***
Дима резко открыл глаза. Где он? Сначала дышать, просто дышать, он… — Тише, спокойно, — сказал сидящий рядом Гром, выглядевший так же испуганно, как Дубин себя ощущал. — Ты… Я… — мысли роились, словно сотни пчёл в улье, и юноша не мог уловить ни одной. — Ты жив? — глупо спросил он, после чего сглотнул и испытал острую необходимость срочно протереть очки. — Значит, я не один схожу с ума, — мрачно заключил майор. — Разберёмся потом, сейчас наша цель — поймать этих гадов. — О-они вооружены, — немного заикаясь, напомнил Дубин. Что происходит? — Игорь, ты… — Повторяю: разберёмся потом, — отрезал Гром. — Слушай план. Игорь почти сразу взял себя в руки, абстрагировавшись от каких-то коллективных галлюцинаций, на которые у них действительно не было времени. У Димы же перед глазами всё ещё стояла ужасающая картинка обезображенного лица напарника. «Ему в этом плане проще, наверное. Он же не видел себя со стороны», — рассуждал Дубин, занимая новую позицию. Лишь спустя несколько минут он осознал, что никто, похоже, больше не видел ужасного стрельбища, разыгравшегося… А, собственно, как это объяснить? Всё было настолько реально… Снова трое грабителей вломились в магазин, на сей раз полицейские были подготовлены. Они спрятали покупателей и настоящих продавцов в служебное помещение, а сами переместились так, чтобы без проблем ликвидировать вооружённого пистолетом. Майор с лёгкостью справился с ним, после чего уложил второго и помог стажёру с третьим. Приехало подкрепление из их участка: Цветков с Комаровым бросили слегка пренебрежительные взгляды на Диму, какой-то неизвестный сержант ободряюще улыбнулся, Зайцева обеспокоенно спросила: «Что случилось?» Игорь о чём-то быстро переговорил с девушкой — Дубин не слушал — и схватил стажёра за руку, уводя его из магазина.***
Всю дорогу до дома Игоря они молчали. Гром — потому что не хотел, чтобы разговор подслушивали, даже если рядом с ними простой таксист, Дубин — потому что до сих пор пытался прийти в себя. Такого ему в самых ужасных кошмарах не снилось, и забыть случившееся так же легко, как сон, не получалось. Они ввалились в квартиру, и единственное осмысленное, что смог выдать Дима, было: «Ты тоже это видел?» — Хуже… — безразлично бросил Игорь, но стажёр готов поклясться, что почувствовал хорошо скрываемую панику. Он знал своего напарника не первый месяц, и уже давно научился читать его эмоции, как бы умело тот их не прятал. — Я это чувствовал. — А я это видел, — настойчиво повторил Дубин. — Игорь, ты… ты умер, — на последнем слове голос предательски сломался, и вместо внятной концовки предложения получилось скомканное мычание. — То есть тебя вообще не смущает, что да, я вроде как умер, но какого-то хрена жив, вернулся назад во времени, а ты единственный, кто это помнит? — громче, чем обычно, ответил майор, скидывая куртку. — Почему единственный? — не понял Дима. Через секунду его озарило: в магазине больше никто не отреагировал на откат в прошлое, и он это уже подмечал. — А-а-а… — протянул он, давая тем самым понять, что не нуждается в объяснениях. — Именно. А теперь объясни мне: что это? — он протянул гостю правую руку, на запястье которой красовался ярко-розовый цветок. Дубин не понимал. Всё меньше и меньше происходящее походило на реальность. Ещё утром они сидели в участке, пили кофе и глупо шутили («Всё лучше, чем Цветков», — убеждал себя Дима), а теперь стоят и рассматривают цветок, появившийся там явно не по воле Игоря. И, вспомнив все недавние паранормальные события, становится ясно, что есть причинно-следственная связь между воскрешением Грома и появлением растения на руке. — Не знаю… — тупо сказал стажёр, практически падая на диван. Слишком ярко он помнил, как он не успел среагировать и спасти своего друга. Последствия от выстрела в череп — не самое приятное зрелище, и Дубин знал об этом ещё со времён академии, но увидеть собственными глазами — совсем другое дело. Удержать мысль о том, что всё относительно хорошо, не получалось, так как вместо неё Диме казалось, что они на самом деле умерли, или это всё сон, а он не может проснуться. — Так, давай без паничек, ладно? — Игорь сел рядом и приобнял напарника — редкий жест, которым он всегда поддерживал или успокаивал впечатлительного стажёра. — Заварим чай, выдохнем, и подумаем об этом. Юля где-то у меня пряники оставляла… Дима смутно помнит, как он оказался за кухонным столом, а напротив стояла чашка с чем-то, отдалённо напоминашим чай. Юноша, с одной стороны, чувствовал себя ребёнком, за которым снова пришлось следить. С другой стороны, эта мысль была в какой-то степени приятной: Игорь Гром заботится о нём. Сию разваливающуюся квартиру он мог с уверенность назвать домом, потому что, во-первых, сюда хотелось возвращаться, во-вторых, иногда здесь он был чаще, чем у себя, и в-третьих, тут его ждали. Ждали же? Хотелось верить. — Азалия, — по фотопоиску нашёл вид цветка стажёр. — Только на тебе покрупнее обычного бутона. Одно из самых распространённых комнатных растений… — Мне не интересна вся техническая ересь, — перебил его Гром. — Ты можешь сказать, откуда оно взялось? — Нет, — честно ответил Дубин. — Ничего подобного. Прости, — он виновато смотрел в стол. — Значит, просто никому об этом не рассказываем, — решил Игорь, легонько хлопнув по столу. — Авось потом разберёмся.***
