***
Дейдара падает на кровать, которая предназначалась Сасори, хоть тот ею никогда не пользовался. Он утыкается носом в подушку, вдыхает запах ткани - та едва пахнет мылом, она не хранила в себе запах мастера. Швы на руках тянуло, они еще мокли, не стоило так рано снимать повязки. Какузу предупреждал... Сегодня состоялось погребение Итачи, на которое Дейдара не пошел, да его туда и не звали. Он заворачивается в одеяло – иллюзия, будто Сасори обнимает его, и долго лежит неподвижно, глядя в стену. Когда умер Сасори, он даже не смог его оплакать. Просто не смог, как будто слезные железы в глазах атрофировались. Он помнил это ощущение, понимал, что ситуация как раз позволяет, требует от него слез, но его как будто переклинило, и он просто просидел несколько часов смотря в одну точку, пытаясь уложить в голове этот факт – Сасори умер. Позже Дейдара перевел целую сумку глины, взрывая снова и снова широкое поле, недалеко от места, где мастер погиб. Только так он мог выразить свое горе. Дейдара не был уверен, что Сасори испытывал к нему такую же сильную привязанность, как он к нему, во всяком случае, мастер не часто выражал свою заинтересованность. Наверное, разучился чувствовать. Как и Дейдара - плакать. Он ненадолго заснул, а когда открыл глаза - уже стемнело. В коридоре горел светильник, полоска желтого света пробивается под дверью, которую вскоре прервали подвижные тени. Дейдара хочет перевернуться на другой бок, когда замечает, что тень остановилась под дверью. Он ждет стука, или что его позовут, а еще лучше - просто пойдут мимо, но дверь с тихим скрипом приоткрывается. - Кисаме? - хриплым ото сна голосом спрашивает Дейдара, сонно жмурясь он ударившего в лицо света. Кисаме он не разглядел, но по шагам понял, что это он. Дверь закрывается, снова стало темно. Дейдара видит в полумраке его высокую фигуру, которая останавливается посреди комнаты. - Прости, я не хотел тебя будить, - начал он тихо. - Я... я могу остаться у тебя? - неожиданная просьба выбивает Дейдару из колеи, но он соглашается. Вторая кровать свободна, но вместо того, чтобы лечь на нее, Кисаме подходит, и садится на край постели, рядом с Дейдарой. Тот напрягается, ждет, что за этим последует, но ничего не происходит. Кисаме сидит, уперев локти в колени, и молчит. - Не хочу быть один, - наконец, объясняет он свое появление. - Один, после того, как... проводил его. Дейдара понимает, но не отвечает. Он тоже не хотел долго вариться во всех этих переживаниях, отвечать себе на вопросы: был ли он хорошим напарником для Сасори, мог бы он ему помочь избежать гибели... Тогда очень вовремя появился Тоби, и не срываться на него не получалось. Злость на самого себя, на обстоятельства выплескивалась в раздражении на этого жизнерадостного придурка. Как ты можешь жить дальше, делать все эти глупости, когда мастер умер?! - хотелось наорать на него Дейдаре. Его возмущало, что мир продолжает существовать, дни идут, времена года сменяют друг друга, люди занимаются своими делами, и всем наплевать, что Сасори не стало. И в глубине души он знал, что после его смерти будет также. Поэтому его уход станет грандиозным, финалом его искусства. Благодаря чему он задержится в чужих воспоминаниях немного дольше. Интересно, Кисаме испытывает похожие чувства?.. Дейдара думает, что Учиха не заслуживает скорби, но отгоняет от себя эту мысль. В конце концов, когда его самого не станет, никто не будет так по нему убиваться. Разве что Тоби. Хотя, что-то ему подсказывало, что этот легкомысленный малый вряд ли доживет до его финала, и погибнет в первой же серьезной стычке. Кисаме сидит неподвижно, как статуя. Зря он пришел к нему, Дейдара не тот, у кого стоит искать