Целоваться, громить мебель

Закинув обутые в черные лакированные туфли ноги на стол, брюнет метнул взгляд на небольшой экранчик перед носом. Все навевало на мужчину тоску. Коллеги, с которыми он обычно подолгу мог разговаривать без остановки, вышли на патрулирование улиц, потому что мелкоту забрали охранять военный объект за городом. Обед, который обычно он проводил за просмотром какого-либо сериала — обычно это были ситкомы, от которых спать хотелось еще больше — уже прошел, как пять часов назад. Ужинать совсем не хотелось. Брюнет каждые полчаса выходил на улицу, чтобы перекурить и проветриться, поэтому, когда в очередной раз за дверью прогремело, то Мин Юнги затаил дыхание, но ничего услышать не смог. На все помещение загоготал грубый мужской голос: — Уважаемый, дежурный. Мне бы отлить, иначе могу обещать вам ноев потоп. Юнги ковырнул заусенцу на пальце и медленно перевел взгляд на пьяного в хлам старика, повисшего на тюремной решетке. — Закрой свою пасть, Хвонджо. Ты меня уже заебал, — рычит Мин, но на слова ответственного по единственному северному районному обезьяннику Сеула, куда притаскивали всех мелких нарушителей, которые должны были понести наказание до глубокого рассмотрения дела, старый дед даже не обращает внимания. — Ты за этой решеткой бываешь чаще, чем на свежем воздухе. Не осточертело тебе еще законы нарушать? — А мне поху... — отвратительно мычит Ли Хвонджо, завсегдатай этого места, но Юнги поднимает руку, чтобы тот даже не пытался заканчивать предложение. — Ох, Бог ты мой. Я попал в рай? Это что за сексуальная курочка? — таращит глаза Хвонджо, переменившись в лице, и Юнги тут же поворачивает голову на главные железные двери. В помещение входят хохотающие коллеги и по совместительству лучшие друзья Юнги, пока перед ними горделивой, плавающей, как айсберг в океане, походкой, вплывает парень, выглядящий чуть младше минового возраста. Блондин очень странно одет, хотя Мин Юнги ни сколько не удивляется. Когда ты работаешь в следственном изоляторе временного содержания, тебе приходиться видеть абсолютно все — начиная от почти обнаженных проституток, заканчивая мужиками в костюмах Санты, которым приспичило в канун рождества обворовать с парочку витрин в торговом центре. Прямые ножки паренька обтянуты в кожаные брюки, что вызывающе облепливают почти каждый сантиметр кожи. Сверху накинута черная прозрачная гипюровая футболочка, а поверх нее ярко-розовый бомбер. На шее ошейник, что-то наподобие тех, что таскает современная молодежь в повседневной среде. Волосы выбеленные, как после стократного обесцвечивания, а руки сомкнуты за спиной в наручниках. Высказывание Хвонджо было, на удивление, очень подходящим, хотя Юнги никогда не слышал от этого бедового старика хоть одной разумной мысли. Парень был и правда «сексуальным», но «сексуальной курочкой» его нельзя было назвать. Сексуальный журавль, павлин, лебедь — да, возможно. Задержанный оглядывает помещение чуть хмельным взглядом и останавливается, как вкопанный, посередине комнаты, развернувшись в сторону Хвонджо и театрально отвесив ему поклон, вывернув стопы в танцевальной пятой позиции. Блондин выгибается до удивительного в пояснице и опускает низко свою голову, натянув на личико улыбку блаженства. — Благодарю за комплимент, — поднимает голову молодой человек, посмотрев на будущего сокамерника. — Если бы у меня были свободны руки, то я мог бы поблагодарить вас рукопожатием. Хвонджо, кажется, опешил от такой благодарности. Мужчина тут же вывешивает на решетке руки, подтянувшись, как струна гитары и выпячивая наружу свою дряхлую грудь. — Да я за такую благодарность могу горы свернуть, — глушится смешком Ли Хвонджо. — А вас как величать, наипрекраснейший? Блондин уже собирается ответить, но Намджун — коллега, работающий служащим по уголовному надзору — грубо толкает паренька в спину, что тот чуть ли не наворачивается лицом о холодный кафель. Заключенный от этого неприятного жеста явно приходит в ярость. — Если хоть одна царапина появится на моем совершенном лице, я тебе артерию своими зубами перегрызу, сука, — орет вдруг на весь изолятор парень, и Юнги спокойно выдыхает, задержанное на несколько минут, дыхание. Теперь все в норме — очередной фрик. Мин уже подумал, что ненароком залип на симпатичного блондина, но как оказалось, тот всего-лишь приковал внимание своим дебильным поведением и вызывающим видом. После громкого ора обрушилось гробовое молчание. Парень ярко улыбается Намджуну. — Извините за мое поведение. Я просто очень дорожу своей внешностью. — Не пизди много. Я тебе сейчас вдарю, — рычит Ким Намджун и вновь толкает блондина. Парень ударяется бедром о рабочий стол Юнги, но изворотливо проскальзывает мимо недалеко стоящей тумбы и падает задницей прямо на сидящего на своем законном черном крутящемся троне, Мин Юнги. Шуга удивленно распахивает по сторонам руки, оглядывая снизу верх усевшегося на его бедра парня. Тот явно в ударе. И еще под чем-то. Возможно, травка или дурь какая, но точно не порошок, взгляд более, чем рассудительный. Юнги научился по одним лишь зрачкам определять какую в себя консистенцию запихнул тот или иной человек. Вчера, например, принимали обдолбавшихся марихуаной подростков. Шумихи дохрена и больше было — их родители настоящую смуту навели. — Хули ты тут уселся, принц? — вежливо спрашивает Юнги, зацепив взглядом инкрустированные фейковые камни на ошейнике. От блондина несет малиновым кальяном, алкоголем, вперемешку с травой и мятной жвачкой. Вкупе все эти ароматы создают взрыв, как на атомной фабрике. У Юнги даже глаза слезятся. — Ты самый красивый в этой помойке. На кого еще мне садится? — скользит хаотичным взглядом по губам блондин и соблазнительно улыбается, намеренно заерзав на бедрах. Загадочный нарушитель выпячивает губу и тут же подается вперед, и возможно, если бы не физическая подготовка Мин Юнги и мгновенная реакция на всякого рода выкидонов наркоманов и алкоголиков, то этому блондину все же удалось бы засосать надзирателя своими пухлыми губами. Юнги вовремя уворачивается. Мин глубоко выдыхает, собирая волю в кулак. Так хотелось провести оставшиеся сутки в спокойной обстановке. Даже Хвонджо не помешал бы Юнги расслабиться и задремать на кресле перед монитором, но