Это все, что останется после меня

2 октября 1990 года, поздний вечер. Громкий выдох. ГДР успел уже раз 7 задаться вопросом «почему именно со мной это всегда происходит?», перечеркивая очередной чертеж будущих зданий на территории его достаточно молодого государства. Его подчиненные, еще не успевшие душой своей устать от новаторств и стремления к революционным идеям, приносили свои проекты по постройке новых жилых зданий и комплексов. Но одни проекты требовали слишком много затрат либо времени на постройку, другие не предоставляли необходимые институты обществу, а третьи и вовсе выглядели настолько специфично, что люди, скорее всего, не захотели бы переезжать туда жить. ГДР, по зеленой своей натуре, не мог тогда быть настолько строг со своими подчиненными, чтобы заставить их полностью переделать свои чертежи, а потому, со вздохами и болью в глазах, принимал чертежи только для того, чтобы переделывать их ночами напролет, судорожно сжимая в левой руке уже 4 по счету кружку флэт уайта за весь вечер. Так почему же не заниматься чертежами в свободное время, а не горбатиться с ними по ночам, как будто подчиненный тут он? На это повлияли несколько факторов. После падения Рейха многие жилые здания и архитектурные памятники, находящиеся на территории нынешнего ГДР, были разрушены. А людям нужно было срочно находить какое-никакое, а жилье. Денег мало, людей много, и все нужно сделать быстро, уютно и в большом количестве. И причина номер два, более весомая. Это дедлайн, установленный воплощением свыше — Советским Союзом, который настанет на следующий день — 3 октября. Союз был для него неким эталоном поведения, ведения политики и эталоном порядочности. Он не был ему отцом, не был ему родней, но тем не менее это была как раз та держава, к которой немец стремился быть ближе. Он стремился стать таким же, как он. Таким же великим, сильным, уверенным и. таким же недосягаемым. Словно статуя всеми известного героя. Любая встреча с Советом для ГДР воспринималась как встреча со звездой, в прямом и переносном смысле этого слова. Находясь рядом с ним, не хотелось даже говорить. Хватало лишь сесть рядом и наблюдать за тем, и ты уже заряжен энергией, вдохновением и желанием изменить мир. Таким Совет всегда был рядом с ГДР. И не ясно, то ли это намеренно, чтобы зеленый душой ГДР зарядился тем же, то ли он действительно большую часть времени после войны был таким. Хотя каждая держава готова подтвердит, что нет державы более пугающей, чем он. «Dummköpfe, они просто не пытались узнать его поближе. Капиталисты! Что с них возьмешь…и сестру мою забрали. Бедная сестра! Так ошиблась с капитализмом. Больше всего мне хочется, чтобы в мире победил коммунизм…» Карандаш снова протяжно чиркнул по изрисованному листку бумаги, а руки перевернули чертеж обратной, пустой стороной, начиная разглаживать чуть свернутые углы. — Слишком мудрено… ну как же объяснить ему, что нельзя многодетные семьи в картину Пикассо заселять… Немец глянул на часы. Ага. Уже 12-й час, то есть времени еще много. К счастью, чертежей осталось не так много, так что к дедлайну он успеет. Тогда Союз ему улыбнется и немец услышит долгожданную похвалу. Мозг его слышал уже обыкновенные, но сильно приятные для немца фразы: «Молодчина, ГДР! Вперед к звездам, как говорится.» Или же… «Краткость — сестра таланта, да, ГДР? Хорош, хорош… Такими темпами станешь как я. Я на тебя возлагаю свои надежды, мальчишка!» Плавно вся похвала в его голове заменилась знакомой музыкой, сопровождаемой бодрым пением… — Будь со мной, будь со мной, будь со мной всегда ты рядом.- весело подпевал под вокал немец, то повышая, то понижая тон своего голоса. Настроение его явно повысилось. Видимо, под окном пристроилась небольшая группа людей, исполняя веселые песни ночью. В нормальное время немец бы проклял их за то, что те мешают людям спать, но сейчас… Сейчас он был вдохновлен работой, потому такая веселая музыка ему даже была на руку. Образ объекта вдохновления достаточно часто появлялся перед глазами, как бы намекая побыстрее закончить свою работу. «Дедлайн через несколько Stunden… как бы не подвести СССР.» Громкий звонок раздался по всей квартире ГДР, что свидетельствовало о небольшой рассеянности и несобранности хозяина жилища в повседневное время. Так что, если Республика и будет весь в работе — пропустить этот звонок не сможет. Но кто в такое позднее время может приходить к нему? Все его подчиненные либо отдыхают, либо работают как не в себя, а с другими странами он и не контактировал особо, тем более с сестрой… Только один вариант приходил ему в голову и, осознав это, ГДР быстро прибрал документы на столе в один уголок, чтобы выглядели они хотя-бы как-то аккуратнее, и отнес кружку в раковину. Успев пробежать мимо зеркала в прихожей, рука немца скользнула по выбившимся из прически, поправляя их на