поддержки, особенно после смерти Итачи. Хотя тот и не нуждается в сочувствии, ему просто нужно чужое присутствие. Чтобы рядом был кто-то еще, кто-то кроме бледного призрака Учихи с кровоточащими глазами и изнеможенного болезнью телом. Дейдара понимает это состояние. Он и сам не сразу привык к тому, что Сасори больше нет. По привычке поворачивал голову, в его сторону, желая поделиться внезапной мыслью о насущном, об искусстве, вдруг пришедшей в голову, и понимал, что рядом с ним пустота. Пустота, которая не заполнялась ни Тоби с его шутками и кривляниями, ни охотой на биджу, черт, да глины со всего мира не хватит, чтобы заполнить эту брешь, вновь почувствовать себя целостным, на своем месте. Он думает, что Кисаме заснул, но тот чутко поворачивает голову в его сторону, стоило только пошевелиться, вытащить руку из кокона одеяла, чтобы почесать нос. В коридоре послышались шаги, подвижные тени снова замелькали в узкой полоске света под дверью. - Какузу, подожди меня, - даже разговаривая шепотом Хидан все равно громкий. Дейдара не слышит, что тот ему говорит, но в ответ доносится возмущенное: - Ой, да иди ты! Я тебе говорил, надо с утра выдвигаться!.. - голос Хидана и шаги Какузу удаляются, а вскоре и совсем стихают. Там, снаружи, кипит жизнь, кто-то кого-то ждет, кто-то кому-то нужен. Там за дверью кто-то не одинок, а Дейдара знает об одиночестве все, но после смерти мастера он ощущает его особенно остро. Чтобы избавиться от этого чувства достаточно только выйти из темной комнаты и погрузиться в привычную рутину. Позволить себе ненадолго забыться, чтобы потом лежать на чужой постели, обхватив себя за плечи, и каждый раз напоминать себе, чего эти выходы "в свет" тебе стоят. Раньше от уединения он ловил кайф. Теперь он злился на Сасори, за то, что он дал ему почувствовать, каково это - не быть одному. Дейдара окончательно расслабляется - он устал от самого себя и хочет спать, пусть Кисаме сидит сколько влезет. Он сам позволил ему остаться, не прогонять же его. Обняв подушку, он переворачивается на живот, и постепенно отключается. На периферии он улавливает движение воздуха и что матрас больше не пружинит от чужого веса - Кисаме решил уйти. Когда Сасори прикоснулся к нему в первый раз, Дейдару это по-настоящему напугало. Он спал, его разбудил холод - Сасори откинул оделяло, и водил деревянной ладонью по его груди, будто проверял, целы ли ребра. В его действиях не было никакого намека на ласку, он был сосредоточен, словно проводил какой-то научный опыт. - Дыхание, - спокойно объясняет он, надавливая на грудную клетку, чтобы лучше чувствовать, как поднимаются и опускаются ребра под его ладонью. Дейдара подумал, что это для его наработок, чтобы воссоздать максимально правдоподобную куклу. Подобное повторялось несколько раз, и позже он понял, что мастер не хотел забывать это ощущение, каково это - дышать и быть живым. На плечи наваливается приятная, теплая тяжесть - Кисаме поправил одеяло. И, кажется, провел ладонью по его волосам...***
Кисаме смотрит на плащ, явно не его размера, одиноко висящий в пустом шкафу, и вздыхает. Итачи по прежнему жил в окружавших его вещах: стоявшей в углу катане, скомканных простынях, склянках с лекарствами на подоконнике. Он задерживает взгляд на стеклянных пузырьках, и вспоминает, в какой момент узнал о его болезни. Кажется, это было после очередной миссии, на кухне. Кисаме не помнил точно, было ли это убежище, или гостевой дом, но хорошо запомнил запахи еды, белый рис разложенный по тарелкам, остывающий чай... Итачи стоял к нему спиной и разделывал рыбу. Кисаме, закинув ногу на ногу расслабленно рассказывал ему последние новости, которые услышал, побывав в городе. Неожиданно