не тут-то было. Юнги вообще катастрофически спать хотел. Его вытянули второй раз за неделю на сутки и хотелось волком на луну выть из-за этой несправедливости. Мина вообще-то уже, как три недели, родители ждали, а тот все из-за работы из города не мог вырваться. Благо, что доплачивали по достоинству — одно радовало. Юнги поднимает свою ладонь к щеке блондина и очертив скулу пальцем, скользит к белым волосам, сгребая их на затылке. Парень явно удивлен, потому что раскрывает рот и внимательно следит за эмоциями на лице надзирателя. Юнги нежно улыбается, поглаживая пальцами затылок. — Сука, — в помещении вновь протяжно горланят. Юнги рывком грубо хватает волосы и с лету впечатывает симпатичное лицо в деревянную облицовку белого стола. Шуга встает со стула и локтем придавливает голову парня, чтобы было побольнее, другой рукой удерживая брыкающегося в бешенстве. Парень почти легкий, держать его совсем не в тягость. К тому же, Юнги чуть подкрепил свою форму за последний месяц — служба и нормативы обязывали. — Мое лицо! Придурок, отпусти. Сука. Гребанные легавые, чтоб вы сдохли. Намджун, сидя за соседним рабочим столом, на привычную развившуюся эпопею даже смотреть не хочет, просто по-тихому о чем-то переговаривается с Хосоком, чиркая что-то повсеместно в журнале. — Принимай товар, Шуга, — смеется Чон Хосок, кивнув на громко-вопящего блондина. Тот обессилено выдыхает, со всей злостью сплюнув на пол, за что отхватывает от Юнги удара по внутренней стороне колена, отчего тот чуть не складывается пополам на столе. — Зовут Пак Чимин. Судим, на удивление, не был. Предупреждений и штрафов, конечно же, выше крыши. — Ну, что, Чимин, готов разделить ложе с нашим Хвонджо? — Юнги дергает парня за волосы, чтобы тот хорошенько рассмотрел веселое и счастливое лицо Ли Хвонджо, который, кажется, уже давно мечтал о такой компании. Хосок и Намджун громко заливаются в смехе. — Не он. Только ты, папочка, — Чимин грациозно выгибается, как кошка, и агрессивно подается назад, уперевшись задницей о минов член. Юнги недовольно вскидывает голову. Только таких приемчиков ему для полного счастья сегодня не хватало. Мало того, что секс у него из-за этой работы крышесносной был чуть ли не четыре недели назад, так еще и нервяк последние три дня Мина вообще не отпускал. Из-за сплошных суток Юнги, что только и делал, так это питался и жил энергетиками и кофе. Поэтому малейшее трение о штанину, заставляло его член вставать по стойке смирно, чуть ли не по тридцать раз на дню. Брюнет дергает за сведенные на пояснице в наручниках ладони и размеренной походкой, толкает новоприбывшего в клетку, в которой ныне по–царски, развалился на единственной скамье, Ли Хвонджо. У него даже в этом изоляторе запасная пара обуви имеется, мало ли чего. Этот изолятор, как его второй дом. — К сожалению, папочки сегодня не будет. А вот дедушка, — ухмыляется Мин Юнги. — Ну, ты понял. Развлекайтесь. Чимин вваливается в запертую на замки клетку, и истошно матерится чуть ли не на все здание. Юнги скучающе оглядывается и захлопывает громко дверь своей кабины. Как хорошо, что строители удосужились отгородить тюремную клетку от рабочих столов дежурных огромным стеклом и дверью, иначе у Мина крыша бы уже через пару дней поехала. Слушать полный бред наркоманов и, страдающих от белки, алкоголиков — это последнее, чего бы хотел Юнги. — Только посмотри на него. Клоун, — умирает от смеха Хосок. — Хвонджо, как всегда в своем репертуаре. Юнги садится на свое рабочее место и поднимает глаза, смотря в стекло, разделяющее их от заключенных. Ли Хвонджо ведет себя, как настоящее животное. Прыгает, как горная коза, танцует, показывает какие-то фокусы, пока Пак Чимин с громким смехом за всей этой картиной с удовольствием наблюдает. Юнги ничего не слышит, но по беззвучной пантомиме понимает — Чимину сейчас палец покажи, он будет смеяться. Отбитый на всю голову. Такой же, как и Хвонджо. Они друг друга стоят. — Когда-нибудь к нам в следственный изолятор приведут сексуальную, милую красотку, но это будет в другой жизни, — грустно шепчет Юнги, уткнувшись в свой монитор. — Так, надо сводку по этому заполнить. За что повязали? — Бар в центре города перевернул. Побил посуду, разгромил мебель. Танцевал на барной стойке. Намджун чуть спину себе не сломал, пока его оттуда снимал, — все не может успокоиться от смеха Хосок. — Так еще и за счет отказывался платить, сученок. Хотя при обыске у него столько бабла по карманам напичкано было. Еле пересчитали все. — Стриптизер, чтоли? — хмурится Намджун, разглядывая танцующего босиком в клетке Пака. Юнги смыкает губы, записывая слова Хосока в табло для обязательного заполнения поступивших. Мин удивленно поднимает голову, когда исподлобья замечает, как Чимин голыми ногами забирается на скамейку и делает парочку грациозных балетных пируэтов. Хвонджо находится в полнейшем восторге. Вот так концерт выпал на его долю сегодня. Мужчина, упав на колени, громко аплодирует. Даже сквозь запертые двери его свист и хлопки слышатся. Точно стриптизер. Юнги скользит по белым щиколоткам. Какой бы ни был этот парень, танцует он довольно неплохо. Например, Мин танцевать вообще не умел. Ни под градусом, ни на трезвую голову. Выглядело это, как минимум, жалко, так что занимался танцевальной лихорадкой Юнги только тогда, когда умирал от алкогольного опьянения. Там уже не стыдно было. Выписав в журнале короткую информацию о поступившем — имя, год рождения, место жительства — Юнги наконец отходит от монитора и заваривает себе очередную кружку растворимого кофе. — Что за день ебанутый такой, — ноет Джун, громко заорав в трубку служебного телефона. — Ладно, я понял, Тэ. Выезжаем, — Юнги заинтересованного косится на коллег. — Хоби, собирайся. В пригороде дебош и поножовщина. Подмога нужна. Хосок в ярости. Он только запарил себе супер–острый рамен и даже не успел к нему притронуться. Служба звала. Юнги сочувственно кивает и хлопает по плечу друга, поправив на бедрах кожаный ремень, туго стягивающий форменные служебные черные брюки. Вновь наступает тишина. Юнги опять выходит на улицу, не удостоив двух громко-орущих своим вниманием. Курит, дышит свежим воздухом, разговаривает по телефону с давним знакомым Тэхеном, который тоже с ними наряду