Полустанок

Поезд шёл без остановок уже довольно давно. Он сидел в одиночестве в своём купе и равнодушно смотрел в окно. Там однообразные пейзажи монотонно сменяли друг друга. Почему однообразные? Потому что Он видел все эти многочисленные картины уже тысячи раз, и они отличались от других таких же лишь мелкими деталями. Солнце нехотя забралось в зенит и продолжило оттуда лениво светить. Поезд вдруг стал замедлять ход. – Странно, – подумал Он, лениво потягиваясь. – Неужели остановка? С чего бы это или к чему бы то? За окном постепенно начал вырисовываться небольшой городишко, в основном состоящий из деревянных домишек и двухэтажных зданий. Но с десяток высоток всё-таки уныло торчали в разных его частях. Поезд остановился. Прямо перед окном его купе возвышалось здание вокзала, если такое можно сказать о скромном деревянном домике, больше похожем на сельский магазин. Впрочем, весьма ухоженном домике. Перед зданием, по обе стороны от двери вокзала, стояли симпатичные разноцветные скамейки. На левой сидела молодая женщина, а так как особо смотреть на станции было не на что, Он начал её разглядывать. И чем дальше, тем более миловидной она ему казалась. Женщина, в свою очередь, тоже что-то рассматривала или, может, выискивала кого-то. В конце концов глаза их встретились. – День добрый, мадемуазель, – всё ещё изучая женщину, мысленно начал Он с ней разговор. – Не подскажете, что это за станция, что это за городок? – Привет, – ответила Она. – Вы не поверите – этот городок называется Каракара. – Как, как? Каракара? – разулыбался Он. – Надо же, какая необузданная фантазия была у прародителей вашего городка. – А то! Это Вы ещё не знаете как назвали речушку, которая здесь протекает, – улыбнулась Она в ответ. – Вы меня заинтриговали, мадемуазель. И как же? – Нет, нет, нет, – Она улыбнулась ещё шире, – не скажу. Что если с Вами случится нервный припадок от такого знания? Вы уедете, а мне переживай? – Да, это аргумент. Предлагаю компромисс: Вы быстро говорите название, а я быстро его забываю. – Ладно, сами напросились. Слушайте. Её название, – Она сделала паузу, – Анохус! – Каааак? Доктора, доктора! – Его глаза вовсю хохотали. Она присоединилась к его веселью, и с минуту оба с удовольствием смеялись. – Спасибо, милая леди, порадовали от души, – продолжил Он, отсмеявшись. Пока они весело знакомились, солнце нехотя приблизилось к закату. На полустанке один за другим зажглись фонари, представив молодую женщину в крайне выгодном свете. – Дорогая мисс, – осведомился Он, – не мешаю ли я Вам своей болтовнёй? Вдруг Вы обдумываете план захвата близлежащих галактик, а я мешаю сосредоточиться? – А вдруг я миссис? Вас это не пугает? – в тон ему осведомилась Она. – Нет, не пугает. И нет, вы никакая не миссис. Об этом твердит банальная логика. Будь Вы замужем, тут обязательно бы мельтешил некий мистер и своим видом отбивал все взгляды в Вашу сторону. Во всяком случае, на его месте я бы делал именно так. – О! Да я смотрю Вы льстивый аналитик, – снова заулыбалась Она. – Нет, Вы мне не помешали. Планировать планы по захвату Вселенной я хотела начать послезавтра. А теперь просто жду подругу. Она обещала подъехать, но что-то задерживается. Так что готова перекинуться с Вами словечком, пока стоит Ваш поезд. А кстати, насколько долгой будет стоянка? – Понятия не имею. Надо полагать, что поезд будет стоять, пока мы не договорим. – Вот оно даже как? Теперь Вы меня заинтриговали. Вы тут главный что ли? – Нет, что Вы! Просто я подкупил машиниста, чтобы он тормозил около хорошеньких женщин, вот и весь секрет, – Он подмигнул ей. – Ведь Вы же хорошенькая женщина? – Нууу, я не знаю, – Она скромно потупила глазки. Он поцокал языком, и они снова весело рассмеялись. – А Вы приятный собеседник, – продолжила Она молчаливый разговор. – Давно так не веселилась. Тогда у меня предложение: может перейдем на "ты"? – Если