тот дернулся, задел чашку и столкнул ее со стола. Кисаме поймал ее уже возле самого пола, и ловко вернул на место. Когда он посмотрел на Итачи, то увидел, что его согнуло пополам от боли, глаза расширились, он хватал ртом воздух от невозможности вдохнуть, будто чьи-то сильные руки сдавили тисками его грудную клетку. Кисаме подорвался к нему, чтобы поддержать, но приступ закончился так же внезапно, как и начался. Итачи с шумом втянул ноздрями воздух, выпрямился, оттолкнул его руку, и вернулся к своему занятию. Он методично кромсал рыбу, и Кисаме видел, что он злился. Злился на боль, на то, что она незаметно подкралась к нему, и Кисаме понял, что это происходит не в первый раз. Рыба, с выпотрошенным брюхом лежала на столе, ее остекленевший взгляд застыл, а рот был открыт в беззвучном крике.***
К Дейдаре его потянула потребность хотя бы в чьем-нибудь обществе. Он знал, что с Итачи они откровенно не ладили, но после смерти Сасори Дейдара поутих, и редко появлялся на людях. У него сильно пострадали руки, лидер пока не давал ему заданий, дав время на восстановление. Из убежища все разошлись почти сразу после прощания с Итачи. Кисаме шел по коридорам, без особого смысла, просто, чтобы куда-то идти, быть подальше от бледного призрака Учихи заходящегося кровавым кашлем. Кисаме готов был отпустить Итачи, но Итачи никак не отпускал его. В тишине ему казалось, что он слышит сиплое, прерывистое дыхание Учихи, готовое сорваться в очередной затяжной приступ. Он понимал, что это совершенно нереальное, фантомное ощущение, скорее, выработавшаяся у него в мозгу привычка слышать эти звуки, последствия его привязанности. У Итачи был тяжелый, даже скверный характер, и многие скорее бы нашли его не привлекательным, а отталкивающим. Но, несмотря на это, Кисаме с ним прекрасно уживался, и по-своему его любил. Итачи часто бывал хмур, сдержан, но Кисаме всегда чувствовал исходившую от него благодарность за заботу и, как это не странно - тепло. Тепло от такого уставшего от жизни, холодного человека, который, наконец-то, завершил свой путь. Кисаме тоже должен двигаться дальше, но он так не понял, куда ему нужно идти. Куда ему теперь идти без Итачи?.. Он думал об этом, сидя у Дейдары на постели, устремив взгляд в пол. Тот не высказал ни удивления, ни недовольства, когда он потревожил его своим вторжением. Его напарник тоже умер, возможно, он позволил ему остаться из чувства солидарности. Кисаме не берется гадать, что происходит у него в голове. Тот завозился и перевернулся на живот, Кисаме решил, что хватит сегодня мешать чужому сну. Он поправляет одеяло, прежде чем уйти, и, поддавшись искушению, погладил мягкие волосы. У Итачи они были темные и блестящие, но болезнь сделала их тусклыми, спутанными, безжизненными. В какой-то момент они начали лезть клоками, у Учихи не было сил на мороку с ними. Кисаме пропускает между пальцев светлые пряди, и удивляется, как много боли приносят непрошенные воспоминания. Дейдара находился в убежище, и вместе с тем, в нем и отсутствовал. Кисаме видел, что он где-то поблизости, слышал, как он перемещается по комнатам, но ему так и не удавалось застать его у себя - его спальня всегда пустовала. Вскоре он понял, в чем причина: Дейдара нашел старую студию, где Сасори хранил заготовки для своих марионеток, и перебрался туда. Он бесшумно проходит на чужую территорию - Дейдары там не было, видимо, выбрался в город, пополнить запасы. К стене прислонены разные детали марионеток: руки, ноги, головы, какие-то причудливые механизмы. Судя по толстому слою пыли, к ним давно никто не притрагивался, Дейдара даже не заходил на эту половину комнаты. Он обосновался в противоположном углу - Кисаме