работал, только немного в другой специализации. Он на вызовы выезжал и изредка, но все же, в изоляторе появлялся. Поговорив и посмеявшись вдоволь, Юнги в свою кабину вновь возвращается, громко дверью хлопнув, чтобы не слышать этих двоих. Делать совсем нечего — Мин берет пластиковую тарелку с раменом, который ему благородно отдал Хосок и садится за стол, быстро палочками орудуя. Юнги скучающе листает ленту, попутно набивая желудок, пока не слышит громкий зов из-за стекла. Чимин бьет ногой по клетке, привлекая внимание. Юнги недовольно мычит, но все же хватает пластмассовую тарелку и выходит из кабины, не переставая уплетать острейшую лапшу. — Приятного аппетита, — хихикает Чимин, уткнувшись лбом о металлические балки. — Благодарю. Это все, что ты хотел сказать? — Нет, — грустно мычит Чимин, таращась округленными глазками на мужчину в униформе полицейского. — Я хотел бы попросить вас снять наручники. Вы, кажется, забыли. А если нет, то это дискриминация по возрастному признаку. Вот у Хвонджо нет наручников. А у меня... — Захлопнись, — прерывает балладу Юнги, отложив рамен на столик и выискивая ключи в груде одинаковых. Мин отворяет скрипящие двери и входит в камеру, встав за спиной Чимина и разбираясь с его наручниками. — Доволен? — Юнги снимает браслеты и демонстрирует парню. Чимин закусывает нижнюю губу и громко выдыхает, потянувшись пальцами к лицу надзирателя, чтобы убрать с уголков губ крохотный кусочек красного перца от рамена. Юнги вновь удачно уворачивается. — Что же ты тянешь свои руки к моему лицу? Не смей так делать, иначе я за свои действия не отвечаю. Могу и пизды дать. Пак разминает запястья и вновь припадает к прутьям в клетке, обхватив их обоими руками. Он тихо следит, как мужчина вновь захлопывает камеру и хватает недоеденную лапшу, присаживаясь пятой точкой на стоящий стол напротив. — Вы меня возбуждаете, господин полицейский. Будь Юнги помоложе лет так на пять, то несомненно бы подавился острым бульоном от картины перед глазами, задохнувшись в тяжелом кашле. Чимин сексуально улыбается и вытащив мокрый алый язык, скользит им по металлической балке на решетке. — Очень не гигиенично. Кто за эти прутья только не хватался, — спокойно отвечает Мин Юнги и громко смеется, заметив перед собой недовольный взгляд блондина. Видать, все, кто видел подобные выходки, заводились с пол-оборота, но Юнги не в том положении и состоянии, чтобы флиртовать. Хотя, он должен признаться, все, что было ниже пояса, от такого грязного и пошлого поступка неприятно загудело, волнами отдаваясь внизу живота. — Ну, давай, герой–любовник, рассказывай, откуда будешь. Надолго ли у нас? Хвонджо вот уже, как родной стал. Пак Чимин улыбается, переведя медленно взгляд на свернувшегося калачиком на скамье деда. — Приятно, что такой уважаемый человек, как вы, интересуется мной, — Пак свешивает руки на прутьях. — Сколько вам лет? — Двадцать шесть, — без доли замешательства отвечает Юнги. — Папочка, — ухмыляется Чимин. Юнги собирает палочками остатки плавающих овощей и громко выдыхает, вскакивая со стола и разминая тело. Чего бы глупого не творил этот безбашенный, но его пошлая улыбка и напрямую сказанные словечки, бьют по сердцу. Нет, не по сердцу. Бьют туда, что находится чуть ниже солнечного сплетения. — Я совершил так много плохих поступков сегодня. Меня стоит наказать, — Чимин тянет руки в отверстия и манит указательным пальцем. — Значит, обезьянник для тебя, не наказание? — смеется Юнги. — Предпочитаю все, что пожестче, — подмигивает беловолосый. — Могу током ебнуть, — вновь смеется. — Вы нихрена не романтик, господин полицейский, — Чимин дергается из стороны в стороны, как неусидчивый ребенок и демонстративно скользит языком по нижней губе. Юнги, сомкнув руки на груди, наплевательским взглядом на постановку смотрит. — Давайте выйдем вместе. Мин удивленно выгибает брови, глухо посмеиваясь. — И куда это мы выйдем? — Мне нужно в уборную, Юнги, — Пак Чимин щурится в темном свете, разглядывая бейдж, прикрепленный на синей легавой рубашке. — Я не разрешал тебе называть меня по имени, — с нечитаемым взглядом продолжает Мин, но не собирается сейчас разворачиваться и уходить в свою кабину. С Чимином очень необычно и весело разговаривать. Они будто противники на воротах, пинают словесные фразы, как мячи. Пытаются выкрутиться и пасовать как можно изворотливее. Противник его сегодняшний тоже не собирается сдавать позиции. Видать, натаскан в лексическом футболе. — А когда я называл тебя папочкой, ты так не нервничал, — смеется Чимин, сканируя пьяным взглядом подтянутое тело напротив. У человека напротив него крепкие бедра, обтянутые в брючную черную ткань, рубашка залипательно облегает мышцы и пресс, а лицо просто бесподобное, красивое. Пак Чимин был ценителем всего красивого, яркого и необычного. У мужчины напротив были мягкие черты лица, аккуратный носик, яркие черные глаза, нежной формы губы, но в наглом и беспощадном взгляде бесы на костях танцевали. Пусть все в образ доброго полицейского верят, Чимин, будучи самым настоящим грешником, грех видел отчетливо. — Ну, пожалуйста. Мне срочно надо. — Терпи, малыш, — передразнивает Юнги, но распахивает широко глаза, когда Пак Чимин обиженно выпячивает губу и тянется пальцами к своей ширинке, быстро стягивая с бедер кожаные штаны. — Только давай без сюрпризов. Чимин уже не слушает. Стягивает до колен штаны, оставаясь в одних черных боксерах. Не отрывает взгляда от симпатичного лица дежурного и тянет резинку нижнего белья вниз, оголяя бедренные косточки. — Хватит. Ладно, — выругивается Юнги себе под нос и распахивает резным заедающим ключом клетку. Пак сияет, натягивая брюки обратно. — Хвонджо, ты же тоже хотел. Поднимайся. Ли Хвонджо лишь сопит в ответ, уткнувшись носом в цементную стену. Юнги вновь смыкает запястья блондина на пояснице наручниками, чтобы не учудил чего дебильного по пьяне. Однажды, Мин Юнги с локтя в затылок заехали, когда он безобидной девушке не решился наручники в сортир надевать. Теперь даже щуплым подросткам надевает. Жизнь научит и заставит. — Сам пойдешь или на руках нести? — Юнги оглядывает в проеме застывшего на месте Чимина. — А ты понесешь? — Пак играет бровями. — Нет. — Вам бы, господин Мин Юнги, посоревноваться