Они действительно никому не рассказывали об этом, и Дима спустя пару дней даже начал приходить в себя после увиденного. Единственное, что они узнали за всё время — от цветка избавиться не получается, а место вокруг него словно отекает, но в целом он никак не мешал жить. Разве что раздражал сильно, но под рукавом излюбленной куртки его не было видно. Если бы в их жизни всё было так просто. Они наведались в небольшой ресторанчик, поскольку им сказали, что здесь есть несколько надёжных источников информации, которая поможет расследованию. Игорь предложил Диме попробовать поговорить самому и сейчас стоял на подстраховке неподалёку от барной стойки, готовый в любой момент вмешаться. Естественно, Дубину в итоге потребовалась помощь, когда двое в стельку пьяных информаторов нависли над стажёром. Гром полез в драку ещё до того, как она началась, став таким образом её инициатором. Дима отогнал оскорбительные ассоциации с принцессой в беде — сам прекрасно бы справился — и стал защищаться в меру своих возможностей. Противники были не в его весовой категории, что усложняло всё в несколько раз. Плюс на потасовку прибежало ещё полдюжины человек, в том числе повара с кухни, так что битва была вообще не в пользу полицейских. Дима планировал выбраться из кольца, образовавшегося вокруг него, и утащить отсюда майора: зная его стремление уложить всех до последнего, Дубин догадывался, какими побитыми они могут уйти, если не сбегут сейчас. У него сердце кровью обливалось, когда видел, как Игорь разбил себе губу или заработал фингал под глазом, поэтому он делал всё, чтобы не подставлять под удар Грома и не подставляться самому. В этот раз, видимо, не получилось. Повар крупного телосложения, бегающий с ножом, напрягал Диму особенно сильно, а его близость к напарнику пугала. Ударив очередного оппонента в живот — грязный приём, но стажёру уже всё равно, — он снова посмотрел на Игоря и стал свидетелем того, как тот самый повар всадил нож в левую часть груди напарника — приблизительно туда, где должно находиться сердце. — Игорь! — отчаянно вскрикнул Дубин. Только не снова, нет, только не снова…***
Дима не сразу понял, что его кто-то активно трясёт за плечи и что-то громко повторяет. Когда же он открыл глаза, увидел перед собой живого Грома. Живого, будь он неладен. — Т-ты же… — стажёр шумно втянул в себя воздух и почувствовал, как сильно он дрожит. Видеть чью-то смерть было больно, смерть Игоря — вдвойне. — Я тоже удивлён, — намного ровнее ответил майор. «Он что, вообще не беспокоится по этому поводу?!», — подумал Дима, с трудом сдерживаясь, чтобы не обнять друга — тот мог неправильно расценить сей жест, назвав Дубина слишком сентиментальным и впечатлительным. Хватало, что тот успокаивал его после собственной смерти. — Предлагаю т-туда не ходить, — слабым голосом предложил юноша, узнавая окружение, являвшееся улицей, на которой находился ресторан. — Нет, просто говорить теперь буду я. Стой здесь и не вмешивайся, я быстро. Диме хотелось накричать на Грома, дать ему разок хорошую пощёчину, запереть в подвале — всё, лишь бы он наконец одумался и стал думать о чём-то, кроме работы. Дело даже не столько в том, что Дубин хотел повышенного внимания Игоря к себе, сколько в том, что последнему, похоже, плевать, что он умирает и воскрешается практически на глазах у Димы, которому никогда и ни при каких обстоятельствах не хотелось видеть, как дорогие ему люди страдают. Находясь в своих раздумьях и пребывая в состоянии паники, юноша не услышал ни звуков разбивания посуды, ни чьих-то криков. В глазах уже привычно потемнело.***
Он стоял на том же самом месте, но Игорь снова был рядом с ним. — Я кое-что понял, — было первое, что сказал Гром. — Я типа бессмертен, ну или что-то близкое к этому. — Может, хватит умирать? — с мольбой спросил стажёр. — Я не самоубийца, специально подставляться не буду, — он усмехнулся. — Умирать, знаешь ли, немного неприятно. Да и с рукой что-то не то. Потом посмотрю. Я всё-таки выбью из этих тварей правду, подожди… — Игорь! — позвал убегающего в ресторан напарника Дима. Не ожидая ничего хорошего и в этой временной линии, он сел на лесенку и стал ждать. Никакие внушения «я собака» не могли заставить Дубина встать и посмотреть на очередное убийство его напарника.***