место. А к тому времени кое-кто терпеливо позвонил еще один раз, напоминая о себе. Мимолетно вздохнув, Республика открыл свою дверь, видя как раз того, кого и ожидал увидеть. Советский Союз собственной персоной! Мягко улыбаясь, Совет оперся спиной о боковую сторону рамы двери, салютуя. ГДР же несколько застыл, рассматривая гостя, разодетого в своем фирменном стиле. СССР не любил роскошь, всегда одевался просто, но со вкусом, и немец это качество очень ценил. Ведь и сам он считал, что в первую очередь красоваться надо своими достижениями и навыками, а не внешним видом. Но, все-таки, порой Республика удивлялся, почему он ходит в поношенном бежевом свитере, ведь деньгами Союз как раз располагает, чтобы купить себе десяток новых. Может, свитер этот предоставляет какую-то особенную ценность для русского? Или служит как воспоминание… — Меня ты поймешь, лучше страны не найде-е-ешь! — напевал в это время Совет, под конец усмехнувшись, явно подцепивший настроение исполнителей под окном. Но даже если Союз и пребывал на данный момент в хорошем настроении, просто так он к своему «подчиненному» не зайдет. Так что, должно быть, у него есть какие-то причины заходить к немцу, и немец это прекрасно знает. Даже не замечая, как Республика, по своей странной привычке выпавший из реальности, пялился на русского, СССР с улыбкой проговорил: — Знаешь, даже учитывая, что ты находишься под моим влиянием, я никак не ожидал под твоим балконом группу, исполняющую песни «Браво». Но я приятно удивлен, знаешь ли. Улыбка Советского немного спала, когда уши его не услышали никакого неуклюжего восклицания, оправдания, да даже вздоха. Светлые глаза метнулись к немцу, а рука, поддерживая образ ее владельца, аккуратно забралась на чужое плечо, получая в ответ несколько резковатую реакцию неожиданности. Но некоторое чувство удовлетворенности заиграло в уголках его улыбки. — Ты не против, если я- его оборвали на полуслове. — О, ja, ja, проходите. — опомнился от своих размышлений ГДР. Но правда ли это были размышления? Возможно, его организм под предлогом рассматривания чужой одежды пытался восполнить жуткую усталость от бессонных ночей. Или же, наоборот, какое-то странное чувство заставляло немца впиваться взглядом в объект восхищения, пытаясь увидеть и разглядеть каждую деталь в образе Совета, чтобы понять его существо или подражать ему. ГДР протянул русскому сменную обувь, поскольку не хотел, конечно, после долгих ночей еще потом полы мыть. Хотя не будь он в таком состоянии, немец, скорее всего, позволил бы коммунисту пройтись по квартире прям в обуви. Но, к его удивлению, Союз не только не взял обувь, но и даже больше двух шагов в прихожей не сделал, на что немец удивленно вскинул брови и поправил очки. — Разве вы не по поводу моих архитектурных проектов? Да, конечно, мы договаривались на следующий день, но, в теории, если вы выпьете чаю на кухне, я успею доделать одно дельце и предоставить их в… лучшем на данный момент качестве. Немец несколько нервно глянул в сторону, еще раз ругая себя за такое непрофессиональное поведение с подчиненными, из-за которых он сейчас выставляет себя не в лучшем случае. «Ага… «одно дельце» … Я два чертежа физически не смогу успеть перерисовать, пока СССР будет ожидать меня на кухне… мгх… почему это всегда происходит со мной.» Мысли его были прерваны столь знакомым приятным баритоном, коим обладал его начальник: — ГДР, я здесь по другому поводу. Ты, как вижу, вновь усердно работал на благо социализма, ты — орел, ничего не скажешь, но… — речь русского прервалась на подвешенной ноте, пока тот одной рукой потянулся к собственной шее, но отчего-то остановился. Видимо, боялся испортить свой образ перед младшим. Не может же быть такого, чтобы сам Совет не знал, как преподнести какую-то весть! А ведь если будет сомневаться он — начнет сомневаться и ГДР. Оказалось, что Совет не был на самом деле идеализированным образом, который себе придумал ГДР, общаясь и наблюдая за ним. Русский каждый раз говорил себе, что это для его же блага, ведь маленькой стране нужно стремиться быть похожей на кого-то. И пусть уж он создаст иллюзию воплощения идеала, чем разочарует немца. «Если есть цель — успех тебе гарантирован. А если же в твоем существовании нет цели, то обречен ты на вечные скитания и метания…» Так говорил Совет когда-то ГДР, привычно уверенно улыбаясь. А ведь в душе и Союз до конца не знал, каков на вкус полный успех. Да, СССР прошел через многое: победил в революции, нескольких войнах, пережил трудные послевоенные годы, восстановление, потерпел поражение в космической гонке с США, как побочное соревнование во время «холодной войны». И прошел эти испытания стойко, достойно. Но вот… до недавнего времени только. В 1988-м он внезапно захворал, по всему телу Союза начали проявляться трещины, которые он почему-то не