в конкурсе кайфоломов. Гран-при будет обеспечен. — Допиздишься сейчас, — рявкает Мин и Чимин наконец идет в сторону выхода. Парня шатает, штормит, как плавучий корабль, из стороны в сторону, но он успевает каждые две секунды оборачиваться, чтобы кинуть соблазнительный взгляд на дежурного. Юнги отворяет старинные двери сортира и щелкает по выключателю, как вдруг лампочка, висящая на потолке, громко взрывается и разлетается по сторонам. От хлопка Юнги по привычке тянется к ремню, где обычно висит кобура с оружием, которую он снимает на сутках, а Чимин чуть ли не лезет на шею рядом стоящего мужчины. Залез бы, если руки свободны были. Здание уже, как лет пять нуждалось в тотальном ремонте, а может лучше сразу в полном сносе. Тут почти все работало неисправно. Начиная от искрящейся проводки, заканчивая разваливающейся мебелью. Но как ясно дал понять заведующий следственного изолятора — тюрьмы и должны быть такие убогие, чтобы потом заключенным в страшных кошмарах снились. Однако, об обычных сотрудниках подумать никто не захотел. Вот и перепадало на долю ни в чем неповинных. — Я сейчас описаюсь. Включите фонарь на сотовом, — кивает на телефон в кармане Юнги, провинившийся. — Я в такой темноте туда заходить не буду. Страшно. Юнги сует нос в сортир. Он обычно отвратительным и уродливым был, а теперь в темноте настоящий животных страх внушал. — Повезло тебе, — хмыкает Юнги и тянется за ключом, привязанным на ремне брюк. Мужчина отходит на пару шагов и ковыряется в замочной скважине соседней двери. — Это служебный. Заходи. И без глупостей, пожалуйста. Бошка раскалывается уже от вас. Мин щелчком включает свет в служебном туалете для сотрудников. Тут, естественно, все, как для людей. И кабинки чистые, и раковины блестят, и зеркала без разводов. Даже старый потрепанный кожаный диван и стол, на котором одна единственная пепельница лежит, в наличии. Пак Чимин, переминаясь с ноги на ногу, заходит в комнатушку. Юнги собирается захлопнуть за ним дверь, но тот с жалостью в глазах, бросается обратно к дверям. Мин делает шаг назад по инерции. — Снимите наручники. Я не смогу сходить в туалет, — Чимин уже чуть не подпрыгивает от того, как ему в туалет по-жесткому приспичило. — Мозги не пудри. Сотни в наручниках ссали и ты сможешь, — отрезает напряженно Юнги, смотря в глаза блондину. Надзиратель подозрительно на парня косится. От этих долбанутых на всю голову, можно чего хочешь ожидать. Ну, расстегнет он наручники, дальше что? Вдруг захочет сбежать? Как на зло, в служебном сортире и окно имеется. — Нет. Я не смогу, — хнычет Пак, смыкая ноги и упираясь лбом о косяк дверей. Юнги уже собирается материться и гнать в шею блондина обратно в камеру, но вдруг опускает глаза и удивленно их распахивает. Серьезно? — Я же вам говорю. Не могу я. Зачем мне врать? Юнги глубоко дышит, пытаясь в себя придти. Да у этого извращенного Пак Чимина ширинка топорщится так, что скоро единственная пуговица и молния не удержатся, и по швам пойдут. У него самый настоящий стояк. Мин Юнги поднимает уставший взгляд и переносицу трет, разворачивая парня к себе спиной и открывая ключом наручники. — Даже не хочу ничего знать. Давай быстрее, — рявкает Юнги и подталкивает парня к кабинке с зелеными перегородками. Тот тут же несется и захлопывает за собой двери, громко постанывая от наслаждения из-за долгого воздержания мочи, чудом не ударившей в голову. — Можешь подрочить, если так надо. Я буду за дверью, — ухмыляется Юнги, собираясь выходить. — Нет. Нет. Я просто еще в баре виагры таблетку вкинул. Не знаю и не помню по какой причине, — перебивает Чимин. — Вот теперь и доходит только. — Меня это не интересует, — отрезает Юнги, присаживаясь пятой точкой на оранжевый стол. — Так вот почему ты себя ведешь, как жертва сперматоксикоза. — Нет, ты меня правда возбуждаешь, — кричит из кабинки парень без доли смущения в голосе. Юнги от таких слов просто затыкается, не найдя в словарном запасе ничего едкого, чтобы ответить. Секс — он и в Африке секс, но от слов этого блондина, почему-то все лицо Юнги вгоняется в краску, а член непроизвольно дергается. В голову закрадываются ужаснейшие мысли. А может... Юнги кидает взгляд на циферблат часов, обтянутых кожаным ремешком на запястьях и выглядывает из-за дверей, окинув взглядом тихий изолятор, в котором ни души нет, кроме спящего Ли Хвонджо, который, вероятно, даже если атомная бомбежка нагрянет, не проснется. Мин быстро мотает головой и отгоняет пошлые мыслишки, которые, как черви, ползут и отравляют мозг мужчины, у которого близости очень давно не было. Ну, нет. Мин Юнги не настолько сроднился с фриками, чтобы парня в сортире трахать. Он, конечно, ничего не имеет против мужского пола, и даже пару раз по–молодости кутил до помутнения рассудка, но на службе, да еще и с заключенным. Нет, нельзя. — Что это вы так застыли, господин полицейский? — откуда не возьмись перед носом Юнги появляется беловолосый парень. Крутится, заглядывает в глаза и отходит к раковине, чтобы помыть руки. — У вас уставший взгляд, — отмечает Чимин. — Потому что я хочу домой и спать. Расслабиться наконец-то, от таких, как ты, — отвечает Юнги, вытащив из кармана пачку сигарет и закурив быстро. У Юнги вообще, все, ни как у людей было. Батарейка жизненной энергии садилась со скоростью света. Постоянно спать хотелось, а еще тишины и отдыха бесконечного. Родители Юнги заставляли три раза проходить полный пакет анализов и прочей ерунды, но как оказалось, он просто сам по себе такой. Неэнергичный и спокойный, с быстрой утомляемостью. Чимин быстро обтирает мокрые руки бумажным полотенцем и медленно подходит к Юнги, вытягивая запястья. Брюнет тут же сковывает браслетами руки за поясницей, попутно разминая затекшую шею. — Что это у вас? — таращит глаза на шею полицейского Пак. Юнги тут же прикасается своими ладонями к шее. Хоть он и мужчина. И самый храбрый и мужественный мужчина, но жертвой сколопендры быть не хочется. В изоляторе из-за толпы алкашей, которые трое суток сидели, пришлось тараканов травить чуть ли не пять часов подряд. Мин Юнги в тот день думал, что раньше положенного срока на тот свет уйдет. Во-первых, он ненавидит всякого рода живность. Во-вторых, травили тараканов после рабочих суток. Чимин мотает