Во время этого задания Игорь умер в общей сложности четыре раза. На пятый раз Дима не выдержал и, не позволив майору сразу вломиться в заведение, вызвал подкрепление. — Игорь, пожалуйста, хватит вести себя так безрассудно, — в настоящее время Дубин пил валерьянку, найденную в буфете Игоря, и был не так напуган, как в предыдущие четыре попытки. — Я не знаю, почему я стал так часто умирать. Дим, всё же нормально! — Это не нормально, — юноша сделал акцент на «не». — Игорь, пойми, абсолютного бессмертия нет и быть не может, — Дубин посмотрел на руки, которые никакая валерьянка не спасала от тремора. — Эти азалии — подтверждения. — Они меня бесят, — честно ответил Гром, падая на диван. — Я взрослый мужик, а у меня на руке появляются розовые цветочки, которые сильно зудят и болят при малейшем дуновении ветра. Я умираю, а после какие-то высшие силы вдруг дают мне шанс на искупление. А теперь скажи, я похож на человека, который будет считать это нормальным? Дима покачал головой. Он не знал, что думать: если так будет продолжаться, то всё тело Игоря однажды покроется цветами. И что будет тогда?.. — Не кипишуй, — через какое-то время добавил Игорь. — Буду решать проблемы по мере поступления. «Буду». Не «будем». Диме стало тошно.***
Дубин старался не связывать своё присутствие рядом с Громом и его смерти. А получалось так, что стажёр всегда в таких случаях был рядом. Он даже завёл специальный блокнотик, в который записывал даты и причины появления новых азалий. Игорь был хорошим водителем — это знал каждый в полиции Санкт-Петербурга, поэтому патрульные машины ему предоставляли всегда и везде. В этот раз он с Димой преследовали серийного убийцу, который решил скрыться от них на автомобиле, а Зайцева с Комаровым как раз оказались поблизости. Они без раздумий отдали транспортное средство на время погони, зная, что Игорь всё равно справится лучше них. Для Димы чувство дежавю стало ежедневным состоянием, но сегодня ему казалось, что он уже знает все исходы наперёд. Нет, он не свыкся с мыслью о том, что Игорь может творить всё, что ему заблагорассудится — просто чувствовал себя слишком эмоционально уставшим, чтобы вновь просить Грома быть аккуратнее. Не то чтобы это хоть как-то меняло отношение Игоря к ситуациям, в которых они оказывались. Десятая смерть — юбилейная — стала первой (и единственной, но это не настолько важно) кончиной Димы. Всё произошло неожиданно: машину занесло на мосту, и они стремительно полетели в реку. Инстинктивно он набрал в лёгкие побольше воздуха и пытался открыть дверь — не получалось. Он не видел, что и как делал Игорь, да и какая разница? Дубин слабо пытался куда-то грести в заполняющемся водой автомобиле, пузырьки воздуха уплывали куда-то наверх, куда стажёру уже никогда не добраться. Примерно так бы он описал всё, что запомнил, на каком-нибудь приёме у психотерапевта. Пришёл в себя он рядом с Зайцевой и Комаровым. Первое, что он стал делать — жадно дышать, обожествляя воздух и понимая, что ничего прекраснее, чем кислород, на Земле пока не придумали. Ксюша испугалась, но Игорь буквально затолкал стажёра на переднее пассажирское сиденье и снова бросился в погоню. Во второй раз, к облегчению Дубина, задержание прошло успешно.***
— И на тебе нет цветов? — немного нервно спросил Игорь, когда они оказались у него в квартире. — Да, — ещё раз подтвердил стажёр. — Ты же не ради проверки бросил нас в воду? — Это получилось случайно, — Гром широкими шагами забегал по комнате. — Случайно? Игорь, случайно?! — Дима был близок к нервному срыву. — Ты не можешь так легкомысленно относиться к своему дару… проклятью, скорее. Я уже видел семь твоих смертей, и я не хочу больше! Мне одной, мать её, хватило! — он не контролировал голос, из-за чего говорил громче и яростнее, чем хотел бы показывать. — Дим, — Гром выставил руки в успокаивающем жесте, но был перебит окончательно вышедшим из себя стажёром: — Открой глаза! Ты Юле дорог, ты Фёдору Ивановичу дорог, ты отделу дорог. Ты мне дорог, понимаешь?! — он схватил напарника за руку. — Они, конечно, не в курсе этого, — юноша указал на азалии, — но я же просто помочь хочу. Не отталкивай меня. Дима понимал, что «ты мне дорог» было немного лишним, но ему уже всё равно. Он долго терпел. Девять цветков на руке, один на левой лодыжке, и слегка пренебрежительное отношение к беспокойству Дубина. Почему из всех людей только он, собственно, запоминает каждый откат? Он давно не без восхищения смотрел на Игоря, а его чувства, наверное, можно было охарактеризовать как сильную привязанность. А тут это, и Дима всё-таки немного сорвался. Чёртов придурок, а не напарник ему достался. — Полегче, — Гром постарался тепло улыбнуться. — Может, тебе лучше попросить в пару кого-нибудь другого? — Никогда, — процедил сквозь зубы Дубин. — Мне только ты нужен, и я не брошу тебя одного, понял? Пока майор не пришёл в себя от такого заявления, Дима выскочил из квартиры с гаммой смешанных чувств и побрёл в сторону автобусной остановки. Вне контекста его слова звучали крайне странно и в какой-то мере пугающе для самого юноши. Он же не мог влюбиться в Игоря, верно?***