скрывал. Глядя на него, его политически враги лишь улыбались и высказывали свои условные соболезнования. Продолжительная холодная война только добивала русского. Некоторые его дети начали отказываться от его покровительства, а внутренняя политика все меньше симпатизировала его жителям. И, как на зло, почти во всех пунктах оппонентом номер один перед ним являлись Штаты. Казалось, что именно США специально подзуживал детей отрекаться от СССР, старался добить русского многочисленными вторжениями на его земли или земли его союзников, открыто на собраниях высказывая всю свою ненависть по отношению к нему. А Союз на эти слова отвечал действиями. Внедрял шпионов, военных, образовывал дружеские связи с Азией и Восточной Европой против него, стараясь победить в этой войне вооружений. Но при всех этих усилиях силы, казалось, покидали его с каждым днем, а морщин и трещин появлялось все больше. В какой-то момент он смирился. Союз отказывался скрывать то, что он медленно умирает, пока «Загнивающий» Запад процветает. Теперь уже ясно, почему Совет так старается не показывать произошедшее перед ГДР. Ведь когда его не станет… на кого будет немец ориентироваться? Что с ним станется? ГДР, словно получивший победную медаль за все свои труды, слушал похвалу Советского, да внезапное «но» всю тираду предвкушения остановила. Что за «но»? — Но…? — Но, боюсь, старания твои тщетны. Тебе больше не придется так усердно работать ради меня и своих людей. Теперь все будет гораздо проще и лучше. — Что…вы имеете в виду? — отозвался тихий голос молодого немца. — Я вас не совсем понимаю… — Завтра ты встретишься со своей сестрой, ФРГ, и ты, наконец, восстановишь свое общение с ней. Вы будете объединены в одно государство и находиться под поддержкой Европы и Соединенных Штатов. — Произнесено это было на одном дыхании в сопровождении хмурого взгляда. Перед ГДР же русский почти никогда не хмурился, так что это свидетельствовало о том, что Советскому самому неприятно это говорить. — Ich… Я признателен вам за это воссоединение. — Немец хотел отреагировать на это как-то спокойно, с таким же нейтральным голосом, как это делал коммунист. Но не вышло. — Вы оставляете меня? Я вам больше не нужен? — Что ты, мальчишка… Ты мне всегда был ценен и дорог. Но вот я тебе больше не нужен. Ты еще молод, у тебя вся жизнь впереди, тебе нужен кто-то, кто будет направлять тебя, кто будет оказывать тебе поддержку, а я… — Как будто намекая, Союз поправил ладонью волосы, открывая вид на еще одну трещину на его лице. И все вдруг встало на свои места. И через мгновение старший был заключен в объятия, чему были удивлены оба из них. Один не верил своим ушам и рвал и метал в своей душе, а другой был очарован такому нескованному приятному жесту, на которое моментально ответил. — Я вас никогда не забуду. В ответ тот ощутил на своей голове легкие поглаживания и, будто видя, что Совет сейчас улыбается, покрепче обнял русского, утыкаясь головой в грудную клетку, облаченную в знакомый серый свитер, как оказалось потом, связанный Эстонией для Союза. — Я тебя тоже, мальчик мой… Никогда не забывай свои истоки. И цени дорогих тебе людей.

***

Как будто вчера говорил Союз те самые слова, которые ГДР будет помнить до конца своего существования. Прошел год с лишним после того, как Совет полностью испустил свой дух. ГДР же не одну ночь провел в слезах, зная, что больше Союз не наведается к нему на дом, чтобы поболтать о своих делах. Немец видел, как на его глазах умирал чуть ли не самый дорогой ему человек. И как же больно ему было осознавать, что он ничем помочь ему не сможет. ГДР наладил отношения с сестрой, они стали неразлучными, все их постоянно видели вместе. ФРГ с ним делилась своими происшествиями и успехами, а брат ее вежливо и заинтересованно слушал. Когда же ГДР рассказывал ей о своей жизни, сестра лишь смеялась. — И как же ты мог жить в таких условиях? Я бы давно померла у этого Союза или убежала бы к США! — сестра, посмеиваясь, подмигнула ГДР. — А я так не думаю… Все же с ним было по-своему хорошо. Он меня очень вдохновлял, знаешь ли. — Немец грустно вздохнул, чувствуя нарастающий ком в горле. — Но тебе этого не понять, ты ж любительница побездельничать! — ГДР засмеялся, а вместе с ним и ФРГ, легонько толкая его в бок. — Ага! Еще скажи, что я за все это время ничего не делала! Проходя мимо парка, ГДР остановился и присел на лавку, махая рукой уходящей сестре. Его взгляд метнулся к небу. — Наверное, тебе там хорошо. Ты заслужил тот отдых, который тебе не давали за все прошедшее столетие. Мне сложно без тебя, но я справляюсь. Мы с сестрой, как всегда, проводим почти все время вместе. Да и США тоже ко мне благосклонно относится. А ты там как? Светло-розовые облака как будто благосклонно улыбнулись ему. Той самой улыбкой, которую ГДР никогда не забудет и будет помнить всегда.