Саморазрушение

Единственный, кто его действительно целует - это солнце. Все эти раны, которые не могут чисто физически пройти, постоянно приносят ему боль. И лишь касание фотонов, чуть согревающее, воспринимается им как поцелуй, как что-то, что может быть любовью и нежностью. Нихилус его не целует, в этом слишком много напора, в этом слишком много жесткости, резкости... совсем не похоже на любовь. Это Страсть. И она захлестывает темными волнами Силы - жжет в самой своей сути и испепеляет без остатка, заставляя умолять о большем. Хоть это и путь саморазрушения. Сион только и живет благодаря саморазрушению. В постоянной борьбе с собой и другими. Парадоксально, но действенно. Каждую секунду своей жизни Сион переполнен Болью. И только с Нихилусом удается почувствовать что-то свыше этого. И он не знает, что сводит с ума больше. Только страсть может заглушить бесконечную боль. Страсть сражений. Страсть, которую мог дать ему Нихилус... Тот всегда голоден до чувств. Его Голод всеобъемлющ. Он страждет намного большего, чем мог бы любой другой любовник. Но и дает в равной же степени. Сион тонет в нем. Всего на мгновение-вечность, но, кажется, что боли нет. Что его самого нет. И это пугает, и возбуждает - в равной степени. Это намного больше, чем плоть. Их взаимодействие в Силе в такие моменты не похоже ни на что иное. Две раскрытые раны смешиваются кровью. И в этом есть что-то правильное. Что-то недостающее. Но мимолетное, неуловимое, как блик луча солнца на обшивке промчавшегося мимо спидера. Блик, что достает до самых глубин темной впадины, что ее жителям остается лишь гадать, откуда бы здесь взяться свету? Он моментально меркнет. Разъедается Тьмой. Нихилус целует его, точно готовый съесть. До последней песчинки. Но Сион намного больше, чем человек. Он с той же яростью, что и сражается, отвечает, не готовый сдаться. Никогда. И Тьма клокочет. Тьма одурманивает яростью, страстью, желанием. Нихилус завладевает и телом, и разумом. До абсурдности тактилен - ему нужно потрогать и исследовать всё. Он сжимает в объятьях, играется с болезненно чувствительными сосками, не позволяет остаться неудовлетворенным. Он авторитарен в том, чтобы доставлять удовольствие, пробираясь через тернии вездесущей боли. Непреклонен в своем стремлении довести Сиона до того состояния, до которого, казалось, довести его уже невозможно никогда. Совершенно безумное сочетание, а в Силе кромешный Мрак. Обволакивает, укутывает нежностью сотен рук, сжимает, будто пытаясь раздавить. Но это давление лишь еще одно доказательство жизни. Непререкаемой воли. Обладания. Странного, сиюминутного единения. Звонкое мгновение-вечность. Которое всегда слишком быстро трескается и режет острыми осколками и так истерзанную душу. И снова Боль. А из нее ярость, чтобы жить. И нежно-болезненный поцелуй того, кому всегда недостаточно.