головой, видом показывая, что Юнги не там ощупывает, и подается телом вперед, впиваясь, как вампир кровососущий, прямо чуть левее адамового яблока. Хорошо, что не зубами. Пак, как настоящий наркоман со стажем, утыкается носом в шею и всасывает запах, парализуя дежурного своими выходками. После хорошей затяжки, Чимин зализывает место засоса мокрым языком, отталкиваясь грудью от торса Юнги, потому что руки сомкнуты за спиной. Мин, не смея выговорить и слова от странного недопоцелуя, смотрит широко раскрытыми глазами на Чимина. — Что это было? — шепчет Юнги. — Ебнулся? — Я тебя пометил. Мин плечом отталкивает блондина и бросается к зеркалу. На месте поцелуя цветет, словно тигровая лилия, огромный синий засос на самом видном месте. Юнги ударяет ладонью себе по лицу. — Нахуя? — таращится на Пака дежурный. Чимин сгибает колени и опускается ниже, губами подхватывая невыкуренную сигарету Юнги со стола. Парень затягивается и улыбается, выплевывая сигарету в пепельницу. Смотреть на то, как блондин изворачивается без использования рук, несомненно, весело. Пак запрыгивает на стол и начинает на нем активно ерзать, поворачиваясь корпусом к мужчине у зеркала. — Подойди ко мне, — улыбается Чимин и раздвигает ноги, соблазнительно закусив нижнюю губу и простонав так высоко, что у Юнги от этого голоса мурашки по телу табуном бегут. Мин завороженно следит за глубоким дыханием блондина, и он готов поклясться, что чувствует каждым сантиметром своего тела, сексуальное влечение, медленно вытекающее дорожками к паху. Как говорится — все дороги ведут в Рим. Сейчас каждый капилляр, каждая венка, каждый вздох Юнги намеренно держали путь к члену. Возбуждение колоколом било по ушным перепонкам. Мин даже притронулся к уху, чтобы наспех проверить, не кровоточит ли оно. — Ну, ты же хочешь. Подойди, — вновь просит Чимин, а надзиратель собственными глазами видит, как чернеют зрачки блондина с космической скоростью. Дьявол–искуситель воплоти. То самое яблоко из Библии, из-за которого все крахом пошло. Юнги сам не понимает, как это выходит, но когда в следующий раз распахивает глаза, то уже горячо кусает губы Чимина, а тот изворачивается на столе, громко постанывая в рот. Пак ползет на заднице к краю стола, чтобы быть ближе. Трется стоячим членом о пах Мин Юнги и блаженно откидывает голову, таращась в потолок, пока полицейский выцеловывает нежно каждый сантиметр шеи. — Папочка, — выдыхает Чимин, скользнув языком по ушной раковине. — Я так сильно хочу тебя, папочка. Юнги, как-будто чужой кожи в своей жизни не видавший, не может насладиться пахнущей малиной и мятой, шеей Пак Чимина. Такое чувство, что блондин эту эссенцию запахов в свою кожу живьем втер, потому что пахла она божественно. Чимин хнычет в долгом и мокром поцелуе, открывает рот, позволяет Юнги шарится в нем языком. Ластится ближе, создавая пламенное трение. Пак ходит по тонкой грани. Он из-за воздействия таблетки чуть не кончил, просто пялясь на обтянутый рубашкой пресс Мин Юнги еще в камере. Теперь вообще башню сносило. Чимин, предчувствуя логическую концовку, в трясучке отталкивается, крепко стискивая ноги. — Не могу больше. Я скоро…, — громко дышит раскрасневшийся до кончиков ушей Чимин и поднимает глаза, смотря на мужчину напротив. Пак хочет большего. Хочет насладиться хорошим сексом. Оттянуть пиковую точку и кончить вместе с Юнги на пару. Поэтому отталкивается, вступая в политические переговоры с собственным членом. Юнги тоже часто дышит. Наплевав на запрет, тянет за бедра парня ближе. Присасывается к губам, смакует мягкую плоть губами, кусает, получая в ответ громкий писк. Пак в свою очередь, видимо, понимает, что дело — дрянь. Обхватывает ногами крепкую талию и пару раз притеревшись, кончает позорно себе в кожаные штаны с громким стоном на весь сортир. Мин тянется рукой к своей ширинке, чтобы с поцелуем жарким тоже разрядку получить, но Чимину мало. — Ты торопишься? — содрогаясь в оргазме, Пак перехватывает руку, вывернувшись, своими сомкнутыми. У Чимина потный лоб, мокрые волосы, трясутся губы, а в боксерах так липко и тесно, что хочется только в душ и ничего больше. Но в душ хочется с Юнги, чтобы закончить начатое. — Кончи в меня, папочка. Юнги отпускает закусанный участок кожи на чиминовых ключицах и перехватывает ненасытный взгляд. Он думал, что до секса все-таки дело не дойдет. Он думал, что они успокоят жажду друг друга руками и тесным трением и довольные, разойдутся, кто куда. Юнги конечно же хочет, но не думает, что секс был бы сейчас правильным решением. Все-таки он на работе, за стенкой храпящий Ли Хвонджо, в любую минуту в помещение могут возвратиться Хосок с Намджуном. Они бы точно знатно в осадок выпали. — Слушай, давай ты просто... — Пак даже слушать отговорки не желает. Вновь обхватывает ногами тело и, как магнитом, к себе притягивает. Скользит взглядом по каплям пота на ключицах сквозь разорванные пуговицы на рубашке, которые Чимин агрессивно зубами вырвал. — Нет. Я не притронусь к твоему члену, пока ты меня не оттрахаешь, папочка, — нервно выдает Чимин, боясь, что известный ему кайфолом с черными, как ночь, волосами, его вновь продинамит. — Сними наручники. Мин Юнги на секунду отходит, заперев дверь на щеколду, и вновь возвращается к столу, согнувшись над браслетами и выпуская на волю изворотливые чиминовы пальцы, которые тут же норовят лезть и оглаживать торс под рубашкой. Пак толкает мешающую пепельницу к краю, и наконец, может с наслаждением окольцевать руками шею, от которой несет мужским парфюмом, и поцеловать с большей страстью. Юнги никогда не думал, что от поцелуя когда-нибудь кончить захочется. Оказалось, что все возможно. Чимин языком облизывает губы, скользит им в рот, вертит, как на центрифуге, цепляя язык Юнги. Когда задыхается, разрывает поцелуй, растягивая вязкую длинную слюну между ними. Мин запоминает, что обязательно спросит о подозрительно-сексуальных способностях парня в поцелуях. Потом спросит. Пока у Юнги в штатных брюках полицейского стоит железно, у Чимина вновь поднимается от одного вида длинных крепких рук мужчины. У Юнги, как в тех самых бредовых порно-фантазиях — выступающие венки, а еще — длинные пальцы, созданные, чтобы клавиши на фортепиано перебирать, ну и еще для кое-чего