это не нарушит правил высокого этикета общения на вокзале, то я готов, – кивнул Он и изобразил реверанс. – Имена будем озвучивать? – Не стоит. Во всяком случае пока. – Согласен. Небо постепенно заполнялось звёздами. Где-то вдалеке заиграла музыка, в которой легко узнавался "Весенний вальс" Шопена. – Итак. Со мной мы выяснили. А сам-то ты как? Женат или дурью маешься? – поинтересовалась Она. – Женат. Конечно же, женат. Что я, рыжий что ли? Причём много-много раз. Я вообще люблю жениться. Это забавно. – Вот оно как?! Гарем значит. А жены друг с другом не ссорятся? – Не-а, у них не получается пересекаться. – Ладно врать-то! Что-то твой взгляд не выглядит затравленным. – Это потому, что взрослому мужчине жёны не помеха. Но если ты будешь упорствовать в этом вопросе, то я могу познакомить тебя с ними. С одной. Потом. Может быть, – протараторил Он и как бы невзначай указал на неё пальцем. – И, кстати, мне кажется, что врёт здесь кто-то другой, а не я. И этот кто-то другой – ты. – Ну-ка, ну-ка, в чём это я тебе наврала? – Не подругу ты здесь ждёшь. Что-то иное заставляет тебя приходить сюда и сидеть именно на этой скамейке. Говори, иначе выйду и отчебучу что-нибудь эдакое. Она все ещё продолжала слегка улыбаться, вот только улыбка стала печальной. Музыка продолжала играть, может чуть громче, но совершенно не мешала. Даже наоборот – как бы помогала этой странной беседе. Она опустила глаза, пожала плечами и ответила: – Да, ты прав. Я давно уже прихожу сюда и сижу одна на этой скамейке. Не знаю почему. Возможно потому, что именно здесь мы познакомились с ним много лет назад. А теперь его больше нет. А я прихожу сюда. А его нет, – Она вздохнула. – И не будет. – Понимаю. Они немного помолчали, думая о своём. – А, кстати. Как ты узнал, что не подругу я тут жду? – Да это просто. Ты не ходила по перрону с плакатом "Подруга! Ау!" Она невольно фыркнула: – Вот же ты болтушка! Я серьёзно. Говори давай. – Серьёзно? Можно и серьёзно, но только ты не поверишь. – Поверю. Я доверчивая. А люди говорят, что ещё и наивная. – Наивная? Хм. Ладно, слушай. В созвездии Ориона есть любопытная звёздочка: красный сверхгигант под названием Бетельгейзе, что означает "рука Близнеца". Её легко заметить, если посмотришь чуть правее, где-то на ладонь выше горизонта. Она ярче нашего Солнца в сто тысяч раз, а по размерам достигает орбиты Юпитера. При этом она чуть тяжелее Солнца и гораздо-гораздо моложе. Ей порядка десяти миллионов лет. Младенец, практически. И этот младенец взорвётся совсем скоро, по космическим меркам, конечно. Она слишком быстро расходует своё ядерное топливо, своё естество, так сказать, и потому с минуты на минуту превратится в сверхновую. Вот, как-то так. – И при чём тут этот твой или твоя Бетельгейзе? – Абсолютно ни при чём. Просто захотел повыпендриваться. А ответ на твой вопрос такой: что-то или кто-то просто дарует мне знания обо всём подряд, и с этим ничего не поделаешь. К сожалению, не все знания приятны. Точно так же, как я узнал, что сидишь ты тут не в ожидании подруги, я знаю что: у тебя карие глаза, ты учитель словесности, у тебя пять пальцев на левой ноге, тебе двадцать два года, и я в тебя влюбился. – Ну, мне не двадцать два года... Что ты сделал? – Мадемуазель, мы же прекрасно знаем, что возраст дамы – неподотчётная величина, и ей столько лет, сколько она сама захочет. Влюбился. Остальное-то сказано верно? – Верно. Особенно про пальцы в точку. Ты меня сейчас разыгрываешь? Как ты мог влюбиться: мы знакомы полторы минуты? – Увы. Я всё делаю быстро. Карма такая. А любовь, если конечно ты знаешь, что это такое, всегда приходит внезапно, – сказал Он, не сводя с неё глаз. – Ой, а ты знаешь! – усмехнулась Она. – Да что мужчины вообще могут знать о любви? Вы в этом отношении недоразвитые. – И тем не менее, кое-что могут и знают. Вот послушай, – Он поднял руку в патетическом