видит странные фигуры животных из белой глины, и каких-то человекоподобных существ. Каким должен быть ум, чтобы сотворить такое? В этих фигурах есть что-то притягательное, но не в привычном понимании красоты. В этих несовершенных, ассиметричных силуэтах, Кисаме улавливает то, с какой страстью и любовью они были изготовлены. Он воображает, как Дейдара скатывает глину, придает ей форму, сглаживает углы, убирает огрехи... Как его руки скользят по белой поверхности, разминают, сжимают, вытягивают глину в замысловатые облики... Он вдруг представляет, как Дейдара, испачканными глиной руками дотрагивается до его лица, проводит ладонью по щекам, шее, спускается ниже к груди. Глина подсыхает, там, где остается белый след кожу тянет и немного покалывает. Он видит, как блестят его глаза, как колыхаются за спиной его волосы, как... Неожиданно образ меняется, и Кисаме видит перед внутренним взором Итачи. Физически ощущает, как его угловатое, покрытое липким потом тело жмется к нему в поисках тепла, темные волосы, разметавшиеся на подушке, прогорклый запах лекарств. Кисаме стремительно выходит из студии, испугавшись собственного наваждения. В ушах шумит, и он явно слышит частые, хрипящие вдохи Учихи. Они все-таки сталкиваются: Кисаме услышал шум, и направился в студию, посмотреть в чем дело. Он впервые за долгое время видел Дейдару днем, при хорошем свете. Кисаме уже забыл, насколько он ниже его ростом, первое время ему было трудно относиться к нему как к равному, а не как к ребенку. По полу были разбросаны обломки его скульптур: Дейдара разломал их, и теперь стоял посреди этой кучи, сутулясь, безвольно опустив руки, и тяжело дыша. Хаос был внутри него и снаружи. Вокруг бедер он обмотал кусок простыни, как фартук. Она и его одежда была покрыта пятнами, на его лицо и волосы налипла глина, и в таком виде он казался Кисаме маленькой девочкой, которая пробралась на кухню, чтобы попробовать готовить. Он поджимает губы, чтобы не фыркнуть, ругает себя за неуместность сравнения, а внизу живота тут же сворачивается чувство стыда за то, что он тут себе нафантазировал, пока Дейдара отсутствовал. - Чего тебе? - Дейдара заметил его присутствие и тут же ощетинился. Он задрал "фартук", и принялся утирать им лицо. Кисаме думал, что он стирает глину, но потом увидел в уголках глаз слезы - отчаянные, злые слезы от собственного бессилия. - Твои скульптуры,- Кисаме все же прошел в комнату. - Зачем ты их сломал? Они были, - он зависает, подбирая слово. Сказать "красивые" - неуместно, Дейдара сразу почувствует фальшь, - очень выразительные. - Эти? - Дейдара брезгливо скривился. - Убожество, парад уродства! Это никуда не годится, да, - он пнул ногой обломок, и тот с тихим стуком покатился по полу. - Я хотел сделать что-то, достойное памяти мастера Сасори, но они ничего не выражают, и взрывать их – это оскорбить его! - он снова попытался отпихнуть покрытый острыми сколами обломок, но не рассчитал силу, и зазубрины вонзились в подошву босой ступни. - Ай, черт! Кисаме успевает его поддержать за локоть, чтобы Дейдара, стоя как цапля на одной ноге не упал в кучу таких же разбитых фигур. Дейдара издает низкий, гортанный звук, похожий не то на рык, не то на шипение, показывая, как бесит его эта ситуация. Кожа на ступне пошла буграми из-за вонзившихся в нее обломков, кровь заструилась между пальцев и стала стекать на пол. - Идем, промоем рану, - Кисаме одной рукой подхватывает Дейдару под коленями, и усаживает себе на сгиб локтя, - чтобы ты не насобирал еще больше грязи, чем уже занес туда. Дейдара сопротивляется, но как-то вяло. Пока Кисаме идет с ним в свою комнату, где стояла аптечка, Дейдара замолкает, становится отрешенным и задумчивым. Совсем как Итачи.***