другого. Пак выдыхает в рот, тихо проскулив от нервного напряжения. С надзирателем целоваться — это, как в раю побывать. Он всю ночь готов с ним целоваться. И сейчас уверен, что это не последствия виагры, а просто удивительно-совпадающая, как пазл, сексуальная энергия. Две половины порохового снаряда — равняется взрыв. Два искусно-подобранных ингредиента — шедевр кулинарии. Чимин соскальзывает с шатающегося и скрипящего на все здание, стола, и тут же поворачивается спиной, припадая попкой к ширинке брюк. Юнги перехватывает губы, опять целует, пока руками расправляется с кожаными брюками парня. Рывком стягивает сначала их, потом боксеры и притрагивается пальцами к чиминову члену, что уже весь измазался в сперме и смазке. Пак выдыхает, прогнувшись в пояснице и своими руками требовательно тянется снять брюки Юнги. Мин не заставляет ждать. Быстро расправляется со звенящей бляшкой на кожаном ремне и стягивает одежду, наконец выпуская заждавшегося до помутнения рассудка и притаившегося в черных боксерах, зверя. Пак, не скрывая своего интереса, оборачивается, чтобы на орудие своего сегодняшнего распятия взглянуть. Блондин удовлетворенно выдыхает. Распятие будет приятным. — Шлепни меня, папочка, — просит Чимин, со стоном подаваясь назад, задницей чувствуя разгоряченную твердую плоть. Юнги сглатывает ком, встающий поперек горла каждый раз, когда слышит слово «папочка». Мин Юнги сотню порнух пересмотрел, где подобным образом пассивы огонь распаляли, но он никогда в эту фейковую постанову не верил. Как можно возбудиться от слова «папочка»? Теперь уверен — можно. Пока Чимин что-то там снизу просит, мычит и стонет, Юнги даже звука издавать не хочется, потому что слишком хорошо, чтобы на что-то помимо дыхания и языка тела, силы тратить. Полицейский шлепает. Обжигает ладонью мягкую белую кожу, блестящую от пота в белом свете лампочки. Шлепает еще раз. Чимин визжит от удовольствия. Выгибается, подставляется, ластится. Утыкается лицом о холодную оранжевую столешницу, выгнувшись раком, и скребется ногтями о пластмассу, пытаясь унять зуд внизу живота. — Давай, папочка. Я готов, — Чимин приподнимается, прижимаясь поясницей к твердому прессу, но Юнги, схватившись за талию, вновь разворачивает. Пак не понимает, но поддается сладкому поцелую, высасывая языком душу. Удивленно распахивает глаза, когда Юнги кладет ладонь на затылок и давит, опуская блондина на колени. Чимин ехидно улыбается, языком мазнув чуть ниже тазобедренной кости. — Хватит пиздеть, малыш, — не выдерживает Юнги очередного «папочка» и поцелуя во внутреннюю сторону бедра. Пак тут же послушно обхватывает горячий, сочащийся орган ладонями и направляет его себе в глотку. В голове Юнги взрываются вселенные. Сам он летит на скорости света в космическом корабле и только теперь может адекватно понять, что такое на самом деле — бороздить пространства. Вспышками перед глазами горят кометы. Астероиды врезаются в каждый миллиметр кожи, протыкая отверстия, словно острейшие иглы. Мин Юнги ни разу не увлекался астрономией, но абсолютно точно смог побывать в космосе. Как повезло, что не черную дыру увидел. Пак причмокивающе сосет, помогая руками там, где не может вобрать. Теперь Юнги и черную дыру видит. А на горизонте белый свет. Кажется, в конце туннеля. Чимин хлюпающими звуками проводит языком по выступающим венкам, собирает сочащуюся смазку. Облизывает свои соленые губы и вновь толкает член себе за щеку, поднимая мокрые от слез глаза, и наслаждаясь видом стонущего полицейского. Пак Чимин — эстет. Ему нравится, когда все красиво и со вкусом. Когда горит и когда каждый миллиметр тела чешется, пылает от жарких поцелуев. Чимин жадно целует головку члена, скользит языком по уретре и пробует солоноватый вкус. У Юнги член невероятно вкусный. Его целиком съесть хочется, присвоить, пометить своим именем, чтобы никто не притрагивался. Пак сосет глубоко, слышит краем уха, как надрывается размеренное дыхание дежурного, как он покрывается потом, глухо стонет, а его кончики пальцев подергиваются. Чимин отстраняется, облизывая губы, встает на ноги и целует быстро сведенные в недовольстве брови. — Мяу, — Юнги широко распахивает глаза, когда блондин издает известный всем звук котика. Сексуальные порывы Чимина очень удивляют, заставляют заморозиться и таращиться, покрываясь ярким румянцем. — Любишь котиков? Юнги кивает. Его самого котом не раз называли. — Папочке нравятся котики? — Чимин трется щекой о лицо Мина, лижет, как самый настоящий кот, углубление шеи. У Юнги сдвиг по фазе. Его губы обсохли до не могу, дышать стало тяжело и прерывисто. Не выждав ни секунды, Юнги подхватывает парня за бедра и садит на стол. Облизывает собственные пальцы с целью смочить, и тянется к самому сокровенному, тут же проникая двумя пальцами. Юнги вновь удивлен. Пальцы скользят так мягко и быстро, без малейшего неудобства. — Я еще перед баром подготовился. Как чувствовал, — одновременно и хнычет от удовольствия и смеется Чимин, выгибаясь в спине и цепляясь пальцами за шею. Пак царапает спину мужчины, вырисовывая на ней яркие полосы. Стягивает и откидывает рубашку. Тут же тянет с себя свой бомбер и футболку. Наконец-то они оба обнаженные друг перед другом. Могут чувствовать свои горячие тела полностью. — Ах, папочка. Твои пальцы, — стонет Чимин. Пальцы и впрямь длинные. Щекочут внутри, разрывают, оглаживают, доводят до дрожи. Юнги высовывает пальцы, пристраивается ближе, глубоко впиваясь в губы Чимина, и сжав до красноты половинки задницы, толкается членом. Пак кусает губу от внезапности. Он бы сейчас даже прикрикнул, но как хорошо, что может лишь стонать в рот Юнги. — Двигайся, — хнычет Пак, кидая взгляд на свой член, зажатый между торсов. Он тоже весь в нетерпении, сочится, стоит железно, ждет лишь одного прикосновения, чтобы наконец разрядиться. Юнги толкается, утыкается носом в шею Пака и прикрывает глаза от удовольствия. Срывается с тормозов, вкалачиваясь в податливое тело. — Папочка, — стонет Чимин в ухо. — Глубже, пожалуйста. У Юнги кружится голова, трясутся ноги, но он врывается в нежное тело еще сильнее, смыкает в пальцах, на удивление, тонкую талию, сея под ними ярко–сиреневые отметины. Дышит, как скоростной экспресс, который на станцию катастрофически