«Я хочу помочь, — повторял себе чуть ли не ежеминутно Дима. — Я могу помочь. В моих силах оказывать моральную поддержку и стараться предотвращать новые убийства Игоря». Всё летит в топку, когда Игорю становится сложно шевелить руками. Произошло уже тридцать два убийства, из них в двадцати девяти случаях Дубин, пока ещё только не поседевший, был свидетелем. Примерно половина цветов была на обеих руках, остальное — на ногах и спине. Стажёр вёл статистику, хотя его это ни разу не успокаивало. Дима принёс им по стаканчику кофе. Уже несколько недель как взяв в привычку отслеживать каждую мелочь в поведении майора, он заметил, как тот неестественно тыкает пальцами по клавиатуре — движение шло практически от плеча. — Что-то не так? — обеспокоенно спросил юноша. — Я с трудом могу двигать руками, — тихо, чтобы никто не услышал, отвечает Гром. — Вряд ли смогу сразу взять кофе. Я словно перестал их чувствовать, и, если честно, меня это немного пугает… Дим? У Дубина как земля ушла из-под ног — и в прямом, и в переносном значении. Он героически держал бóльшую часть эмоций при себе, храбрился ради Игоря, потому что тот явно делал то же самое для Димы, прикидывался, что у него не начались ежедневные истерики перед сном, но ради чего? Ради того, чтобы узнать, что его напарника убьёт паралич? В том, что так и произойдёт, стажёр почему-то не сомневался. Если в глазах темнеет, значит, Игорь снова погиб. Так что было удивлением открыть глаза и понять, что никто сегодня ещё не умер, а вокруг него собралось пол-отдела. «Игорь?», — смог он слабо выдавить из себя. — Совсем ты, Игорь, парнишку довёл, — услышал он где-то над ухом недовольный голос Прокопенко. Фёдор Иванович и местный медик долго убеждали его взять хотя бы недельный больничный, но он наотрез отказался. Он не бросит Игоря — ему больше не на кого надеяться, его больше никто не поймёт. Никто не поверит, не поддержит. Дима не хотел бы оказаться в подобной ситуации, поэтому он останется с Громом до конца. Как скоро наступит конец?***
Судьба подкидывала самые разные варианты смертей — на любой вкус и цвет. Дима, как бы это подло и эгоистично не звучало, предпочитал, чтобы Игоря застреливали — быстро и относительно не мучительно. Дубин ощущал, как медленно сходит с ума: от бесконечных откатов и по Грому. Было бы намного проще, если бы хотя бы чего-то из этого не было, но стажёра, видимо, некие высшие силы ненавидят. Ничто больше не радовало: ни живописные виды в любимых парках, ни некогда обожаемая работа, опасность которой раньше казалась романтичной, а сейчас являлась ненавистной. Дима один раз предложил Игорю сменить специальность, потому что ничем хорошим их «игра» явно не кончится, но Гром оставался верен полиции до конца. После пятидесятого цветка стажёру пришла идея почитать информацию о самих азалиях — смысл отрицать то, что уже привычная реальность? От достоверных статей он незаметно перешёл к псевдонаучному бреду, среди которых ему в память врезалась трактовка какой-то цветочной азбуки. — Азалия считается символом сдержанности и преданности, — Дубин приехал в гости к Игорю, чтобы попить чай и рассказать о своём открытии в мире цветов. — Смекаешь? — Не совсем, — Гром осторожно взял сделанный Димой бутерброд — казалось, что скоро он и карандаш поднять не сможет. — Это же прямо про тебя! — воскликнул гость. — Ты сдержан и замкнут в себе, а ещё невероятно верен работе и друзьям. Так что всё это не просто так. — Я уже ничему не удивляюсь. Смирись, Дим, это всё бессмысленно. — Нет. Я не просто так рассказываю об этом, — вот он. Самый ответственный момент. Это же будет что-то вроде признания, получается? — Помимо этого, азалии говорят об одиночестве и печали. И это тоже про тебя. — К чему ты клонишь? — напрягся Игорь. — Скажи… ты мне веришь? — Дубин неуверенно поднял глаза на Грома, накручивая футболку на палец. — Допустим. Что ты мутишь? — Игорь, я… — стажёр нервно вздохнул. — Может, что-то можно сделать? Я не хочу, чтобы ты… Ты понимаешь. Я хочу помочь. Я не знаю, что происходит, но я… В общем… — Соберись и скажи уже, — серьёзно сказал майор. — Я не кусаюсь. Дима замолчал на минуту, собираясь с мыслями. Он сравнивал Игоря со скалой: такой же непоколебимый, что бы ни случалось. Однако Дубин мог чувствовать бушующий ураган внутри напарника, который он никому не показывал. А стажёру обидно. Он же всегда рядом, он единственный, кто в курсе ситуации. Он устал, что его