Дейдара сидит, уперев руки в матрас по бокам от себя, и осматривает маленькую комнату, пока Кисаме возится с его ногой. Две узкие, односпальные кровати, шкаф для одежды, окно, несколько полок. Все также, как и у него, убежище не рассчитано на долгое пребывание, и здесь только минимум удобств. Значит, тут доживал свои последние дни Итачи? Может, прямо сейчас, он сидит на его постели, где он издал свой последний вздох? Дейдара ерзает от этой мысли, но спросить не решается. - Ну, тише, - Кисаме думает, что он так реагирует на боль, когда тот задевает особенно чувствительный участок, и принимается гладить его по лодыжке, чтобы успокоить. - Все в порядке, - Дейдара даже не морщится, когда Кисаме разводит в стороны края раны, чтобы вытащить глубоко вонзившиеся осколки. - Спасибо, - добавляет он, задерживая взгляд на линиях жабр, на широких ладонях, которые накладывали тугую повязку. Когда Кисаме вмешался, Дейдара был на самом пике ненависти к себе, к Сасори, за то, что тот оставил его, ко всему миру. Фигуры получались из рук вон плохо, они не отражали то, что он хотел выразить. Его уважение, любовь к мастеру, и взрывать их, чтобы попробовать эти чувства на вкус, запечатлеть в вечности не было никакого смысла. Непролитые слезы предательски подступили к глазам… - Так нормально? - спрашивает Кисаме, отложив в сторону бинт. - Да, - Дейдара для верности пошевелил пальцами на ноге, - в самый раз, ага. Он встает, наступать на ногу больно, но вполне терпимо. Нужно идти, Дейдаре не по себе находиться в комнате, где совсем недавно умер Итачи. Все здесь выглядело так, будто Кисаме ждал, что напарник вот-вот вернется сюда. Он идет в полумраке коридора, и вспоминает момент, когда сильные руки Кисаме подхватили его, как он против воли был прижат к его широкой груди, чувствовал запах его кожи и тепло его тела. Его хватка, эти спонтанные полуобъятья, помогли унять этот смерч негодования накрывший его в студии, было в этом что-то странное. Вот он стоит, задыхаясь от собственной беспомощности, остро ощущая собственную бесполезность. Вкруг обломки его скульптур, заготовки для кукол, равнодушно смотрящие на него своими пустыми глазами. Эти неполноценные марионетки пережили своего мастера, неужели, они и есть - подлинное искусство?!.. А после - несколько фраз, боль в ноге, чужое тепло, и его отпускает. Дейдара думает, что по сути, Кисаме - первый человек, с которым у него был тесный физический контакт, поэтому, ему так это и откликается. Он по привычке укладывается на кровать Сасори, и думает о том, что хотел бы повторить это, чтобы распробовать, понять, что он чувствует. Отругав себя за редкостную глупость, Дейдара засыпает. Утро было серое и пасмурное, а состояние Дейдары совсем разбитое. Все было плохо, все виноваты, глаза ни на что не смотрели, сил ни на что не было. Охота было целый день проваляться в постели, и Дейдара решил не противиться этому желанию. Один день можно и полениться, сделать себе поблажку. Стук в дверь разгоняет невеселые думы, и вскоре на пороге возникает Кисаме. - Как нога? - учтиво интересуется он. - Жить буду, - Дейдара широко, без стеснения зевает, и хлопает ладонью по постели, приглашая. Он двигается, чтобы дать Кисаме место, ожидая, что тот сядет рядом, как в тот раз, когда он пришел к нему после смерти Итачи. Вставать не хотелось, а вот поболтать - вполне. Кисаме понял приглашение по-своему, Дейдара едва сдержал порыв выпутаться из одеяла и вскочить с кровати, когда тот лег рядом. Дыхание Кисаме щекочет затылок, его рука гладит его бок поверх одеяла. Не встречая сопротивления, скоро его сгребают в объятья, и дыхание Кисаме становится размеренным - он засыпает. Дейдара лежит неподвижно, боясь спугнуть то ли момент, то ли сон Кисаме. Впервые, с момента гибели Сасори, он чувствовал, что больше не один.***
