Я за твой борщ умру

      Тихое и ленное утро.       Солнце только набирало свою силу, ласково пригревая, а не опаляя своими лучами. На полевой кухне уже монотонно кипела вода и шкварчало масло. Волков и Родригес умиротворенно курили сидя у входа, наслаждаясь приятным покоем.       Отряд только вернулся с миссии. Впереди было пару дней отдыха, на зализывание ран, переводы средств на карточки, безделье и пьянки. Но пока утро, можно было надеяться, что происходить ничего из ряда вон такого не будет.       Олег медленно выдыхает колечки дыма, растирая свободной рукой шею, весело, все еще достаточно сонно хмыкая и согласно кивает на слова женщины, что после вчерашнего бурного и триумфального возвращения все будут дрыхнуть еще часа два-три минимум.       Волков мягко мычит, подставляя и не без того загоревшее лицо лучикам, прогибаясь в спине, пытаясь окончательно прогнать сонную невмоготу.       Слишком было хорошо, слишком приятно, слишком…       Они одновременно мычат, сначала смотря на рупор из которого послышались звуки музыки, затем так же синхронно посмотрели друг на друга.       — Antique?       — Киркоров?       Встретившись с взаимным непониманием друг друга во взглядах, Джесси и Олег так же синхронно и столь же изумленно подняли глаза на марширующих ребят отряда с красными платочками на шее. Советской пионерии и не снилось то, что происходило дальше. Когда мужиков десять акапелла пытаются подвывать в такт музыке. Учитывая, что максимум человек-два в курсе, что такое акапельное пение, но уважение (страх) перед Вадимом Александровичем Драконовым, настолько велик, что эти суровые головорезы подвывают куда лучше бэк-вокала Киркорова, стягивая со своих шей красные платочки, плавно помахивая ими, пока в серединку выходил сам Вадим. Где-то раздобывший пеструю красную рубашку и шляпу.       Олег только успевает моргнуть, слыша удивление Джесс, что Вадик и в застегнутой рубашке это нонсенс, как блондин уже раскрыл рот.       — Где найти борщи вкусней?       Ты не готовил столько дней!       От того лишь больней!       В отличие от Джессики, которая уже свалилась в немом гоготе, единственное, что мог сделать Олег, это изумленно дернуть бровью, забыв о существовании сигареты в своей руке.       — Пусть мой желудок пуст!       Но это только лишь пока,       Скоро пожру, ведь ты мне да-ашь!       Волков даже не матерится, когда догорающий фильтр обжигает пальцы. Растерянно смотрит на свою руку, которой даже не машет от шока, поворачивая голову к Родригес, которая в тон словам песни угорала, что конечно их главный по поварешкам даст за такое, вновь синхронно поднимая глаза к творившемуся перед ними. Припев же. Феерия. Видно же, что ребята готовились. Опасаясь за свои шкуры судя по воодушевленно горланящему Вадиму.       — Я за твои борщи умру!       Посмотри в глаза мне!       Я не лгу!       Ты скажи,       Ещё котлет возьми.       Только бы ты знал,       Что никто твои борщи не любит так, как я люблю!       Я умру и глаза не скажут,       Я умру, если хочешь,       За тебя умру,       Только бы ты знал,       Что никто твои борщи не любит так, как я люблю!       Олег немного отвлекается, только потому что звуки, которые издавала девушка рядом были похожи на исходи подстреленной чайки или пеликана, утирающего слезы и приговарющего, что сейчас обоссытся.       У Волкова же слов не находилось. Цензурных и не цензурных.       — Твои борщи в душе моей!       Но только ночи все длинней,       Я твержу я сильней!       Я за твои борщи умру!       Финалом же стала разрывающаяся рубашка, которая больше не скрывала свеженькую татуировку Вадика.       Олег уже думал, там будет борщ. Лучше бы был там борщ, а не волк с драконом образующие сердечко.       Кажется у Джесс уже не хватало легких, чтобы хоть как-то дышать и говорить, она просто сдавленно пищала, что рожает или умирает, не велика суть.       Парни на заднем плане с красными платочками, видимо в тон борща Волкова, красиво, разумеется, по мнению Вадика, (по не скромному мнению Вадика, Киркоров вообще у него уроки должен брать), стояли позади него, пытаясь отдышаться. Сам же блондин, тяжело дыша, не переставая широко улыбаться, крайне воодушевленно смотрит на Олега.       — Ну че Поварёшкин, че скажешь?       Вадик видит весь этот спектр эмоций в чужих глазах, в которых кажется видит отражение собственной татуировки, или же ему попросту напекло из-за этой шляпы, но мужчина упрямо терпит ожидая услышать от Олега самые важные слова на свете.       — Блять, — тихо выдыхает Волков, у которого глаза испуганно расширяются, под чужое непонимание, куда тот собрался, когда тут такое было, — Борщ убежал!