нагло игнорируют, а народные ассоциации с азалиями стали последней каплей. Он запутался. — Дословно цветы говорят: «Береги себя для меня. Я верю тебе», — убитым голосом начал Дима. — Я хотел спросить: если всё предыдущее является правдой, то, может быть, ты… — он сглотнул от волнения. — В общем, значит ли это, что я тебе нравлюсь? Дима верит в чудеса, верит в сказки, но знает, что он живёт не в любовном романе со счастливым концом. Игорь — не тот человек, который выставит его за дверь за подобный вопрос, и уж точно не тот, кто прекратит общение. Дубин понимал, что крупно попал: какой бы сейчас не оказалась реакция Грома, даже если он ни с того ни с сего ответит взаимностью, ничем хорошим эта история не закончится. Цветы становилось всё сложнее прятать под одеждой, и останавливаться майор, видимо, не собирался. Зная его упёртый характер, стажёр уверен, что не будет у них этого «счастливого конца». — Дим, — в конце концов вздохнул Игорь. — Я прекрасно знаю о твоих чувствах ко мне — не слепой всё-таки. Но ты должен признать: я тебе не подхожу. Нет, в смысле, ты классный парень, мне с тобой комфортно, но тебе будет лучше без меня. Не строй иллюзий — нам просто не по пути. Надеюсь, не сильно обидел. Прости. И никакие подготовки к такому ответу не помогли Дубину легче перенести отказ. Всё это «а может» — туфта.***
Не существует достаточной силы, чтобы убедить Диму быть подальше от Игоря. Их занесло на крышу небоскрёба, где, естественно, преступник справился с задачей «Убить Игоря любой ценой». Это было не так уж сложно — Гром едва ли управлял своими конечностями, спасибо, что ходил пока без особых проблем. Дима беспомощно смотрел на камнем падающего вниз напарника, отведя взгляд в момент удара. «Когда это закончится?», — спросил он вслух, когда в глазах потемнело. И понял: чем позже, тем лучше. Грустно капал мелкий дождь, ветер пробирался под лёгкую ветровку стажёра и морозил кожу. Дима осмотрел крышу: Игорь не спешил вступать с схватку со своим убийцей, вместо этого неожиданно отпрянув и отворачиваясь. Плевать. Дубин лениво встал с пола, куда его оттолкнул преступник ещё в прошлой временной линии. Было хорошо вернутся именно в этот момент: можно было немного поваляться и притвориться, что ничего не произошло. Но Дима пока сильнее этого. Он встанет и попытается предотвратить пятьдесят четвёртую смерть напарника, потому что он поклялся себе не бросать Игоря. Преступник был обескуражен внезапно прекратившимся сопротивлением майора, чем стажёр умело воспользовался: несколько незатейливых приёмов, и беглец был скручен, а на его запястьях защёлкнулись наручники. Они терпеливо дождались, пока неторопливая охрана небоскрёба наконец добралась до крыши и забрала преступника. Тогда Дима подбежал к отошедшему в сторону Грому. — Ты в порядке? — спросил Дима, кладя руку на плечо Игорю, закрывавшего половину лица ладонью. — Тут проблема есть, — с едва уловимой дрожью в голосе ответил мужчина, поворачиваясь к Дубину. — Чёрт, — прошипел стажёр, осторожно прикасаясь к новой азалии над левым глазом. — Это не скрыть под джинсами или курткой. — Мне страшно, Дим, — прошептал Гром, вцепившись в плечи напарника. — Пожалуйста, скажи, что просто сплю. — Я тоже хочу проснуться, — Дубин резко обнял майора, крепко сжимая его куртку. Не сдержался. — Я здесь, я буду рядом, — Игорь пах шавермой и питерской грязью, смешанной с приторно-сладким запахом азалий. Дима не хочет отпускать. — Прости меня. — За что? — юноша уткнулся в грудь майора. — За всё прости. Только не уходи, одному плохо, — с мольбой в голосе попросил Гром. — И не подумаю. Но не лезь на рожон, я устал от этого.***
И Игорь действительно стал намного осмотрительнее. Цветок на лбу они скрыли под бинтами, и пришлось объяснять Прокопенко с Юлей, что ничего страшного не произошло. Но наши герои жили не изолированно, и окружающие замечали, как резко они изменились. Кто-то сочувственно смотрел на Грома, кто-то неловко спрашивал, что случилось, а после спешно извинялся и уходил, кто-то отсчитывал дни до добровольного увольнения Дубина. Никто не знал и не мог понять всех их страданий, но Диме с Игорем вдруг стало как-то не до окружающих. Шестьдесят смертей и ровно два месяца с того, как всё закрутилось. Стажёр лежит и мучается со ставшей привычной бессонницей, когда в его квартире раздаётся оглушающая трель телефона. — А ты можешь приехать? — хрипло говорит на том конце трубки Гром. Дубин без лишних вопросов срывается с места: Игорь никогда не будет просить помощи даже днём, если он может хоть как-то справиться сам, а на дворе, на минуточку, третий час ночи. Верим в лучшее — готовимся к худшему, как говорится. Диме никто не открывает, поэтому приходится пользоваться дубликатом ключей, сделанным недавно по собственной инициативе. Паника