весенняя ночь. сынмин докуривает последнюю сигарету. в этом году тополиного пуха аномально много, поэтому кидать окурок в траву слишком рискованно. в наушниках, одолженных у минхо, играет техно, обычно заставляющее пританцовывать со свободной улыбкой на лице, но видимо не сегодня.
сидеть на лавочке на протяжении нескольких часов, чувствуя, что все кости уже ломятся наружу от северного ветра и неудобного положения, достаточно мучительно, хотя если быть честным, сынмин этого и добивался. по-другому забыть о вечно присутствующем чувстве вины практически невозможно. время около полуночи, телефон в авиарежиме. мама, наверное, волнуется. но сынмину все равно, ему уже на все – все равно. он давно забил на учебу, редко появляется дома. он, как может показаться, ведет бунтарский образ жизни, любимое взрослое «подростковый максимализм». но сам он этого не чувствует. в нем уже давно нет запала, нет желания бороться с несправедливостью. есть одно только желание смерти, о котором он конечно же благополучно умолчит. думает лучше разочаровать маму, чем заставить волноваться.
хенджин не отвечает уже сутки. а сынмин уже по горло сыт этими эмоциональными качелями, которые длятся уже около полугода. сначала было загадочно и привлекательно, ведь нужно было добиваться внимания возлюбленного, сейчас это пожирает изнутри, заставляя, привычно, возненавидеть себя. вчера они были любящей друг друга парочкой. сегодня хенджин провоцирует – сынмин ревнует. сегодня хенджин целует – сынмину тошно. сегодня хенджин жаждет ласки – сынмин хочет навсегда забыть его лицо. сегодня хенджин ненавидит. сынмин тоже.
их отношения давно отжили себя, и кажется, еще до момента их начала. они не подходили друг другу, быть вместе для обоих – пытка. они прекрасно понимают это, но оба пытаются найти ту маленькую частицу любви, которые получали друг от друга в 4 ночи, присылая сердечки в чат.
21:04
minni : хенджин, ответь мне
minni : ты же знаешь как мне тяжело
minni : я жду тебя на нашем месте
сынмин не знал наверняка придет ли хенджин, а хенджин знал, что сынмин будет ждать его до посинения.
небо, непривычно для мегаполиса, осыпало звездами. оно точно что-то знает. например, о любви сынмина к космосу. это одна из немногих тем, которая интересовала его. ведь правда хочется знать, есть ли жизнь где-то помимо земли? какого это попасть в черную дыру? сумеешь ли ты почувствовать, как тебя расплющит на атомы? или самой трепещущий вопрос есть параллельная вселенная, где он счастлив? может там у них с хенджином все хорошо. может там они соулмейты, нашедшие души друга спустя тысячи лет невыносимой разлуки и, наверняка, лежат сейчас в обнимку, благодарные богине за то, что та их свела.
от этих мыслей сынмина начинает подташнивать, ему физически плохо думать о хенджине. а неожиданно резко появившийся запах одеколона только ухудшает ситуацию. это он.
– долго ждал?
голос врезает в уши, по сынминовым ощущениям, словно пенопластом по стеклу. и знал бы кто, как сильно он ненавидит любую, даже самую объективно прекрасную черту в хенджине.
– я давно здесь.
– о чем ты хотел поговорить?
хенджин явно не проявлял дикого интереса к сынмину, а тому, что он делает так далеко от дома в час ночи так и подавно. единственное что его волновало, родители, которые могут не обнаружить его дома и забить тревогу.
– давай расстанемся, – опережая младшего говорит хенджин, – ты же меня ради этого позвал? как хорошо, что наши желания сходятся хоть здесь.
слишком грубо. но ни один из них не собирается разбрасываться сентиментальностями, они должны покончить с этим раз и навсегда.
ветер подул драматично сильно. шелест листьев, разговоры из окон, поезда с рядом лежащей железной дороги, все звуки стали такими невыносимо давящими. природа будто решила накалить и без того душную атмосферу между парнями.
сынмин впервые за этот вечер посмотрел хенджину в глаза. в них ничего нет. только пустота и безразличие
. они ледяные, стеклянные, как у куклы. хотя ситуация его тяготила, чувство вины, смешанное с дискомфортом от присутствия уже бывшего парня рядом.
– давно пора, – пытаясь повторить интонацию, сынмин встает со скамейки, уходя в неизвестном направлении.
/
стоять на крыше 16 этажа было холодно. сынмин не помнил, как оказался здесь, последние полчаса для него как в тумане.
после разговора с хенджином ничего не изменилось. казалось бы, они расстались, гора с плеч, но почему-то только хуже. все стало еще запутаннее. за эти полгода сынмин так привык к бесконечным страданиям и ссорами, они наделяли его жизнь смыслом. а что сейчас? а как сейчас? в чем смысл его жизни сейчас? он не может почувствовать ни любви, ни тоски, ни страха. совсем ничего. зачем жить если ты ничего не чувствуешь?
– почему я? – прошептал сынмин. сил и желания кричать не было, – что со мной не так? почему я такой неправильный?
он вымотан, он опустошен, он устал.
внезапно раздавшийся вдалеке звук сирены напугал сынмина. обычно после этого он бежал к хенджину узнавать, забрали ли его в отделение полиции или везут на скорой в реанимацию. маловероятно с ним что-то случилось за полчаса, скорее всего, сейчас он рассказывает своему лучшему другу о том, каким он классным и безразличным был, пока говорил это несчастное «давай расстанемся», попутно передавая все подробности встречи.
легкий ветер прошелся дрожью по его телу. пахнет маем. беззаботным, таким чистым, таким расслабленным и тихим. все деревья уже зеленые, от них тоже пахнет, даже, несет за километры – детством.
в этом дворе сынмин прожил всю свою жизнь. зачем-то он начал вспоминать, едва различимые отрывки из прошлого.
здесь, десятилетние, они с чонином качались на качелях, слушая попсовые треки на колонке, раздражая всех соседей. а там, под старым высоким кленом, он в 14 впервые поцеловался. а на этой самой крыше, на которой он стоит, вместе с хенджином строил планы на их совместное будущее.
сколько бы хорошего здесь не произошло, это никогда не перекроет ужасных, приводящих в панику грез. как хулиганы, облили его ведром помоев, по дороге в школу, как он плакал из-за очередной ссоры с родителями, как подрался с чонином из-за парня и, в конце концов как увидел щенка, задавленного машиной.
сынмин так много раз пробовал покинуть это место, избавится от всего, что связывало. как ни пытайся – отсюда не сбежишь. оно затягивает, как зыбучие пески, и ты навсегда застреваешь здесь.
как иронично, закончить там, где все началось – дома.
сынмин подходит ближе к краю, делая глубокие вдохи. учительница всегда говорила, что «перед смертью не надышишься», но он все равно пытается. надеется, что передумает, почувствовав страх, счастье существовать или еще что-нибудь.
как и следовало ожидать – ничего.
он делает шаг.
« прости,
кажется,
я заблудился. »
