Я был предан.

«Я был предан». Мацуно не молится за здоровье, не ставит свечки за упокой — считает глупой тратой времени и средств. Знает, что с их образом жизни это бесполезно, потому что происходящее — русская рулетка, никогда не узнаешь кто станет следующим. Кейске улыбается широко, хлопает друга по плечу и ведёт к очередному алтарю с гаснущими свечами, шутит насчёт очередной иконы. Он — не приверженец подобного, но знает, что мать расстраивать не стоит, ибо её суд над ним будет хуже Божьего. «Я был передан». Лицо Чифую запачкано кровью, нос разбит, а губа противно ссаднит. Он — не эстет, но сбитые костяшки на руках Баджи кажутся ему завораживающими — не противится, подставляясь под удары, давит лёгкую улыбку. Кейске знает, что дома он не сможет отмыть руки от крови до конца, даже если стащит из бардачка святую воду матери, припасенную на чёрный день — думает купить наждачную бумагу и действовать наверняка. «Я был предан». Мацуно улыбается широко, протягивая оставшуюся лапшу Баджи: съел не много из-за боли в горле — рак даёт о себе знать явно. Он не скажет никому — знает, что те начнут просить Бога о благословение, ставить противно желтеющие свечи за здоровье. «До самого конца». Баджи не кричит истерично, не бьётся головой об мраморную плиту и его не приходится оттаскивать от закрытого гроба. Смотрит неотрывно, а после — смеётся громко, бросая белую розу на лакированую крышку. Он знает, что Чифую не любил слезы без причины — терялся, порой злился из-за этого, но оставался рядом. Кейске проводит по выбитой на камне надписи, с какой-то стороны банальной, но правдивой для него, ведь он был ему предан.