стремительно нарастает, кровь стынет в жилах, внутренности сжимаются в тугой узел — заходить страшно, потому что юноша не уверен, что его ждёт. — Я хотел встать и попить воды, — Дубин давно приметил, как часто его напарник стал употреблять воду: видимо, из-за «болезни» усиливается жажда. Он не знает, для кого всё это запоминает и записывает — не похоже, чтобы в мире кто-то сталкивался с подобным (или все замалчивали о проблеме так же, как Игорь с Димой). — Вода в стакане кончилась, — продолжил объяснение Гром, которого ночной гость нашёл запыхавшимся в разбитой кровати, пережившей, судя по виду, Октябрьскую революцию. Сам майор выглядел подавленным. Он замолчал на несколько секунд — в комнате повисла давящая тишина — и после выдал то, чего Дима бы предпочёл никогда не слышать: — Я, в общем, грохнулся на первом же шаге и с трудом перебрался обратно в постель. Как бы Игорь не пытался скрыть свой тихий ужас, стажёр почувствовал каждую эмоцию, повисшую в помещении. Особенно страх.***
Дима ежеминутно задавался вопросом: что чувствует Игорь? Тот уверял, что никакой катастрофы не было, но оба прекрасно понимали, что это ложь. Тот случай, когда майор не смог дойти до кухни, не был одноразовым, но в следующий раз повторился относительно не скоро. На работу Гром тоже не перестал ходить, продолжая усиленно игнорировать мольбы Димы взять хотя бы недельную передышку. Последний не знал, кому отдых нужен больше: скоро сотню раз как убитому майору (на самом деле, чуть меньше семидесяти) или всё время находившемуся на грани нервного срыва стажёру. Весь отдел на редкость дружно искал одного поехавшего психа — серийного убийцу с «синдромом Чумного Доктора», как его описывали в Главном управлении. Тоже идеалист, помешанный на господстве справедливости, если верить всем оставленным на местах преступлений записках. Разыскивали его долго и упорно, то и дело задумываясь: а почему майор Гром (с его-то раскрываемостью) практически не принимает участия в деле? Потом смотрели на вышеупомянутого майора, руки и голова которого только покрывались новыми слоями бинтов, и вопросы как-то сами собой отпадали. Дима знал о расследовании не так уж много и делал всё, чтобы Игорю оно показалось максимально скучным — таким, чтобы он даже под угрозой смерти (как иронично) не захотел браться за дело. Зная о его увлечённости подобными индивидами, Дубин отдавал себе отчёт, что эта миссия может стать последней. А потом ещё раз последней. И ещё. И ещё. И так пока Гром не выберет идеальный подход к борьбе с преступником. Диме Игорь нравился живым. Он говорил об этом каждый день: когда они вместе пили кофе на работе с утра, когда уговаривал заполнять рапорты вдвоём и ходить в мирные патрули (но даже там майор умудрился умереть — по воле какого-то алкаша попал под автомобиль!), когда незаметно подстраховывал каждый его шаг, когда менял затасканные бинты раз в несколько дней… Но Игорь Гром — это Игорь Гром, и он всё-таки узнал о деле. Узнал и, к сожалению, живо заинтересовался (Дубин очень мрачно шутил, что хотел бы, чтобы азалии парализовали ту часть мозга, которая отвечает за идиотские решения). Три дня они вытаскивали всю нужную информацию, а потом стали бегать по городу и допрашивать подозреваемых. Дима давно принял тот факт, что Игорь покрывается азалиями и в любой момент его жизни придёт печальный конец, но почему-то он был категорически против конкретно данной миссии. — Давай не надо? — изнывал юноша, поднимаясь по лестнице, ведущей в квартиру к некому Василию Александровичу. — Я ценю твою помощь, но я уже сто раз говорил, что буду работать до тех пор, пока могу это делать качественно, — Гром тяжело дышал. Он наконец остановился на площадке между этажами и привалился в стене. — Минуту, — выдохнул он, закрыв глаза. Дима педантично засёк ровно шестьдесят секунд, после которых укоризненно посмотрел на майора, мол, я тебя предупреждал, а ты, придурок, снова что-то из себя строишь. Прежнее восхищение Игорем никуда не делось — лишь усилилось, но к нему прибавилась тонна нескончаемого беспокойства. Дубин уже договорился с Фёдором Ивановичем, что после этого дела они возьмут отпуск. Всё будет хорошо. Дима быстро словил, что Гром не отдохнул, хотя дыхание успокоил. В качестве альтернативы стажёр закинул левую руку напарника на свои плечи и помог ему подняться до нужного этажа, позволяя впоследствии вести ему опрос самостоятельно — не потому, что Игорь так хотел, а потому, что внутри Димы что-то резко сломалось, и ему хотелось просто забиться в угол и поплакать, но на это, увы, нет времени. Да и Грому нужна поддержка, даже если он сам в этом никогда не признаётся. «Я ценю тебя. Ты мне нужен. Заметь меня», — вот что сказали бы цветы на теле юноши, если бы таковые имелись.***
