность. ... Муза не была злой или бессердечной, но умной, спокойной и острой на язык ещё как. Вот только даже собственные подруги этого в ней не видели. Даже директриса на самом деле не замечала потенциал. Даже Муза вечно себя недооценивала. Ривен сыплет соль на рану. – Расскажи Сэму, что происходит в твоей голове. Этот болван точно в тебя ещё больше влюбится после такого дерьма. Муза не сдерживается – почему-то это бьёт больнее всего. – Думаешь ты тут настоящий эмпат? Да Биатрикс сразу убежит от тебя, если узнает твои мысли. Особенно, если поймёт, что ты не такой крутой, каким пытаешься казаться, бедный, несчастный, обиженный ты миром ребёнок. И опять этот холодный убийственный взгляд "уйди, блять, из моей головы", который дарит Музе каждый второй. Её снова начинает колотить, и прагматичность уже давно уступает не высказанному застою эмоций, который зреет в ней годами. Муза знает, что в таких ситуациях нужно просто быть спокойной, но не когда голова похожа на мясорубку, и сама по себе сейчас она напоминает выжатый лимон. Музу с детства учили никогда не поддаваться эмоциям, но разве легко ли это делать, когда даже отличить свои не получается, а другие воспринимают тебя, как подушку для слёз, потому что эмпаты – недофеи с вечными мигренями – на деле совершенно бесполезны. Музе иногда кажется, что фей разума специально недооценивают, потому что на самом деле бояться. Но Муза никогда в этом не признается даже себе. ––– Муза думает много и говорит мало. Ривен в точности да наоборот. – Что? Уже не такая спокойная, как на ринге, а? Муза невдомёк вспоминает лежащее поперёк избитое тело и улыбается. Ривен считает это жестом примирения и протягивает сигарету, натянув кривую ухмылку. – Мерзость, – Муза замечает проявляющиеся сквозь майку кубики пресса. Всегда ли он был такой накаченный? Ривен обиженно цокает и сам затягивается до дурмана перед глазами. Встаёт и пихает Музу плечом – шаркает, оставив окурок, сквозь пустую столовую явно на встречу с Биатрикс и Дейном или закинуться колёсами. Муза купается в его тягучей ненависти и гневе к ней до скрежета зубов и варится в этом коктейле. Он же просто ходячая бомба с подожжённым фитилем! То ли игра воображения, то ли лёгкий сбой в её даре, но Муза вдруг чувствует на секунду за ненавистью что-то странное, явно усердно пытающееся скрыть за всем этим жгучим безумием. Влечение. Стыдливое, откровенное и очень сильное, как будто четырнадцатилетний мальчик первый раз нашёл стопку журналов с моделями в купальниках. Хорошо замаскированное за беспорядком из эмоций и тёмными страшными мыслями. Потливое, будто каждый раз, когда в ванной представлял обнажённое тело с растрепавшимися по спине двумя хвостами, то казалось, что каждый в радиусе трёх метров слышит его мысли и смеётся. Музу чуть ли не тошнит от таких картин. Она вязнет в противоречивых мыслях глубже, пока не понимает, что в столовой уже давно никого нет. Муза бледнеет, потому что осознаёт, что возможно это был ураган её чувств. Муза пытается привести себя в порядок, но собственные чувства кажутся ещё хуже, а собственные мысли тем более предают, потому что чьи это всё-таки эмоции не ясно: свои, чужие или всё сразу. Всё встаёт на места: и беспорядок, и волнения, и то, почему её так выводит на эмоции. Влюбится в того, кто стоит на другой стороне барьера – слишком плохая идея, и убеждать себя, что это не так, долго не получится. Музе хочется кричать, но всё, что она делает это пытается не повязнуть в этом болоте ещё больше и не потерять контроль. ... Муза выкидывает окурок, уходит, и одна только мысль в этой каше из чувств кажется ей поистине нормальной и адекватной: Ей нужно найти Сэма и забыться. Ей нужен эмоциональный покой.