жесте. – Порой любовь, как ночь темна, и адской мукою она стать может вместо рая. Бывает так, что в чёрный час, лишь для того, чтоб мучить нас, она нас выбирает. Порой любовь – обидный смех над тем, кто предан больше всех, кто душу ей вверяет. Однажды вдруг в толпе людской, чтоб стать проклятьем и тоской, она нас выбирает... Опустив руку, Он улыбнулся: – И как тебе такая постановка вопроса? – Это ты сейчас сам сочинил? – Да, сейчас. Да, сам, – усиленно закивал Он, продолжая улыбаться. – Вот только мне кажется, что где-то я уже это слышала... – задумчиво протянула Она. – Уж не в этом ли фильме... – Ну, не сам и не сейчас. Подумаешь, кто-то чуть раньше озвучил мои мысли на этот счёт. Но в целом-то всё так. Ночь полностью вступила в свои права и усыпала всё небо звёздами. Они казались даже будто бы больше, чем обычно. Ближе что ли. Прямо над их головами пронеслись параллельно друг другу парочка метеоров. Музыка стихла на какое-то время и снова негромко заиграла. Как будто кто-то где-то менял пластинки. В ночном воздухе разлился "Вальс цветов" Чайковского. Она помолчала с минуту и негромко подумала: – Мне почему-то кажется, что это ты сейчас про себя рассказал. Это правда? Он ответил далеко не сразу. Она терпеливо ждала. – Ещё вчера я бы просто отшутился. А вот тебе почему-то не хочу врать. А может себе уже не хочу врать. Скорее всего и то, и другое. Да, это правда. И это одна из причин, почему сейчас еду в этом поезде. Не получаются у меня отношения. Должно быть, кто-то проклял. – Печально, конечно. Но ничего, не унывай, жизнь продолжается. Ещё встретишь... – Я и не унываю, - перебил Он. – Давно уже воспринимаю, как данность. Как нечто, что не в силах изменить. Вот встретил я тебя, ты мне понравилась. И что? Разве это к чему-нибудь приведёт? – Откровенно говоря, ты мне тоже понравился. Даже не обычно как-то... так сразу. Но я не знаю... я... – Вот об этом и говорю: мы понравились друг другу, сразу, без всяких экивоков. Но найдётся тысяча причин, чтобы это закончилось ничем. Он криво усмехнулся и поморщился. – И я прекрасно понимаю твои причины, и от этого ты мне нравишься ещё больше, ибо эти причины благородны. Вот только они приковали тебя цепями к этому месту, и ты будешь ходить сюда до скончания веков. Сама не зная зачем. Как дура. – А ты злой... – Я разный. И сейчас, пока ты ещё не воздвигла эмоциональный забор для защиты от моих слов, подумай: разве тот, из-за которого ты здесь, хотел бы чтобы ты мучалась до скончания веков в одиночестве своей памяти? Думай! Даю тебе на это пять секунд. Хорошо – семь. Он замолчал и выжидающе стал смотреть на неё. Было видно, что сначала Она хотела встать, но не стала этого делать. "Вальс цветов" сменился "Па-де-де". – И? - подтолкнул Он её. – И ты прав. Умом я это понимаю. Но вот мои мысли... – Она растерянно пожала плечами. – Умом я понимаю... но мысли... – Пойдешь со мной, и я верну тебя к жизни. Ну, же! Пока звёзды ещё горят! – Да как это... Да с чего бы это вдруг. Это просто невозможно! – вскрикнула Она. – Возможно! – и Он начал петь. – Любовь рождает в сердце пламенную страсть, И в этом пламени готовы мы пропасть, Но не подсуден, кто без памяти влюблён. Любовь сама себе единственный закон. – Я же тебя совсем не знаю. И вижу впервые! – Приходит день и час, ты счастьем опьянен, Ведь сердцу не прикажешь, не прикажешь, Но разве кто-то был за это осужден? Любовь сама себе единственный закон. – Чего ты тут раскомандовался?! Что люди-то скажут... – В любви никто, никто не генерал, Пред ней бессильны яд в бокале и кинжал, Бессильны злые языки со всех сторон, Любовь сама себе единственный закон. – Сумасшествие, это просто сумасшествие какое-то. – Ты счастлив, что страдать, навеки обречен, Кто это не изведал, тот несчастен, И страсть не удержать в темнице под замком, Любовь сама себе единственный закон. – Но как же... Ты меня не