Всю неделю суматошной беготни Дубин находился либо в прострации, что происходило исключительно в рабочее время, либо бился в истериках, что происходило исключительно дома, пока никто не видел. Правда, каждый вечер он стал проводить у Игоря. Они просто беседовали о жизни и строили какие-то фантастические планы на будущее, которого, как они оба понимали, у них не будет. Кстати о будущем. Из-за подвешенного состояния Дима не может рассказать, как так получилось, что они с Игорем оказались там, что раньше было свалкой Зильченко (и ей, по идее, оставалось, поскольку правительство всё ещё не придумало, что с ней делать), а перед ними случайно выдавший себя убийца, размахивающий охотничьим ружьём. Его маниакальная улыбка, возможно, холодила бы что-то внутри у стажёра, если бы гораздо больше его не интересовал так называемый лимит азалий. Игорь ломанётся под огонь, ясно как день, и сколько бы он не продумывал свои действия, поведение психов предугадать невозможно. Ещё и действия получались с каждым днём всё более заторможенными, так что на сколько цветков станет больше — вопрос без определённого ответа. А сколько их всего может распуститься? Четырнадцать. Бьёт все рекорды, потому что самое большее количество смертей за одну вылазку было девять (до сегодняшнего дня, разумеется). Более того, цветы полностью скрыли правый глаз Игоря, из-за чего им он больше не мог видеть. За это время Дима успел поорать от бессилия, сломать костяшки пальцев из-за вспыльчивого удара о какую-то стену (влияние характера Грома на поведение стажёра во всей красе, как пошутил бы Цветков), один раз в отместку убить преступника и ужаснуться, а также проследить, как с каждой временной линией Игорю становится всё тяжелее даже просто стоять, не то что бегать. Стажёр помогал, как мог, но каждый раз, оказывался слишком далеко, чтобы помочь напарнику. Ещё и дождь некстати шёл, мешая нормальному обзору. На пятнадцатой попытке Дима взял себя в руки и напролом устремился к маньяку. Плевать на последствия. Он сам стал драться, а ведь когда-то требовал от Игоря мирного решения всех конфликтов. Надоело. Слишком долго он держал весь этот негатив в себе, и сейчас была идеальная возможность доказать хоть кому-то, что не надо лезть под шкуру Диме. Очки куда-то улетели ещё в начале сражения, и сейчас, стоя в нескольких метрах от убийцы, он не мог наверняка сказать, что тот делал. Размахивал руками, в которых было ружьё? Но он это и так делал не переставая. Никакой конкретики. Игорь, однако, среагировал на невидимую для стажёра опасность намного быстрее: он внезапно толкнул Диму, падая вместе с ним на землю под оглушающий выстрел. Точно такой же, как в ювелирном магазине. «Замри», — слабо шепнул Игорь где-то над ухом напарника. Одно слово, но почему-то по спине побежали мурашки. Всё будет хорошо. Преступник постоял несколько секунд, не издавая никаких звуков, а потом послышались чавкающие удаляющиеся шаги, постепенно перерастающие в бег. Сразу видно: неопытный убийца, раз даже не проверил полицейских. Игорь предугадал это? — Игорь! — Дубин перекатил обмякшее тело напарника на землю и резко сел прямо, внимательно осматривая Игоря. На чёрной футболке отчётливо виднелось растекающееся бордовое пятно, а в районе печени находилось, собственно, само ранение. — Игорь! — громче крикнул он. Почему Гром, как бы это странно не звучало, всё ещё жив? Обычно получалось так, что даже от несмертельного ранения майор умирал за считанные секунды. Где та убаюкивающая темнота, дарящая сначала чувство паники, а потом несколько мимолётных мгновений тишины и умиротворения? Где?! — Игорь, ответь мне, — прохрипел Дима, пытаясь зажать рану. — Скажи, что ты перестал умирать, пожалуйста. Мы поедем в больницу, всё будет хорошо, всё наладится, ты слышишь? — он легонько потряс майора, заставляя сфокусироваться не на небе, а на стажёре. — Походу, умирать-то я действительно перестал, — невесело улыбнулся Гром, из последних сил хватая за руку Диму. — И у тебя всё будет хорошо. — Мне не надо, чтобы было у меня, мне надо, чтобы было у нас! — вскрикнул Дубин. — Ты подожди, я сейчас, — он дрожащими руками полез доставать телефон из кармана, но не обнаружил там ничего — видимо, выпал во время драки. Нет-нет-нет-нет, где он теперь найдёт источник связи? — У тебя с собой телефон? Игорь! — Дима дал несильную пощёчину майору. — Нет, кажется, — протянул Гром. — Жаль, что мы с тобой так мало времени провели. Ты это… прости меня. — Не говори так! Ты будешь жить! — Дима сам не верит в свои слова, но сказать надо было. Это не должно кончится, это всё плохой сон, а он сейчас проснётся. — Это слишком глупо, — всхлипнул он. — Всё д-должно быть иначе… — Ты не плачь. Я же говорил, что нам… порознь лучше… — Нет, — со злостью прошипел юноша, вытирая слёзы грязным рукавом ветровки. — Я люблю тебя. Ты же сейчас снова вернёшься? Пожалуйста, — голос понизился до умоляющего шёпота, и Дима сам не до конца понимал, что он говорит. — Я же пытался, надеялся, что всё образуется. Почему всё так? — Ты был рядом, — не замечая слов напарника, заявил Гром, пустым взглядом уставившись на нечто за правым плечом Дубина. — Я… спасибо. Клише «как же много эмоций прозвучало в одном слове» как никогда точно описывало это ёмкое «спасибо».***