опаздывает. Выходит почти полностью, скользя мокрым от смазки членом и вновь толкается. Чимину нравится. Он откинул голову, высунул язык, пошло улыбается, под темп подстраиваясь. Двигается, сжимая мышцы пресса, потому что секс на столе не такой удобный, какой мог бы быть на мягкой пуховой перине. Однако, он сейчас с Юнги даже на металлической стружке бы трахался, плевать слишком. — Да, — вскрикивает Пак слишком громко, когда член проезжается по простате. Ли Хвонджо, наверняка, проснулся за стенкой от их громких стонов. Чимин сдерживаться не может. — Подожди. Дай мне... — блондин отстегивает скользящими пальцами свой чокер, потому что тот, будто бы наточен лезвием и въедается адски в кожу. — Ах. Продолжай, папочка, — подается вперед и опять целует губы. Пак Чимину и очередной штраф ни по чем, и родительские нотации и злоключения. Его уже три раза грозились из университета выпереть из-за плохой успеваемости и вызывающего поведения. Но что поделать с рвущейся душевной страстью и необъятным влечением к сексу? Ведь два тела, слитых воедино в громком стоне — это так красиво. Так завораживает. Чимин всегда танцевать хотел и трахаться до одури с любимый мужчиной, но уж точно не каждый понедельник приговаривать себя вновь и вновь возвращаться на лекции по юриспруденции. Юнги щурит с силой глаза, пока под ними громко и отвратительно скрипит стол, удерживающийся на одном честном слове. И, как подросток, долго и с рыком целуется, глаза высоко закатив, потому что Чимин решается с сосками своими маленькими пальчиками поиграть. — Я скоро кончу, — ставит перед фактом Чимин, кидая взгляд на свой половой орган, сжатый в трении двух тел. Мокрые шлепки оглушают. Юнги мычит. — Папочка, ты скоро? — терпит из-за всех сил. Полицейский кивает и поддевает чиминову плоть руками, надрачивая в бешеном темпе. Юнги потом будет долго свою спину лечить от глубоких порезов ногтей, уверен. Чимин всю поясницу без жалости искромсал. Блондин откидывает мокрый волос с глаз и рот открыв, присасывается к губам напротив, содрогаясь в экстазе, поглощающем с ног до головы. Сперма брызжет на голую потную грудь Чимина, капля даже на подбородок попадает. Пак дышит глубоко, потому что задержи дыхание, то отключится от наслаждения. Юнги тоже по краю девятиэтажки ходит. Подхватывает бедра и пару раз толкнувшись сильно, кончает внутрь с громким рыком на весь сортир. Громкий голос ударяется о бетонные стены, холодно въедается в мозги, отрезвлять не собирается, оставляет тело в поту, содрогая каждую клеточку. Юнги финально ударяется о чиминову задницу, смяв в твердых пальцах шатающуюся столешницу, как вдруг раздается громкий треск. Мин, натасканный полевыми учениями, успевает Пак Чимина за бедра схватить и на собственную талию усадить, потому что стол раскалывается пополам на самом основании. Блондин громко выдыхает, кинув взгляд на сломанный каркас, в ногах валяющийся. Столу — жопа. В прямом и переносном смысле. Прямиком на помойку, без шанса на реабилитацию. Юнги, не отошедший от оргазма, шатается, припадая спиной к стене, потому что самому-то на ногах стоять тяжело, а тут еще и Чимин, вцепившийся от страха. Пак медленно сползает, оглядывая разруху вокруг. На полу стекла от побитой пепельницы, бычки валяются тут и там, винты от ножек стола, не говоря уже о самой столешнице, сломанной на десяток частей. — Пиздец, — шепчет Юнги. И если бы не вид, грязно и пошло стекающей спермы по внутреннему бедру Чимина, то он обматерил бы всех и вся. Таков уж характер. — Ахуенно потрахались, — подхватывает мат Чимин, заглядывая в глаза дежурного. Юнги неловко кивает. Он тоже считает, что секс был хорош, но озвучивать домыслы не решается. Оставляет это дело бесстыдному Паку. Беловолосый лезет на мужчину с поцелуями. Нежно прижимается грудью к прессу Юнги. Всасывает кожу на ключицах. Собирается оставить после себя отметины на память и незабываемые воспоминания. За поцелуями и необычной, для первого секса двух незнакомцев, нежностью, проходит еще с полчаса времени. Оба выдохшиеся и мечтающие завалиться спать на всю ночь. Теперь Юнги вообще, как живой мертвец выглядит. — У меня все брюки в сперме, — морщит нос Чимин, крутя в руках свои кожаные штаны. — У тебя есть запасные? Юнги, натягивая свои служебные, кивает. Быстро надевает разорванную рубашку и открывает максимально тихо, чтобы не разбудить Ли Хвонджо, дверь. — Тут сиди. Сейчас принесу, — говорит тихо Юнги, пока тот кивает, натягивая на себя футболку. Мин выходит и прикрывает за собой скрипящую дверь, морщась. Чертовы двери, да и вообще вся мебель в этом старинном здании. Юнги выпрямляется, разгладив еще раз собственные брюки и спрятав под ладонью разорванные пуговицы и оголенную часть тела, входит в изолятор. Ли Хвонджо, как ни в чем не бывало, стоит у решетки, свесив далеко перед собой руки. Старик глушит тихий смешок, разглядывая полицейского, как мощнейшим рентгеном–сканером. Юнги подозрительно косится на мужчину, не отрывая от него взгляда, проходит вдоль камеры и врывается грудью во что-то твердое и довольно высокое. — Господи, — вскрикивает испуганно Юнги, наблюдая перед собой появившегося из своей кабинки, как тень, Ким Намджуна. Следом из нее выползает Хосок, крутя в руке сигарету. Джун и Хоби переглядываются, сузив глаза и таращатся, сложив руки на груди, на коллегу. Юнги удивленно распахивает рот. Он совсем не слышал хлопка железной двери, которая его даже из самого глубоко сна всегда вытягивала. — А вы когда…? — тихо шепчет Мин, а старик Ли взрывается в своем старческом, противном заливном смехе. — Захлопнись, — громко орет Джун старому и толкает друга в кабинку, захлопывая за ними двери. — Пиздец, Юнги. У меня слов нет. Нашел место, чтобы потрахаться. С нами вообще-то начальник караула пришел. Я, блять, подумал, что ты этого Пак Чимина в сортире пиздишь. Такие звуки были. А как услышал ваши стоны, до меня дошло наконец. Я начальника в шею погнал. Хорошо, что он ничего не заподозрил. Мин Юнги, ударив себя по лицу, сползает на диванчик у стены. — Ребят, я извиняюсь. Правда, — приподнимает руки Юнги, вновь вскакивая на ноги. — Просто. Я даже не знаю, что и сказать. Просто поймите и все. Хосок громко смеется, рот ладонью прикрыв, пока Джун осуждающе головой мотает. — Я