обманешь? Что мне делать? Я не знаю... – В огне любовном вечны – страсть и шпага, В огне любовном вечны – честь и верность, На край Земли шли за любимыми без страха, Их за собою вёл единственный закон, Их за собою вёл единственный закон – любви. Он закончил петь. Сердце его бешено колотилось, в горле пересохло. Похоже, что и Она испытывала то же самое. – Такого со мной ещё не бывало, – подумал Он успокаиваясь. – Ты меня просто с ума сводишь. – Что это сейчас было? – Она тоже начала приходить в себя. – Мне начинать тебя бояться? – Если хочешь, – ответил Он уже совершенно спокойно. – А лучше пожалей. Ведь я бедный, несчастный и больной. Хочешь язык покажу? – Язык? Зачем?.. Тьфу на тебя! – Она облегчённо улыбнулась. – Совсем задурил голову бедной женщине. Вот это ты сейчас, конечно... У меня просто нет слов. Я столько вдруг увидела всего необычного вокруг. Хочу всё это потрогать, попробовать и боюсь. Вот знала, что я жуткая трусиха, но настолько... – Я очень рад, что ты смогла это увидеть. Ты заглянула ко мне в душу. Там нет ничего особо страшного. Необычное – да, но не страшное. Нужно просто привыкнуть. Это поезд, само собой, добавил атмосферы. – И то правда. Какой-то он странный. Расскажешь что за поезд, куда едет? Сам понимаешь, теперь эти подробности мне интересны. Восход начал окрашиваться во что-то отличное от чёрного. Зазвучали ноты бетховенской "Лунной сонаты". Он согласно покивал головой. – Да, это довольно необычный поезд. Он позволяет абстрагироваться и наблюдать за всем со стороны. Когда я в него садился, эта идея казалась чудесной, ибо позволяла многое увидеть и узнать, не испытывая сопутствующих потрясений. Эмоциональных и не только. И поначалу это действительно было здорово. Плохо разве любоваться алмазами, не пачкаясь в сопутствующей грязи при их добыче? Но постепенно стала показываться и обратная сторона медали. Оказалось, что набор алмазов не так уж и велик. Очень скоро он стал заранее известен и однообразен. Алмазы перестали блистать, и просто любоваться ими стало скучно. Вдруг выяснилось, что камень, который ты добыл и очистил сам, горит куда ярче других. Я не переборщил с аллегориями? – Пока нет. – А едет он чёрт-те куда. Во всяком случае, конечную станцию мне увидеть что-то не очень хочется. – Так выйди из этого дурацкого поезда. Он покачал головой. – Уже не могу. Пробовал. Не раз и не два. Выхожу, закрываю глаза, открываю глаза и снова в этом поезде. – Звучит, как какое-то волшебство. – Или проклятье, – Он грустно улыбнулся. – Должно быть, нужна посторонняя помощь. Может быть, кто-то должен пожелать, чтобы я остался. А может, нужно, чтобы кто-то ухватил за шиворот и дал под зад пинка, чтобы вылететь отсюда к чёртовой матери. Не знаю. – Хм. Я могу чем-нибудь помочь? – Поехали со мной? – Что, прямо так сразу? Но ведь я тебя совсем не знаю. – Прямо так сразу. В дороге узнаешь. Ты видела часть моей души и я знаю, что хочешь к ней прикоснуться. Поехали! Решайся! Ну! Разом! – Нет, я не могу. Мне нужно подумать... – залепетала Она смущенно. – Сколько? – Я не знаю... Это так неожиданно. Солнце медленно выползло из-за горизонта. Заиграла Лакримоза Моцарта. Вокзальный репродуктор покашлял и произнёс сакраментальное: "Поезд отправляется с первого пути. Будьте осторожны". – Ты едешь? – Он внимательно и серьёзно смотрел в её глаза. – Нет. Я не могу. – И не позовёшь, чтобы я остался? Она пару секунд сидела неподвижно, потом медленно отрицательно покачала головой. – Прощай, – подумал он негромко. – Прости, я боюсь. Это сильней меня, – по её щекам потекли слёзы. – Прости. Он понимающе, чуть заметно кивнул, прикрыл глаза и вздохнул. По его щеке тоже скатилась слеза. И ещё одна. Поезд дёрнулся, затем ещё раз, медленно тронулся и потащился дальше, набрав понемногу нужную скорость. Стук его колёс продолжил педантично отсчитывать минуты, дни, годы одиночества...