Дубин не один день ждал чуда. Невидящим взглядом смотрел на часы и надеялся, что всё повторится ещё один раз, появится возможность избежать плохого и продолжить жить, делая вид, что ничего не происходит. Возможно, азалии бы однажды исчезли, прекратили бы приносить боль физическую Игорю и моральную Диме. Ни-че-го. Осталась только пустота. Больше не было кого-то, кто во время потенциальной угрозы неосознанно отодвигал стажёра за спину, чтобы меньше досталось; кто снисходительно бросал «молодец», когда Дима делал что-то правильно; кто умудрялся смотреть на Диму с пренебрежением в голосе, но теплотой в глазах одновременно. Хуже было только то, что так и осталось непонятным: что чувствовал Гром к своему напарнику? Вроде сказал, что они могли бы быть вместе, но на самом деле?.. Как бессмысленно и нелогично. Случившееся с майором противоречило всему естественному и объяснимому, и Дима не знал, что сказать Юле и чете Прокопенко. «Мы знали обо всём почти три месяца, но не придавали этому особого значения»? «А почему», — ожидаемо прозвучит вопрос. «А потому что я оказался недостаточно смел, чтобы взять ситуацию в свои руки, в то время как Игорь почти ничем не делился», — ответит Дубин, отведя глаза в пол. Правда ведь. Но если подумать, мог ли он что-то сделать? Несомненно. Хотя бы быть настойчивее, например. Пока он отодвигает свои чувства на второй план, у него получается сворачивать горы — вспомнить то же дело о Чумном Докторе, где Диму волновало преимущественно расследование, а потом уже дружба с Игорем. Получилось раскрыть личность убийцы? Получилось. А тут его с головой накрыло волной эмоций и какой-то детской влюблённостью. Эдакого кумира себе нашёл. Наплюй он на эту любовь — всё закончилось бы лучше. Возможно. Объяснять, к счастью или нет, почти ничего не пришлось — несколько деталей, и Фёдор Иванович с его женой и Юлей всё и так прекрасно поняли. Или, что более вероятно, подсознание Димы к чертям стёрло из памяти момент пересказа всей эпопеи под названием «У меня и Игоря были проблемы, но мы решили обо всём умолчать в тряпочку». Корить себя за это Дубин будет всю оставшуюся жизнь. Какой-то шутник принёс на похороны букет розовых азалий — с цветками поменьше, как и должно быть, а не как у Грома — и положил их на могилу. А Дима вобрал в себя многое из характера своего бывшего напарника — нашёл и совершенно спокойно, с металлом в голосе высказал всё, что думает о приколисте. Из серии «Лучше бы наорал». Смотря назад, лейтенант Дубин понимает, что вёл себя неправильно практически каждую секунду. Верните его в прошлое, и он всё сделает по-другому. Но то опытный взгляд лейтенанта — объяснил бы это кто стажёру много лет назад. Чувства не ушли, равно как и боль утраты, но Дима научился с ними жить. От глупого «почему» и плача в подушку он с годами перешёл к рациональному и беспристрастному решению любых поступающих проблем. На холодную голову думается легче и живётся проще — он это быстро усвоил. Коллеги уже спустя месяц после похорон стали проводить аналогии между Дубиным и Громом, а через несколько лет тихонько объясняли стажёрам, почему не стоит беспричинно лезть к Диме, почему он работает исключительно один и почему он стал точь-в-точь как свой бывший напарник, который превратился в городскую легенду. Азалии Дима ненавидит. За много лет он так и не определился: можно ли доверять азбуке цветов, или «Береги себя для меня» — ересь, придуманная кем-то, чтобы поиздеваться над Дубиным. Ненавидит их за то, что убили Игоря. Ненавидит, но выращивает их у себя дома — на каждом подоконнике, на рабочем столе стоят несколько горшков с азалиями, которые напоминают о майоре и тех немногих светлых моментах, проведённых вместе. Чувства притупились, но не угасли, и даже сейчас Дима никем не интересуется: никого лучше Игоря на свете он до сих пор не встретил. Не так уж и много людей может рассказать, что когда-то Дубин был весёлым и вечно улыбающимся выпускником академии. Поверить в это, наверное, не в состоянии уже никто. Зато если кому-то удастся разговорить круглосуточно погружённого в работу лейтенанта, то сей смельчак, возможно, узнает что-то интересное из его биографии. Если спросить про азалии, которыми себя окружал Дубин, тот слегка наклонит голову и с грустным смехом ответит: — Вы поздно с вопросом. Цветок давно уж погиб.