не против того, что ты трахаешься. Просто не делай этого на работе. Могло прийти начальство. И вообще, что вы там творили в сортире? Такой грохот стоял. Только не говори, что снесли единственный приличный унитаз. Будешь ставить новый на свои деньги, — предъявляет Намджун, плюхаясь на диванчик. Юнги, сомкнув пальцы под подбородком, смущенно смотрит в полку, на которой лежит его запасная служебная форма. Становится стыдно. Стыдно, как минимум из-за того, что друзья слышали. Интересно, сколько они слышали? Спрашивать как-то особо тоже не хочется. — Я сейчас. Это, — Мин, будто позабывший людскую речь родного корейского, демонстрирует коллегам брюки, и словно тень, выскальзывает из кабинки, мчась обратно в сортир. Чимин, сомкнув ноги, сидит, как потерявшийся ребенок на сломанной столешнице, валяющейся на полу. Парень радостно вскакивает, прикрыв бомбером все, что ниже пупка. Тут же выдергивает легавые брюки и с молниеносной скоростью, натягивает на бедра. Миновы штаны чуть жмут на заднице, но в принципе, сидят довольно неплохо. — Там. Короче, не обращай внимания. Парни слышали, — тычет пальцем в сторону дверей Юнги, собирая обломки мебели в одну кучу в углу сортира. — Ох. Извини, — выдыхает Чимин, бросаясь помогать мужчине. — Я сожалею. Не хотел приносить тебе неудобств. Юнги хмыкнув, поднимает глаза, но в чиминовых уже не видит той былой уверенности и развязности, что была двумя часами ранее. Пак остудил пыл в сексе и, видимо, наконец успокоился. — Оставь. Я сам, — выдергивает тупые осколки от пепельницы Юнги с рук Пака, и аккуратно собирает на подоконнике. Когда в сортире становится более менее прилично — обломки стола лежат у стены, разбитая пепельница в кучке на подоконнике, окурки в мусорном ведре — Юнги выпрямляется, оглядывая Пак Чимина, вставшего рядом с сомкнутыми за спиной руками. Юнги наклоняет голову, когда Чимин слегка приподнимает уголки губ, и тянет руки к талии парня. Секс был хорош. Определенно хорош. Было бы неплохо еще раз повторить. Чимин тут же расслабляется, опустив плечи и смыкает руки вокруг шеи, ярко улыбаясь, как елочная игрушка на рождественской елке. — Поцелуй меня, папочка, — ухмыляется блондин, утыкаясь носом в мягкую щеку Мин Юнги. Мин целует. Нежнее, чем раньше. Более чувственно и изящно. Облизывает нижнюю губу, соприкасается с чиминовым языком, вяжет морские узлы в чужом рту, причмокивает со звуком. Юнги открывает глаза и видит перед носом чувственные прикрытые Пака. Брюнета вдруг настигает чувство дежавю. Будто бы они были знакомы раньше. И знакомились не в изоляторе, а где-то давным давно в определено другом месте. — Мне нужно работать, — отстраняется Юнги, поправляя задравшуюся футболку Чимина, заправляя ее в свои служебные брюки. Пак кивает и вышагивает за мужчиной вслед, прячась за спиной, как провинившийся котенок. — Заходи, — Юнги распахивает дверь своей кабины. Пак Чимин, пряча взгляд, оглядывает сидящих в кабине и смотрящих на них, коллег Юнги. Стыдно становится, Чимин чувствует, как краснеют его уши. — Я лучше на свое место вернусь, — пятится назад Пак, перехватывая внимательный взгляд большого, высокого мужчины на потрепанном диване. Юнги не слушает, толкает в спину руками, буквально впихивая Чимина в кабинку, и захлопывает за ними дверь. Ли Хвонджо за стеклом громко матерится и жестикулирует. Тоже хочет отсидеть свои сутки в тепле и уюте. — Намджун~а, спрыгивай. Давай, давай. На свое место, — уже смирившись со стыдом и приняв тот факт, что истерить и прятать взгляд совсем поздно, Юнги подгоняет друга. Джун, недовольно бурча, встает на ноги и падает на свое кресло за рабочим столом. Хосок молча косится на Пак Чимина, глуша в себе рвущийся наружу смех дикого тюленя. — Чимин, ложись и спи. Вот одеяло есть и подушка. Пак, неловко переминаясь с ноги на ногу, присаживается на диван. Юнги кладет у изголовья мягкую маленькую квадратную коричневую подушку и вытаскивает из большого металлического шкафа клетчатый серый плед. — Спи и не обращай внимания на нас. — Юнги, а ты? — совсем тихо спрашивает Чимин, укладываясь на маленький диван. Ноги чуть торчат наружу, но рядом стоит обогреватель, дующий теплым ветерком прямо в стопы — одно наслаждение, сразу в сон клонит. — Я на сутках. Мне работать надо. Он бы сейчас соврал, если бы сказал, что ему спать совсем не хочется. Хочется и до безумия. А Чимин перед ним, как на зло, такой горячий, раскрасневшийся и уютный, что тянет завалиться рядом и обниматься, пока не заснут мертвым сном оба. На всю комнату звенит пронзительный звонок. Юнги щелчком отключает сирену, выглядывая из стеклянного окошка. Намджун и Хосок тут же поднимаются со стульев, выходя из кабины. — Юнги, тут привезли трех мужиков. Все пьяные, подрались в магазине, — заглядывает в кабину Хоби. — Готовь соседнюю камеру. Мин устало выдыхает в потолок, собираясь выходить, но Чимин перехватывает штанину брюк. Юнги оборачивается и присаживается на краешек дивана. Пак Чимин, с которым у него ничего общего, кроме как воспоминаний о хорошем сексе, глядит на него с нечитаемой нежностью, поглаживая пальцами ладонь полицейского. — Поспи. Завтра утром поедешь домой, — говорит Мин Юнги. — Будет шумно немного. Могу дать беруши. Чимин смеется тихо в плед. — Нет, спасибо большое. Мне очень уютно здесь. — В следственном изоляторе? — выгибает бровь Юнги. Пак вновь смеется, кивая. Блондин держит руку Юнги, оглаживая пальцами внутреннюю сторону и подносит к губам, быстро целуя. Мин слегка улыбается от непривычной нежности и натягивает плед выше, кутая плечи и открытую шею. — Ты можешь ехать домой к семи утра. Я тебя разбужу, — начинает Юнги. — Но у меня смена до двенадцати. Если хочешь, можешь подождать меня и я отвезу тебя домой. Чимин высовывает накрытое пледом лицо и играет бровями, соблазнительно закусив губу. — Папочке понравилось, — шепчет Чимин тихо. Юнги в ответ смеется, повернув голову к стеклу. — Пожалуй, я подожду тебя до двенадцати. — Хорошо. Спи тогда, — Юнги мажет большим пальцем по пухлым красным губам и встает на ноги в сторону выхода из кабины. Брюнет потягивается, разминает шею, оглядывая вводимую толпу громко-матерящихся мужиков, что стоят на ногах только одним волшебным образом. — Ну, что, господа–алкоголики. Нарушаем?