Когда он выходит к морю, уже стемнело. Нога почти зажила, песок липнет к босым ступням, холодные волны касаются берега, иногда до лица Дейдары долетают соленые брызги. Дейдара садится на холодный камень, задумчиво смотрит вдаль. Руки уже пришли в норму, скоро ему придется выдвигаться вместе с Тоби за его биджу. Он вздыхает: взял и сбежал сюда после ссоры, очень по-взрослому, да. Они с Кисаме сблизились за последние недели, но вскоре Дейдара осознал одну очень неприятную вещь - забота Кисаме его душит, он обращается с ним, как с инвалидом. Следит, чтобы он не пропускал обед, спрашивает, как он себя чувствует, проверяет, достаточно ли он тепло одет... Кисаме общался с ним, как с Итачи, а самое последнее, чего ему хотелось в жизни - быть заменой Учихи. С Сасори они тоже были близки, но тому никогда не было никакого дела - ел ли Дейдара вообще, его комфорт мастера нисколько не волновал. Он был выше всех этих житейских, приземленных вещей. В запале ссоры Дейдара хлопнул кулаком по столу так, что все чашки на столе подпрыгнули, и рявкнул: - Хватит надо мной трястись! Я не Учиха! Я был напарником Сасори, и мы прекрасно понимали друг друга без всей этой бытовой херни! - Дейдара, - Кисаме, вздыхает, его голос пропитан горечью. - Это не "херня" - беспокоиться за кого-то. Если Сасори обходился без этого, то, наверное, пора понять, что равнодушие - это не признак интереса, а признак его отсутствия. Дейдара решил, что с него хватит. Кисаме ничего не смыслит в искусстве, что он может знать об отношениях двух творцов? Сидит тут, строит из себя непонятно что, еще учить его вздумал! Волна выносит на берег гальку и водоросли, Дейдара находит среди них большую, завитую ракушку, и подносит к уху. Что он хочет там услышать? Море? Голос своего мастера? Из раковины доносится гул, непохожий ни на море, ни на чей-нибудь голос. Откуда вообще взялся этот миф, что в ракушках таится какая-то магия?.. - Простудишься, - Кисаме, стоял рядом и смотрел, вдаль, как плещутся волны. - Угу, - Дейдара даже не повернул голову в его сторону. Тут ветрено, холодно и сыро. Завтра он наверняка будет шмыгать заложенным носом. Кисаме прав. Иногда к нему все же стоит прислушиваться. Кисаме садится позади него, Дейдара оказывается между его коленями, сильные руки опоясывают его поперек груди, чтобы согреть. - Дуешься, - не вопрос, утверждение. Кисаме отводит в сторону его волосы, и прижимается губами к нежной коже за ухом. Дейдара любил, когда он так делал, хоть и никогда и не заикался об этом. Они вообще ни разу не целовались по-настоящему. Дейдара хотел попробовать, но в последний момент останавливался, боялся, не хотел преступать эту черту из объятий и длинных разговоров, сам до конца не понимая, почему. Просто чувствовал, что это будет неправильно, что он предаст мастера. - Я получил приказ от лидера, - Кисаме устраивает подбородок у него на плече. - Завтра я ухожу. Дейдара полностью откидывается на грудь Кисаме, устраивает свои руки на его бедрах, и устало прикрывает глаза. Что ж, сегодня последняя ночь, когда он не один, и он хотел ею насладиться. В последний раз урвать себе немного чужого тепла, даже если оно предназначалось кому-то другому. В воспоминаниях вновь оживают пробитая стена в храме и равнодушные, алые глаза, но Дейдара гонит от себя эту мысль. Как и ощущение прикосновения холодного дерева к голой коже. Он поворачивает голову в сторону, и Кисаме наклоняется к его лицу. Их дыхание смешивается, становится одним на двоих, ветер подхватывает его, и уносит вдаль, за море.